Курс теории словесности Михаила Чистякова, Майков Валериан Николаевич, Год: 1847 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 7 минут(ы)

Майков В. Литературная критика

М., ‘Художественная литература’, 1985

КУРС ТЕОРИИ СЛОВЕСНОСТИ МИХАИЛА ЧИСТЯКОВА

Две части. Издание Кораблева и Сирякова.
Санктпетербург. 1847. В тип. Фишера. В 8-ю д. л. В 1-й части 238, во 11-й 288 стр.

Словесность как наука до сих пор еще находится в жалком положении. Между тем как все другие науки, утвержденные на известных основаниях, заботятся о том, чтоб постепенно наполнять истинным содержанием определенные им сферы, одна словесность должна еще отыскивать свои основания, измерять свою сферу, приобретать свое содержание. Разверните любой курс словесности: что вы там встретите? Несколько заимствований из логики, несколько сведений психологических и несколько страниц, собственно принадлежащих словесности, хотя законность этого собственного владения может быть оспориваема как сомнительная. Отчего же мы не видим подобного в других отраслях знания? Разве логика не общая принадлежность наук и состоит на откупу у словесности? Разве психология вертится около нее, как ее неизменный спутник? Геометрия и алгебра необходимо требуют знания арифметики,— однако ж арифметика не входит в курсы геометрии и алгебры как часть их содержания. Статистика тесно связана с историей и географией,— однако ж последние две науки излагаются и преподаются сами по себе, не пришиваясь, в виде особенных глав, к статистике. Причина такого соединения разнородных предметов заключается единственно в том, что словесность не знает еще определительно своего дела и за неимением собственного капитала пользуется чужим, на основании берегового права¹.

Критика словесных произведений служит вторым доказательством шаткого состояния словесности. Что такое критика вообще? Приложение правил науки или искусства к произведению этой науки или этого искусства. Что такое критика литературная? Приложение теории литературы к произведению литературному. Но у нас приложение чрезвычайно различно,— не по различию воззрений на один и тот же предмет,— различию, возможному при всей определительности научного содержания, а по незнанию, где и в чем это содержание. Большая часть аристархов или требуют больше надлежащего, или не требуют всего надлежащего. И как им требовать? У них нет истинной критической мерки, они ощупью отыскивают достоинства и недостатки словесных произведений, не дав себе отчета, в чем должны заключаться эти достоинства и что, следовательно, должно называть недостатком.

В последнее время начитанные и опытные преподаватели словесности пришли к тому заключению, что занятия их должны ограничиваться двумя предметами: обучением языку (сюда входят грамматика, ономатика и техника, то есть уменье владеть языком) и изложением истории литературы. Строгая же система того, что мы называем теорией красноречия и теорией поэзии, не возможна да и бесполезна для учащихся без знакомства с материалами, которые доставляет чтение литературных произведений. Теория красноречия и теория поэзии должны быть выводом истории литературы, изложенной не критически, а в порядке хронологическом. От этого у немцев, страстных охотников систематизировать, писать учебные руководства, мало руководств для теории произведений, относящихся к красноречию или к поэзии. От этого же, в гимназиях немецких, учители словесности не предлагают систематического изложения пиитики или прозаики, но читают с учениками Гомера, Шекспира, Шиллера и при разборе читанного объясняют теорию эпоса, драмы, лирической поэзии. Это самый полезный и самый естественный ход занятий: другого быть не должно. Г. Чистяков думает точно так же. Вот его слова на 90-й странице 1-й части: ‘Без истории теория не возможна, потому что история представляет предметы для наблюдения и соображения — явления, действия, первые материалы мысли, без теории история будет знанием поверхностным, мелочным, бездушным, потому что не будет вести ни к чему. Следовательно, только в соединении сведений исторических с теоретическими состоит то знание, которого ищет ум наш, знание полное, живое, потому что только тогда оно есть отражение действительности’. Мнение совершенно справедливое. Однако ж каким образом это мнение прилагается к делу? В книге того же автора, который так справедливо мыслит, есть теория и нет истории. Откуда же извлечена его теория или, лучше, какую пользу извлекут ученики из его теории, с которой знакомятся не чрез историю? Пусть желающий узнать теорию словесности прочтет эту умную книгу: он все-таки не узнает словесности. У нас до сих пор господствует теория красноречия и пиитика отвлеченные, которые излагают учение о свойствах красноречия и поэзии вообще, о родах того и другого, об ораторе и поэте. Но учения исторического, которое показало бы, как основные начала красноречия и поэзии в течение столетий у различных народов различно проявлялись и в каком виде существуют они теперь, в современной литературе,— такого учения у нас нет, между тем как оно-то и есть главное дело, между тем как абстрактная пиитика, абстрактная прозаика из него-то и должны выходить, между тем как в этом последовательном развитии словесных произведений и заключается истинный интерес науки, между тем как это движение родов и видов красноречия и поэзии и составляет, по нашему глубокому убеждению, настоящую теорию-того и другого…

Будем же говорить не о том, чему бы следовало быть, а о том, что есть. Отвлеченные, или абстрактные, наши курсы словесности можно разделить на три рода: чисто схоластические, с философским воззрением на предмет — и срединные, стоящие между первыми и вторыми в каком-то умилительном недоумении. Родоначальница и чистейшая представительница чисто схоластического изложения реторики (разумея под нею стилистику и теорию красноречия) и пиитики есть книга Кошанского!.. Междоумочные, или срединные, курсы словесности, принадлежа по духу и сердцу схоластике, хотят, однако ж, прикрыть себя новенькими взглядами, которые пристали им так же, как павлиньи перья пристали известной птице. Современники прошлого с ног до головы, они мечтают сделаться современниками настоящего движения идей,— точь-в-точь без-власые и беззубые старички, воображающие себя кудрявыми юношами. Но старость изменяет им на каждом шагу: они хотят затянуть модную песню и дребезжащим, разбитым голосом поют: ‘Всех цветочков боле’², заговорят о Пушкине и кончат вздохом о Хераскове, начнут за здравие, а сведут за упокой. К таким курсам принадлежат учебники гг. Греча, Георгиевского и Плаксина…³ Курсов третьего разряда, то есть с философским изложением предмета, мы знаем только два: И. Давыдова и г. Чистякова. Первый, по содержанию и объему своему и форме изложения, назначен для университетских лекций, последний более пригоден для гимназий. Само собою разумеется, что их не следует смешивать с первыми двумя отделами, к которым они состоят в отношении противоположности. О курсе г. Давыдова мы уже говорили несколько раз в нашем журнале⁴, отдавая ему должное: теперь обращаемся к курсу г. Чистякова.

Г. Чистяков известен переводом ‘Эстетики’ Бахмана и ‘Очерком теории изящной словесности’⁵, в котором умно и определительно изложены законы изящного вообще и законы изящного в поэзии. Новый его труд принадлежит к числу дельных и умных. В авторе виден человек мыслящий, который все явления словесные подводит под законы,— который ни одного слова не говорит без достаточного основания и который, при изяществе ученого изложения, умеет быть математически точным и верным своему взгляду. Его книгой должны воспользоваться гг. преподаватели для своих уроков в гимназиях и других учебных заведениях. Другого, лучшего руководства для этой цели нет. Первую часть ‘Курса’ можно назвать вступительной, предварительной. В ней содержатся три отдела: сведения психологические, сведения логические и краткое изложение эстетики. Допущение в теорию словесности сведений двух первых родов объясняется и оправдывается тем, что психология не проходится у нас особенно, а логика проходится иногда очень поверхностно. Понятия эстетические суть не что иное, как прежде изданный ‘Очерк теории изящной словесности’, о котором мы упоминали. Вторая часть, или собственно наука о словесности, разделяется также на три отдела: в первом изложена теория изящной речи (стилистика, или, как ее называют еще некоторые, реторика), во втором — теория красноречия, в третьем — теория поэзии.

Но чем умнее книга, тем большего хочется от нее требовать, и каждое неисполненное требование становится, в такой книге и у такого автора, недостатком. Главный недостаток ‘Курса словесности’, как мы уже видели, состоит в том, что он принадлежит к числу абстрактных, или отвлеченных, а не исторических. Но и как отвлеченный, он слишком сжат, теория не развита с надлежащею подробностью: вот второй недостаток, наиболее ощутительный в последних двух отделах второй части.— в изложении теории красноречия и теории поэзии. Хотя и на немецком языке нет удовлетворительных курсов прозаики и пиитики, но автор должен бы был воспользоваться различными монографиями, которых выходит в Германии так много и которые так подробно развивают теорию и историю каждого поэтического рода и каждого рода красноречия. Анализ драм Шекспира дал бы ему прекрасные материалы для драмы, разбор многих эпических произведений (например, разбор ‘Германа и Доротеи’ Гёте в сочинениях В. Гумбольдта⁶) сделал бы то же самое для поэзии эпической. В немецких альманахах, каждый год являющихся в значительном количестве, легко найти историческое изложение элегии, оды и других стихотворений лирических, а отсюда, то есть из показания исторического хода, легко бы можно было вывести и теорию. Впрочем, пересматривая цитаты книги, мы увидели, что автор почему-то не благоволит к немецким ученым и чаще обращается к французам, плохим филологам и плохим эстетикам. Даже при изложении законов языка, предмете, наиболее обработанном германскими учеными, есть ссылки на Шатобриана, Мальтбрёна, потом на Эдвардса, Блера, Врангеля, и нет ни Беккера, ни Гумбольдта, ни Гримма. Говоря об аллегории, автор свидетельствуется Лемьером и Вольнеем, в общих замечаниях о переносных выражениях указывает на Дюмарсе. Психологию и логику, науки по преимуществу германские, автор тоже отдал французам и частию англичанам — Бюффону, Дюгальду-Стюарту, Фредерику Кювье, Араго, Гарнье, Сегюру, Вимону, Рейду, Аддиссону, Монтаню, Дежерандо и проч., и проч. В этом полагаем мы третий недостаток. Наконец, если уж пошла речь о недостатках, мы недовольны (в одном только отношении) самим выражением автора. Конечно, речь его не только хороша, но и изящна, однако ж это изящество не совсем уместно в учебной книге в труде дидактическом: оно отвлекает внимание от главного дела — от мысли и — волей или неволей — принуждает автора дать лишнее место словам. Вообще же книга г. Чистякова принадлежит к числу весьма приятных и полезных явлений в русской учебной литературе. Желательно было бы, чтоб автор к этим двум частям своего труда присоединил поскорее третью, именно историю русской литературы.

ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые — ОЗ, 1847, т. LIII, No 7, отд. VI, с. 22—24.

В ‘Отечественных записках’ Майков уделял постоянное внимание разбору учебных пособий по истории русской литературы (см. статью о книжке В. Аскоченского), теории словесности, риторике, грамматике (см. замечания в рецензии на издание сочинений Ломоносова, см. также в изд. 1891—рецензии на ‘Руководство к изучению истории русской литературы’ В. Плаксина, на сочинения К. Горегляд-Выласского ‘О даре слова, или словоизъяснительности’, К. Зеленецкого ‘Исследование о риторике’). Майков подвергал резкой критике господство в этих пособиях устарелых взглядов на литературу и стилистику, попытки эклектически соединить отсталые взгляды на литературу с механически усвоенными обрывками отдельных положений современной литературной критики. Он продолжил в данном случае одну из линий критической деятельности Белинского (см., например, рецензию Белинского (1845) на популярный тогда курс ‘Общей реторики’ Н. Кошанского).

В целом положительный отзыв на ‘Курс теории словесности’ М. Б. Чистякова, товарища Белинского по университету, составляет в этом ряду исключение. Впрочем, в том же томе ОЗ в отделе библиографии No 7 была помещена резко отрицательная рецензия Майкова на другое школьное пособие Чистякова (‘Практическое руководство к постепенному упражнению в сочинении’, см. ее в изд. 1891, с. 465—473).

¹ Береговое право — право приморских жителей присваивать часть спасаемых ими при кораблекрушениях товаров и вещей.

² Начальная строка ‘Песни’ И. И. Дмитриева (1794).

³ См. примеч. 10 к статье ‘Краткое начертание истории русской литературы…’, с. 354.

⁴ На ‘Чтения о словесности. Курс 4’ И. И. Давыдова в ОЗ (1843, т. XXIX, No

была рецензия А. Д. Галахова.

⁵ ‘Всеобщее начертание теории искусств’ К- Ф. Бахмана вышло в переводе М. Б. Чистякова (чч. I—II. М., 1832).— Книга Чистякова ‘Очерк теории изящной словесности’ издана в Петербурге в 1842 г.

⁶ Статья В. Гумбольдта ‘О ‘Германе и Доротее’ Гете’, одна из основных его работ по эстетике, появилась в 1799 г.

КУРС ТЕОРИИ СЛОВЕСНОСТИ МИХАИЛА ЧИСТЯКОВА

ПРИМЕЧАНИЯ

Читайте также: