Александра Сизова.
Князь Вячко
1206-1224.
Историческая повесть.
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
V.
V.
VI.
VI.
VII.
VII.
VIII.
VIII.
IX.
IX.
Князь Вячко. 1206-1224, Сизова Александра Константиновна, Год: 1900
Время на прочтение: 17 минут(ы)
Маленькая быстрая речка Полоча вливает с шумом свои мутные, илистые волны в широкую, светлую Западную Двину. На ее крутом берегу лежат десятки сосен-великанов, лежат они в беспорядке, точно ураган прошел здесь, безжалостно свалил громадные деревья, свалил — да так и побросал на произвол. Но чуть забрезжит зорька, еще задолго до того, как позолотит восходящее солнце верхушки деревьев, — оживет тихий лес, далеко раздадутся удары топора, и подрубленные сосны, уложенные рядом и крепко связанные веревками в плоты, будут спущены в реку. Много бревен уже сплавили полочане, — надо торопиться, пока богата водами и судоходна Двина. По всему лесу на берегу набито видимо-невидимо тропинок, даже от большого дома князя Полоцкого, правившего Друцким уделом, ведет сюда еле приметная дорожка. По ней тихо и осторожно спускаются два юноши. Старший часто останавливается, удаляется в глубь: то нарвет молодого щавеля, то залюбуется пушистой белкой. Младший сосредоточенно смотрит вперед. Взгляд его суров, на его смелом, открытом лице только изредка появляется снисходительная улыбка, а на лбу то и дело образуется складка от неотвязчивых, тяжелых дум.
Подойдя довольно близко к работавшим, младший — Вячко приставил руку ко рту и искусно засвистал.
Такой же свист, только еще более пронзительный, тотчас ответил ему.
— Бог помочь, молодцы! старайтесь, — сказал пришедший князь.
— Спасибо, княже, спасибо! Рады услужить твоему здоровью — без устали работаем… Почитай совсем сладили…
Вячко подошел к работавшим и с видом знатока осмотрел строившуюся лодку. Потом он обратился к брату и одному из молодых работников.
— Пойдем, ребята, поглядим на сокровище!.. Пустимся в путь так, без мечей, будем, что пряхи на печи… Василько да ты, Воинко, идем, что ли!
С полверсты они отошли от берега вглубь леса: шли зигзагами и врассыпную, чтобы не набить тропки, подошли к куче хворосту, кое-как набросанного.
Все трое бросились быстро снимать его и открыли небольшую, но глубокую яму, где хранились отборные, дорогие, блестящие мечи. Вячко вынул самый большой, с великолепной золотой чеканкой, и ловко помахал слишком тяжелым для него мечом.
— Надо руку набить, — сказал юноша и вложил свое сокровище опять в ножны.
— Скоро, видно, в путь, князь? Отрясем прах от ног… Житье теперь чужакам, а своим-то приходится улепетывать… Эх! эх! — грустно сказал Воинко, усердно закладывая опять яму хворостом.
Василько сгреб сухих листьев и притрусил ими поверх. Вячко прислушивался: он уловил торопливые шаги и треск веток.
— Кто тут? Батюшки! кто тут? — услыхал он старческий испуганный голос.
— Эх, опоздал ты старина: мы тут-как-тут подвернулись да и унесли твои сокровища, — говорил смеясь Воинко, стоя на хворосте и утаптывая его.
Старик приставил к глазам руку и, подойдя совсем близко, рассматривал пришедших.
— Да никак, это ты, князь Вячко? А я, было, перетрусил… Думаю, видно, по-давишнему, эти самые, — ну как их там, прости Господи, ну их! — должно, поморяне опять сюда заглянули.
— Разве слуги моей мачехи проведали о нашем убежище?
— Видно, проведали, князь, — как же, не проведать! Ведь недаром Святохна за ведьму слывет. Давеча пришли это двое и, словно псы какие, так вот снуют и вынюхивают, а у меня ажно сердце так вот и колотится, так вот и разрывается, а я, знай, лапти плету, — хитер ведь я! даром, что стар! — плету да на них сбоку и поглядываю.
— Уж не догадались ли они, что мы затеваем?.. Медлить теперь не приходится, — беды наживешь!
— Разумно говоришь, князь, — сказал Воинко: — надо нам бежать, коли пронюхали супостаты.
— Да и я говорю, князь, пронюхали! пронюхали! Давеча, бормочат это скоро-скоро, а сами все тут, знай, шагают. Как вот подошли сюда, так вынули это ножик, и один что-то все зарубал вон там на сосне, а сбоку, нет-нет, да на меня и глянет, а глаза-то этакие круглые, право, ни дать, ни взять, как у совы!
Вячко внимательно посмотрел на знак и, смерив высоту от земли, пошел в лес и сделал подобные же знаки на нескольких соснах, а с первой быстро содрал кору сверху до низу.
— Теперь перенесем хворост подалее, а тут покроем мохом да листьями, а ты старина, быстро перекочуй!.. Вот так, — теперь хорошо!
Послышался лошадиный топот и громкий разговор.
Все попрятались в самую чащу леса, а старик зажег кору и улегся близь кучи хвороста. Подъехавшие всадники были очень довольны, что сторож, повидимому, крепко спит.
Поздно вечером возвратились сыновья полоцкого князя Бориса Давидовича к себе домой. Все семейство отца было в сборе, и до прихода юношей Святохна жаловалась на них мужу. Рассерженный князь встретил вошедших сыновей очень грозно:
— Беспутные, дрянные мальчишки! Так-то вы любите отца! так-то бережете старика! Как злодеи лютые, ковы куете на погибель родителя!
Святохна быстро подошла к Вячко и загородила его собою. Борис Давидович удивился.
— Не брани дорогого моего сына, не брани Вячко, Борис, — он очень молод, он раскается, он уже и теперь раскаивается. — Так, Вячко, так? Дай обнять тебя и прижать к моему сердцу, сын мой!
Юноша чувствовал притворство и был возмущен, он уклонился от объятий и с отвращением отошел от мачехи, а та вдруг громко заплакала. За ней разревелся маленький сын ее Войцех, а приехавшие с ней поморяне сердито ворчали.
— Мы должны глядеть, как оскорбляют нашу княгиню, дочь сильного князя Поморянского! Да, будь здесь Казимир, он сумел бы защитить дочь свою от своевольных буянов, мальчишек!
Борис Давидович гневно смотрел на сына. Все ждали, что будет дальше. Святохна громко рыдала.
Князь сильно покраснел, схватил сына за плечи и вытолкнул его за дверь.
— Так ему и следует! по делом грубияну! — вырвалось у довольных поморян.
Вслед за выгнанным молодым князем вышли старик-тысяцкий и ключник Добрыня. На дворе шел сильный дождь и было очень темно. Василько прижался в угол и тихо стоял, забытый всеми. Он видел, как отец обнял Святохну, слышал, как он обещал ей сурово расправиться с непокорными сыновьями.
— Святохна, голубка, не плачь! не плачь! утешься! — гляди, какие янтари! — И Борис Давидович торопливо отпер сундук покойной своей жены и подал княгине те самые крупные янтари, которые Василько привык видеть на шее своей матери. Святохна нехотя протянула за ними руку, а сама внимательно разглядывала все находящееся в сундуке.
— Какие блестящие камни! Вот бы мне такие!
И множество драгоценностей передал князь утешившейся жене. Василько осторожно вышел и грустный отправился к брату. А торжествующая княгиня весело пошла в свою опочивальню. Там она отворила сундуки и, бережно обертывая подарки в куски дорогой ткани, уложила их вместе с другими сокровищами.
Когда пришел муж, она была необыкновенно ласкова с ним и все просила его защитить ее от злых пасынков.
— Отправь их на чужбину, хороший мой, — заживем мы тогда спокойно!
— Подумаю об этом, Святохна! Пусть бы они сами пожелали, а я мешать не стану.
Довольная княгиня решила, что ее желание непременно исполнится, что неразумных юношей она выживет, и тогда все будет принадлежать безраздельно ее родному детищу, ненаглядному Войцеху.
Борис Давидович остался один, и ему было приятно от ласк любимой жены. Но вот он вспоминает, чем выражена была ее благодарность и что он почти обещал.
— Удалить сыновей, выгнать Вячко и Василько, заставить их скитаться бесприютными сиротами!.. — Князь содрогнулся от этих мыслей и задумался. Давно ли он только и желал, чтобы сыновья окрепли и стали ему надежными помощниками?
— Вячко будет настоящим воином, — гордиться буду им, — говорил часто князь.
В эту минуту тихо скрипнула дверь и в комнату вошел любимец его, тысяцкий Симеон. Посмотрел князь на старика и заметил, что он чем-то сильно огорчен. Лицо его даже осунулось и потемнело.
— Прогнал, княже, ты наших слетышей с родного гнезда, — сказал печально вошедший, остановившись у дверей.
— Ты опять принялся ворчать, старина! — ласково, заискивающе сказал князь, избегая смотреть в глаза тысяцкому.
— Отпусти, княже, лучше сыновей твоих на чужую сторону, — опять проговорил Симеон так же грустно.
— Вздор надумал, глупости болтаешь, старина! Плохо будет птенцам на чужой сторонке, — молоды, не оперились, желтоносики.
— Оно, конечно, молоды, не окрепли, до коли места нет в родном гнезде, коли неприютно, холодно стало…
— Почему неприютно? вздор! Своевольны стали, избаловались, — вот ты что скажи!
— Нет, княже, не избаловались, а и нам всем больно было глядеть, как ты в угоду другой занапрасно выталкиваешь и бьешь свое рождение.
Насупился Борис, а ничего сказать против старика не может, чувствует, что правду говорит преданный ему Симеон, он знает, что мачеха не любит пасынков, а сам вступиться за них не хочет.
— Твои дети от мачехи зло, ох, как зло страждут! Ты, их родной отец, им больше не заступник, — отпусти их лучше с миром и с отцовским благословением.
Князь мысленно соглашался со стариком, но только молчал.
Княгиня знала, что неизменный друг ее пасынков говорит с ее мужем один на один, а потому, позвав приближенных поморян, она с криком и плачем ворвалась к нему.
— Защити, сделай милость! защити нас несчастных!
И она бросилась на колени перед князем.
— Что с тобой? Встань, княгиня! — говорил недовольно Борис Давидович, подымая жену.
— Горько сгибнуть от руки злодеев, — причитала она, все продолжая плакать.
Князь растерянно посмотрел на Симеона.
— Не выдай жену, государь! не выдай малютку извергам! Коли не можешь нас защитить, то лучше отпусти по-добру, по-здорову, восвояси, — крикнули в один голос пришедшие с княгиней поморяне.
— Что случилось? В толк ничего не возьму — о чем кричите? какие враги? — с раздражением спрашивал князь.
— Да вот, видишь ли, — заговорила Святохна, — мы поперек горла твоим наследникам стали, — извести нас хотят…
— Да, князь, извести нас хотят, — опять подхватили пришедшие с княгиней: — недаром они мечи твои снесли да попрятали в яму. Кликнут клич — и перережут нас, как баранов.
— Слышишь, слышишь? — кричала Святохна, — нас перережут!
— Симеон, скажи, что такое они говорят? — спрашивал сильно растерявшийся Борис Давидович.
— Дозволь, князь, привести сюда твоих сыновей: коли все правда, пусть ответ держат! — сказал тысяцкий, идя к двери.
— Постой! не клич их! не смей! Я говорю, не смей! Нечего их слушать, — мало ли что они наплетут! Неужто, нет мне веры, мне, Святохне, и вот этим поморянам?
Но тысяцкий Симеон, не дослушав ее речи, быстро вышел и сейчас же вернулся с Василько и Вячко.
Молодые люди вошли в комнату к отцу, Василько заметно трусил и робко остановился у самых дверей, Вячко смело, вызывающе посмотрел на всех и шагнул вперед.
— Отец! ты требовал меня к ответу, — ну вот, я здесь, — допрашивай!
— Чего допрашавай? что тут допрашивать? — вмешалась Святохна, — Нечего время попусту терять, да с тобой лясы точить. Трепещи, злодей, — открыты твои козни!
Борис Давидович смущенно смотрел то на сына, то на жену, он, видимо, не знал, как поступить. Взглянул он и на тысяцкого, который, понуря голову, стоял возле юноши.
— Отец! за что ты гневаешься? Спроси меня, — я готов очистить себя от злых наветов. В чем моя вина?
— Как смел ты, непокорный, лукавый сын, замышлять погибель твоего семейства? Отвечай! — прокричал князь необыкновенно громко, стараясь не глядеть на стоявшего перед ним сына.
— Кто смел обвинять меня в этом? Я не баба и не прощу обидчику. Ты меня, батюшка, сам называл воином и учил стоять за себя. Допроси лучше, где твое все оружие? куда девались твои и мои мечи, секиры, дротики? Твои сундуки давно уже пусты…
— Лжешь, негодяй, лжешь! Слышите, слышите все, что он говорит? — закричала княгиня! сильно побледнев.
— Подожди, уж не мешай ему говорить! Мы затем его призвали, чтобы послушать. Говори, Вячко!
— Помнишь, батюшка, мы часто с Василько любовались твоим красивым блестящим мечом? Ты говорил, что он будет нашим защитником, коли мы научимся хорошо владеть им. Вот раз я нечаянно услыхал такой разговор мачехи с теми вот двумя…
Святохна заметалась и, не помня себя, кричала:
— Борис, прошу тебя, умоляю, заставь его замолчать! Слышишь? Молчи сейчас, негодный, а то я расправлюсь с тобой…
— Мы позвали его сюда, чтобы выслушать, — я хочу знать правду. Говори все, сын мой, — я слушаю тебя.
— Не надо, не хотим слушать! — кричали поморяне.
Вячко вспыхнул, сверкнул глазами и грозно посмотрел на них.
— Так, дорогой князь! — слышал он шепот тысяцкого.
— Она говорит вот тем двум: ‘слушайте, надо похитить оружие! Отец припас сыновьям дорогие мечи, секиры, — я украду ключи от сундуков, а вы опустошите их. Отец в гневе выгонит пасынков, они хватятся мечей, а их не будет. Немного тогда натворит Вячко со своею смелостью, да с голыми руками’…
— Дальше говори, сын мой, не бойся никого, — я твой защитник! — И князь с любовью смотрел на стоявшего перед ним сына.
— У меня, батюшка, как и у всякого, есть любимые товарищи — удальцы, я собрал их и рассказал, что слышал. Позови их к допросу, — они люди смелые!
— Отчего ты, сын мой, тогда же не сказам мне об этом? — с легким упреком спросил Борис Давидович.
— Отчего? отчего? Да оттого, отец, что ты давно уже со мной не говоришь, а только бранишь. Понял я, что должен сам всем орудовать: защищать и себя и брата.
— Как же ты поступил?
— Мы долго поджидали, да и подстерегли похитителей. Они ограбили твои сундуки, а мы на них напали. Их было много, очень много, но мы не таковские — не сробели: с одними только дубинками мы заставили их бежать. До поры, до времени мы все попрятали в надежном месте. Пойдем, батюшка, — я тебе укажу.
— Наряди, Симеон, стражу и отдай ее в распопоряжение Вячко. Доволен ты, сын мой?
Вячко и Василько смело подошли к отцу. Один из поморян заступил было им дорогу, тогда младший князь выпрямился и гордо заметил нахалу:
— Ты, видно, уже забыл старое? У тебя память больно плоха! Ни себя, ни другого я не дам в обиду. Отец, гляди! вот этого молодца я недавно проучил, да видно, ему мало! Он ни за что чуть не убил слепого старика.
Святохна, хлопнув дверью, быстро вышла, а за нею, ворча под нос последовали и другие поморяне.
На том самом месте, где строились суда, на берегу Полочи, при впадении ее в Западную Двину, собралось сегодня необыкновенно много народу. Тут был сам князь Борис Давидович с женой и сыном: все провожали Василько и Вячко. Прощание было трогательное, у многих навертывались даже слезы. Вячко сосредоточенно распоряжался всем, обдумывая каждое приказание, не забывая никакой мелочи.
С князьями отправлялись в путь многие молодые люди, они бодро ехали с Вячко, надеясь прославиться и только тогда вернуться во-свояси.
— Пора нам стать настоящими воинами, а не отроками, — слышалось среди них.
Большая, неуклюжая лодка стояла уже совсем нагруженная тяжелыми луками, длинными копьями, щитами, стальными мечами и секирами. Юноши имели еще при себе легкие дротики для стрельбы.
Показались солнечные лучи, подул попутный ветер, — все перекрестились и начали прощаться. Долго на берегу еще стояли провожавшие, глядя на отплывающих. Вячко громко отдавал приказания, и все охотно слушались его. Он стал еще серьезнее, старше. Василько обертывался по сторонам и мысленно прощался с знакомыми, любимыми местами, тогда как младший брат внимательно глядел вперед и крепко сжимал рукоятку меча, который с этих пор будет его надежным спутником.
Князь на корме твердо правил рулем. Вот уже Полоцк совсем скрылся из глаз: лодки въехали в лес, где стало прохладнее. Двигались медленно, — торопиться было некуда. В первые дни пути места все еще были хорошо знакомые. Но вот родной город остался далеко сзади, впереди открывались все новые и новые виды. Вячко смотрел по сторонам, и ничто не ускользало от его внимания. Он стремился вперед и вперед, его манила эта даль, ему грезились там, за этими темными лесами невиданные люди и страны.
Спутники его сильно нуждались в отдыхе, — и Вячко объявил привал.
Солнце зашло, в воздухе стало сыро. Длинные тени деревьев тянулись по меховым кочкам. Лунный свет пестрил лесные поляны белыми пятнами. Вячко встал и направился в лес. Идти было очень приятно, хотелось размять ноги после долгого сиденья в лодке. Вот ему чудится отблеск стоячей воды — он идет отыскивать озеро. Но что это? чудная мягкая трава, на которой так бы и уснул. Повсюду глубокая тишина. С каждым шагом лес становится гуще, непроходимее, тени от деревьев все темнее, теплый порывистый ветер, доносит одуряющий запах цветов. Хорошо идти, — одна поляна пригляднее другой. Заря уже занимается. Вячко облюбовал чистую дубовую рощу, разослал на землю свое корзно [род плаща] и прилег отдохнуть.
Князь, сам того не зная, забрел в заповедную священную рощу язычников-латышей. Он так был рад раскинуться на густой мягкой траве. Чтобы защитить себя от укусов комаров и мошкары, он закурил из сосновых шишек маленький костер. Синеватый дымок то высоко подымался струйкой кверху, то стлался внизу. Усталый князь скоро заснул, и во сне все казалось ему, что он тихо качается в лодке. Вдруг потемнела река и точно ожила. ‘Что это — камни?’ — думает князь, вглядываясь в какие-то круглые предметы. Нет! это все человеческие головы. Что им надо? о чем молят их искривленные страданиями рты. Вот, вот и руки с мольбою подымаются кверху, они хватаются за край его лодки и сильно раскачивают, накреняют. Вот она зачерпнула воды. ‘Спасти их! надо спасти их, во что бы то ни стало’, — думает Вячко и вытаскивает кого за волосы, кого за руки, почти всем помогает взобраться в лодку. Там теперь куча народа, и все медленно идут ко дну, платье на Вячко сильно смокло, он ощущает пронизывающий холод и просыпается. Он слышит тот же рев, который преследовал его и во сне. Толпы незнакомого народа приближаются к нему, восходящее солнце прорезало тьму золотыми лучами и ярко осветило светлую одежду пришедших и их сердитые, возбужденные лица. Они с угрожающим криком наступают на него все настойчивее, все ближе. Впереди какой-то старик, опоясанный широким белым кушаком, машет кривым жезлом и сдерживает их ярость. Опомнившись от испуга, князь старался понять, о чем шла речь.
— Перкунос! Перкунос! Перкунос! — выкрикивал жрец, а за ним кричали все:
— Перкунос гневается! Перкунос, дедушка! умилосердись, старина!
— Жертвы Перкунос требует! жертвы! — торжественно заявляет предводитель, оборачиваясь к толпе.
Вячко удивленно смотрит, протирает глаза, всматривается и ничего не понимает. У одного в руках черный петух, — он его высоко подымает кверху, другой на веревке тащит маленького черного козленка. И петух и козленок кричат изо всех сил. Слышится в нескольких местах визг поросенка. Один юноша размахивает белым хлебом, похожим на змею. Все кричат оглушительно громко.
— Перкунос! Перкунос! Перкунос.
— Потримнос! Потримнос! — и призывая бога земли, они падают ниц.
Вячко хватился оружия, но не нашел его, а с ужасом увидал в руках незнакомцев. Они показывали его один другому, любовались им, вынимали из ножен, вытирали полой своего платья.
Жрец приблизился к испуганному князю и, произнося громко непонятные заклинания, начал водить над ним жезлом, а подвластные ему латыши усердно призывали Пекальса, бога преисподней, и, указывая на Вячко, требовали принесения его в жертву. Дерзкий чужак жестоко оскорбил их богов: расположиться в их священной роще и даже заснуть у самого священного дуба, высечь тут же огонь и этим огнем закурить костер — это такие преступления, что умилостивить разгневанных богов можно только приношением оскорбителя им в жертву. Вячко понял свое безвыходное положение: одному, да еще обезоруженному, бороться против ожесточенной толпы — немыслимо. Надо что-нибудь придумать. Вот он быстро приставляет руку ко рту, и громко, отчаянно свистит. Нападавшие на минуту смутились, остановились и переглянулись между собой: старик жрец даже немного струсил Он внимательно доглядел на свою жертву и его изумило бесстрашие юноши. Князь прислушивался к ответному свисту, но нет, ничего не слыхать, только где-то далеко грустно закуковала кукушка. Он опять засвистал еще громче, еще пронзительнее, и вдали послышался тихий едва уловимый звук. Сердце радостно забилось у князя, но сейчас же и замерло. То была песня далекого, далекого соловья. Латыши, по приказанию жреца, крепко привязали пленника к дубу, намереваясь его тут же убить и сжечь на костре. Прежде всего они набрали, хворосту и разложили костер, потом жрец долго точил нож, неприятный лязг которого заглушался громким пением. Потом зарезали петуха и стали жечь его на двух палках с тем, чтобы узнать волю Перкуноса по тому, куда упадет мясо жертвы.
Водворилась тишина, пение прекратилось, все стояли торжественно подняв к небу руки.
Жарившийся петух скрылся с глаз и застлался синим дымом, правая палка сгорела раньше, и мясо упала направо, в самую середину костра.
Недоумение изобразилось на лице жреца.
Вдруг вдали послышался тихий удар грома, скорее ласковый, чем грозный.
— Перкунос милостив! Перкунос-дедушка не гневается! Перкунос не оскорблен!
Лица окружающих Вячко стали добродушнее, и у него появилась слабая надежда на спасение.
— Узнай волю Перкуноса! волю Перкуноса! — кричала толпа.
К старику-вайделоту (жрецу) нанесли много щеп, он медленно перебрал их и на одной сделал знак ножом, а все остальные кинул прямо в огонь. Над оставшейся щепкой он произносил какие-то заклинания и, торжественно подняв ее кверху, ловко бросил через костер. Потом медленно обошел вокруг и, подойдя к щепке, стал ее рассматривать.
— Сторона жизни! — объявил он.
Теперь все с уважением и даже некоторым страхом обступили привязанного к дереву незнакомца, который совсем ободрился. Латыши осматривали его богатую одежду, трогали тяжелый золотой крест, висевший у него на шее, и решили, что это не простой человек, а по всему видно, что любимец Перкуноса. Торопились отвязать Вячко и вернуть ему отнятый меч. Даже жрец увидал в нем высшее существо и кланялся ему. Освобожденный князь опять пронзительно свистнул, и на этот раз отдаленный свист был ему ответом.
— Будь нашим кунигасом (князем)! Ты теперь наш кунигас! — кричали между тем латыши, кланяясь Вячко. Они посадили его на носилки и высоко подняли над головами. Затем подвели вороного коня, на которого он ловко вскочил.
— Спаси нас, защити! ты могущественнее наших притеснителей! Мы будем твоими самыми преданными слугами, только не выдавай нас немцам. Дома наши разорены, мы с женами, детьми скитаемся и укрываемся подобно зверям, по лесам, — объяснял знаками жрец.
Вячко посмотрел на их покорные лица и, тронутый доверием, приподнялся на коне, перекрестился, вынул свой меч, поцеловал его и торжественно обещал защищать их до последней капли крови.
Оставшиеся у реки вначале не беспокоились об ушедшем князе, часть их устроилась на берегу и, наловив рыбы, принялась готовить кушанье, а другие расположились отдохнуть. Когда длинный день приходил к концу, а Вячко все не возвращался, у многих явилась испугавшая их мысль: а ну, как он и совсем не вернется? К вечеру все разбрелись по лесу и громко звали князя, прислушиваясь, не слыхать ли его свиста, и только когда наступила ночь, решили соснуть, чтобы на завтра опять продолжать поиски. На рассвете послышался вдали как-будто сильный всплеск воды, точно очень большая рыба выскакивала и опять с шумом погружалась в воду. Василько проснулся и тихо пошел посмотреть, чтобы это могло быть?
На противоположном берегу в кустах он заметил несколько человеческих фигур, собиравшихся купаться. Часть их уже была в воде, а другая проделывала что-то на берегу. Видит Василько, что они несут изображение креста и далеко бросают его в воду, а затем быстро снимают с себя рубашки и с отвращением кидают их туда же. С криками плывут они и длинными палками стараются утопить свои одежды в водах Двины. Проделав все это, человека четыре быстро вышли из реки и, осмотревшись вокруг, стали весело надевать новую одежду. В эту минуту полочане тихо подкрались к ним и окружили их.
— Кто вы такие и что тут делаете?
Ливы [одно из племен финского происхождения, населяющих прежнюю Ливонию, ныне Прибалтийский край] — это были они — перепугались, пали на колени и целовали землю в знак покорности.
— Простите! не губите! — молили они. — Нас заставили креститься, а теперь мы омылись в реке. Мы не хотим креститься, — этим мы подпадаем под власть жестоких своих врагов!
Забрав их с собой, все отправились на поиски Вячко, и только к вечеру донесся до них его призывной свист. Тогда обрадовавшись, все пошли по тому направлению, откуда он слышался. Вскоре свист повторился, но уже ближе и явственнее, различились голоса.
— Вячко не один! — удивленно говорили искавшие. Слышите, слышите? точно много голосов, радостный крик большой толпы!
Подходя, они все больше и больше недоумевали. Вячко сидел на вороном коне, белый кушак вайделоста красовался на нем, сам старик жрец вел под уздцы лошадь и нес жезл. Пришедшие с полочанами ливы тотчас в страхе пали на землю и боялись даже смотреть на князя, считая его за высшее существо.
— Прими нас под свою защиту! — молили они.
Латыши утвердились в мысли, что найденный ими человек очень могуществен, и теперь власть молодого князя упрочилась навсегда. Узнав, что он сын полоцкого князя, они объявили себя его данниками.
Долго искал места новый кунигас, чтобы воздвигнуть надежное укрепление, наконец остановился на Кукейнонских высотах, на правом берегу Двины. Там выстроили замок, вырыли вокруг него глубокий ров, а затем насыпав земляной вал, обвели бревенчатой стеной с зубчатыми башнями по углам. Рыцари удивились, завидя грозное укрепление неприятеля. Засевший в Кукейносе князь деятельно готовился к обороне и неутомимо наблюдал за окрестностями.
В Полоцке старые бояре издали следили за молодыми князьями и все приходившие о них вести спешили передать князю Борису Давидовичу. Со времени отъезда княжичей еще тяжелее жилось верным друзьям их на родине.
Теперь Святохна не стеснялась ничем: предоставила поморянам все высшие чины и доходы и отдала им всю страну в управление. Подавленные горем, часто вздыхали полочане о молодых князьях, сожалел и князь, что отпустил сыновей.
— Надо непременно вернуть их, как можно скорее вернуть! Напишу им грамотку, — пусть пожалеют старика-отца… Вячко у меня правой рукой будет.
Неприятно морщилась Святохна при этих словах и все придумывала, как бы помешать возвращению пасынков.
Борис Давидович день ото дня все чаще толкует о посылке письма, наконец, он снаряжает двух послов. Люди, преданные княгине, догоняют их и тайно похищают у них княжескую грамотку.
— Что вы теперь наделали? — говорят им. — Не сдобровать вам, — головой поплатитесь за оплошность!
Мечутся несчастные посланцы и не могут придумать, как беду поправить.
— Ступайте к матушке-княгине: она вас выручит и вашему горю поможет.
Легковерные полочане следуют совету и направляются к Святохне. После долгого совещания они выходят от нее довольные, с другой грамоткой в руках и с полными карманами золота.
— Вот мы каковы! — говорят они, высоко подымая головы.
Княгиня устроила большой пир, на который пригласила мужа и своих друзей. На пиру было богатое угощение, самые дорогие вина и хмельная брага любезно подносились ею гостям. Пировали до поздней ночи, все угостились на славу, до пьяна напились, князь Борис совсем опьянел и сладко дремал!
Гости и сама хозяйка притихли вдруг, точно ждали чего-то.
Дверь с шумом распахнулась, и на пороге показались два молодца, что были отправлены с письмами к молодым князьям. Они тотчас упали на колени и начали кричать, махая над головой подложными грамотками.
— Что такое? — вздрогнув спросил князь, — что вам надо?
— С повинными головами к тебе, батюшка-князь! Каемся в вине своей! совесть зазрила!
Святохна с притворным ужасом выхватывает одно из писем, вскрывает и начинает читать. Борис Давидович старается вслушаться, видит, что жена становится все более гневной по мере чтения, окружающие кричат, машут на кого-то грозно руками, он бессильно склоняет голову и беспомощно смотрит на всех. Какие-то страшные слова схватывает он на лету:
— Козни! убийство! приезжайте!
— Слушай и пойми! — кричит на него жена. — Слушай внимательно и пойми! Вот до чего ты довел нас! вот что замышляют твои милые сынки!
— Чьи это письма? кто призывает их? никак в толк не возьму!
— Их доброжелатели, а наши злейшие враги приглашают их. Привести сейчас сюда тех, кто писал эти гнусные письма: тысяцкого Симеона, посадника Воинко, да ключника Добрынко.
— Не надо их призывать к ответу сегодня, — голова у меня отяжелела, а такое дело потребно разбирать со свежей головой. Утро вечера мудренее, — сказал князь, едва встав из-за стола и собираясь идти в опочивальню.
Как раз в это время ввели обвиняемых в комнату.
— Кайтесь в злых деяниях своих, достойных смерти! — говорила Святохна, наступая на них.
Посмотрели вошедшие на князя: он стоял красный, грузно опершись на стол.
— Грешно тебе, князь! не по старине поступаешь! Гляди: кем окружен ты? где твои верные полочане? Им нет места около тебя!
— Да, князь, сыновей твоих любимых изгнали пришельцы, а теперь нас, твоих верных слуг, погубить хотят!
— Воля твоя, князь, тяжело нам!
— Слышишь? слышишь, как поносят нас? Слышишь и молчишь! — наступала на князя разгневанная княгиня!
Борис Давидович хотел было подойти к пришедшим, да пошатнулся.
— До завтра приказываю все дело оставить, до завтра!.. Завтра соберу вече и призову их к ответу. Слышите? до завтра!
— Зачем до завтра? Какого тебе еще разбора? Сам слышишь поношение мне, слышишь и оставляешь, безнаказанным! Если сейчас их не казнишь, я утром уеду от тебя.
Князь пошевелил только губами, и не успел еще ничего, выговорить, как поморяне выхватили мечи и бросились на безоружных полочан.
Борис Давидович пришел в себя и грозно приказывал перестать, но Святохна кричала еще громче:
— Верные слуги! слышите повеление князя? Рубите! рубите! не щадите изменников!
Старик тысяцкий, уже раненый на смерть, собрал последние силы, выхватил меч у одного из поморян, и храбро защищался от пятерых убийц. Но неравная борьба скоро была покончена: мечи предателей изрубили несчастные жертвы в куски. Гнев Святохны стих, и она ласково говорит плачущему мужу:
— Вот теперь я хорошо вижу, как ты любишь и защищаешь свою бедную молодую жену. Я никуда не уеду от тебя, буду всегда жить с моим милым мужем. Сознайся: благодаря только мне мы все избежали опасности!
Молчит убитый горем, беспомощный князь, а в уме его мелькает неотвязчивая мысль: будь здесь его бесстрашный Вячко, не случилось бы всего этого. Сам виноват старик: прогнал родных детей!
Уныло, точно похоронно звонит колокол, созывая на вече. Проведали беду злополучные полочане, как ни скрывали гнусное убийство трех важных правителей, — вначале семья, а потом друзья заподозрели истину, и очень многие горько оплакивали любимых вельмож. Хоть и не в обычае являться с оружием на княжеский суд, но Святохна с своими приближенными давно привыкла нарушать старые хорошие порядки: все преданные ей люди сегодня вооружились с ног до головы. Князь молчит, — он в полном подчинении у молодой жены, а тех полочан, которые