Вольнодумецъ эпохи Возрожденія.
Вольнодумецъ эпохи Возрожденія.
Безумцемъ слыть теб у всхъ!
Но для святыни убжденья
Полезнй камни и гоненья,
Чмъ славы суетный успхъ.
Ив. Аксаковъ.
Н. Стороженко.
Вольнодумец эпохи Возрождения, Стороженко Николай Ильич, Год: 1890
Время на прочтение: 23 минут(ы)
В память С. А. Юрьева. Сборник изданный друзьями покойного.
Москва, 1890.
Эпоха Возрожденія — эпоха сильныхъ общественныхъ возбужденій и драматической борьбы средневковыхъ идеаловъ жизни съ новыми — навянными изученіемъ античной литературы и искусства — богата личностями, которые возвышенностью своихъ стремленій и энергіею своего нравственнаго характера, поддерживаютъ въ насъ угасающую вру въ человческое достоинство, возбуждаютъ въ насъ новыя силы для жизненной борьбы. Не лавры и тріумфы выпадали на долю этихъ людей, а гоненія и преслдованія, но это не смущало ихъ. Питая твердую вру въ конечное торжество своихъ идей и въ справедливый судъ потомства, они неуклонно стремились впередъ, пренебрегая опасностями и не спуская своего знамени. Въ особенности богата подобными личностями Франція, на почв которой встртились въ XVI в. два основныя теченія эпохи Возрожденія, изъ которыхъ одно шло изъ Италіи, другое изъ Германіи и Швейцаріи. Она выставила цлый рядъ борцовъ, которые смло вступили въ борьбу за права разума и врующей совсти, положили основы свтской науки и основаннаго на ней міросозерцанія и запечатлли своей кровью врность своимъ убжденіямъ. Къ числу такихъ борцовъ, выступающихъ свтлыми точками на темномъ фон остальной современности, принадлежитъ Этьенъ Доле, гуманистъ, типографщикъ и издатель, сожженный въ Париж 3 августа 1546 {Факты для біографіи и характеристики Доле мы заимствуемъ изъ слдующихъ сочиненій: Ne de la Rochelle, Vie d’Etienne Dolet, Paris 1779, Boulmier, Etienne Dolet, sa vie, ses oeuvres, son martyr, Paris 1857, Copley Christie, Etienne Dolet, the martyr of the Rennaissance. London 1880, Haag. France Protestante, sub voce.}.
Доле родился въ 1509 г. въ Орлеан, въ почтенной буржуазной семь. Получивъ первоначальное образованіе въ родномъ город, онъ двнадцати лтъ отъ роду былъ отправленъ въ Парижъ, гд были положены основы его классическаго образованія. Здсь онъ выучился по латыни и научился благоговть передъ отцомъ латинскаго краснорчія Цицерономъ. Наставникомъ его въ латинскомъ язык былъ Николай Беро, о которомъ Эразмъ выражался, какъ объ одномъ изъ свтилъ гуманизма во Франціи. Боле чмъ вроятно, что Беро внушилъ своему ученику восторженную любовь къ классической древности и желаніе отправиться для окончанія образованія въ обтованную страну гуманистовъ — Италію. Въ 1526 г. мы видимъ 17лтняго Доле въ числ студентовъ Падуанскаго университета, стоявшаго тогда во глав итальянскихъ университетовъ и привлекавшаго массу иностранцевъ. Нигд въ Италіи свобода изслдованія не достигала такихъ широкихъ размровъ, какъ въ Паду. Незадолго до, прізда Доле умеръ знаменитый профессоръ философіи Пьетро Помпонацци, который впродолженіе многихъ лтъ проповдывалъ съ каедры свои крайнія раціоналистическія воззрнія и издавалъ книги, въ которыхъ доказывалъ, что вра въ безсмертіе души есть предразсудокъ, для котораго нтъ никакого основанія въ философіи Аристотеля. Тхъ же воззрній держались и его ученики, и если Доле не вполн усвоилъ себ ихъ, то несомннно, что атмосфера свободы, которой ему посчастливилось дышать около трехъ лтъ въ Паду, должна была оказать вліяніе на его міросозерцаніе. Главнымъ предметомъ занятія Доле въ Паду была римская литература. Цицерона объяснялъ молодой и талантливый преподаватель Симонъ Вильневъ (Villanovanus), бельгіецъ родомъ, занявшій каедру своего знаменитаго соотечественника Лонгейля (Longolius). Любовь къ Цицерону сблизила учителя съ ученикомъ. Доле и Вильневъ сдлались закадычными друзьями. Доле впослдствіи сознавался, что подъ руководствомъ Вильнева онъ выработалъ свой латинскій стиль и что ему онъ былъ главнымъ образомъ обязавъ своими ораторскими успхами. Вильневъ, умершій въ молодыхъ лѣ,тахъ, не оставилъ посл себя ученыхъ трудовъ, но, судя по отзывамъ современниковъ, онъ былъ человкъ выдающихся способностей и высокихъ нравственныхъ качествъ. Къ сожалнію дружба ихъ продолжалась недолго. Вильневъ умеръ въ начал 23, 1530 г. Доле посвятилъ его памяти прекрасную латинскую элегію. ‘О ты — восклицаетъ онъ — чьи высокія качества были причиной нашей дружбы, ты связанный со мной неразрывными узами и по вол милостивой судьбы замнявшій мн брата, ты теперь похищенъ смертью, погруженъ въ вчный сонъ, въ юдоль мрака и безмолвія. Напрасно я взываю къ теб — ты не услышишь моей печальной псни. Прощай, милый! Знай, что я любилъ тебя одного, паче свта очей моихъ! Да будетъ покоенъ твой сонъ и если тни умершихъ могутъ что-либо чувствовать, то не отвергай моей любви и люби хоть немного того, кто будетъ любить тебя всю жизнь’. Потерявъ друга, Доле не хотлъ оставаться дольше въ Паду и уже помышлялъ о возвращеніи во Францію, но встрча съ епископомъ Лиможскимъ Ланжакомъ заставила его измнить свои намренія. Епископъ, имвшій дипломатическое порученіе въ Венецію, пригласилъ съ собой Доле въ качеств секретаря. Доле согласился. Мысль увид 23,ть очаровательную Венецію была весьма привлекательна для 21лтвяго гуманиста, расчитывавшаго кром того послушать знаменитаго филолога Джіованни Эгнаціо, ученика Анжело Полиціано, занимавшаго въ Венеціи каедру латинской словесности. Цлый годъ посщалъ Доле лекціи Эгнаціо, объяснявшаго De Officiis Цицерона. Здсь онъ между прочимъ собралъ много матеріаловъ для давно задуманнаго труда Commentarii linguae latinae, гд хотлъ доказать преимущество Цицерона, какъ стилиста, передъ Саллюстіемъ, Цезаремъ и Ливіемъ. Но не однимъ Цицерономъ была заполнена жизнь юнаго энтузіаста и они заплатилъ дань молодости и ему было отрадно — какъ онъ самъ выражается — быть побжденнымъ Амуромъ. Ко времени пребыванія въ Венеціи относится романическій эпизодъ въ жизни Доле — любовь его къ одной прекрасной венеціанк. Сомнительно впрочемъ, чтобъ это чувство пустило въ его душ глубокіе корни, ибо въ элегіи, написанной на ея смерть, больше риторики, нежели истиннаго чувства. Въ 1531 г. Доле вмст съ Ланжакомъ возвратились во Францію. Зная, что научнымъ трудомъ обезпечить себя трудно, Ланжакъ, успвшій полюбить Доле, совтовалъ ему изучить юридическія науки въ Тулуз, общая съ своей стороны матеріальную поддержку. Скрпя сердце, Доле отложилъ на время свои любимыя занятія и весной 1532 г. отправился въ Тулузу. Неуютна и мрачна показалась ему Тулуза въ сравненіи съ Падуей и Венеціей. Тамъ онъ дышалъ атмосферой свободы и терпимости, не было вопроса, о которомъ нельзя было высказываться съ полной свободой въ Паду. Тулуза наоборотъ представляла собою любопытный обращикъ средневковаго университетскаго города. Могущество духовенства было здсь громадно, и оно пользовалось этимъ могуществомъ для распространенія въ народ суеврія и религіознаго фанатизма. Достаточно было не снять шапки передъ церковной процессіей или попробовать скоромной пищи въ постной день, чтобъ быть заподозрннымъ въ ереси и приговореннымъ къ церковному покаянію. Религіозные процессы слдовали одинъ за другимъ. На мосту Св. Михаила стояла желзная клтка, въ которой въ назиданіе публики погружали еретиковъ и богохульниковъ въ рку пока они не захлебывались.
Вскор по прибытіи въ Тулузу Доле пришлось быть свидтелемъ казни профессора Jean de Caturce и унизительнаго обряда покаянія, которому былъ подвергнутъ другой профессоръ Жанъ де Буассонъ, оба обвиненные въ сочувствіи къ лютеранизму. Тулуза была единственнымъ университетскимъ городомъ во Франціи, гд была принята съ восторгомъ всть о Вароломеевской ночи, гд студенты, добровольно превратившись въ палачей, рубили головы безоружнымъ гугенотамъ и даже не постыдились взять деньги за услугу, оказанную ими церкви и государству. Не смотря на все это, Тулузскій университетъ считался лучшей юридической школой во Франціи и привлекалъ къ себ массу молодежи не только изъ Франціи, но изъ Германіи, Англіи и Испаніи. Студенты въ виду ихъ многочисленности и разноплеменнаго состава длились на корпораціи или землячества, каждая изъ этихъ корпорацій имла свой статутъ, своего предсдателя, носившаго классическій титулъ императора, своего казначея или квестора, свое мсто для сходокъ и своего спеціальнаго патрона изъ святыхъ католической церкви. День, посвященный чествованію памяти патрона, праздновался корпораціей съ особой торжественностью, ежегодно въ этотъ день избирался студентъ, получавшій почетное прозвище оратора, на обязанности котораго лежало произнесеніе годичной рчи. Въ этой рчи, произносимой, само собою разумется, на латинскомъ язык, ораторъ прежде всего поминалъ добрымъ словомъ умершихъ членовъ корпораціи и кром того касался и другихъ важныхъ событій университетской жизни за истекшій годъ. Доле, выдававшійся среди своихъ товарищей умомъ и краснорчіемъ, былъ единогласно избранъ ораторомъ французской народности (orateur de la nation de France). 9 октября 1533 г. Доле произнесъ сильную рчь, въ которой, воспользовавшись удобнымъ случаемъ, предалъ позору aанатическую Тулузу и горячо протестовалъ противъ распоряженія тулузскаго парламента, запретившаго студенческія сходки. ‘Въ чемъ же насъ обвиняютъ — восклицаетъ онъ — въ чемъ состоитъ наше преступленіе? Въ томъ, что мы хотимъ жить между собою по товарищески и помогать другъ другу какъ братья. Боги безсмертные! Гд мы живемъ? въ какой стран обитаемъ? Неужели грубость Скифовъ и чудовищное варварство Гетовъ вторгнулись въ Тулузу? Не видите ли вы въ этомъ распоряженіи позорную злость этихъ людей? Они хотятъ угасить пламя любви, зажженное въ нашихъ сердцахъ самой природой, они хотятъ уничтожить чувство братской солидарности, внушенное намъ самимъ Богомъ, они хотятъ отнять у насъ право собираться во имя нашего товарищества. Если есть основаніе запрещать сходки иностранцевъ, то почему же они не запрещаются въ Рим и Венеціи? Почему тамъ дозволяютъ собираться не только Французамъ, Нмцамъ, Англичанамъ и Испанцамъ, но даже народамъ, исповдующимъ религію діаметрально противоположную нашей, каковы напримръ Турки, Евреи и Арабы. Но что же сказать въ такомъ случа о здшнихъ властяхъ, которыя исповдуютъ одну религію съ нами, признаютъ то же правительство и говорятъ почти однимъ съ нами языкомъ?’ Рчь Доле, произнесенная съ большимъ паосомъ и превосходнымъ латинскимъ языкомъ, произвела сильное впечатлніе. Тмъ не мене въ сред французскихъ студентовъ нашелся нкто Пьеръ Пинашъ, ораторъ аквитанской корпораціи, который выступилъ съ рчью въ защиту Тулузы и тулузскаго парламента и въ заключеніе упрекнулъ Доле въ идолопоклонств передъ Цицерономъ. ‘Ты думаешь — отвчалъ ему Доле,— что нанесъ мн смертельный ударъ, назвавши меня благоговйнымъ подражателемъ Цицерона. Да я вн себя отъ радости! Если это справедливо, то я достигъ цли моихъ трудовъ и желаній’ и т. д.
Разбитый на всхъ пунктахъ, Пинашъ прибгнулъ къ средству, которое въ т времена зачастую употреблялось по отношенію къ врагамъ: онъ обвинилъ Доле въ желаніи опозорить Тулузу и ея парламентъ и въ сочувствіи къ лютеровой ереси. По этому поводу Доле произнесъ свою вторую рчь, въ которой, желая оправдаться, онъ со свойственною ему пылкостью перешелъ изъ защиты въ наступленіе и тмъ еще боле вооружилъ противъ себя тулузскія власти и духовенство. Начавши съ заявленія, что онъ никогда не измнялъ религіи отцовъ и относится отрицательно къ нечестивой лютеровой ереси, Доле замтилъ, что обвиненіе въ ереси не разъ уже взводилось фанатиками на людей выдающихся своимъ умомъ, талантомъ или даже богатствомъ. ‘Какая была причина гоненій, обрушившихся на Жана де Буассона? Никакой, кром его учености и богатства. Я это утверждаю не на основаніи пустыхъ слуховъ, а основываясь на словахъ людей величайшей честности и на основаніи моего личнаго знакомства съ Буассономъ’. По мннію Доле, это происходитъ оттого, что Тулуза всегда отличалась варварскими наклонностями. ‘Вы очень хорошо знаете продолжалъ онъ — что въ стнахъ этого города недавно былъ сожженъ человкъ, имени котораго я не буду называть. Пламя костра пожрало его смертную оболочку, а пламя ненависти до сихъ поръ гложетъ его имя. Допустимъ, что онъ иногда говорилъ слишкомъ смло и неосторожно, что онъ совершилъ поступокъ, за который полагается наказаніе, слдуемое еретикамъ. Но разъ онъ задумалъ исправиться, разв можно преграждать ему путь къ спасенію? Всякій человкъ можетъ заблуждаться, но разъ облако, окутывающее его душу, начинаетъ разсеваться, кто можетъ сказать, что она не засіяетъ вновь яркимъ свтомъ? Но его желаніе обратиться на путь истинный не привело ни къ чему. Всегда глухая къ голосу человчества, Тулуза постаралась поскорй его уничтожить’. Не такъ впрочемъ повредили Доле рзкія выходки противъ религіознаго фанатизма, жертвою котораго палъ профессоръ Caturce, сколько его насмшки надъ суеврными обрядами жителей Тулузы, погруженіемъ креста въ Гаронну въ день св. Георгія, ношеніемъ во время засухи статуй святыхъ по улицамъ города и т. п. ‘И этотъ городъ — такъ заключилъ Доле свою Филиппику — имющій такое смутное понятіе объ истинномъ христіанств, хочетъ навязать это понятіе всмъ и осмливается обзывать еретикомъ всякого, кто обнаруживаетъ иное и боле глубокое пониманіе христіанства’. Рчь эта произвела сильное волненіе въ сред молодежи, которое едва не окончилось схваткой между приверженцами Доле и сторонниками Пинаша. Все это было какъ нельзя боле на руку врагамъ Доле, которымъ удалось добиться его заключенія въ тюрьму (25 марта 1534 г.), откуда онъ впрочемъ былъ выпущенъ по распоряженію президента тулузскаго парламента Жака Миню. Сохранилось письмо къ Миню Жана Депена, епископа въ Pi, проживавшаго временно въ Тулуз, изъ котораго видно, какъ высоко стоялъ во мнніи гуманистовъ двадцатитрехлтній Доле. ‘Еслибы я не зналъ — пишетъ почтенный епископъ — что вы относитесь сочувственно къ гуманнымъ наукамъ и людямъ въ нихъ преуспвающимъ, я не ходатайствовалъ бы передъ вами за Этьена Доле, молодаго человка выдающихся способностей. Я увренъ, что вы сами не меньше меня пришли бы въ восторгъ отъ несравненной гибкости его ума. Онъ до того овладлъ латинскимъ языкомъ, что можетъ выражать на немъ все что ему вздумается. Онъ пишетъ такой изящной прозой, что можетъ показаться, что онъ въ этомъ упражнялся всю свою жизнь. Но удивительне всего, что онъ одинаково превосходенъ, какъ въ проз, такъ и въ поэзіи, оды его, написанныя разными размрами, не оставляютъ желать ничего лучшаго, его элегіи кажутся элегіями Овидія или Тибулла, а его ямбы и лирическія стихотворенія вы легко примете за стихотворенія Горація или Катулла’. Выпущенный на свободу, Доле не былъ оставленъ въ поко своими многочисленными врагами, которые упорно преслдовали его и даже покушались на его жизнь. Измучившись въ этой неровной борьб, Доле лтомъ 1534 г. покинулъ Тулузу и удалился къ одному изъ своихъ пріятелей въ деревню, гд заболлъ сильнымъ нервнымъ разстройствомъ, а враги воспользовались его отсутствіемъ, чтобы выхлопотать у парламента его вчное изгнаніе изъ города. Двухлтнее пребываніе въ Тулуз имло важное значеніе въ жизни Доле. Здсь онъ создалъ себ репутацію человка безпокойнаго и опаснаго, которая сильно повредила ему впослдствіи, но за то здсь онъ завязалъ дружескія связи, которыя продолжались всю его жизнь. Кром Жана Депена Доле подружился съ профессоромъ Буассономъ и съ нкоторыми изъ своихъ товарищей Жаномъ Бордингомъ, Клодомъ Котро и Симономъ Фине, изъ которыхъ послдній былъ въ продолженіи нсколькихъ лтъ его неразлучнымъ Пиладомъ. Отсюда же онъ вступилъ въ переписку съ главою французскихъ гуманистовъ Гильомомъ Бюде. Не имя возможности возвратиться въ Тулузу, Доле задумалъ было докончить свое юридическое образованіе въ Падуанскомъ университет, но предварительно ему хотлось предать позору враговъ своихъ, издавъ свои тулузскія рчи. Для этой цли онъ въ сопровожденіи своего врнаго Фине отправился пшкомъ въ Ліонъ, куда прибылъ 1 августа 1534 г. Ліонъ имлъ важное значеніе въ умственной жизни Франціи въ XVI в. Благодаря своему удаленію отъ Парижа и близости къ Женев, онъ служилъ весьма удобной пристанью для тхъ, чье присутствіе въ Париж не укрылось бы отъ зоркаго взгляда Сорбонны и парижскаго парламента. Здсь было нсколько десятковъ типографій, здсь можно было найти вс запрещенныя во Франціи книги, начиная съ женевскихъ переводовъ Св. Писанія до раціоналистическихъ трактатовъ Помпонацци и его школы. Здсь въ дом ученаго типографщика Грифіуса и въ другихъ домахъ собирались кружки гуманистовъ, которые ждали всего отъ развитія классическихъ знаній и относились отрицательно ко всякому проявленію религіознаго фанатизма, какимъ бы цвтомъ онъ ни былъ окрашенъ. Вотъ почему вс передовые люди того времени, Маро, Серве, Рабле, Деперье и др. избирали либо временнымъ, либо постояннымъ жительствомъ городъ, который воспвалъ Маро {*} и который Деперье называлъ новыми Аинами. Явившись къ Грифіусу съ рекомендаціей Буассона, Доле былъ принятъ очень ласково, догадавшись по костюму молодого человка, что онъ не изъ богатыхъ, почтенный типографщикъ предложилъ ему работу у себя и даже приглашалъ перейти къ нему жить, на что Доле изъ деликатности не согласился. Здоровье Доле было въ то время еще такъ плохо, что доктора запретили ему всякія занятія и услали въ деревню. Во время отсутствія Доле другъ его Фине — надо полагать не безъ согласія послдняго — напечаталъ у Грифіуса об тулузскія рчи Доле съ приложеніемъ нсколькихъ писемъ и латинскихъ стихотвореній своего друга. Хотя Доле пробылъ въ Діон недолго, не боле двухъ мсяцевъ, но онъ усплъ сойтись боле или мене коротко со многими проживавшими тамъ гуманистами, между прочимъ съ знаменитымъ Рабле, который въ это время занимался медицинской практикой въ Ліон. Весьма вроятно, что по совту ліонскихъ друзей Доле отказался отъ поздки въ Италію и ршился остаться на жительств въ Ліон. Для того, чтобы выхлопотать у короля разршеніе печатать первый томъ своихъ Комментаріевъ, Доле въ октябр 1534 отправился въ Парижъ. Къ несчастью время для подобнаго ходатайства было самое неблагопріятное. Безхарактерный Францискъ I, еще недавно приглашавшій Эразма во Франціи и защищавшій французскихъ гуманнистовъ и протестантовъ отъ преслдованій фанатической Сорбонны, теперь подъ вліяніемъ слуховъ объ анабаптистахъ и появленія на улицахъ Парижа лютеранскихъ прокламацій (Placards) рзко поворотилъ въ противоположную сторону и освятилъ своимъ авторитетомъ религіозныя преслдованія. Мало того, онъ далъ себя убдить Сорбонн, что главнымъ источникомъ всхъ золъ было книгопечатаніе и даже издалъ указъ, запрещавшій печатаніе всхъ книгъ во Франціи. Извстно, что только благодаря энергіи парижскаго парламента, который на этотъ разъ разошелся во взглядахъ съ Сорбонной, этотъ варварскій указъ не былъ приведенъ въ исполненіе, потому что парламентъ подъ разными предлогами откладывалъ внесеніе его въ свои регистры. При такомъ положеніи д 123,лъ надяться получить разршеніе на печатаніе Комментаріевъ было немыслимо, въ особенности для Доле, тулузскіе подвиги котораго были очень хорошо извстны въ Париж. Плодомъ пребыванія Доле въ Париж, кром знакомства Бюде и занятій въ парижскихъ библіотекахъ, былъ его діалогъ De Imiitatione Ciceroniana, направленный противъ Эразма. Еще въ 1528 г. Эразмъ въ своемъ діалог Сшсукщтшфтгы съ свойственнымъ ему тонкимъ остроуміемъ осмялъ педантизмъ гуманистовъ-цицероніанцевъ, которые въ своихъ сочиненіяхъ рабски копировали слогъ великаго римскаго стилиста, избгали латинскихъ словъ и оборотовъ не встрчавшихся у Цицерона и изъ боязни впасть въ литературную ересь, сидли по цлымъ днямъ надъ одной фразой. Здсь Эразмъ кольнулъ между прочимъ Бембо, Лонгейля (Longolius) и друга Доле Гильома Бюде. Ему возражалъ Скалигеръ, но инвектива Скалигера была такъ нелпа и площадно груба, что Эразмъ не удостоилъ его отвта. Вступая въ полемику съ Эразмомъ, Доле не только увлекся благороднымъ побужденіемъ постоять за своихъ друзей, онъ сражался также pro domo sua, ибо и самъ онъ отчасти былъ гршенъ въ томъ, въ чемъ Эразмъ упрекалъ цицероніанцевъ. Какъ бы то ни было, но тонъ полемики Доле съ величайшимъ изъ гуманистовъ не длаетъ чести молодому цицероніанцу. Даже друзья Доле, Грифіусъ, Буассонъ и др. были недовольны на него за то, что онъ въ жару полемики дозволилъ себ недостойныя выходки по отношенію къ человку, стоявшему во глав европейской образованности и оказавшему столько услугъ длу гуманизма. Возвратившись весной 1535 г. въ Ліонъ, Доле въ ожиданіи королевскаго разршенія приступилъ къ печатанію перваго тома своихъ Комментаріевъ. Труды по редакціи и корректур этого громаднаго In Folio раздлялъ съ Доле его новй другъ Бонавентура Деперье. Жизнь онъ велъ въ это время самую уединенную, даже аскетическую. ‘Никто не повритъ,— говоритъ онъ,— сколькихъ трудовъ и безсонныхъ ночей стоила мн редакція моихъ Комментаріевъ, сколько разъ я не додалъ и не досыпалъ. Мало того, я долженъ былъ запретить себ всякій досугъ, всякое развлеченіе, всякія сношенія съ друзьями, словомъ самую жизнь. Одно, что утшало меня и поддерживало мою энергію — это мысль о потомств: я мечталъ, что этотъ трудъ увковчитъ мое имя’. Временно проживавшій въ Ліон гуманнистъ Сюсанно оставилъ намъ относящуюся къ этому времени интересную характеристику Доле, показывающую, какое впечатлніе онъ производилъ на окружающихъ. ‘По дорог въ Италію я прожилъ нкоторое время въ Ліон, гд Грифіусъ убдилъ меня прокорректировать печатавшіяся въ его типографіи произведенія Цицерона. Доле жилъ тогда въ дом Грифіуса. Относительно этого молодого человка я долженъ сказать, что природныя способности его даже превосходятъ его знанія. Хотя онъ еще молодъ, но я смло могу ему предсказать блестящую будущность. Онъ работаетъ теперь надъ Комментаріями латинскаго языка, которыя возбудили во мн такое удивленіе, что я почти бросилъ собственную работу’. Пользуясь проздомъ Франциска I черезъ Ліонъ (въ Феврал 1536 г.’) Грифіусъ выхлопоталъ себ привиллегію издать трудъ Доле, который наконецъ увидлъ свтъ въ ма того же года. Комментаріи Доле — плодъ громадной учености и чисто бенедиктинскаго трудолюбія — сразу выдвинули его въ первые ряды гуманнистовъ. Помимо своего спеціальнаго назначенія служить складочнымъ мстомъ всхъ богатствъ латинскаго языка вообще и цицероновской фразеологіи въ особенности, Комментаріи Доле весьма интересны и въ культурномъ отношеніи, потому что заключаютъ въ себ не мало статей и экскурсовъ, въ которыхъ Доле касается жгучихъ вопросовъ, волновавшихъ современное ему интеллигентное общество. Возрожденіе классическихъ знаній нашло въ немъ восторженнаго панегириста и картина борьбы гуманизма съ невжествомъ въ Европ написана съ одушевленіемъ, напоминающимъ Ульриха Фонъ-Гуттена. Считаемъ не лишнимъ привести съ нкоторыми сокращеніями это замчательное мсто. ‘Въ настоящее время,— говоритъ Доле, — наука культивируется повсюду съ такой энергіей, что для того, чтобы сравниться съ древними нашимъ ученымъ не достаетъ только умственной свободы и поощренія со стороны меценатовъ. Къ сожалнію ученые вмсто поощренія нердко встрчаютъ не только невниманіе, но даже презрніе въ своимъ трудамъ, служители науки подвергаются насмшкамъ толпы, жизнь ихъ проходитъ въ неизвстности и даже нердко подвергается опасностямъ. И что же? Не смотря на такое отношеніе къ наук, въ Европ есть немало сердецъ, горящихъ любовью къ ней. Можно сказать, что борьба съ варварствомъ и тьмой, длившаяся цлое столтіе, наконецъ окончилась въ пользу свта и прогресса. Первый пробившій брешь въ непріятельскихъ рядахъ былъ Лоренцо Валла, но его нападеніе было только авангарднымъ д 23,ломъ. Въ то время какъ Валла и его товарищи были подавлены численностью арміи обскурантовъ, въ нимъ подоспли на помощь Анжело Полиціано, Марсиліо Фичино, Пико де-ля Мирандола и др. Вся эта дружина прогресса напала на непріятельскую армію и смяла ея лвое крыло, въ это время внезапно изъ Германіи, Англіи, Испаніи и Франціи подоспли новыя силы, разбитые на голову обскуранты были съ тріумфомъ отведены въ плнъ. Для этой ршительной битвы Италія, всегда бывшая столицей краснорчія, дала главныхъ вождей въ лиц Бембо, Садолето, Эгнаціо, къ которымъ присоединились поэты Понтано, Вида и Саннацаро. Соревнуя Италіи, ударила на враговъ Германія. Внимая голосу отчизны, Іоганнъ Рейхлинъ и Рудольфъ Агрикола берутся за оружіе и увлекаютъ за собой своего ученика Эразма, который въ своихъ многочисленныхъ сочиненіяхъ является неутомимымъ заступникомъ интересовъ науки. Вслдъ за нимъ вступаетъ въ бой первый гуманистъ Германіи Меланхтонъ, за которымъ идутъ Ульрихъ фонъ Гуттенъ, Беатусъ Ренанусъ, Эобанусъ Гессусъ, Ульрихъ Цазіусъ и др. Вс они горятъ желаніемъ сбросить иго варваровъ одни въ области краснорчія, другіе — поэзіи, третьи — права, четвертые — медицины. Изъ Англіи къ нимъ поспшаютъ на помощь Томасъ Динакръ и Томасъ Моръ, изъ Испаніи Вивесъ и Антоніо Лебриха. Франція вступаетъ въ битву подъ предводительствомъ Гильома Бюде, за которымъ слдуютъ Лефевръ д’Этапль, Лонгейль, Вильневъ, Пьеръ д’Этоаль, Мишель де Лопиталь, Жанъ Конъ, Франсуа Рабле и др. Сошедшаяся со всхъ сторонъ, эта фаланга ученыхъ производитъ такую сильную атаку на позицію обскурантовъ, что послдніе принуждены отступать на всхъ пунктахъ. Въ настоящее время нтъ города въ Европ, который не былъ бы освобожденъ отъ чудовища варваризма, науки и искусства процвтаютъ боле чмъ когда-либо и, опираясь на литературу, человчество стремится достигнуть истины и справедливости’. Насколько восторженно Доле привтствовалъ борцовъ науки и прогресса, настолько же онъ предавалъ жестокому поруганію обскурантизмъ монаховъ и ихъ покровительницу фанатическую Сорбонну. ‘Я не могу пройти трусливымъ молчаніемъ — говоритъ онъ — нечестивый поступокъ этихъ негодяевъ, которые, желая нанести смертельный ударъ литератур, задумали въ наше время уничтожить во Франціи типографское искусство. Да что я говорю задумали? Они употребили все свое вліяніе, чтобы выхлопотать у короля Франциска, защитника и покровителя литературы, указъ закрыть вс типографіи подъ тмъ предлогомъ, что книгопечатаніе есть орудіе распространенія Лютеровой ереси. Но, къ счастью, нечестивый заговоръ софистовъ и пьяницъ Сорбонны былъ уничтоженъ мудростью Гильома Бюде, свточа нашего времени,и Жана дю Беле, епископа парижскаго, мужа одинаково знаменитаго и своимъ саномъ и своими заслугами просвщенію’.
*) C’est un grand cas voir le mont Pelion
Ou d’avoir vu les ruines de Troye,
Mais qui ne voit la ville de Lyon
Aucun plaisir ses yeux il n’octroye.
Во время печатанія перваго тома Комментаріевъ неутомимый Доле усплъ подготовить къ печати второй. Изданіе этого послдняго замедлилось вслдствіе одного печальнаго случая, который едва не стоилъ жизни Доле. Въ числ его ліонскихъ враговъ былъ нкто Гильйомъ Компень, живописецъ по профессіи. Затявъ однажды съ Доле ссору на улиц (31 декабря 1536 г.), онъ напалъ на Доле съ оружіемъ въ рукахъ. Вынужденный защищаться, Доле, владвшій шпагой не хуже чмъ перомъ, имлъ несчастіе убить наповалъ своего противника. Боясь послдствій этого неумышленнаго убійства, Доле убжалъ въ Парижъ, чтобы лично объяснить все дло королю. Выслушавъ объясненія Доле, Францискъ I, по ходатайству сестры своей Маргариты Наварской, даровалъ ему прощеніе, а парижскіе друзья Доле устроили въ честь этого радостнаго событія банкетъ, на которомъ между прочимъ присутствовали учитель его Николай Беро, Гильомъ Бюде, Маро, Рабле и др. Но хотя король и даровалъ Доле полное прощеніе, но парижскій парламентъ не очень торопился сообщить объ этомъ ліонскимъ властямъ, такъ что когда Доле явился въ Ліонъ, онъ былъ немедленно арестованъ и посаженъ въ тюрьму и не малыхъ хлопотъ стоило друзьямъ добиться освобожденія его на поруки. Второй томъ Комментаріевъ вышелъ въ 1538 г. Доле лично поднесъ его королю во время прозда послдняго черезъ Ліонъ. Францискъ I ласково принялъ приношеніе и желая, чмъ-нибудь съ своей стороны поблагодарить Доле, далъ ему разршеніе открыть свою собственную типографію. Королевская привилегія, данная въ март 1538 г. впредь на десять лтъ, гласила, что никто не иметъ права ни перепечатывать, ни продавать ни одной книги, напечатанной въ типографіи Доле. Ліонскіе типографщики посмотрли на новаго собрата недобрымъ глазомъ, подсмивались надъ его бдностью и предсказывали ему неудачу. Одинъ только Грифіусъ отнесся къ нему съ полнымъ радушіемъ и не только помогъ ему совтомъ, но и шрифтомъ и машинами. Основывая свою собственную типографію, Доле смотрлъ на это предпріятіе не съ коммерческой точки зрнія. Въ его глазахъ обладаніе печатнымъ станкомъ налагало на обладателя серьезныя обязанности по отношенію къ обществу, ‘Я буду стараться — писалъ онъ кардиналу дю Беле — увеличить сокровища литературы, буду печатать только дйствительно хорошія сочиненія и отбрасывать жалкія издлія жалкихъ писакъ, позорящихъ наше время’. Первою книгой, вышедшей изъ типографіи Доле, былъ его небольшой трактатъ Cato Christianus, въ которомъ онъ изложилъ свои религіозныя убжденія. Учрежденіе типографіи и книжной лавки при ней, безъ сомннія, стояло въ тсной связи съ послдовавшей въ томъ же году женитьбой Доле. Кто была избранница Доле, мы не знаемъ, но знаемъ, что это была женитьба по любви и что онъ былъ очень счастливъ въ семейной жизни. Въ начал 1539 г. у него родился сынъ. По случаю этой семейной радости Доле написалъ латинскую поэму Genethilacum Claudii Doleti, которую его тулузскій товарищъ Котро, крестный отецъ ребенка, перевелъ на французскій языкъ. Выраженіе радостныхъ чувствъ отца сопровождается у Доле совтами сыну, долженствовавшими служить ему руководствомъ въ жизни. Замчательно, что первый совтъ, который даетъ своему сыну человкъ, котораго современники считали атеистомъ, это — врить въ Бога и безсмертіе души. Закрытая въ конц 1538 г. типографія Доле напечатала въ продолженіе своего пятилтняго существованія около семидесяти сочиненій и переводовъ, изъ которыхъ пятнадцать принадлежатъ самому Доле. Но враги Доле, къ которымъ теперь присоединились ліонскіе типографщики, не дремали. Уже по поводу Cato Christianus и тома латинскихъ стихотвореній (Carmina) Доле долженъ былъ предстать предъ судомъ архіепископа, гд его обязали подпиской изъять эти книги изъ продажи, такъ какъ он заключали въ себ ересь {Ересь Доле состояла между прочимъ въ томъ, что онъ перевелъ Врую, не словомъ Credo, но выраженіемъ Fidem Habeo, и что онъ употребляетъ слово Fatum въ языческомъ, а не въ христіанскомъ смысл.} и на будущее время не печатать ничего безъ одобренія ліонскаго сенешаля. Затмъ въ продолженіе цлыхъ трехъ лтъ мы ничего не знаемъ о Доле кром того, что типографія его процвтала и что въ возникшихъ пререканіяхъ между типографщиками и наборщиками, требовавшими лучшей пищи и увеличенія заработной платы, онъ стоялъ на сторон послднихъ, чмъ еще больше обострились его отношенія къ содержателямъ типографій. Въ это время Доле повидимому достигъ всего, чего съ такимъ трудомъ добиваются люди: ученая репутація его стояла высоко, онъ былъ счастливъ въ семейной жизни, дла его типографіи шли хорошо и общали врное обезпеченіе подъ старость… Но Доле былъ не изъ тхъ людей, которые способны замкнуться въ эгоистическомъ довольств настоящимъ. Онъ не былъ изъ числа тхъ, которые съ спокойною совстью держатъ свp3,тъ подъ спудомъ, когда ихъ ближніе блуждаютъ во тьм. Онъ видлъ въ своей профессіи типографщика высокую культурную миссію, и пока эта миссія не была выполнена,онъ не могъ быть счастливъ. Выждавъ три года и думая, что о немъ уже успли позабыть, онъ въ начал 1542 г. выпустилъ одно за другимъ нсколько изданій, которыя подняли противъ него новую бурю. Въ числ этихъ изданій былъ переводъ Новаго Завта, Institution de la religion chretienne Кальвина, сатира Маро L’Enfer, два трактата Эразма Le Chevalier chretien и La Manire de se confessier съ своимъ предисловіемъ и др. Доле очень хорошо зналъ, что первыя три книги запрещены во Франціи и что трактаты Эразма, переведенные на Французскій языкъ Беркенемъ, были въ 1529 году сожжены вмст съ переводчикомъ, что онъ страшно рискуетъ издавая ихъ, но тмъ не мене онъ счелъ своимъ долгомъ издать ихъ. Послдствія не заставили себя долго ждать. Въ іюл 1542 г. Доле былъ арестованъ, а мсяцъ спустя начался процессъ его подъ предсдательствомъ великаго инквизитора Матье Орри, о которомъ Доле въ прошеніи на имя короля отзывается, какъ о человк крайне невжественномъ, зломъ и кровожадномъ. Кром изданія запрещенныхъ книгъ Доле обвинялся въ томъ, что онъ по постнымъ днямъ лъ скоромное, выражаясь при этомъ, что иметъ такое же право разршить себ скоромное, какъ папа запретить, что онъ предпочиталъ проповдь обдн 123,, во время которой онъ часто гулялъ вокругъ церкви и что во многихъ своихъ сочиненіяхъ онъ выражалъ сомнніе въ безсмертіи души. Если мы вспомнимъ, что Орри былъ извстный взяточникъ и что въ качеств свидтелей противъ обвиняемаго были выставлены ліонскіе типографщики, то насъ не удивитъ приговоръ суда, объявившій Доле (2 октября 1542) негоднымъ схизматикомъ, зачинщикомъ и распространителемъ Лютеровой ереси и постановившимъ передать этого вреднаго для церкви Христовой человp3,ка въ руки свтской власти. Выслушавъ приговоръ, Доле, чтобъ выиграть время, подалъ заявленіе о неподсудности своего дла духовному суду и просилъ разсмотрть его въ Парижскомъ парламент. Расчетъ Доле оказался вренъ, ибо пока совершались вс необходимыя въ тхъ случаяхъ юридическія формальности, пока его самого переводили изъ ліонской тюрьмы въ парижскую Conciergrie, друзьямъ Доле удалось черезъ посредство любимца короля Дюшателя выпросить для него у Франциска I еще разъ полное прощеніе. Осенью 1543 г. Доле былъ выпущенъ на свободу, подъ условіемъ, чтобы онъ въ присутствіи епископа парижскаго отрекся отъ взводимыхъ на него обвиненій и чтобы книги, подавшія поводъ къ процессу, были сожжены. Такимъ образомъ, посл пятнадцатимсячнаго заключенія Доле былъ вырванъ изъ рукъ фанатиковъ и обскурантовъ и возвращенъ своей семь, друзьямъ и занятіямъ. Но счастье его было непродолжительно, гибель уже висла надъ его головой. Въ первый день новаго 1544 г. таможенная стража захватила близь воротъ Парижа два ящика съ книгами, въ числ которыхъ были книги, вышедшія изъ типографіи Доле и уже осужденныя Сорбонной и парламентомъ и кром того нсколько женевскихъ кальвинистскихъ сочиненій. Такъ какъ на ящикахъ стоялъ штемпель съ именемъ Доле, то немедленно былъ посланъ въ Ліонъ приказъ объ его арестованіи. 6 января Доле былъ арестованъ у себя на дому, когда онъ съ своими друзьями праздновалъ праздникъ Крещенія. Напрасно Доле доказывалъ, что онъ ничего не зналъ объ отправленныхъ въ Парижъ книгахъ, что съ его стороны было бы безуміемъ написать на ящикахъ свое имя, его не слушали и отвели до разбора дла въ тюрьму. Видя, что ему нечего ждать отъ справедливости людской, Доле ршился бжать. Обманувъ бдительность своихъ стражей, онъ убжалъ изъ Ліона и пробрался въ Пьемонтъ. Въ горахъ Пьемонта Доле прожилъ нсколько мсяцевъ въ такомъ строгомъ уединеніи, что никто, даже его семья, не знали объ его мстопребываніи. Тамъ онъ написалъ книжку стихотвореній, которымъ, въ подражаніе знаменитой сатир Маро L’Enfer, онъ далъ названіе Second Enfer. Книга Доле состоитъ изъ стихотворныхъ посланій къ разнымъ лицамъ: королю, Маргарит Наваррской, герцогу Орлеанскому, кардиналу Турнону, парижскому парламенту и наконецъ своимъ друзьямъ. Въ посланіи къ Франциску I — самому обширному изъ всхъ — Доле разоблачаетъ козни своихъ враговъ, жалуется на преслдованія и подробно описываетъ свое бгство изъ ліонской тюрьмы. Не подозрвая, что король уже находился тогда въ рукахъ Сорбонны и фанатическаго духовенства, Доле обращается къ нему съ смлымъ вопросомъ: ‘неужели — спрашиваетъ онъ короля — ты допустишь, чтобы эти негодные люди погубили своими презрнными кознями людей честныхъ и преданныхъ наук? Проснись, несравненный монархъ! Теперь не время спать! Разв ты не видишь, какой позоръ готовятъ теб эти враги добродтели, если имъ удастся изгнать ученыхъ людей изъ твоего царства?’ Какъ бы предчувствуя ожидающую его судьбу, Доле проситъ короля даровать ему жизнь, которую онъ употребитъ на славу своей родины.
Vivre je veux pour l’honneur de ls France.
Горькой, хватающей за сердце, ироніей дышетъ посланіе къ парижскому парламенту, въ которомъ онъ тщетно пытался пробудить чувства гуманности. ‘Ну, положимъ, меня сожгутъ, повсятъ, колесуютъ или четвертуютъ. Что же будетъ результатомъ всего этого? Мертвый трупъ. Неужели же парламентъ не почувствуетъ угрызеній совсти, погубивъ такимъ жестокимъ образомъ человка не совершившаго никакого преступленія? Неужели въ вашихъ глазахъ человческая жизнь представляетъ такую же малую цну, какъ жизнь мухи или червяка?’ Высокаго поэтическаго одушевленія достигаетъ Доле въ посланіи къ друзьямъ. Здсь ему нечего было ни оправдываться, ни жаловаться, ни взывать къ милосердію. Гордый сознаніемъ своей правоты и исполненнаго долга, онъ заявляетъ, что его не устрашатъ никакія невзгоды, что его добродтель выше ударовъ судьбы, что его духъ во всякомъ случа будетъ чувствовать себя побдителемъ. ‘Поэтому, друзья,— говоритъ онъ — не сожалйте объ обрушившихся на меня несчастіяхъ: я переношу ихъ съ кротостью, я смюсь надъ ними!’
Отправивъ свои посланія по адресамъ, Доле имлъ намреніе подождать результатовъ своихъ ходатайствъ въ Пьемонт, но, не будучи въ состояніи выносить дольше разлуки съ женой и сыномъ, онъ тайкомъ возвратился въ Ліонъ, чтобъ издать свои посланія отдльной книгой, присоединивъ къ нимъ переводъ двухъ діалоговъ Платона. Не смотря на то, что перездъ свой Доле держалъ въ глубочайшей тайн, что онъ выходилъ въ свою типографію только по ночамъ, его присутствіе не могло долгое время остаться неизвстнымъ ліонскимъ властямъ, и въ сентябр 1544 онъ былъ арестованъ и отправленъ въ Парижъ, гд его заключили въ тюрьму Conciergrie. Доле былъ преданъ суду парижскаго парламента, въ которомъ предсдательствовалъ извстный изувръ Пьеръ Лизе. Книги, захваченныя въ генвар и только что вышедшая въ свтъ Second Enfer были отданы на разсмотрніе Сорбонны, которая жестоко отомстила Доле за вс нападки на нее, усмотрвши въ перевод одного мста діалога Платона отрицаніе безсмертія души. {Въ діалог Axiochus, который теперь признается подложнымъ, Сократъ доказываетъ неразумность боязни смерти тмъ, что смерть не должна быть страшна ни для живыхъ, пи для мертвыхъ: ‘для живыхъ потому, что пока ты живъ — смерти нтъ, а когда умрешь смерти тоже нечего бояться, потому что ты самъ перестаешь существовать. Послднія слова греческаго текста ( ) переведенныя по латыни Tu inim non eris, Доле перевелъ словами: attendu, que tu sers plus rien du tout.} Сорбонна обвиняла Доле въ томъ, что онъ прибавилъ слова rien du tout, которыхъ нтъ ни въ подлинник, ни въ латинскомъ перевод, съ цлью заронить въ умы читателей сомнніе въ безсмертіи души. До насъ не дошли протоколы послдняго процесса Доле, мы не можемъ знать, почему онъ тянулся такъ долго, почти два года, знаемъ только, что главныхъ пунктовъ обвиненій было три: богохульство, доказываемое прибавкой несчастныхъ словъ rien du tout, продажа запрещенныхъ еретическихъ книгъ и наконецъ возмущеніе противъ существующаго порядка, подъ послднимъ разумлось бгство Доле изъ тюрьмы и участіе его въ столкновеніи наборщиковъ съ содержателями типографій. Около двухъ лтъ провелъ Доле въ тюрьм, ежедневно ожидая смертнаго приговора. На этотъ разъ заступиться за него было некому. Старыхъ его друзей и покровителей добраго епископа Жана Депена и главы французскихъ гуманистовъ Гильома Бюде давно не былъ въ живыхъ, единственная заступница гуманистовъ Маргарита Наваррская, сама заподозрнная въ сочувствіи къ протестантизму, утратила всякое вліяніе на брата, которымъ окончательно завладла реакціонная партія. Что до друзей Доле гуманистовъ, то что значила горсть этихъ людей, невліятельныхъ, незнатныхъ, которые сами дрожали за свое существованіе? Даже любимецъ короля Дюшатель, разъ уже спасшій Доле, боялся теперь компрометировать свое положеніе, ходатайствуя за такого опаснаго человка. Тогда то оставленный всми, но почерпая свою силу въ вр въ Бога и безсмертіе души, Доле написалъ свою знаменитую Cantique. Мы приводимъ нсколько строфъ изъ нея въ русскомъ перевод. {Переводъ этотъ сдланъ спеціально для настоящей статьи Л. А. Богдановой, которой приносимъ глубокую благодарность.}
Когда въ несчастьи міръ забудетъ обо мн
И дни влачить свои я обреченъ въ тюрьм,
И если мн не суждено опять
Свободу увидать,
Ужели долженъ я въ безсиліи роптать
И тщетно слезы лить и въ скорби унывать?
Нтъ! Къ небу обращу я взглядъ нмой —
И тамъ найду покой.
Воспрянь, мой духъ! Покинь безплодныя страданья!
Господь — твой врный щитъ и въ скорби упованье,
Съ надеждой пламенной къ Нему ты обратись,
Не стуй, а молись! Воспрянь!
Не допускай, чтобъ плоть торжествовала,
Чтобъ тебя она всечасно угнетала!
Забота, немощи и гнетъ вседневныхъ длъ —
Таковъ ея удлъ!
Но ты, о духъ, кому въ блаженномъ откровеньи
Предвчный ниспослалъ любовь и утшенье,
Надежду крпкую на Бога возлагай,
Молись Ему и знай,
Что если этотъ міръ надъ плотью власть иметъ,
То надъ тобой, о духъ, ничто не тяготетъ,
Будь къ небу ты съ мольбой всечасно обращенъ,
И скорбью не смущенъ.
Теперь иль въ будущемъ плоть наша станетъ прахомъ,
Природ эту дань съ болзнью и страхомъ
Мы вс должны отдать на склон нашихъ дней.—
Таковъ удлъ людей!
Но ты, безсмертный духъ, надеждой окрыленный,
Повдай предъ людьми, ихъ злобой отягченный,
Что сила, мужество отважнаго бойца
Не покидаютъ до конца.
Такъ утшалъ себя высокій страдалецъ въ то время какъ людская злоба и фанатизмъ подготовляли его гибель и придумывали вс средства, чтобы оправдать его казнь въ глазахъ современниковъ. 2 августа 1546 президентъ парламента объявилъ резолюцію суда, въ силу которой Этьена Доле, обвиненнаго по всмъ тремъ пунктамъ, ршено было сжечь на Place Maubert вмст съ изданными имъ книгами, предварительно подвергнувъ его пытк, чтобы онъ выдалъ своихъ сообщниковъ. Казнь Доле совершилась на слдующій день, это былъ день его патрона Св. Стефана и вмст съ тмъ день рожденія Доле, которому съ этого дня пошелъ тридцать восьмой годъ. Есть извстіе, что когда измученный пыткой Доле появился на площади въ толп раздались выраженія сожалнія. Это неожиданное проявленіе человческихъ чувствъ въ враждебно настроенной толп усладило послднія минуты страдальца, который, обратившись къ окружающимъ сказалъ: ‘Видите, не Доле скорбитъ, скорбитъ о немъ сострадательная толпа’ (Non dolet ipse Dolet, sed pia turba dolet). Въ письм Флореста Юніуса, писавшаго со словъ лица, присутствовавшаго при казни Доле, сообщаются нкоторыя подробности объ этой казни. По словамъ очевидца, палачъ подъ угрозой вырзать у Доле языкъ принудилъ его произнести обычную формулу отреченія отъ своихъ заблужденій и призвать на себя милосердіе Божіей Матери и св. Стефана. Только благодаря этому, Доле претерплъ мене жестокую казнь: онъ былъ предварительно повшенъ, а потомъ уже сожженъ. Извстіе о казни Доле было встрчено съ ликованіемъ и католиками и протестантами. Если не считать Теодора Безы, впослдствіи раскаивавшагося въ выраженіи своего сожалнія къ судьб Доле, только одинъ поэтъ, не посмвшій впрочемъ объявить своего имени, оплакалъ смерть Доле въ прекрасномъ стихотвореніи, гд онъ, не обинуясь, называлъ ліонскаго гуманиста святымъ человкомъ. Вотъ начало этого стихотворенія:
Mort est Dolet et par feu consum…
Oh! quel malheur! Oh, que la perte est grande!
Mais quoi? En France on a accoutum
Toujours donner tel saint telle offrande!
Доле можно назвать типическимъ представителемъ весеннй поры европейскаго Возрожденія. Въ его личности мы находимъ характерныя черты, свойственныя гуманистамъ этой эпохи — страстную любовь къ классической древности и вру въ ея обновляющую силу, не мене страстную любовь къ слав и индифферентное отношеніе къ догматической сторон религіи. Считая науку, которая тогда отождествлялась съ классической литературой, могущественнымъ орудіемъ въ борьб съ остатками средневковыхъ предразсудковъ, невжествомъ, суевріемъ и фанатизмомъ, Доле сдлалъ ее цлью своей жизни. Mon naturel — говоритъ онъ въ одномъ стихотвореніи — est d’apprendre toujours. Въ занятіяхъ наукой, преждевременно его состарившихъ, {По словамъ одного современника, Доле въ двадцать семь лтъ выглядывалъ человкомъ за сорокъ.} онъ забывалъ и свою болзнь и свои невзгоды. ‘Я всецло посвятилъ себя литератур,— пишетъ онъ Буассону — она поглощаетъ все мое время, изгоняетъ изъ моего ума вс тревоги и безпокойства и даже заставляетъ забывать болзни и страданія’. Другой характерной чертой личности Доле, общей ему со многими учеными эпохи Возрожденія, была жажда славы, желаніе жить въ памяти потомства. Это чувство, неизвстное смиреннымъ ученымъ среднихъ вковъ, бывшее, по мткому выраженію Виллари, настоящимъ демономъ-искусителемъ эпохи Возрожденія, было однимъ изъ главныхъ стимуловъ дятельности Доле. ‘Я хочу показать — писалъ онъ еще въ 1534 г.— работая надъ своими Комментаріями, что значитъ быть преданнымъ наук и претерпвать всякіе труды для безсмертія’. Во второмъ том Комментаріевъ по поводу слова Mors онъ размышляетъ о своей собственной смерти и выказываетъ твердую увренность, что имя его не умретъ въ потомств. ‘Ничто — говоритъ онъ — не въ состояніи такъ побудить меня работать для науки, какъ мысль о смерти. Я не говорю о противномъ человческой природ желаніи умереть преждевременно, я говорю о желаніи побдить смерть, заслуживъ себ безсмертіе. Неужели вы думаете, что люди, жертвущіе собой на пол брани или приносящіе свою жизнь въ жертву наук, могли бы поступать такимъ образомъ, если бы ихъ не вдохновляла мысль о безсмертіи? Въ самомъ дл, что можетъ сдлать смерть съ такими людьми какъ емистоклъ, Эпаминондъ, Александръ В., Демосенъ, Цицеронъ или съ такими учеными какъ Бюде, Бембо, Садолето, Эразмъ Ротердамскій или Меланхтонъ? Творенія этихъ людей, созданныя для безсмертія, находятся вн власти смерти. Что до меня, я тоже врю, что буду жить въ моихъ трудахъ и что острая коса смерти притупится объ ихъ достоинство’. ‘Легко переносить — говоритъ онъ въ другомъ мст — нападки и зависть глупцовъ, когда постоянно имешь передъ собой великую цль борьбы и когда знаешь, что презрнные палачи мысли погибнутъ какъ безсловесныя твари, что ихъ имена заране обречены ничтожеству и забвенію’.
Современные писатели — какъ католики, такъ и протестанты — одинаково враждебно относились къ Доле и соперничали другъ съ другомъ въ желаніи очернить его память, называя его атеистомъ и матеріалистомъ. Разгадка ихъ ненависти заключается въ томъ, что Доле, подобно своимъ друзьямъ Деперье и Рабле, стоялъ вн теологической сферы мысли. Смотря на религію съ нравственной точки зрнія, видя въ христіанств не извстную систему догматовъ, но проповдь терпимости, братства и любви, Доле относился равнодушно къ догматическимъ различіямъ между церквями и считалъ это различіе не стоющимъ борьбы. Не въ торжеств одной секты надъ другой онъ видлъ спасеніе общества, а въ свобод разума и врующей совсти и въ распространеніи здравыхъ понятій о жизни, разсянныхъ въ произведеніяхъ лучшихъ писателей классической литературы. Осужденный за атеизмъ и матеріализмъ, онъ въ сущности не былъ ни атеистомъ, ни матеріалистомъ. Изъ Cantique Доле видно, что онъ былъ человкъ религіозный, что онъ врилъ въ Бога и безсмертіе души и что эта вра укрпляла его духъ въ послднія минуты. Перебравъ вс его сочиненія, Сорбонна ничего не могла найти въ нихъ кром двухъ-трехъ подозрительныхъ фразъ, ничтожность которыхъ очевидна, и потому мы будемъ не далеки отъ истины, если скажемъ, что атеизмъ и матеріализмъ были только предлогомъ для осужденія Доле. — Въ лиц его была осуждена свободная мысль, осужденъ былъ человкъ, стоявшій выше своего времени, для котораго споры о преимуществ одной религіозной секты надъ другой были безплодной контроверсіей. Въ эпоху напряженія религіозныхъ партій такіе нейтральные свободномыслящіе люди кажутся хуже всякихъ еретиковъ. Какъ человкъ либеральный, какъ гуманистъ, стоявшій вн теологической сферы мысли, Доле долженъ былъ погибнуть въ XVI в., долженъ былъ быть осыпанъ проклятіями фанатиковъ, но потомство, въ судъ котораго онъ врилъ, воздало ему должное и причислило его къ свтлой фаланг вождей свободной мысли и страдальцевъ за святыя права человческой личности.