КАМОРРИСТЫ.
КАМОРРИСТЫ.
РАЗСКАЗЪ
МАРГАРИТЫ ГАЛЛЕТИ-ДИ-КАДИЛЬЯКЪ 1.
Примечания переводчика
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
V.
V.
VI.
VI.
Каммористы, Галлети-Ди-Кадильяк Маргарита, Год: 1883
Время на прочтение: 44 минут(ы)
1 Каморра и каморристы въ Неапол и его окрестностяхъ — одно изъ тхъ роковыхъ общественныхъ золъ, которыхъ новая свободная Италія унаслдовала отъ долголтняго бурбонскаго господства. Это тайное, строго организованное общество по образцу корбонаріевъ, но имющее не политическій, а соціальный характеръ, ведетъ свое начало изъ Испаніи и иметъ цлью сборъ насильственной дани въ пользу своихъ членовъ. Процвтая главнымъ образомъ при корол Бомб, эта чисто разбойничья ассоціація такъ вълась въ плоть и кровь неаполитанскаго народа, что вс усилія итальянскаго правительства до сихъ поръ не могли ея уничтожить. Въ первое время, посл присоединенія Неаполя къ Пьемонту, строгія мры, повидимому, принесли пользу, и о каморр долго не было ни слуху, ни духу, но въ послдніе годы она снова подняла голову и хотя не пользуется прежнимъ могуществомъ, но все-таки внушаетъ серьзныя опасенія всмъ друзьямъ прогресса въ Италіи. На каждомъ шагу въ Неапол каморра напоминаетъ вамъ о своемъ существованіи. Садясь въ извощичій экипажъ, вы часто съ удивленіемъ видите, что возница, прежде чмъ двинуться въ путь, отдаетъ какому-то оборванцу пять или десять сантимовъ. Этотъ оборванецъ — каморристъ. Войдите въ маленькую кофейню гд-нибудь въ отдаленномъ квартал — и передъ вашими глазами невдомый человкъ подойдетъ къ играющимъ въ карты гражданамъ и нахально потребуетъ своей доли въ выигрыш. Это каморристъ. У городскихъ же воротъ и на рынкахъ каморристы правильно и открыто собираютъ черную дань съ мелкихъ торговцевъ. И никто не сметъ отказать имъ, боясь мести каморры, которая не останавливается ни передъ какими средствами, и хотя, главнымъ образомъ, эксплуатируетъ страхъ низшихъ классовъ, но, по временамъ, не брезгаетъ кражей, грабежемъ и даже убійствомъ. Увренность въ безнаказанности составляетъ главную силу каморристовъ, которые хотя преимущественно набираются изъ лаццорони и извощиковъ, но иногда занимаютъ и высокія мста въ административномъ и политическомъ мір. Клерикалы и консерваторы не пренебрегаютъ каморрой для достиженія своихъ темныхъ цлей, а потому либеральнымъ государственнымъ дятелямъ трудно бороться со зломъ, которое, но словамъ извстнаго итальянскаго писателя Виллари, ‘представляетъ логическое послдствіе извстнаго соціальнаго положенія и можетъ уничтожиться только съ развитіемъ образованія и благосостоянія народа’.
Печатаемый разсказъ рисуетъ любопытную картину подвиговъ каморры и получаетъ еще большій интересъ отъ того, что авторъ выводитъ, въ лиц вымышленнаго маркиза Альтатеры, такого виднаго общественнаго дятеля новой свободной Италіи, нкогда томившагося за свою любовь къ родин въ тюрьмахъ Бомбы, какъ баронъ Поэріо, знаменитый мученикъ свободы, умершій нсколько лтъ тому назадъ, сенаторомъ.
— Дале нельзя двинуться ни шагу безъ помощи воловъ, сказалъ возница допотопнаго экипажа, запряженнаго двумя исхудалыми, голодными лошадьми, которыя въ теченіи трехъ часовъ съ трудомъ поднимались по крутой дорог, ведущей съ обнаженнаго берега Адріатическаго моря къ боле живописнымъ высотамъ и теперь вдругъ остановились:— эй! голубчикъ! прибавилъ онъ, увидвъ поселянина въ блой рубашк, который въ нкоторомъ разстояніи шелъ за плугомъ, влекомымъ двумя гигантскими волами.
Поселянинъ ничего не отвтилъ и продолжалъ пахать. Возница осыпалъ его избранной бранью, но безъ малйшаго успха. Поселянинъ остановился только тогда, когда возница общалъ ему полъ лиры за его помощь. Но и тутъ онъ покачалъ головой въ знакъ того, что цна слишкомъ мала и снова принялся за свою работу.
— Ну, ладно, ты получишь лиру, {Итальянская лира одинъ франкъ. Прим. перев.} воскликнулъ возница:— безчувственный, низкій разбойникъ!
Поселянинъ вмсто отвта вторично покачалъ головой.
Тогда господинъ, сидвшій въ экипаж, произнесъ съ нетерпніемъ:
— Дайте ему, что онъ захочетъ, иначе мы не додемъ засвтло до Оливето.
— Конечно, не додемъ, повторилъ веттурино.
— Такъ я переночую вонъ въ томъ селеніи на верху горы.
— Какъ, тамъ? Ну, я вамъ этого не совтую. Трудно найти худшаго пристанища. Это селеніе называется Монте-Бригида, въ честь святой Бригиды, но мы прозвали его Монте-Бриккони, т. е. Гора разбойниковъ, потому что едвали тамъ найдется одинъ честный человкъ.
— Но тамъ есть гостинница?
— Нтъ. Но вы можете остановиться у Маротти. Это честные люди.
Покончивъ съ этимъ дломъ, старый Паскарэ, какъ звали возницу, опять обратился къ безчувственному пахарю:
— Проклятый боровъ! Возьми два франка, и подавись ими.
Соблазненный общанной наградой и не обращая ни малйшаго вниманія на сыпавшуюся на него брань, поселянинъ выпрягъ своихъ воловъ и привязалъ ихъ къ экипажу впереди измученныхъ лошадей. Черезъ минуту, они стали медленно подниматься въ гору.
— Отчего это селеніе пользуется такой дурной славой? спросилъ путешественникъ.
— Долго вамъ разсказывать, отвчалъ Паскарэ: — притомъ я предпочитаю молчать и скажу вамъ только, прибавилъ онъ, наклоняясь къ экипажу и говоря въ полголоса:— что міръ созданъ для мошенниковъ. Законъ потакаетъ имъ. А честные люди разв только въ раю найдутъ себ защиту и награду.
Добрый старикъ покачалъ головой, какъ бы сожаля, что онъ принадлежалъ къ честнымъ людямъ.
— Вы довольствуетесь такимъ философскимъ взглядомъ, замтилъ путешественникъ:— но неужели, видя вокругъ себя зло, вамъ никогда не приходитъ мысль, что надо бы его искоренить?
Паскарэ пожалъ плечами.
— Я не вмшиваюсь въ чужія дла, отвчалъ онъ:— особливо въ ихъ дло, прибавилъ онъ, махнувъ рукой въ ту сторону, гд виднлось селенье:— когда вы будете тамъ, то не длайте никакихъ вопросовъ и замчаній, если дорожите жизнью.
— Дорожу ли я жизнью? произнесъ путешественникъ съ презрительнымъ смхомъ: — какъ часто я жертвовалъ ею и все безъ пользы, прибавилъ онъ, какъ бы про себя.
Онъ съ горечью сжалъ свои блдныя губы и лицо его приняло выраженіе, ясно говорившее, что онъ многое выстрадалъ.
Смотря на него, Паскарэ подумалъ:
— Это честный человкъ, но онъ также узналъ на опыт, что честность невыгодна.
Между тмъ, они достигли до арки въ высокой, массивной стн, которую выстроили нсколько столтій тому назадъ съ цлью защиты отъ пиратовъ. Снаружи, вдоль этой стны тянулся бульваръ, обсаженный акаціями и украшенный скамейками. За аркой виднлась главная улица селенія, не ровно вымощенная и поднимавшаяся въ гору.
Появленіе экипажа въ Монте-Бригид было необыкновеннымъ событіемъ и взволновало всхъ жителей. Въ окнахъ показались удивленныя лица и густая толпа окружила экипажъ. Много исхудалыхъ рукъ протянулось къ путешественнику за силда {Мелкая итальянская монета въ пять чектеэдлей или сантимовъ.} и много пискливыхъ голосовъ загнусило:
— Милостыни! Синьоръ графъ! Маркизъ! Князь!
Паскарэ разразился громкими проклятіями и кричалъ изо всей силы, чтобы оставили въ поко ‘иностранца’.
Путешественникъ замтилъ ихъ голодныя, вытянутыя лица. Но онъ по принципу былъ противникомъ нищихъ, просившихъ милостыню и, вмсто денегъ, угостилъ ихъ строгими увщаніями, которыя были для нихъ непріятне всхъ проклятій возницы.
Между тмъ Паскарэ остановился передъ однимъ домомъ и въ отвтъ на обычную формулу: ‘кто тамъ?’ произнесъ: ‘Друзья’. Дверь отворилась и на порог показался старикъ, очень бдно одтый. Веттурино объяснилъ ему, что путешественникъ, боясь не достигнуть засвтло до Оливето, хотлъ переночевать въ Монте-Бригид. Онъ передалъ ‘иностранца’ на попеченіе Маритти, а самъ отправился въ остерію.
— Милости просимъ, милости просимъ! произнесъ старикъ, учтиво кланяясь:— не взыщите, чмъ богатъ, тмъ и радъ.
— Надюсь, что я васъ не стсню, отвчалъ путешественникъ.
— Нтъ, но я боюсь, что вамъ будетъ не хорошо у насъ. Судя по вашей одежд, вы не привыкли къ тяжолой жизни.
Путешественникъ странно улыбнулся.
— Я прошелъ черезъ все и меня ничмъ не испугаешь, промолвилъ онъ.
Его провели по каменной лстниц въ большую, высокую комнату, на потолк которой рзвились розовые, толстощекіе купидоны съ внками цвтовъ въ лазуревомъ неб. Тотъ же живописецъ, повидимому, далъ просторъ своему фантастическому генію и на стнахъ, которыя были покрыты безчисленными колонадами и ступенями, свидтельствовавшими скоре объ его воображеніи, чмъ о знаніи перспективы. Мебель въ комнат была очень скудная и состояла изъ большого дубоваго стола съ рзными ножками и скамеекъ, покрытыхъ полинявшей шелковой матеріей. Полъ былъ кирпичный и безъ ковра. Въ углубленіи окна стояло два деревянныхъ стула и кресло, въ которомъ сидла старуха, занятая вышиваніемъ. Подл нея на скамейк помщалась молодая двушка, вязавшая очень прилежно. Об он были одты просто, но опрятно. На нихъ были блые полотняные передники, вышитые ими самимъ по мстному обычаю той части Италіи. Синьоръ Маротти представилъ гостю свою жену и дочь, а потомъ попросилъ ихъ приготовить поскоре ужинъ.
— Я боюсь, что ужинъ будетъ не богатый, прибавилъ онъ со вздохомъ.
Синьора накрыла столъ чистой скатертью и вынула изъ шкапа въ стн нсколько тонко нарзанныхъ кусковъ ветчины, сыра изъ козьяго молока и хлбъ изъ кукурузной муки.
— Боле у меня нтъ ничего, сказала она.
— И довольно, отвчалъ гость.
— А вина? воскликнулъ хозяинъ: — жена! достань намъ бутылку сицилійскаго вина, которое намъ привезъ ддушка изъ своего путешествія.
— Какъ, ддушкино вино? спросила съ изумленіемъ старуха, словно ее побуждали совершить святотатство.
— Да. Для чего же вино, если его не пить, и для чего каминъ, если его не топить?
Съ этими словами онъ опустилъ доску въ стн, скрывавшую очагъ.
— Дочка, сбгай и принеси дровъ, продолжалъ онъ:— мы не часто имемъ честь принимать такихъ гостей.
Что же въ незнакомц возбуждало такое уваженіе? Своими манерами, обращеніемъ и одеждой онъ, повидимому, не старался обращать на себя вниманія. Онъ не поражалъ величественной осанкой. Онъ былъ небольшого роста, сгорбленный, съ пожелтвшимъ цвтомъ лица. Однако, инстинктивно Маротти выказывалъ ему такое почтеніе, которое, повидимому, не согласовалось съ его вншнимъ видомъ. Онъ съ аппетитомъ сълъ скромный ужинъ, похвалилъ вино и, грясь посл ды передъ веселымъ огнемъ, добродушно сталъ разсматривать своихъ гостепріимныхъ хозяевъ. Даже улыбка показалась на его блдномъ, страдальческомъ лиц, словно его оледенлое сердце растаяло отъ радушнаго пріема.
Пристально смотря на молодую двушку, занявшую свое мсто на скамеечк, онъ съ удивленіемъ спросилъ себя, что значитъ ея странный, смущенный видъ: она постоянно оглядывалась, словно боясь кого-то, стоявшаго за нею.
— Ея нервы, вроятно, были чмъ-нибудь страшно потрясены, подумалъ гость.
Было время, когда и онъ, несмотря на свою храбрость, подвергался такимъ нервнымъ испугамъ. Даже и теперь онъ дрожалъ, какъ испуганное дитя, при всякомъ звук, похожемъ на бряцанье цпи каторжника.
— Вы издалека? поспшно спросила Тереза, чтобъ скрыть волненіе, овладвшее ею посл того, какъ ея глаза встртились съ зоркими взорами незнакомца.
— Я ду изъ Рима.
— А завтра отправитесь въ Оливето?
— Да, по признаюсь я боле люблю спрашивать, чмъ отвчать, произнесъ гость, стараясь положить конецъ любопытству хозяекъ.— У васъ въ селеніи много нищихъ и оно, кажется, не въ очень цвтущемъ положеніи.
Старикъ тяжело вздохнулъ.
— Двадцать лтъ тому назадъ, отвчалъ онъ: — когда мой отецъ былъ синдикомъ, это селеніе благоденствовало и любимой шуткой старика было, что онъ одинъ бдный человкъ въ селеніи. Дйствительно, онъ былъ слишкомъ щедръ и гостепріименъ, въ его дом путешественники всегда находили радушный пріемъ и онъ никогда не отказывалъ въ милостын нищему. Теперь все измнилось. Одинъ богатый и благоденствующій человкъ въ селеніи — это его милость господинъ синдикъ. Онъ держитъ экипажъ, стъ и пьетъ хорошо, тогда какъ жители селенія умираютъ съ голода, дороги не исправлены и налоги съ каждымъ днемъ возвышаются. Бываютъ странныя стеченія обстоятельствъ, прибавилъ онъ съ горькой улыбкой.
— Да очень странныя, промолвилъ незнакомецъ сухо.
— Тише, не говори лишняго, прибавила шопотомъ старуха, поднимая палецъ ко рту,
— У стнъ нтъ ушей, отвчалъ гость:— а мн вы можете довриться, прибавилъ онъ нершительно.— Я, можетъ быть, буду въ состояніи помочь вамъ.
Сеньоръ Маротти пристально и подозрительно посмотрлъ на незнакомца.
— Все наше горе происходитъ отъ того, что мы были слишкомъ доврчивы и добродушны.
Говоря это, онъ не спускалъ глазъ съ гостя. Вдругъ онъ вздрогнулъ. Онъ увидлъ на рук гостя, протянутой къ огню, почернвшую полосу, слдъ желзныхъ оковъ. Онъ видлъ этотъ позорный знакъ на другой рук и тотчасъ его призналъ.
Да, оковы нетолько впились въ его руку, но и въ сильную его душу. Пять лтъ провелъ онъ въ Неополитанской тюрьм, прикованный не къ цпи, а въ тысячу разъ хуже, къ низкому злодю, тогда какъ единственнымъ его преступленіемъ была пламенная любовь къ отечеству. Онъ тотчасъ понялъ, что его смшиваютъ съ этимъ преступникомъ или съ другими, подобными ему. Это было невыносимо. Онъ вскочилъ и съ сверкающими глазами воскликнулъ, словно обращаясь къ призраку, который былъ видимъ только ему одному.
— О! Италія! О родина! Неужели это награда за мою долгую преданность? На мн клеймо вчнаго позора, какъ на подонкахъ общества. Я… Я…
И закрывъ глаза руками, онъ зарыдалъ.
Маротти и его семья были люди простые и по природ доврчивые. Хотя горькій опытъ научилъ ихъ быть подозрительными, но передъ такимъ искреннимъ горемъ они не могли устоять. Старуха расплакалась, а Маротти, положивъ руку на его плечо, произнесъ:
— Простите меня! вы честный человкъ или нтъ честныхъ людей на земл. Я вамъ вполн довряюсь.
— Ну, слушайте, продолжалъ Маротти, когда вс нсколько успокоились:— я вамъ разскажу исторію нашихъ бдствій. Отецъ мой становился старъ и замтно слаблъ умомъ. Управленіе муниципальными длами становилось ему не по силамъ. Я былъ тогда въ цвт лтъ и силъ, но занимался земледліемъ и не имлъ ни времени, ни желанія просматривать книги и счета. Нашъ муниципальный секретарь едва умлъ читать и писать. Однажды вечеромъ, въ томъ же часу, какъ вы, постучался къ намъ путникъ, прося пріюта. Онъ шелъ пшкомъ и былъ небритый, въ лохмотьяхъ, на одной изъ его рукъ виднлся отпечатокъ желзной цпи, и онъ разсказалъ намъ, что бжалъ изъ неаполитанской тюрьмы, куда былъ заточенъ за политическое преступленіе.
Незнакомецъ вздрогнулъ.
— Вы поймете сейчасъ, почему теперь подобные разсказы возбуждаютъ въ насъ подозрніе, замтилъ старикъ.
— Я понимаю, отвчалъ незнакомецъ со вздохомъ: — и не вижу причины, почему бы вы должны были довряться мн боле, чмъ другимъ.
— Однако, я вамъ врю, но никогда не доврялъ тому молодцу, хотя его разсказъ былъ очень правдоподобный и манеры были самыя увлекательныя. Но въ его глазахъ было что-то противорчившее его словамъ. Онъ говорилъ, что происходитъ изъ знатнаго титулованнаго семейства и, дйствительно, былъ образованный человкъ, такъ что, взявъ въ руки счеты отца, въ самое короткое время привелъ ихъ въ порядокъ. Отецъ былъ въ восторг, нашелъ своему глупому секретарю другое мсто и взялъ на его мсто этого невдомаго человка. Я сопротивлялся этому назначенію, но отецъ не хотлъ ничего слушать. Николаи, такъ назвалъ онъ себя, увряя, что его настоящее имя было слишкомъ громко…
— Вроятно онъ былъ извстный воръ или разбойникъ?
— Какъ бы то ни было, Николаи поселился у насъ на всемъ готовомъ и сталъ энергично исполнять свои секретарскія обязанности. Онъ сразу началъ проводить новыя реформы, которыя казались на первый взглядъ очень разумными, полезными. Правда, система управленія, которой держался отецъ, уже давно устарла, однако, если онъ и былъ слишкомъ мягокъ въ отношеніи негодяевъ, то его примръ побуждалъ добрыхъ и честныхъ людей держаться истиннаго пути. Николаи вскор положилъ конецъ чрезмрной мягкости отца и каждый день открывалъ новые источники доходовъ, о которыхъ прежде никто и не думалъ. Онъ никакъ не могъ понять, что отецъ дозволялъ поселянамъ, подъ тмъ или другимъ предлогомъ, уклоняться отъ платежа налоговъ. По его словамъ, мировой судья былъ человкъ неспособный, мстный патеръ просто дуракъ. Никто не могъ оспорить справедливости этого строгаго приговора, но такъ или иначе вс реформы Николаи приносили пользу только ему и его друзьямъ. Онъ скоро растолстлъ, лохмотья его замнились нарядной одеждой и онъ сдлался первымъ франтомъ въ селеніи. Неспособный судья былъ замненъ человкомъ, котораго выписалъ Николаи. Когда умеръ старый патеръ, тотчасъ подвернулся какой-то другъ Николаи и занялъ его мсто. Такимъ образомъ, мало по малу, вс вліятельныя мста въ селеніи были заняты пришельцами.
— И вы были такъ слпы, что не видли стей, которыя вамъ разставляли!
— Да, вы можете по всей справедливости удивляться нашей простот. Мы врили всякому его лживому слову, поддавались всякому обману, пока, наконецъ, нашъ тиранъ нашелъ не нужнымъ боле притворяться и сбросилъ маску. Но я забгаю впередъ. Николаи управлялъ при отц совершенно неограниченно и не далъ ему умереть спокойно. Онъ уврилъ отца, что благодаря прежнему безпорядочному веденію длъ, муниципалитетъ былъ въ долгахъ, и честный старикъ, измнивъ духовное завщаніе, оставилъ свое маленькое состояніе секретарю для уплаты этого несуществовавшаго въ дйствительности долга. Такимъ образомъ, я былъ лишенъ наслдства и получилъ только этотъ домъ и принадлежавшій къ нему участокъ земли, который я принужденъ обработывать собственными руками. Моя жена и дочь зарабатываютъ кое-что вышиваніемъ и мы кое какъ существуемъ. Вы можете себ представить, въ какое бшенство я пришелъ, узнавъ о мошенничеств, жертвою котораго я невольно сдлался! Но человкъ, раззорившій меня, только разсмялся мн въ лицо. Я назвалъ его негодяемъ и грабителемъ, но онъ презрительно отвчалъ мн: ‘докажите’. Дйствительно, у меня не было никакихъ доказательствъ его преступности и къ тому же у меня не было денегъ, чтобъ судиться съ нимъ. Онъ уже собралъ большую партію и его выбрали въ синдики, несмотря на начинавшійся уже ропотъ. Тогда началось царство террора. Вся сложная машина была готова и стала дйствовать съ безпощадной регулярностью. Наши притснители играли другъ другу въ руку съ такимъ искуствомъ, которое доказывало, что они уже давно привыкли къ подобной игр. Наконецъ, мы дошли до отчаянія и написали петицію префекту, мы послали ее въ Оливетто, но она не дошла по адресу. Почтальонъ, креатура синдика, читаетъ вс письма, приходящія и выходящія изъ нашего селенія. Убдившись въ этомъ, мы послали къ префекту врнаго гонца съ другой тайно написанной петиціей, но нашъ гонецъ былъ найденъ убитымъ на большой дорог. И это не единственное убійство, совершенное здсь со времени вступленія Николаи въ должность синдика. Мы не можемъ доказать, но знаемъ очень хорошо, что два стража, которые держатся, повидимому, для нашей охраны — купленные убійцы.
— Однимъ словомъ, произнесъ незнакомецъ, торжественнымъ тономъ:— вы въ рукахъ каморры.
— Да, отвчалъ Маротти:— но какъ же мы, бдные поселяне, можемъ бороться съ учрежденіемъ, которое даже правительство не въ состояніи уничтожить?
— Не въ состояніи уничтожить? Ну, это мы еще увидимъ. Я докажу, что можно справиться съ каморристами.
— Но я еще не разсказалъ всхъ нашихъ бдствій, продолжалъ Маротти.— Вы видите мою дочь?
— Да, отвчалъ незнакомецъ, смотря съ сожалніемъ на Терезу:— разв и она сдлалась жертвою вашихъ тирановъ?
— Она одна изъ главныхъ жертвъ нашего синдика, Она имла честь понравиться ему. Конечно, онъ не думаетъ на ней жениться, но онъ до того преслдовалъ ее позорными предложеніями, что она, наконецъ, не смла выйдти изъ дома. Однажды онъ напился пьянъ на праздник и, возвращаясь домой, встртилъ на улиц Терезу, которую такъ напугалъ, что она до сихъ поръ не пришла въ себя отъ страха. Она едва вырвалась изъ рукъ пьянаго негодяя, прибжала домой и бросилась рыдая въ объятья своего жениха Пьетро. На слдующій день, синдикъ возсдалъ въ муниципальномъ совт, какъ вдругъ вошелъ туда Пьетро и нанесъ ему такой ударъ по голов, что онъ упалъ съ кресла. Конечно, Пьетро отдали подъ судъ по обвиненію въ оскорбленіи дйствіемъ должностного лица при исполненіи обязанностей. Вы знаете, какъ легко смотрятъ въ нашей стран на подобные поступки. Даже убійцъ оправдываютъ, если они могутъ доказать, что причина, побудившая ихъ на преступленіе, уважительна. Но въ этомъ дл не признаны были даже смягчающія обстоятельства и бдный Пьетро приговоренъ къ самому тяжкому наказанію. Уже боле года онъ сидитъ въ Оливетской тюрьм и срокъ еще и на половину не кончился. Онъ по ремеслу плотникъ, но его мастерская теперь перешла въ другія руки и когда онъ выйдетъ изъ тюрьмы, то ему придется начинать жизнь съизнова.
— Но вдь вредное вліяніе этого бглаго каторжника, воскликнулъ незнакомецъ: — не можетъ же простираться на Оливето! Конечно, молодому человку дали вс средства оправдаться на суд?
— Нтъ, судъ надъ нимъ былъ несправедливый, потому что первоначальное слдствіе было ведено неправильно. Нашъ почтенный судья принадлежитъ къ каморр. Это разбойничье гнздо иметъ везд своихъ людей: въ арміи, въ церкви, въ суд, въ аристократіи. Гд начинается каморра, никому неизвстно и не такимъ простакамъ, какъ мы съ вами, разгадать эту тайну.
Незнакомецъ улыбнулся, и, простившись съ хозяевами, легъ спать. Но даже и во сн онъ произносилъ по временамъ:
— Бдная Италія!
На слдующій день на разсвт, Паскарэ уже былъ съ экипажемъ у дома Маротти. Съ живйшимъ сожалніемъ добрая семья простилась съ своимъ гостемъ. Онъ не общалъ вернуться, но возбудилъ въ ихъ сердцахъ надежду, сказавъ на прощанье: — Не отчаявайтесь. Счастье иногда улыбается, когда его и не ожидаешь.
Теперь на улиц не было нищихъ: только въ окнахъ показалось нсколько удивленныхъ лицъ и ребятишки, засунувъ палецъ въ ротъ, смотрли въ слдъ удалявшемуся экипажу. Не успли лошади вдлать нсколькихъ шаговъ, какъ ихъ обогнала коляска, запряженная парой рысистыхъ лошадей. Въ ней сидло два господина съ ястребиными лицами. Одинъ изъ нихъ, правившій лошадьми, прозжая, заглянулъ въ экипажъ Паскарэ, но быстро отвернулся и съ громкими проклятіями ударилъ бичемъ по лошадямъ. Когда коляска исчезла изъ вида, Паскарэ обратился къ незнакомцу:
— Это прохалъ главный разбойникъ Монте-Бригиды, самъ синдикъ. Но что это съ вами? прибавилъ онъ и, соскочивъ съ козелъ, подбжалъ къ дверц экипажа:— вы не здоровы?
Незнакомецъ былъ блденъ, какъ мертвецъ и, съ трудомъ переводя дыханіе, промолвилъ:
— Я выйду, мн надо подышать чистымъ воздухомъ.
И, опершись на руку Паскарэ, онъ вышелъ изъ экипажа и слъ на краю дороги, стирая платкомъ крупныя капли холоднаго пота, которыя выступили у него на лбу. Вскор, однако, онъ оправился и, вернувшись въ экипажъ, просилъ веттурино какъ можно скоре достигнуть Оливето.
Между тмъ, жизнь въ Монте-Бригид потекла своимъ обычнымъ чередомъ. Мужчины ушли на полевыя работы, а женщины отправились съ кувшинами за водою на ручей, протекавшій за селеніемъ. День былъ прекрасный, между горными откосами виднлось вдали синее море, а съ противоположной стороны играли на солнц снжныя вершины Аппенинъ. Но никто не обращалъ вниманія на погоду или пейзажъ, только хозяйки, оставшіяся дома, спшили воспользоваться солнцемъ, чтобъ развсить на изгородяхъ, окаймлявшихъ дорогу, вымытыя тряпки и лохмотья, ни мало не опасаясь, чтобъ прохожіе ихъ украли.
Проздъ незнакомца, корова, таинственно павшая у Матачіоне, и соображенія о нумерахъ, на которыя выпадетъ слдующій выигрышъ въ лотере, составляли главный предметъ разговоровъ въ это утро. Вскор вернулся синдикъ, но его появленіе на улиц не возбудило удовольствія, ему кланялись почтительно, но очевидно по принужденію. Только въ остеріи его встртили радушно. Тамъ пило, курило и разговаривало избранное общество, церковь имла тутъ своимъ представителемъ патера, а армія бригадира карабинеровъ, который, хотя стоялъ въ Оливето, но проводилъ почти все время въ кабачк Монте-Бригиды. Кром того, были еще два сторожа: Чико и Трико, которыхъ содержали на общественный счетъ, будто бы для поддержанія порядка, но въ сущности вс мирные и честные граждане смотрли на нихъ съ презрніемъ и они водились только съ самыми отптыми негодяями всего селенія. Разговоръ вертлся, главнымъ образомъ, на прізд таинственнаго незнакомца. Патеръ уврялъ, что это непремнно какой-нибудь шпіонъ, который составлялъ заговоръ съ Маротти и другими.
— Зачмъ сюда пускаютъ шпіоновъ! воскликнулъ бригадиръ сопровождая свои слова крупной бранью.— Зачмъ позволяютъ Паскарэ привозить въ своемъ адскомъ рыдван неизвстныхъ людей, которые только волнуютъ мирныя селенія? Жаль, что меня тутъ не было, я бы имъ задалъ обоимъ.
Содержатель остеріи, считая необходимымъ, для благоденствія своего заведенія, поддерживать строгій нейтралитетъ, замтилъ, что у него было очень мало постителей и потому нельзя было помшать хоть путешественникамъ выпить стаканчикъ вина.
— Ахъ ты, неблагодарное животное! воскликнулъ бригадиръ:— разв я не прихожу нарочно къ теб изъ Оливето?
Это было справедливо и испуганный хозяинъ не посмлъ даже отвтить, что бригадиръ уже давно не платилъ и что его счетъ становился все длинне и длинне.
Пользуясь наступившемъ молчаніемъ, синдикъ откашлянулся чмъ обратилъ на себя общее вниманіе и торжественно произнесъ:
— Я знаю исторію этого человка. Онъ преступникъ низшаго разряда. Онъ былъ извстенъ въ Неапол… А! синьоръ Маротти, какъ поживаете? прибавилъ онъ, увидавъ старика, который вошелъ въ остерію за виномъ и колбасой:— какъ это вы, столь почтенный человкъ, принимаете каторжниковъ? Вашъ вчерашній человкъ, самый опасный человкъ. Я надюсь, что вы сосчитали вс ваши драгоцнности посл его отъзда.
— Вамъ извстно, синьоръ Николаи, что у меня нтъ никакихъ драгоцнностей, отвчалъ Маротти:— что же касается до моего вчерашняго гостя, то я ничего не знаю о немъ ни хорошаго, ни дурного. Я просто пріютилъ прозжаго, какъ я и мои предки всегда длали.
— Вы не замтили у него на рук особой мтки?
— Да, замтилъ и, по своему обычаю, подумалъ, что онъ, вроятно, сидлъ въ тюрьм за политическое преступленіе, подобно вамъ, синьоръ синдикъ, если я не ошибаюсь.
Николаи поблднлъ, а на лицахъ присутствующихъ пробжала улыбка, такъ какъ даже его стойкіе приверженцы не врили его политическому геройству. Маротти съ торжествомъ побдителя удалился изъ остеріи.
Давно старикъ не выказывалъ такого мужества, по вчерашній разговоръ съ незнакомцемъ придалъ ему храбрости. Посл его ухода, Николаи оправился и, поклявшись въ глубин души отомстить ненавистному Маротти, только-что хотлъ разсказать своимъ собесдникамъ исторію таинственнаго незнакомца, какъ вдругъ въ комнату вбжалъ поселянинъ, едва переводя дыханіе. Онъ схватилъ за руку патера, который спокойно курилъ, и воскликнулъ съ жаромъ:
— Пойдемте, моя жена умираетъ, нельзя терять ни минуты времени.
Патеръ хладнокровно отвелъ руку поселянина и сухо отвчалъ:
— Если ваша жена больна, то сходите за докторомъ.
— Докторъ уже былъ и сдлалъ все, что могъ, т. е. пустилъ ей кровь. Вы знаете, она стара и слаба, и никогда не оправится посл тяжелой работы во время моей болзни. Докторъ говоритъ, что она не переживетъ этой ночи и теперь ей можетъ принести пользу только святое причастіе.
— Три мсяца тому назадъ, замтилъ патеръ, не тригаясь съ мста и продолжая курить:— меня позвали, чтобъ пріобщить вашу умирающую жену, я желалъ бы знать наврное, умираетъ ли она на этотъ разъ не на шутку, а то не стоитъ безпокоиться.
— На этотъ разъ она, право, умираетъ, синьоръ патеръ, и не можетъ умереть спокойно, если вы ее не пріобщите святыхъ тайнъ. У насъ дла идутъ плохо, но все таки вы можете получить пару жирныхъ куръ.
Глаза пастора заблестли.
— Я знаю, на что похожи ваши жирныя куры, Травателло, произнесъ онъ:— только кожа, да кости. Но у васъ была свинья.
Тутъ вмшался синдикъ, желавшій разсказать свою исторію и нимало не интересовавшійся торгомъ пастора съ поселяниномъ.
— Sfaceiato! {Дерзкая рожа.} грозно воскликнулъ онъ, обращаясь къ Травателло:— это что такое? Какъ ты смешь безпокоитъ начальство, когда оно отдыхаетъ отъ трудовъ! Ступай вонъ или я велю Трико выгнать тебя отсюда.
Поселянинъ не двинулся съ мста.
— Наша свинья еще не продана, промолвилъ онъ, смотря презрительно на патера:— но я не могу вамъ дать ее. Это послднее наше достояніе.
— Что же ты, пойдешь или нтъ! загремлъ синдикъ, а патеръ преспокойно налилъ себ стаканъ вина.
— Вы получите свинью, произнесъ, наконецъ, поселянинъ и прибавилъ про себя: — если я тебя повстрчаю когда-нибудь ночью, старый разбойникъ, ты мн за это отвтишь.
Патеръ медленно вынулъ изо рта трубку, допилъ стаканъ и поднялся съ мста. Травателло схватилъ его за рясу и потащилъ на улицу.
Но уже было поздно. Въ ту минуту, какъ они входили въ дверь дома, его жена испустила послднее дыханіе.
— Какъ вамъ не стыдно такъ запоздать! воскликнула добрая Маріанджела, ухаживавшая за больной: — она по вашей милости умерла, не причастившись.
— Это не моя вина, отвчалъ Травателло съ горечью и, обернувшись къ патеру, лицо котораго вытянулось при мысли, что ему не достанется свинья, воскликнулъ съ сердцемъ.— Убирайся отсюда, пока я теб не пересчиталъ ребра!
Умершая женщина была героиня странной исторіи. Некрасивая, даже уродливая женщина, она дожила до двадцати-пяти лтъ безъ всякихъ драматическихъ эпизодовъ. Но тутъ однажды, возвращаясь съ базара, она нашла на дорог ребенка, завернутаго въ одяло. Она взяла его къ себ на воспитаніе. Судя по его здоровому, опрятному виду и тонкому блью, ребенокъ, вроятно, былъ не простого происхожденія. Травателло {Найденышъ.}, такъ прозвали ребенка, съ годами сталъ красивымъ юношей. Его характеръ былъ такимъ же загадочнымъ, какъ и его происхожденіе. Онъ былъ мраченъ, молчаливъ, велъ жизнь уединенную, не былъ друженъ ни съ кмъ и на него не имла никакого вліянія женская красота. Но главной чертой его характера была справедливость. Всякій, кто длалъ ему добро, зналъ, что будетъ за это вознагражденъ, и обратно, всякій, причинившій ему вредъ, былъ убжденъ, что рано или поздно раскается въ этомъ. Онъ считалъ, что обязанъ былъ жизнью Сант и вознаградилъ ее тмъ, что снялъ съ нея позорное пятно старой двы. Онъ женился на ней и эта женщина, въ молодости не имвшая ни одного поклонника, въ пятьдесятъ лтъ сдлалась женою красиваго молодого человка.
Травателло не позволялъ никому смяться надъ собою, а когда кто-то спросилъ его, зачмъ онъ женился на старой Сант, онъ отвчалъ серьзно:
— Потому что я любилъ ее.
И, конечно, по своему, онъ любилъ ее, хотя не доказывалъ своей любви никакими вншними знаками. Онъ рдко разговаривалъ съ нею, никогда не цловалъ ее при постороннихъ, но они вмст воздлывали маленькій уголокъ земли и жили плодами общаго труда. Санта считала себя вполн вознагражденной за все, и гордилась титуломъ супруги, хотя дйствительно это былъ только титулъ. Вроятно, ей было бы пріятне, еслибъ Травателло называлъ ее матерью, но онъ на это ни за что не согласился бы. Онъ былъ увренъ, что его мать была знатнаго происхожденія, хотя никогда не объяснялъ, на чемъ основана была эта увренность. Онъ свято сохранялъ свою тайну.
Вс въ Монте-Бригид оплакивали смерть старой Санты, которая была общей любимицей, и на похоронахъ ея много женщинъ въ черныхъ таляхъ пли погребальные гимны, слдуя за церковнымъ причетникомъ, который несъ серебрянный крестъ.
Оливето, главный городъ округа, былъ отдленъ отъ Монте-Бригиды горой и двумя долинами, такъ что требовалось два часа, чтобъ дойти изъ селенія въ городъ, и обитатели Монте-Бригиды считали эту прогулку тяжелымъ путешествіемъ, которое можно было предпринимать только въ важныхъ случаяхъ. Разъ въ году въ Оливето происходила ярмарка и въ этотъ день жители всхъ окрестныхъ селеній отправлялись туда въ праздничныхъ одеждахъ, захвативъ для продажи свинью, корову или осла.
Въ этомъ году Маротти съ дочерью отправились въ Оливето вмст съ другими. Они желали постить Пьетро Фонтану въ его тюрьм и снести ему немного състного, кром того, Терез надо было отдать добрымъ монахинямъ, у которыхъ она воспитывалась, заказанныя ей и матери вышивки. Съ своей стороны, Маротти отправлялся на ярмарку съ цлью купить лошадь или мула, на что онъ уже давно откладывалъ деньги.
Былъ апрль мсяцъ и окрестная страна была во всей своей крас. Рожь зеленла и среди нея виднлись всевозможные полевые цвты, ленъ покрывалъ большія пространства земли, представляя своимъ свтло-голубоватымъ цвтомъ поразительный контрастъ съ виднвшимся тамъ и сямъ темно-краснымъ клеверомъ. Нигд не было видно изгородей, и хотя нкогда густые лса были безжалостно вырублены, но все-таки попадались кое-гд величественные дубы и купы славныхъ елей, между виноградниками и масличными плантаціями.
— Садитесь, синьоръ Маротти, садитесь! сказалъ возница большой телеги, запряженной волами, въ которой, кром него и его многочисленной семьи, находилось значительное число живыхъ куръ съ перевязанными ногами.
— Можетъ быть, у васъ найдется мсто и для Терезы? отвчалъ старикъ, останавливаясь.
— Конечно! воскликнулъ поселянинъ:— сойди, Доменико, теб полезно пройтись пшкомъ.
Доменико, сынъ и наслдникъ, соскочилъ съ телеги и его мсто заняли старикъ съ дочерью среди семьи добраго поселянина, состоявшей изъ представителей трехъ поколній. Тутъ была бабушка въ черномъ бархатномъ корсаж, большемъ кораловомъ ожерель и съ многочисленными кольцами на рукахъ, потому что она принадлежала къ сельской аристократіи и могла съ гордостью пересчитать своихъ предковъ за три столтія назадъ. Рядомъ съ нею сидла толстая, здоровенная мать семьи въ полосатомъ синемъ съ краснымъ плать, въ полдюжин накрахмаленныхъ блыхъ юбокъ и въ сложенномъ четыреугольникомъ красномъ платк на голов. Вокругъ нея помщались дочери всякаго возраста и вс одинаково одтыя до двухлтней двочки включительно. Меньшій членъ семейства, грудной ребенокъ, крпко спеленатый и перевязанный въ нсколькихъ мстахъ бичевкой, словно свертокъ съ вещами, торчалъ подъ лвой рукой матери, а правою почтенная женщина проворно пряла шерсть на прялк.
— Вонъ Матакіоне! воскликнула одна изъ молодыхъ двушекъ:— бдный Матакіоне! онъ идетъ продавать своего второго вола, который безъ пары ему ни на что не годится. Эй, Матакіоне, какъ здоровье отца?
— Онъ умеръ сегодня утромъ, грустно отвчалъ бднякъ:— это все отъ дурного глаза. Прежде палъ волъ, а теперь умеръ и отецъ.
Послднія слова онъ произнесъ такимъ тономъ, словно послдняя потеря была далеко не такъ чувствительна, какъ первая, и съ этимъ, быть можетъ, вполн были согласны сочувствовавшіе его горю друзья.
Телега продолжала катиться, оставивъ за собою Матакіоне, медленно шедшаго съ своимъ воломъ. Миновавъ первую долину, путники поднялись на гору и снова спустились во вторую долину. Теперь прямо передъ ними, на откос еще боле высокой и крутой горы, показался живописный Оливето, съ его колокольнями, неровными улицами и окружавшей весь городъ аллеей масличныхъ деревьевъ. Базарная площадь казалась издали блымъ волнующимся моремъ, хотя въ сущности она кишла блыми спинами воловъ. Но, при боле внимательномъ взгляд можно было отличить и еще многое другое. Тутъ были ослы, мулы, овцы, свиньи и куры, мужчины, женщины и дти, многочисленные лари, обвшанные пестрыми платками, блестящими серьгами, глиняной посудой, фруктами, овощами. И надо всмъ этимъ стоялъ шумный гулъ отъ блянія, хрюканья, кудахтанья, болтовни, криковъ, споровъ, смха.
Соскочивъ на площади съ телеги и пробираясь съ отцомъ черезъ толпу, Тереза казалась боле, чмъ когда-либо, испуганной. Ее смущали смлые взгляды многочисленныхъ юношей, которые, принадлежа къ мстной аристократіи, круглый день только шлялись съ утра до ночи по кофейнямъ. Они явились на ярмарку не съ цлью купить или продать что-нибудь, а только для того, чтобъ поглазть на женщинъ.
— О, батюшка! это онъ! воскликнула вдругъ молодая двушка, вздрогнувъ.
Онъ означалъ синдика Монте-Бригады, который, сидя верьхомъ на одной изъ своихъ красивыхъ лошадей, небрежно оглядывалъ толпу.
— Не бойся! онъ тутъ не можетъ пристать къ теб, отвчалъ Маротти:— займемся дломъ. Вонъ старый Паскарэ продаетъ одну изъ своихъ почтовыхъ лошадей. Она дрянная кляча, но намъ годилась бы, еслибъ онъ взялъ дешево.
Дйствительно, Паскарэ громко выхвалялъ достоинства старой, свшей на ноги лошади, уже не годившейся для почтовой гоньбы.
— Еслибъ вы только видли, какъ она бжитъ. Въ два часа отхватаетъ до порта. Она сла на ноги? У нея сапъ? Что вы, сметесь? Она только немного кашляетъ. Хорошо, графъ, я вамъ уступлю ее за триста франковъ. Это задаромъ, но для васъ…
— Эй, Паскарэ, произнесъ Маротти, подходя:— я вамъ дамъ пятьдесятъ франковъ. Никто не дастъ дороже.
— Синьоръ Маротти! произнесъ съ достоинствомъ веттурино:— я не понимаю вашей шутки. Но для такого стараго пріятеля какъ вы, я уступлю ее за двсти пятьдесятъ.
— Шестьдесятъ.
— Вы, можетъ быть, принимаете, почтенный синьоръ, мою кобылу или меня самого за осла? Ну, послднее слово — двсти,
— Восемьдесятъ — и это мое послднее слово.
— Ну, дайте девяносто и дло будетъ въ шляп, произнесъ одинъ изъ толпы, съ интересомъ слдившей за торгомъ:— лошадь не такая дурная и шагомъ пройдетъ далеко.
— Ну, спускай до полутораста, дороже никто не дастъ, сказалъ другой поселянинъ, обращаясь къ Паскарэ.
Наконецъ, къ общему удовольствію обихъ сторонъ, они сошлись на ста франкахъ, именно на той цн, которую съ самаго начала одинъ хотлъ заплатить, а другой взять. Однако Паскарэ для проформы воскликнулъ:
— Не дастъ ли кто дороже? Сокровище, а не лошадь идетъ за даромъ!
— Я дамъ сто десять, произнесъ неожиданно чей-то голосъ.
Вс оглянулись съ удивленіемъ. Это говорилъ синдикъ Монте-Бригиды, подъхавшій верхомъ къ толп.
— Сто пятнадцать! воскликнулъ Маротти, не желая выпустить изъ рукъ сторгованной и давно необходимой ему лошади.
— Сто двадцать, произнесъ спокойно Николаи.
— Пойдемте, батюшка! промолвила Тереза, дрожа всмъ тломъ:— разв вы не видите, что онъ хочетъ на зло отбить у васъ покупку.
Дйствительно, синдикъ смотрлъ на нихъ съ торжествующей улыбкой. Старикъ поникъ головой и хотлъ уже удалиться, признавъ себя побжденнымъ, какъ Паскарэ сказалъ посл тяжелой внутренней борьбы:
— Погодите, синьоръ Маротти. Подумавъ хорошенько, я продамъ лошадь скоре вамъ, чмъ кому-либо другому. Я знаю, что вы будете хорошо съ нею обращаться, а мн жаль было бы, еслибъ бдняжка на старости лтъ попала въ дурныя руки.
— Такъ вы мн отдадите ее за сто пятнадцать франковъ? Благодарю васъ, Паскарэ.
— Нтъ, вы получите ее за сто. Конечно, она стоитъ вдвое дороже, но мы уже ударили по рукамъ и старый Паскарэ былъ всегда добрый человкъ…
— Браво, Паскарэ, браво! раздалось въ толп.
— Проклятый дуракъ! произнесъ синдикъ, выходя изъ себя отъ гнва.
— Можетъ быть, я и дуракъ, отвчалъ Паскарэ, которому толпа придавала храбрости:— но не мошенникъ и не сообщникъ каморристовъ.
— Вы раскаетесь въ своей дерзости, произнесъ Николаи, поблднвъ и быстро удаляясь.
Взбшенный этой оскорбительной неудачей, онъ поспшилъ найти на площади своего наперсника и друга, муниципальнаго секретаря, безъ которого онъ никогда не-длалъ ни шагу.
Этотъ человкъ былъ удивительно похожъ на синдика, такъ что трудно было приписать это сходство случайности, но если они были братья, что было всего вроятне, то почему они носили разныя фамиліи?
— Это все его работа, прибавилъ синдикъ, разсказавъ о случившемся своему двойнику:— онъ пріхалъ къ намъ въ экипаж Паскарэ и возстановилъ противъ меня Маротти. Онъ меня узилъ, я это видлъ по его лицу. Дло не ладное, намъ надо собрать вс силы.
— У насъ ихъ не мало, отвчалъ Карлино:— стоитъ только обратиться къ начальству.
— Скоро будутъ выборы. Сколькими голосами мы располагаемъ въ пользу маркиза Савини?
— Хорошенько не могу сказать, но полагаю, что большинствомъ. А имя на своей сторон депутата, мы уже не будемъ бояться.
Спустя два часа, возвращаясь домой, Маротти съ дочерью встртили на главной улиц Оливето синдика, шедшаго подъ руку съ маркизомъ Савини, самымъ богатымъ и вліятельнымъ человкомъ въ город.
Пьетро Фонтина не предавался отчаянію, и Маротти съ дочерью застали его за работой. Онъ сидлъ за деревяннымъ столомъ, почти единственной мебелью въ его тюремной кель, и громко плъ, занимаясь рзьбою на дуб. Онъ былъ прекраснымъ типомъ итальянца, и если отличался нкоторыми изъ характеристическихъ недостатковъ своихъ соотечественниковъ, то въ тоже время имлъ такія качества, которыя рдко въ нихъ встрчаются. Лицо его выражало столько ума и огня, что пріятно было на него смотрть, почти всегда на губахъ его играла свтлая улыбка, которая только въ рдкихъ случаяхъ замнялась мрачнымъ выраженіемъ. Его лицо выражало или ясный солнечный день, или бурную ночь. Оно не знало полутней. Впрочемъ, итальянцы вообще не умютъ дуться и не вдаютъ сплина. Онъ любилъ свое искуство (потому что былъ нетолько плотникъ, но и рзчикъ на дерев) почти такъ же пламенно, какъ Терезу, и ненавидлъ своихъ враговъ съ одинаковымъ жаромъ. Не мене ненавидлъ онъ несправедливость, коварство и тиранію. Онъ любилъ удовольствія, но не былъ ни лнивымъ, ни распутнымъ человкомъ. Всякое волненіе или опасность имли для него особую прелесть и онъ выходилъ изъ себя отъ самой незначительной причины, почему его и прозвали ‘волканомъ’.
Увидавъ своихъ постителей, онъ просіялъ. Посл обычныхъ привтствій и обзора принесенной провизіи, начались съ обихъ сторонъ длинные разсказы о всемъ случившемся со времени послдняго свиданія. Пьетро передалъ съ гордостью, что его рзьба очень понравилась одному богатому графу, который заказалъ ему дв портретныя рамки и общалъ рекомендовать его своимъ римскимъ друзьямъ, такъ что годъ въ тюрьм не пропалъ даромъ. Въ свою очередь, Маротти разсказалъ о посщеніи незнакомца, но Пьетро уже зналъ объ этомъ, потому что незнакомецъ постилъ и его, однако молодой человкъ не много распространялся объ этомъ таинственномъ человк, что, конечно, возбудило бы удивленіе въ его собесдникахъ, еслибъ они не горли нетерпніемъ познакомить его съ еще боле интереснымъ эпизодомъ о покупк лошади. Пьетро пришелъ въ ярость отъ низости синдика.
— Онъ не впервые играетъ такую шутку, замтилъ юноша:— тоже самое онъ продлалъ съ коровой Маріанджелы. Онъ набилъ на нее цну, чтобъ насолить Матеи, а когда корова осталась за нимъ, то онъ далъ вдов пять франковъ, съ просьбою продать корову въ слдующій базарный день, но по секрету отъ Матеи. Но молодецъ Паскарэ! Ему не легко стоило отказаться отъ пятьнадцати франковъ. Выйдя изъ тюрьмы, я заплачу ему лихвою за это доброе дло. А знаете, что я вамъ скажу, прибавилъ Пьетро посл минутнаго молчанія:— я вижу возможность вскор выйти изъ тюрьмы. Черезъ мсяцъ король продетъ черезъ нашъ край и остановится въ порт.
Старикъ Маротти и Тереза широко открыли глаза отъ удивленія. Они еще ничего не слыхали о прозд короля.
— Странно, что я въ тюрьм боле знаю, чмъ вы, о происходящемъ на свт. Если Его Величество остановится хоть на пять минутъ, то будетъ достаточно времени подать ему просьбу. Тестелла, мой ангелъ, хочешь ты сдлать что-нибудь для твоего Пьетручіо?
Говоря это, онъ посмотрлъ на свою невсту съ довріемъ, зная, что она все на свт сдлаетъ для него. Въ присутствіи любимаго человка она была совершенно инымъ существомъ. и глаза ея засверкали при одной мысли, что она можетъ быть ему полезной.
— Что могу я сдлать? спросила она съ жаромъ.
— Подать королю просьбу о моемъ освобожденіи.
Тестелла тяжело перевела дыханіе. Этотъ подвигъ казался ей не по силамъ.
— Пьетро, она слишкомъ робка, замтилъ отецъ.
— Разв она не можетъ доказать мн свою любовь, поборовъ хоть однажды эту робость?
— Да, да, я это сдлаю! воскликнула молодая двушка.
— Вотъ и прекрасно, отвтилъ Пьетро, взявъ ее за руку и поцловавъ въ лобъ, потому что онъ былъ нетолько женихомъ, но почти братомъ Терезы, съ которою съ дтства длилъ радость и горе: — я не попросилъ бы Терезу оказать мн этой услуги, прибавилъ онъ, обращаясь къ будущему тестю:— еслибъ дло шло только обо мн лично, но многое зависитъ отъ моего возвращенія въ Монте-Бригиду. А что, много говорили въ селеніи о вашемъ таинственномъ гост? неожиданно спросилъ онъ.
— Да, Николаи увряетъ, что онъ бглый каторжникъ. Признаться, и я видлъ на его рук слдъ желзной цпи.
— И я видлъ, подтвердилъ Пьетро:— но мы вс знаемъ, что и у нашего синдика есть такой же знакъ. Я имю многое вамъ сказать, Синьоръ Габріелэ, но только вамъ одному и подъ условіемъ самой строжайшей тайны. Останьтесь со мною, пока Тестелла пойдетъ въ монастырь и мы поговоримъ наедин.
— Тестелла не проболтается, замтилъ Маротти
Но Пьетро не питалъ большого доврія къ женщинамъ и вообще полагалъ, что имъ не слдовало ничего знать, кром того, что касалось шитья и стряпни. Поэтому, онъ настоялъ, чтобъ она удалилась и Тереза безпрекословно исполнила его желаніе.
Монастырь, въ которомъ Тереза провела мирные дни своей молодости, помщался въ большомъ четырехугольномъ строеніи, среди большого сада, обнесеннаго каменной оградой на противоположномъ конц города. Чтобъ добраться до него, надо было пройти черезъ бульваръ, гд модный людъ Оливето гулялъ, слушая музыку. Совершенно иная сцена ждала ее въ стнахъ монастыря, гд добрыя сестры жили такъ тихо, словно находились на другой планет. Терезу он всегда принимали съ распростертыми объятіями, хотя очень сожалли, что она въ послднее время переняла нкоторыя еретическія понятія Пьетро, Она уже боле не врила, что Папа былъ узникомъ и спалъ на солом съ тхъ поръ, какъ Пьетро побывалъ въ Рим и разсказалъ ей о роскоши Ватикана, и потому перестала посылать Пап свою лепту, находя, что ея родители нуждались въ деньгахъ боле него. Она также перестала слпо преклоняться передъ духовенствомъ, благодаря близкому знакомству съ ихъ сельскимъ патеромъ, и, что всего хуже, сначала уважать ‘Витторіо’ (какъ называли короля въ монастыр) и восторгаться Гарибальди, который былъ идеаломъ Пьетро.
Было время рекреаціи и манахини гуляли съ своими ученицами въ саду. Чувствуя себя совершенно дома въ этомъ мирномъ уголк, Тереза вскор приняла участіе въ играхъ дтей, и отецъ, прійдя за нею почти не узналъ ее: такъ она раскраснлась и повеселла.
— Я думаю, что ты рождена быть монахиней. Тестелла, замтилъ онъ:— напрасно ты вышла изъ монастыря.
Настоятельница глубоко вздохнула, она искренно раздляла это мнніе и потому шутка Маротти ей очень не понравилась.
— Вы такъ же что-то просіяли, батюшка, сказала Тереза по дорог домой.
— Да, голубушка. Кажется, вскор настанетъ для насъ счастливое время. Помнишь, какое доврье къ себ вселилъ въ насъ таинственный незнакомецъ. Ну, мы не ошиблись въ немъ и Пьетро ему вритъ.
Прошло дв недли. Дни стали длинне и рожь быстро шла въ ростъ. Матакіоне начиналъ оправляться отъ своего горя, но Травателло становился все мрачне и мрачне, несмотря на теплое сочувствіе, оказанное ему деревенскими красавицами, многія изъ которыхъ охотно утшили бы его, занявъ мсто старой Санты. Синдикъ съ каждымъ днемъ становился все худшимъ и худшимъ тираномъ, такъ что при его приближеніи женщины дрожали, дти плакали, а мужчины сжимали кулаки, и бормотали проклятья, конечно, такъ, чтобъ онъ не видлъ и не слышалъ.
При такомъ положеніи вещей въ Монте-Бригиду явился въ одно прекрасное утро новый незнакомецъ, боле внушительнаго вида, чмъ первый. Это былъ человкъ высокаго роста, съ гордой осанкой, очевидно привыкшій повелвать. По общему мннію, онъ былъ, по крайней мр, князь. Первымъ его дломъ по прибытьи въ селенье было нанять комнату въ упраздненномъ монастыр, потомъ онъ купилъ лучшую постель и самую покойную мебель, какія можно было найти въ Монте-Бригид и устроился съ торговцами въ Оливето, чтобъ ему постоянно присылали провизію, такъ какъ онъ не довольствовался курами и окороками, которыхъ покупалъ у поселянъ, не торгуясь.
Очевидно было, что этотъ знатный и богатый господинъ намревался долго пробыть въ уединенномъ селеньи, но съ какой цлью? Сельскія кумушки никакъ не могли разгадать этой тайны, но говорили о прибытіи незнакомца съ тяжелыми вздохами, предчувствуя, что это не къ добру.
На слдующее утро посл своего появленія въ Монте-Бригид, незнакомецъ пошелъ въ муниципальное зданіе, гд засдала джіунта, или совтъ, состоявшій изъ синдика и четырехъ ассессоровъ. Вс они сидли въ креслахъ, обитыхъ красной кожей, вокругъ стола, покрытаго зеленымъ сукномъ, на которомъ валялось много бумагъ. Секретарь писалъ, а синдикъ съ большимъ достоинствомъ занималъ среднее, предсдательское кресло.
Вообще муниципальный совтъ поражалъ своимъ серьзнымъ, дловымъ тономъ. Незнакомецъ почтительно поклонился. Ему отвчали такимъ же учтивымъ поклономъ, а синдикъ всталъ и, попросивъ его ссть, спросилъ, чмъ они были обязаны его посщенію. Секретарь продолжалъ свою работу. Онъ уже сидлъ за нею всю ночь. Муниципальный совтъ почуялъ что-то недоброе въ таинственномъ прізд незнакомца и еще наканун принялся за сведеніе счетовъ.
— Извините, что я помшалъ засданію совта, произнесъ незнакомецъ:— но я правительственный чиновникъ и присланъ сюда по повелнію Его Величества по очень деликатному и, скажу прямо, непріятному длу. Мн поручено произвести слдствіе насчетъ нкоторыхъ неправильностей, будто бы встрчающихся въ муниципальныхъ счетахъ.
Синдикъ посмотрлъ на своихъ сочленовъ съ удивленіемъ.
— Слышите, господа, въ чемъ насъ обвиняютъ? произнесъ онъ съ достоинствомъ.
Лица муниципальныхъ совтникахъ приняли такое выраженіе ужаса и изумленія, что всякій неопытный человкъ смутился бы, но королевскій делегатъ продолжалъ, не обращая вниманіи:
— Я надюсь, что все это окажется недоразумніемъ и что я найду вс счета въ порядк, тогда мн останется только извиниться въ причиненномъ вамъ, господа, безпокойств.
Эти любезныя слова, произнесенныя самымъ мягкимъ тономъ, не могли успокоить синдика и когда въ заключеніе незнакомецъ показалъ бумагу, подписанную: Викторъ-Эмануилъ, то онъ сильно поблднлъ и задрожалъ всмъ тломъ. Его опасенія оправдались. Однако, онъ вскор оправился и принялъ видъ оскорбленной невинности.
— Господа, сказалъ онъ надломленнымъ отъ волненія голосомъ: — мы, очевидно, жертвы позорнаго заговора. Синьоръ, прибавилъ онъ съ благороднымъ негодованіемъ, обращаясь къ королевскому делегату: — семнадцать лтъ управляю я этимъ селеніемъ, неустанно заботясь о благ его жителей, любя ихъ и любимый ими. Они сами добровольно избрали меня и доказали мн свое довріе, избирая меня вновь каждые три года. Какой-нибудь злой человкъ, завидуя моей популярности и общему уваженію, которымъ я пользуюсь, захотлъ меня погубить. Въ послднее время я дйствительно сталъ замчать, что подъ меня подводятъ подкопы, но не думалъ, что меня обвинятъ, не спросивъ даже объясненія. О, господа! воскликнулъ онъ, смотря на своихъ сообщниковъ съ видомъ мученика: — кто бы подумалъ, что мы доживемъ до такого дня!
И онъ зарыдалъ. Остальныя жертвы злобной интриги послдовали его примру. Въ Италіи плачущіе мужчины не рдкость, они плачутъ также часто и свободно, какъ и женщины. Но на королевскаго делегата это трогательное зрлище не подйствовало и онъ сухо замтилъ:
— Если ваши дйствія были такъ похвальны, какъ вы говорите, то чмъ строже я сдлаю ревизію, тмъ лучше для васъ. Поэтому не будемъ терять время и тотчасъ приступимъ къ разсмотрнію счетовъ.
— Завтра они будутъ готовы.
— Но я хотлъ бы начать работу сегодня.
— Позвольте мн и секретарю привести бумаги въ порядокъ. Я говорю въ вашихъ интересахъ, потому что ваша работа отъ этого много уменьшится.
— Но, муниципальные счеты должны быть всегда въ порядк.
— Конечно, вы правы, и я признаюсь, что виноватъ въ неаккуратномъ веденіи счетовъ, благодаря неспособности секретаря. Онъ прекрасный человкъ, но не блестящій. Впрочемъ, мы вскор все приведемъ въ порядокъ, а пока мой экипажъ и лошади къ вашимъ услугамъ. Не далеко отъ нашего селенія есть очень интересная руина.
Но ничто не помогало. Королевскій делегатъ не согласился осмотрть руину, пока синдикъ съ секретаремъ покончили бы приведеніе въ порядокъ счетовъ. Приходилось представить ему книги въ ихъ первобытномъ вид. Незнакомецъ отличался такой твердой волей и ршительностью, что синдикъ все боле и боле тревожился.
— Я не думалъ, чтобъ онъ могъ нанести мн такой ударъ, думалъ онъ съ горечью и злобою.
Между тмъ, делегатъ просматривалъ счета, сложность и перепутанность которыхъ сбила бы самую ясную голову.
— Вашъ секретарь, сказалъ онъ наконецъ: — дйствительно, какъ вы сами говорите, человкъ неспособный. Ему надо было бы поучиться бухгалтеріи, прежде чмъ взяться за веденіе книгъ.
— Извините, синьоръ, замтилъ Николаи: — я знаю этого бднаго человка, и онъ всегда преданно служилъ мн по мр своихъ способностей. Я не имлъ духу его прогнать.
— Я уважаю ваше мягкосердечіе, синьоръ синдикъ, но общественные интересы выше частной благотворительности. Вотъ, напримръ, кирпичъ для постройки школы стоилъ ужасно дорого этому бдному селенію. Нтъ ли тутъ ошибки? Сверхъ того, жители селенія платятъ очень тяжелые налоги. Вы, конечно, изучили т статьи кодекса, которыя относятся до опредленія предла налоговъ.
— Такому знающему человку, какъ вы, синьоръ, отвчалъ синдикъ:— конечно, извстно, что ни одинъ налогъ нельзя ввести безъ разршенія префекта. Позвольте вамъ показать, что вс постановленія нашего муниципальнаго совта утверждены префектомъ.
— Я не сомнваюсь въ томъ, что вы покажете мн подпись префекта, но вдь это только проформа. Префектъ не можетъ прочитать вс бумаги, которыя ему подаютъ къ подписи. Вдь подъ его началомъ состоитъ сотня муниципалитетовъ. Конечно, съ строго юридической точки зрнія префектъ виновенъ въ неисполненіи своей неисполнимой обязанности, но нравственная отвтственность лежитъ всецло на васъ и, позвольте мн вамъ напомнить, эта отвтственность очень тяжелая.
И королевскій делегатъ обвелъ глазами всхъ чиновъ муниципальнаго совта.
— Монте-Фрументаріо, продолжалъ онъ:— повидимому, старинное благотворительное учрежденіе, которое раздаетъ ежегодно извстное количество ржи, кажется, двсти рубій самымъ бднымъ жителямъ. Судя по книгамъ, сто двадцать рубій было роздано въ прошломъ году и, слдовательно, остается…
— Гораздо боле издержано, чмъ записано въ книги! воскликнулъ синдикъ, перебивая незнакомца: — это опять небрежность, но, увряю васъ, бдные получили все, что имъ слдовало. Быть можетъ, вы желаете допросить лицъ, получившихъ вспомоществованіе?
— Да.
Синдикъ тотчасъ послалъ за нсколькими поселянами и поселянками, которые явились неохотно, зная, что призывъ въ муниципальный совтъ не общаетъ ничего хорошаго. Никогда венеціанскій совтъ десяти не внушалъ къ себ такого страха, какъ эти сельскія власти, сидвшія вокругъ зеленаго стола.
— Матаксане, произнесъ синдикъ такимъ тономъ, который не допускалъ возраженія: — вы получали пять рубій ржи изъ Монте-Фрументаріо.
— Да, синьоръ, отвчалъ бдный поселянинъ, смотря съ ужасомъ на муниципальныя власти.
— Хорошо. А вы, Маріанджела, сколько вы получили рубій во время сянія?
— Четыре, отвчала, не колеблясь, несчастная вдова.
Синдикъ просіялъ. Остальные показали также удовлетворительно. Каждый изъ нихъ получилъ ржи, такъ-что въ амбар не могло много ея остаться.
— Можно отпустить этихъ бдняковъ? спросилъ почтительно синдикъ: — я надюсь, ихъ отвты вполн убдили васъ, что почти все количество ржи раздано.
— Они могутъ идти, отвчалъ делегатъ, ни мало не убжденный въ томъ, что спрошенные люди говорили правду.