Исторические повести для детей, Фоа Эжени, Год: 1843

Время на прочтение: 17 минут(ы)

0x01 graphic

ИСТОРИЧЕСКІЯ ПОВСТИ ДЛЯ ДТЕЙ.

Сочиненіе Евгеніи Фуа.

Переводъ съ Французскаго.

Второе изданіе.

Съ шестью гравированными картинками.

МОСКВА.
Въ Типографіи Александра Семена, на Мясницкой улиц.
1860

СОДЕРЖАНІЕ.

I. Горесть пяти-лтняго Людовика XV Французскаго короля
II. Бертранъ Дюгескленъ, Французскій конетабль
III. Гильемъ Дюпюнгренъ, первый хирургъ въ Hotel-dieu
IV. Гретри музыкантъ
V. Грезъ живописецъ
VI. Ричардъ Виттингтонъ. Лондонскій лордъ-меръ

0x01 graphic

1715

ГОРЕСТЬ ПЯТИ-Л&#1122,ТНЯГО ЛЮДОВИКА XV, ФРАНЦУЗСКАГО КОРОЛЯ.

I.

7 Октября 1715 года было еще темно, когда пяти-лтній ребнокъ, спавшій въ одной изъ лучшихъ комнатъ Венсенскаго замка, вдругъ проснулся и взглянулъ на человка, который, въ полной одежд, сидлъ въ большомъ кресл, называемомъ въ наше время ganache, и, какъ видно было при свт бронзовой лампы, висвшей на потолк, заснулъ.
Кашлянувъ нсколько разъ, какъ будто въ недоумніи, прервать ли сонъ его, онъ наконецъ ршился закричать:
— Контуа! Контуа!…
— Государь! отвчалъ Контуа, вставъ поспшно и бросившись къ постели ребенка.
— Посмотри, пожалуйста, много ли выпало снгу въ ныншнюю ночь.
Не сдлавъ никакого возраженія на этотъ вопросъ, Контуа подошелъ къ окну. поднялъ шелковые занавсы и отвчалъ просто:
— Много, государь!
Но молодой король, который слдилъ глазами за движеніями камердинера, увидвъ въ окно, что все поле поблло, и прекрасныя деревья Венсенскаго замка стояли, какъ напудренныя, вскричалъ:
— Какая радость! Подыми меня скорй, Контуа! Скорй, скорй одвай меня! Ну, проворнй, Контуа!
— Почему вашему величеству хочется встать такъ рано? сказалъ Контуа, садясь спокойно въ свои кресла
— Разв ты не знаешь, Контуа, что ныншнимъ утромъ мн должно дать большое сраженіе, и я ручаюсь, что непріятель уже подъ ружьемъ. Мн не хотлось бы, чтобъ онъ предупредилъ меня…
— Государь! непріятель спитъ, длайте и вы то же.
— Спать въ день битвы! Ventre-saintgris! какъ говоритъ мой двоюродный братъ, герцогъ Орлеанскій, да этого никогда не видано. Подыми же меня, Контуа! сказалъ дитя, ворочаясь на своей постели.
— Успокойтесь, государь, и будьте благоразумне. Г-жа Вантадуръ запретила мн подымать васъ такъ рано.
— А я Людовикъ XV, король французскій, теб приказываю….
— Ваше величество поймете…
— Я ничего не панимаю, я хочу встать! сказалъ Людовикъ XV съ досадою. Маленькій герцогъ Шартрскій вчера вызвалъ меня на битву, онъ будетъ начальствовать надъ одной партіей, а я надъ другой, онъ долженъ ужъ быть на своемъ мст. Ты такъ благоразуменъ, Контуа, что врно не захочешь, чтобъ твой король прослылъ лнивцемъ или трусомъ въ глазахъ своихъ подданныхъ.
— Будьте покойны, государь: всмъ извстно, что въ вашемъ поколніи нтъ ни лнивыхъ, ни беззаботныхъ королей.
— Такъ подыми меня, пока еще не взошло солнце.
— Какъ, государь! неужели и солнце васъ вызывало на битву?
— Нтъ, мой добрый Контуа, но мое оружіе растаетъ отъ солнца.
— Что же за оружіе забрали вы, государь, которое таетъ отъ солнца?
— Превосходное, увряю тебя Контуа!
— Это конечно не то оружіе, которое употребляетъ вашъ ддушка Людовикъ XIV, и не то, которое употреблялъ его праддъ Генрихъ IV?
— Нтъ, нтъ! сказалъ смясь Людовикъ XV, мое оружіе состоитъ просто изъ комьевъ снгу…. Не смйся, Контуа: хорошій комъ снгу, искусно брошенный, легко можетъ вышибить глазъ или сдлать порядочную шишку на лбу, увряю тебя.
— Я въ этомъ не сомнваюсь, государь, отвчалъ Контуа, продолжая смяться.
— Ту будешь на сраженіи, Контуа, я теб это позволяю, и увидишь, какъ оно будетъ прекрасно. Представь себ, что мы раздлились на два лагеря, герцогъ Шартрскій командуетъ однимъ, а я другимъ, подъ моимъ начальствомъ лучшее дворянство: графъ Фероде, герцогъ Даркуръ, графъ Клермонской, маркизы Недъ и Нанжись. О! я не спалъ всю ночь отъ удовольствія, а ты не допускаешь меня встать рано. Мн только и снились комья снгу, атаки и засады… Я придумалъ самый искусный маневръ…. Да подымай же меня, Контуа, снгъ растаетъ отъ солнца, у меня не будетъ оружія, а т, которые сражаются подъ моими знаменами, наврное уже ждутъ меня на пол сраженія. Я общалъ имъ побду, а какъ же мн сдержать слово, когда ты не даешь мн встать. Боже мой! какъ несчастны государи, которые не могутъ заставить повиноваться себ!
Тихій стукъ въ дверь прервалъ Людовика, Контуа отворилъ, и съ удивленіемъ увидлъ вошедшаго герцога Вилеруа, гувернера молодаго короля.
— Проснулся ли король? спросилъ маршалъ.
— Вотъ уже больше часу, какъ онъ проснулся, и пристаетъ ко мн, что пора встать, отвчалъ камердинеръ.
Тогда маршалъ Вилеруа подошелъ къ постели ребенка.
— Государь! сказалъ онъ, сегодня герцогъ Орлеанскій принимаетъ регентство, вамъ надобно при этомъ случа произнести небольшую рчь, сдлайте мн честь, выслушайте меня, потому что эту рчь должно выучить наизустъ, чтобы сказать при всемъ двор.
— Я согласенъ на это, отвчалъ Людовикъ съ чрезвычайною робостію, и не смя обнаруживать своего неудовольствія на то, что его одерживаютъ.
— Слушайте меня внимательно, государь, говорите за мной: Мы объявляемъ….
— Какъ вы думаете, растаетъ ли снгъ, когда ‘взойдетъ солнце? прервалъ Людовикъ, столь занятый видомъ парка, который при наступленіи дня заблисталъ близною, что даже не слыхалъ словъ г-на Вилеруа.
— Это очень можетъ случиться, государь! отвчалъ этотъ съ видомъ нетерпнія, но повторяйте же: Мы объявляемъ, что герцогъ Орлеанскій….
Мы объявляемъ, что герцогъ Орлеанскій, сказалъ Людовикъ, потомъ прибавилъ тмъ же тономъ: Контуа! по’ смотри, великъ ли снгъ.
— Что за дло до этого! прервалъ наставникъ, не скрывая неудовольствія, которое возбуждало въ немъ невниманіе короля-дитяти. Станемъ продолжать: назначается регентомъ королевства….
— Я ручаюсь, что у герцога Шартрскаго есть теперь большіе комья снгу.
— Если вы меня не будете слушать, сказалъ г-нъ Вилеруа строго, то никогда по выучите вашей рчи.
— Мн лучше бы хотлось итти въ паркъ съ прочими дтьми, пробормоталъ Людовикъ съ недовольнымъ видомъ.
— Вы пойдете туда посл церемоніи, государь!
— Но снгъ тогда ужъ растаетъ.
— Да, государь, онъ растаетъ.
— Но мн тогда не льзя будетъ надлать комьевъ изъ снгу.
— Ну, такъ что же? У васъ ихъ не будетъ.
— А мое сраженіе, а мои воины! А другія дти, которыя забавляются тогда, когда я сижу, запершись въ моей комнат!
— Короли не то, что другія дти, государь! Они не могутъ всегда бгать и забавляться.
— Такъ совсмъ не весело быть королемъ.
— Государь! учите вашу рчь, вотъ уже боле часу, какъ вы должны были ее выучить.
— Еслибъ вы меня уврили, по крайней мр, что снгъ не растаетъ.
— Вы хотите, чтобъ я васъ уврилъ? Хорошо, будь по вашему, государь, но, ради Бога, слушайте меня, сказалъ г-нъ Вилеруа, не будучи въ состояніи удерживать своего нетерпнія.
— Боже мои! я васъ слушаю, сказалъ Людовикъ.
Смягченный такою послушливостію, маршалъ слъ у постели Людовика, и, прочитывая по одному слову небольшую рчь, которую его воспитанникъ съ точностію повторялъ за нимъ, онъ вышелъ, вполн увренный, что Людовикъ XV прекрасно выполнитъ свою роль во время церемоніи, которая готовилась.
Людовикъ, увидвъ, что дверь затворилась за его гофмейстеромъ, вспрыгнулъ отъ радости.
— Теперь въ паркъ! закричалъ онъ.
— Вотъ и г-жа Вантадуръ съ учителемъ вашимъ, г-мъ Флри, сказалъ Контуа, спша ввести этихъ двухъ особъ, которыхъ сопровождало нсколько придворныхъ служителей, несшихъ полный костюмъ для дитяти.
Эти вещи, расположенныя но кресламъ и стульямъ, на нкоторое время заняли молодаго короля, онъ даже думалъ, что въ этомъ наряд ему будетъ удобне дать сраженіе.
— Боже мой, какъ это хорошо! Какъ это прекрасно! Вы это все на меня наднете, милая маменька? сказалъ онъ своей гувернантк, которую очень любилъ, и которой онъ далъ нжное названіе матери.
— Разумется, мой малый король! сказала она ему, приготовляясь одвать его. Не правда ли, что костюмъ прекрасный?
— О! мои товарищи будутъ очень рады служить подъ моимъ начальствомъ? сказалъ Людовикъ, пересматривая одну за другой вещи, которыя ему подавали.
Прежде всего подано было полукафтанье изъ фіолетоваго сукна со складками и висячими рукавами. Я теперь не припомню, сказывалъ ли я вамъ, любезныя дти, что Людовикъ XV носилъ трауръ по своемъ дд, Людовик XIV, а вамъ, вроятно, извстно, что такого именно цвта королевскій трауръ. Потомъ на него надли шапочку изъ фіолетоваго крепа, на парчевой подкладк, голубую ленту, на которой висли кресты Св. Людовика и Св. Духа. До сихъ поръ все шло хорошо. Дитя, разсматривая этотъ богатый и блестящій нарядъ, забылъ о непріятности, которую получилъ онъ при своемъ пробужденіи. Онъ былъ уже готовъ вырваться изъ рукъ своей гувернантки и предполагалъ уже просить у Контуа свое оружіе, чтобъ итти сражаться, какъ вдругъ, къ удивленію его, г-жа Вантадуръ подала ему прекрасныя парчевыя помочи.
— Что это такое, милая маменька? спросилъ онъ.
— Это помочи, государь, отвчала она.
— Что жъ вы хотите съ ними длать?
— Надть ихъ на васъ, государь!
— На меня надть помочи! Что это! Вы шутите, маменька!
— Он дополнятъ вашъ нарядъ, государь, ихъ должно надть.
— Нтъ, я этого не сдлаю.
— Я очень сожалю, что вамъ это непріятно, мой милый король, но, для означенія вашихъ лтъ, вамъ должно ихъ надть къ вашему наряду.
— Я не хочу, милая маменька, он мн не надобны, и я ихъ не надну.
— Но вы не можете безъ нихъ обойтись.
Нтъ, я хочу обойтись безъ нихъ, милая маменька! И для чего мн ихъ надвать! Разв я не могу держаться на ногахъ! Посмотрите, какъ я твердо стою. Разв я падаю на ходу? Вотъ ужъ давно у меня не было на лбу шишекъ. Вы сами надвали на меня помочи тогда только, когда я бгивалъ цлый день по рощ, взлзалъ на лстницы, прыгалъ черезъ ямы, а вы теперь хотите мн надть ихъ, когда я поду въ карет и потомъ буду сидть въ креслахъ. Благодарю васъ, маменька, вы несправедливы: помочи надваютъ только на маленькихъ дтей.
— Вс знаютъ, что вы не дитя, государь! Конечно, кому пять лтъ и семь мсяцевъ, того не льзя уже назвать дитятею. Но что длать съ обычаями! Этикетъ требуетъ, чтобы въ большомъ собраніи вы надвали на себя помочи до гіхъ поръ, пока ваше воспитаніе будетъ вврено мужчинамъ.
— Этикетъ, обычаи! Вы повторяете эти слова каждую минуту, милая маменька! Должно бы ввести въ обыкновеніе, чтобъ помочи надвались только на маленькихъ дтей, которыя не умютъ ходить, а я могу сказать безъ хвастовства, хожу также хорошо, какъ и вы, маменька! Если же вамъ непремнно хочется надть помочи, то надньте ихъ на всхъ этихъ старыхъ господъ, которые здсь: на герцога Бурбонскаго, который едва можетъ держаться на ногахъ, на епископа изъ Труа, который трясется на каждомъ шагу, на маршала Уксель, который ходитъ искривясь. Он имъ надобны, а я ршительно не хочу надвать ихъ,
— Прошу васъ, государь!
— Перестанемъ говорить объ этомъ, милая маменька! Вотъ уже солнце всходитъ, не удерживайте меня боле, мн надобно ныншнимъ утромъ дать сраженіе, а мои военные снаряды еще не готовы.
— Ваши помочи не помшаютъ этому, Государь! надньте ихъ.
— Мои товарищи будутъ смяться надомной, особливо герцогъ Шартрскій. — Они не осмлятся сдлать этого, государь!
— Ни чуть не бывало! И что имъ помшаетъ?
— Опасеніе, быть наказанными.
— Ахъ! вы худо ихъ знаете, милая маменька? Разв мы, Французы, чего боимся?
— Государь! скажу вамъ откровенно, что дурно заставлять себя просить изъ такой бездлицы, которая вамъ ничего не стоитъ. Имйте боле снисхожденія къ той, которую вы удостоиваете названія матери.
— Еслибъ по крайней мр на другихъ дтяхъ были помочи, то я не сталъ бы и говорить, но посмотрите на герцога Нанжи, на маленькаго маркиза Нель, на маленькаго графа Фероде.
— Но они не короли, какъ вы, государь!
— Такъ поэтому очень скучно быть королемъ. Ныншнимъ утромъ вотъ уже три огорченія доставило мн мое королевство: остановка въ сраженіи, длинная рчь, которую надобно выучить наизусть, и гадкія помочи, которыя хотятъ надть мн на руки.
— Гадкія! Нтъ, государь, это не правда: посмотрите на нихъ, вы врно никогда не видывали лучше этихъ.
— Что мн за дло до этого, он мн не нравятся, и я ихъ не надну.
— Г-нъ Флери! сказала г-жа Вантадуръ наставнику короля, который читалъ свой молитвенникъ у окна, подойдите уговорить короля.
— Господинъ Флери! сказалъ дитя въ свою очередь, такъ какъ вы стоите у окна, то скажите мн, не растаялъ ли снгъ.
— Нтъ еще, государь, отвчалъ Флери, подходя къ камину, передъ которымъ г-жа Вантадуръ напрасно старалась надть помочи на молодаго короля, который сложилъ руки на спин, чтобъ не дать надть ихъ нечаянно. Но для чего вы противитесь вашей гувернантк? Дайте мн вашу руку, государь! Сдлайте добровольно то, что волей пни неволей вы должны будете сдлать.
— Но, мой добрый наставникъ, подумайте, что мн надобно нынче итти въ паркъ, длать комья изъ снгу, сказалъ Людовикъ съ огорченіемъ и со слезами на глазахъ.
— Вамъ должно прежде всего исполнить свои обязанности, государь, и боле думать объ этомъ, нежели другія дти, потому что, какъ сынъ короля, какъ король, вы должны служить примромъ. Начните же съ ныншняго дня исполнять это, согласись на желаніе вашей гувернантки. Подымите вашу руку, государь, прошу васъ…. Хорошо… Потомъ другую…. Теперь все конечно Весьма благодаренъ вамъ, государь!
— Если короли бываютъ счастливы, то врно не тогда, когда бываютъ еще дтьми, сказалъ Людовикъ XV, глядя со слезами на золотой поясъ своихъ помочей, который обвивалъ его талію.
— Ваша правда, государь, отвчалъ г. Флери, это бываетъ въ послдствіи, особливо когда короли длаютъ народъ свой счастливымъ.
— Карета готова! сказалъ одинъ изъ придворныхъ, отворивъ об половинки двери въ королевской спальн.
Тогда г-жа Вантадуръ встала, взяла короля за руку и пошла къ главной лстниц замка. Г-нъ Флери и пажи послдовали за ними, и такимъ образомъ сошли съ лстницы. Королевская карета, запряженная въ восемь лошадей, стояла у подъзда
Холодъ былъ довольно великъ, и Людовикъ XV не только не сожаллъ объ этомъ, но даже радовался, думая, что, по возвращеніи, онъ можетъ дать битву, и что снгъ еще не растаетъ. Съ этой надеждой онъ весело прыгнулъ въ карету, слъ на первое мсто и съ терпніемъ дожидался г-на Вилеруа и герцога Meнскаго, которые должны были оба помститься въ королевской карет.
Они оба вдругъ стали на подножку и, столкнувшись вмст, гордо посмотрли другъ на друга.
— Честь имю замтить маршалу Вилеруа, что я, какъ принцъ крови, имю право занять почетное мсто въ королевской карет.
— Честь имю замтить герцогу Ценскому, сказалъ маршалъ Вилеруа, не отступая ни на шагъ, что какъ гофмейстеръ короля, я имю право на почетное мсто, и долженъ уступить его только настоящимъ принцамъ крови, а не герцогу Менскому.
— Это мы увидимъ! вскричалъ герцогъ, бросившись въ карету.
— Этого мы не увидимъ, прервалъ маршалъ, удерживая его.
— Господа! сказалъ король, которому отъ этого спора становилось холодно, потому что не льзя было притворить дверцу, садитесь оба въ почетное мсто, а я сяду напротивъ васъ.
— Этого не возможно сдлать, государь, сказалъ ему гофмейстеръ.
— Ну, такъ бросьте жребій, кому садиться возл меня, или сядьте оба напереди, сказалъ король, дрожа отъ холода.
Послдовали послднему совту короля, и карета быстро похала.

II.

Лишь только карета помчалась, какъ маршалъ Вилеруа, склонившись къ королю, спросилъ, не забылъ ли онъ своей рчи.
Но Людовикъ былъ такъ занятъ размышленіями, что не могъ отвчать. Прекрасный Венсенскій паркъ былъ передъ его глазами, въ немъ назначено большое сраженіе, въ которомъ онъ надялся принять дятельное участіе. Онъ горестно смотрлъ на этотъ снгъ, который такъ блисталъ близною, такъ хрустлъ подъ ногами, изъ котораго можно было бы надлать столько прекрасныхъ бомбъ, и который такъ хотлось ему взять въ руки. Потомъ онъ увидлъ издали, сквозь деревья, своихъ маленькихъ товарищей, бгающихъ туда и сюда, и участвующихъ въ сраженіи, о которомъ онъ мечталъ всю ночь, онъ видлъ, какъ они длали нападенія, защищались, отступали, шли впередъ, падали на землю и бросали Другъ въ друга большими комьями снгу, потомъ онъ слышалъ ихъ радостные и побдные крики. Наконецъ, при поворот въ алею, открылось вс поле сраженія съ разными укрпленіями, часовыми, съ военными запасами, то есть: съ кучами снжныхъ комьевъ, словомъ, вся военная суматоха. Бдное сердце Людовика наполнилось горестію, и слезы потекли изъ глазъ его при одной мысли о побд, которую онъ одержалъ бы, если бъ его не оставили на цлое утро въ комнат, и которой онъ теперь, можетъ быть, лишился, потому что солнце, взошедшее уже высоко, нагрваетъ воздухъ, и снгъ, безъ сомннія, растаетъ прежде, нежели окончится церемонія, и онъ будетъ свободенъ.
— О чемъ вы думаете, государь? спросилъ маршалъ Вилеруа.
Людовикъ, не отвчая на его вопросъ, указалъ пальцемъ на поле сраженія, и большіе, черные глаза его, наполнившіеся слезами, живо выразили печаль и упрекъ. Это очень тронуло маршала Вилеруа.
— Чего вы хотите, государь? повторилъ онъ то же, что говорилъ г-нъ Флери. Короли не то, что другія дти, у нихъ есть обязанности, которыми они не только не должны пренебрегать, но въ исполненіи ихъ служить примромъ для всхъ.
Когда они прозжали предмстіемъ св. Антонія, народъ стоялъ у оконъ и на улицахъ, чтобъ видть своего короля, въ карет опустили стекла, и Людовикъ, сколько по приглашенію своего гофмейстера, столько по желанію посмотрть на толпы народа, приблизился къ дверц, со всхъ сторонъ слышны были восклицанія. Малютка былъ блденъ и печаленъ, онъ озябъ, и мысль о потерянномъ сраженіи не оставляла его ни на одну минуту.
Такъ пріхали въ Тюльерійскій дворецъ. При выход изъ кареты, обершталмейстеръ взялъ короля на руки и понесъ до двери большой парламентской комнаты, потомъ оберъ камергеръ, герцогъ Тремскій взялъ его въ свою очередь и оставилъ его не прежде, какъ посадивъ на тронъ, у котораго сидла г-жа Вантадуръ, гувернантка Французскихъ принцевъ.
— Маменька Вантадуръ! сказалъ онъ, увидвъ ее, и тотчасъ на лиц его появились улыбка и румянецъ.
— Тсъ! сказала гувернантка, указавъ ему выразительнымъ взглядомъ на собраніе, передъ которымъ онъ находился.
Какъ будто понявъ торжественность этого случая, Людовикъ XV принялъ на себя важный видъ, который ему былъ довольно свойственъ, и который очень шелъ къ его правильнымъ чертамъ, потомъ сталъ смло смотрть на великолпное зрлище, которое представляли Французскіе придворные, одтые въ народные костюмы.
Что касается до него, то онъ былъ предметомъ всхъ взоровъ, и должно сознаться, что трудно было найти что-либо прекрасне этого царственнаго ли тяти съ его нжною близною, прекрасными черными глазами, локонами, вьющимися по плечамъ, и прекраснымъ станомъ, словомъ: царское величіе, наслдованное отъ предковъ, соединялось въ немъ съ пріятностями дтскаго возраста. Видвъ, какъ онъ, сидя на трон, съ терпніемъ и достоинствомъ дожидался начала церемоніи, можно было подумать, что онъ вполн чувствовалъ важность своихъ обязанностей.
Король прибылъ посл всхъ. Увидвъ, что онъ сидитъ въ молчаніи, придворные стали проходить мимо короля, и каждый изъ нихъ, останавливаясь, говорилъ слова, которыя вс были сходны между собою и чрезвычайно утомительны для того, кто долженъ былъ ихъ выслушивать. Но король велъ себя довольно хорошо, онъ слушалъ съ такимъ спокойнымъ видомъ, который можно было принять за вниманіе. При всемъ томъ я долженъ вамъ признаться, мои маленькіе друзья, что печальный король чаще глядлъ въ окно, изъ котораго видно было нсколько деревьевъ, покрытыхъ снгомъ, нежели на президента, который говорилъ ему рчь, и боле думалъ о сраженіи своихъ товарищей, нежели о важныхъ словахъ этой рчи, произносимой еще съ большею важностію.
Когда наступило время говорить ему, то маршалъ Вилеруа нагнулся и спросилъ его на ухо, помнитъ ли онъ рчь, которую выучилъ ныншнимъ утромъ.
— Очень помню, отвчалъ онъ.
— Теперь время сказывать ее вамъ, государь, говорилъ маршалъ. Не смущайтесь, говорите громко, не бойтесь ничего, я подл васъ.
Съ величайшею пріятностію и нкоторою робостію, которой онъ не могъ преодолть, и которая придавала ему еще боле прелестей, Людовикъ XV началъ говорить, не спша, и не ошибся ни въ одномъ слов. ‘Мы, король Французскій и Наварскій, объявляемъ герцога Орлеанскаго регентомъ королевства, для управленія нашими государственными длами во время нашего малолтства, согласно съ постановленіемъ парламента отъ 2-го Сентября.’
Въ знакъ благодарности, герцогъ Орлеанскій подошелъ благодарить короля и поцловалъ у него руку, потомъ объявили о совт регентства, составленномъ изъ слдующихъ лицъ: герцога Орлеанскаго, герцога Менскаго, маршала Вилеруа, герцога Бурбонскаго, графа Тулузскаго, канцлера Франціи, маршала Дуксель, маршала Даркуръ, маршала де-Безонъ, герцога Сеи Симонскаго, епископа Труа.
Каждый членъ подходилъ въ свою очередь цловать руку короля.
Потомъ началась присяга, и каждый говорилъ королю, что ему приходило на умъ.
Эта церемонія была довольно продолжительна и утомила всхъ, а для ли тяти сдлалась несносною, онъ ничего боле не слушалъ, былъ разсянъ и скученъ, искалъ глазами двери и средствъ ускользнуть. Онъ вставалъ, садился, опирался то на ту ногу, то на другую, игралъ своими крестами, которые висли на голубой лепт, потомъ, оставляя ихъ съ досадой, онъ начиналъ опять звать. Вдругъ одинъ предметъ обратилъ его вниманіе, взоры его устремились въ одинъ уголъ залы, въ нихъ выражалось насмшливое удивленіе. Маршалъ уже съ минуту съ безпокойнымъ видомъ слдовалъ глазами за королемъ и немедленно замтилъ, что предметомъ вниманія его былъ кардиналъ де-Ноаль, прелатъ, ужасно безобразный собою, и который отъ своей красной одежды былъ еще безобразне. Людовикъ не зналъ его, потому что онъ попалъ въ немилость при Людовик XIV и съ тхъ поръ не являлся ко двору.
Опасаясь, что вниманіе короля не понравится старому придворному, наставникъ далъ знакъ своему воспитаннику, чтобъ онъ не смотрлъ въ ту сторону.
Людовикъ показалъ знакомъ, что онъ не согласенъ на это, и остался въ прежнемъ положеніи,
— Не глядите такъ пристально на него, государь, сказалъ онъ ему на ухо, видя, что знаки были безполезны.
— Но если мн этого хочется, отвчалъ ему король также тихо.
— Это невжливо, прервалъ наставникъ.
— Тмъ хуже, сказалъ король.
— Но это очень дурно, государь!
— Очень сожалю: но это меня забавляетъ.
— Слушайте лучше, что говоритъ вамъ этотъ господинъ.
Между тмъ глава парижскихъ купцовъ, маленькій, толстый человчекъ, говорилъ съ часъ довольно громко, безпрестано возвышая голосъ, и показывая этимъ, что въ состояніи говорить еще долго, не чувствуя усталости.
— Мн скучно его слушать, отвчалъ Людовикъ.
— Прошу васъ, государь…. Государь…. Государь…. выслушайте меня…. Государь… выслушайте же меня.
— Оставьте меня въ поко, сказалъ Людовикъ, досадуя какъ на знаки и замчанія, которыя длалъ его наставникъ, такъ и на длинныя рчи.
— Но, государь, я не могу васъ оставить въ поко, сказалъ маршалъ, вы здсь не за тмъ, чтобъ забавляться.
— Ахъ, мой свтъ, прекрасный снгъ, сказалъ король, которому слово забавляться напомнило утреннее огорченіе.
— Думайте лучше о томъ, что происходитъ здсь.
— Боже мой! оставьте меня въ поко, сказалъ король, и готовъ былъ заплакать.
— Сидите пряме, государь, подымите голову, оставьте этотъ сердитый видъ.
Когда купеческій глава кончилъ рчь, то мсто его тотчасъ заступилъ другой. При первомъ слов, которое произнесъ онъ, Людовикъ не могъ больше удержаться: залился слезами и сталъ кричать:
— Оставьте меня, оставьте меня! Боже мой! оставьте меня!
Но не смотря на его крикъ слезы, церемонія продолжалась, и прекратилась уже къ концу двя. Людовикъ входя въ карету и прозжая черезъ паркъ, почувствовалъ новое огорченіе, гораздо чувствительне перваго: снгъ уже растаялъ.
— Ахъ, мое прекрасное сраженіе! мои комья снгу! кричалъ онъ, заливаясь горькими слезами.
Очень было трудно его утшить
Потомъ, къ большей досад, входя на лстницу Венсенскаго замка, онъ встртилъ своихъ товарищей, которые смялись и разсказывали другъ другу о своихъ шалостяхъ, они раскраснлись и были очень веселы. Когда Людовикъ проходилъ мимо ихъ съ блднымъ и печальнымъ лицемъ, то, смотря на него, врно ни одинъ изъ нихъ не позавидовалъ участи Французскаго короля.
— Кто одержалъ побду? спросилъ Людовикъ плача.
— Герцогъ Шартрскій, отвчали они ему, по маркизъ Нельскій очень хорошо защищался.
— Придите, по крайней мр, разсказать мн Объ этомъ, сказалъ маленькій король.
— Государь! вамъ уже время итти спать, отвчала ему г-жа Вантадуръ.
— Ну, что жъ! можно и погодить! сказалъ Людовикъ съ досадой.
— Этого невозможно сдлать: васъ дожидаются ваши придворные.
— Какъ скучно быть королемъ! сказалъ Людовикъ XV, и плача пошелъ за своей гувернаткой, которая вела его въ сна г ню. Какъ я несчастливъ! Лтомъ, когда бываетъ прекрасная погода, иногда такъ пріятно гулять, меня заставляютъ оставаться въ замк.
— Ахъ, Государь! прервала гувернантка, начиная раздвать его: разв вы не гуляете, когда вамъ хочется?
— Да, въ самомъ, дл, въ Сеи Жермепскій праздникъ, котораго я не забылъ: я стоялъ у окна и видлъ, какъ проходило множество маленькихъ дтей очень веселыхъ. Я васъ спросилъ, куда он шли, вы отвчали мн: на ярмарку въ Лежъ (aux Loges), Я васъ спросилъ, что такое ярмарка. Вы мн сказали, что тамъ веселятся подъ деревьями, продаютъ игрушки, дятъ, пьютъ, и что вечеромъ я увижу, какъ эти дти пойдутъ назадъ съ игрушками, пирожками и, Богъ знаетъ, съ чмъ. Мн очень хотлось пойти туда, но вы были нездоровы, маменька, и я долженъ былъ остаться дома.
— Вы пойдете туда на слдующій годъ, государь!
— Зимой, прервалъ король, нтъ ничего пріятне, какъ бгать по снгу, длать изъ него комья, бросаться ими съ товарищами, и нынче меня заставили лишиться прекраснйшаго сраженія! Когда теперь выпадетъ еще снгъ?
— Не думайте больше объ этомъ, государь, и спите.
— Я не могу спать. Не скажутъ ли еще, что я долженъ заснуть именно въ этотъ часъ, потому что я король.
— Утшьтесь, государь, сказала ему Гувернантка, когда вы выростите, то будете счастливе.
Увы! мои любезныя дти! говоря эти слова, она не могла не вздохнуть, потому что думала совсмъ не то.
Она очень хорошо знала, что король не есть счастливйшій человкъ во Франціи, и, не смотря на поговорку: счастливъ какъ король, которую повторяютъ во время игръ или занятій, ни одинъ изъ васъ не захотлъ бы быть королемъ съ тмъ, чтобы отказываться отъ игры въ малолтств и отъ спокойствія въ возраст зрломъ.
Впрочемъ прочтите исторію королей, дти мои, и пожалйте о нихъ.

0x01 graphic

1314

БЕРТРАНЪ ДЮГЕСКЛЕНЪ, ФРАНЦУЗСКІЙ КОННЕТАБЛЬ, ИЛИ ПЛОДЪ, КОТОРЫЙ СОЗРВАЕТЪ НЕ СКОРО, ВСЕГДА БЫВАЕТЪ ХОРОШЪ.

I.

— Я хочу, чтобъ мн повиновались въ одну минуту! Въ отсутствіи моего отца я главный въ семейств, я старшій, я хочу, чтобы мн повиновались, говорю я!
Говорившій эти слова грубымъ, повелительнымъ голосомъ, съ сжатымъ кулакомъ, готовясь ударить своего противника, былъ дитя не старше семи лтъ. У этого мальчика были небольшіе впалые глаза и такая огромная голова, что казалась вовсе несоразмрною съ его низкимъ, толстымъ туловищемъ. Онъ смотрлъ поперемнно то на маленькую двочку, то на маленькаго мальчика, которые отъ страха спрятались въ уголъ великолпной готической залы.
— Теперь, прибавилъ первый мальчикъ, запрягайтесь, сударыня, въ рту веревку, и будьте моею лошадью Потомъ, когда двочка не отвчала, онъ вскричалъ:— Такъ ты меня не слушаешься?
— Выбери другую игру, Бертранъ, отвчала маленькая двочка дрожащимъ голосомъ, въ этой игр мн всегда бываетъ больно отъ твоего кнута.
— Я говорю теб, что хочу въ эту игру! сказалъ Бертранъ, топнувъ ногою.
— А мн она не нравится, отвчала малютка ршительнымъ тономъ.
— Ты еще стала разсуждать! вскричалъ Бертранъ, и въ слдъ за этимъ ударилъ двочку кулакомъ по плечу, такъ что та закричала.
— Замолчи, а то я тебя еще ударю! сказалъ онъ, поднявъ кулакъ. Двочка замолчала, но крикъ ея услышали, и человкъ, одтый въ черномъ, вошелъ въ комнату и сталъ между дтьми.
— Разв можно бить такъ сестру свою? сказалъ этотъ человкъ, обратясь къ Бертрану. Ваша сестра моложе васъ и слабе, и вамъ должно бы защитить, еслибъ кто ее обидлъ.
— Я это и сдлаю, если кто другой станетъ бить ее, сказалъ дитя, ни сколько не испугавшись того, кто ему говорилъ.
— А зачмъ вы ее бьете?
— Я имю надъ нею власть, г-нъ аббатъ!
— А если я васъ буду бить, потому что я вашъ учитель? сказалъ аббатъ.
— Во-первыхъ, вы не имете надо мной власти: надо мной иметъ власть одинъ только человкъ: Бертранъ Рено Дюгескленъ, мой отецъ, а вы только мой учитель, г-нъ аббатъ.
— Я скоро и имъ не буду, отвчалъ почтенный аббатъ съ горестію, потому что съ такимъ ученикомъ я только теряю свои труды и беру понапрасну деньги.
— Нтъ, не напрасно: ваши поученія стоютъ денегъ, прервалъ Бертранъ съ насмшливымъ видомъ, а вы, кажется, на нихъ не скупы.
— Он для васъ безполезны, потому что вы ихъ не слушаете.
— Ежели я ихъ не исполняю, то вс-таки слушаю.
— Очень жаль, что у васъ нтъ охоты къ ученью, потому что у васъ есть способности.
— Какъ, ной милый наставникъ, у меня есть способности!… И это вы говорите Бертрану Дюгесклену, котораго всегда называете негодяемъ, шалуномъ и другими прекрасными именами!
— Но при этомъ мн всегда бываетъ непріятне, нежели вамъ.
— Марія! сказалъ Бертранъ сестр своей, приготовь г-ну аббату платокъ: ежели онъ будетъ такъ продолжать, то непремнно скоро расплачется.
— Еслибъ у васъ по крайней мр было сердце, сударь, то еще можно было бы надяться сдлать изъ васъ что-нибудь
— Такъ у меня нтъ сердца? Не угодно ли вамъ объяснить мн, что такое сердце.
— Это состоитъ въ томъ, чтобы любить тхъ, которые васъ любятъ.
— Потому то я и не люблю никого, что меня никто не любитъ, отвчалъ Бертранъ съ пасмурнымъ видомъ.
— Какъ же вы хотите, чтобъ васъ любили? У васъ вс удовольствія состоять въ томъ, чтобъ мучить слугъ, заставлять кричать сестру и брата, обращаться дурно съ тми, которые слабе васъ. Если ваша матушка пожелаетъ чего-нибудь, то вы всегда стараетесь сдлать ей напротивъ, словомъ, вы такъ злы, что на дв мили въ окрестностяхъ нтъ ни одного крестьянскаго ребенка, который, увидвъ васъ, не побжалъ бы прочь, крича всмъ встрчающимся: ‘Бгите, бгите! вотъ идетъ Бертранъ, сынъ нашего господина! Бгите: онъ такой негодяй, что наврное сдлаетъ вамъ какой нибудь вредъ.’ Никто не можетъ терпть васъ.
— Мн все равно, сказалъ Бертранъ, сдлавъ ужасную гримасу.
— Посмотрите на себя въ зеркало, ваши волосы, дурно причесанные, висятъ на лбу, платье ваше засалено, изорвано, одна нога обута, а другая нтъ, лице ваше въ синихъ пятнахъ, руки вс въ грязи, вы похожи на нищаго.
— Ну, чтожъ! тмъ лучше.
— Разв такъ можно отвчать? Сверхъ того, чмъ оставаться здсь и длать вредъ, вы лучше сдлали бы, еслибъ причесались и вычистились, потомъ взяли бы урокъ въ чтеніи. Не стыдно ли, что вы, будучи почти осьми лтъ, не знаете еще складовъ?
— Благодаренъ, мн скучно учиться читать.
— Мн гораздо скучне учить васъ.
— Зачмъ же вы меня учите?
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека