ЛЮБОВНАЯ ПОЭМА ВЪ ФОРМ ДРАМЫ.
ЛЮБОВНАЯ ПОЭМА ВЪ ФОРМ ДРАМЫ.
(Посвящается Марус Стороженко *).
Н. Стороженко.
Любовная поэма в форме драмы, Стороженко Николай Ильич, Год: 1901
Время на прочтение: 14 минут(ы)
Сборникъ ‘Итоги’. Изданіе газеты ‘Курьеръ’. М., 1903 г.
*) Лекція, читанная въ Московской Театральной Школ осенью 1901 года, когда ‘Ромео и Юлія’ была возобновлена на сцен Малаго театра.
Поэтическая дятельность Шекспира началась, какъ извстно, двумя любовными поэмами Венера и Адонисъ (1593 г.) и Лукреція (1594 г.). Написанная вслдъ за Лукреціей драма Ромео и Юлія, и не блеску языка, и по возвышенному лирнэму, и по сил любовнаго паоса, смло можетъ быть названа его третьей любовной поэмой. Новйшая критика доказала, что ‘Ромео и Юлія’ принадлежитъ къ раннему періоду драматической дятельности Шекспира, во всякомъ случа, она написана не позже 1595 г., ибо въ этомъ году о ней уже упоминаетъ одинъ современникъ. Въ 1597 г. появилось ея первое изданіе in 4, на заглавномъ лист котораго значится, что пьеса была играна съ большимъ успхомъ актерами труппы лорда Каммергера, членомъ которой состоялъ Шекспиръ. Два года спустя, т.*е. въ 1599 году, вышло въ свтъ второе изданіе пьесы съ значительными исправленіями и дополненіями. Параллельное изученіе обоихъ этихъ изданій привело критику къ нкоторымъ любопытнымъ соображеніямъ относительно художественнаго замысла Шекспира. Такъ какъ вс переводы длаются со второго исправленнаго изданія, то считаю не лишнимъ указать, что новаго было внесено въ это изданіе сравнительно съ первымъ, и въ какой степени эти дополненія уполномочиваютъ критиковъ длать свои заключенія относительно общаго смысла пьесы и той основной идеи, на которую Шекспиръ будто бы весьма прозрачно намекаетъ въ своихъ дополненіяхъ. Оставляя въ сторон массу мелкихъ поправокъ въ текст, я остановлю ваше вниманіе только на двухъ существенныхъ дополненіяхъ, которыя, по мннію нмецкихъ критиковъ (Гервинусъ), имютъ въ данномъ случа ршающее значеніе. Въ первомъ изданіи въ послдней сцен второго акта Ромео проситъ отца Лоренцо поскоре обвнчать его съ Юліей, потому что всякая отсрочка покажется имъ обоимъ очень длинной, на что Лоренцо замчаетъ: ‘Умренность есть лучшій эклогъ успха, и, напротивъ, излишняя поспшность и пылкость создаютъ тысячи препятствій’. Во второмъ изданіи Лоренцо говоритъ объ этомъ гораздо пространне:
Мой сынъ, поврь. Такая страсть
Кончается здсь горестью нердко,
И гибнетъ при начал самомъ счастья:
Такъ жгучею своего лаской пламя
Въ мгновенье пожираетъ пылкій порохъ,
Въ излишеств употребленный медъ
И портитъ вкусъ, и приторенъ бываетъ.
Очевидно, во второмъ изданіи о. Лоренцо какъ бы потерялъ увренность, что слишкомъ пылкая любовь молодыхъ людей можетъ имть благопріятный исходъ и безъ семейной вражды, что слишкомъ пылкіе любовники просто-на-просто могутъ надость другъ другу, и потому онъ совтуетъ Ромео любить умренно. Дале въ 3 и сцен III акта во второмъ изданіи пьесы къ рчамъ о. Лоренцо прибавлены слдующія слова, изъ которыхъ видно, что внезапно налетвшее любовное горе сдлало Ромео совершенно неспособнымъ къ самообладанію и даже подсказало ему безумную мысль о самоубійств:
Стыдись! Вдь ты срамишь любовь и разумъ.
Смотри, твой станъ лишенъ мужской осанки,
Ты сталъ похожъ на слпокъ восковой,
Убивъ себя, ты губишь ту, которой опорой
Клялся быть, а свой обтъ нарушить
Есть клятвопреступленье!..
Такъ какъ, по мннію Гервинуса, об редакціи пьесы вышли изъ-подъ пера Шекспира, то прибавки, сдланнныя ко второму изданію, навели критика на мысль, что сентенціи о. Лоренцо были раздляемы самимъ поэтомъ, что самъ Шекспиръ смотрлъ такимъ образомъ на любовь своихъ героевъ, думалъ, что она не прочна, легко можетъ окончиться пресыщеніемъ, и что разсматриваемая съ этой точки зрнія пьеса есть нчто въ род предостереженія противъ слишкомъ сильной любви. Но отожествлять взглядъ о. Лоренцо со взглядами самого поэта нтъ никакихъ основаній, все, что прибавлено Шекспиромъ къ рчамъ о. Лоренцо во второмъ изданіи, сдлано для того, чтобы лучше охарактеризовать его личность и его взгляды на любовь, вполн соотвтствующіе его возрасту и сану, но приписывать подобные взгляды самому поэту, и притомъ поэту, юному въ высшей степени, произвольно. Да и вообще трудно себ представить, чтобы Шекспиръ сдлалъ истолкователемъ своихъ взглядовъ лицо, неспособное понять возвышенную поэзію и паосъ того чувства, которое составляетъ душу трагедіи. ‘Хорошъ былъ бы Шекспиръ,— восклицаетъ по этому поводу Куно-Фишеръ,— если бы онъ создалъ трагедію любви для того, чтобы показать, какъ гибельна можетъ быть эта страсть, когда она переходитъ надлежащую мру!’ Итакъ, вопросъ о тожеств взглядовъ Шекспира со взглядами о. Лоренцо можно считать поконченнымъ, и я коснулся его только для того, чтобы показать, къ какимъ ухищреніямъ прибгала критика, чтобы навязать Шекспиру свои собственныя тенденціи.
Главнымъ источникомъ пьесы Шекспира была вышедшая въ 1562 г. поэма Артура Брука, въ основ которой лежитъ итальянская новелла Банделло. Изъ этой поэмы Шекспиръ заимствовалъ не только весь сюжетъ, но и массу мелкихъ подробностей. Отношеніе Шекспира къ поэм Брука прекрасно выяснено г. Соколовскимъ въ стать, предпосланной его переводу ‘Ромео и Юліи’. Отсылая желающихъ къ этой стать, я замчу, что единственные сцены и характеры, прибавленные Шекспиромъ отъ себя,— это характеръ Меркуціо, поединокъ его съ Тибальдомъ, характеръ Париса и сцена встрчи Париса съ Ромео у могилы Юліи. Кром поэмы Брука, Шекспиръ пользовался также и итальянской новеллой Банделло, извстной ему въ англійскомъ перевод Пэйнтера и вышедшей въ 1578 г. основанной на новелл Банделло итальянской драмой Гадріана Луиджи Грото. Слды знакомства Шекспира съ драмой Луиджи Грото критики видятъ въ балконной сцен свиданія Ромео и Юліи,— въ сцен, когда персидскій магъ, играющій въ итальянской пьес роль Лоренцо, передаетъ героин усыпительный порошокъ, и въ монолог Ромео, обращенномъ къ склепу, скрывающему въ себ останки Юліи. Само собою разумется, что заимствованія Шекспира ограничивались только мелочами и вншними событіями за исключеніемъ разв характера кормилицы, который, можно сказать, даже цликомъ навянъ поэмой Брука!
Еще въ прошломъ столтіи Гердеръ замтилъ, что Шекспиръ индивидуализируетъ не только свои характеры, но и свои пьесы, изъ которыхъ каждая представляетъ собою свой особый міръ. Замчаніе это необыкновенно глубоко. Дйствительно, каждая изъ пьесъ Шекспира иметъ свой особенный колоритъ, свою особую атмосферу. Возьмемъ, напримръ, ‘Макбета’. Уже первая сцена пьесы отличается сумрачнымъ, фантастическимъ, оссіановскимъ колоритомъ, настраивающимъ нашу фантазію на особый ладъ, который укрпляется всмъ послдующимъ дйствіемъ. Напротивъ того, въ ‘Ромео и Юліи’ преобладаетъ яркій, солнечный, южный колоритъ, свойственный благословенной почв Италіи. Этотъ южный итальянскій колоритъ отражается прежде всего въ язык пьесы — искусственномъ, фигуральномъ, усянномъ яркими цвтами фантазіи. При первой встрч другъ съ другомъ Р. и Ю. говорятъ въ стил сонетовъ Петрарки, при вид Юліи изъ устъ Ромео невольно вырывается восторженный гимнъ ея красот* Этотъ чисто южный колоритъ пьесы былъ превосходно подмченъ Пушкинымъ. ‘Въ этой трагедіи, — говоритъ онъ, — отразилась Италія, современная поэту,— съ ея климатомъ, страстями, праздниками, сонетами, съ ея роскошнымъ, исполненнымъ нги, языкомъ’. Подъ вліяніемъ горячаго южнаго солнца рефлексія исчезаетъ, и вс чувства принимаютъ какой-то стремительный характеръ. Сильна любовь, но не мене сильна и ненависть. Слуги двухъ враждующихъ домовъ при первой встрч другъ съ другомъ ищутъ ссоры и тотчасъ хватаются за оружіе. Ромео приходитъ на балъ, полный мыслей о другой женщин, но не боле, какъ черезъ полчаса, онъ уже безумно влюбленъ въ Юлію. Также быстро захватывается любовью и юное сердечко Юліи. Поговоривъ нсколько минутъ съ Ромео, она проситъ кормилицу узнать, кто онъ такой, и при этомъ прибавляетъ: ‘Если онъ женатъ, то моимъ брачнымъ ложемъ будетъ могила!’ Въ Р. и Ю. есть что-то роковое, стихійное, неотразимое, сердца ихъ съ необыкновенной быстротой взаимно притягиваются, и притомъ сразу и безповоротно, словно они самой природой предназначены другъ для друга. Что Шекспиръ въ этотъ періодъ своей жизни врилъ въ роковое предызбраніе двухъ сердецъ,— это, сверхъ всего прочаго, доказывается той похвалой, которую онъ высказываетъ своему современнику и сопернику Марло, ране высказавшему подобный же взглядъ на любовь въ своей поэм Геро и Леандръ: ‘Умершій пастушокъ! теперь я понялъ силу твоихъ словъ: кто изъ любившихъ не любилъ съ перваго взгляда?’ (Какъ вамъ угодно. Актъ III, сц. 4).
Въ пьес Шекспира изображенъ тотъ торжественный моментъ въ жизни мужчины и женщины, когда ихъ сердца съ неудержимой силой стремятся другъ къ другу и замираютъ въ восторженномъ поцлу.— Гейне въ ‘Shakespeares Madchen und Frauen’ замчаетъ, что высшая поэзія первой любви заключается въ вр въ вчность своего чувства. Когда человкъ любитъ въ первый разъ, онъ не можетъ отдлить себя и своего будущаго отъ этого чувства, онъ думаетъ, что полюбилъ навсегда. Мысль о возможности охлажденія съ своей стороны или со стороны любимой женщины не приходитъ ему въ голову, не то бываетъ во второй, третій и такъ дале разъ, когда горькій опытъ убждаетъ его въ противномъ. Р. и Ю. полюбили другъ друга всей силой и свжестью перваго чувства. Этому не противорчивъ тотъ фактъ, что Ромео раньше любилъ Розалинду и, отвергнутый ею, вздыхалъ, плакалъ и проводилъ безсонныя ночи. Шекспиръ былъ бы плохой психологъ, если бы онъ не далъ намъ понять, что это была не любовь, но юношеская влюбленность, которая должна была растаять, какъ воскъ, передъ пламенемъ настоящей любви. Въ своей пьес Шекспиръ даетъ намъ апоозу этой первой любви, твердо врующей въ свою вчность и оттого стоящей какъ бы вн времени и пространствъ, — любви, въ которой минута равняется безконечности. Вотъ почему онъ окружаетъ личность несчастныхъ. счастливцевъ ореоломъ ослпительной поэзіи, а самую драму наполняетъ, по прекрасному выраженію Шлегеля, всмъ, что есть ‘упоительнаго въ аромат ранней весны, томительнаго — въ псн соловья и сладостнаго — въ первомъ расцвт розы’. Любовное пламя, сразу охватившее души молодыхъ людей, повидимому, выжгло оттуда всякія постороннія соображенія. Старинная вражда между Монтекки и Капулетти, слово, данное отцомъ Юліи графу Парису,— все это потеряло въ глазахъ любовниковъ всякое значеніе. Свято вря въ свое неотъемлемое право принадлежать другъ другу, они преодолваютъ вс препятствія, тайно внчаются, тайно(видятся другъ съ другомъ и не отступаютъ передъ тмъ, чтобы смертью доказать взаимную врность. ‘Ромео и Юлія, — говоритъ Шлегель, — это восторженный гимнъ любви и вмст съ тмъ печальная элегія на ея печальную судьбу въ этомъ мір, это апоовъ и вмст съ тмъ похоронная псня любви. Самое сладостное и самое горькое, любовь и ненависть, нжныя объятія и могила — вс эти противоположности такъ слиты въ этомъ чудномъ созданіи Шекспира, что впечатлніе, возбуждаемое имъ въ душ, можно сравнить съ однимъ долгимъ безконечнымъ вздохомъ’. Изъ русскихъ критиковъ никто лучше Блинскаго не выяснилъ общаго смысла этой чудной поэмы первой юношеской любви. По его словамъ, паосъ шекспировой драмы составляетъ идея любви, и потому пламенными волнами, сверкающими яркимъ свтомъ звздъ, льются изъ устъ любовниковъ восторженныя патетическія рчи. Это паосъ любви, потому что въ лирическихъ монологахъ Ромео и Юліи видно не одно только любованіе другъ другомъ, но и торжественное, гордое, исполненное упоенія, признаніе любви, какъ божественнаго чувства. И нсколько времени спустя въ одномъ изъ писемъ къ Боткину Блинскій еще разъ возвращается къ пьес Шекспира и доказываетъ необходимость въ ней трагической катастрофы. ‘Я теперь начинаю понимать,— говоритъ онъ,— основную мысль ‘Ромео и Юліи’, т. е. необходимость коллизіи и катастрофы. Ихъ любовь не для земли, не для брака, а для неба, для любви, для одного полнаго и дивнаго мгновенья. Такая любовь возможна и дйствительна, но только, какъ моментъ, какъ вспышка, какъ весна жизни’. Выяснивъ общій смыслъ драмы Шекспира, перехожу теперь къ отдльнымъ личностямъ. Ромео принадлежитъ къ тмъ стремительнымъ и бурнымъ характерамъ, которые достигаютъ весьма рдко, да и то не надолго, нравственнаго равновсія. Въ основ характера Ромео лежитъ страстный эмоціональный темпераментъ, одинаково необузданный какъ въ радости, такъ и въ гор. Влюбленный въ Розалинду и отвергнутой ею, онъ не спитъ по ночамъ, избгаетъ людей и оглашаетъ воздухъ своими любовными вздохами и стонами. Это болзненно сентиментальное чувство быстро исчезаетъ при встрч съ Юліей и замняется другимъ нравственно-здоровымъ и, главное, удовлетвореннымъ чувствомъ, но и это чувство не даетъ его душ нравственнаго равновсія. При первой серьезной помх къ счастію онъ совершенно теряетъ всякое самообладаніе и приходитъ въ полное отчаяніе. Онъ проклинаетъ все на свт, рыдаетъ, неистовствуетъ и катается по полу. Напрасно Лоренцо силится его убдить, что не все еще потеряно, что изгнаніе — какъ оно ни горько — въ сущности милость, потому что герцогъ могъ легко присудить его къ смертной казни, Ромео не хочетъ ничего слушать, хватается въ припадк отчаянія за кинжалъ, и, если бы Лоренцо не усплъ вовремя остановить его руку, онъ, наврное, покончилъ бы съ собой. Случись это горе съ другимъ человкомъ,— онъ при помощи Бенволіо и Лоренцо сумлъ бы устроить бгство Юліи изъ Вероны въ Мантую, что и не представляло бы особыхъ трудностей, ибо эти города отстоятъ другъ отъ друга не дале, какъ Тула отъ Москвы. Ромео не сдлалъ этой попытки потому, что горе лишило его всякой изобртательности. Получивъ ужасное извстіе о смерти Юліи, онъ не пытается проврить это извстіе, не пытается повидаться съ Лоренцо, чтобы разспросить его о подробностяхъ неожиданной кончины своей возлюбленной. Ршившись умереть немедленно у ногъ Юліи, онъ достаетъ у бдняка-аптекаря пузырекъ съ сильнымъ ядомъ и летитъ въ Берону, передъ отъздомъ вручивъ слуг письмо къ своему отцу, въ которомъ разсказываетъ, какъ ему удалось достать яду, гибнетъ самъ и вслдствіе своей опрометчивости подводитъ подъ скиру палача оказавшаго ему услугу аптекаря. Конечно, главной причиной гибели Ромео была семейная вражда, но нельзя отрицать, что многое должно быть отнесено насчетъ необузданнаго темперамента Ромео. Характеръ Джульеты во многомъ представляетъ сходство, и во многомъ прямую противоположность характеру Ромео. Надленная натурой столь же страстной, какъ натура ея возлюбленнаго, Джульета обладаетъ тмъ рдкимъ качествомъ, которое французы называютъ tete dans la passion.— Любовь возникаетъ въ ея сердц такъ же инстинктивно и молніеносно, какъ и въ сердц Ромео, но въ дальнйшемъ развитіи чувства между ними замчается различіе, и далеко не въ пользу Ромео, они какъ будто мняются ролями, ибо любовь, охвативши своимъ пламенемъ сердце Ромео, длаетъ его женственно слабымъ, неспособнымъ къ борьб съ судьбой, тогда какъ у Юліи она возвышаетъ энергію ея душевныхъ силъ и превращаетъ ее изъ двочки-подростка въ женщину. Въ то время какъ Ромео, стоя передъ балкономъ, предается эстетическимъ восторгамъ при вид озаренной луной красоты Джульеты, она, отдавшая ему безповоротно свое сердце, думаетъ прежде всего о томъ, чтобы закрпить взаимную любовь бракомъ, вн котораго для нея нтъ счастья.
Когда твоя любовь
Честна и благородна, и ее
Ты хочешь завершить, какъ должно, бракомъ —
Пришли сказать мн завтра съ тмъ, кого
Пришлю къ теб сама я, день и часъ,
Который ты назначишь для внчанья,
Съ минуты этой и себя и все —
Отдамъ теб во власть я и пойду
Вслдъ за тобой хотя бы на край вселенной.
Современнымъ барышнямъ приведенныя мною слова Джульеты могутъ показаться слишкомъ практичными для четырнадцатилтней двочки, но великій сердцевдецъ зналъ, что длалъ, вкладывая ихъ въ уста Джульеты, ибо любовь впервые пробудила въ ней женщину,— а для женщины любовь и бракъ всегда будутъ главной цлью жизни. Уврившись въ честныхъ намреніяхъ Ромео, Джульета не отдляетъ своей судьбы отъ судьбы своего избранника, и энергично борется съ семьей за священное право своего сердца. ‘Съ удивительнымъ знаніемъ женской природы, — говоритъ г-жа Джемиссонъ,— Шекспиръ изобразилъ ее сначала растерявшейся при обрушившихся на нее бдствіяхъ. ‘Зачмъ небо,— недоумваетъ она,— обрушило свои удары на такое слабое существо, какъ я?’ Въ надежд хотя немного отсрочить ненавистный бракъ съ Парисомъ, она на колняхъ взываетъ сначала къ отцу, потомъ къ матери. Отвергнутая обоими, она съ дтской доврчивостью обращается къ своему единственному другу — кормилиц. ‘Кормилица,— восклицаетъ она,— какъ отвратить это? Посовтуй хоть ты, что мн длать?’ И получаетъ въ отвтъ практическій совтъ забыть думать о Ромео и выйти замужъ за Париса. Она до того удивлена и возмущена, что можетъ только спросить: ‘Ты говоришь это отъ сердца?’ И когда та отвчаетъ утвердительно, Джульета въ знакъ полнаго разрыва съ прошлымъ произноситъ только одно слово аминь’у когда же кормилица уходитъ, она, почерпая силу въ своей любви, говоритъ съ какой-то сосредоточенной энергіей: ‘Если мн все измнитъ, я найду въ себ силу умереть!’ По мннію г-жи Джемиссонъ, эта сцена составляетъ переломъ въ характер Юліи. ‘Она, такъ сказать, впервые обртаетъ самое себя, и изъ послушной и робкой двушки превращается въ энергичную преданную своему долгу женщину.. Все остальное является логическимъ послдствіемъ этого превращенія. Страстная любовь — истинная сфера женщины — длаетъ ее героиней, какъ героиня, она принимаетъ усыпительное питье и, какъ героиня, своею смертью доказываетъ врность избраннику своего сердца’.
Объ остальныхъ характерахъ драмы я скажу нсколько словъ. Боле всего обязанъ Шекспиръ своему главному источнику — поэм Брука — въ характерахъ кормилицы и о. Лоренцо.— Основы этихъ обоихъ характеровъ уже даны въ поэм, такъ что Шекспиру пришлось только подробно разработать ихъ, превратить данные профили въ цльные образы и ввести ихъ въ дйствіе драмы. Кормилица представляетъ собою жанровую картину во вкус фламандской школы. Она вульгарна, болтлива, глупа,— но не безъ хитрости, замняющей у глупыхъ людей умъ. Какъ женщина пошлая, она цнитъ выше всего знатность и богатство и, въ силу этого, гордится своими господами, на бракъ она смотритъ самымъ вульгарнымъ и практическимъ взглядомъ и убжденно предпочитаетъ богатаго, знатнаго и румянаго Париса блднолицому Ромео. Руководясь этимъ взглядомъ, она даетъ Джульет мудрый совтъ отказаться отъ изгнаннаго Ромео и выйти замужъ за гр. Париса,— совтъ, который навки отталкиваетъ отъ нея Джульету. Созданіемъ личности о. Лоренцо Шекспиръ ясно показалъ, что, въ качеств передового человка эпохи Возрожденія, онъ стоялъ выше религіозныхъ предразсудковъ. Рискуя, можетъ быть, своей личной безопасностью, онъ, тмъ не мене, не задумался въ эпоху Елизаветы вывести въ лиц о. Лоренцо симпатичный типъ католическаго монаха, всеобщаго совтника и утшителя. Сотни лицъ повряли ему на исповди свои несчастья и грхи, свои неудачи и надежды и просили у него совта и утшенія. Изъ созерцанія этой разнообразной ткани человческой жизни мудрый отшельникъ выработалъ себ гуманное міросозерцаніе. Съ спокойной и снисходительной улыбкой смотрлъ онъ на бушеваніе человческихъ страстей и, ободряя упавшій духъ, взывалъ къ умренности. Но вс эти симпатичныя качества о. Лоренцо, благодаря которымъ онъ пользовался такой популярностью въ Верон, не уполномочиваютъ насъ видть въ о. Лоренцо, какъ это длаетъ, напр. Гервинусъ, выразителя личныхъ взглядовъ Шекспира, тмъ боле, что въ совтахъ, которые онъ даетъ Ромео, видна его неспособность понимать порывы молодости. Не мене блистательно проявляется искусство Шекспира въ созданіи характера Меркуціо. Въ поэм Брука только и сказано о Меркуціо, что у этого кавалера руки всегда были холодныя, какъ ледъ, что онъ былъ большой волокита, котораго уважали за то, что онъ умлъ весело болтать, что подобно тому, какъ левъ былъ смлъ между ягнятами, онъ былъ смлъ среди робкихъ двицъ.
Изъ этихъ ничтожныхъ данныхъ Шекспиръ создалъ одинъ изъ своихъ самыхъ оригинальныхъ характеровъ. Меркуціо — типичный кавалеръ эпохи Возрожденія, веселый, жизнерадостный, остроумный, онъ былъ душою общества и желаннымъ гостемъ повсюду, ибо, куда бы онъ ни появлялся, онъ всюду вносилъ свой юморъ, свое остроуміе, свою заразительную веселость. Въ противоположность Ромео, Меркуціо былъ человкъ съ глубоко реальной натурой, все фальшивое, восторженное, претенціозное возбуждало его насмшку, и онъ одинаково хохоталъ надъ любовнымъ томленіемъ Ромео и надъ заграничными манерами Тибальда, и надъ нелпыми претензіями кормилицы. Ничто не могло остановить его разгулявшійся юморъ, и за нсколько минутъ до смерти онъ смялся надъ шириной и глубиной раны, полученной имъ на поединк съ Тибальдомъ. Сражаясь съ Тибальдомъ, Меркуціо не выступаетъ разжигателемъ семейной вражды, какимъ его считаетъ Гервинусъ, въ немъ не замчается никакого партійнаго азарта, не говоря уже о томъ, что, въ качеств родственника князя и человка безъ предразсудковъ, онъ могъ относиться къ веронскимъ врагамъ только отрицательно. ‘Чума на ваши оба дома’!— говоритъ онъ, умирая. Онъ, хотя и другъ Ромео, не считаетъ своимъ врагомъ Тибальда, но его возмущаетъ эта модная вшалка иностранныхъ костюмовъ, этотъ задорный франтъ, который дерется по правиламъ, поминутно выкрикивая итальянскіе фехтовальные термины. Ему хочется осадить этого хвастуна и забіяку,— и онъ вступаетъ въ бой съ Тибальдомъ, который оканчивается для него такимъ роковымъ образомъ. На остальныхъ характерахъ останавливаться не стоитъ.— Они такъ просты и несложны, что не нуждаются въ объясненіяхъ.
Въ Германіи ‘Р. и Ю.’ обыкновенно играютъ по переводу, приспособленному для сцены Эхельгейзеромъ. Такъ какъ эта постановка иметъ, главнымъ образомъ, въ виду уменьшить количество перемнъ сцены, то для театра, обладающаго движущейся сценой, тутъ нечему ни учиться, ни завидовать. Въ доказательство того, къ какимъ натяжкамъ приходилось прибгать нмецкому режиссеру, чтобы избгать частыхъ перемнъ сцены, достаточно сослаться на то, что въ обработк Эхельгейзера сцены третья, четвертая и пятая перваго акта, происходящія у насъ въ трехъ различныхъ мстахъ — во внутреннихъ покояхъ дома Капулетги, на улиц и въ бальной зал,— вс происходили на нмецкихъ театрахъ въ бальной зал и въ сосдней комнат, отдленной отъ залы колоннами, здсь происходилъ разговоръ Джульеты съ матерью и кормилицей о гр. Парис, здсь сходились и болтали между собою Ромео, Бенволіо и Меркуціо, которые у Шекспира встрчаются другъ съ другому’ на улиц, и здсь же происходитъ и самый балъ. Едва ли нужно мн доказывать, что такому деликатному разговору, какъ разговоръ о жених, приличне происходить во внутреннихъ покояхъ, чмъ въ комнат, сосдней съ залой, черезъ которую ежеминутно проходятъ суетящіеся слуги. Равнымъ образомъ, кажется невроятнымъ, чтобы представители семейства Монтекки могли никмъ не замченные пробраться въ валу и тамъ болтать до начала бала, когда имъ удалось смшаться съ толпой. Руководимый тмъ же желаніемъ сокращенія сценическихъ перемнъ, Эхельгейзеръ то сокращаетъ нкоторыя сцены, то устраиваетъ ихъ въ неподходящемъ мст, то соединяетъ дв въ одну,— отчего, конечно, цлое можетъ только проигрывать. Такъ, по крайней мр, было въ Германіи до введенія движущейся сцены, которая даетъ возможность ставить пьесу Шекспира такъ, какъ она написана.
Что касается сценическаго исполненія ‘Р. и Ю.’, то, не считая себя компетентнымъ давать какіе-либо совты такимъ опытнымъ артистамъ, какъ артисты Малаго театра, я прошу васъ отнестись снисходительно къ профану въ сценическомъ искусств, думавшему много надъ Шекспиромъ. Мн думается, что общій темпъ представленія ‘Р. и Ю’. долженъ быть ускоренный, чтобы не сказать лихорадочный, ибо такова насыщенная страстью атмосфера пьесы. Гроза и вражда висятъ въ воздух и отражаются въ поступкахъ людей, въ уличныхъ схваткахъ, въ которыхъ принимаютъ участіе и слуги и господа, и молодые и старики. Словно вс куда то торопятся и дйствуютъ, не успвая или не желая разумно мотивировать свои поступки. Ромео и его друзья входятъ неприглашенными на семейный праздникъ въ домъ Капулетти, не думая о томъ, что они рискуютъ жизнью, родители Джульеты почему-то стараются выдать поскоре замужъ свою единственную дочь, Ромео и Юлія въ одно мгновеніе влюбляются другъ въ друга и стараются поскоре обвнчаться,— очевидно, что тутъ нтъ рефлексіи, а царитъ одна страсть, одно чувство. И все-таки, несмотря на такую порывистость дйствія, мы чувствуемъ, что дло не могло произойти иначе. Дале мн всегда казалось страннымъ, да и не одному мн, что Ромео Монтекки входитъ во враждебный ему домъ, рискуя быть узнанымъ, только надвъ себ одну маску, тогда какъ въ текст есть весьма ясное указаніе на то, что онъ былъ въ костюм пилигрима, благодаря этому костюму, Тибальдъ могъ узнать его только по голосу. Разговаривая между собою на балу, любовники не разъ перебрасываются словомъ пилигримъ, Ромео[называетъ свои губы краснющимъ пилигримомъ, а Юлія дважды называетъ Ромео пилигримомъ. Выше было замчено, что сентиментальное вздыханіе по Розалинд было не боле, какъ фантастической мечтой, недостойной быть названной даже предверіемъ любви. Ромео обожалъ Розалинду, какъ вообще обожаютъ юноши, Юлію же онъ любилъ, какъ любитъ мужчина, — не только восторженно, но глубоко серьезно. Потому, чмъ боле будетъ въ любви Р. къ Розалинд дтскаго обожанія, тмъ сильне будетъ контрастъ съ его позднйшею любовью, ибо разница между ними такъ же велика, какъ между мечтою и дйствительностью,— точне между чувствомъ воображаемымъ я чувствомъ реальнымъ. Для исполнительницъ роли Юліи самое трудное — это выразить совершившееся подъ вліяніемъ любви быстрое превращеніе двочки въ женщину, въ первомъ дйствіи Юлія — это наивная, робкая и послушная двочка, которая никогда не думала о замужеств, а въ знаменитой сцен 4 акта, когда ей, всми оставленной, приходится опираться на саму себя,— передъ нами уже не двочка, а женщина и героиня. Эти два фазиса въ развитіи характера Юліи должны быть хорошо очерчены исполнительницей. Хотя роль кормилицы Юліи, какъ и вс рельефныя роли, кажутся легкими, но, въ сущности, хорошее исполненіе этой роли представляетъ немалыя трудности. Извстно, что лучшая исполнительница этой роли, г-жа Фридъ Блюмауеръ, много работала надъ этой ролью, пока не довела ее до высокой степени совершенства. Въ противоположность обыкновеннымъ исполнительницамъ этой роли, которыя являются передъ нами съ старческимъ гримомъ, г-жа Фридъ Блюмауеръ выходила на сцену еще далеко не старой женщиной, даже съ претензіями нравиться, что особенно раздражало Меркуціо, а такъ и должно было быть, ибо кормилица Джульеты должна быть приблизительно однихъ лтъ съ ея матерью. Въ проведеніи этой роли нмецкая артистка создала много нюансовъ, не подмченныхъ другими исполнительницами. Такъ, по словамъ видвшихъ г-жу Фридъ Блюмауеръ, у нея очень хорошо выходила та сцена перваго акта, когда синьора Капулетти, желая поговорить наедин съ Джульетой, проситъ кормилицу уйти. Уходя, она придала своему лицу такое выраженіе горькой и незаслуженной обиды, что госпожа поспшила вернуть ее назадъ, прибавивъ при этомъ:
Нмецкій критикъ Бульгауптъ, видвшій не разъ г-жу Фридъ Блюмауеръ, въ доказательство тонкой, филигранной отдлки ею роли кормилицы, ссылается, между прочимъ, на первую спену второго акта, въ которой кормилица, по приказанію синьоры Капулетти, трижды зоветъ Джульету, сидящую на балкон и разговаривавшую съ стоявшимъ внизу Ромео. Первый разъ она произноситъ слово синьора такимъ голосомъ, какимъ обыкновенно зовутъ, второй разъ она 80ветъ энергичне, съ легкимъ оттнкомъ порицанія, а въ третій — зоветъ уже совершенно разсерженнымъ голосомъ. Это, конечно, мелочи, но кто же не знаетъ, что игра
Но нтъ! Останься, впрочемъ,
Я вспомнила, что въ этомъ дл можешь
Подать совтъ.
великихъ артистовъ вся соткана изъ мелкихъ и тонкихъ нюансовъ, надъ которыми они много думали, и которые, взятые вмст, производятъ полную иллюзію.
Среди пьесъ Шекспира ‘Р. и Ю’. занимаетъ исключительное положеніе. Никогда Шекспиръ не создавалъ ничего боле свжаго, молодого, восторженнаго. Повидимому, его рукой водила сама любовь. Хотя впослдствіи Шекспиру приходилось еще не разъ изображать любовь и даже въ очень поэтическомъ свт, но въ его позднйшихъ произведеніяхъ мы не найдемъ того огня, упоенія и, въ особенности, той беззавтной вры въ вчность самого чувства, которая горитъ яркимъ свтомъ въ каждой строк ‘Р. и Ю.’ Все это, очевидно, исчезло у поэта съ его собственною молодостью.