Философка.
Философка.
Картинка съ натуры
Остои (Юзефы Савицкой)
Переводъ съ польскаго
Перевелъ Вуколъ Лавровъ.
‘Міръ Божій’, No 3, 1895
Философка, Савицкая Юзефа, Год: 1895
Время на прочтение: 7 минут(ы)
‘Я знаю, что въ репертуар цлаго вашего дня нтъ ни минуты свободнаго времени, но, хотя бы мн пришлось обречь васъ на сплетни цлаго города, я долженъ придти къ вамъ сегодня вечеромъ, чтобы отдать отчетъ въ порученномъ мн дл’.
Письмо это панна Каролина получила сегодня утромъ, когда выходила на первый урокъ. Письмо къ ней! Боже милосердый! Да вдь она почти никогда не получаетъ писемъ. Отъ времени до времени отзываются два племянника, словно два филина, одинъ изъ глубины лсовъ Благо, другой изъ степей Чернаго моря. Оба они по ея милости и людьми вышли. Она платила за ихъ помщеніе, одвала, а какъ они немного пришли въ разумъ и поняли, что сиротамъ грустно живется на свт, то взяла ихъ къ себ и стала ухаживать за ними, хотя для нжности времени у нея не было. Десять, двнадцать часовъ уроковъ музыки каждый день. Когда приходилось ей оказывать какую-нибудь ласку, ее охватывала такая жалость, какъ будто она сама была сиротою, хотя на самомъ дл у панны Каролины на свт никого близкаго не было. Племянники — дти какой-то четвероюродной сестры, но это все равно: каждый мальчикъ сорванецъ, отъ родной ли, отъ четвероюродной ли сестры родится онъ на свтъ. Хлопотъ съ ними было не мало: они прятали отъ нея дырявые сапоги, сами чинили платье, обходились даже безъ книжекъ. Она должна была шпіонить за ними и почти украдкой удовлетворять ихъ потребности. Теперь едва они стали на свои ноги, и тотъ и другой въ каждомъ письм ее къ себ тянетъ: одинъ на Блое, другой на Черное море. Скучаютъ, разбойники! Отъ каждаго письма такою грустью ветъ, что она, хотя никогда не плачетъ, а читая письма, невольно разъ десять принуждена бываетъ подносить платокъ къ глазамъ, сами съ тамошней жизнью примириться не могутъ, а ей рай общаютъ! Тотъ, изъ лсовъ, въ особенности! Ахъ, еслибъ можно было раздвоиться, не утрачивая при этомъ своей цлости, она, можетъ быть, и похала бы, чтобы посмотрть, каковы ея прежніе сорванцы. Теперешній лсничій прежде былъ настоящимъ волкомъ: людей боялся, книжки пожиралъ, худъ былъ какъ гончая собака, потому что отъ науки не потолстешь. А тотъ, что теперь ученымъ агрономомъ считается, корчилъ изъ себя барчука. Купила она какъ то ему духовъ и пару перчатокъ на имянины, онъ былъ совершенно счастливъ и поклялся, что никогда этого не забудетъ. Ну, и не забылъ! Какія письма этотъ мальчикъ пишетъ! Придастъ имъ такое содержаніе, что даже вложенная въ письмо кредитная бумажка представляется сердечнымъ словомъ, а не подачкой или уплатой стараго долга. Посл каждаго письма панна Каролина — хоть сейчасъ въ дорогу, и если бы у нея вдругъ выросли крылья, она полетла бы на сверъ, потому что нелюдимый книжникъ все-таки больше приходился ей по сердцу. Но она никогда не удетъ изъ города, пятьдесятъ лтъ уже прожила въ немъ. Хотла бы она только жонъ имъ выбрать изъ здшнихъ: боится, какъ бы тамъ отъ скуки глупостей не надлали. Ее даже морозъ по кож подираетъ, когда она подумаетъ объ этомъ. Да нтъ, она знаетъ своихъ мальчиковъ! Одному изъ нихъ она ужъ почти подыскала жену, свою Антосю… тоже сирота, панна Каролина воспитываетъ ее съ пятаго года. Красивая она, но слабая и болзненная,— настоящая княжна! Бдною, она была бы только тягостью для мужа, но, къ счастью, у нея можетъ быть состояніе, даже большое. Панна Каролина этой мыслью живетъ вотъ ужъ два года, то-есть, съ тхъ поръ, какъ умеръ какой-то далекій ддушка Антоси. Посл сегодняшняго письма адвоката она почти уврена, что процессъ выигранъ.
Этотъ вертопрахъ Лавицкій, тоже ея старый ученикъ! Способный былъ, бездльникъ, гаммы порядочно съиграть не умлъ, а тоже мазурки и вальсы въ ея честь сочинялъ… Шесть лтъ она учила его затмъ только, чтобъ онъ надодалъ ей.
— Отдайте мн мои шестьсотъ шестьдесятъ шесть часовъ, панна Каролина!— кричитъ онъ, какъ только встртитъ ее на улиц.
Хорошій мальчикъ! Онъ былъ товарищемъ ея Яся и Стася и самъ набился вести процессъ Антоси, хотя сначала и смялся надо всмъ этимъ дломъ:
— Яйцо выденное мы выиграемъ, панна Каролина! Рудовицкій родственникъ Антос разв только по Адаму и Ев, а какъ вамъ извстно, всемірный потопъ прервалъ вс родственныя связи той отдаленной эпохи, и я не знаю, удастся ли намъ связать узелъ нашего родства. Попробую, для того и законы, чтобъ существовало беззаконіе. Вотъ и вы самымъ законнйшимъ образомъ украли у меня шестьсотъ шестьдесятъ шесть наилучшихъ часовъ моей жизни!
Лавицкій смется надо всмъ въ свт, но человкъ онъ хорошій, хотя и у него есть свои странности. Когда въ первый разъ онъ пришелъ къ ней за документами, необходимыми для процесса, то осматривалъ комнатку, какъ ростовщикъ или судебный приставъ.
— И въ этой-то канур вы нашли мсто для сироты!— сказалъ онъ затмъ.— Право, панна Каролина, меня разбираетъ охота подарить вамъ мои шестьсотъ шестьдесятъ шесть часовъ. Пусть ужъ будетъ квитъ.
У панны Каролины камень съ сердца свалился, когда она отдала дло въ его руки, она знала, что это дло онъ будетъ защищать какъ свое собственное. Дло было запутанное, процессъ могъ затянуться на нсколько лтъ.
— Мн хоть бы умереть спокойно,— повторила въ душ панна Каролина.
Избаловала она двочку, испортила ее почти добровольно, кутала, какъ тепличное растеніе. Въ теченіе пяти лтъ пять разъ ради нея перемнила квартиру, и наконецъ нашла сухую, теплую комнату въ предмсть, съ окнами, выходящими на сады и поля, откуда можно было видть и небо, и солнце, и деревья. Двочк было четырнадцать лтъ, она росла, выравнилась, но до сихъ поръ едва научилась читать да писать, для работы и науки силъ не хватало…
— Нужно было только отъ смерти ее спасать?— повторяла про себя панна Каролина. Ей было досадно на себя, что она не могла сдлать больше того, что сдлала.
— Хоть бы еще нсколько лтъ проскрипть — только едва ли это удастся.
Ноги у нея распухали, съ сердцемъ дло было все хуже и хуже, правда, она бгала по городу изъ конца въ конецъ почти безъ передышки, но на лстницы входила уже съ трудомъ. Только лицо ея цвло по прежнему, голубые глаза смялись весело, а въ свтлыхъ волосахъ ни слда сдины! И энергія не падала. Еще и теперь, какъ тридцать лтъ тому назадъ, она могла работать съ утра до ночи. При всякомъ, боле или мене ясномъ, проявленіи сочувствія, она пожимала плечами съ веселой улыбкой. Глупые люди! Она перемнила бы только свои распухшія ноги, да больное сердце, но больше ничего! Если бы она начала жить сначала, то жила бы такъ же, какъ живетъ теперь.
Сегодня она даже боли въ ногахъ не ощущала, бгала съ урока на урокъ, какъ въ горячк, сердце ея то замирало, то тревожно билось въ груди, на щекахъ выступилъ яркій румянецъ, глаза блистали, въ разсянности она не слыхала почти ни одной ноты.
— Неужели это правда? Неужели я еще сегодня могу быть такой счастливой?— повторяла она, считая тактъ и указывая ноты дрожащей рукой.
Два раза она хотла возвращаться съ дороги и бжать къ адвокату, но боялась, что не застанетъ его дома.
День тянулся безконечно долго, на послднемъ урок ей было совсмъ не по себ, нотные знаки скакали передъ ея глазами, сердце то вздрагивало, то останавливалось, ее охватывала тяжелая тревога.
— Глупо съ ума сходить раньше времени,— шептала она дрожащими губами, — или я съ ума сойду отъ радости… или…— она махнула рукой, лично ея не пугало никакое разочарованіе.
— Вы сегодня словно невста, — шутилъ старый профессоръ, живущій на пенсіи, смотря на разгорвшееся лицо панны Каролины.— А вдь что же?.. но это было бы страшный афронтъ для меня! Старый солдатъ всегда знаетъ службу лучше молодого, ну, и врность лучше соблюдается подъ старость.
Они оба засмялись. Въ прошлую зиму она связала ему шесть паръ шерстяныхъ чулокъ, съ тхъ поръ онъ въ шутку называлъ ее своимъ идеаломъ, ему было восемьдесятъ лтъ и онъ жилъ съ двумя взрослыми внучками.
Кончился послдній урокъ… панна Каролина знала, что Лавицкій раньше восьми не придетъ, но торопилась, чтобы поскорй добраться до дому. Стоялъ морозный лунный вечеръ, на улицахъ было почти пусто. Панна Каролина ускоряла шаги, но дорога какъ-то сама собою вытягивалась безконечною лентой. Въ первый разъ панн Каролин пришла въ голову, что она живетъ далеко отъ центра города.
На углу одной улицы она прислонилась спиною къ стн.
— Скажите, такъ вотъ какъ дйствуетъ надежда!— шептала она съ веселой улыбкой, крпко прижала руку къ сердцу, отдохнула немного и пошла дальше, останавливаясь черезъ нсколько шаговъ.
— Одинъ такой день поглотилъ больше силъ и здоровья, чмъ годъ спокойнаго, тяжелаго труда? Глупо я длаю, что поддаюсь этимъ впечатлніямъ. Но если это правда… если будущность моей бдной двочки обезпечена,— ну, тогда отъ радости и умереть стоитъ!
Она пробовала образумить себя, но разъ пробужденная надежда не давала подрзать себ крылья. Силы почти оставили панну Каролину, когда она подошла къ двери своего дома… Съ трудомъ переводя дыханіе, долго простояла она у порога.
Въ комнат на стол горла лампа, подл печки шумлъ самоваръ, на кровати спала Антося, покрытая теплымъ платкомъ, въ темномъ углу, у комода, горничная суетилась и гремла чайной посудой, панна Каролина медленно снимала пальто и шляпу, руки и ноги ея отяжелли какъ свинцовыя. Она знала это состояніе, не разъ это случалось съ ней, но сегодня ее черезчуръ измучило волненіе. Шатаясь, она прошла изъ темной прихожей въ комнату.
На стол, около лампы, лежало письмо, панна Каролина уже съ порога пытливо всматривалась въ него,— она узнала почеркъ Лавицкаго. Всякая боль и тягость исчезли. Кровь горячимъ потокомъ прилила къ ея голов. Письмо было не длинно: ‘Сегодня у меня нтъ ни минуты свободнаго времени, я могъ попасть бы къ вамъ разв только завтра вечеромъ. Не хочу медлить съ извстіемъ о вполн благопріятномъ исход нашего дла: у двочки въ карман пятнадцать тысячъ, столько же она получитъ посл продажи имущества. Да, по временамъ нелпая фортуна уметъ выдлывать хитрые фокусы! О подробностяхъ завтра’.
Письмо выпало изъ ея рукъ. Панна Каролина опустилась на кресло. На глазахъ ея навернулись слезы, она хотла-было окликнуть Антосю, но голосъ застылъ въ ея горл.
— Такъ это правда! сказала она про себя,— такъ это правда…
Откинувшись на спинку кресла съ руками, опущенными на колна, она сидла неподвижно и смотрла на письмо, лежащее передъ ней на стол… То, о чемъ она мечтала столько лтъ, наконецъ, осуществилось!.. Странное дло, какъ все въ ея жизни счастливо складывалось! Сирота она была, но ее въ дтств пригрли добрые люди… потомъ сразу она нашла много работы. Одинъ годъ былъ грустный, тяжелый… самый лучшій годъ въ ея жизни… весь свтъ улыбался ей… тогда ее называли ‘Розою’… она любила… давно ужъ это прошло, а каждую минуту этого года она помнитъ ясно… счастье продолжалось нсколько мсяцевъ. Грустный конецъ смягчало убжденіе, что и она, если бы была на его мст, можетъ быть, также поступила. Онъ женился на двушк доброй, умной… и богатой. Онъ спасалъ семью и состояніе… Когда первая боль миновала, панна Каролина первая пожелала ему счастья… Правда, со слезами на глазахъ.
Посл этого что-то попортилось въ ея сердц, и ничто уже не могло поправить этого… А сколько счастливыхъ минутъ пережила она со своими мальчиками! Она вытащила ихъ изъ нужды, спасла чуть не отъ голодной смерти, и какіе люди вышли изъ этихъ несчастныхъ, заморенныхъ ребятишекъ! честные, заботящіе, закаленные!.. Сколько разъ слезы счастія навертывались на ея глазахъ, когда она думала о своихъ мальчикахъ. А теперь… О, какой страшный огонь разлился въ ея груди… Панна Каролина смежила глаза, отяжелвшая голова склонилась на ручку кресла.
Въ тишин слышалось только легкое дыханіе Антоси, лампа угасала, лучи мсяца, заглядывающаго въ окно, все ясне вырисовывались на полу…
Сонъ овладвалъ панной Каролиной. Мало-по-малу серебристый сумракъ смнялся яркимъ свтомъ солнца.
Блаженная улыбка застыла на губахъ панвы Каролины., ей было такъ легко, какъ только легко можетъ быть въ счастливомъ сн… Старое, изможденное трудомъ, тло оставалось въ поко, молодая сильная душа расплылась въ солнечной атмосфер…
Не стоитъ пробуждаться отъ такого сна…