СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
БРЭТЪ-ГАРТА.
Книга VI.
РОМАНЫ. ПОВСТИ. РАЗСКАЗЫ.
Изданіе т-ва И. Д. Сытина.
Эсмеральда изъ Скалистаго Каньона.
Эсмеральда изъ Скалистаго Каньона.
Эсмеральда из Скалистого Каньона, Брет-Гарт Фрэнсис, Год: 1899
Время на прочтение: 14 минут(ы)
Боюсь, что герой этой лтописи вступилъ въ жизнь въ роли самозванца. Его предложили простодушной и сердобольной семь одного обывателя города Санъ-Франциско въ качеств ягненка, которому суждено погибнуть отъ руки мясника, если его не купятъ, чтобы играть съ дтьми. Смсь утонченной чувствительности горожанъ съ ихъ же наивностью помшала имъ подмтить явные признаки его козлинаго происхожденія. Итакъ, ему навязали ленту на шею и въ подражаніе извстной ‘Мэри’ въ дтской псенк, доврчивыя дти повели его съ собой въ школу. Здсь,— увы!— обманъ былъ разоблаченъ, и учитель высадилъ его изъ школы за то, что онъ отнюдь не велъ себя ‘ягненкомъ’. Тмъ не мене добродушная мать семейства настояла на томъ, чтобы оставить его у себя, подъ предлогомъ, что онъ можетъ еще ‘оказаться полезнымъ’. Слабый намекъ ея мужа на ‘перчатки’ былъ отвергнутъ съ негодованіемъ: по ея словамъ, благодтельное животное могло со временемъ сдлаться источникомъ питанія для болзненнаго младенца одного изъ сосдей. Но даже и эта надежда рушилась, когда былъ установленъ его полъ. Оставалось только принять его какъ обыкновеннаго козленка и забавляться его талантами — способностью сть, карабкаться и бодаться. Мало сказать, что таланты эти были высшаго качества, способность съдать все, что попало, начиная съ батистоваго платка и кончая избирательной афишей, проворство, приводившее его на самыя крыши домовъ, и умніе опрокинуть единымъ махомъ самаго увсистаго ребенка, длали его предметомъ страха и радости для дтской. Послднее качество неосторожно развилъ въ немъ малолтній слуга негръ, который и самъ былъ впослдствіи спихнутъ съ лстницы своимъ не въ мру усерднымъ ученикомъ. Однажды отвдавъ побды, Билли больше не нуждался въ поощренія. Даже повозочка, которую онъ иногда соглашался возить для потхи дтей, нисколько не мшала ему бодать прохожихъ. Наоборотъ, основываясь на извстномъ научномъ принцип, онъ усиливалъ натискъ, прибавляя къ нему всъ дтскихъ тлъ, которыя пускалъ черезъ голову при нападеніи, и несчастный пшеходъ оказывался не только сбитымъ съ ногъ, но еще и бомбардированнымъ населеніемъ цлой дтской.
Какъ ни было плнительно это развлеченіе для дтскихъ рукъ и ногъ, взрослая публика признала его, однако, опаснымъ. Поднялись негодующіе протесты, и Билли былъ изгнанъ изъ дома въ жестокій, безчувственный міръ. Въ одно прекрасное утро, онъ сорвался съ привязи на заднемъ двор, и въ теченіе нсколькихъ дней пользовался преступной свободой, красуясь на сосднихъ заборахъ и пристройкахъ. Тотъ пригородъ Санъ-Франциско, въ которомъ жили его доврчивые покровители, находился еще тогда въ состояніи вулканическаго разстройства, вслдствіе проведенія новыхъ улицъ по скаламъ и пескамъ. Въ виду этого, крыши нкоторыхъ домовъ приходились въ уровень съ порогомъ другихъ и являлись особенно приспособленными для фокусовъ Билли. Какъ-то разъ, восхищенное и недоумвающее населеніе дтской усмотрло его стоящимъ на труб новаго дома,— объемомъ не боле головки шляпы,— и спокойно созерцающимъ лежащій у его ногъ міръ. Тщетно къ нему взывали тонкіе дтскіе голоса, младенческія ручки тянулись къ нему съ безплодной мольбой: онъ оставался величественнымъ и непреклоннымъ, какъ герой Мильтона, вроятно, какъ онъ, ‘превознесенный на сію грховную высоту’ собственными своими заслугами. Въ самомъ дл, было нчто сатанинское въ его молодыхъ рожкахъ и остроконечной мордочк, окруженныхъ тихо клубящимся изъ трубы дымомъ. Поздне, онъ весьма умстно исчезъ, и Санъ-Франциско не зналъ его больше. Одновременно исчезъ и нкто Овенъ Макъ Джиннисъ, сосдній скваттеръ, покинувшій Санъ-Франциско для южныхъ пріисковъ. Увряли, что онъ взялъ съ собой Билли — хотя нельзя себ представить, для чего,— разв только для компаніи! Какъ бы то ни было, здсь наступилъ крутой поворотъ въ карьер Билли, сдерживающее вліяніе ласковаго обращенія, цивилизаціи и даже полисмэновъ исчезло навсегда. Боюсь, однако, что онъ сохранилъ извстную зловредную смекалку, пріобртенную въ Санъ-Франциско отъ съденныхъ имъ газетъ и афишъ — театральныхъ и избирательныхъ. Въ Скалистомъ Каньон онъ появился уже въ роли чрезвычайно ловкой серны, снабженной лукавой пронырливостью сатира. Вотъ, и все, что сдлала для него цивилизація!
Если м-ръ Макъ-Джиннисъ воображалъ, что Билли будетъ ему не только пріятнымъ, но и полезнымъ, то онъ жестоко ошибся. Лошадей и муловъ въ Скалистомъ Каньон было мало, и онъ попытался использовать Билли для доставки золотоносной земли въ телжк отъ его участка къ рк. Билли уже достаточно окрпъ, чтобы справиться съ этой работой, когда бы не помшала злополучная его бодливость. Неосторожный жестъ проходящаго мимо рудокопа былъ принятъ имъ за вызовъ. Нагнувъ голову, на которой новый хозяинъ усплъ подпилить зачаточные рога, онъ ринулся на противника вмст съ телжкой. Снова восторжествовалъ научный законъ, о которомъ мы говорили раньше. Отъ внезапнаго толчка вся поклажа телжки взлетла на воздухъ и обрушилась на удивленнаго рудокопа, скрывъ его съ глазъ долой. Во всякомъ другомъ мст, кром калифорнскаго золотого пріиска, подобная склонность въ упряжномъ животномъ была бы признана нежелательной, но въ Скалистомъ Каньон несчастный владлецъ сдлался жертвой этой самой склонности именно въ силу ея популярности. У рудокоповъ вошло въ привычку залегать въ засад съ какимъ-либо ‘молокососомъ’ или новичкомъ, котораго подзадоривали задть Вилли неосторожнымъ движеніемъ. Такимъ образомъ почти ни одна партія ‘цнныхъ камешковъ’ не достигла назначенія, и бдняг Макъ-Джиннису пришлось отказаться отъ Вилли въ качеств вьючнаго животнаго. Поговаривали, что подъ вліяніемъ частыхъ вызововъ, онъ до того разошелся, что даже самъ Макъ-Джиннисъ не могъ считать себя въ безопасности. Когда однажды онъ прошелъ впередъ телжки, чтобы прибрать съ дороги упавшій сукъ, Вилли усмотрлъ въ акт склоненія къ земл игривый вызовъ со стороны хозяина — съ неизбжнымъ для послдняго результатомъ.
На слдующій день Макъ-Джиннисъ появился съ тачкой, но безъ Билли. Съ этого дня злодй былъ изгнанъ въ скалистые утесы надъ лагеремъ, откуда его лишь изрдка сманивали зловредные рудокопы, желавшіе демонстрировать его таланты. Хотя Билли имлъ вдоволь пищи среди утесовъ, онъ все еще сохранилъ цивилизованное пристрастіе къ афишамъ, и стоило въ поселк появиться объявленію о цирк, концерт или политическомъ митинг, чтобы онъ былъ тутъ какъ тутъ, пока клей не усплъ еще утратить всей своей свжести и сочности. Такъ, онъ однажды сорвалъ огромную театральную афишу, превозносившую прелести ‘Баловницы Сакраменто’, театральный агентъ настигъ его на мст преступленія и погналъ по главной улиц съ влажной еще афишей на рогахъ,— которую онъ, въ конц-концовъ, приклеилъ по своей систем къ спин судьи Бумпойнтера, стоявшаго передъ зданіемъ суда.
Въ связи съ пребываніемъ этой особы въ Скалистомъ Каньон сохранилось еще другое преданіе о продлкахъ Билли. Въ это время въ поселк находился проздомъ передъ выборами полковникъ Старботтль, рыцарственная преданность котораго къ прекрасному полу побудила его сдлать визитъ хорошенькой актрис. Единственная гостиная маленькой гостиницы выходила на веранду, бывшую на одномъ уровн съ мостовой. Посл краткаго, но обильнаго любезностями свиданія, въ которомъ полковникъ Старботтль высказалъ признательность поселка со старомодной учтивостью южанина, онъ поднесъ пухлую руку ‘Баловницы’ къ губамъ и съ низкимъ поклономъ попятился на веранду. Однако, къ удивленію ‘Баловницы’, онъ тотчасъ же возвратился вспять, и бросился со страшной поспшностью къ ея ногамъ! Нечего пояснять, что по пятамъ у него явился Билли, случайно подмтившій его съ улицы, и принявшій его своеобразный выходъ за недостойный джентльмена вызовъ.
Набги Билли длались, однако, мене частыми, по мр того, какъ въ Скалистомъ Каньон происходили свойственныя золотымъ пріискамъ перемны. Вскор онъ былъ окончательно позабытъ, съ появленіемъ поселка нсколькихъ Юго-Западныхъ семействъ, подъ вліяніемъ которыхъ начали прививаться мене буйныя развлеченія. Разсказывали, что его еще встрчаютъ иногда въ боле недоступныхъ горныхъ стремнинахъ, гд онъ возвратился къ дикому состоянію, а иные предпріимчивые охотники намекали даже, что онъ еще можетъ сдлаться ‘съдобнымъ’, такъ какъ обратился теперь въ законную добычу. Одинъ путникъ, переправлявшійся черезъ Верхній Перевалъ Каньона, передавалъ, что видлъ лохматое, дикое съ виду животное, наподобіе маленькаго оленя, стоящаго то тамъ, то сямъ на недоступныхъ выстрлу утесахъ. Но это и подобныя ему преданія внезапно были опровергнуты неожиданнымъ инцидентомъ.
Однажды піонерскій дилижансъ съ усиліемъ карабкался по длинному подъему къ перевалу Сканнерсъ, какъ вдругъ Юба Билль остановилъ лошадей, нажавъ ногами на тормозъ.
— Чудеса!— воскликнулъ онъ съ протяжнымъ вздохомъ.
Сосдъ его на козлахъ съ удивленіемъ взглянулъ по направленно его глазъ. Въ просвт между придорожныхъ сосенъ виднлась, за нсколько сотъ ярдовъ отъ дороги, круглая впадина на ярко-зеленомъ склон. Посредин ея плясала двушка лтъ пятнадцати-шестнадцати, постукивая въ тактъ, на манеръ кастаньетъ, парой ‘костей’, обычно употребляемыхъ неграми-менестрелями. Но, что еще того странне, въ нсколькихъ шагахъ отъ нея плясалъ большой козелъ, съ грубо сплетенной цвточной гирляндой на ше, продлывая самые несуразные скачки въ подражаніе плясунь. Задній планъ суровой сьерры, поэтичная ложбина, своеобразность фигуры и яркій цвтъ красной фланелевой юбки подъ подобраннымъ ситцевымъ платьемъ — все это, вмст взятое, составляло поразительную картину, приковавшую къ этому времени вс взгляды. Возможно, что танецъ двушки боле походилъ на негритянскую пляску, чмъ на какое-либо извстное на, но все это, даже щелканье костей скрадывалось отдаленіемъ.
— Эсмеральда! Такъ же врно, какъ то, что я живъ!— въ возбужденіи воскликнулъ пассажиръ на козлахъ.
Юба Билль снялъ ноги съ тормаза и подобралъ вожжи, уронивъ на сосда взглядъ глубочайшаго презрнія.
— Это тотъ окаянный козелъ изъ Скалистаго Каньона, да Полли Гаркнессъ! Какъ это только привелось ей съ нимъ связаться?
Какъ бы то ни было, едва успла карета достигнуть Скалистаго Каньона, какъ пассажиры не замедлили разсказать о своихъ впечатлніяхъ, подтвержденныхъ Юбой Биллемъ и разукрашенныхъ фантазіей наблюдателя на козлахъ. О Гаркнесс было извстно, что онъ недавно прибылъ въ страну и поселился съ женой и дочерью по ту сторону перевала Скимнерсъ. Дровоскъ и угольщикъ по профессіи, онъ продлалъ себ путь въ тсныхъ рядахъ сосенъ за переваломъ, при чемъ воздвигнулъ почти непроницаемыя укрпленія изъ древесныхъ стволовъ, надранной коры и угольныхъ ямъ вокругъ своей проски съ бревенчатой хижиной,— благодаря чему его уединеніе не нарушалось посторонними. Говорили, что онъ полудикій горецъ изъ штата Георгіи, въ тснинахъ котораго гналъ незаконное виски, и что его вкусы и привычки несовмстимы съ цивилизаціей. Жена его курила и жевала табакъ, увряли будто онъ готовитъ жгучій напитокъ собственнаго изобртенія изъ желудей и кедровыхъ орховъ, въ Скалистый Каньонъ онъ лишь изрдка являлся за провизіей, что касается срубаемаго имъ лса, то онъ спускалъ его по ‘Катку’ къ рк, по которой тотъ сплавлялся разъ въ мсяцъ на отдаленную мельницу, при чемъ самъ Гаркнессъ никогда не сопровождалъ его. Дочъ его, рдко показывавшаяся въ Скалистомъ Каньон, была еще подросткомъ, золотистымъ какъ папоротникъ осенью, съ дикими глазами и всклоченными кудрями, въ домотканной юбк, широкополой шляпк и грубыхъ башмакахъ, какіе носятъ мальчики. Таковы были простые факты, которыми жители Скалистаго Каньона отвчали на легенды путешественниковъ. Тмъ не мене, нкоторые изъ молодыхъ рудокоповъ нашли удобнымъ ходить къ рк черезъ перевалъ Скиннерсъ,— неизвстно, впрочемъ, съ какимъ результатомъ. Утверждаютъ, однако, что однажды въ дилижанс находился извстный нью-йоркскій художникъ, совершавшій прогулку по Калифорніи, и воплотившій свои воспоминанія въ извстной картин ‘Пляшущая нимфа и сатиръ’, о которой свдущіе критики говорили, что она ‘дышитъ греческой жизнью’. Въ Скалистомъ Каньон это произвело впечатлніе, ибо здсь изученіе миологіи, вроятно, вытснялось наблюденіями надъ боле удивительными существами изъ плоти и крови. Поздне, однако, о картин вспомнили,— и не безъ причины.
Въ числ уже упомянутыхъ нововведеній на главной улиц поселка воздвиглась деревянная, отдланная цинкомъ, часовня, въ которой правильно совершалъ ‘увщавательныя’ богослуженія популярный проповдникъ особой юго-западной секты. Его даръ первобытнаго вдохновенія сильно дйствовалъ на невжественныхъ единоврцевъ, въ то время, какъ остальные шли на собраніе изъ любопытства. Дйствіе его проповди на женскій элементъ паствы было сенсаціонно-истерическаго свойства. Женщины, преждевременно состарвшіяся отъ родовъ и дрязгъ пограничной жизни, двушки, знавшія только тягости и трудности полуголоднаго дтства въ борьб съ жестокой природой,— вс неудержимо плнялись пышной славой и блаженствомъ, живописуемаго имъ невидимаго міра, который онъ изображалъ на манеръ волшебныхъ сказокъ цивилизованныхъ дтей, когда бы только он ихъ знали. Лично онъ не былъ привлекателенъ. Худое, остроконечное лицо, взлохмаченные волосы, встающіе двумя круглыми завитками по обимъ сторонамъ четырехугольнаго лба, и длинная жесткая борода, спадавшая на крпкую шею и коренастыя плечи — все это принадлежало, конечно, заурядному юго-западному типу, однако въ немъ эти подробности напоминали что-то постороннее. Общее впечатлніе выразилось въ замчаніи одного рудокопа, присутствовавшаго на первомъ богослуженіи. Когда преподобный м-ръ Цитгольдеръ поднялся на каедру, онъ совершенно явственно воскликнулъ: ‘Провались я, если это не Билли!..’ Когда же въ слдующее воскресенье у церковныхъ дверей появилась къ всеобщему удивленію Полли Гаркнессъ, въ бломъ кисейномъ плать и шляпк изъ рисовой соломы, въ сопровожденіи настоящаго Билли, и когда она вступила въ бесду съ проповдникомъ, вс были буквально поражены необыкновенннымъ сходствомъ.
Долженъ съ прискорбіемъ признаться, что Скалистый Каньонъ тотчасъ окрестилъ козла ‘Преподобнымъ Билли’, въ то время, какъ священникъ превратился въ его ‘брата’. Мало того, когда во время службы были произведены попытки вовлечь привязаннаго во двор козла въ прежнія схватки, и онъ оставилъ вс вызовы и оскорбленія безъ вниманія, къ его титулу было прибавлено наименованіе ‘окаяннаго лицемра’.
Ужели онъ точно исправился? Дйствительно ли новая пасторальная жизнь съ нимфообразной хозяйкой окончательно исцлила его отъ драчливыхъ поползновеній? Или же онъ просто ршилъ, что послднія несовмстимы съ пляской и серьезно препятствуютъ его характернымъ танцамъ? Пришелъ ли онъ къ тому убжденію, что религіозныя брошюры и молитвословы не мене съдобны, чмъ театральныя афиши? Вотъ вопросы, легкомысленно обсуждавшіеся Скалистымъ Каньономъ,— хотя оставалась еще иная, боле серьезная, загадка взаимоотношеній преподобнаго м-ра Цитгольдера, Полли Гаркнессъ и козла. Появленіе Полли въ церкви, несомннно, было вызвано усердной пропагандой священника въ околотк. Но слыхалъ ли онъ о пляскахъ Полли съ козломъ? И гд въ этой невзрачной, угловатой, плохо одтой Полли скрывалось видніе прекрасной нимфы? И когда это проявилась у Билли способность къ искусству Терпсихоры — до или посл? Замтна ли въ немъ теперь хоть тнь этого таланта? безусловно нтъ! Не вроятне ли, что преподобный мистеръ Цитгольдеръ самъ плясалъ съ Полли и былъ принятъ за Билли? Пассажиры, способные такъ прельститься красотой Полли, могли съ одинаковой легкостью принять проповдника за козла. Къ этому времени произошелъ другой инцидентъ, еще боле сгустившій тайну.
Единственнымъ мужчиной поселка, не раздлявшимъ общаго мннія относительно Полли, былъ новоприбывшій Джэкъ Фильджи. Относясь отрицательно къ ея представленіямъ съ козломъ, которыхъ онъ ни разу не видалъ,— онъ, тмъ не мене, былъ не мало очарованъ самой двушкой. Къ сожалнію, онъ питалъ одинаковое пристрастіе къ выпивк, а такъ какъ въ трезвомъ вид бывалъ непомрно застнчивъ, а въ остальные времена совершенно непредставителенъ, то его ухаживанье — если только можно такъ выразиться — очень медленно подвигалось впередъ. Узнавъ, однако, что Полли посщаетъ церковь, онъ настолько склонился на увщанія преподобнаго Цитгольдера, что общалъ притти на ‘классъ Библіи’ тотчасъ посл воскресной службы. День былъ жаркій, и Джэкъ, воздерживавшійся въ теченіе двухъ послднихъ дней, неосторожно подкрпилъ себя для предстоящаго испытанія добрымъ стаканчикомъ. Онъ нервничалъ и, придя поэтому спозаранку, тотчасъ услся въ пустой церкви у открытой двери. Тишина храма, сонное жужжаніе мухъ, быть-можетъ, также и усыпительное дйствіе алкоголя, сильно на него подйствовали, нсколько разъ глаза его слипались, и голова падала на грудь. Онъ только что началъ приходить въ себя посл четвертаго раза, когда получилъ рзкій ударъ по уху и свалился навзничь со скамейки. Больше онъ ничего не разобралъ.
Джэкъ медленно поднялся на ноги, съ новымъ ему чувствомъ достоинства, отчасти объяснившимся разобравшимъ его хмелемъ, и добрелъ помятый и растрепанный до ближайшаго ‘заведенія’. Нкоторые изъ постителей, зная объ его пристрастіи къ Полли и о цли сегодняшней прогулки, высказали естественное любопытство.
— Ну, что, какъ дла у васъ тамъ?— спросилъ одинъ.— Похоже, будто ты боролся съ Духомъ, Джэкъ!
— Старикъ должно быть ‘увщавалъ’ во-всю, замтилъ другой.
— Не схватился ли чего добраго съ Полли?
— Слыхалъ я, что она лихо бьется на кулачки.
Вмсто отвта, Джэкъ налилъ себ чарку виски, осушилъ ее, поставилъ стаканчикъ на прилавокъ и тяжело прислонился къ нему, осматривая допросчиковъ съ грустной укоризной, полной, однако, достоинства.
— Я здсь — пришлый человкъ, джентльмены,— произнесъ онъ медленно,— вы мало меня знаете, но такъ какъ вы видали меня и трезвымъ и мертвецки пьянымъ, то мн думается, что вы успли снять съ меня настоящую мрку. Теперь предлагаю вамъ, какъ дальновиднымъ людямъ, вопросъ: видали вы когда-нибудь, чтобы я ударилъ пастора?
— Нтъ,— отозвался хоръ сочувственныхъ голосовъ. Буфетчикъ, однако, внезапно вспомнилъ о Полли и преподобномъ Цитгольдер, въ связи съ возможной ревностью Джэка, и осторожно добавилъ:— Нтъ еще.
Хоръ, тотчасъ одумавшись, добавилъ:
— Пожалуй, что нтъ — нтъ еще.
— Слыхали вы когда-нибудь,— торжественно продолжалъ Джэкъ,— чтобы я проклиналъ, бранился и сквернословилъ насчетъ пасторовъ или церкви?
— Нтъ!— отозвалась толпа, принося осторожность въ жертву любопытству.— Никогда! Клянемся въ томъ!— А теперь, въ чемъ дло?
— Правда, я далеко не то, что называется ‘достопочтенный членъ’,— продолжалъ онъ, артистически оттягивая развязку.— Я не покаялся въ грхахъ, я не кроткій и смиренный послдователь, я жилъ не вполн такъ, какъ подобаетъ, я никогда не жилъ на высот своихъ убжденій,— но неужели же это достаточная причина для того, чтобы пастору можно было меня бить?
— Зачмъ? Что? Когда? Кто побилъ?— спросила толпа въ одинъ голосъ.
Тутъ Джэкъ съ разстановкой разсказалъ, какъ былъ приглашенъ преподобнымъ Цитгольдеромъ постить классъ Библіи. Какъ пришелъ слишкомъ рано и засталъ церковь еще пустой. Какъ слъ у дверей, чтобы быть подъ рукой, когда придетъ пасторъ. Какъ чувствовалъ себя, ‘такъ сказать, миролюбивымъ и добродтельнымъ’ подъ жужжанье мухъ, и, вроятно, клевалъ носомъ — только каждый разъ опять выпрямлялся — хотя, въ конц-концовъ, ужъ не такой же грхъ уснуть въ пустой церкви! Какъ, ‘откуда ни возьмись’, явился пасторъ, и ‘толкъ его съ боку въ голову, и сбилъ его со скамьи, и былъ таковъ!’
— Но что же онъ сказалъ?— вопрошала толпа.
— Ничего. Не усплъ я подняться, какъ его и слдъ простылъ.
— А вы уврены, что это былъ онъ?— продолжали допрашивать его.— Вы вдь сами говорите, что спали!
— Увренъ ли?— съ презрніемъ повторилъ Джэкъ.— Что я не знаю его лица и бороды? Не болталась она, что ли, надо мной?
— Что же вы теперь будете длать?— съ нетерпніемъ продолжала толпа.
— Дождитесь, чтобъ онъ пришелъ, тогда увидите,— съ достоинствомъ произнесъ Джэкъ.
Этого было достаточно для толпы. Вс въ возбужденіи собрались у дверей, гд стоялъ уже Джэкъ, поглядывая по направленію къ церкви. Минуты тянулись безъ конца, долгое, должно-быть, было собесдованіе! Вдругъ церковныя двери распахнулись, и появилась фигура, начавшая смотрть вверхъ и внизъ по улиц. Джэкъ покраснлъ — онъ узналъ Полли — и выступилъ впередъ. Толпа съ деликатностью, но и съ нкоторымъ разочарованіемъ, возвратилась обратно въ заведеніе. Такого рода штуки были не по ея части.
Полли увидала Джэка и быстро подошла къ нему. Она что-то держала въ рук.
— Я нашла это на полу церкви,— робко начала она,— поэтому ршила, что вы были тамъ, хотя пасторъ и увряетъ, что не были, такъ что я извинилась и выбжала отдать вамъ ее. Вдь это ваша, не правда ли?— Она протянула ему булавку, сдланную изъ образца золота, которую онъ надлъ въ честь торжества.— Зато мн было не легко добыть вамъ этотъ платокъ — вдь это также вашъ?— потому что Билли затащилъ его во дворъ за церковью и разлегся себ на земл, да давай пожирать его.
— Кто?— быстро спросилъ Джэкъ.
— Билли — мой козелъ.
Джэкъ глубоко перевелъ дыханіе и оглянулся на трактиръ.
— Вы вдь больше не вернетесь въ классъ?— поспшно спросилъ онъ.— Если нтъ, то я… я провожу васъ до дому.
— Я не прочь,— скромно отвтила Полли,— если только вамъ по дороі.
Джэкъ предложилъ ей руку, и, поспшно минуя трактиръ, счастливая парочка вскор зашагала по дорог къ перевалу Скиннерса.
Долженъ съ прискорбіемъ признаться, что Джэкъ не сознался въ своей ошибк, оставивъ преподобнаго Цитгольдера подъ подозрніемъ, что онъ совершилъ на него ничмъ не оправданное покушеніе. Характерно, однако, для Скалистаго Каньона то, что это подозрніе не только не повредило его репутаціи, какъ духовнаго лица, но внушило къ нему уваженіе, въ которомъ ему до сихъ поръ отказывали. По выраженію критиковъ, въ человк ‘что-нибудь да есть’, если онъ уметъ бить прямо сплеча. Странно сказать, толпа, вначал сочувствовавшая Джэку, начинала теперь допускать какія-нибудь провинности съ его стороны. Его послдующее молчаніе, склонность отвчать на вопросы безсмысленной улыбкой, разражаться неудержимымъ хохотомъ когда его вкрадчиво допрашивали, видалъ ли онъ Полли за пляской съ козломъ?— все это окончательно возстановило противъ него общественное мнніе. Послднее, однако, вскор заинтересовалось боле животрепещущимъ инцидентомъ,
Преподобный Цитгольдеръ организовалъ въ Спиннерстаун библейскія живыя картины въ пользу своей церкви. Предполагалось иллюстрировать ‘Ревекку у колодца’, ‘Нахожденіе Моисея’, ‘Іосифа съ братьями’, но боле всего Скалистый Каньонъ взволновался объявленіемъ, что Полли Гаркнессъ олицетворитъ ‘Дочь Іевая’. Въ день представленія, однако, выяснилось, что картину отмнили и замнили другой, безъ поясненія причинъ. Скалистый Каньонъ, естественно негодуя на устраненіе мстныхъ талантовъ, разсыпался въ тысяч безумныхъ предположеній. Въ общемъ, однако, преобладало мнніе, что причину слдуетъ искать въ мстительномъ отношеніи Джэка Фильджи къ преподобному Цитгольдеру. Джэкъ, какъ водится, глупо улыбался, но нельзя было ничего отъ него добиться. Лишь нсколько дней спустя, когда случился новый инцидентъ, увнчавшій рядъ таинственныхъ событій, уста его открылись для полнаго разоблаченія.
Въ одно прекрасное утро въ Скалистомъ Каньон появилась ослпительная афиша, съ очаровательнымъ изображеніемъ ‘Баловницы Сакраменто’ въ самой коротенькой юбочк, какая только можетъ быть, выплясывающей съ тамбуриномъ передъ украшеннымъ цвточными гирляндами козломъ, являющимъ, однако, несомннное сходство съ Билли. Текстъ афиши, напечатанный гигантскимъ шрифтомъ и пестрящій восклицательными знаками, гласилъ, что ‘Баловница’ выступитъ въ роли ‘Эсмеральды’, въ сопровожденіи ученаго козла, спеціально подготовленнаго даровитой артисткой. Козелъ будетъ плясать, играть въ карты и исполнять магическіе фокусы, извстные читателямъ прекраснаго сочиненія Виктора Гюго ‘Соборъ Парижской Богоматери’, и въ довершеніе всего собьетъ съ ногъ и опрокинетъ коварнаго соблазнителя, капитана Фербюса. Чудесное представленіе ставится подъ покровительствомъ полковника Старботтля и скиннерстаунскаго городского головы.
Когда весь Скалистый Каньонъ столпился, разинувъ ротъ, у афиши, Джэкъ смиренно присоединился къ групп. Вс глаза обратились къ нему.
— Не похоже на то, чтобы ваша Полли участвовала въ этомъ, а равно и въ живыхъ картинахъ,— замтилъ одинъ изъ публики, пытаясь скрыть любопытство подъ легкой насмшкой.— Словно какъ будто она и не собирается танцовать.
— Она никогда и не танцовала,— возразилъ Джэкъ съ улыбкой.
— Никогда не танцовала! Откуда же тогда взялись вс эти розсказни о ея пляскахъ на перевал?
— Танцовала-то Баловница Сакраменто: Полли только ссудила ее козломъ! Ей, видите ли, полюбился Билли посл того, какъ онъ кувыркнулъ тогда полковника Старботтля, и пришло въ голову, что можно бы научить его кое-какимъ штукамъ. Такъ она и сдлала, а репетиціи вс продлывала тамъ у перевала, чтобы не попадаться никому на глаза и держать все дло въ секрет. Она подкупила Полли, чтобы та отпускала ей козла и не выдавала ея, и Полли никому и слова не пикнула, кром меня.
— Стало-быть, въ тотъ день Юба Билль видлъ за пляской Баловницу?
— Ее. Самое.
— И ее то и изобразилъ тотъ художникъ изъ Нью-Йорка?— Именно,
— Такъ вотъ почему Полли не выступила въ живыхъ картинахъ въ Скиннерстаун! Значитъ, Цитгольдеръ почуялъ, что дло не ладно? А? Разнюхалъ, что плясала-то все время просто-напросто актерка?
— Нтъ, видите ли,— началъ Джэкъ съ притворнымъ колебаніемъ,— это ужъ будетъ другая исторія. Право, мн, можетъ-быть, и не годится вамъ это разсказывать. Тутъ вдь ничего нтъ общаго съ афишей о Баловниц, и могло бы быть непріятно старику Цитгольдеру. Нтъ, ребята! и не просите даже.
Но было нчто въ его глазахъ, а еще боле въ лнивой медлительности истиннаго юмориста, сдлавшее толпу настойчивой и неумолимой. Она ршила, что такъ или иначе получитъ свою исторію, и слышать не хотла объ отказ.
Видя это, Джэкъ съ важностью прислонился къ скал и, засунувъ руки въ карманъ, досадливо уставился въ землю и началъ:
— Видите ли, ребята, старикъ Цитгольдеръ наслушался розсказней о Полли и томъ козл, и вздумалось ему пристроить ее къ своимъ живымъ картинамъ. Вотъ и попросилъ онъ ее постоять съ козломъ и бубнами за ‘дочь Іевая’, въ ту минуту, когда старикъ приходитъ домой и вступаетъ въ городъ и клянется, что убьетъ перваго, кого встртитъ,— словомъ, все какъ въ Библіи. Ну-съ, Полли не охота была говорить, что не она участвовала въ представленіи съ козломъ, а Баловница,— пришлось бы выдать Баловницу головой, вотъ она и уговорилась притти съ козломъ и представить картину. Ну-съ, пришла Полли — оробла немножко, пришелъ и Билли — онъ-то, будьте покойны, молодецъ молодцомъ и готовый на всякія штуки. Но тутъ оказалось, что болванъ, который представлялъ Іевая, ни къ чорту не годится: знай только скалитъ зубы на Полли и пятится отъ козла. Старикъ Цитгольдеръ прямо изъ кожи лзетъ, наконецъ забрался самъ на подмостки, чтобы показать имъ, что отъ нихъ требуется. Вотъ онъ входитъ гоголемъ, вдругъ замчаетъ Полли,— какъ-та приплясываетъ ему навстрчу вмст съ козломъ: вотъ онъ всплескиваетъ руками — вотъ такъ — и падаетъ на колни и вшаетъ голову вотъ такъ — и кричитъ: ‘Мое дитя! мой обтъ! о небо!’ Но тутъ-то какъ разъ Билли — ему ужъ надоли вс эти фокусы — повернулся на заднихъ ногахъ, да вдругъ и примтилъ пастора!— Джэкъ помолчалъ съ минуту, затмъ, еще глубже запустивъ руки въ карманы, лниво протянулъ:— Не знаю, замчали ли вы, ребята, какъ старикъ Цитгольдеръ похожъ на Билли?
Раздался быстрый нетерпливый хоръ: ‘Да, да! Дальше, дальше!’
— Ну-съ,— продолжалъ Джэкъ,— какъ увидалъ Билли старика Цитгольдера на колняхъ съ понуренной головой, далъ онъ вдругъ прыжокъ, да щелкнулъ копытцами, словно говоритъ: ‘Мой теперь выходъ!’ да опустилъ въ свой чередъ голову, да какъ бросится прямо на пастора!..
— Да какъ сброситъ его изъ-за кулисъ прямо на улицу!— перебилъ восхищенный слушатель.
Но Джэкъ и глазомъ не повелъ.— Вы такъ думаете?— серьезно замтилъ онъ.— Но тутъ-то вы и даете маху,— и тутъ-то и далъ маху самъ Билли!— медленно добавилъ онъ.— Пожалуй, вы также замтили, что у пастора голова и плечи хоть куда! Либо отъ этого, либо отъ того, что козлу негд было разогнаться, да только Билли хлопнулся на колни, а пасторъ какъ поддастъ ему, да однимъ махомъ долой его съ подмостковъ! Вотъ посл этого пасторъ и ршилъ, что эту ‘картину’ лучше оставить,— будто некому больше играть Іевая, а ему самому неприлично выступать на подмосткахъ. Но пасторъ все же считаетъ, что это можетъ послужить Билли урокомъ.
И дйствительно, послужило, ибо съ этой минуты Билли навсегда пересталъ бодаться. Онъ покорно исполнилъ свою роль въ спектакл Баловницы въ Скиннерстаун, посл чего блисталъ повсюду въ провинціи: искусство онъ заимствовалъ у Баловницы, а простоту у Полли, но одинъ только Скалистый Каньонъ зналъ, что истинное начало его воспитанію было положено первой репетиціей съ преподобнымъ Цитгольдеромъ.