Макбет, Стороженко Николай Ильич, Год: 1902

Критика
Время на прочтение: 50 минут(ы)
Скачать в PDF

Н. Стороженко.

Опыты изученія Шекспира.

Изданіе учениковъ и почитателей.

МОСКВА.
Типо-литографія А. В. Васильева и К®, Петровка, домъ Обидиной.
1902.

МАКБЕТЪ.

ГЛАВА I.
Время происхожденія пьесы. Ея источникъ. Отношеніе пьесы къ источнику. Нчто по поводу вопроса объ иде трагедіи Шекспира.

Время созданія Макбета нельзя опредлить съ точностью, оно колеблется между 1605 и 1607 г. Пьеса не могла быть написана раньше провозглашенія Іакова I королемъ Англіи, Шотландіи и Ирландіи, которое имло мсто 10 октября 1604 г., потому что въ первой сцен IV акта заключается ясный намекъ на это событіе {Мы разумемъ сцену, въ которой вдьмы заставляютъ проходить передо Макбетомъ восемь королей, потомковъ Банко, послдній изъ нихъ держитъ въ рукахъ зеркало, въ которомъ отражается цлая вереница лицъ съ двойными державами и тройными скипетрами, а извстно, что Іаковъ считалъ себя потомкомъ Банко.}. Съ другой стороны она не могла возникнуть и посл 1607 г., ибо въ комедіи Пуританка (Theh puritan or the widow of Waiting Street), вышедшей въ свтъ въ 1607 г., встрчаемъ не мене ясный намекъ на появленіе тни Банко на пиру у Макбета. Въ насостоящее время въ наук принято мнніе Мэлона, который относитъ Макбета къ 1606 г. Какъ бы то ни было, несомннно, что пьеса принадлежитъ къ зрлой пор шекспировскаго творчества, къ періоду позднйшихъ трагедій (Отелло, Лиръ, Антоній и Клеопатра, Коріоланъ), когда изображеніе потрясеннаго страстью человческаго духа сдлалось главнымъ сюжетомъ его драмъ. Источникомъ Шекспиру послужила вышедшая впервые въ 1577 г. хроника Голиншеда, основанная во всемъ, что, касается Шотладніи, на Historia Scotorum Бойса или по латинскому правописанію Боэція (1465—1536). Въ виду того, что сопоставленіе пьесы съ ея источникомъ можетъ навести на нкоторыя любопытныя соображенія относительно пріемовъ шекспировскаго творчества и даже дать намъ ключъ къ уразумнію художественнаго замысла поэта, мы считаемъ не лишнимъ разсказать легенду о Макбет въ томъ вид, въ какомъ она встрчается въ хроник Голиншеда.
По смерти короля Малькольма, умершаго безъ наслдниковъ мужескаго пола, престолъ Шотландіи перешелъ, по ршенію тановъ и народа, къ его внуку Дункану, сыну его дочери Беатрисы. Кром Беатрисы, у Малькольма была другая дочь Доада, вышедшая замужъ за Гламисскаго тана Синелла, плодомъ этого союза былъ Макбетъ. Дунканъ былъ человкъ нрава кроткаго, боле склонный къ созерцательной жизни, чмъ къ престолу и сопряженнымъ съ нимъ заботамъ, напротивъ того, его двоюродный братъ Макбетъ отличался энергіей, храбростью, но вмст съ тмъ былъ человкъ крайне жестокій, поэтому въ народ говорили, что если бы одинъ изъ двоюродныхъ братьевъ уступилъ другому честь своихъ качествъ, то изъ Дункана вышелъ бы прекрасный правитель, а изъ Макбета превосходный полководецъ. Вначал Дунканъ правилъ мирно и счастливо, но въ скоромъ времени нкоторые безпокойные люди, разсчитывая на его мягкость и слабость, возстали, для усмиренія ихъ король послалъ своего полководца локхаберскаго тана по имени Банко. Но инсургенты подъ предводительствомъ Макдовальда, соединившись съ пришедшими къ нимъ на помощь шайками изъ Ирландіи, разбили на голову Банко, та же участь постигла и другой отрядъ, высланный противъ нихъ королемъ. Приведенный въ немалое смущеніе этимъ вторичнымъ пораженіемъ, Дунканъ собралъ совтъ, на которомъ Макбетъ прямо заявилъ, что все зло происходитъ отъ крайней мягкости короля, что если поручить войско ему и Банко, то онъ ручается, что мятежъ будетъ скоро подавленъ. Предсказанія Макбета оправдались. Едва мятежники узнали, что на нихъ идетъ храбрый и безпощадный Макбетъ, какъ большая часть ихъ тотчасъ же оставила знамена Макдовальда. Разбитый Макбетомъ, Макдовальдъ заперся въ своемъ замк и видя, что ему все равно не сдобровать, покончилъ жизнь самоубійствомъ, предварительно умертвивъ жену и дтей. Войдя въ незащищенный замокъ, Макбетъ увидлъ бездыханное тло врага, окруженнаго трупами его жены и дтей, но это печальное зрлище не смягчило его жестокаго сердца: онъ веллъ отрубить голову у мертваго Макдовальда, водрузить ее на шестъ и отправить королю, а трупъ мятежника прибить къ высокой вислиц. Приверженцы Макдовальда были либо перебиты, либо обложены тяжкой пеней. Жестокость Макбета вызвала сильное неудовольствіе обитателей острововъ, они называли его кровожаднымъ тираномъ и убійцей тхъ, кому самъ король даровалъ прощеніе. Узнавъ объ этомъ, Макбетъ пришелъ въ ярость и двинулся на острова, чтобы наказать виновныхъ, но послдніе купили его милосердіе богатыми подарками. Едва усплъ Макбетъ управиться съ мятежомъ Макдовальда, какъ пришло извстіе, что король норвежскій Свенъ, братъ великаго Канута, высадился въ Файф со многочисленнымъ войскомъ съ цлью покорить своей власти Шотландію. Въ виду такой страшной опасности даже кроткій Дунканъ обнаружилъ большую энергію, онъ снарядилъ три арміи: командованіе первой поручилъ Макбету, второй — Банко, а третьей взялся командовать самъ. И на этотъ разъ Макбетъ спасъ Шотландію, ибо, когда разбитый норвежцами Дунканъ поспшилъ укрыться въ крпости Перт, Макбетъ, неожиданно напавши на враговъ, истребилъ ихъ почти поголовно, такъ что Свенъ едва усплъ бжать съ десятью воинами. Но этимъ бда не окончилась. Могучій король Даніи Канутъ ршился отмстить Шотландіи за пораженіе брата. Дунканъ выслалъ противъ него Банко и Макбета, которымъ удалось окружить и истребить войско Канута, а его самого заставить бжать. Когда упоенные своей побдой шотландскіе полководцы хали одни съ поля битвы въ Форесъ, гд тогда находился король, имъ предстали три женщины страннаго вида, показавшіяся имъ представительницами иной, боле древней, эпохи (elder wold). ‘Да здравствуетъ танъ Гламисскій! Да здравствуетъ танъ Кавдорскій! Да здравствуетъ будущій король Шотландіи!’ сказали поочередно он, обращаясь къ Макбету. На вопросъ Банко, почему он, предсказавъ его сотоварищу великія почести, не общали ему ничего, одна изъ женщинъ отвчала, что хотя Макбетъ достигнетъ короны, но царствованіе его будетъ несчастливо, и онъ умретъ безъ наслдниковъ, тогда какъ потомки Банко будутъ много лтъ царствовать надъ Шотландіей. Посл этихъ словъ вщія женщины исчезли. Сначала Макбетъ и Банко не придавали случившемуся съ ними никакого значенія и даже подшучивали надъ предсказаніями вщихъ женщинъ: Банко въ шутку называлъ его родоначальникомъ королей. Но вскор предсказанія стали сбываться, Макбетъ посл смерти своего отца унаслдовалъ титулъ тана Гламисскаго, а когда обвиненный въ государственной измн танъ Кавдорскій сложилъ свою голову на эшафот, король поздравилъ Макбета таномъ Кавдорскимъ. Вечеромъ въ этотъ достопамятный день за ужиномъ Банко шутя сказалъ Макбету: ‘Ну, Макбетъ, два предсказанія уже сбылись для тебя, теперь очередь за третьимъ!’ Макбетъ ничего не отвтилъ на это, но сталъ думать о средствахъ достигнуть общаннаго ему престола. По зрломъ размышленіи онъ ршилъ выжидать въ надежд, что само Провидніе устроитъ его судьбу. Вскор посл этого Дунканъ назначилъ наслдникомъ престола старшаго своего сына Малькольма, возведши его въ санъ герцога Кумберлэндскаго. Назначеніе это смутило Макбета: имъ сразу разрушились вс его надежды, ибо по стариннымъ законамъ страны въ случа несовершеннолтія законнаго наслдника престолъ занимаетъ его ближайшій родственникъ. Съ этихъ поръ Макбетъ сталъ думать о томъ, чтобы добыть престолъ силою, его ободряли къ этому предсказанія вщихъ женщинъ и въ особенности настоянія жены, женщины честолюбивой и сгоравшей ненасытной жаждой носить титулъ королевы (burning in unquenchable desire to beare the name ot a Queene). Наконецъ, довривъ своей замыселъ своимъ ближайшимъ друзьямъ, главнйшимъ изъ которыхъ былъ Банко, Макбетъ убилъ Дункана и, провозгласивъ себя королемъ, отправился въ Сконъ, гд съ общаго согласія возложилъ на себя вс принадлежности королевской власти. Сыновья Дункана Малькольмъ и Дональбайнъ поспшно бжали — первый въ Англію ко двору Эдуарда Исповдника, а второй въ Ирландію. Оставшись безпрепятственно царствовать въ Шотландіи, Макбетъ, желая привлечь на свою сторону тановъ, сталъ осыпать ихъ всякими милостями, когда же онъ почувствовалъ себя прочно на престол, то ршился блюсти правосудіе и уничтожить злоупотребленія, вкравшіяся во время слабаго правленія его предшественника. Онъ освободилъ страну отъ разбойниковъ, смирилъ мятежныхъ тановъ, издалъ не мало полезныхъ законовъ и постановленій, прославился какъ защитникъ народа отъ всякихъ притсненій, такъ что, по словамъ лтописца, если-бы онъ продолжалъ до самой своей смерти итти по стез справедливости, его можно было бы назвать однимъ изъ лучшихъ монарховъ, когда-либо царствовавшихъ на земл. Но все это было не боле какъ маска, надтая имъ для того, чтобъ снискать себ любовь народа. Вскор онъ показалъ, каковъ онъ былъ на самомъ дл, и замнилъ справедливость жестокостью. Подобно всмъ тиранамъ, онъ чувствовалъ угрызенія совсти и боялся, что и ему будетъ поднесена та же чаша, которую онъ поднесъ своему предшественнику. Слова вщихъ женщинъ, предсказавшихъ престолъ потомству Банко, не давали ему покоя. Онъ пригласилъ Банко и его сына къ себ на пиръ и нанялъ убійцъ, которые должны были умертвить ихъ на возвратномъ пути. Банко дйствительно палъ подъ ножомъ убійцы, но сыну его удалось бжать. Съ этихъ поръ счастье оставило Макбета, таны, боясь его гнва и коварства, старались держаться подальше отъ двора, а это еще боле раздражало Макбета, становившагося съ каждымъ днемъ жесточе и кровожадне. Наконецъ онъ до такой степени вошелъ во вкусъ въ дл убійства тановъ и присвоенія себ ихъ имуществъ, что удовлетворить его кровожадность не было никакой возможности. Чтобы обезопасить себя отъ внезапнаго нападенія и имть возможность еще больше угнетать своихъ подданныхъ, онъ построилъ себ невдалек отъ Перта, на вершин Донсинанской горы укрпленный замокъ. Постройка замка стоила большихъ издержекъ, которыя Макбетъ разложилъ на своихъ тановъ, каждый изъ нихъ поочередно долженъ былъ являться въ Донсинанъ и лично наблюдать за постройкой выпавшей на его долю части замка. Когда дошла очередь до тана файфскаго Макдуффа, то онъ нанялъ искусныхъ мастеровъ, послалъ съ ними все необходимое для постройки, но самъ не похалъ изъ опасенія, что Макбетъ, не любившій его, легко можетъ воспользоваться этимъ случаемъ, чтобы погубить его. Поступокъ Макдуффа привелъ въ ярость Макбета. ‘Я вижу, что этотъ человкъ никогда не будетъ слушаться моихъ приказаній, пока я не сотру его съ лица земли!’ Онъ ненавидлъ Макдуффа, потому что файфскій танъ былъ очень могущественъ и въ особенности потому, что онъ узналъ отъ какихъ-то колдуновъ, которымъ юнъ врилъ (съ тхъ поръ какъ сбылось предсказанное ему вщими сестрами), что ему нужно бояться Макдуффа, который въ будущемъ постарается его погубить. Онъ давно бы покончилъ съ Макдуффомъ, еслибы одна вдьма (wich), къ предсказаніямъ которой онъ имлъ большое довріе, не предсказала ему, что онъ не погибнетъ отъ руки рожденнаго женщиной до тхъ поръ, пока Бирнамскій лсъ не двинется на Донсинанъ. Эта вра спасла Макдуффа, но сдлала Макбета еще смле въ его злодйствахъ и въ дл угнетенія своихъ подданныхъ. Между тмъ Макдуффъ, боясь его мести, убжалъ въ Англію, гд жилъ старшій сынъ покойнаго короля Малькольмъ, и убждалъ его заявить свои права на шотландскій престолъ. Получивъ извстіе объ этомъ черезъ своихъ шпіоновъ, которыхъ онъ содержалъ при двор всякаго тана, Макбетъ ворвался въ замокъ Макдуффа, умертвилъ его, жену и дтей и конфисковалъ все его имущество. Дале лтописецъ приводитъ разговоръ Малькольма съ Макдуффомъ, въ главныхъ своихъ чертахъ воспроизведенный Шекспиромъ (Актъ IV, сц. III). Малькольмъ и Макдуффъ раскрыли свои планы англійскому королю Эдуарду, который предоставилъ въ ихъ въ распоряженіе 10,000 отборнаго войска подъ начальствомъ графа Сиварда. Въ это время въ Шотландіи образовались дв партіи: одна стояла за Макбета, другая ожидала только прибытія англійскихъ войскъ, чтобъ объявить себя на сторон Малькольма. Твердо вря въ предсказаніе колдуньи, Макбетъ заперся въ Донсинан и тамъ сталъ ждать прибытія враговъ. Вечеромъ, наканун ршительной битвы англійское войско вошло въ окружавшій замокъ Бирнамскій лсъ. На другой день утромъ Малькольмъ, чтобы скрыть движеніе войскъ, веллъ каждому солдату взять въ руки по большой втви, и, держа ее въ рукахъ, подвигаться къ замку. Увидвъ надвигавшійся на него со всхъ сторонъ лсъ, Макбетъ понялъ, что пророчество колдуньи сбывается. Тмъ не мене онъ выстроилъ свое войско и убждалъ солдатъ сражаться храбро. Но лишь только воины Малькольма, бросивъ свои втви, двинулись впередъ, какъ Макбетъ, пораженный ихъ многочисленностью, обратился въ бгство. Макдуффъ погнался за нимъ по пятамъ. ‘Ты напрасно преслдуешь меня, измнникъ, закричалъ онъ Макдуффу, соскакивая съ лошади, знай, что ни одинъ человкъ рожденный женщиной не можетъ меня убить!’ Съ этими словами онъ бросился съ своимъ мечомъ на Макдуффа, послдній, уклонившись отъ удара, сказалъ: ‘ты правъ, Макбетъ, но теперь твой часъ насталъ! Я тотъ, о которомъ говорили теб твои колдуны, я не родился, а былъ вырзанъ изъ чрева моей матери’. Въ происшедшемъ затмъ единоборств Макдуффъ убилъ Макбета и, отрубивъ ему голову, отправилъ ее къ Малькольму.
Кром исторіи о Макбет въ хроник Голиншеда, Шекспиръ пользовался для нкоторыхъ сценъ своей трагедіи другими отдлами той же хроники, а также хроникой Бойса (Boethius). Сцена убійства сложилась у него подъ вліяніемъ другого эпизода хроники Голиншеда, гд разсказывается объ убійств таномъ Донвальдомъ короля Дуффа въ 965 г. Обстоятельства убійства, роль жены, упрекающей мужа въ трусости, напаиваніе придворныхъ и ихъ умерщвленіе, чудесныя явленія въ природ, сопровождавшія убійство — вс эти подробности перенесены Шекспиромъ изъ указанныхъ источниковъ. Если мы прибавимъ къ этому сочиненіе Реджинальда Скотта ‘Разоблаченіе колдовства‘ 1584 г. (Discovery of witchcraft) и народныя преданія о вдьмахъ, весьма распространенныя въ Англіи въ эпоху Шекспира, то мы будемъ имть вс источники, которыми пользовался Шекспиръ при созданіи Макбета.
Въ способ пользованія этими источниками Шекспиръ показалъ себя истиннымъ художникомъ. Съ полной художественной свободой онъ бралъ изъ нихъ то, что было ему нужно для его цли, измнялъ матеріалъ, сообразно своему плану, создавалъ изъ намековъ цлые сцены и характеры. Сравненіе пьесы съ хроникой Голиншеда показываетъ, что поэту чаще приходилось сокращать свой источникъ, чмъ длать къ сюжету собственныя добавленія изъ другихъ источниковъ. Творчество Шекспира состояло здсь не въ изобртеніи сюжета, не въ пополненіи его новыми подробностями, но въ его обработк, осмысливаніи его внутренними мотивами, озареніи его мыслію. Еще задолго до Шекспира историкъ Шотландіи Бьюкананъ находилъ легенду о Макбет боле пригодной для сцены, чмъ для исторіи (theatris aptior quam historiae). Задумавъ обработать для сцены столь благодарный въ драматическомъ отношеніи сюжетъ, Шекспиръ отнесся къ своей задач не только какъ драматургъ, но и какъ психологъ и моралистъ. Не упуская ни на минуту требованій сцены, онъ превратилъ наивный разсказъ Голиншеда въ психологическую драму, въ потрясающую трагедію человческой совсти, полную глубокаго нравственнаго смысла и тонкихъ психологическихъ наблюденій. Голиншедъ даетъ намъ только вншнюю исторію событій и совершенно оставляетъ въ сторон ихъ внутреннюю сторону, ихъ психологическую подкладку. Выясненіе этой внутренней стороны и составляетъ одну изъ главныхъ задачъ Шекспира, вотъ отчего вс событія драмы вытекаютъ у него изъ характеровъ дйствующихъ лицъ по законамъ внутренней необходимости, связаны между собой какъ причины и слдствія. Въ хроник напримръ ничего не говорится о томъ, какое впечатлніе произвело на Макбета и Банко предсказаніе вдьмъ, повидимому и тотъ и другой отнеслись къ этимъ предсказаніямъ одинаково, не придали имъ никакого серьезнаго значенія и даже обратили ихъ въ шутку. Въ пьес Шекспира дло происходитъ иначе: лишь только вдьмы поздравили Макбета будущимъ королемъ, какъ въ душ его, очевидно сгоравшей и прежде честолюбивыми мечтами, произошелъ цлый переворотъ, по выраженію Банко, онъ сразу сталъ какъ бы вн себя (he seems rapt withal). Съ цлью лучше оттнить душевное состояніе Макбета, Шекспиръ, даетъ намъ понять, что Банко иначе отнесся къ предсказанному ему вдьмами, что это предсказаніе нисколько не нарушило его нравственнаго равновсія. То же различіе замчается между ними, когда предсказанія вдьмъ начинаютъ сбываться. Въ то время какъ Макбетъ, прильнувъ къ искушающей мечт, помышляетъ объ убійств, Банко предупреждаетъ своего товарища не врить вдьмамъ, ибо духи мрака часто говорятъ правду, чтобъ завлечь человка въ бду. У Голиншеда Банко является сообщникомъ Макбета, который ему первому открываетъ свои планы, у Шекспира Банко стоитъ совершенно въ сторон отъ преступленія: когда въ ночь убійства Макбетъ, встртившись съ Банко, намекаетъ, что будущее принесетъ ему много чести,— послдній говоритъ, что онъ готовъ на все, что не противно совсти и долгу. Узнавъ объ убійств короля, Банко въ присутствіи Макбета и другихъ тановъ даетъ общаніе возстать противъ вроломнаго злодйства, кмъ бы оно ни было совершено (Актъ II, сц. III). Слова такого правдиваго и энергическаго человка должны были сильно потрясти Макбета, который не могъ чувствовать себя безопаснымъ пока существуетъ Банко. ‘Боюсь я сильно Банко, въ его царственной душ много страшнаго. Онъ способенъ дерзнуть на многое, непреодолимое мужество его духа соединяется въ немъ съ мудростью, которая даетъ ему возможность дйствовать врно. Кром его, въ цломъ мір нтъ существа, котораго бы я боялся, духъ его подавляетъ мой, какъ нкогда Цезарь подавлялъ Антонія’ (Актъ III, Сц. I). Результатомъ этого разсужденія было ршеніе подослать убійцъ къ Банко. Такимъ образомъ убійство Банко, совершенно не мотивированное въ хроник (ибо со стороны Макбета было нелпо и жестоко убивать человка, содйствовавшаго его возвышенію и бывшаго десять лтъ его врнымъ подданнымъ), является въ пьес Шекспира совершенно понятнымъ и необходимымъ. Что касается до самаго убійства, то слдуетъ обратить вниманіе на одну подробность, показывающую съ какимъ искусствомъ пользовался Шекспиръ своими источниками и видоизмнялъ ихъ показанія ради своихъ художественныхъ соображеній. Въ хроник Банко погибаетъ посл пира у Макбета на возвратномъ пути домой. Заставивъ погибнуть Банко до пира по дорог во дворецъ, Шекспиръ получилъ возможность создать поразительную по своей сил и эффекту сцену появленія на пиру окровавленной тни Банко, которая видима только человку его погубившему. Критики догадываются, что, облагороживая характеръ Банко, Шекспиръ хотлъ сдлать этимъ любезность Іакову I, считавшему себя потомкомъ Банко. Догадка эта иметъ свои основанія, но дло не въ облагороживаніи характера Банко, а въ томъ, насколько это облагороживаніе послужило на пользу драм, насколько оно оправдывается художественными соображеніями. Особенно поучительно въ этомъ отношеніи сравненіе Шекспировскаго Макбета съ легендарнымъ. Макбетъ хроники — это человкъ храбрый, энергичный, но жестокій, кровожадный и корыстолюбивый, его имя наводитъ ужасъ, еще задолго до убійства Дункана его называютъ тираномъ и убійцей. Убійство Дункана онъ совершаетъ отчасти подъ вліяніемъ своей жены, безъ всякой душевной борьбы, а по совершеніи его, повидимому, не ощущаетъ никакихъ терзаній совсти. Какъ только онъ почувствовалъ, что крпко сидитъ на престол, какъ немедленно длается образцовымъ правителемъ, водворяетъ порядокъ въ стран, искореняетъ злоупотребленія, пріобртаетъ популярность въ народ, который считаетъ его своимъ покровителемъ и защитникомъ. Это продолжается цлыхъ десять лтъ, по прошествіи которыхъ оказывается, что все это была маска, что совсть мучила Макбета, что онъ постоянно боялся, чтобы съ нимъ не поступили такъ же, какъ онъ поступилъ съ своимъ предшественникомъ. Безъ всякаго разумнаго основанія, по истеченіи цлыхъ десяти лтъ, когда народъ не только простилъ ему его преступленіе, но усплъ даже полюбить его, Макбетъ хроники вдругъ радикально мняется, изъ образцоваго правителя длается жестокимъ и кровожаднымъ тираномъ, подсылаетъ убійцъ къ Банко, начинаетъ угнетать своихъ подданныхъ и т. д. Въ своемъ изображеніи Макбета Шекспиръ уничтожилъ этотъ скачокъ и возвратилъ его характеру нарушенную психологическую цльность. Въ начал драмы Макбетъ является передъ нами героемъ, возбуждающимъ своею личностью энтузіазмъ своихъ товарищей по оружію, онъ самъ одинъ-на-одинъ сражается съ ужаснымъ Макдовальдомъ и побждаетъ его. Предсказанія вдьмъ возбуждаютъ въ немъ затаенныя мечты честолюбія, пустившія глубокіе корни въ его душ, у него даже мелькаетъ мысль объ убійств, но она тотчасъ же заглушается добрыми инстинктами его природы. Чтобъ человкъ подобнаго героическаго закала могъ пойти на гнусное преступленіе, мало искушеній честолюбія, мало увренности въ успх, основанномъ на предсказаніи вдьмъ, нужно, чтобъ рядомъ съ нимъ стояла другая личность, боле сильная, которая подчинила бы себ его волю, заставила бы на время замолчать въ его душ голосъ чести и совсти. Для этой цли, на основаніи двухъ строчекъ хроники, Шекспиръ создалъ демоническую личность леди Макбетъ, эту настоящую богиню зла, страстную, энергическую, не разбирающую средствъ для достиженія цли и способную сбить съ толку не имвшаго твердыхъ нравственныхъ убжденій мужа. Но уже сцена убійства показала, чего стоило Макбету совершеніе преступленія, противъ котораго такъ возставали лучшія стороны его природы. Съ этихъ поръ совсть не даетъ ему покоя, нравственное равновсіе его нарушено навсегда, ему слышатся голоса, видятся виднія, онъ иметъ видъ человка душевно-больнаго. При такомъ состояніи духа онъ, конечно, не можетъ, подобно своему легендарному соименнику, заниматься государственными длами, вводить полезныя реформы и думать о пріобртеніи популярности. Разъ ступивъ на скользкій скатъ преступленія, утративъ честь и спокойствіе духа, онъ логически идетъ отъ преступленія къ преступленію, подозрвая везд измну и предательство, онъ ожесточается, рубитъ направо и налво, пока наконецъ измученный, одураченный судьбой, не погибаетъ отъ руки Макдуффа.
Преобразованія, которыя совершилъ Шекспиръ въ фабул драмы, невольно приводятъ къ вопросу объ его художественномъ замысл и объ такъ называемой основной иде пьесы. Послдній терминъ такъ дискредитированъ нмецкой философской критикой, что употреблять его нужно съ нкоторой оговоркой. Извстно, что подъ словомъ основная идея (Grundidee) нмецкая философская критика разуметъ тезисъ или отвлеченное понятіе, которое Шекспиръ будто бы хотлъ доказать своей драмой. Теорія идей, которыя должны быть воплощаемы въ драматическомъ произведеніи, очень недавняя, она возникла впервые въ тридцатыхъ годахъ на почв Гегелевой философіи абсолютнаго идеализма. Ни Аристотель, ни Лессингъ ни слова не говорятъ объ иде, какъ основ драмы, ея душ, которая опредляетъ собою ея постройку, ходъ дйствія и характеры. Гегель въ своей Эстетик сталъ впервые доказывать, что сущность драматическаго предполагаетъ борьбу великихъ нравственныхъ началъ семьи, религіи, государства и т. д., воплощаемыхъ то тми, то другими героями, драматическій характеръ постольку интересенъ, по скольку онъ является представителемъ нравственной идеи, сдлавшейся его личнымъ паосомъ. Эту теорію столкновенія идей ученики и послдователи Гегеля примнили къ древней и новой драм и между прочимъ къ Шекспиру. Такъ Ульрици утверждаетъ, что основная идея Ромео и Юліи есть идея столкновенія правъ и обязанностей, идею Венеціанскаго Купца Гервинусъ выражаетъ формулой: отношеніе человка къ богатству, на которой будто бы основано все дйствіе пьесы, а Рётшеръ идетъ еще дальше по пути отвлеченія и, превращая драму въ аллегорію, увряетъ, что сущность Венеціанскаго Купца есть раскрытіе діалектики абстрактнаго права. Въ другомъ мст и по другому поводу мы уже имли случай сдлать посильную оцнку взглядовъ нмецкой философской критики {‘Встникъ Европы’ 1869 г. октябрь и ноябрь.}. Отсылая къ этой стать желающихъ, замтимъ, что допуская въ драм основную идею въ томъ значеніи, въ которомъ этотъ терминъ употребляется философской критикой, мы вмст съ тмъ допускаемъ, что поэтъ дйствуетъ дедуктивнымъ путемъ, отправляется не отъ факта, а отъ отвлеченной мысли и, сообразно съ ней, придумываетъ или приспособляетъ фабулу, составляетъ планъ своего произведенія, создаетъ т или другіе характеры. Но противъ подобнаго предположенія возстаетъ вся художественная практика. По мннію Фрейтага всякая драма создается въ душ художника на основаніи разсказа или описанія какого-нибудь событія, конфликтъ двухъ характеровъ, столкновеніе героя съ средой, борьба его съ своей совстью,— все это преобразовывается въ душ художника, логически связывается между собой, осмысливается психологическими мотивами, окрашивается поэтическимъ колоритомъ, и въ результат получается нчто цлое и поэтическое. Это-то новое единство, какъ результатъ работы творческаго духа надъ матеріаломъ, Фрейтагъ называетъ идеей драмы. Эта идея длается внутреннимъ центромъ, куда сходятся вс лучи будущихъ открытій, она кристаллизуетъ матеріалъ, сообщаетъ дйствію единство, характерамъ то или другое значеніе и въ конц концовъ опредляетъ собой всю постройку драмы. Если сравнить идею драмы, какъ понимаетъ ее Ульрици и какъ ее понимаетъ Фрейтагъ, то разница выйдетъ громадная. Въ первомъ случа точкой отправленія служитъ отвлеченная идея философская или нравственная, и старанія драматурга состоятъ главнымъ образомъ въ томъ, чтобы найти или самому составить фабулу, гд бы имло мсто пресловутое столкновеніе нравственныхъ началъ. Во второмъ случа точкой отправленія служитъ впечатлніе отъ факта или событія, драматизмъ котораго поразилъ художника, здсь процессъ не логическій, а психологическій и художественный, здсь главную роль играетъ не мышленіе, а фантазія, здсь идея понимается не въ философскомъ, но въ эстетическомъ смысл. Она есть психологическое объясненіе событія, раскрытіе его общаго смысла, подыскиваніе мотивовъ совершившемуся событію, возстановленіе его въ фантазіи художника въ такой форм, въ которой ему всего естественне совершиться и произвести возможно большее впечатлніе на сцен. Разсматриваемая съ этой точки зрнія, идея драмы есть первый актъ творчества, первый опытъ приспособленія сюжета къ драматической обработк. Въ какой мр высказанныя нами соображенія примнимы къ Макбету, мы увидимъ на разбор самой пьесы.

ГЛАВА II.
Общая характеристика пьесы.— Настроеніе автора.— Постройка драмы.— Ходъ дйствія.— Характеръ Макбета и лэди Макбетъ.

Приступая къ драматической обработк легендарной исторіи Макбета, Шекспиръ, какъ и всякій художникъ, долженъ былъ прежде всего имть въ виду цли художественныя. Извлечь изъ своего матеріала драматическіе элементы, создать характеры дйствующихъ лицъ и мотивировать ихъ поступки, развить намеки въ цльныя сцены и связать ихъ такъ, чтобъ он составили одно цлое дйствіе — вотъ въ чемъ должна была состоять первоначальная задача Шекспира. По мр того, какъ онъ приводилъ эту задачу въ исполненіе, составлялъ планъ пьесы и опредлялъ въ своей фантазіи роль каждаго лица и порядокъ каждой сцены, мысль его уносилась далеко за предлы драмы, въ область типическаго, въ міръ сущности: легендарный честолюбецъ Голиншеда, превращался мало-по-малу въ типъ честолюбца, его властолюбивая жена — въ типъ честолюбивой женщины преступницы, а различіе въ ихъ образ дйствій и судьб приводило къ вопросу о различномъ отношеніи мужскаго и женскаго организма къ преступленію и его послдствіямъ. Рядомъ съ вопросами психологическими возникали вопросы нравственные: можетъ ли человкъ построить свое счастье на гибели другого человка? Можетъ ли такое счастье быть прочнымъ? Ршеніемъ этихъ вопросовъ въ ту или другую сторону окончательно устанавливался планъ пьесы, окончательно опредлялась роль и значеніе каждаго лица. Итакъ, если подъ идеей драмы разумть не только первоначальную работу поэта надъ матеріаломъ, опредлившую собою планъ пьесы, а все идейное содержаніе ея, всю совокупность затронутыхъ въ ней вопросовъ, то такая идея есть и въ Макбет, но только ее едва ли можно выразить одной формулой.
Рдкая изъ пьесъ Шекспира отличается такими драматическими и сценическими достоинствами, какъ Макбетъ, Простота и ясность плана, постоянное возрастаніе драматическаго интереса, множество эффектныхъ сценъ и ходъ дйствія, вытекающій изъ мастерски очерченныхъ характеровъ,— таковы первоклассныя достоинства пьесы, справедливо признаваемой однимъ изъ перловъ шекспировскаго творчества. Блинскій въ одномъ мст весьма удачно сравниваетъ Макбета съ колоссальнымъ готическимъ соборомъ среднихъ вковъ. ‘Что-то сурово-величавое, что-то грандіозно-трагическое лежитъ на этихъ лицахъ и ихъ судьб, кажется имешь дло не съ людьми, а съ титанами, и притомъ какая глубина мысли, сколько обнаруженныхъ тайнъ человческой природы, какой страшный и поучительный урокъ!’ (‘Сочиненія Блинскаго’, т. X, стр. 367—368). Въ противоположность другимъ пьесамъ Шекспира, заимствованнымъ изъ того же источника и отличающимся эпическою пестротой и разбросанностью дйствія, Макбетъ отличается сжатостью и сосредоточенностью дйствія, которое движется въ начал плавно, подъ конецъ — стремительно, не уклоняясь въ сторону никакими посторонними эпизодами. Въ центр пьесы стоитъ одно событіе, одна героическая личность, на судьб которой сосредоточено все вниманіе зрителя. Въ пьес собственно дв части: въ первой — Макбетъ борется съ искушеніями своего честолюбія, во второй — съ своей судьбой, точне, съ послдствіями своего преступленія. Объединенныя единствомъ драматическаго интереса, событія драмы объединены кром того единствомъ нравственнаго воззрнія. На вс лады повторяется мысль, что вншній успхъ не можетъ дать человку внутренняго спокойствія, что преступленіе заключаетъ въ самомъ себ кару, что сявшій злое — пожнетъ злое и т. д. Особенность шекспировской пьесы составляетъ весьма замтное присутствіе пессимистическаго настроенія. Подобно Гамлету съ одной стороны и Тимону Аинскому съ другой, Макбетъ возникъ на почв пессимистическаго настроенія, которое нердко овладвало Шекспиромъ и находило исходъ какъ въ его пьесахъ, такъ и въ его лирическихъ произведеніяхъ (см. Сонеты 66, 71—73). Подавленный этимъ настроеніемъ, съ которымъ онъ, несмотря на свой всеобъемлющій умъ, не могъ совладать, Шекспиръ иногда невольно отступалъ отъ законовъ художественной объективности и влагалъ въ уста своихъ героевъ свои собственныя воззрнія на жизнь. По крайней мр я иначе не могу себ объяснить пессимистическую тираду Макбета въ пятой сцен пятаго дйствія: ‘Догорай же, догорай, крошечный огарокъ! Жизнь — это тнь мимолетная, это жалкій комедіантъ, который пробснуется, провеличается свой часъ на подмосткахъ и затмъ не слышенъ, это сказка, разсказываемая глупцомъ, полная шума и неистовства и не имющая никакого смысла’ {Вс прозаическія цитаты изъ Макбета мы приводимъ по переводу Кетчера, позволяя себ исправлять его въ тхъ немногихъ случаяхъ, когда онъ, по нашему мннію, не вполн точно передаетъ мысль подлинника.}. Не говоря уже о томъ, что подобное философское обобщеніе неумстно въ устахъ героя легендарной эпохи, оно является совершенно излишнимъ, ибо нсколько раньше, въ третьей сцен того же дйствія, Макбетъ подвелъ уже печальный итогъ своей жизни: ‘Довольно пожилъ я, дожилъ до засухи, до желтыхъ листьевъ. Обычныхъ спутниковъ старости: почета, любви, покорности — мн нечего ждать. Ихъ замнять проклятія,— не громкія, конечно, но все-таки жестокія, да лесть, да и въ этомъ бдняки отказали бы мн, еслибы только смли’. Отголосокъ пессимистическихъ воззрній Шекспира намъ слышатся также и въ стованіяхъ на жизнь лэди Макдуффъ, также неожиданныхъ въ ея устахъ, какъ пессимистическія тирады въ устахъ Макбета: ‘Куда бжать мн? Я не сдлала ничего дурного, но я на земл, гд злыя дла часто превозносятся, а дла добрыя считаются опаснымъ безуміемъ’ (Актъ IV, Сцена 2-я).
Еще Аристотель въ своей Поэтик замтилъ, что каждое трагическое дйствіе должно заключать въ себ три части: начало, средину и конецъ, или, выражаясь языкомъ современной драматической техники,— экспозицію дйствія, его высшій кульминаціонный пунктъ и катастрофу. Критики не даромъ восхищаются мастерскою экспозиціей дйствія въ Макбет, въ которой, какъ увертюр оперы, слышатся основные мотивы, заключается зерно всего будущаго дйствія. Здсь Макбетъ является передъ нами съ тми задатками характера, которыми въ будущемъ опредлится его судьба. Мы знаемъ, что онъ честолюбивъ, что ему страстна хочется быть на престол, но мы также знаемъ, чего будетъ стоить этой героической натур достиженіе короны путемъ гнуснаго злодйства. Сумрачный оссіановскій колоритъ экспозиціи, на которомъ такъ рельефно выступаютъ искушающія Макбета служительницы злого начала, останется таковымъ и во всей пьес, придавая ея дйствію фантастическій отпечатокъ. Экспозиція заканчивается введеніемъ новаго лица, лэди Макбетъ, подъ могучимъ вліяніемъ которой достаточно созрвшая въ ум Макбета мысль объ убійств превращается въ цлый проектъ, немедленно приводимый въ исполненіе. Повидимому, все до сихъ поръ удается Макбету. Сваливъ убійство на сыновей Дункана, онъ въ конц 2-го акта детъ короноваться въ Оконъ. Достигнувъ своего высшаго кульминаціоннаго пункта въ сцен появленія тни Банко на пиру и Макбета, дйствіе съ захватывающею духъ быстротой стремится къ катастроф. Здсь опять выступаетъ на сцену фантастическій элементъ, участіемъ котораго опредляются послднія злодйства Макбета и подготовляется катастрофа, вытекающая по законамъ внутренней необходимости изъ всего предыдущаго.
Существуетъ два противоположныхъ взгляда на характеръ Макбета. Одни (Ульрици, Гервинусъ, Рётшеръ, Крейесигъ и т. д.) считаютъ его возвышенною и благородною натурой, которая искажается подъ вліяніемъ непреодолимой страсти — честолюбія, другіе (Флетчеръ, Лео, Боденштедъ, Вердеръ и т. д.) утверждаютъ, что Макбетъ человкъ, для котораго не было ничего святого, что въ силу своего эгоизма и своей безпринципности онъ какъ бы заране былъ предназначенъ къ преступленію. По нашему мннію и та, и другая сторона впадетъ въ крайность, не оправдываемую тщательнымъ изученіемъ характера Макбета. Въ лиц Макбета Шекспиръ изобразилъ намъ человка героическаго закала, обладающаго многими хорошими качествами, храбростью, патріотизмомъ, не лишеннаго гуманности, способнаго жертвовать жизнью за отечество, но лишеннаго твердаго характера и твердыхъ нравственныхъ принциповъ. По справедливому заключенію Даудена, въ Макбет достаточно добрыхъ началъ, чтобы сдлать его несчастнымъ посл совершенія преступленія, но недостаточно, чтобъ удержать его отъ преступленія. Физіологическую подкладку характера Макбета составляетъ ^го эмоціональный темпераментъ. Люди этого темперамента отличаются болзненно-развитымъ воображеніемъ, обнаруживаютъ склонность къ мечтательности и суеврію. ‘Было время,— говоритъ о себ Макбетъ,— когда, крикъ совы леденилъ вс мои чувства, когда при страшномъ разсказ волосы мои вставали дыбомъ, какъ будто живые’. (Актъ V, Сцена V). Надливъ его сверхъ того честолюбіемъ, страстью, свойственной героической натур, Шекспиръ показалъ, какъ эта страсть въ соединеніи съ особенностями его темперамента и характера и пагубными вншними вліяніями довела его сначала до преступленія, а потомъ до полнаго нравственнаго одичанія. Прослдить этотъ психологическій процессъ по драм составляетъ весьма благодарную задачу для критики. Въ начал пьесы Макбетъ предстоитъ передъ нами въ весьма симпатичномъ свт. Второстепенныя лица, играющія у Шекспира роль зеркалъ, въ которыхъ отражаются съ разныхъ сторонъ личности главныхъ героевъ, рисуютъ Макбета человкомъ, полнымъ отваги и самоотверженія, полководцемъ, внушающимъ восторгъ своимъ подчиненнымъ. Но у этого героя есть своя Ахиллесова пята — честолюбіе. Онъ не доволенъ своею ролью полководца и спасителя отечества, онъ мтитъ выше. Мысленно сопоставляя себя съ слабымъ королемъ, онъ считаетъ себя гораздо боле достойнымъ носить корону, чмъ Дунканъ. Еще до начала драмы онъ уже мечтаетъ о престол, даже клянется своей честолюбивой жен достигнуть его хотя бы путемъ преступленія (Актъ I, Сц. 7). Но стоило мятежникамъ возстать противъ Дункана, какъ мечтавшій объ его низверженіи Макбетъ оказывается врнымъ слугой короля. Онъ одерживаетъ блестящую побду надъ мятежниками, собственноручно убиваетъ страшнаго Макдовальда, разбиваетъ и прогоняетъ вторгнувшихся въ Шотландію норвежцевъ. И вотъ, когда упоенный побдой, гордый сознаніемъ своего значенія и силы, онъ вмст съ Банко детъ къ королю, судьба неожиданно посылаетъ ему сильное искушеніе. Вдьмы,— существа фантастическаго міра,— словамъ которыхъ суеврные люди должны были придавать особое значеніе, привтствуютъ его сначала таномъ Гламиса, потомъ таномъ Кавдора и въ заключеніе общаютъ ему корону. Это послднее предсказаніе, внезапно озарившее яркимъ свтомъ мрачную глубину души Макбета, гд уже давно лелялась мысль о корон, наполняетъ его сердце и ужасомъ, и радостнымъ трепетомъ до того, что, по- выраженію Банко, онъ сразу становится какъ бы вн себя. Честный воинъ, душу котораго никогда не смущала мысль о корон, не можетъ понять, что въ эту минуту длается съ товарищемъ. ‘Мой добрый сэръ,— говоритъ онъ Макбету,— что вы такъ смутились и какъ будто испугались того, что звучитъ такъ пріятно?’ Когда же слова вщихъ сестеръ сбываются и Макбета, унаслдовавшаго гламисское танство посл смерти отца, посланный короля лордъ Россъ поздравляетъ таномъ Кавдора, изъ устъ его невольно срываются слова: ‘Главное еще впереди!’ Мечта объ этомъ главномъ наполняетъ все его существо. Не обращая вниманія на посланныхъ короля, на Банко, отъ котораго не укрылась объявшая его тревога, Макбетъ продолжаетъ мечтать о третьемъ предсказаніи вдьмъ. Мысль объ осуществленіи его посредствомъ убійства снова мелькаетъ у него въ голов, но она кажется, ему до такой степени ужасной, что волосы его встаютъ дыбомъ и сердце болзненно колотится о ребра. Посл нкоторой борьбы, добрые инстинкты его природы берутъ верхъ надъ злыми, и онъ отклоняетъ отъ себя мысль о достиженіи престола путемъ преступленія. ‘Когда судьб угодно внчать меня, пусть внчаетъ — я ей не помогу!’ Не усплъ Макбетъ преодолть это искушеніе, какъ судьба посылаетъ ему новое. По шотландскимъ законамъ, въ случа смерти Дункана и несовершеннолтія его сына, Макбетъ, какъ ближайшій родственникъ, могъ вступить на престолъ. Вроятно это обстоятельство имлъ въ виду Макбетъ, когда, отклоняя преступную мысль, предоставлялъ судьб возвести его на престолъ, но такой мирный исходъ дла былъ уничтоженъ внезапнымъ распоряженіемъ короля, который въ присутствіи Макбета, какъ бы угадывая его мысль, назначилъ своимъ преемникомъ своего несовершеннолтняго сына Малькольма, возведши его въ санъ принца Комберлэндскаго. Въ этомъ назначеніи Макбетъ увидлъ неожиданное препятствіе къ осуществленію естественнымъ путемъ своей завтной мечты, отвергнутая мысль объ убійств снова возстаетъ передъ нимъ во всей своей ужасающей реальности:
. . . . . . . . . . . О, звзды, вы закройте
Сіяній вашихъ свтъ, чтобъ онъ не видлъ
Моихъ желаній черныхъ и глубокихъ!
Глаза, что длаетъ рука, не знайте!
И пусть свершится то, на что взглянуть
Окаменетъ отъ испуга взоръ,
Когда ужъ будетъ все совершено!
(Переводъ Юрьева).
На основаніи этихъ словъ мы имемъ полное право предположить, что убійство короля уже ршено въ ум Макбета. Исполненное зловщихъ намековъ письмо къ жен подтверждаетъ это предположеніе. Повидимому, на этотъ разъ между намреніемъ и исполненіемъ не лежитъ въ душ Макбета никакой внутренней преграды, но только повидимому. Мы знаемъ, что уже не въ первый разъ Макбетъ поддается искушенію достигнуть короны посредствомъ убійства, но всякій разъ онъ съумлъ подавить въ себ это искушеніе. Такъ было бы, по всей вроятности, и теперь, если бы въ это дло не вмшалась лэди Макбетъ. Никто лучше ея не знаетъ характера мужа, никто лучше ея не знаетъ, что при всемъ его честолюбіи у него не хватитъ духу совершить задуманное, что въ ршительную минуту онъ сплошаетъ: ‘Боюсь только природы твоей, боюсь, что въ ней слишкомъ много млека человчности, чтобъ избрать кратчайшій путь. Теб хотлось бы достигнуть величія, ты не безъ честолюбія, но теб недостаетъ необходимой для этого злобности. Ты хотлъ бы добиться честнымъ путемъ того, чего теб такъ страстно хочется, теб не хотлось бы играть въ безчестную игру и выиграть то, чего нельзя выиграть честнымъ образомъ. Спши же сюда! Я вдохну въ тебя духъ мой, уничтожу моимъ смлымъ языкомъ все, что отдляетъ отъ тебя золотой внецъ, которымъ, какъ кажется, увнчали тебя судьба и силы неземныя’. Монологъ этотъ прерывается пріздомъ Макбета и изъ словъ, которыми обмниваются супруги, видно, что они, не сговариваясь, сошлись на необходимости преступленія. ‘Твое лицо, любезный танъ, какъ книга, въ которой всякій можетъ прочесть престранныя вещи’. Когда въ разговор лэди Макбетъ даетъ понять мужу, что все должно быть покончено въ эту же ночь, онъ не возражаетъ, а проситъ только отложить разговоръ до другого раза. Судя по этому, можно бы полагать, что вмшательство лэди Макбетъ излишне, что и безъ нея у Макбета достало бы характера привести въ исполненіе давно задуманную мысль. Но на дл оказывается иное. Оставшись наедин съ собою, Макбетъ, повидимому уже успвшій освоиться съ мыслью объ убійств, начинаетъ колебаться. Ему приходитъ въ голову, что дла подобнаго рода находятъ свой судъ здсь, на земл (мысль о воздаяніи за гробомъ его мало тревожитъ), что нелицепріятное правосудіе поднесетъ къ устамъ злодя имъ отравленную чашу. Подавленная на время совсть снова вступаетъ въ свои права и раскрываетъ ему всю неестественность и гнусность задуманнаго дла:
. . . . . . . . . . . . Онъ здсь
Вдвойн быть долженъ безопасенъ: я
Его вассалъ и родственникъ его,
Потомъ — хозяинъ я, и долженъ дверь
Убійцамъ запереть, а не итти
Съ отточеннымъ ножомъ на гостя!
(Переводъ Юрьева).
Эти нашептываемыя, голосомъ совсти благія мысли берутъ въ Макбет верхъ надъ искушеніями честолюбія, такъ что когда появляется лэди Макбетъ, онъ ей прямо говоритъ, что это дло нужно бросить. Но лэди Макбетъ не изъ тхъ людей, которые такъ легко отказываются отъ давно лелянной мечты. Сцена ея съ мужемъ можетъ быть по всей справедливости названа сценой дьявольскаго искушенія. Лэди Макбетъ поочередно затрогиваетъ вс чувствительныя струны въ сердц мужа, обвиняетъ его прежде всего въ недостатк любви, потомъ въ хвастовств, трусости, клятвопреступленіи. Посл каждаго натиска, какъ бы околдованный ею, онъ возражаетъ все слабе и слабе, когда же, наконецъ, уничтоживъ вс его возраженія, пристыдивъ его своею энергіей, она раскрываетъ передъ нимъ строго обдуманный планъ убійства, онъ, пораженный ея умомъ, силою духа и предусмотрительностью, въ восторг воскликнулъ: ‘Рождай мн только сыновей! Только однихъ мужей можетъ производить твоя безстрашная природа! Ршено! Вс силы души моей напряжены на этотъ подвигъ’. Изъ первой сцены II акта мы видимъ, что принятое Макбетомъ ршеніе потрясло всю его нервную систему. Его разстроенное воображеніе рисуетъ ему призракъ кинжала, которымъ онъ долженъ умертвить Дункана, ему чудится, что этотъ кинжалъ, обращенный рукоятью къ нему, манитъ его за собою. Самое убійство онъ совершаетъ въ какомъ-то чаду, и едва ли хорошо помнитъ, что длаетъ. Посл же совершенія убійства нервное разстройство Макбета достигаетъ крайней степени, мужество оставляетъ его совершенно, суеврный ужасъ, такъ свойственный его эмоціональной натур, овладваетъ имъ, онъ боится войти въ комнату убитаго, онъ теряется до того, что неизвстно зачмъ приноситъ съ собою кинжалы слугъ короля, ему слышится голосъ, кричащій на весь домъ: ‘Не спите больше! Макбетъ зарзалъ сонъ!’ который есть не что иное, какъ голосъ его совсти, принявшій форму галлюцинаціи слуха, при малйшемъ стук онъ блднетъ и дрожитъ, такъ что жен приходится образумливать и ободрятъ его. Правда, въ слдующей сцен онъ овладваетъ собою настолько, что довольно правдоподобно разыгрываетъ роль огорченнаго и возмущеннаго коварнымъ убійствомъ, но въ голос его слышится фальшивая нота, которая не обманула ни Макдуффа, ни сыновей Дункана. Уже въ начал третьяго акта видно, что Макбетъ не въ состояніи наслаждаться добытою убійствомъ короной. Спокойствіе его духа утрачено навсегда. Совсть терзаетъ его, страшныя грезы отравляютъ его сонъ. Онъ завидуетъ мертвому Дункану, который спитъ спокойно, не опасаясь ни кинжала, ни яда, ни коварства близкихъ. ‘Лучше — говорилъ онъ — лежать съ мертвымъ, котораго мы для собственнаго спокойствія успокоили, чмъ безпрестанно терзаться муками душевной пытки’. Не будучи въ состояніи разобраться въ своихъ впечатлніяхъ, Макбетъ приписываетъ свою тоску тому, что онъ не можетъ наслаждаться спокойно и безопасно престоломъ, пока живутъ на свт Банко и его сынъ. Онъ подсылаетъ убійцъ къ Банко хладнокровно, съ полнымъ сознаніемъ необходимости преступленія, но тмъ не мене это второе убійство потрясаетъ его почти столько же, какъ и первое. Душевныя муки снова доводятъ его до галлюцинаціи въ сцен пира, когда ему одному видится окровавленная тнь Банко. Другой на его мст увидлъ бы ясно, что путемъ преступленія нельзя обезпечить себ ни внутренняго спокойствія, ни вншней безопасности, но Макбетъ давно уже утратилъ способность ясно сознавать окружающее. Онъ знаетъ только одно, что ему во что бы то ни стало нужно сохранить за собой престолъ, что его окружаютъ измна и предательство, что онъ до того уже углубился въ потокъ крови, что ему нтъ боле возврата. Желая царствовать спокойно на зло судьб и подозрвая всхъ и все, онъ приставляетъ къ танамъ своихъ шпіоновъ, чтобы быть въ состояніи при первомъ признак недовольства или измны потушить ихъ въ потокахъ крови. Планы новыхъ убійствъ, которыми онъ хочетъ отогнать свои страхи и свои душевныя терзанія, такъ и кишатъ въ его ум: ‘Голова моя полна чудныхъ замысловъ — говоритъ онъ жен въ ночь убійства Банко — которые такъ и рвутся перейти въ дло’. Свиданіе съ вдьмами въ четвертомъ акт еще боле укрпляетъ его въ упорств и ожесточеніи, общая ему полную безопасность. ‘Будь кровожаденъ, смлъ и ршителенъ — говорятъ ему вщія сестры — смйся надъ мощью людей, никто изъ рожденныхъ женщиной не повредитъ Макбету, никто не побдитъ его, пока Бирнамскій лсъ не двинется на Донсинанъ’. Увренный въ своей безопасности и непобдимости, Макбетъ окончательно сбрасываетъ съ себя маску лицемрія и даетъ себ слово дйствовать ршительно. ‘Съ этого мгновенія первенцы моего мозга будутъ первенцами руки,, задумано — сдлано’. Истребленіе семейства бжавшаго въ Англію Макдуффа и масса убійствъ, превратившихъ, по словамъ Росса, Шотландію въ обширную могилу,— таковъ результатъ этого ршенія. Въ послднемъ акт Макбетъ достигаетъ крайней степени нравственнаго паденія и одичанія. Утомленный жизнію, онъ равнодушно и тупо относится ко всему, кром англійскаго вторженія. Даже извстіе о смерти любимой жены встрчаетъ съ его стороны не сожалніе, а жестокую фразу: ‘Она могла бы умереть немного попозже’. Онъ ведетъ себя до того странно, что одни говорятъ, что онъ сошелъ съ ума, другіе называютъ его состояніе геройскимъ бшенствомъ. Таны, возмущенные его жестокостью, одинъ за другимъ отпадаютъ отъ него и пристаютъ къ англичанамъ. Онъ относится къ ихъ отпаденію съ презрительнымъ равнодушіемъ, потому что упорно вритъ въ свою непобдимость. ‘Пусть бгутъ вс, пока Бирнамскій лсъ не двинется на Донсинанъ — я недоступенъ страху!’ Его не страшитъ извстіе, что десять тысячъ англійскихъ солдатъ уже подходятъ къ замку. Величіемъ героя дышатъ его слова: ‘Я буду биться, пока не обрубятъ всего тла съ костей моихъ!’ Когда же гонецъ доноситъ ему, что то, чего онъ наиболе боялся, совершилось, что Бирнамскій лсъ двинулся, увренность его колеблется, онъ начинаетъ подозрвать, что вдьмы дурачили его. Но это длится не долго. Суевріе въ эту трудную минуту является его единственною опорой. Обманувшись въ одномъ предсказаніи, онъ съ тмъ большимъ упорствомъ привязывается къ другому. Сражаясь съ Макдуффомъ, онъ говоритъ послднему: ‘Напрасны вс твои усилія. Моя жизнь заколдована. Рожденный женщиной мн не страшенъ!’ Узнавъ отъ Макдуффа, что онъ не рожденъ, а вырзанъ изъ чрева своей матери, Макбетъ сразу падаетъ духомъ. Герой) нкогда бившійся одинъ на одинъ съ страшнымъ Макдовальдомъ, отказывается сражаться съ Макдуффомъ, и только тогда, когда послдній предлагаетъ ему сдаться и общаетъ выставить его на всеобщій позоръ, прежній геройскій духъ вспыхиваетъ въ немъ послдній разъ яркимъ пламенемъ, онъ сражается съ Макдуффомъ, какъ сражался въ лучшіе дни своей славы, и своею геройской смертью отчасти примиряетъ съ собой зрителя.
Изучая характеръ Макбета, мы постоянно имли въ виду основную черту шекспировскаго творчества — сложность мотивовъ. Хотя единственной внутренней силой, толкающей Макбета къ преступленію, служитъ его честолюбіе, но эта страсть осложняется у него другими мотивами, которые непремнно должны быть приняты въ соображеніе,— сознаніемъ своей силы, увренностью въ успх, основанномъ на предсказаніи вдьмъ, отсутствіемъ твердыхъ нравственныхъ принциповъ и наконецъ пагубнымъ вліяніемъ жены. Не будь этихъ второстепенныхъ мотивовъ, и дятельность одного главнаго мотива едвали довела бы такую героическую натуру, какъ Макбетъ, до предательскаго убійства. Въ противоположность французскимъ классикамъ, герои которыхъ суть въ большинств случаевъ олицетворенія какой нибудь страсти, Шекспиръ даетъ намъ полные трагическіе характеры, въ которыхъ общее сливается съ индивидуальнымъ. Нердко случается, какъ напримръ въ данномъ случа, что совокупностью индивидуальныхъ чертъ характера и вншнихъ вліяній боле опредляется судьба героя, чмъ его преобладающею страстью, Поэтому нтъ ничего ошибочне, какъ считать Макбета человкомъ, который въ силу своего чудовищнаго эгоизма и честолюбія какъ бы заране предназначенъ къ преступленію. Макбетъ тмъ и отличается отъ шекспировскихъ злодевъ врод Ричарда ІІІ-го или Яго, что преступленіе стоитъ ему страшныхъ усилій надъ собою, что онъ не можетъ творить зла, какъ они, съ улыбкой въ лиц и при этомъ даже иронизировать надъ своими жертвами, которыя настолько наивны, что прямо идутъ въ разставленныя имъ сти. Съ каждымъ новымъ преступленіемъ растетъ энергія Ричарда III и его увренность въ успх. Макбета совершенно наоборотъ: по мр того, какъ все задуманное имъ удается, духъ его падаетъ, душевныя терзанія усиливаются и въ послднихъ актахъ достигаютъ такой агоніи, что вчуж становится жаль его. Если же подъ конецъ своей преступной карьеры онъ обнаруживаетъ энергію, то эта энергія судорожная, энергія отчаянія, энергія человка, которому въ сущности нечего терять. Въ заключеніе слдуетъ отмтить одну симпатичную черту въ характер Макбета. Съ рдкою нравственною деликатностью онъ ни разу не упрекаетъ жену, которая своимъ пагубнымъ вліяніемъ заставила его окончательно ршиться на преступленіе и тмъ разбила его жизнь и погубила душу. Желая охранить ее отъ новыхъ душевныхъ мукъ, онъ не длаетъ ее сообщницею въ убійств Банко и во всхъ послдующихъ убійствахъ, онъ беретъ всю нравственную отвтственность на себя, предоставляя ей только радоваться совершенному (Дйствіе III, Сц. II).
Характеръ лэди Мокбетъ составляетъ предметъ еще боле горячихъ споровъ, чмъ характеръ ея мужа. Въ настоящее время существуютъ въ шекспировской критик дв враждебныя партіи, изъ которыхъ одна стоитъ за Макбета, а другая отстаиваетъ честь его дражайшей половины. Критики, считающіе Макбета возвышенною, благородною, но отравленною честолюбіемъ, натурой, все валятъ на лэди Макбетъ и утверждаютъ, что она была не только пособницей и подстрекательницей, но и интеллектуальной виновницей преступленія и, наоборотъ, критики, считающіе Макбета человкомъ безъ всякихъ принциповъ, эгоистомъ, какъ бы заране предназначеннымъ къ преступленію, всячески умаляютъ виновность лэди Макбетъ и взваливаютъ всю отвтственность на одного его. Словомъ, чмъ боле у кого-нибудь изъ критиковъ проигрываетъ Макбетъ, тмъ боле выигрываетъ его супруга — и наоборотъ. Главный пунктъ раздора между критиками — это вопросъ о характер честолюбія лэди Макбетъ. И та, и другая сторона согласны, что лэди Макбетъ очень честолюбива, но одни утверждаютъ, что она честолюбива для себя, что ей самой больше хочется короны, чмъ мужу, другіе же, наоборотъ, сильно настаиваютъ на женственномъ характер честолюбія лэди Макбетъ и утверждаютъ, что лэди Макбетъ, какъ и всякая любящая женщина, страстно желала, чтобъ любимый ею человкъ достигъ высшаго на земл почета. Хотя вопросъ этотъ не важенъ, ибо интересы супруговъ въ данномъ случа совершенно солидарны, но въ виду подобнаго разногласія мнній приходится прибгнуть къ общему критеріуму — тексту Шекспира. Если не ошибаемся, въ трехъ мстахъ своей трагедіи Шекспиръ даетъ намъ довольно ясныя указанія, какъ нужно смотрть на этотъ вопросъ. Вспомнимъ прежде всего письмо Макбета къ жен съ поля битвы (Актъ I, Сцена 5-я), Разсказавъ о встрч съ вдьмами и о томъ, что два изъ ихъ предсказаній уже исполнились, Макбетъ пишетъ: ‘Я почелъ долгомъ увдомить объ этомъ тебя, дражайшая участница моей славы, чтобъ невдніе общаннаго намъ величія не лишило тебя слдующей теб доли радости’. Въ знаменитой сцен искушенія (Актъ I, Сцена 7-я) лэди Макбетъ, съ цлью подвигнуть своего мужа на убійство короля, припоминаетъ, что задолго до встрчи съ вдьмами Макбетъ открылъ ей свое намреніе убить Дункана клялся ей страшными клятвами привести его въ исполненіе. Въ той же сцен лэди Макбетъ, въ отвтъ на слова мужа, что дло это нужно бросить, упрекаетъ его въ недостатк любви къ ней. ‘Теперь я буду знать, какова твоя любовь’, говоритъ она, считая такимъ образомъ согласіе на преступленіе доказательствомъ любви. Если мы сопоставимъ со всмъ этимъ слова Голиншеда, что лэди Макбетъ сгорала ненасытнымъ желаніемъ быть королевой, то придемъ къ весьма вроятному заключенію, что лэди Макбетъ была не мене честолюбива, чмъ ея мужъ. Въ противномъ случа непонятно, къ чему ей упрекать несоглашающагося на преступленіе мужа въ недостатк любви къ ней, къ чему ей недовольствоваться простымъ общаніемъ, а требовать клятвъ совершить задуманное, если это задуманное было отвергаемо ея совстью? Чтобы доказать, что лэди Макбетъ, съ такою энергіей подвигавшая мужа на убійство, желала короны не для себя, а для него, нужно доказать, что она настолько любила мужа, что была готова не только принести ему въ жертву свои интересы, но и погубить ради него свою душу. Но ничего подобнаго нтъ въ пьес. Мы не знаемъ ни одной шекспировской женщины, которая была бы настолько скупа на ласки и такъ сдержана въ выраженіи любви своей къ мужу, какъ лэди Макбетъ. Она привтствуетъ возвратившагося съ кровавой битвы мужа не какъ любимаго человка, за жизнь котораго дрожала, а какъ сообщника по давно задуманному длу. ‘Великій Гламисъ! Доблестный Кавдоръ! Еще большій, чмъ оба,— въ грядущемъ!’ Сердце ей не подсказываетъ ни одного нжнаго слова, ни одного вопроса о томъ, какъ онъ себя чувствуетъ, не раненъ ли онъ? Въ сцен искушенія рчи ея полны ядовитыхъ сарказмовъ, она упрекаетъ его въ хвастовств, трусости, отсутствіи любви, посл убійства она обращается съ нимъ какъ съ больнымъ ребенкомъ, котораго можно убдить въ чемъ угодно: ‘Немного воды, и мы чисты и тогда намъ будетъ легко’. Только одинъ разъ во 2-й сцен ІІІ-го акта, видя мужа совершенно подавленнаго мрачными мыслями, она обращается къ нему съ словами нжнаго участія: ‘Ну, что, мой милый лордъ, (my gentle lord) зачмъ ты все одинъ, все въ мрачной дум, все съ мыслію, которая должна бы умереть вмст съ предметомъ ея? О томъ, чего не воротишь, нечего хлопотать, что сдлано, то сдлано’. Можно, пожалуй, прибавить, что, уводя душевно-истерзаннаго мужа спать (посл явленія тни Банко), она говоритъ ему съ участіемъ: ‘Теб не достаетъ отрады всего живущаго — сна!’ Если бы Шекспиръ сдлалъ, какъ утверждаютъ нкоторые критики, любовь лэди Макбетъ къ мужу главнымъ мотивомъ ея честолюбія, то онъ вроятно далъ бы больше доказательствъ этой любви, чмъ мы ихъ находимъ въ пьес. Не отрицая, впрочемъ, что честолюбіе лэди Макбетъ иметъ женственный характеръ, мы позволяемъ себ видть эту женственность не въ томъ, въ чемъ ее видятъ рыцари лэди Макбетъ. Каковъ бы ни былъ источникъ честолюбія лэди Макбетъ, онъ проявляется въ ней съ свойственными женщинамъ страстностью и односторонностью. Въ то время, какъ мене страстный и боле способный обсудить дло съ разныхъ сторонъ Макбетъ колеблется въ ршительную минуту, лэди Макбетъ не знаетъ никакихъ колебаній. Она предается своей честолюбивой мечт съ такимъ же беззавтнымъ увлеченіемъ, съ какимъ бы она отдалась любимому человку. Охваченная одною мыслью, однимъ желаніемъ, она не видитъ ничего, кром своей дли, и для достиженія этой цли она готова подавить въ себ вс чувства, попрать божескіе и человческіе законы.
Руководимый сценическими соображеніями, Шекспиръ создалъ характеръ Макбета по другому плану, чмъ характеръ его жены. Въ первомъ случа онъ далъ намъ исторію потрясеннаго страстью духа, предоставилъ намъ возможность прослдить вс т фазисы, черезъ которые проходитъ характеръ Макбета подъ вліяніемъ охватившей его страсти, вншнихъ обстоятельствъ и логическихъ послдствій преступленія: во второмъ — мы имемъ передъ собой въ самомъ начал пьесы характеръ совсмъ готовый, которому предстоитъ только достигнуть высшей степени напряженія своихъ силъ, чтобъ потомъ сломиться разомъ подъ гнетомъ непосильнаго нравственнаго бремени. Уже изъ первой сцены, гд появляется лэди Макбетъ, мы видимъ, что главная роль въ предстоящемъ убійств будетъ принадлежать ей. При чтеніи письма Макбета глаза ея загораются адскимъ огнемъ, она нетерпливо ждетъ мужа, чтобъ вдохнуть въ него свой смлый духъ и уничтожить вс его колебанія. Всть о скоромъ прибытіи въ ея замокъ короля и о предстоящей возможности покончить съ нимъ въ эту же ночь повергаетъ ее въ состояніе, близкое къ экстазу:
О, духи, вы владыки душъ злодйскихъ,
Сюда! Убейте женственность мою,
Жестокостью лютйшею меня
Наполните отъ темени до пятъ!
Сгустите кровь мою, заприте дверь
И совсти моей, чтобы не грызла,
Чтобъ голосъ человческой природы,
Карающій мученьями укора,
Не колебалъ ршимости моей
Свирпой, чтобъ въ дл не было-бъ уступокъ!
……. Ночь черная,
Заволокись густйшимъ дымомъ ада,
Чтобы не видлъ острый ножъ тхъ ранъ,
Что будетъ наносить, чтобъ неба взоръ
Насквозь завсы мрака не проникъ
И чтобъ оно не закричало: ‘стой!’
(Переводъ Юрьева).
Это не языкъ обыкновенной злодйки, это рчь жрицы преступленія, у которой страсть охватила все существо и которая, силясь подавить въ себ остатокъ человческихъ чувствъ, раздражаетъ свою фантазію страшными образами. Изъ нкоторыхъ выраженій, попадающихся въ этомъ монолог и въ слдующей за нимъ сцен съ мужемъ, можно вывести заключеніе, что первоначально лэди Макбетъ сама хотла убить Дункана, она употребляетъ выраженіе мой острый ножъ (my keen knife), она просить мужа предоставить ей одной великое дло ночи (into my dispatch). По всей вроятности, опасаясь, чтобы женская природа не измнила ей въ ршительную минуту, она подкрпляетъ себя стаканомъ вина, но это оказалось ненужнымъ, ибо вдохновенный ею мужъ и безъ ея помощи совершаетъ убійство. Въ сцен, непосредственно слдующей за довершеніемъ убійства, она обнаруживаетъ необыкновенную энергію и самообладаніе. Она стыдитъ растерявшагося мужа, упрекаетъ его въ трусости и малодушіи, относитъ принесенные Макбетомъ кинжалы въ комнату короля и, чтобъ свалить вину убійства на подпоенныхъ ею служителей, сама вымазываетъ кровью Дункана ихъ лица. Когда убійство открылось, она превосходно разыгрываетъ роль изумленной и глубоко-огорченной хозяйки: ‘О, Боже! какъ? въ нашемъ замк?’ восклицаетъ она голосомъ, въ которомъ слышится неподдльное отчаяніе, но эта же сцена показываетъ, что она слишкомъ понадялась на себя. При неожиданномъ для нея извстіи, что Макбетъ убилъ служителей короля, она не можетъ совладать съ собой и падаетъ въ обморокъ. Впрочемъ въ третьемъ акт, въ сцен пира, она собираетъ въ послдній разъ всю свою нравственную энергію. Видя, что творится съ мужемъ, она старается быть любезной и веселой съ гостями, употребляетъ вс усилія, чтобъ отвлечь вниманіе ихъ отъ Макбета, проситъ ихъ не придавать значенія его безумнымъ рчамъ, а въ промежуткахъ подходитъ къ мужу, стыдитъ его, убждаетъ притти въ себя и стать мужчиной. Посл этой сцены она не принимаетъ боле участія въ дйствіи пьесы и появляется въ пятомъ акт всего одинъ разъ, чтобы показать, какъ дорого она поплатилась за попраніе въ себ всякихъ человческихъ чувствъ. Въ то время, какъ Макбетъ закаляется въ преступленіяхъ, смло вызываетъ на бой судьбу и силится утопить свои опасенія и муки въ потокахъ крови, женскій организмъ лэди Макбетъ, достигнувъ высшей степени своего напряженія, не выдерживаетъ выпавшихъ на ея долю адскихъ мукъ и ломается сразу. Въ сцен лунатизма лэди Макбетъ является блдная съ осунувшимся лицомъ, со слдами душевной пытки на чел и раскрываетъ передъ зрителемъ весь адъ, наполняющій ея душу. Воспоминанія ужасной ночи убійства смшиваются въ ея воображеніи съ муками ада, съ фактомъ истребленія семейства Макдуффа и съ желаніемъ скрыть слды преступленія, тана файфскаго была жена: гд же она теперь? Какъ, неужели эти руки никогда не будутъ чисты? Полно, полно, другъ мой, этими испугами ты все испортишь’. Мужъ видитъ ея страданія и хорошо понимаетъ ихъ причину. ‘Неужели ты не можешь,— спрашиваетъ онъ доктора, имя въ виду не только жену, но и себя,— уврачевать больную душу, вырвать изъ ея памяти глубоко засвшую скорбь, уничтожить начертанное въ мозгу безпокойство и посредствомъ какого-нибудь отшибающаго память лкарства освободить грудь отъ бремени, которое давитъ сердце?’ Въ отвтъ на замчаніе доктора, что медицина въ этихъ случаяхъ безсильна, Макбетъ говоритъ ему досадой: ‘такъ брось же свои лкарства собакамъ, мн ихъ не нужно!’
Нкоторые критики упрекали характеръ лэди Макбетъ въ отсутствіи, психологической цльности. Рюмелинъ, напримръ, отказывается понять, какимъ образомъ женщина, проявившая такое полное отсутствіе совсти, такое дьявольское хладнокровіе и самообладаніе во время совершенія преступленія и посл него, могла въ пятомъ акт сломиться подъ бременемъ угрызенія совсти, дойдти до лунатизма, помшательства и самоубійства. Чтобы это понять, нужно, по его мннію, предположить, что у ней и прежде была чуткая совсть, чего мы однако жъ не видимъ. Эта рзкая перемна въ характер лэди Макбетъ казалась странной еще въ XVII в.,и Давенантъ въ своей обработк Макбета, поставленной на Лондонской сцен въ 1674 г., счелъ нужнымъ вставить въ четвертомъ акт цлую сцену, въ которой лэди Макбетъ, терзаемая угрызеніями совсти, убждаетъ мужа не увеличивать количества невинныхъ жертвъ и отказаться отъ престола. Конечно, можно пожалть, что Шекспиръ вслдствіе своихъ художественныхъ соображеній не далъ намъ процесса развитія характера лэди Макбетъ, но мн кажется, что въ первыхъ актахъ пьесы есть мста, до нкоторой степени подготовляющія насъ къ предстоящему перевороту и оставленныя безъ вниманія Рюмелиномъ. Задумавъ достигнуть короны посредствомъ убійства короля, лэди Макбетъ такъ страстно отдалась этой мысли, что изгнала изъ своей головы всякую другую мысль, а изъ своего сердца всякое человческое чувство. Это сосредоточеніе всхъ своихъ мыслей и чувствъ на одной цли и сообщило ей ту необходимую энергію и самообладаніе, которыхъ недоставало у ея мужа. Когда Макбетъ, разсказавъ ей подробности убійства, спрашиваетъ ее, почему на слова соннаго служителя: ‘Господи, помилуй насъ!’ онъ не могъ сказать: ‘Аминь!’ лэди Макбетъ прерываетъ его съ нкоторымъ испугомъ: ‘Такъ не представляютъ себ подобныхъ длъ, въ противномъ случа они могутъ довести до сумасшествія!’ Слова эти (которыя исполнительница роли лэди Макбетъ должна произвести съ особенной энергіей) поразительны! Они даютъ понять, что станется съ лэди Макбетъ, когда охватившій ее аффектъ уступитъ мсто размышленію, когда она, отрезвившись, начнетъ горько задумываться надъ содяннымъ ею.
Такая минута наступила для лэди Макбетъ въ третьемъ акт, когда она, достигнувъ престола, съ ужасомъ увидала, что онъ не далъ ни ей, ни мужу желаннаго спокойствія и удовлетворенія. Разочарованіемъ и грустью дышатъ ея слова во 2-й сцен III акта. ‘Ничего не пріобртено, все потеряно, если достиженіе желаемаго не дало довольства! Лучше быть тмъ, что мы уничтожаемъ, нежели съ сомнительной радостью пользоваться плодами уничтоженнаго!’ Грустное настроеніе жены не ускользаетъ отъ глазъ мужа, который съ этихъ поръ, щадя ее, не посвящаетъ ея больше въ тайны своихъ ‘чудныхъ помысловъ’, которые на самомъ дл оказываются планами новыхъ убійствъ. Даже объ истребленіи семьи Макдуфа она узнаетъ случайно, и весьма вроятно, что это злодйство нанесло ей послдній ударъ. Это устраненіе лэди Макбетъ отъ длъ и исчезновеніе ея со сцены даютъ внимательному зрителю полное право предполагать, что съ ней творится нчто неладное, и потому переломъ въ ея характер наврное не покажется ему такимъ неожиданнымъ и рзкимъ, какимъ онъ кажется Рюмелину.
Лэди Макбетъ кончила свою карьеру, какъ кончаютъ ее много страстныхъ, богато-одаренныхъ и энергическихъ женщинъ — помшательствомъ и самоубійствомъ. Не воплотилъ ли Шекспиръ въ ея грандіозной личности, одинаково великой какъ въ преступленіи, такъ и въ раскаяніи, одну изъ основныхъ чертъ женскаго организма — способность доходить подъ вліяніемъ аффекта до необыкновеннаго подъема душевныхъ силъ для того, чтобъ съ паденіемъ его сломиться подъ бременемъ раскаянія, вспыхнуть яркимъ пламененъ и потухнуть разомъ?

ГЛАВА III.
Второстепенныя лица трагедіи: Макдуфъ, Банко и Вдьмы.— Исторія постановки Макбета въ Англіи.— Давенантъ и Гаррикъ.— Главнйшіе исполнители Макбета: Борбеджъ, Гаррикъ, Кинъ и др.— Главнйшія исполнительницы роли лэди Макбетъ: Сиддонсъ и Ристори.— Общія замчанія о характер ихъ игры.

Въ ряду второстепенныхъ лицъ пьесы первое мсто по всмъ правамъ принадлежитъ Макдуфу, храброму воину и страстному патріоту, для котораго интересы родины стояли выше семьи и всхъ приманокъ личнаго честолюбія. Посл Банко это единственный человкъ, существованіе котораго отравляетъ жизнь Макбету, передъ которымъ онъ ощущаетъ инстинктивный страхъ. Горячо преданный покойному королю, Макдуфъ плохо вритъ разсказу Макбета о томъ, что пьяные слуги убили Дункана и со свойственной ему прямотой предлагаетъ Макбету вопросъ, который долженъ былъ сильно смутить его:— ‘Зачмъ же вы убили ихъ?’ Изъ всхъ приближенныхъ Дункана онъ одинъ не детъ въ Сконъ на коронацію Макбета и дко замчаетъ дущему туда Россу:— ‘Желаю, чтобы вы нашли, что все тамъ идетъ хорошо, чтобы не привелось сознаться, что наше старое платье было покойне новаго’. Когда Макбетъ посл коронаціи зоветъ всхъ своихъ тановъ къ себ на пиръ, Макдуфъ наотрзъ отказывается отъ приглашенія и, вмсто всякихъ извиненій, говоритъ посланному:— ‘не поду, сэръ!’ Наконецъ, видя страданія родины и горя желаніемъ поскоре освободить ее, Макдуфъ неосторожно оставляетъ жену и дтей въ Файф и, даже не простясь съ ними, узжаетъ въ Англію, чтобъ убдить Малькольма заявить свои права и при помощи англичанъ низвергнуть Макбета. Глубокой патріотической скорбью дышетъ разговоръ его съ Малькольмомъ, на котораго онъ возлагаетъ вс свои надежды. Когда осторожный Малькольмъ, думая, что Макдуфъ подосланъ Макбетомъ, заподозриваетъ его искренность, онъ больше страдаетъ за родину, чмъ за свою оскорбленную честь:— ‘Обливайся же кровью, бдная родина! Торжествуй тиранство- — законность не сметъ обуздать тебя!’ По мр того, какъ Малькольмъ, желая испытать Макдуфа, нарочно обвиняетъ себя въ мнимыхъ порокахъ, честный Макдуфъ становится все мрачне и мрачне. На вопросъ Малькольма, достоинъ ли человкъ, обладающій подобными пороками, престола, Макдуфъ восклицаетъ съ негодованіемъ: ‘Престола? Онъ недостоинъ жизни! О, бдный народъ, угнетенный кровожаднымъ похитителемъ! Прощай! Именно эти пороки, которые ты себ приписываешь, и изгнали меня изъ Шотландіи! О, мое сердце! Здсь рушились твои надежды!’ Слова эти были произнесены Макдуфомъ съ такой искренностью, съ такой глубокой скорбью, что недовріе Малькольма было побждено. Онъ сознался Макдуфу, что нарочно взваливалъ на себя всевозможные пороки, что отнын вся жизнь его будетъ посвящена родин, для освобожденія которой у него уже готово десять тысячъ храбраго англійскаго войска. Макдуфъ такъ былъ пораженъ этимъ быстрымъ переходомъ отъ горя къ радости, что не могъ произнести ни слова. Изъ этого забытья вывелъ его разсказъ прибывшаго изъ Шотландіи лорда Росса, сообщившаго Макдуфу ужасную всть объ истребленіи всего его семейства. Отъ этой всти Макдуфъ вторично лишился языка. Да есть ли на человческомъ язык слова, которыми можно было бы выразить всю силу охватившей его скорби? Не будучи въ состояніи произнести ни слова, Макдуфъ надвигаетъ шапку на глаза и молчитъ, но его молчаніе такъ ужасно, что Малькольмъ проситъ его дать скорби голосъ, такъ какъ переполненное горемъ его сердце разорвется. Отнын для Макдуфа нтъ другой цли въ жизни, какъ отмстить тирану, отнявшему у него все, что онъ любилъ на земл, и Шекспиръ поступилъ съ замчательнымъ художественнымъ тактомъ, сдлавъ его орудіемъ наказанія Макбета. Макбетъ могъ умереть трагически только отъ руки человка, воплотившаго въ себ, кром мести и личнаго горя, и горе своей родины.
Совершенную противоположность прямому до дерзости образу дйствій Макдуфа представляетъ собой поведеніе храбраго сподвижника Макбета — Банко. Это человкъ другого типа, чмъ Макдуфъ, гораздо боле предусмотрительный и осторожный, но гораздо мене искренній. Въ хроник Голиншеда Банко является довреннымъ лицомъ Макбета, который ему первому сообщаетъ свой преступный замыслъ. Зная, какимъ путемъ Макбетъ добылъ себ корону, Банко тмъ не мене въ продолженіе цлыхъ десяти лтъ служилъ ему врой и правдой. Хотя Шекспиръ и облагородилъ характеръ предка Іакова I, но всетаки въ немъ осталось кое-что отъ прежняго Банко. Какъ человкъ честный и религіозный, онъ вначал относится довольно подозрительно къ предсказаніямъ вдьмъ, ибо онъ знаетъ, что духи мрака часто говорятъ правду, чтобы завлечь человка въ бду (Актъ I, Сцена III), онъ честолюбивъ, но честолюбіе не заставитъ его отступить отъ пути чести и долга, онъ не пойдетъ на преступную сдлку съ Макбетомъ, который вслдствіе этого относится къ нему съ недовріемъ, но онъ политикъ, онъ не настолько прямъ, чтобы, подозрвая Макбета въ убійств короля, тотчасъ же удалиться отъ него, какъ это сдлалъ Макдуфъ. Довольствуясь тмъ, что рано или поздно корона Шотландіи перейдетъ къ его потомкамъ, Банко остается при двор Макбета, присутствуетъ при его коронаціи, принимаетъ приглашеніе на пиръ, проситъ короля располагать имъ, увряя, что онъ связанъ съ Макбетомъ неразрывными узами долга (Актъ IV, Сцена I). Эта двойственность въ характер Банко, это соединеніе въ одномъ лиц героя и политика, который при всей своей честности и религіозности не прочь покривить. душой ради личныхъ интересовъ, представляетъ значительныя трудности для исполнителя роли Банко.
Оставляя въ сторон нсколько второстепенныхъ лицъ, мы переходимъ къ фантастическому элементу пьесы, къ роли вдьмъ, о которыхъ до сихъ поръ ведутся оживленные споры въ шекспировской критик. По мннію Гервинуса, вдьмы въ Макбет не суть реальныя существа, но простое воплощеніе внутренняго искушенія, олицетвореніе злыхъ сторонъ натуры самого Макбета. ‘Когда Макбетъ съ ними встрчается, ему не предстоитъ борьбы ни съ какою вншнею силою, онъ борется лишь съ своей собственной природою… Въ немъ самомъ заключены т злыя силы, которыя мечутъ ему въ глаза призраки его честолюбія’. Къ подобному же аллегорическому толкованію склоняется и Ульрици, который утверждаетъ, что вдьмы въ Макбет суть аллегорическое выраженіе взаимодйствія между человческой волей и вншнимъ міромъ, он выражаютъ собой таинственное соотвтствіе между физическимъ зломъ въ природ и нравственнымъ зломъ въ человческомъ сердц. Не отрицая, что предсказанія вдьмъ раскрываютъ то, что таилось въ глубин души Макбета, мы тмъ не мене не можемъ считать ихъ простыми аллегоріями. Если бы вся ихъ роль ограничивалась только воплощеніемъ злыхъ сторонъ натуры Макбета, то зачмъ въ такомъ случа ихъ видитъ Банко, который до начала драмы не подвергается никакимъ искушеніямъ честолюбія, зачмъ зритель присутствуетъ при ихъ совщаніи въ первомъ акт и при ихъ чарахъ и заклинаніяхъ въ четвертомъ, которыя он совершаютъ раньше, чмъ къ нимъ подходитъ Макбетъ?
Не боле основаній иметъ за собой другая теорія (Флей, Блиндъ и отчасти Гервинусъ), видящая въ шекспировскихъ вдьмахъ норнъ или валькирій скандинавской миологіи. Не говоря уже о томъ, что вщія сестры, изображенныя Шекспиромъ въ вид худыхъ, безобразныхъ старухъ съ костлявыми пальцами и высохшими губами, не имютъ по наружности ничего общаго съ величавыми богинями судьбы, молчаливо сидящими у подножья Игдразила, таинственнаго дерева жизни, введеніе скандинавскихъ богинь въ англійскую драму было бы неумстно и въ драматическомъ отношеніи, ибо все то, что приписывается норнамъ въ скандинавской миологіи-предсказанія будущаго, возбужденіе бури, внезапное исчезновеніе въ воздух — приписывается также и англійскимъ вдьмамъ. Если бы Шекспиръ, слдуя Голлиншеду, захотлъ вывести въ первомъ акт богинь судьбы, то онъ не далъ бы имъ такой отвратительной наружности и не заставилъ бы ихъ превращаться въ крысъ, плавать въ ршет, душить свиней, словомъ совершать вс т дйствія, за которыя преслдовали и жгли вдьмъ въ Англіи. Замнивъ Голлиншедовыхъ богинь судьбы (goddesses of destiny) вдьмами, Шекспиръ очевидно имлъ въ виду современную ему англійскую публику, которая врила въ вдьмъ, и самого короля Англіи, написавшаго цлую книгу {Демонологія Іакова I вышла въ свтъ въ 1597 году и, безъ всякаго сомннія, была извстна Шекспиру.}, чтобъ утвердить ее въ этой вр. Главное доказательство, что Шекспиръ подъ именемъ вщихъ сестеръ, называемыхъ имъ, впрочемъ, и вдьмами, вывелъ современныхъ ему вдьмъ, состоитъ въ томъ, что какъ въ драм, такъ и въ жизни, он являются исключительно служительницами злого начала, искушаютъ человка, радуются его паденію, утверждаютъ его въ зл. Въ 1603 г., значитъ всего за три года до созданія Макбета, былъ изданъ законъ, назначавшій страшныя наказанія людямъ, обвиняемымъ въ сношеніяхъ съ злыми духами, въ силу котораго было казнено не мало вдьмъ. Врилъ ли самъ Шекспиръ въ вдьмъ или не врилъ — въ данномъ случа безразлично. Важно то, что онъ воспользовался господствовавшей въ его время врой въ вдьмъ, какъ служительницъ злого начала, чтобъ вывести ихъ на сцену въ той обстановк и съ тми атрибутами, съ какими рисовала ихъ суеврная фантазія современной ему публики. Для того, чтобъ придать дйствіямъ этихъ исчадій ада сколько-нибудь поэтическій оттнокъ, Шекспиръ замнилъ простую волшебницу Голлиншеда Гекатой {Въ хроник Голлиншеда читаемъ: ‘Макбетъ давно бы устранилъ съ своей дороги Макдуфа, если бы одна вдьма (witch), предсказаніямъ которой онъ придавалъ большую вру, не сказала ему, что ни одинъ человкъ, рожденный женщиной, его не умертвитъ’.}, античной царицей чаръ, повелительницей и въ царств вдьмъ. Она сама распоряжается чарами, долженствовавшими окончательно привести къ гибели Макбета, она приводитъ его въ ярость, велвши показать ему рядъ внчанныхъ потомковъ Банко, и она же утверждаетъ его въ зл и жестокости, гарантируя ему безопасность двусмысленными предсказаніями и увривъ его устами окровавленнаго ребенка, что никто изъ рожденныхъ женщиной ему не повредитъ. Принимая въ соображеніе важную роль, которую играютъ вдьмы въ судьб Макбета, а также ихъ силу и могущество, нужно остерегаться изображать ихъ въ карикатурномъ вид, он должны скоре внушать ужасъ, чмъ возбуждать смхъ.
Древнйшее извстіе о представленіи Макбета на сцен театра Глобусъ находится въ дневник Симона Формана (1610 г.). Въ описаніи этомъ заслуживаютъ вниманія дв подробности: во-первыхъ, посл убійства Дункана ни Макбетъ, ни лэди Макбетъ никакъ не могутъ смыть кровь съ своихъ, рукъ, что причиняетъ имъ сильное безпокойство, и во-вторыхъ, въ то время, какъ Макбетъ поднимаетъ тостъ за Банко, тнь послдняго сзади садится на стулъ, приготовленный для Макбета. Когда же послдній внезапно оборачивается и хочетъ занять свое мсто, тнь въ упоръ смотритъ на него. Въ эпоху реставраціи, когда закрытые пуританами театры были снова открыты, Макбетъ въ передлк Давенанта имлъ большой усплъ на сцен Duke’s Theatre. Пеписъ въ своемъ Дневник (1660—1669) разсказываетъ, что онъ не разъ видлъ Макбета, который ему въ особенности понравился своимъ разнообразнымъ дивертисментомъ. Чтобъ понять этотъ на первый взглядъ странный отзывъ, нужно припомнить, что въ эпоху реставраціи вкусъ англійской публики сильно измнился. Простая постановка, свойственная театрамъ шекспировской эпохи, была тогда немыслима. Привыкшіе къ роскошной постановк парижскихъ театровъ, дамы и кавалеры блестящаго двора Карла II не стали бы и смотрть пьесы Шекспира, если бы она была поставлена на сцену въ своей первобытной простот. Роскошная постановка пьесы была для нихъ также необходима, какъ смягченіе Шекспирова стиля, который они находили слишкомъ рзкимъ и вульгарнымъ. Когда въ 1662 г. знаменитый актеръ Беттертонъ задумалъ поставить Гамлета безъ смягченій, хотя и при боле совершенной постановк, одинъ изъ придворныхъ кавалеровъ, нкто Эвелинъ, замтилъ по этому поводу въ своемъ Дневник, что ‘старинныя пьесы начинаютъ претить (disgust) нашему утонченному вку, особенно съ тхъ поръ какъ его величество долгое время жилъ за границей’. Хорошо зная вкусы современнаго ему высшаго общества, расположеніемъ котораго онъ долженъ былъ, въ качеств директора театра, особенно дорожить, Давенантъ въ своей передлк Макбета отнесся къ Шекспиру довольно безцеремоннымъ образомъ: смягчилъ языкъ пьесы, нкоторыя сцены выбросилъ, замнивъ ихъ сценами своего сочиненія, нкоторые характеры измнилъ до неузнаваемости, (напр. характеръ лэди Макдуфъ, которая у него играетъ одну изъ главныхъ ролей въ пьес), а главное — обратилъ вниманіе на вншнюю постановку, декораціи, машины, костюмы, а также на музыку и пніе. Онъ заказалъ извстному композитору Локку музыку для хоровъ и танцевъ вдьмъ, которыхъ для потхи публики одлъ въ костюмы клоуновъ. Чтобы дать большій просторъ музыкальному и балетному элементу онъ заставилъ совщаться съ вдьмами не только Макбета, но и Макдуфа. Роскошная постановка, прекрасная музыка, пляски и пніе вдьмъ подъ свистъ бури, ихъ воздушные полеты при блеск молніи и раскатахъ грома — все это содйствовало успху пьесы, которая держалась на сцен до половины XVIII в., т.-е. вплоть до самого Гаррика. Заслуга Гаррика состоитъ главнымъ образомъ въ томъ, что онъ очистилъ пьесы Шекспира отъ постороннихъ прибавокъ и украшеній и возстановилъ подлинный текстъ Шекспира. Правда, и онъ не могъ обойтись безъ украшеній, такъ, находя, что окончаніе Макбета нсколько блдно и даетъ мало простора для искусства актера, онъ вложилъ цлую рчь въ уста умирающаго Макбета, которую произносилъ съ свойственнымъ ему мастерствомъ, голосомъ, ежеминутно прерываемымъ предсмертными судорогами. Но длая такія уступки сценическимъ соображеніямъ, Гаррикъ относился съ благоговніемъ къ тексту Шекспира, никогда не посягалъ на его стиль. До какой степени не только публика, но и сами актеры были мало знакомы съ подлиннымъ текстомъ Шекспира, доказательствомъ служитъ извстный анекдотъ съ соперникомъ Гаррика актеромъ Киномъ (Quin), который, узнавши, что Гаррикъ хочетъ ставить на сцену Макбета, какимъ онъ вышелъ изъ рукъ Шексира, съ изумленіемъ воскликнулъ: ‘Какъ? Да разв я играю не шекспировскаго Макбета?’ Когда же онъ услышалъ, какъ Гаррикъ произнесъ со сцены слова Макбета слуг (Актъ V, Сц. 3), сообщившему ему извстіе, что десять тысячъ англичанъ подходятъ къ Донсинану: ‘Чтобы дьяволъ вычернилъ твое блдное лицо, молочная харя! Гд добылъ ты этотъ гусиный взглядъ?’ онъ, совершенно озадаченный, спросилъ Гаррика посл представленія: ‘А вы, сэръ, откуда добыли такія странныя слова?’
Древнйшимъ исполнителемъ роли Макбета былъ другъ Шекспира, знаменитый Ричардъ Борбеджъ, для котораго она по всей вроятности и была написана. Въ элегіи на смерть Борбеджа говорится, что онъ унесъ съ собой въ могилу тайну пониманія характера Макбета. Въ шестидесятыхъ годахъ XVII в. роль Макбета игралъ съ большимъ успхомъ Бетертонъ, но онъ игралъ по передлк Давенанта, въ которой характеръ Макбета является въ искаженномъ вид. Въ 1744 году Гаррикъ выступилъ впервые въ роли Макбета по подлинному тексту Шекспира и имлъ такой успхъ, что эта роль сдлалась одной изъ его любимыхъ ролей. Лица, видвшія его въ этой роли, говорятъ, что въ противоположность стариннымъ традиціямъ, весь тонъ его игры былъ грустный и подавленный. Глубокой скорбью звучали его слова лэди Макбетъ: ‘Умоляю тебя, замолчи! Я дерзну на все, на что можетъ дерзнуть человкъ, кто отваживается на большее — не человкъ!’ Съ удивительнымъ искусствомъ изображалъ Гаррикъ состояніе души Макбета отъ первыхъ возбужденій честолюбія подъ вліяніемъ предсказанія вдьмъ до тхъ поръ пока онъ мало-по-малу сдается на убжденія жены и ршается на убійство. Уже въ первыхъ сценахъ Гаррикъ изображаетъ Макбета до такой степени погруженнымъ въ свои честолюбивыя мечты, что онъ не можетъ владть собой даже въ присутствіи короля. При назначеніи принца Комберлэндскаго наслдникомъ престола, онъ не можетъ скрыть охватившаго его душевнаго волненія. Могущество его естественной игры было таково, что актеры, дававшіе ему реплики, забывали, что они на сцен и выходили изъ своей роли. Играя Макбета, онъ однажды такимъ естественнымъ тономъ замтилъ актеру, игравшему одного изъ убійцъ Банко, что у него на лиц кровь, что послдній позабылъ, что онъ на сцен, судорожно схватился за лицо и съ испугомъ спросилъ: ‘Неужто въ самомъ дл?’ По словамъ одного изъ біографовъ Гаррика особенно хорошо выходила у него сцена съ кинжаломъ: его необыкновенно подвижное лицо внезапно принимало выраженіе такого непритворнаго ужаса, что зрителямъ казалось, будто онъ въ самомъ дл видитъ роковой кинжалъ. Начало сцены, непосредственно слдующей за убійствомъ, было ведено Гаррикомъ и знаменитой актрисой м-ссъ Притчардъ, игравшей лэди Макбетъ, почти шопотомъ: взгляды и жесты съ избыткомъ замняли для публики недослышанныя слова. Въ первыхъ представленіяхъ Макбета въ сцен съ тнью Банко, Гаррикъ изображалъ Макбета до такой степени подавленнымъ чувствомъ своей виновности, что когда онъ произносилъ слова: ‘Исчезни! Прочь съ глазъ моихъ! Да сокроетъ тебя земля!’ зрителю могло казаться, что онъ каждую минуту падаетъ въ обморокъ.— Какой-то анонимный критикъ, присутствовавшій на одномъ изъ первыхъ представленій Макбета, замтилъ печатно Гаррику, что онъ неврно понялъ характеръ Макбета, что герой не могъ даже въ подобныхъ обстоятельствахъ до такой степени растеряться. Съ свойственными ему скромностью и здравымъ смысломъ, Гаррикъ призналъ справедливость сдланнаго ему замчанія и сталъ играть эту сцену иначе. Когда двадцать лтъ спустя другой критикъ сталъ упрекать Гаррика въ томъ, что Макбетъ въ сцен съ тнью Банко не выказываетъ достаточно ужаса, Гаррикъ возражалъ ему, что изобразить Макбета трусомъ значило бы исказить его характеръ и поступить противъ намреній Шекспира. По мннію Гаррика, первое появленіе тни Банко должно было сильне поразить Макбета, чмъ появленіе ея во второй разъ, но въ первый разъ Макбетъ имлъ вдь силу сказать: ‘Впрочемъ, чего я испугался? Если ты можешь кивать головой, такъ говори!’ Послдующія же слова: ‘Исчезни! прочь съ глазъ моихъ!’, вырывающіяся изъ груди Макбета при вторичномъ появленіи тни, онъ долженъ произносить съ большей энергіей. ‘Впрочемъ,— прибавляетъ Гаррикъ,— хотя я произношу эти слова весьма энергично, я не подвигаюсь впередъ ни на шагъ, нога моя неподвижна’.
Въ начал XIX в. знаменитйшими исполнителями роли Макбета въ Англіи были Кинъ Старшій (Edmund Kean) и Макрэди. Тикъ, видвшій перваго изъ нихъ въ 1817 г. на Дрюрилэнскомъ театр въ роли Макбета, не былъ доволенъ ни его игрой, ни постановкой пьесы. Извстно, что игра Кина отличалась поразительной неровностью, подавшей поводъ Кольриджу замтить, что видть Кина, то же что читать Шекспира при блеск молніи — такъ были ярки нкоторые моменты его игры и такъ тусклы и темны раздляющіе ихъ интервалы. Такое же впечатлніе произвела игра Кина и на Тика. По словамъ Тика, Кинъ не сумлъ создать цльнаго образа, роль его состояла изъ отдльныхъ моментовъ, не связанныхъ единствомъ идеи характера, и потому не производила цльнаго впечатлнія. Что касается до постановки пьесы, то она была крайне плоха: Макбетъ въ шотландскомъ народномъ костюм съ голыми ногами и маленькой шапочкой на голов, скоре походилъ на савояра, чмъ на героя и полководца, утромъ на другой день посл убійства, онъ выходитъ на сцену въ просторномъ толковомъ халат, въ какомъ обыкновенно изображаются гофраты въ нмецкихъ комедіяхъ, въ сцен пира лэди Макбетъ такъ далеко сидла отъ мужа, что ей приходилось кричать ему черезъ всю сцену, въ довершеніе всего пніе вдьмъ повторялось нсколько разъ и, превращая театръ въ концертную залу, уничтожало всякую иллюзію. Нсколько лтъ спустя на сцен того же театра другой нмецкій путешественникъ князь Пюклеръ Мускау видлъ Макрэди въ роли Макбета и пришелъ въ совершенный восторгъ отъ его глубокоосмысленной игры. По его словамъ, Макрэди былъ особенно хорошъ въ слдующихъ мстахъ: въ сцен, когда онъ выходитъ изъ комнаты Дункана съ окровавленнымъ кинжаломъ въ рукахъ. Всю эту сцену онъ велъ вполголоса, но при всемъ томъ голосъ его звучалъ такъ явственно и такъ ужасно, что душу зрителя невольно охватывалъ ужасъ. Съ неменьшимъ совершенствомъ онъ провелъ всю сцену появленія тни Банко. Особенно хорошо онъ произнесъ монологъ, начинающійся словами: ‘Я отважусь на все, на что только можетъ отваживаться человкъ’ и т. д. Вмсто того, чтобъ начать этотъ монологъ съ средняго тона и потомъ постоянно усиливать его, Макрэди съ самаго начала развернулъ всю силу своего чувства и своего голоса и потомъ постепенно понижалъ тонъ, такъ что нкоторыя слова были едва слышны. Собравши подъ конецъ всю силу своего голоса, онъ окончилъ монологъ страшнымъ крикомъ, набросилъ на глаза свой плащъ и въ совершенномъ изнеможеніи опустился на кресло. Эффектъ вышелъ поразительный. Каждый изъ зрителей невольно почувствовалъ, что какъ бы ни былъ храбръ человкъ, но онъ долженъ смириться передъ ужасными явленіями другого міра. Главное, что поразило нмецкаго наблюдателя въ игр Макрэди — это необыкновенная простота. Онъ ни на минуту не походилъ на театральнаго героя, который во что бы то ни стало силится сорвать рукоплесканія публики. Удивителенъ былъ Макрэди въ послднемъ акт, когда чувство ужаса и сознаніе своей вины, волновавшія душу Макбета, смнились тупой апатіей. Утомленный жизнью, онъ сражается безъ надежды, даже безъ желанія побдить, и погибаетъ отъ карающей руки Макдуфа не только какъ преступникъ, но и какъ герой. Плненный блестящими качествами игры Макрэди, Пюклеръ Мускау не замтилъ нкоторыхъ ея недостатковъ, происходившихъ отъ его односторонняго пониманія характера Макбета и замченныхъ другими критиками. Льюисъ, видвшій въ своей юности Макрэди въ роли Макбета, увряетъ, что въ его Макбет было мало личнаго величія и достоинства. Угрызенія совсти, гнетущее сознаніе своей вины отняли у него всякое достоинство, онъ шелъ въ комнату Дункана не какъ воинъ, идущій добывать корону, но какъ человкъ, желающій похитить кошелекъ.
Не имя въ настоящую минуту подъ руками свдній объ исполненіи роли Макбета Кемблемъ, Фельпсомъ, Даномъ, Лефельдомъ, Поссартомъ и другими выдающимися актерами Англіи и Германіи, я остановлюсь на двухъ актерахъ противоположныхъ школъ, которые въ недавнее время пріобрли въ Европ большую извстность, какъ исполнители Макбета: я разумю Росси и Эрвинга. Росси игралъ Макбета въ послдній свой пріздъ въ Москву весною 1877 г. Впечатлніе, произведенное игрой этого великаго глашатая Шекспира (какъ назвалъ Росси покойный артистъ И. В. Самаринъ) въ роли Макбета было потрясающее. Колоссальный образъ полумиическаго честолюбца возсталъ передъ зрителями во всей своей грозной красот, словно вылитый изъ стали. ‘Мало сказать — говоритъ г. Аверкіевъ — что мы видли прекраснаго исполнителя роли Макбета: мы видли самого Макбета. Впечатлніе глубокое, сильное, ошеломляющее! На другой день чувствуешь, что ни о чемъ не можешь думать, какъ о скорбной судьб шотландскаго тана, ничего де можешь длать какъ вспоминать моменты его жизни’ (‘Московскія Вдомости’ 1887 г., апрля 6-го). Такъ какъ актриса, игравшая роль лэди Макбетъ, была изъ второстепенныхъ и играла слабо, то все вниманіе публики было исключительно сосредоточено на Росси. Вс подробности его игры были строго обдуманы, вс его жесты были красивы и вполн соотвтствовали изображаемому моменту. ‘Замчательно было — продолжаетъ критикъ-выраженіе лица Макбета, когда Дунканъ назначилъ своимъ наслдникомъ Комберлэндскаго принца,— это быстрое сверкающее пробужденіе злой воли. Потомъ разсказъ Макбета, какъ онъ слышалъ голосъ, что Гламисъ зарзалъ сонъ. О, этотъ протяжный полувой, это чисто ночной звукъ, походившій на дальнюю перекличку часовыхъ! Невольно врится, что именно такой голосъ носился въ ту ужасную ночь подъ сводами замка, что именно такіе звуки слышались Макбету. Но этого мало: въ этомъ разсказ слышался раздирающій душу вопль, вопль доблестной души, скорбно сознающей свое паденіе, свой страшный грхъ’. Перечисливъ еще нсколько главныхъ моментовъ игры Росси, критикъ приходитъ къ заключенію, что образъ Макбета, мощный, но въ то же время невыразимо печальный, есть самый цльный изъ созданныхъ Росси. Мы не имли случая видть въ роли Макбета соперника Росси — Сальвини, но статья его о Макбет (помщенная въ италіянской газет ‘Fanfulla della Domenica’ и переведенная на нмецкій языкъ Левинскимъ во второмъ том его Vor den Culissen) показываетъ, что онъ изучалъ пьесу довольно поверхностно и не достаточно вдумался въ характеръ Макбета и лэди Макбетъ. Онъ приписываетъ суеврію Макбета слишкомъ много значенія, забывая, что Макбетъ мечталъ о корон раньше встрчи съ вдьмами, онъ ошибочно предполагаетъ, что сцена сомнамбулизма была первоначально написана для Макбета, а не для лэди Макбетъ, не обнаруживавшей до этой сцены никакихъ признаковъ совсти, что лэди Макбетъ производила бы боле грандіозное впечатлніе, если бы не поддалась упрекамъ совсти и осталась бы до конца такой фуріей, какой она является вначал и т. д. Несмотря на различные взгляды на характеръ Макбета, и Росси и Сальвини одинаково отмчаютъ въ немъ черту величія, одинаково видятъ въ немъ героическую натуру, сбившуюся съ пути, но грандіозную въ самомъ своемъ паденіи. Совершенно иначе смотритъ на Макбета и на исполненіе его роли замчательнйшій изъ современныхъ актеровъ Англіи Генри Эрвингъ (Irving). Слдуя съ одной стороны предписаніямъ односторонне-понятаго реализма, считая съ другой стороны грандіозность условнымъ качествомъ классической игры, Эрвингъ сводитъ Макбета съ величественнаго пьедестала, на который возвели его предшествующіе исполнители, и изображаетъ его обыкновеннымъ злодемъ, скоре годнымъ для окружнаго суда, чмъ для театральныхъ подмостокъ. Въ противоположность Кемблю, Росси и другимъ, ведшимъ всю роль Макбета въ повышенномъ тон, изображавшимъ его человкомъ величественной наружности, съ полной достоинства осанкой и красивыми жестами, Эрвингъ лишаетъ Макбета всякаго личнаго величія, а его жесты всякой красоты. Макбетъ въ истолкованіи Эрвинга является человкомъ, не совершенно лишеннымъ нравственнаго чувства, но до такой степени эгоистомъ, что онъ не остановится ни передъ какими нравственными соображеніями, если они стоятъ на дорог къ осуществленію его личныхъ интересовъ. При такомъ взгляд на характеръ героя, личность лэди Макбетъ является почти излишней, и Эрвингу, вроятно, стоило не малыхъ хлопотъ найти хорошую актрису, которая согласилась бы принести свою роль въ жертву его воззрніямъ. Съ цлью лишить Макбета единственнаго ореола, даннаго ему поэтомъ, изобразившимъ его мужество въ размрахъ, превышающихъ дйствительность, Эрвингъ, воспользовавшись тмъ, что нкоторые критики заподозрили подлинность разсказа сержанта, восторженно сообщающаго королю о подвигахъ Макбета (Актъ I, Сц. 2-я), выбрасываетъ всю эту сцену. Несмотря на множество тонкихъ художественныхъ штриховъ въ игр Эрвинга, которыми справедливо восхищаются англійскіе и американскіе критики, самая концепція характера Макбета намъ кажется ошибочной и противной завтамъ Шекспира. Думая совлечь съ Макбета мантію условнаго классическаго величія, уничтожить вокругъ его личности ореолъ героизма, Эрвингъ лишаетъ его всякаго величія, длаетъ его культурнымъ, ничтожнымъ и потому не интереснымъ. Чтобы ни говорили о томъ, что человческая природа на всхъ ступеняхъ своего развитія въ сущности одинакова, несомннно, что въ древности люди были физически сильне, чмъ въ наше нервное время, и что страсти ихъ, недисциплинированныя воспитаніемъ, не смягчаемыя нравами окружающей среды, разыгрывались ужасне и величественне. Мы никогда не можемъ себ представить, чтобы современный человкъ могъ предаваться такому не укротимому гнву, какъ Ахиллесъ, или чувствовать такую неукротимую жажду мести, какъ Хримгильда, какъ не можемъ надть на себя доспховъ средневковаго англійскаго богатыря Гюи Уоррика, до сихъ поръ показываемыхъ путешественникамъ въ замк его потомковъ. Считая эту двойную правду главной задачей сценическаго искусства, Шекспиръ (въ извстныхъ словахъ Гамлета актерамъ) требуетъ, чтобы они не ограничивались правдивымъ изображеніемъ основныхъ чертъ добродтели и порока, но воспроизводили бы также духъ времени, отпечатокъ эпохи. Кром того, Эрвингъ упустилъ изъ виду, что искусство есть художественное возсозданіе жизни, а не сама жизнь, что не все можно переносить на подмостки, что извстная степень идеализаціи есть необходимое условіе самой иллюзіи и тсно связаннаго съ нею эстетическаго наслажденія и нравственнаго воздйствія на публику.
Создательницей роли лэди Макбетъ на сцен считается м-съ Притчардъ, игравшая съ Гаррикомъ. Это была актриса большой силы, которая потому только не сдлала своей роли центральнымъ пунктомъ трагедіи, что играла съ такимъ актеромъ, какъ Гаррикъ. Она изображала лэди Макбетъ женщиной величественной и грозной наружности, одаренной необыкновенной энергіей и силой воли, недоступной ни состраданію, ни раскаянію. Тонъ ея рчи съ мужемъ былъ высокомренъ и презрителенъ, голосъ грубый, жесты рзкіе, словомъ, она скоре походила на фурію, чмъ на женщину. Вс эти рзкости были смягчены ея преемницей, знаменитой Сиддонсъ, которая своей игрой надолго установила традицію исполненія роли лэди Макбетъ, такъ что вс послдующія исполнительницы этой роли до Ристори включительно могутъ быть названы въ большей или меньшей степени ученицами Сиддонсъ. Замчательно, что Сиддонсъ, увлеченная игрой Притчардъ, первоначально пробовала итти по ея стопамъ и изображала съ замчательной силой типъ адской женщины, мало подходившій къ ея вншнимъ средствамъ, такъ какъ она была средняго роста, обладала необыкновенно миловидной наружностью и нжнымъ, очаровательнымъ голосомъ. Впослдствіи, впрочемъ, путемъ боле тщательнаго изученія характера лэди Макбетъ, она пришла къ нсколько иной концепціи роли лэди Макбетъ, боле подходящей къ ея вншнимъ средствамъ, она выдвинула впередъ ея женственность, ея женственную хрупкость, которая въ соединеніи съ необыкновенной энергіей ея духа производила еще большій эффектъ. Нужно отдать справедливость врному чутью Сиддонсъ, что она не простирала свою женственность до того, чтобы изображать изъ лэди Макбетъ любящую супругу, заглушающую въ себ вс человческія чувства, чтобъ видть любимаго человка на трон. До второй сцены III-го акта въ ея обращеніи съ Макбетомъ не только не замтно нжнаго чувства, но даже простого человческаго участія къ нему. Благодаря воспоминаніямъ современниковъ Боадена, Белля и ея собственнымъ замткамъ (помщеннымъ во второмъ том ея біографіи, написанной Кэмблемъ), мы можемъ прослдить ея исполненіе роли лэди Макбетъ въ обоихъ періодахъ сцена за сценой. Боаденъ, видвшій игру Сиддонсъ въ первомъ період, говоритъ, что когда она при извстіи о скоромъ прибытіи Дункана въ ея замокъ произносила слова:
О, духи, вы, владыки думъ злодйскихъ,
Сюда! Убейте женственность мою и т. д.
Она съ своими высокоподнятыми черными бровями, большими горвшими злобнымъ огнемъ глазами была такимъ воплощеніемъ ужаса, какой едва ли когда нибудь появлялся на сцен. Казалось, что она была не просительницею, но повелительницею адскихъ силъ.— Послднихъ предловъ ужаснаго Сиддонсъ достигала въ той сцен (Актъ III, Сц. 7), когда она съ цлью подвигнуть колеблющагося Макбета на убійство говоритъ, что она размозжила бы черепъ своему грудному ребенку, если бы поклялась какъ онъ. Посл сцены убійства, когда она возвращалась изъ комнаты Дункана, вымазавъ его кровью лица спавшихъ съ нимъ слугъ, на ея губахъ играла презрительная улыбка. Даже въ сцен сомнамбулизма она не обнаруживала никакого раскаянія, никакого сердечнаго сокрушенія, такъ что извстіе объ ея внезапной смерти казалось совершенно случайнымъ. Вс эти черты были смягчены артисткой во второй концепціи роли лэди Макбетъ, которая закрплена и въ ея собственныхъ замткахъ, и въ записной книжк Белля, и которую можно считать результатомъ тщательнаго изученія и долгихъ думъ ея надъ характеромъ лэди Макбетъ. Отмтимъ на основаніи этихъ источниковъ главные моменты ея игры. Вотъ общее впечатлніе, которое произвела игра Сиддонсъ на Белля, видвшаго ее въ 1809 г., за три года до того, какъ она совсмъ оставила сцену. ‘О лэди Макбетъ мало говорится въ пьес, но несравненный геній Сиддонсъ длаетъ то, что она становится центромъ всего. Она заставляетъ лэди Макбетъ разсказывать намъ всю исторію своихъ честолюбивыхъ плановъ и своего разочарованія. Макбетъ въ лиц Кембля не боле какъ сотрудникъ ея. Я понимаю, что Гаррикъ могъ бы отодвинуть Сиддонсъ на второй планъ, какъ она отодвигаетъ Кембля, но когда я вижу Сиддонсъ на сцен, мн кажется, что нтъ той игры, которая могла бы отодвинуть ее на второй планъ. Для такой необыкновенной, сверхъестественной силы духа повидимому нтъ ничего невозможнаго. Она склоняетъ Макбета на свою сторону, длаетъ его орудіемъ своихъ плановъ, направляетъ, руководитъ и вдохновляетъ все. Подобно злому генію Макбета, она толкаетъ его по безумному пути честолюбія и жестокости, отъ котораго наврное отпрянула бы его натура. Паденіе мощнаго духа лэди Макбетъ и меланхолія, овладвающая ею — одинъ изъ лучшихъ нравственныхъ уроковъ драмы. Нравственный замыселъ поэта виденъ также въ отчаяніи Макбета и въ горькомъ сожалніи ихъ обоихъ о состояніи невинности и чистоты, изъ котораго вырвало ихъ обоихъ честолюбіе на врную гибель’. Съ перваго появленія своего на сцен, Сиддонсъ приковывала къ себ вниманіе зрителя. Монологъ, непосредственно слдующій за чтеніемъ письма отъ Макбета и начинающійся словами: ‘Ты, танъ Гламиса, танъ Кавдора — будешь и тмъ, что предсказано!’, она произносила пророческимъ тономъ, со взоромъ устремленнымъ вдаль, при чемъ особенно ударяла на слова будешь и мой (я вдохну въ тебя мой духъ!). Разговоръ ея съ подъхавшимъ Макбtтомъ поражалъ множествомъ оттнковъ: восторженный крикъ, вырвавшійся изъ ея груди при вход Макбета, въ словахъ: ‘великій Гламисъ! великій Кавдоръ!’ смнялся зловщимъ тономъ, когда она говорила въ отвтъ на слова мужа, что Дунканъ предполагаетъ ухать завтра: ‘Никогда солнце не увидитъ этого завтра!’ (при этомъ она пристально глядла на мужа, какъ бы желая прочесть на его лиц отвтъ на свою задушевную мысль), когда она говорила Макбету: ‘кажись цвткомъ, но будь змей, что кроется подъ нимъ’ въ зловщемъ шопот ея слышалось какъ бы шипніе зми. Въ седьмой сцен Сиддонсъ умла придать какое-то особенное многозначительное выраженіе слдующимъ словамъ: ‘Теперь я знаю, что такое твоя любовь!’ разсчитанное на то, чтобы пришпорить Макбета. По мр того, какъ Макбетъ то колеблется, то, падаетъ духомъ, растетъ энергія лэди Макбетъ, которая не теряетъ энергіи даже въ страшную минуту убійства. Такъ продолжается до третьяго акта, когда она съ ужасомъ видитъ, что вс ея усилія пропали даромъ, что достиженіе престола не дало ни ей, ни мужу желаннаго спокойствія и охоты наслаждаться властью. Съ этого момента начинается, по мннію Сиддонсъ, поворотъ въ характер лэди Макбетъ, который непремнно долженъ отразиться и въ ея наружности, и въ ея тон и жестахъ. Послушаемъ, какъ Сиддонсъ объясняетъ этотъ поворотъ: ‘Королевская корона украшаетъ голову лэди Макбетъ, королевскія одежды облекаютъ ея станъ, но душевное спокойствіе ея утрачено на вкъ и неусыпающій червь гложетъ ея сердце:
Все — прахъ, ничто, и все пропало даромъ,
Коль то, чего достигли мы съ трудомъ,
Желаньямъ нашимъ не дало довольства и т. д.
Имя въ виду сказавшійся въ этомъ монолог упадокъ духа и уныніе, я съ этой минуты стараюсь выказать его въ осанк, выраженіи глазъ и тон рчи лэди Макбетъ, и хотя авторъ нисколько не уполномочиваетъ меня такъ поступать, но я смю думать, что онъ оправдалъ бы мои дйствія. Въ сцен, слдующей за этимъ грустнымъ монологомъ, лэди Макбетъ является уже далеко не такой высокомрной и ршительной, какъ прежде, здсь въ первый разъ она обнаруживаетъ по отношенію къ мужу нжность и вниманіе и руководится этими чувствами и въ дальнйшемъ ход дйствія. Очевидно, что горе смирило ея гордость, сломило ея энергію, она идетъ къ мужу, чтобъ по крайней мр раздлить его скорбь. Догадываясь по собственному опыту о мукахъ, которыя онъ испытываетъ, она старается облегчить его страданіе, правда, довольно банальными утшеніями въ род того, что сдланнаго не воротишь’ и т. д. Въ противоположность своей прежней игр въ сцен сомнамбулизма, когда она не обнаруживала никакихъ признаковъ раскаянія и угрызенія совсти, Сиддонсъ вела теперь эту сцену такимъ образомъ, что зритель видлъ вс муки, происходившія въ ея душ и выражавшіяся въ ея искаженномъ страданіемъ лиц, вздохахъ и стонахъ. ‘Въ этой ужасной сцен,— говоритъ она,— по моему самой ужасной во всей пьес — бдная женщина переживаетъ въ своемъ воображеніи вс ужасы, совершенные ею. Эти ужасы, сопровождающіеся волненіями, ими вызванными, очевидно ускоряютъ ея преждевременную кончину’.
Въ заключеніе нужно сказать нсколько словъ объ исполненіи роли-лэди Макбетъ Ристори. Хотя Ристори много и самостоятельно работала надъ ролью лэди Макбетъ, но едва ли можно сомнваться въ томъ, что основная концепція этой роли и ея главные эффектные моменты сложились у ней подъ вліяніемъ традицій игры Сиддонсъ. По крайней мр ея взглядъ на характеръ лэди Макбетъ и самая игра ея въ этой роли, такъ памятная москвичамъ, представляетъ такое сходство со взглядами и игрой Сиддонсъ, что о случайномъ сходств не можетъ быть и рчи. Подобно Сиддонсъ, Ристори не вритъ, чтобъ лэди Макбетъ могла совершить преступленіе изъ любви къ мужу, по ея мннію, любовь къ мужу была послдней изъ пружинъ, направлявшихъ ея дятельность, она идетъ дальше и утверждаетъ, что женщина, ршившаяся сказать своему мужу, что она размозжила бы черепъ своему грудному улыбающемуся ребенку, если бы она клялась какъ онъ, едва ли способна на какія бы то ни было нжныя чувства. Пробужденіе совсти въ такой злой и повидимому безсовстной натур, какъ лэди Макбетъ, всегда считалось самой трудной задачей для исполнительницы. Для того, чтобы подготовить зрителей къ сцен лунатизма, Ристори, очевидно подъ вліяніемъ игры Сиддонсъ, совтуетъ артистк уже въ третьемъ акт обнаруживать признаки унынія, разочарованія и угрызеній совсти. Подготовленная такимъ образомъ сцена лунатизма выходила въ ея исполненіи вполн естественной.
Несмотря на блестящія качества игры Сиддонсъ и Ристори въ роли лэди Макбетъ, на множество созданныхъ ими эффектныхъ сценъ, положеній и тонкихъ психологическихъ штриховъ, приводившихъ въ восторгъ публику, въ игр обихъ артистокъ замчается одинъ существенный недостатокъ: он меньше думали о стройномъ гармоническомъ исполненіи пьесы, чмъ о своихъ роляхъ, которыя он выдвигали на первый планъ, чтобы постоянно сосредоточивать на себ вниманіе публики. Мы видли, что Сиддонсъ сумла отодвинуть на второй планъ даже такого актера, какъ Кембль, для Ристори это было еще легче, потому что актеръ, игравшій въ ея трупп роль Макбета, былъ ниже всякой критики. Торжествуя насчетъ исполнителей роли Макбета, об артистки тмъ самымъ наносили ударъ Шекспиру, ибо достаточно лэди Макбетъ своимъ обращеніемъ съ мужемъ дать понять публик, что Макбетъ тряпка, что онъ у ней находится подъ башмакомъ, и художественный замыселъ поэта разрушится, и для публики станетъ непонятнымъ, почему пьеса называется Макбетъ, а не лэди Макбетъ. Каждое художественное произведеніе есть своего рода аккордъ, въ которомъ каждая струна иметъ свой особый звукъ и свою особую опредленную творцомъ полноту этого звука. Усильте одну струну насчетъ другой — и гармонія исчезнетъ. Такъ точно и въ драм: искусственное усиленіе одной роли на счетъ другой вопреки намреніямъ автора не замедлитъ бросить ложный свтъ на всю пьесу, повредить стройности и гармоніи цлаго, достиженіе которой составляетъ главную задачу художественнаго исполненія.
Стороженко Николай Ильич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Диллетантизм в Шекспировской критике, Стороженко Николай Ильич, Год: 1889
  2. Драмы, приписываемые Шекспиру, Стороженко Николай Ильич, Год: 1902
  3. Драматические сочинения Шекспира, Стороженко Николай Ильич, Год: 1880
  4. Школьный Шекспир, Стороженко Николай Ильич, Год: 1902
  5. Шекспир. Биографический очерк, Стороженко Николай Ильич, Год: 1893
  6. Вольнодумец эпохи Возрождения, Стороженко Николай Ильич, Год: 1890
  7. Любовная поэма в форме драмы, Стороженко Николай Ильич, Год: 1901
  8. Прототипы Фольстафа, Стороженко Николай Ильич, Год: 1902
Электронная библиотека