Из летописей скорбящего града, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1884

Время на прочтение: 9 минут(ы)

ИЗЪ ЛТОПИСЕЙ СКОРБЯЩАГО ГРАДА.

(ФЕЛЬЕТОНЪ).

Просматривая лтописи нашихъ городовъ, я встртилъ странныя сказанія. Нашъ Ушаковскъ (кто бы могъ ожидать отъ него) когда то отличался особенно свободолюбивымъ характеромъ, а купечество умло это показать — ‘оно не только прибывшаго къ намъ бригадира не почитало, но къ сцн онаго вс старанія прилагало’, пишетъ лтописецъ. ‘Самъ господинъ бригадиръ долженъ былъ у богатаго купечества заискивать и къ Ксенофонту Михайловичу Чубукову на поклонъ являться. Ксенофонтъ Михайловичъ тогда былъ головою, ‘дикій былъ онъ человкъ’. ‘Покорись’, говорили ему, ‘не покорюсь!’ отвчалъ онъ и махалъ только чубукомъ, и ничего съ нимъ подлать нельзя было. Прізжаетъ бывало бригадиръ упрашивать Ксенофонта Михайловича еще остаться въ головахъ и вмст съ обществомъ начинаетъ молить его. Ксенофонтъ крпился да и скажи: ‘что, говоритъ, служить, прідешь къ начальству просить, просишь — все общаютъ, а прідешь домой, глядь — тебя въ затылокъ’. Бригадиръ токъ и опшилъ, онъ съ вжливостями и политикой, а Ксенофонтъ напрямикъ. Онъ ему тутъ публично предъ обществомъ вычиталъ всю рацею. Таковъ былъ Ксенофонтъ общественникъ! ‘
Читая эти страницы, которыя впослдствіи были названы просто ‘исторіей нашего самодурства’, я задумался.
Скажите, каковъ былъ Кондратъ то! Съ самимъ бригадиромъ не соглашался и носъ кверху поднималъ, наперекоръ ему шелъ и ‘къ смн его вс способы прилагалъ’. Самодуръ, самодуръ, по при всемъ самодурств нельзя было отнять у него извстнаго чувства силы и сознанія достоинства. Онъ добивался, говорятъ, ‘олигархіи’, ‘гегемоніи’, какъ ставятъ ему въ упрекъ, положимъ, но онъ все таки не былъ ‘халуй’ и ‘хамъ’.
Въ своемъ дтств я помню еще гордаго сибирскаго Кондрата въ его (феодальномъ замк съ кладовыми, наполненными чаями, съ крытыми дворами, гд грузились обозы, феодала, окруженнаго подобострастными приказчиками и должниками. Престолъ его былъ изъ сыромятной кожи и цибиковъ. Я видлъ, какъ передъ нимъ лебезили уздные чиновники, какъ самъ окружный начальникъ ласково обращался съ нимъ, какъ юлилъ городничій и какъ около него стаями бродили приказные, ожидая оброненной синенькой во время кутежа. А что это были за пиры! Нсколько тысячъ, взятыхъ на одну карту, изчезали въ одну ночь. Музыкантамъ кидали сотенныя. Уздный чиновникъ, присутствовавшій при оргіяхъ, благоговлъ, мллъ и ловилъ ‘благоволеніе’ ртомъ на лету. Кондратъ иногда, во время попоекъ, этого чиновника, за небольшое вознагражденіе, для потхи садилъ подъ столъ.
Припоминаю я гордый, зычный голосъ т—скаго баржеваго хозяина Т—цкона, рычавшаго и фыркавшаго на приказчиковъ и одинаково на приказныхъ, помню разныя подачки отъ откупщиковъ и униженный видъ съ одной стороны и величественную осанку съ другой.
Да все это было. Я помню даже юныя мечты наши:
— ‘Нтъ, онъ ршительно въ коттонъ-лорды выйдетъ. Вотъ только немножко ему вымыться’, говорили мы. Мн казалось, что Кондрату доступно совершенствованіе. При его сил, при его капитал ему все будетъ облегчено. Онъ и безъ того первое сословіе, что же будетъ впослдствіи. Нтъ, исторія ршительно за нимъ! Одни протестовали противъ этого и кипятились: ‘не хотимъ буржуазіи’, мы тогда все это, поподобно всмъ молодымъ республиканцамъ, ршили гд то на чердак, въ состав, кажется, если не измняетъ память, троихъ: меня, Сени Ерыжкина и Миши Смиреннова. Смиренновъ былъ самый крайній, впослдствіи онъ сталъ исправникомъ и показалъ же онъ буржуазіи — у одной купчихи, цлуя ручку, даже брилліантъ изъ кольца выкусилъ. Другіе боле умренные примирились съ непреложностью факта и искали утшенія.
— Мы начинаемъ исторію, помню, говорилъ мн въ юности, старшій братъ, не нужно разрывать пока связи съ буржуазіей, она все таки общественная сила, которая еще пригодится, она дастъ капиталъ на науки и искусства, она просвтится, она узнаетъ свою силу, она пойметъ общественное дло. Мы ‘простая чадь’, ‘меньшіе люди’, незамтные бдняки, безсиліе, ничтожество, и цензъ, и выборы въ ея рукахъ.
И я начиналъ врить. Мн грезились въ будущемъ просвщенные буржуа, Кондратовы дти, окончившіе курсъ въ университетахъ, покровители искусствъ, мн рисовалось, какъ они выступали парламентскими ораторами въ нашихъ думахъ, какъ они отстаивали городскіе классы и интересы ‘простой чади’, какъ они защищали свободу мннія и печати, какъ строили университеты и т. д. При всхъ этихъ грезахъ шевелилось у меня, разночинца, не столько чувство самолюбія и зависти, сколько какое то замирающее боязливое чувство за будущее. А что, какъ этотъ представитель ‘схлюздитъ’ и повернетъ въ сторону своихъ интересовъ, а съ нимъ повернутъ науки и искусства.
Но чувство вры въ совершенствованіе всхъ породъ на свт и даже нашей буржуазіи не могло не заговорить. Правда, были Барановы, Передовщиковы, но были и Мыльниковы, и Сибиряковы у Сибири. Выдвигались же Саламатовы, челобитчики за населеніе.
И вдругъ чрезъ нсколько лтъ нужно же было постигнуть меня разочарованію. Вмсто прежняго независимаго Кондрата и будущаго коттонъ-лорда, я увидлъ лисью бритую (физіономію новаго представителя промышленности, съ заискивающимъ взглядомъ пробирающагося, поджавъ хвостъ, осторожно къ чубуковскимъ монополіямъ. Я не встртилъ уже въ немъ гордаго духа и прежняго голоса — дубинка Трсскина его усмирила, Непреоборимый его ‘артикуломъ’ пробралъ, а одинъ реформаторъ прямо сказалъ: ‘не платить этому шельмецу долговъ!’ и кошель Кондрата лопнулъ. Пришлось вновь наживать, накоплять, но не попрежнему. Прежнее уже миновало.
Исторію перерожденія, и усмиренія Кондрата одинъ изъ нашихъ американцевъ новйшей (формаціи передалъ, мн въ двухъ разсказахъ ‘о ныншнихъ и прежнихъ временахъ’, которые привожу здсь буквально.

СКАЗЪ СТАРОЖИЛА 1-ый.

ЗАМИРЕННЫЕ.

— Если вы хотите знать на счетъ грабежовъ, то скажу вамъ, сударь, нажива прежде не такъ давалась. Правда и теперь накопляются милліоны, но какъ накопляются. Прежде ты самъ былъ голова, владыко всего, запусти руку въ пушнину, и милліонъ готовъ, позжай къ инородцу и бери своей рукой. Спросите, какъ Салтановъ въ Туру ханскомъ кра во время эпидеміи и мора инородческія стойбища объзжалъ и своей рукой бралъ. Теперь не то! безъ исправника тоже нельзя это сдлать, пригласи въ управу да тамъ ты его облупи, да малицу на дв части, а прежде вся купцу шла. Это разъ. Второе — занятія теперь не т. Пушнина мало даетъ, а раскидывай кабачки, строй винный заводъ. Ну, тутъ возня съ акцизными, бери приговоръ отъ общества, подводи механику, а это разв даромъ дается?.. Теперь золото — прежде пудовали, а нын золотничаемъ, да золото еще будетъ или нтъ, а прежде всего ищи на спирт нагнать свои выгоды, да на рубах рабочему. Въ этомъ прежніе золотопромышленники не нуждались. Горные исправники прежде честне были, пріхалъ къ промышленнику, угостился, взялъ и ушелъ. Теперь нтъ, присосется, и конецъ. Никакими деньгами не ублажишь, не отпадаетъ. Теперь и нашъ братъ, купецъ, другъ друга сосетъ, ростовщичествомъ сталъ заниматься, намъ же деньги сталъ давать за 25% въ мсяцъ, а то и больше, дома въ заклады берутъ, своихъ же обираютъ и своего брата състь готовы. Для всего потребовались свои (фортели и подмазки. Прежде за долги взялъ и сорвалъ съ плечъ шубу, нын городничаго попроси. Вотъ купецъ теперь и долженъ въ дружб жить, потому онъ безъ городничаго ничто. Возьмите казенные подряды, намъ теперь безъ нихъ нельзя, а они разв даромъ даются?.. А банкротство, вдь это цлая махинація! Забралъ деньги, платить не хочется, ты эту музыку сочини. Не умй заручиться и въ полиціи, и въ гражданскомъ, и въ словесномъ суд, вдь тебя въ острогъ по взысканьямъ засадятъ. Нужно постараться, чтобы теб сказали: ‘не плати милый другъ, ничего теб не будетъ’. Ну, тогда и дйствуй! а вдь ты спроси, сколько разъ иной у насъ банкротился?! Онъ банкротился, да у него же и милліоны подъ конецъ жизни. А какъ это сдлано?! Не будешь подводить механики, не будешь жить въ ладу и ничего этого не добьешься. А то еще иной умудрится — обанкротится, другихъ оберетъ, да еще казенную субсидію за это выпросить!.. Не ублажи онъ, не поклонись, какой дадутъ отзывъ? ‘Да какая же этому мошеннику, скажутъ, можетъ быть субсидія и за что — онъ чужія деньги загребъ, сколько сиротъ по міру пустилъ, не умлъ своего дла вести и капиталъ свой сохранить, съ чего же ему казенныя деньги для растраты давать’! И скажутъ ‘резонно, казенныя деньги не для того созданы’. А поклонись, покорми кого слдуетъ, будь ласковъ, тутъ заведутъ иное: ‘въ снисхожденіе къ неусыпной дятельности и промышленнымъ заслугамъ, для поддержанія коммерціи въ кра и развитія заводскаго дла, въ виду непредвидннаго несчастій, происшедшаго отъ всемірнаго потопа, землетрясенія и прочихъ непредвиднныхъ причинъ, выдать такому-то камаринскому сыну 200,000 рублей на поправку’. Нтъ, сударь, тепериче надо жить въ мир со всми!

СКАЗЪ СТАРОЖИЛА 2-ой.

НЫНЧЕ НЕ БЕРУТЪ.

— Нынче торговому человку жить не въ примръ тяжеле. И странно,— выдумаете, берутъ съ насъ? Никоимъ образомъ! Гд вы слыхали, чтобы съ насъ брали? Да спросите даже мужика. Разв хоть единый скажетъ вамъ, что съ него исправникъ, или засдатель взялъ, такъ изъ рукъ взялъ. Никогда! ни Боже мой! нынче не берутъ-съ! Это уже со времени Сперанскаго и его ревизій вывелось. Нынче угостить можешь, винъ разныхъ тамъ рублей по 6, а у богачей и по дороже бутылочку, сигарки тамъ сотню въ сто рублей, это можно, закусочекъ разныхъ… А брать, ни Боже мой! Въ бостончикъ можно съиграть, въ генеральскій, такъ въ вечеръ нсколько сотняжекъ проиграть это можно. Китайскихъ вещей привезти, мховъ, чаю, ну, конечно, за деньги, но не по фактур, а по своей цн — вещь стоитъ 500 р. или 1000 р., купецъ поставь ее въ 100 р., потому купецъ грабитель и лишняго не долженъ брать. А это все таки не задаромъ. Нынче не берутъ, ни Боже мой! Квартиру отдать на хорошихъ условіяхъ купецъ чиновнику можетъ, и даже губернатору, лошадей поставить, сани, сбрую — все это онъ можетъ изъ признательности чувствъ. Но брать съ купца, ни Боже мой!… Опять, когда нуждается чиновникъ (а они вс нуждаются, штаты-то знаете), куда долженъ онъ обратиться, опять къ купцу. У меня тятенька откупщикъ былъ, такъ въ прежнее время взятки съ него все виномъ брали къ празднику — кто полведра, кто ведро, кто два, по чину. Такъ всмъ и разсылали. Нынче не то, водку можно въ кабак купить за деньги. А позвольте въ долгъ одному 15 р., другому 25, третьему 50 и такъ дале, а вотъ одинъ предсдатель, такъ тотъ изъ Питера пріхалъ и девятый годъ живетъ въ Сибири въ г. Затопляев — тысячъ по пяти проживаетъ, все въ долгъ, потому изъ деревни не шлютъ, ничего не подлаешь! Нтъ, нын не берутъ! Это Боже сохрани и слуху нтъ объ этомъ! А то еще иные начальники на благотворенія пошли. Мн, говорятъ, не-нужно, а въ человколюбивое общество. На то у насъ и пословица нын ‘надо дать въ человколюбивое общество’, или ‘ой, парень, придется платить въ человколюбивое общество’. А чтобы такъ брать, ни Боже мой!
Возьмемъ также тяжебныя дла. Прежде бывало, въ земскій судъ, какъ въ свое мсто, идешь, квартальный тебя у дверей дожидается и нрошепьевъ не нужно. Секретарю синенькую въ присутствіи на столъ, и все теб подписано. Квартальный ничего не говорилъ, а взглянетъ — видитъ, что въ рукахъ у васъ двугривенный:і самъ ужъ бжитъ, догадался, что нужно. Нынче не то, приди, изложи словесно, потомъ письменно, марки приложи, подай, зайди разъ, два, три и ничего не дождешься. Скажутъ — ‘на домъ ступай’! Если ты не умлъ прійти какъ слдуетъ, ‘дома нтъ — въ канцеляріи’, въ канцелярію — ‘домой ухамши’, опять на домъ, ‘въ канцелярію ухали’, такъ ты и будешь, какъ Каинъ, между домомъ и канцеляріей ходить всю жизнь… Ныншнему судопроизводству насъ одинъ судья научилъ. Пріхалъ въ городъ, къ нему бумаги, прошенія и въ каждомъ прошеніи то рублевка, то синенькая, по состоянію (такъ заведено было). А онъ, возьми, да и выкидай вс. ‘Это, говоритъ, что! Нынче не берутъ’! Что же, думаемъ, слава Богу! Только ждемъ. Дла у судьи копятся, а онъ цлый годъ въ карты играетъ и въ судъ не детъ. Господи, что же это будетъ! Другой годъ дла копятся. Вышли изъ терпнія, пришли, на колни стали.— ‘Что же, молъ, дла? сродственники въ тюрьм сидятъ’.— Да? говоритъ.— Точно такъ!— А я, говоритъ, не зналъ!— ну, что же, пусть посидятъ!— Ваше-ство, говоримъ, помилосердуйте, дла поспшите, въ вашихъ рукахъ!— ‘Нтъ, говоритъ, дла лежатъ въ канцеляріи — очереди ведутъ. Нельзя, господа,— чиновники не успваютъ, штаты малые, людей нтъ. Ныньче вдь не берутъ, сами знаете,— дла пусть полежатъ’, а самъ опять въ карты играть ухалъ. Такъ мы взвыли… Пять разъ на поклонъ ходили, на колняхъ стояли.— Что вамъ, говоритъ, нужно? нынче вдь не берутъ, ну, и ждите! Такъ онъ насъ, такъ проманежилъ, такъ… Ну, правда, черезъ полгода домъ началъ строить трехъ этажный, лошадей, заимку завелъ, залоги сталъ купцамъ давать. Дла очереди дождались посл этого. Его безкорыстіе и начальство знало. Ну, и мы узнали! Нтъ, нынче не берутъ. Ни Боже мой!
Такъ вотъ новая политика, подумалъ я,— мшокъ смирился и покорился, онъ пошелъ на стачку. Вотъ откуда исторія пышныхъ обдовъ, по поводу которыхъ пишетъ лтописецъ, что ‘нигд нтъ такого раболпія и заискиванія, какъ у сибирскаго купечества’. Въ самомъ дл, никто не сосчиталъ досел, во сколько десятковъ тысячъ обошлись обды городовъ (нкоторые обды въ городахъ обходились въ 7000 руб. каждый), жертвы на просвщеніе были ничто въ сравненіи съ этими обдами. Виноградъ, апельсины, груши и персики зрли, ‘наклонялись надъ столами’, и это было уже дороже старыхъ, жирныхъ естественныхъ произведеній — омулей, осетровъ и моксуновъ. Это было не старое патріархальное поднесеніе ‘подлежащаго’ публично на блюдахъ, не былъ извстный презентъ червонца въ бокал, отчего выпившій засдатель падалъ со стула, увряя, что подавился. {Старый сибирскій анекдотъ.} Нтъ, это была изощренная кулинарнымъ искусствомъ дань вка. Такова же исторія современныхъ пикниковъ, которые по новости приходилось пояснять особымъ примчаніемъ для приглашаемыхъ лицъ, подписавшихся на пикникъ,’покорнйше де просятъ озаботиться объ экипажахъ для прогулки’ {Изъ приглашенія одного города.} (сдуру то экипажи, пожалуй, отпустятъ домой). За этими пикниками шли брильянты на свадьбу, чернобурныя шубки съ новыми фасонами.
Исторія эта рисуетъ весь трагизмъ Кондратова положенія и всю исторію его гражданскаго мужества. Съ наступленіемъ канцеляріи и регламентаціи противъ Кондрата скопилась туча, эта, туча была изъ длъ, направленныхъ на него въ разныхъ судахъ. Началъ рвать Кондрата приказный пискарь, начала тащить судейская щука, а бригадиръ призвалъ и такое благотвореніе предложилъ, что Кондратъ ршилъ,— ему смерть пришла. Тогда онъ придумалъ выходъ. Посл сытнаго обда онъ взялъ подъ руку совтника, ввелъ его въ своей феодальный замокъ, обставленный выписанной золоченой мебелью, провелъ въ спальню къ дочери и сказалъ: возьми ее, милліонъ въ приданое, и будемъ жить мирно.
Это была трагедія Ифигеніи въ Ушковск, которая иметъ быть скоро поставлена на мстной сцен.
Монтекки и Копулетти прекратили споръ, они слились, стачка была совершена. По за то ушаковскимъ Кондратомъ было все потеряно для потомства — и независимость состоянія, и гордость предковъ.
Въ этотъ моментъ, въ ночь дипломатическаго брака, на ушаковскомъ неб, но сказанію лтописца, заводили круги, на кладбищ была буря, и слышно было, какъ Чубуковъ въ гроб скрежеталъ зубами и стучалъ окоченлыми ногами.
По паденіе совершилось. Кондратъ съ этого времени выравнялся. Началось поколніе бритыхъ вкрадчивыхъ и гостепріимныхъ Хапуновыхъ, Безьянкова, Чумазаго и другихъ прохвостовъ, рядомъ съ ними явились Погонщиковъ, Михичъ и т. д. Наконецъ, за ними начало выдвигаться еще боле безцвтное, совсмъ камолое поколніе цивилизованныхъ Кондратовъ.
Фигура на историческомъ барельеф измнилась. Чубуковъ и съ блюдомъ все-таки представлялъ изъ себя полководца. Я часто сравнивалъ его позу даже съ Кутузовымъ и Барклаемъ, онъ ходилъ въ ситцевой рубашк и все-таки быль господинъ (senieur), ныншній ‘цивилизованный Кондратъ’ во фрак и перчаткахъ есть рабъ лукавый — не боле. По словамъ однихъ лтописцевъ, посл этого сліянія купечества началось ликованіе и наступилъ вкъ ‘цивилизаціи’, иные же лтописцы величаютъ эту эпоху просто временемъ ‘содомскаго грха’. Нахали какіе то ‘гамадрилы’ изъ породы плотоядныхъ наскомыхъ, накинулись на купеческую икру и пошла у нихъ компанія съ ‘цивилизованнымъ’ Кондратомъ.
Цивилизація, какъ видно, теперь въ полномъ разгар. Хоть времена стали мрачне, по то и дло доносятся извстія о празднествахъ да о пикникахъ. Нкоторые сравниваютъ это съ эпохою паденія нравовъ въ римской имперіи. Увы! я не могу у подобить Ушаковскъ Риму, которомъ онъ никогда не былъ.
Я только слышу, какъ на вопли о просвщеніи въ Ушаковск отвчаютъ постройкою опереточнаго заведенія и храма Вакха, причемъ, какъ и слдуетъ ожидать, формированіемъ персонала изъ мстныхъ увеселительныхъ заведеній будетъ завдывать г-нъ полиціймейстеръ. Слышу я о какихъ то пикникахъ, гд цивилизованные граждане сливаются съ гамадрилами, гд гамадрилы превозносятъ ‘тла ушаковскихъ Еленъ’, а Граждан вкусы (къ купеческой икр) гамадриловъ, вылезшій изъ подъ конкурса ‘Кондратъ утопающій’ вывозитъ сюда приманку для гамадриловъ, свою красивую супружницу, и самъ провозглашаетъ тостъ за нашихъ, Парисовъ’, ‘Парисы’ же въ свою очередь за своего великодушнаго ‘Менелая’, даже приказчикъ утопающаго принималъ участіе и произносилъ, говорятъ, рчь. Танцы безъ конца и до упаду. Прекрасно!
И это длается въ то время, когда образованному человку и патріоту такъ тяжело живется, когда изъ груди честныхъ гражданъ раздается стонъ, почти вопль отчаяніи.
— Кондратъ цивилизованный, Кондратъ танцующій и говорящій спичи! не продаешь ли ты своего послдняго имущества, своей чести за чечевичную похлебку гамадрильскаго общества?! Не продаешь ли ты жены,J дочери и сына? Не продаешь ли ты своего будущаго? А вдь на тебя возлагались когда то надежды!…
Или ‘на кого была надежда, того и разорвало!’

Добродушный Сибирякъ.

‘Восточное Обозрніе’, No 11, 1884

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека