Марія. Повсть (*).
(*) Изъ Frauenzimmer Almanach zum Nutzen und Vergngen. Leipzig. 1818.
——
——
——
——
——
——
——
——
Фанни Тарновъ.
——
Мария, Тарнов Фанни, Год: 1819
Время на прочтение: 18 минут(ы)
Съ сладкой грустію опять увидла я это мсто, гд провела дтскія лта свои близь нжнаго сердца добродтельной, незабвенной тетушки. Мн было одиннадцать лтъ, когда замужство ея возвратило меня въ домъ родительскій, ибо матушка нершилась отпустить меня на чужую сторону, куда тетушка должна была хать съ своимъ супругомъ. Помню, какъ горестно ей было со мною разставаться, помню, какъ меня силою исторгли изъ ея объятій. Нсколько сряду мсяцовъ немогла я приняться за игру, ни предаться разсянію, нескоро, очень нескоро могла привыкнуть къ сей разлук въ веселомъ сообществ сестеръ, и ты знаешь, любезная Каролина, какъ часто вспоминала я о своей благодтельниц, какъ имя ея мгновенно въ душ моей пробуждало мысль о всемъ, что ни есть въ мір добраго и прекраснаго, какъ образъ ея сдлался для меня примромъ женской добродтели. Ты знаешь и то, какъ я въ дом родительскомъ оставалась всегда почти чужою, и какъ ддушка, съ первыхъ дней моей жизни любившій меня боле всхъ внуковъ своихъ и внучекъ, на четырнадцатомъ году взялъ меня къ себ для утшенія своей старости. Во вс четыре года, съ тхъ поръ какъ я переселилась къ нему, сердце мое сильно желало снова увидть здшнее мсто, и ддушка, чтобы развеселить меня въ разлук съ тобою, моя безцнная, отправляясь по дламъ службы въ качеств ревизора, захотлъ имть меня своею спутницей. Ахъ, Каролина! какую волшебную власть имютъ надъ нами сладостныя воспоминанія о томъ блаженномъ времени, когда наслаждались мы ненарушимымъ покоемъ! Что боле веселаго, безпечнаго дтства походитъ на жизнь райскихъ селеній? Ахъ, Каролина! для чего въ другомъ возраст, вспоминая о цвтахъ и мечтахъ младенчества, мы невольно тоскуемъ?
Помстье отдано на откупъ. Старшій дядя мой въ каждое лто проводитъ здсь недли по дв, и потому здсь нтъ недостатка въ домашнихъ приборахъ. Садъ нсколько одичалъ, я однакожъ узнала вс тропинки и вс бесдки, даже отыскала и ту частичку, которую нкогда называла своею, и которая меня радовала боле нежели много Королевство, здсь и теперь стоитъ кустъ розы, которой подаренъ мн Адолфомъ P., соучастникомъ въ забавахъ моего дтства, и котораго первый цвтокъ поднесла я доброй тетушк въ день ея рожденія. Въ комнатахъ замка нашла я все по старому, только не нашла той, которая все одушевляя собою, далеко вокругъ себя распространяла благоденствіе: все, что ни было сдлано тетушкой для блага и счастія крестьянъ, нын уже разрушена. Ето меня крайне опечалило. Ддушка также былъ внутренно обезпокоенъ: покойная супруга его родилась въ здшнемъ дом, здсь выросла и здсь получила брачное благословеніе. Мы хотли было пробыть здсь не боле однаго дня, и потомъ хать въ Н., увеселительный замокъ Герцога, который пригласилъ насъ, я однакожъ упросила ддушку оставить меня въ семъ мст до своего возвращенія: погружаясь въ воспоминанія объ ономъ прекрасномъ, незабвенномъ времени, я чувствую себя счастливою.
Прости! я должна постить крестьянскія хижины, въ которыхъ часто бывала съ тетушкою, когда она приходила помогать больнымъ, утшать печальныхъ. Милая Королина! кто сравнится съ нею? Я не такъ богата, чтобы подобно ей могла заводить училища, давать работу бднымъ, цлыя деревня длать счастливыми, но каждому человку, даже въ самомъ посредственномъ состояніи, нтъ недостатка въ случаяхъ быть полезнымъ ближнему, повсюду найдетъ онъ уязвленныя сердца требующія врачеванія, найдетъ взоры требующіе слезъ сострадательныхъ, найдетъ души жаждущія любви братской и я сердечно люблю людей, Каролина, хотя къ прискорбію моему чувствую, что мн недостаетъ чего-то, дабы сблизиться съ ними. Со времени разлуки съ тетушкой, я запугана, ето длаетъ меня нетвердою, неловкою для отношеній жизни, и ето же весьма тяготитъ мою душу, а помочь себ не умю.
Кажется, жилище дтскихъ лтъ моихъ судьбою предназначено къ тому, чтобы возбудить во мн множество драгоцнныхъ воспоминаній. Въ лилейный внокъ мой случаемъ вплетена еще и одна роза, которой благоуханіе долго будешь веселить мою душу.
Я посщала крестьянскіе домы. Только въ немногихъ помнили: еще меня и даже не во всхъ могли вспомнить о тетушк, но гд произносили ея имя, тамъ сопровождалось оно чувствомъ трогательной благодарности. ‘Было время,’ говорилъ мн одинъ старикъ: ‘ахъ, было время, когда еще жилъ старой баринъ, когда молодые господа и добрая барышня вс вмст жили въ замк! Кому было тяжело на сердц, тотъ смло приходилъ къ нимъ, и выходилъ уже безъ горя! Теперь же…. Откупщикъ человкъ доброй, но вотчимъ все вотчимъ.’ Между тмъ входитъ въ избу молодая, опрятно одтая женщина, и увидвъ меня, съ робостію остается у порога. ‘Подойди, Маргарита!’ сказалъ старикъ: ‘чего ты боишься? Ето вдь барышня Марія, что когда-то жила въ замк у барышни Вильгельмины. Ты вдь съ нею часто игрывала въ ребячеств! Мало ли ты разсказываешь намъ, что у васъ тамъ бывало.’ Съ радостнымъ удивленіемъ подошла ко мн женщина, поцловала мою руку и спросила: ‘Не ужели, барышня, не узнаешь Веберову Маргариту?’ и я тотчасъ объ ней вспомнила, она была врная моя помощница, всегда работала со мной въ саду и очень меня любила. Мн весьма приятно было ее видть, и я освдомилась о ныншнемъ ея состояніи. Она вышла замужъ за поденьщика, и съ нкотораго времени была уже матерью краснощекаго малютки. Я пошла къ ней домой, желая видшт ея ребенка. Дорогою разговаривали мы о всякой всячин. ‘А гд теперь живетъ баринъ Адолфъ,’ спросила Маргарита, ‘которой часто бывалъ у васъ въ замк съ своимъ учителемъ?’
При семъ вопрос мгновенно предсталъ предъ меня образъ Адолфа, съ непостижимою быстротою перенесшійся изъ очаровательной дали дтства! Въ кругу сосдскаго общества мы только двое были равныхъ лтъ, неразлучные въ забавахъ своего возраста, и связь наша сдлалась еще крпче отъ совокупнаго, подъ однимъ руководствомъ, упражненія въ музык и рисованьи. Дорого стоила намъ разлука наша, и мы разстались неиначе, какъ взаимно общавшись никогда незабывать другъ друга. Скоро потомъ Адолфа отдали въ училище, а тамъ послали въ Университетъ, на конецъ отправили путешествовать. Нсколько лтъ я ничего о немъ не слыхала, и только изрдка вспоминала, какъ о приятномъ сновидніи. Теперь внезапно исчезло облако, которымъ время и отдаленность закрывали его образъ, чудесно овладла мною мысль о немъ, и я почувствовала сильное желаніе опять увидться съ товарищемъ моего дтства. Тихая мечтательность вкралась въ душу мою, и мн казалось, что неизвстный страхъ, которой часто безпокоитъ меня, непремнно исчезъ бы въ присутствіи сего моего приятеля.
На другой день своего одиночества была я въ саду до поздняго вечера. Приятная, душистая теплота спускалась на землю съ облачнаго неба, и вс цвты, вс птички оживлялись благотворнымъ ея дйствіемъ. Тишина господствовала во всей Природ. Я. дышала чувствомъ неизъяснимаго счастія, и была столько растрогана, что даже плакала — о чемъ? сама не знала. Послышавъ голосъ ддушки, находившагося въ ближней крытой алле, я бросилась къ нему на встрчу. ‘Вотъ привезъ я къ теб гостя,’ сказалъ онъ улыбаясь, и гладя меня по лбу: ‘только ты должна угадать, кто етотъ господинъ.’ Я взглянула, передо мною стоялъ мущина благородной наружности, съ лицемъ цвтущей юности, но съ важностію зрлаго мужа. Въ прекрасныхъ черныхъ глазахъ его изображалось участіе вразсужденіи: меня и удивленіе отъ нечаянности, посл перваго привтствія мы стояли нсколько секундъ не говоря ни слова. ‘Ну что же?’ спрашиваетъ ддушка.— Если предчувствіе необманываетъ меня, — сказала я: то, кажется, имю удовольствіе видть товарища моего дтства.— ‘Браво! угадала!’ воскликнулъ ддушка, и Адолфъ съ довренностію взялъ мою руку. ‘Милая, кроткая Марія!’ сказалъ онъ: ‘какъ могло случиться, что я опять вижу васъ, и точно при такихъ обстоятельствахъ, которыя всегда были для меня сладостнйшею мечтою?’
Отъ чего закраснлась я, любезная Каролина? отъ чего ощутила въ себ нкоторое стсняющее, но вмст и приятное замшательство? Теб извстно, какъ я до сего времени чуждалась всхъ мущинъ, и какъ всегда желала оставаться незамчаемою ими. Сладостная забота любовію своею и услугами веселятъ старость добрйшаго моего ддушки и твоя дружба такъ наполняли мое сердце, что я никогда нималйшаго нечувствовала желанія разширить сей кругъ моей любви и моего счастія. Свтскихъ такъ называемыхъ веселостей я не знаю, издавна привыкнувъ жить въ просшот и уединеніи. Переселившись къ ддушк, съ самаго начала я такъ жила, для того чтобы уклониться отъ оскорбительной молвы, будто любовь мою къ нему продаю за блескъ и пышность, но скоро потомъ я полюбила свой образъ жизни, и могу сказать, что въ этомъ случа не привычка превратилась во мн въ натуру, но моя натура всегда была такою. А что въ самой простот моей видятъ хитрость, что вс поступки мои почитаютъ слдствіемъ коварнаго умысла получить наслдство посл ддушки, что ненавидятъ меня за то, обижаютъ, сердечную, непритворную мою привтливость принимаютъ холодно: ты знаешь, о Каролина! какъ все ето мало по малу вливало въ характеръ мои тайную грусть и безпокойную боязливость, которыя часто бывали причиною твоего обо мн страха, ты опасалась, чтобы сердце мое несдлалось отъ нихъ слишкомъ раздражительнымъ, слишкомъ чувствительнымъ къ боли, чтобы он не лишили меня твердости управлять собою, и чтобы я не утратила своей независимости. Не могу бояться сей опасносити, ибо не вижу ее, напротивъ того я чувствую въ себ нкоторую неловкость въ обращеніи съ мущинами, ибо ничего не знаю въ свт, кром своихъ книгъ и ддушки. Еслибъ надлежало мн вступить въ кругъ обширнйшій, жить съ людьми, нераздляющими со мною любимыхъ моихъ склонностей, ахъ, Каролина! я могла бы сдлаться весьма несчастною, и потому-то участь всегдашняго одиночества нестрашитъ меня. Ддушка безъ всякаго сомннія нестанетъ меня удерживать, любовь его радостно скажетъ: ступай себ съ Богомъ! Выходи за етаго человка, если надешься быть за нимъ счастлива. Но долгъ мой, Каролина, требуетъ недоводить его до необходимости прощаться со мною. Онъ любитъ меня боле всхъ внучекъ, а я ни одной изъ нихъ не знаю, которая могла бы при немъ заступить мое мсто. И кто сталъ бы такъ меня любить, какъ онъ любитъ!
Хотла бы я теб и себ изъяснить то замшательство, которое овладла мною въ первой вечеръ свиданія съ Адольфомъ! Оно впрочемъ скоро исчезло, когда онъ заговорилъ о дтской дружб нашей. Непринужденная откровенность его и привтливость были причиною моего замшательства, он же меня и ободрили. Адолфъ для меня человкъ не новой, и знакомство наше не началось теперь, а только возобновилось.
Адолфъ, котораго нашелъ ддушка въ Н., и которой, узнавши, что я здсь, захотлъ увидться со мною, будетъ товарищемъ нашего продолжительнаго путешествія, и етому ддушка мой радъ, потому что уваджаетъ обширныя его знанія и любитъ его бесду. Онъ служитъ при …скомъ Двор Каммергеромъ и съ успхомъ занимается государственными длами. Теперь онъ въ отпуску. Не страненъ ли случай нашего свиданія, а особливо для меня? Встртившись съ нимъ въ обществ, натурально я неимла бы духа признать въ немъ товарища дтскихъ забавъ моихъ, а еще боле говорить съ нимъ такъ откровенно. Ты себ представить не можешь, какъ онъ образованъ, какъ свдущъ въ длахъ и какъ ловокъ въ обществ. При постороннихъ онъ совершенно другой человкъ, меня чуждается, но въ обхожденіи съ ддушкой и со мною, когда насъ только трое, онъ опять прежній Адолфъ: простъ, милъ, чистосердеченъ, тутъ не видно въ немъ ничего придворнаго.
Наконецъ мы опять дома, и я, посл шестинедльнаго отсутствія уже опять привыкла къ хозяйственнымъ своимъ упражненіямъ. Только шесть недль, Каролина! но какую произвели он перемну въ цлой моей жизни! Ддушк моему кажется, что Адолфъ меня любитъ. Были минуты, въ которыя и мн казалось то же, он произвели глубокое впечатлніе въ моемъ сердц, но мечта скоро исчезла. Ахъ! я должна быть совсмъ иною, чтобы полюбиться Адолфу. Ршитсяли онъ съ моей безотвтною робостію ввести меня въ кругъ большаго свта? Пускай онъ непротивенъ мн, но онъ не столько уважаетъ меня, чтобы хотлъ и могъ привыкнуть къ той мысли, что я буду его женою. И онъ правъ, чувствую и уврена, что я не боле какъ простодушное и самое неловкое созданіе, но сіе прискорбное чувство тогда только заглушено быть можетъ, когда я стану жить уединенно, избгая людскихъ сужденій. Адолфъ ко мн добръ и нженъ, потому что я была товарищемъ въ дтскихъ его забавахъ, но другіе люди, которые меня не знаютъ, съ которыми я не играла въ дтств, другіе люди, Каролина, станутъ насмхаться надо мною.— Кончу, мн грустно.
Будь спокойна, любезная Каролина! возобновленное знакомство съ Адолфомъ ни на планъ жизни моей, ни на судьбу мою неимло того вліянія, которое теб, какъ видно кажется опаснымъ. Никогда и никакому чувству непозволю въ себ возъимлль какую-либо властъ надъ тмъ, что прежде уже признала я истиннымъ и добрымъ, Мы, молодые люди, часто слышимъ отъ опытнйшихъ, что сердце наше хитре и опасне всхъ софистовъ, что надобно быть весьма осторожну противъ собственныхъ слабостей и что всего ненадежне поврять свои проступки въ минуты пробужденія склонности нашей. Я немогу винить себя ни въ какой погршности, къ томуже еще и сердце мое, какъ, мн извстно по самымъ точнымъ наблюденіямъ, способное къ чувствамъ глубокимъ, неизгладимымъ, неспособно къ тмъ страстямъ пылкимъ и стремительнымъ, которыми рушится равновсіе между желаніями и должностями. Кто истинно любитъ Бога, въ томъ ciе равновсіе утверждено на непоколебимомъ основаніи.
Въ первые дни посл нашего призда я была очень печальна. Ддушка примтилъ ето, и съ извстною теб кротостію своею освдомлялся о причин сего расположенія души моей. Я сама незнала, что отвчать ему. Съ какою же любезностію, какъ осторожно довелъ онъ рчь до Адолфа! Онъ просилъ меня открыться, люблю ли его, могу ли быть съ нимъ счастливою. ‘Не страшись сего признанія, милая Машенька!’ такъ онъ говорилъ мн: ‘смотри, волосы мои какъ снгъ блы, кром того внутреннее чувство говоритъ мн, что конецъ мой близокъ! Твоя жизнь только еще начинается, и чего пламенне желать могу я, какъ упроченнаго счастія твоего прежде моей смерти! Ты пожертвовала для старика одною частію прекраснйшихъ лтъ двической своей жизни, что сдлала ты для меня по долгу дочери, за то Богъ вознаградитъ тебя какъ супругу, какъ мать будущихъ дтей твоихъ. И такъ, если ты любишь Адолфа, то даю теб мое полное благословеніе: это такое приданое, которое угодно Господу Богу, и которое въ новой домъ приноситъ и миръ и радость.’ Я упала къ нему въ объятія и увряла его что одна мысль о разлук съ нимъ для меня ужасна, и что нтъ въ мір предмта, которой могъ бы примирить меня съ нею. Адолфа я уважаю, продолжала я, но во первыхъ, я ничего незнаю о любви его, а во вторыхъ, я уврена и говорю смло, что союзъ мой съ нимъ невознаградитъ мн потери любезнйшаго ддушки. Онъ прижалъ меня къ груди своей. ‘Богъ да воздастъ теб за любовь дтскую! И мн не изъяснимо прискорбно было бы разстаться съ тобою, привыкши къ сладостной мысли, что умру на рукахъ твоихъ. Я была сильно растрогана, онъ отеръ мои слезы, всталъ и вынулъ изъ письменнаго столика бумагу. Ето былъ законный актъ, дающій мн право совершеннолтія, и по которому я могу распоряжать принадлежащимъ мн имніемъ, одна, безъ всякаго участія моихъ родственниковъ. Герцогъ утвердилъ волю ддушки по его прозьб, сколь ни казалось ему страннымъ, какъ онъ изъяснился, довpie къ мудрости осмнадцатилтней двушки. ‘Вотъ обезпеченіе твоей независимости,‘ сказалъ добродтельный старецъ: ‘возми его, знаю, что ты его достойна, и что оно будетъ нужно для твоего благополучія. Оно — послднее доказательство любви моей къ теб, подпора и утха моей старости!’ Я прижала руку его къ моему сердцу: надюсь, что сей нжный отецъ угадалъ мою благодарность, хотя между нами небыло говорено объ ней ниже одного слова.
Его нтъ боле! Добродтельнйшаго, нжнйшаго отца моего нтъ уже на свт, и я осиротла! О, Каролина! какъ назвать это чувство, которымъ наполняется душа, иногда стоишь при гроб любимаго человка? Оно мрачно, высоко, священно, какъ самой мигъ разлуки съ міромъ! Тихими стопами Геній смерти приближался къ безтрепетному праведнику! Душа моя объята горестію, но нерастерзана. Онъ умеръ, но его любовь, его добродтели навсегда пребудyтъ для меня памятникомъ благородства и чистой, бескорыстной доброты. Я видла, какъ онъ жилъ: воспоминаніе о послднихъ его минутахъ будешь моимъ наставникомъ въ приготовленіи себя къ блаженной кончин.
Въ послдніе мсяцы ослабвалъ онъ примтнымъ образомъ, однакожъ все еще держался на ногахъ, становился боле молчаливъ и задумчивъ, имлъ ясное предчувствіе о близкомъ конц своемъ, и не только нескрывался отъ меня въ етомъ, но, разговаривая со мною, еще нарочно знакомилъ меня со смертію, которую старался представлять мн съ лучшей стороны ея. Въ послдній вечеръ мы сидли въ блой комнат, изъ которой столь часто мы съ тобою смотрли на заходящее солнце. Веллъ пододвинуть кресла къ открытому окну и устремилъ неподвижный взоръ на западъ. ‘Счастливой путь теб, свтило великолпное!’ изрекъ онъ, снявъ колпакъ свой и сложивъ руки на груди своея. Съ послднимъ блескомъ скрывшагося луча мгновенно разлилось яркое зарево по западному небу. ‘Закатилось!’ сказалъ онъ вставая: ‘пойду и я спать. Покойной теб ночи желаю, Маша!’ и молча цлую минуту держалъ меня, крпко прижавши къ груди своей, потомъ столько же времени смотрлъ въ лицо мн прощальнымъ взоромъ, которой напечатллся въ душ моей вчно неизгладимыми чертами. Онъ поднялъ руку: ‘Богъ да благословитъ и да сохранитъ тебя! лице Господие да сіяетъ вовки надъ тобою!’ Угадывая близость нашей разлуки, я упала на колна, горячими слезами орошала любезныя руки его, прижимала ихъ поперемнно къ устамъ своимъ и къ сиротющему сердцу. О горесть неизбжной разлуки!
Собравшись нсколько съ силами, я тотчасъ пошла къ нему въ комнату. Больной мой тихимъ сномъ покоился. Я не могла оставить его и бросилась на софу. Проходилъ часъ, другой, старецъ все почивалъ тихо и спокойно. Полночь минула и сонъ нечувствительно сомкнулъ мои вжды. Вдругъ лице мое ощутило легкое дуновеніе. И мн показалось, будто кто-то произнесъ мое имя. Испуганная, мгновенно вскакиваю и бгу къ нему: его уже не было! добродтельный уснулъ навки! Тутъ бодрость моя исчезла, я упала на одръ, лобызала блдныя уста его и охладвшія руки. Въ чертахъ его видны были кротость и благочестіе, смотря на нихъ, я плакала и молилась отъ избытка сердца.
Немедленно послала я къ обимъ своимъ теткамъ. Ты знаешь ихъ, теб извстно также, какой прекрасной союзъ любви родственной соединялъ насъ, пока не расторгла его предпочтительная привязанность ко мн ддушки. Давно уже пасмурно смотрли он на сіе предпочтеніе, и досада ихъ сдлалась явною съ тхъ поръ, какъ ддушка взялъ меня къ себ отъ моихъ родителей, и когда он стали почитать меня будущею его наслдницей. Ты знаешь и то, какъ старалась я примириться съ ними, но усилія мои названы притворствомъ, и он всячески старалтсь огорчать меня, имя къ тому всю возможность, потому что я любила ихъ, потому что холодность и неприязнь ихъ только заставляли меня печалиться. Такимъ образомъ имъ всегда вольно было оскорблять меня, и он жестоко пользовались своимъ правомъ. Старшая тетка застала меня плачущую. И она пролила нсколько слезъ, при всемъ томъ въ состояніи была сказать мн, что я врно, не позабыла припасти, чмъ отереть себ слезы. Я взглянула на нее, и слезы мои остановились. Скрпившисъ встртила, младшую тетку. Съ громкими воплями она кинулась на мертвое тло! Я стояла подл, и Богъ разсудилъ, кто изъ насъ боле зналъ цну покойника, и кому горестне сія утрата! Несмотря на то, неутшная моя тетушка начала укорятъ меня въ равнодушіи. Ддушка лежитъ мертвой, говорила она, а вамъ, сударыня, тяжело выронить нсколько слезокъ! Я промолчала, и поцловавъ руки незабвеннаго, хотла было выдти. Молчанію моему причиною было конечно не гордое упрямство, он однакожъ кликнули меня назадъ, и потребовали ключей. Говорили, что царство мое уже кончилось, и что завщаніе покажетъ, назначена ли какая награда за мое безкорыстное усердіе! Въ тужъ минуту отдала я ключи, почитая священнымъ присутствіе тлнныхъ остатковъ добродтельнаго мужа, я нехотла оскорблять памяти его ниже однимъ словомъ неудовольствія, и немедленно побжала въ свою комнату. Здсь въ первой разъ ощутила я ужасъ при мысли о сиротств своемъ и одиночеств, О, какъ мн понятно теперь состраданіе къ существу безпомощному, жаждущему утшенія! — спустя нсколько часовъ, вошелъ Президентъ Г… Другъ покойнаго ддушки, и просилъ меня повести его къ тлу. Тихо взявъ за руку друга, сказалъ онъ: ‘Счастливой путь! Скоро увидимся!’ и одна слеза его скатилась на мертвую руку. Никто достойне не плакалъ надъ симъ гробомъ. Дружески просилъ онъ меня жить у него до прибытія моихъ родителей, и я оставила домъ отеческій.—
О завщаніи до сихъ поръ ничего неизвстно. Не въ одномъ изъ здшнихъ присудственныхъ мстъ нтъ его. Посмотрла бы ты на ихъ зложелательство! Никому изъ нихъ и на мысль не приходитъ, какъ поступитъ я ршилась! Чрезвычайно горько мн, что он такъ выказываютъ свое корыстолюбіе. Даже благородномыслящіе, даже Президентъ и его супруга, какъ видно, жалютъ о мн, жалеютъ о томъ, что я обмануласъ въ своей надежд. Они ошибаются, и мнніе ихъ для меня тмъ прискорбне, что принуждаетъ скрывать печаль свою о невозвратной, безцнной утрат: иначе подала бы я поводъ къ ложнымъ догадкамъ. Ахъ! если даже и надъ его гробомъ недолжно проливать слезъ безкорыстной любви, то кто же надяться можетъ заслужить ихъ! — Каролина! сія могила много у меня похищаетъ, едва ли не вс радости, вс надежды моей жизни въ ней сокроются. Ахъ, многому научилась я при семъ гроб!
Теперь здсь родители мои, и они обо мн жалютъ! Другъ души моей! и они сердятся на покойнаго, что онъ оставилъ мн только свое сердце, а не золото! Ко мн также они холодны. Такія чувства особъ любезнйшихъ сжимаютъ мое сердце. Будущая жизнь моя въ родительскомъ дом едва ли перемнится къ лучшему. И Адолфа нтъ здсь! Онъ бы утшилъ меня, его сердце благородное, чуждое корыстолюбія, поняло бы меня! При ныншней моей печали воспоминанія объ немъ возбуждаются чаще и живе, его образъ является мн, и я тихимъ голосомъ спрашиваю часто: для чего самъ ты не придешь утшить меня? разв не знаешь, что я плачу?
Завщаніе нашлось прошивъ общаго нашего чаянія. Ддушка самъ вручилъ его Герцогу, а привезъ къ намъ сію бумагу — Адолфъ! Она еще нераспечатана, никто однако же несомнвается въ ея содержаніи. Предвижу немалыя препятства со стороны родителей моихъ ну исполненіи принятаго мною намренія, но я останусь въ немъ твердою, сколь ни горестно для меня будешь поступить несогласно съ ихъ волей. Внутреннее чувство ршительно запрещаетъ мн даже мыслить о какомъ нибудь обогащеніи себя на счетъ моихъ родственниковъ. Сердца ваши имютъ равное право на любовь покойнаго. Никто изъ дтей неоскорбилъ его непослушаніемъ, никто изъ нихъ не далъ ему повода къ неудовольствію: съ какимъ же лицемъ стала бы я присвоивать себ части наслдства, законно имъ принадлежащія? Еслибъ тетки мои были богаты, я взяла бы свой удлъ отъ ихъ избытка, и сердца ихъ подтвердили бы приговоръ моего ддушки: тогда съ благодарнымъ чувствомъ приняла бы я даръ ихъ великодушія, и сдлавшись богатою, старалась бы сдлаться достойною своей участи благоразумнымъ употребленіемъ ихъ милости. Теперь же, когда изъ трехъ зятьевъ ддушкиныхъ одинъ только батюшка мой достаточенъ, когда оба другіе ничего немогутъ по смерти оставить своимъ семействамъ, я истинно была бы достойна ихъ неуваженія, была бы достойна самой ненависти ихъ, еслибъ иначе поступила. Ддушка имлъ свои причины предложить мн богатство, а я имю свои отказаться, онъ зналъ мое сердце, его память, каждой поступокъ его для меня священны, такимъ же образомъ и завщаніе я почитаю знакомъ любви его и довренности, но я должна явить себя достойною онаго.— На конецъ, посл множества претерпнныхъ обидъ, настанетъ для меня счастливая минута оправданія. Каролина! сердце бьется во мн отъ радости: при одной мысли объ одной минут, когда со всею любовію, которой нын изъявлять несмю, подойду я къ тетушкамъ и скажу имъ: наслдство отца вашего предоставляю вамъ, мн ничего, кром одной только любви, не надобно, подарите меня ею, и дозвольте мн въ тишин и счастіи снова жить съ вами! —
Съ тхъ поръ какъ Адолфъ здсь, я узнала, что онъ любитъ меня, слдственно и благополучіе, о которомъ я даже мечтать несмла, теперь сдлалось моимъ дйствительно. У ддушкиной могилы приняла обтъ любви его, а онъ получилъ согласіе моихъ родителей. Въ сію священную минуту, казалось мн, Духъ незабвеннаго носился надъ нами и счастіе мое было бы не несовершеннымъ, когда бы онъ не любилъ Адолфа.
Немогу изобразитъ теб, моя Каролина, того блаженства, которымъ наполняется душа моя, когда представляю себ будущую жизнь свою. Нестрашитъ меня даже увренность въ недостатк того, что нужно для супруги, во всемъ достойной Адолфа. Я такъ еще молода, онъ постарается образовать меня для себя и для свта, и любовь его небудетъ ли тогда еще сильне ко мн, къ своему творенію? Ахъ! кому столько нуженъ наставникъ, руководитель въ жизни, какъ мн, съ мучительнымъ чувствомъ и такъ много извдавшей на себ вс неприятности неопытнаго, безпомощнаго состоянія? Теперь онъ будетъ подл меня, съ просвщеннымъ умомъ своимъ, съ богатою опытностію въ свтской жизни, со всмъ блескомъ своихъ талантовъ, и тайная робость моя совершенно исчезнетъ. Я дышу свободно и весело, радостно привтствую грядущее время. Когда тетушки перестанутъ сердиться и опять меня полюбятъ, то неостанется ниже одного человка, отъ котораго могла бы я опасаться неприятностей, буду любить всхъ, буду всми любима. Батюшка и матушка едва ли станутъ гнваться на меня долго, ибо, отказавшись отъ наслдства, я доставила также выгоды роднымъ сестрамъ моимъ, какъ и дтямъ тетушекъ. Тогда — ахъ, Каролина! съ какою неизъяснимою радостію думаю объ етомъ! — тогда самъ Адольфъ, при его величіи духа и безкорыстіи, еще боле полюбитъ меня! Такъ, онъ станетъ почитать меня за доброе дло! — Думая о немъ, я увлекаюсь рвеніемъ дйствовать свыше своей должности, я хотла бы ршиться на все, что ни есть великаго и прекраснаго, лишь бы только утвердить нрава свои на его сердце, и внутреннимъ достоинствомъ замнить то, чего недостаетъ мн для большаго свта.
Поддержи меня, Каролина! прижми меня къ своему сердцу, подкрпи своей дружбою, своей любовію, подкрпи увренность мою въ бытіи добродтели, чтобы не исчезла она какъ мечта младенческая, чтобы я не оледенла отъ окружающей меня стужи. Въ моемъ одиночеств живу одною горестію, все же прочее около меня и во мн самой мертво. Я хотла добра, исполняла законъ справедливости, и — судьба за то караетъ меня, караютъ меня люди, какъ за преступленіе! Тетки мои чувствуютъ себя униженными, и ето не ведетъ къ любви, родители намреніе мое отказаться отъ наслдства называютъ смшнымъ, романическимъ дурачествомъ, и батюшка объявилъ мн въ наказаніе, что я не буду жить въ родительскомъ дом, и что вмсто того заставятъ меня быть при …скомъ Двор дамою — званіе, какъ извстно теб, совершенно противное всмъ склонностямъ моимъ, желаніямъ и привычкамъ. И все ето я перенесла бы терпливо, еслибъ неоскорбилъ меня онъ — съ жестокостію безпримірной. Смертоносною стрлою пронзилъ онъ мое сердце. Съ восторгомъ принесъ онъ мн извстіе, что по распечатаніи бумаги я одна оказалась единственною наслдницей, и что всмъ другимъ назначены узаконенныя только части. Не подозрвая ниже малйшей возможности неодобренія съ его стороны, я объявила ему о своемъ намреніи, и показала актъ, утверждающій мое совершеннолтіе и полное право распоряжать имніемъ по своей вол. Онъ остолбенлъ, старался преодолть меня оружіемъ прозьбы и ласкательства, потомъ всми блестящими софизмами свтской мудрости, наконецъ дерзкими укоризнами, въ совершенномъ незнаніи моемъ правилъ жизни — и все ето для того чтобы я забыла и справедливость и долгъ свой? Онъ растерзалъ мое сердце: могла ли я отмнить такой поступокъ, которой признала добрымъ — я, давно уже поставившая въ обязанность себ: въ минуту искушенія неподвергать изслдованіямъ своихъ правилъ? — Отвтъ мой былъ коротокъ. Онъ вздумалъ пугать меня, и ето новое несходство между нами въ способ мыслить и чувствовать жестоко поразило мое сердце. Наконецъ онъ со мною разстался. На другой день я получила письмо, въ которомъ объявлялъ онъ, что принужденнымъ находится тмъ настоятельне, тмъ ршительне проситъ меня о перемн моего намренія, что оно есть слдствіе изступленной мечтательности, что сколь ни кажется оно мн прекраснымъ, я однакожъ должна буду признать его вовсе неприличнымъ, совершенно противнымъ закону свтскаго обращенія и правиламъ жизни, когда получу надлежащее образовніе, что любовь моя дала ему права надо мною, отъ которыхъ онъ ни какъ не можетъ отказаться и которые онъ удержитъ непремнно, тмъ еще боле что его положеніе непозволяетъ ему жениться на двушк безъ состоянія, что въ доказательство моего желанія видть его счастливымъ онъ требуетъ, чтобы я въ семъ дл совершенно положилась на его волю. Мысли сіи одты въ прекрасныя слова, но сердце мое живо чувствуетъ лживость его словъ и истину слезъ моихъ.
Я думала найти отраду, объявивъ фамиліи о своемъ ршительномъ намреніи, и нашла ядъ вмсто лкарства. Отверженная всми, остаюсь въ ужасномъ состояніи, неимю даже того внутренняго спокойствія, которое бы ручалось мн, что я хорошо поступила. Увренность моя какія бы съ корнемъ исторгнута, прошедшее представляется мн сновидніемъ, и мн кажется, что я теперь только просыпаюсь совершенно въ другомъ мір. Вс мысли, вс чувства мои въ замшательств, вижу себя не тою, какою была прежде, и чувствую свое безсиліе: ибо даже не могу желать себ твердости. Одеревянлость, совершенная неспособность мыслить и чувствовать — вотъ чего осталось мн желать для защиты отъ жестокоcти и недостойныхъ поступковъ. Ахъ, не уже ли въ самомъ дл я была донын ребенкомъ? Не уже ли ето существенный міръ, которой нын съ трепетомъ вижу? О Каролина! какъ противенъ теперь сей міръ, которой до сихъ поръ казался мн прекраснйшимъ садомъ разцвтающихъ радостей!
Еслибъ могла увеличиться любовь моя къ теб, врная, благородная моя Каролина, это послднее письмо пріобрло бы теб новыя права на мое сердце. Оно послужило цлебнымъ для язвъ моихъ бальзамомъ, и довершило то, что было уже начато однимъ добрымъ ангеломъ. О, кому Богъ даровалъ утшеніе прибгать къ добродтельному сердцу друга, тотъ не долженъ отчаеваться: загадки земной жизни могутъ опечалить его, но не повергнутъ въ пропасть погибели неизбжной! — Была ночь и для меня самая мрачная. Я недерзала молишься, ибо чувствовала, что немогла молиться отъ всего сердца, а одни слова недостойны Отца небеснаго. Я ощущала недостатокъ въ силахъ для спокойнаго размышленія о судьб своей, и несказанно страшилась предстоящей мн борьбы продолжительной, многотрудной, но Господь неоставляетъ бдствующихъ. Каждое страданіе иметъ утшающаго ангела, а это утшительне любви человка, душею. благороднаго? Совсмъ неожиданно является Вильгельмина, моя тетушка! Давно уже хотла она побывать на родин, и какъ все еще помнила она свою Марію, то прежде всего и прихала сюда. И когда, въ какое время большую имла я нужду въ присутствіи сего ангела-хранителя! О, почто незамчаемъ мы судебъ всеблагаго Провиднія, хотя каждому изъ насъ нсколько разъ въ жизни въ самомъ безнадежномъ положеніи, при самыхъ мучительныхъ страданіяхъ, внезапно посылаетъ Оно помощь, отраду и утшеніе, хотя каждой чувствуетъ въ душ своей, что Оно существуетъ, что Оно хранитъ насъ и защищаетъ! Увренность въ семъ есть уже благотворнйшее утшеніе, съ которымъ на рукахъ судьбы можно уснуть также спокойно, какъ засыпаетъ дитя на лон матери. Появленіе несравненной тетушки моей было для меня утреннею зарею новаго дня и та безцнная выгода, что наши мысли, наши чувства одобряемы были благороднйшимъ изъ человковъ, мгновенно возвратила мн увренность въ справедливомъ дл и мое душевное спокойствіе. Пусть не могу я уже быть счастливою, но я надюсь жить въ тишин, и охотно отрекаюсь отъ того, что навсегда похищено у меня недостойнымъ поступкомъ человка, котораго слишкомъ любила. Тетушка получила отъ родителей моихъ согласіе взять меня съ собою на нкоторое время, и ты можешь себ представить, какъ охотно ду я съ нею. Тайный голосъ говоритъ мн, что я должна жить съ нею, обогащаться ея мыслями и ея чувствами, что ея присутствіе оживить и укрпитъ все, что есть во мн добраго.
Посл трехлтняго отсутствія опять я нахожусь теперь въ своемъ отечеств, чтобъ испросить у родителей моихъ благословеніе на союзъ, отъ котораго мое сердце и разумъ ожидаютъ счастія моей жизни. Теб извстно, милая Каролина, какъ познакомилась я съ Ст., какъ понравилась ему, и съ какою благодарною, утшительною довренностію отдаю сердце мое и жизнь человку, котораго и сама душевно люблю и почитаю. Находясь на сей черт жизни, съ возвышеннымъ чувствомъ смотрю на прошедшее и даю себ отчетъ въ томъ, какое дйствіе имли надо мною опыты жизни изъяснишь не могу, какъ обязана я благородной, несравненной моей тетушк. Съ какою любовію, съ какою кротостію умла она врачевать уязвленное мое сердце и очищать отъ влившейся въ него горечи! Собственный примръ ея убдилъ меня, что въ нравственной способности хотнія и въ сыновнемъ упованіи на Бога заключается та сила, съ которою человкъ можетъ нетолько сносить земныя бдствія, но и превозмогать ихъ. Прекрасная, силы и любви исполненная душа ея, боле и боле открывалась предо мною, по мр возраставшаго во мн желанія подражать ей и быть достойною ея попеченій. Кроткая мудрость, веселая дятельность, любезная способность уживаться съ людьми, всего же боле чистая набожность и безусловное упованіе на Отца небеснаго, ея всегдашняя готовность на вс испытанія въ жизни, были для меня весьма поучительнымъ примромъ, и я скоро начала смотрть на судьбу мою совсмъ съ иной точки зрнія. Чмъ бдственне испытанія, которыя терпимъ въ жизни, тмъ они полезне для самихъ насъ, ибо что сдлалось бы со мною, еслибъ Провидніе не сохранило меня отъ несчастнаго союза съ такимъ человкомъ, которому неопытная молодость моя, нетвердость въ правилахъ, неясное понятіе о жизни, при его любезности и моемъ къ нему расположеніи, дали бы слишкомъ опасную власть не только надъ моимъ благополучіемъ, но и надъ самыми правилами моими, еще неутвердившимися на своемъ основаніи! Что казалось мн тогда уничтоженіемъ счастія моей жизни, то было только переходомъ къ развитію бытія моего: тмъ же должны мы почитать и всякую перемну въ судьб нашей. Всякая перемна возбуждаетъ въ насъ силы, которыя безъ того всегда дремали бы, а только при бодрости, при дйствіи силъ нашихъ разцвтаетъ оная внутренняя, духовная крпость жизни, съ которою человкъ, нестрашася случайныхъ преобразованій бытія вншняго, можешь оставаться существомъ свободнымъ, можешь съ врою, надеждою и любовію исполнять волю Создателя.
Тарнов Ф. Мария: Повесть: Из Frauenzimmer Almanach zum Nutzen und Vergnugen / Фанни Тарнов, [Пер. М. Т. Каченовского] // Вестн. Европы. — 1819. — Ч. 103, No 1. — С.30-33.