АЛЛЕНЪ УАЙТЪ.
АЛЛЕНЪ УАЙТЪ.
Переводъ съ англійскаго.
Исторія одной могилы.
Исторія одной могилы.
Л. Давыдова.
‘Міръ Божій’, No 2, 1899
История одной могилы, Уайт Уильям-Аллен, Год: 1899
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Въ большой американской пустын есть одно мстечко, гд растеть зеленая трава. Около устья высохшей рки, гд длинная полоска благо алкали вьется у подножія горъ, стоитъ маленькая гостинница. Она построена на холм. У подножья его находится садъ, въ которомъ мстный садовникъ съ помощью привезенной воды, совершилъ настоящее чудо: въ этомъ исскуственномъ оазис растутъ деревья, трава, красивые, яркіе цвты. Дти и молодежь бродятъ по лужайк, а наверху, на террас передъ домомъ грются на солнц усталые, ослабвшіе обитатели гостинницы, и смотрятъ внизъ, на безконечную даль благо песка, причудливыя, воднистыя очертанія которого сливаются на горизонт съ синевой неба.
Большинство нжащихся на террас, постителей гостинницы,— больные люди. Гостинница вообще является прибжищемъ для инвалидовъ. Здсь собираются сотни измученныхъ людей, преисполненныхъ трагическою любовью къ жизни. Здсь они присутствуютъ при мерцаніи и угасаніи чужихъ жизней и все-таки надются и ждутъ. Нкоторыхъ изъ нихъ солнце и ясный свжій воздухъ возвращаютъ къ жизни, но многіе умираютъ. На широкой веранд происходитъ ожесточенная борьба жизни и смерти.
Главный клеркъ Гаукинсъ былъ всецло поглощенъ этой борьбой. Онъ былъ дятельнымъ человкомъ, твердымъ, молчаливымъ, сдержаннымъ и отталкивающимъ. Теперь онъ сидлъ на террас и съ презрительной усмшкой смотрлъ на своихъ сосдей, старавшихся отнять у вчности еще нсколько минутъ жизни. Ему не приходило въ голову, что самъ онъ былъ однимъ изъ солдатъ, принимавшихъ участіе въ этомъ смертномъ бо, а его между тмъ уже отнесли въ разрядъ безнадежныхъ.
Долгое время Гаукинсъ сидлъ такимъ образомъ на террас, пока докторъ не предписалъ ему ежедневныхъ прогулокъ. Гаукинсъ нехотя разстался со своими сожителями, проводящими цлые дни на террас. Онъ презиралъ ихъ за ихъ глупую вру въ то, что они будто бы борятся со смертью. Во время своихъ ежедневныхъ прогулокъ внизъ съ холма и по окраин великаго, сверкающаго моря песку и пыли, онъ злорадно размышлялъ о томъ, котораго изъ этихъ глупцовъ отвезутъ въ больницу ко времени его возвращенія съ прогулки. Первую недлю онъ каждый день проходилъ совершенно одинъ и тотъ же путь, замчалъ ршительно все на этомъ пути и ничмъ не интересовался. По дорог онъ проходилъ мимо высокаго холма, желзнодорожнаго моста, каменоломни, зубчатой проволочной ограды, окружавшей чью-то могилу, глиняной хижины пастуха, нсколькихъ овецъ, перекрестка и нсколькихъ сосенъ. Ни одинъ изъ этихъ предметовъ не запечатлвался въ его памяти. Но однажды, пораженный какой-то совершенно незначительной подробностью въ окружающей картин, Гаукинсъ свернулъ съ дороги и подошелъ поближе къ могил, защищенной оградой отъ нападенія степныхъ эврей.
Бывали дни, когда Гаукинсъ не говорилъ ни съ кмъ изъ обитателей гостинницы и это отсутствіе интереса къ окружающему временами тяготило его. Когда онъ посл прогулки сидлъ на террас и лниво смотрлъ на холмы, мелькающіе кое-гд въ пустын, его глаза страннымъ образомъ были прикованы къ тому мсту, гд находилась могила. Онъ садился спиною къ этому мсту, но оно все-таки вставало въ его воображеніи и онъ зеленлъ отъ злости. Тогда онъ уходилъ къ себ въ комнату и старался забыть о могил до слдующаго дня.
Въ конц недли эта могила начала уже раздражать его. Она возбуждала въ немъ любопытство, которое было ему въ высшей степени непріятно. Онъ гордился тмъ, что его не интересовало ничто, не имющее къ нему прямого отношенія. Теперь же броня его равнодушія была пробита и онъ чувствовалъ непреодолимое и, какъ ему казалось, совершенно безсмысленное желаніе увидть ее поближе. Онъ боролся съ этой причудой, но ему нсколько разъ приходилось сворачивать назадъ на свою тропинку, до такой степени эта могила привлекала его. Она стала преслдовать его даже ночью, и онъ видлъ ее во сн. Наконецъ, онъ ршился подойти къ оград, думая, что она перестанетъ интересовать его, если онъ наконецъ разглядитъ ее во всхъ подробностяхъ.
Оказалось, что это была могила взрослаго человка и на ней былъ посаженъ кактусъ. У изголовья стоялъ деревянный крестъ. Проволочная ограда съ одной стороны была прорвана — вроятно, какимъ-нибудь дикимъ животнымъ, совершившимъ на нее нападеніе ночью. Гаукинсъ не вошелъ въ ограду, а быстро повернулъ назадъ, какъ будто онъ преодоллъ свою слабость, собравъ вс эти детали.
На другой день онъ подошелъ ближе, а еще черезъ день, посл безсонной ночи, проведенной въ мысляхъ о могил, подошелъ къ самой оград и оглянулся на гостинницу, желая знать, могутъ ли его увидть съ веранды. Затмъ онъ мелькомъ взглянулъ на имя, написанное на крест и поспшилъ уйти. Это было имя единственнаго въ мір человка, котораго онъ ненавидлъ. Вмст съ нимъ въ его душ встало воспоминаніе о женщин, которую, казалось, онъ давно забылъ и гордился этимъ забвеніемъ.
Взойдя на холмъ, онъ превозмогъ свое нервное напряженіе и спокойно направился къ гостинниц. Но все время передъ его умственнымъ взоромъ стояла полустертая надпись: ‘Заинъ Твеке’.
Гаукинсъ сидлъ на своемъ обычномъ мст на веранд, отдыхая посл прогулки, и смотрлъ на блую равнину, сверкавшую на солнц. То мсто, гд была могила, точно гипнотизировало его. Ему казалось, что онъ отсюда видитъ крестъ и надпись на немъ. Онъ старался сбросить съ себя это обаяніе, говорилъ себ, что все это была одна случайность, и тутъ-же съ дрожью вспоминалъ, что какая-то неудержимая сила влекла его къ этой заброшенной могил. Придя къ такому выводу, онъ сардонически улыбнулся и зажегъ сигару.
Онъ думалъ, что побдитъ свою галлюцинацію, предоставивши ей полный просторъ, но это ему не удалось. До настоящей минуты Гаукинсъ не зналъ, что человкъ, отнявшій у него жену, умеръ. Въ немъ воскресла ненависть къ старому врагу и онъ съ удовольствіемъ думалъ о кактус, посаженномъ на его могил. Докторъ, увидя, что Гаукинсъ сидитъ на террас съ сигарою въ зубахъ въ то время, когда солнце заходитъ, остался очень недоволенъ и отправилъ его въ комнату. Мрачный человкъ послушался: онъ гордился тмъ, что живъ, и эта гордость почти граничила съ радостью.
Эту ночь Гаукинсъ рано легъ спать. Когда огни въ отел были потушены, онъ проснулся посл сна о цифрахъ и конторскихъ длахъ онъ почувствовалъ, что произошло нчто важное. Тогда ему вспомнилось недавнее открытіе. Онъ испытывалъ извстное нравственное удовлетвореніе при мысли о смерти этого человка. Очевидно, есть какая-то высшая справедливость, говорилъ онъ себ, иначе почему же его такъ влекло къ этому уединенному пригорку изъ песку, камней и травы пустыни? Что, кром какой-то силы вн его, оторвало его отъ всхъ его привычекъ и поставило лицомъ къ лицу съ этой надписью на досчечк. И въ. настоящую минуту досчечка съ надписью явственно вырисовывалась на стн у его кровати. Что привело его туда?— думалъ онъ въ недоумніи. И онъ не ршался формулировать другого вопроса, который смутно зарождался въ его душ. Онъ мысленно насмхался надъ собой за страхъ передъ сверхъестественнымъ, старался думать о чемъ-нибудь другомъ, началъ даже считать въ ум, и все-таки не могъ отогнать отъ себя назойливой мысли, которая, наконецъ, вылилась въ форм вопроса: ‘а что, если его все время толкалъ къ этой могил духъ умершаго человка?’.
Когда онъ всталъ, онъ былъ весь въ поту и во рту у него пересохло. Разсудокъ опять вступилъ въ свои права и ненависть къ умершему врагу загорлась съ новою силой. Ему хотлось знать, была ли ‘она’ вмст съ нимъ въ пустын, гд онъ умеръ. Онъ представлялъ себ ихъ вмст на террас. Потомъ его больное воображеніе рисовало ему ихъ пребываніе въ этой самой комнат, гд онъ теперь лежалъ. На мгновеніе онъ точно перенесся въ адъ. Онъ позвонилъ, чтобы удостовриться, имютъ ли его фантазіи какое-нибудь фактическое основаніе, но когда пришелъ слуга, спросилъ у него только воды со льдомъ. Онъ медленными глотками пилъ ее, стоя у окна, смотрлъ на тихія звзды и луну, слушалъ колокольчики овецъ и лай собакъ, доносившійся издалека, изъ пустыни, окружавшей могилу. Это успокоило его и онъ заснулъ.
Слдующіе дни Гаукинсъ подолгу простаивалъ около некрасивой песчанной насыпи, окруженной зубчатой ршеткой, и съ упоеніемъ думалъ о смерти этого человка. Минуты, которыя онъ проводилъ здсь, были почти счастливыми для него. Его воображеніе рисовало ему мрачныя картины, фигуры жены и врага вставали передъ нимъ, какъ ужасный кошмаръ.
Но постепенно, къ этимъ двумъ ненавистнымъ людямъ прибавился третій, и это былъ онъ самъ. Онъ началъ удивляться, за что его жена могла когда-то любить и уважать его. Ему вспоминались злыя слова, которыя онъ говорилъ ей, вспоминалась своя собственная низость и жестокость, вспоминалось блдное лицо, съ мольбою смотрвшее на него, и дрожащій голосъ, просившій его быть добрымъ къ ней. Онъ съ содроганіемъ вспомнилъ всю эту сцену и взрывъ дикой ревности, которымъ онъ отвтилъ на ея мольбу. Раскаяніе зашевелилось въ его душ.
Сознаніе непоправимаго зла, причиненнаго имъ другому человку, начинало тяготить его. Лицо женщины, которую онъ старался забыть, встало въ памяти и заслонило собою все остальное. Ему слышались, разговоры, которые они когда-то вели между собой, и въ каждой сцен, въ каждомъ слов онъ видлъ свой собственный эгоизмъ. Гаукинсъ начиналъ узнавать себя такимъ, какимъ его знали другіе.
Однажды онъ пошелъ къ могил и остался около нея дольше, чмъ обыкновенно. Назадъ онъ шелъ, опустивши голову, тихими шагами, отчасти по своему желанію, а отчасти и потому, что силы его уменьшались. На террас вс были уврены, что дни его сочтены.
Для тхъ, кто встрчался съ Гаукинсомъ въ его обыденной жизни, онъ сохранялъ прежнюю холодную вншность. Но странныя вещи происходили въ его душ. Онъ прожилъ свою жизнь одинъ, и никто, кром него самого, не могъ знать о смягченіи его сердца. Посщенія могилы сдлались необходимыми для его счастья. Въ первый разъ въ жизни Гаукинсъ почувствовалъ ужасъ своего одиночества. Онъ навщалъ могилу, какъ человкъ при обыкновенныхъ обстоятельствахъ посщалъ бы близкаго друга.. Когда силы его упали и ему уже не каждый день можно было выходить, онъ сидлъ въ своей комнат и смотрлъ изъ окна на далекіе холмы и на приковывающую его взоры маленькую насыпь, затерянную среди песковъ.
Въ эти-то часы Гаукинсъ начиналъ припоминать, какія достоинства могли быть у его мертваго врага. Онъ вспомнилъ, какъ при первомъ же знакомств сурово осуждалъ его за то, что у него не калиграфическій почеркъ. Вспомнилось ему также, что онъ насмхался надъ нимъ за его закрученные усы, особенно же возненавидлъ онъ новаго сослуживца за то, что тотъ умлъ играть на фортепьяно. Вспомнивъ вс эти свои предубжденія, Гаукинсъ старался припомнить и какія-нибудь положительныя его качества.
Смерть все ближе и ближе витала вокругъ угрюмаго человка, теперь уже почти не покидавшаго своей комнаты, и его страхъ передъ мертвецами исчезалъ. Однажды онъ поймалъ себя на томъ, что ждетъ какого-нибудь знака изъ могилы, и ждетъ не съ ужасомъ, а со страстнымъ желаніемъ. Онъ говорилъ себ, что необъяснимая сила, противъ воли привлекавшая его къ этой заброшенной могил, и то вліяніе, которое она на него оказала, указывали на присутствіе какой-то посторонней силы. Онъ создалъ себ цлую теорію о гипнотическомъ дйствіи умершихъ и ожидалъ какого-нибудь матеріальнаго проявленія этого духа, съ которымъ онъ все время находился въ общеніи. Въ этомъ настроеніи онъ не замчалъ потери силъ. Онъ сидлъ у окна, смотрлъ на пустыню и думалъ о жизни и о приближеніи конца. Все существо его смягчилось передъ близкимъ разрушеніемъ тла.
Онъ молилъ о какомъ-нибудь знак, который доказалъ бы ему, что между нимъ и человкомъ въ могил установилась связь. Но никакого знака не было. Такъ онъ сидлъ молча, прислушивался и ждалъ наступленія великаго молчанія.
Наконецъ настало время, когда ему сдлалось совсмъ плохо и онъ не могъ больше сидть у окна. Тогда его охватило страстное желаніе послдній разъ сходить на могилу, прилечь на нее и плакать, какъ ребенокъ. Онъ не могъ объяснить себ этого стремленія и не пробовалъ анализировать его, но смутно чувствовалъ, что именно такъ поступила бы его жена. Солнце весело сіяло надъ пустыней, но ему было холодно на веранд. Тмъ не мене, онъ началъ гулять по ней взадъ и впередъ и его сожители находили, что онъ какъ будто опять сталъ поправляться. Однажды онъ два раза обошелъ кругомъ отеля. Это былъ для него день торжества. Ночью онъ строилъ планы, что за другой день отправится къ могил.
Нравственное возбужденіе временно точно задержало болзнь. На другой день онъ, не говоря никому ни слова, ушелъ изъ дому. Медленно, очень медленно спустился онъ съ холма. По дорог онъ нсколько разъ присаживался. Мысль о томъ, что онъ совершаетъ своего рода паломничество, и что ‘она’ наврное одобрила-бы его, если бы знала, согрвала его угрюмое сердце и вызывала въ немъ нчто похожее на нжность. Онъ былъ очень слабъ и съ трудомъ шелъ шагъ за шагомъ, но мальчишеская радость сжимала его горло, когда онъ думалъ о томъ, что наврное она осталась бы имъ довольна. Онъ зналъ, что послдній разъ увидитъ могилу, но не грустилъ объ этомъ. Онъ былъ радъ, что идетъ туда во имя ея. Гордость исчезла изъ его души, онъ чувствовалъ себя ребенкомъ, и бормоталъ безумныя, отрывочныя молитвы, прося Бога дать ему силу дойти до цли. Когда онъ достигъ ея, онъ вошелъ за проволочную ршетку и прилегъ въ изнеможеніи. На другой день тамъ нашли Гаукинса, такого же угрюмаго и одинокаго, какъ при жизни. Люди говорили, что это была достойная его смерть.