Кво вадис?, Беляев Юрий Дмитриевич, Год: 1917

Время на прочтение: 11 минут(ы)

Юр. Бляевъ

Кво вадисъ?
(Изъ обломовскихъ сновъ).

Восемь разсказовъ
Петроградъ. Библіотека ‘Вечерняго времени’. Изданіе В. А. Суворина. 1917
Илья Ильичъ Обломовъ 1001-й лежитъ въ халат на любимомъ диван, но только не у себя на Гороховой, а въ гостиниц ‘Минерва’ въ тихой, терракотовой Флоренціи, гд обывательскій укладъ жизни особенно пришелся ему по душ…
— Живу, можно сказать, во всемірномъ музе… любой рукой могу какого угодно Рафаэля со стнки достать, на Микель-Анджело чуть подтяжекъ не вшаю,— разсуждаетъ Илья Ильичъ:— а между тмъ никому до меня дла нтъ и никто меня не осуждаетъ…
Онъ, какъ и большинство русскихъ людей, отправляясь за границу впервые, воображалъ, что достаточно будетъ ему показаться на улиц, какъ вс станутъ указывать пальцами и кричать:
— Смотрите, смотрите, это — Обломовъ! Илья Ильичъ Обломовъ идетъ!
И когда ничего такого не встртилъ, даже чуточку обидлся, потомъ вздохнулъ свободно и наконецъ, добравшись до Флоренціи, растянулся на диван…

* * *

Да, ему нравился этотъ старый-старый городъ со своими узкими улицами, съ домами-сундуками, съ прохладнымъ сумракомъ двориковъ, съ памятниками и статуями на каждомъ перекрестк, съ тихой зеленой ркой и съ мечтательнымъ лепетомъ колоколовъ… Обломовъ зналъ о Флоренціи, какъ и большинство насъ, гршныхъ, лишь по тощимъ учебникамъ исторіи да географіи, а тутъ вдругъ увидалъ ее воочію…
— Надо будетъ достать книжку поподробне,— ршилъ Илья Ильичъ,— и прочитать… потомъ… въ Обломовк.
У него было такое мирное, такое ясное настроеніе, что на дняхъ онъ даже измнилъ обычной привычк своей ложиться спать сейчасъ же посл обда и отправился въ кинематографъ.
Ихъ тутъ, какъ и везд, множество. Илья Ильичъ соблазнился однимъ. Его вниманіе привлекла огромная афиша, сулившая ‘Quo vadіs’,— стало быть, нчто извстное ему..
Онъ и пошелъ. Просидлъ цлый часъ — весь въ поту и съ сильно бьющимся сердцемъ… Очень понравилось… И страшно, и жалостливо, и — главное — никто не говоритъ, не раздираетъ душу воплемъ, а все понятно…
Въ ту ночь Обломовъ спалъ безпокойно. Кошмары душили его. Снились ему и львы, и центуріоны, и страшный быкъ, и Лигія, и Неронъ. Проснулся онъ разбуженный дикимъ крикомъ… Кто-то, вроятно, новый мученикъ, взывалъ съ площади о помощи, и Илья Ильичъ спросонья уже подумывалъ о томъ, какъ бы спасти его… Но, высунувъ голову въ окно. онъ увидалъ, что оралъ это всего-на-всего… оселъ. Хозяинъ оставилъ его одного съ телжкой кіанти, и бдный малый, вроятно, вспомнилъ о своей матери и потрудился во все горло…
Это невинное обстоятельство встряхнуло русскаго путешественника и, наскоро одвшись. онъ отправился гулять, потомъ сытно позавтракалъ, а посл завтрака, конечно, прилегъ отдохнуть на диванъ…

* * *

Илья Ильичъ спитъ. И во сн ему видится родной городъ Огурцовъ, куда въ прошломъ году онъ здилъ по земской тяжб… Во сн, конечно, рдко когда сообразишь, почему приснилось именно такое, но случается иной разъ разбираться въ собственныхъ снахъ, не открывая глазъ, и соображать, что это, молъ, приснилось мн потому-то, а это — потому, пускай, молъ, и продолжается, потому что все это только во сн…
Вотъ и Обломову приснился такой сонъ, что самъ онъ сразу понялъ, почему, приготовился спать дальше, и продолжалъ грезить, улыбаясь и даже причмокивая…
… Гд онъ? Мягкія, пыльныя ульщы, срыя отъ пыли акаціи на плюгавомъ городскомъ бульвар, обмелвшая рчка, низенькія церкви съ рпчатыми куполами въ звздахъ, толстепные торговые ряды съ дкимъ запахомъ гнилой галантереи, пустынный рынокъ съ громадными всами для хлба и съ множествомъ тучныхъ, зобастыхъ голубей, которые уже и не взлетаютъ, а только шныряютъ подъ ногами отъ сытости…
О, Огурцовъ, это ты!..
Илья Ильичъ уже справился въ присутствіи, что на сей день полагалось, и бредетъ по улиц, не зная, какъ убить длинные, томительные часы.
Пламенемъ пышетъ іюльское небо. По улицамъ ходятъ столбы пыли…
И вдругъ — телеграфный, плохо обтесанный столбъ и на немъ — широковщательная афиша всхъ цвтовъ радуги!…
Обломовъ бросается къ этому столбу чуть ли не въ объятія.
Афиша гласитъ:

Сегодня утромъ
въ мстномъ увеселительномъ казино-саду
‘Новый Версаль’

артистами мстной драматической труппы и гг. любителями подъ общимъ наблюденіемъ
любимца огурцовской публики
извстнаго артиста
лиро-комико-атракціониста-неврастеника
Никандра Тимофеевича
Свобода-Марусина

въ 1-й разъ

будетъ представлено
съ любезнаго разршенія самого автора
и г. исправника

КВО-ВАДИСЪ?
(Куда пошелъ?)

Прогулка изъ жизни первыхъ христіанъ въ 3-хъ отдленіяхъ съ апофеозомъ.

ОТДЛЕНІЕ І.

Настоящія римскія бани.

Дйствующія лица:

Петроній, римскій аристократъ — г. Свобода-Марусинъ.
Банщики. — гг. любители.

!!Вниманію публики!!
Г. Свобода-Марусинъ дйствительно будетъ мыться и купаться, посл чего подвергнетъ себя римскому массажу по систем земскаго врача г. X.

ОТДЛЕНІЕ ІІ.

Пиръ у Нерона.

Вся новая и сказочно-роскошная обстановка! Антики изъ Москвы и Петербурга!! Новйшіе атракціоны.

Все происходитъ при дневномъ свт, безъ малйшаго вмшательства электричества, газа или бенгальскаго огня!

Дйствующія лица:

Неронъ, римскій императоръ — г. Свобода-Марусинь.
Попея, его жена — г-жа Свобода-Марусина..
Петроній — г. Свобода-Марусинъ.
Лигія, невинная двушка — г-жа Свобода-Марусина.
Аристократы и эфіопы — гг. любители.

!!!Вниманію публики!!!

Въ антракт посл второго отдленія всмъ зрителямъ будутъ выданы преміи: мужчины получатъ рюмку водки и бутербродъ, дамы — бутоньерку или фриксіонъ изъ сосновой воды по рецепту мстнаго земскаго врача г. X.

ОТДЛЕНІЕ ІІІ.
СКАНДАЛЪ ВЪ КОЛИЗС
или
Поймалъ быка за рога!

..?Все ново и ceнсаціонно?..

Театръ обратится въ циркъ! Циркъ обратится въ звринецъ!

Дйствующія лица.

Неронъ — г. Свобода-Марусинъ.
Попея — г-жа Свобода-Марусина.
Лигія — г-жа Свобода-Марусина.
Урсъ, чемпіонъ міра, борецъ тяжелаго вса г. ***
Мученики и мученицы — гг. любители.
Львы и пр. — гг. любители,
Примчаніе. Покорнйше просятъ не дразнить зврей, не трогать ихъ руками, не кормить и не поить.

!!!Вниманію публики!!!

Натуральный быкъ любезно предоставленъ дирекціи г. исправникомъ и потому не можетъ внушать никакого опасенія публик. Онъ дйствительно будетъ бодать г-жу Свободу-Марусину, но г. *** поймаетъ быка за рога и отведетъ къ глубокоуважаемому хозяину.

АПОФЕОЗЪ.
Торжественный выздъ Нерона.

Участвуетъ вся труппа!
и
по желанію гг. зрителей
Конфетти! Серпантинъ!! Бриліантинъ!!!

Начало ровно въ 1 часъ дня, окончаніе не позже полночи.

За входъ съ преміей мужчины платятъ 30 коп., дамы — 25 коп. Дти и нижніе чины — половину.

Главный режиссеръ Ник. Свобода-Мapycинъ.
Гор. Огурцовъ.
Разршено: Исправникъ А. Пивоваровъ.

Илья Ильичъ ухмыльнулся и ршилъ пойти на гулянье.
‘Казино-садъ’, какъ ему и надлежало, находился вн города, въ полуверст отъ заставы. на живописномъ берегу рки Уклейки. Обломовъ сторговался съ извозчикомъ, который было заломилъ такую цну, что самъ зажмурилъ глаза.
— Что съ тобой? — робко спросилъ Илья Ильичъ.
— Помилуйте, господинъ, да коли я теперь одинъ человкъ въ город… Вс туда повалили
Только тогда Обломовъ понялъ, почему такъ пустынно было въ Огурцов. Похали. Уже около заставы начали попадаться небольшія кучки гражданъ, спшившихъ на гулянье. Интеллигенція шла стороной, простонародье валило по шоссе. Вскор толпа сгустилась до того, что извозчикъ остановился.
— Теперь, господинъ, слзайте… Отпустите меня, ради Христа…
— Да ты съ ума спятилъ? — возмутился Обломовъ.
— Никакъ нтъ. А только, пожалуйста, слзайте… Онъ шутить не любитъ…
— Кто ‘онъ’?
— А народъ здшній, огурцовцы… И коляску поломаютъ, и лошадь уведутъ, и самого еле живого отпустятъ.
— Чортъ знаетъ, что такое! — сказалъ Илья Ильичъ. Однако слзъ, расплатился и смшался съ толпой.
Около воротъ сада, украшенныхъ краснымъ кумачомъ, дубовыми гирляндами и флагами, заварилась настоящая каша. Городовые въ блыхъ рубахахъ безпомощно махали руками, крутясь въ толче, дальше работали нагайки урядниковъ, дальше самъ исправникъ Пивоваровъ надрываетъ голосъ, лично руководя безпорядкомъ.
Кром платныхъ зрителей, осаждавшихъ кассу, были еще и безплатные. Они-то и преобладали, и заборъ, и деревья, и телеграфные столбы были заняты ими.
— Очистить платформу! — командовалъ исправникъ, неизвстно что подразумвая подъ этимъ словомъ.
Урядники кое-кого поснимали за ноги. Какой-то мастеровой въ розовой рубах забрался на самую верхушку телеграфнаго столба и словно прилипъ тамъ.
— Убрать его! — кричалъ исправникъ.
Припялись трясти столбъ, а человкъ все сидитъ.
— Эй, ты, слзай, что ли!
— Его теперь и пулей не достать…
— Телеграфистъ, дйствуй!
Кто-то призналъ:
— Батюшки, да вдь это дурачекъ нашъ — подмастерье, токарь… болзный, глухонмой онъ…
Доложили исправнику.
— Снять его,— кратко сказалъ Пивоваровъ.
И дюжій урядникъ ползъ за глухонмымъ. Къ несчастью, ему удалось заполучить одни только штаны и соскользнуть съ ними къ общему удовольствію…
— Э-э, чортъ! — ругалось начальство.— Ну-ка, кто половче?..
Сразу вызвалось нсколько охотниковъ изъ такихъ же глазльщиковъ, и первый же взобравшійся оторвалъ подмастерье отъ столба и, посадивъ на плечи, лихо доставилъ на землю,— только розовая рубаха раздувалась!…
Кое-какъ Илья Ильичъ добрался до кассы, получилъ дамскій билетъ (‘мужскіе вс вышли’) и вкатилъ въ садъ. Здсь онъ встртилъ множество знакомыхъ и его немедленно увлекли на ресторанную террасу, весело трепетавшую полосатой парусиной…
Земскій начальникъ Внезаповъ — большой шалунъ — немедленно соорудилъ крюшонъ съ огуречной шкуркой и веселился отъ души.
— Господа,— продолжалъ онъ: — давайте, примемъ участіе въ шествіи? А?.. Что?.. Вы говорите, неудобно? Почему ‘неудобно’? По-моему, удобно все, что неудобно! Ха-ха…
Предложеніе, однако, было отклонено. … Мимо террасы мелькали тусклыя лица огурцовцевъ, не то напуганныя, не то не выспавшіяся. Кто-то уже вопилъ: ‘Пора начинать!’ И всякій разъ ему отвчалъ неистовый звонокъ…
— Пора… пора…— торопилъ Илья Ильичъ.
— Нтъ-съ, обождите… Вы здшнихъ обычаевъ по знаете,— успокаивалъ его Внезаповъ.— У нихъ такое положеніе: сначала звонить ‘первый-первый’ звонокъ, потомъ ‘первый-второй’, потомъ ‘первый-третій’, затмъ ‘второй-первый’, затмъ ‘второй-второй’, а затмъ ‘второй-третій’, наконецъ, ‘третій-первый’, ‘третій-второй’ и… ‘третій-третій’.
И какъ разъ прозвонилъ ‘третій-третій’… Земскій начальникъ сдлался серьезенъ.
— Пора,— сказалъ онъ:— начинается!..
Вс пошли къ сараю, носившему громкое названіе театра. Кое-какъ отыскали мста. Жиденькій оркестрикъ для поднятія народнаго духа трижды исполнилъ кэкъ-уокъ. Толпа нетерпливо рукоплескала. Наконецъ передъ занавсью явился очень юркій, бритый господинъ, въ пенснэ, въ люстриновомъ пиджак и въ свтлыхъ клтчатыхъ брюкахъ.
— Господа! — обратился онъ препротивной фистулой къ публик.— Дирекція нашего театра, снисходя къ нетерпливому настроенію зрителей, ршила начать представленіе сразу со второго отдленія! Господа, дирекція полагаетъ…
Поднялся ревъ, свистки, шиканъе…
— Деньги обратно!.. Врно!.. Правильно!.. Подай обратно деньги!.. Купаться-то, видно, не хочешь?.. Онъ, братцы, неумытый, такъ воды боится! Не чумной ли? И такъ дале.
— Кто это? — спросилъ Илья Ильичъ у сосда, который въ моментъ народной маныфестаціи ловко подражалъ фабричному гудку, вложивъ въ ротъ два пальца.
— А самъ Свобода-Марусинъ, собачій сынъ,— пояснилъ тотъ.
Тмъ временемъ г. Свобода-Марусинъ, какъ обстрлянный воробей, отлично справился съ публикой. Онъ далъ успокоиться страстямъ и все выслушалъ, зажмуривъ глаза и подрыгивая ножкой. Затмъ поднялъ ладонь, и вс замолчали.
— Господа! Дирекція готова начать и съ перваго отдленія, но что интереснаго въ баняхъ? Не довольно ли съ насъ той бани, которую мы на дняхъ прочитали въ ‘Огурцовской Молв’?
Взрьывъ смха. Апплодисменты. Вс читали громовую статью мстной газетки, маправленную противъ дирекціи театра.
Г. Свобода-Марусинъ просіялъ и раскланялся.
— Что хорошаго въ томъ, что меня будутъ парить? А на пиру у Нерона вы увидите такую роскошь, такой необыкновенный столъ, что у васъ слюнки потекутъ! Да-съ… Такихъ обдовъ не задаетъ и вашъ достоуважаемый городской голова Нилъ Нилычъ Дудкинъ.
Новый взрывъ смха и громъ апплодисментовъ. Городской голова былъ самой популярной личностью въ Огурцов и кстати находился въ театр. Вс взоры обратились на него, а г. Свобода-Марусинъ весьма развязно раскланялся:
— Здравствуйте, Нилъ Нилычъ! Позволите начинать?
Публика смялась и кричала:
— Да ну тебя, начинай хоть съ конца! Вали! Дйствуй! Эй, рыжій, изобрази еще что!
— Извернулся, мерзавецъ! — со скрежетомъ зубовнымъ сказалъ сосдъ Ильи Ильича въ то время, какъ г. Свобода-Марусинъ скрылся за занавсомъ подъ настоящую овацію!..
Представленіе началось. Что это было — сказать трудно! Обломовъ смотрлъ и глазамъ не врилъ… Въ самомъ начал ‘отдленія’ Петроній (г. Свобода-Марусинъ) въ блой тог и съ длинной, черной бородой лежалъ на скамейк и декламировалъ изъ ‘Гамлета’:
— Быть, или не быть?..
Затмъ пришли эіопы (гг. любители) съ намазанными сажей физіономіями и одтые въ пестрое тряпье. Они принесли изъ театральнаго буфета вс закуски и вина и поставили ихъ на столъ. Иль Ильичу было видно, какъ въ кулисахъ появился мстный буфетчикъ и зорко слдилъ за происходящимъ. Когда одинъ изъ эіоповъ чуть было не уронилъ окорока, буфетчикъ самъ пожаловалъ на сцену, въ сердцахъ отнялъ блюдо и унесъ обратно.
Петроній всталъ со скамейки и сказалъ:
— Пойду… подумаю!
И удалился. Загремли трубы, забилъ барабанъ. На сцену явился Неронъ (г. Свобода-Марусинъ) въ красной мантіи, золотомъ внк и съ зеленымъ моноклемъ (знаменитый изумрудъ)!
— Ага! — сказалъ онъ грозно.— Готово все? Такъ можно и садиться? Позвать сюда Попею!
Изъ кулисъ появилась въ рыжемъ парик дебелая дама (г-жа Свобода-Марусина) и преклонила колна.
— Я здсь, мой государь! — сказала она.
— Ага, ты здсь?! Прекрасно. Ты хочешь. сть?
— Хочу.
— Ага, ты хочешь! Начинаемъ.
Они сли за столъ, и Неронъ сталъ угощать свою супругу.
— Петроній насъ покинулъ.— продолжалъ г. Свобода-Марусинъ, импровизируя яко бы стихами всякую чушь,— заважничалъ… Опасный человкъ! Пора ему на плаху!.. Ты говорила давеча, Попея, о нкой христіанк Лигіи — такъ гд жъ она?..
— Повелишь позвать? — отвчала съ полнымъ ртомъ Попея.
— Зови ее сюда. Посмотримъ здсь, а тамъ и мучить станемъ…
Попея удалилась. Опять затрубили, и явились сенаторы (гг. любители) въ тогахъ и съ привязными бородами. Было ихъ человкъ шесть. Они съ низкими поклонами заняли мста за столомъ и принялись угощаться. Какъ будто пили и ли изъ деревянныхъ сосудовъ и съ деревянныхъ тарелокъ — на самомъ же дл только передвигали закуски и бутылки. И опять въ кулисахъ появился буфетчикъ и, замтивъ, что одинъ сенаторъ потянулся было къ сардинкамъ и мадер, собственноручно отнялъ у него то и другое…
Спова затрубили — и подъ густымъ блымъ вуалемъ явилась Лигія — г-жа Свобода-Марусина.
— Ага! Ты — христіанка! — возопилъ Неронъ.
— Да, христіаика…
— Невинна?!.
— Невинна отъ рожденія,— послдовалъ смиренный отвтъ.
— Очень глупо… А, впрочемъ, все равно… Сенаторы разсмотрятъ твое дло…
Г. Свобода-Марусинъ, что называется, сбился съ панталыку, ибо, еще разъ вскрикнувъ ‘ага’, совсмъ спокойно спросилъ у христіанки:
— Ты пьешь?
— Нтъ, не пью.
— Сорвать съ нея покровы! — неистовствовалъ снова Неронъ и вдругъ опомнился:— иль нтъ, не надо… Назадъ! Эй, вы назадъ! Вамъ Цезарь приказалъ, а вы и рады!
Онъ совсмъ бы запутался, но все-таки сообразилъ, что если снять вуаль, то сходство между Лигіей и Попеей будетъ слышкомъ разительно.
— Поите чрезъ вуаль! — приказалъ Неронъ, и эіопы такъ и поили Лигію.
Затмъ Цезарь всталъ и сказалъ :
— Сенаторы, казнить ее немедля! Пойдемте въ циркъ и тамъ увидимъ вс, какъ быкъ испанскій начнетъ бодать и на смерть забодаетъ… ну, Лигія, прощай! Напрасно ты невинна! А, впрочемъ, все равно…
Неронъ махнулъ рукой и направился за кулисы. Эіопы поволокли туда же Лигію. Но на полдорог г. Свобода-Марусинъ вдругъ обернулся и крикнулъ въ публику:
— Избить всхъ христіанъ! А посл… посл донести объ этомъ!..
Кому ‘донести’, такъ и осталось его секретомъ, но ‘отдленіе’ имло несомннный успхъ, хотя и шикали. Особенно старался мрачный сосдъ Ильи Ильича, подражавшій фабричному гудку. Обломовъ не вытерплъ и спросилъ:
— За что вы такъ?
— Я всегда свищу,— кратко отвтилъ мрачный сосдъ.
Въ антракт царило большое оживленіе. Буфетъ осаждался счастливцами, получавшими въ вид преміи рюмку водки и бутербродъ. Иль Ильичу, какъ владльцу дамскаго билета, предложили бутоньерку или фриксіонъ изъ сосновой воды, но онъ отказался отъ того и другого.
‘Пиръ у Нерона’ былъ все-таки самой существенной и самой удачной частью представленія. Зато ‘Скандалъ въ Колизе’ сопровождался и на самомъ дл скандаламъ. Смиренный бычокъ, на котораго возлагались вс надежды, ни за что не хотлъ выйти на сцену и бодалъ кого угодно, кром г-жи Свобода-Марусиной. Силачъ, изображавшій Урса, раза два было потянулъ его, но получилъ весьма чувствительныя увчья. Кром того, въ силач сразу признали молодого мясника Свчкина и встртили его по-пріятельски:
— Что, Свчкинъ, съ тушей-то, поди, сподручне возиться?..
Мясникъ обидлся, подошелъ къ самой рамп и прищурился :
— Чего это?
— На котлеты-то, пожалуй, легче разн мать?
— А вотъ поди-ка сюда,— предложилъ мясникъ:— такъ я-те разыму на котлеты…
Поневол потребовалось вмшательство полиціи, причемъ исправникъ приказалъ отправить въ часть какъ чемпіона, такъ и ‘голосъ изъ публики’.
Кое-какъ страсти поутихли, но вдругъ по всему ‘Новому Версалю’ пронеслась съ быстротою молніи страшная всть:
— Слободскіе идутъ!
Такъ вотъ и зашумло вокругъ:
— Слободскіе идутъ! Слободскіе идутъ!..
— Кто? — спросилъ, было, Илья Ильичъ, не понимая, въ чемъ дло и почему ‘слободскіе’ навели такую панику.
Ему никто не отвтилъ. Зато вокругъ продолжали шептаться и вздыхать:
— Батюшки, какъ же теперь быть? И много?
— Да человкъ съ шешнадцать…
— Ну, стало, быть рзн!..
— Безъ этого какъ же? Сейчасъ въ ножи…
Дюжій урядникъ пробжалъ съ такимъ же донесеніемъ къ исправнику.
— Не можетъ быть?! — воскликнулъ Пивоваровъ и даже поблднлъ слегка.— Не пускать!
— Да они по билетамъ…
— Отобрать билеты!..
А ужъ ватага слободскихъ ребятъ, молодецъ къ молодцу, валила по главной алле. Все это были рослые, здоровые парни, въ картузахъ набекрень, въ сапогахъ ‘бутылками’, въ новыхъ жилеткахъ поверхъ выпущенныхъ цвтныхъ рубахъ. На иныхъ были калоши, на иныхъ — часы съ цпочкой, другіе несли гармонику подмышкой. Шли они довольно мирно, переговаривались, пересмивались, кому изъ знакомыхъ шапку поднимали, поплевывали смечки… Мирные огурцовцы, однако, шарахались отъ нихъ въ сторону…
— А и чтой-то много народу собралось безъ насъ?..— словно нехотя и едва ухмыляясь, говорилъ шедшій впереди красивый парень, очевидно, предводитель.— Слышно, будуть хрестьянъ мучить?.. А чего полиція смотритъ? Разв это дло? А мы разв не хрестьяне? И гд здсь ихній первый мучитель? Побесдовать бы съ нимъ…
Это случилось какъ разъ въ то время, когда изъ театра показалось торжественное шествіе Неропа. Впереди шля сенаторы. За ними эіопы несли на золоченыхъ носилкахъ Нерона и Попею. Г. Свобода-Марусинъ гордо высился надъ толпой въ своей красной мантіи и зеленомъ монокл, раскланиваясь направо и налво…
— Ну, малый,— внезапно гикнулъ слободской, поймавъ за ухо какого-то мальчишку:— показывай, и кто у васъ тутъ хрестьянъ мучитъ?
— Это вонъ онъ, дяденька, вонъ онъ… энтотъ, со стеклышкомъ…— прохриплъ мальчшика.
— Энтотъ? А ну-ка, ребята, побесдуемъ…
Слободскіе шагнули къ золоченымъ носилкамъ.
Тщетно Пивоваровъ длалъ знаки городовымъ окружить Нерона: они или не видли, или боялись.
— Это ты хрестьямъ притсняешь? — важно спросилъ передовой у Цезаря.
Г. Свобода-Марусинъ ничего не понималъ.
— Э?.. Что такое? Пошелъ вонъ?
— Чего-о? Ты еще лаяться? Получай наперво!..
Неронъ слетлъ кувыркомъ. Эіопы побросали носилки и бжали. Попея билась въ истерик. Сенаторы попробовали было сопротивляться, но вскор тоже бжали — и далеко опередили эіоповъ…
— За что же вы меня такъ? — хныкалъ Свобода-Марусимъ, держась за скулу:— вдь я нарочно это… представлялъ только…
— Представлялъ? За то и били, что представлялъ, а попробуй на самомъ дл, такъ мы тебя… — отвчали ему.
Толпа, за полнымъ отсутствіемъ городовыхъ, напирала со всхъ сторонъ.
— А вамъ чего? — неожиданно вскиплъ предводитель — и вс отскочили на добрую сажень.
Добрый молодецъ сплюнулъ, ухмыльнулся и спросилъ:
— И гд же ваше начальство?
— Въ буфет,— доложилъ кто-то искательно: — зельтеромъ, Саша, отпивается…
— Пущай… Онъ намъ не помха… Ну, больше у васъ хрестьянъ не мучаютъ? Ай-да, ребята, на кирипчный заводъ,— тамъ, слышно, угощеніе…
— Ги-га-гы!..— по-разному гудла толпа, давая дорогу слободской ватаг.
— А чтой-то у васъ на афиш? — спросилъ тотъ же предводитель и, сорвавъ афшпку, прочелъ громко и со вкусомъ:
— Кво вадисъ?.. ‘Куда пошелъ’? Ишь-ты! А теб какое дло? Куда пошелъ? Ну, извстно, на кирипчный…
И что за прелесть моя Машка!
Да вся разорвана рубашка…
Гармошки рявкнули и не въ тонъ подтянули. Побдители удалились изъ ‘Новаго Версаля’, не проливъ ни единой капли крови…

* * *

Флорентинскіе колокола уже проблаговстили ‘Ave Marіa’, а Илья Ильичъ все спитъ да спитъ… Вотъ и обдъ проспалъ. Кажись, тяжелый сомъ, а онъ ухмыляется, причмокиваетъ — и сладко ему забвеніе подъ вечерній благовстъ чужой стороны…
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека