Юр. Бляевъ
Юр. Бляевъ
Карамелька.
Карамелька.
А. И. Ксюнину.
* * *
* * *
Карамелька, Беляев Юрий Дмитриевич, Год: 1917
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Восемь разсказовъ
Петроградъ. Библіотека ‘Вечерняго времени’. Изданіе В. А. Суворина. 1917
… Я халъ на лодк, нагруженной трупами, по совершенно алой отъ крови рк, сочинялъ какіе-то длинные, очень складные стихи и плъ.
Вдругъ подводный камень перевернулъ лодку, и я вмст съ трупами пошелъ ко дну и… проснулся въ большой комнат, залитой солнечнымъ свтомъ.
Гд я? Что это за необыкновенное помщеніе, похожее на т залы въ петроградскихъ кухмистерскихъ, гд справляются купеческія свадьбы и даются ремесленные балы?
Стны въ зеркалахъ, потолокъ расписной, мебель золоченая. Въ углу — благотворительная шарманка съ пляшущими куколками. И самъ я на какомъ-то подобіи катафалка, подъ грязнымъ плюшевымъ балдахиномъ съ овальнымъ зеркаломъ наверху, въ которое могу любоваться своей измятой, небритой физіономіей.
…Гд я? Вспоминаю, что и раньше, разбуженный яркимъ солнцемъ, я просыпался чуть ли не каждую четверть часа, жмурился, укрывался одяломъ и снова засыпалъ. И еще что-то такое смущало меня при этихъ частыхъ пробужденіяхъ: какое-то маленькое любопытное существо, заглядывавшее въ дверь и отраженное въ одномъ изъ зеркалъ: лохматая головка и черные жуки-глаза, наблюдавшіе за мною и подстерегавшіе каждое мое движеніе.
Вотъ и сейчасъ, высунувъ носъ изъ-подъ одяла и не подавая виду, что замтилъ ея присутствіе, я вижу маленькую двочку, которая сосетъ палецъ и исподлобья глядитъ на меня. Я кашлянулъ. Двочка исчезла, какъ мышенокъ.
Гд однако?
Мои врный дорожный другъ, истерзанный, избитый, чумазый чемоданъ, какъ будто докладываетъ мн:
— Вчера мы пріхали въ этотъ скверный городишко, находящійся въ район военныхъ дйствій, отшлепали пшкомъ версты дв по невозможной дорог отъ станціи до заставы, намыкались по всмъ гостиницамъ, переполненнимъ военными и подрядчиками, пока наконецъ какая-то рыжая борода не указала намъ на ‘Версаль’.
Ахъ, такъя въ ‘Версал’?! Превосходно. Вс мои дла сдланы, и я могу покинуть гостеприимный кровъ этого отеля, гд вмсто номера мн отвели парадную залу, принимавшую недавно самого губернатора! Очень туманно рисуется мн вчерашній вечеръ, такой холодный и ненастный. Помню только мое первое знакомство съ хозяйкой, необыкновенно толстой, суетливой и грязной. Она встртила меня съ какимъ-то веселымъ недоумніемъ, освдомилась о моемъ здоровьи, сожалла, что не можетъ угостить меня ничмъ, кром чая, и не спросила даже паспорта.
— Очень хорошо, очень хорошо… Господинъ усталъ и онъ у насъ ночуетъ… Очень хорошо… Эльвира, покажи господину губернаторскій номеръ… Это, знаете, такой необыкновенный эффектъ!
Черномазая и сухая Эльвира увлекла меня въ комнату, гд я спалъ и гд проснулся. Вспоминаю и эту безмолвную и тоже улыбающуюся женщину, которая долго топталась около моей кровати, пока я не догадался, что ей надо заплатить за ночлегъ. Но, къ удивленію моему, Эльвира не взяла денегъ, почему-то фыркнула и ушла. Я же, не раздваясь, повалился на губернаторское ложе и захраплъ. Какъ сквозь сонъ помню мотивъ какого-то кэкъ-уока, пиликанье скрипокъ и глухое бурчаніе контрабаса, подавленный смхъ, взвизгиваніе и пьяные мужскіе голоса… Гд-то, не то наверху, не то рядомъ, шелъ самый безшабашный кутежъ. Но мн все было безразлично. Единое солнце могло растолкать меня — и въ этомъ-то утреннемъ сіяніи явилась мн двочка, похожая на муху, которая наблюдаетъ за вами съ кисеи оконной занавски. Въ дверь постучали.
— Войдите!
Вошла хозяика. Ея дородная фигура подплыла ко мн, неся блдно-лиловое наштукатуренное лицо въ чудесной искусственной шевелюр, съ обаятельной улыбкой, обнаружившей нсколько золотыхъ зубовъ, съ тройнымъ подбородкомъ, подъ которымъ качался маленькій золотой медальонъ. Свободный турецкій халатъ съ широкими рукавами давалъ возможность оцнить ея формы и соблазнить какого-нибудь прозжаго мелкопомстнаго шляхтича могучими объятіями.
— И мусье все спалъ? — заворковала она.— И я не велла будить мусье, пока онъ самъ не проснется.. Что хочетъ мусье: чаю или кофе?
Я попросилъ кофе. Неизвстно, почему такое скромное желаніе вызвало въ хозяйк приливъ неудержимой веселости.
— Ахъ, мусье… ахъ… ахъ! — погрозила она и выплыла изъ комнаты съ достоинствомъ матроны.
Пока я приводилъ въ порядокъ свой туалетъ, черномазая Эльвира принесла мн кофе, хлбъ и масло. Она тоже очень привтливо поздоровалась со мной, посмотрла на кровать, покачала головой и спросила:
—И таки вамъ больше ничего не угодно?
— Ничего.
Эльвира повела плечомъ, насмшливо хмыкнула и ушла, кинувъ мн черезъ плечо:
— Я сейчасъ пришлю Зосю, она почиститъ платье и сапоги.
— Вотъ и прекрасно,— согласился я, обыскивая ндра чемодана, гд былъ спрятанъ одеколонъ.
— Тра-ли-ли, тра-ли-ли! — неожиданно раздалось позади меня.
Я чуть не упалъ.
Зося, маленькая, остроносая блондинка въ короткой нижней юбк и дешевенькомъ шелковомъ матинэ, съ распущенными волосами, въ красныхъ ночныхъ туфляхъ на босыхъ ногахъ, вся — олицетвореніе профессіональной безвкусицы и вчерашняго угара, сдлала мн реверансъ и развела руками, въ которыхъ у нея было по щетк.
— Може, панъ позволи? — предложила она по-польски.
Толстая хозяйка, сухопарая Эльвира, теперь эта развеселая Зося… Ахъ, такъ вотъ куда я попалъ! Вотъ что такое былъ мой ‘Версаль’!..
Я поблагодарилъ двушку и отказался отъ ея услугъ.
— Быть можетъ, пану угодно парикмахера?— вытанцовывала та передо мной.— Я могу побрить пана.
Но я и отъ этого отказался.
Ей ничего не оставалось, какъ уйти, но она еще медлила и съ любопытствомъ разглядывала содержимое моего чемоданчика.
— Ахъ, какой прекрасный вещь!.. воскликнула она при вид моего прибора для бритья:— настоящій патентъ! А это духи? Можно?
И, не дожидаясь позволенія, опрокинула на себя чуть не весь одеколонъ.
— Скажите, пожалуйста,— спросилъ я, намылывая щеку:— что это за двочка у васъ?
— Двочка? Какая двочка? — насторожилась Зося:— ахъ, вотъ такая маленькая? Такъ разв это двочка? Совсмъ малютка. Племянница нашей мадамъ… Карамелька…
— Какъ?
— Карамелька… Такъ мы ее называемъ… Она очень любитъ карамельки ‘Масадуанъ’…
— Позовите ее!
— Зачмъ? Мадамъ не любитъ, когда Карамелька ходитъ сюда.
— Ну, я васъ прошу.
Зося, какъ и Эльвира, повела плечами, хихикнула и, потерявъ съ одной ноги туфлю, заскакала, стараясъ попасть въ нее прыжкомъ, потомъ расхохоталась и убжала.
— Ну, хорошо! — крикнула она уже за дверью.
Я наскоро докончилъ свой туалетъ и былъ готовъ къ отъзду, но Карамелька заинтересовала меня. Вотъ и она.
— Здравствуй, двочка!
Зося подталкивала ее сзади, глупо смясь и длая видъ, что ей это трудно. Ребенокъ не шелъ или шелъ, но такими маленькими шажками, что никогда бы не дошелъ до меня. Я прибгъ къ врному средству и, доставъ коробку съ леденцами отъ кашля, предложилъ:
— Конфетку хочешь?
Жадность такъ и мелькнула по двочк, такъ и преобразила ее.
— Хоцу! — тихо сказала она и, быстро подойдя ко мн, подставила не совсмъ опрятныя ладошки.
— Тебя зовутъ Карамелька?
— Карамелька! — отвтила та, какъ игрушечная трещетка.
— Ну, Карамелька,— приказала Зося:— поблагодари пана, спрячь бонбоны и таньчь…
Двочка засунула еще нсколько конфетъ за щеку, дала Зос утереть eй носъ, руки и безо всякой увертюры стала семенить ножками, будто бы танцуя.
— Очень хорошо, очень! — хвалилъ я.
Карамелька прекратила танецъ такъ же неожиданно, какъ и начала его.
— Ну, а теперь спвай трохе! — демонстрировала Зося таланты ребенка и, видимо, любовалась.
Карамелька неожиданно сдлала грустное лицо, склонила на бокъ головку и запла тоненькимъ-претоненькимъ голоскомъ:
Похалъ панъ Людвигъ
На полеванье,
Заставилъ Марусю
Якъ малеванье…
Зося такъ и покатилась со смху, амаленькая пвица насупилась и продолжала, будто сквозь слезы:
Тромбачи тромбили,
Капелла грала,—
Панъ Людвигъ пшіхалъ.
А Маня спала.
Посл этого Карамелька, совсмъ сердитая, опрометью кинулась изъ комнаты и даже хлопнула дверью.
Зося неожиданно загрустила тоже, сдлала точь-въ-точь такое же лицо, какое я только что видлъ у Карамельки,— будто передразнила ее,— и послала ей вслдъ рядъ коротенькихъ стихающихъ вздоховъ:
— Ахъ-ахъ-ахъ!
— Что съ вами? — удивился я.
— Ничего… Мои думы… Ничего…
— Нтъ, въ самомъ дл?
Зося рзко отвернулась отъ меня и… заплакала.
— Зося? Вы плачете? Почему?
Она плакала безудерино и какъ-то безнадежно повердывала головой.
— Да что случилось?
— Ахъ, Боже мой! — всплеснула руками Зося и сла на кровать :— неужели панъ таки не знаетъ, что это моя дочь? Ну, да, да… Карамелька моя дочь… Ну, и чтоже изъ этого?.. Ну мадамъ, и она у мадамъ… Полиція не позволяетъ намъ держать съ собой дтей, такъ вотъ… мадамъ добрая, она говоритъ: ‘Зоська, пусть Карамелька будетъ моей племянницей, живи съ ней’. Съ мадамъ никто не сметъ спорить, даже полиція… Мадамъ богатая. У нея въ город два дома… У нея красивый любовникъ… А я, несчастная!..
Она перестала плакать сразу,— ну, совсмъ какъ Карамелька! — схватила остатки одеколона и, уже не спрашивая меня посл такого признанія, вылила на голову остатки. Потомъ расхохоталась, перекувырнулась черезъ постель и, по любимой привычк, балансируя туфлей, ускакала…
…Не знаю, что боле идетъ къ этимъ дряннымъ городишкамъ: непогода или солнце?.. Грязь маскируетъ и защищаетъ ихъ отъ всякихъ навтовъ… Солнце золотитъ и обманываетъ…
Мысль перескакиваетъ:
— Солнце для Карамельки!