ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
ЧАРЛЬЗА ДИККЕНСА
КНИГА 3.
БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ
к журналу
‘ПРИРОДА И ЛЮДИ’
1909
ДОМАШНІЙ СПЕКТАКЛЬ.
Перев. А. Н. Линдегренъ.
Домашний спектакль, Диккенс Чарльз, Год: 1834
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Обширны и грандіозны были приготовленія на вилл Розъ, въ Елафамъ-Райз, въ жилищ мистера Гетльтона (весьма зажиточнаго маклера) и велика была тревога его интересной семьи, когда приблизился день затяннаго ею домашняго спектакля, ‘подготовлявшагося нсколько мсяцевъ’. Вся эта семейка была помшана на домашнихъ представленіяхъ. Домъ, обыкновенно такой чистый и аккуратный, принялъ въ то время такой хаотическій видъ, точно его, по мткому выраженію самого хозяина, ‘повыбросали изъ окошекъ’. Большая столовая, лишенная своей мебели и украшеній, превратилась въ мсто свалки кулисъ, проводовъ, лампъ, мостовъ, облаковъ, грома и молніи, фестоновъ и цвтовъ, кинжаловъ, рапиръ и всякаго иного театральнаго скарба, именуемаго на театральномъ жаргон бутафорскими принадлежностями. Спальни были загромождены декораціями, а кухня была занята плотниками. Репетиціи происходили черезъ день по вечерамъ въ гостиной, и каждый диванъ въ дом былъ боле или мене поврежденъ но милости старанія и усердія, съ какими мистеръ Семпроній Гетльтонъ и миссъ Люцина репетировали сцену удушенія въ ‘Отелло’, такъ какъ эта драма должна была составить первое отдленіе вечерняго спектакля.
— Если мы попрактикуемся еще немножко, то я увренъ, что пьеса сойдетъ у насъ превосходно, говорилъ мистеръ Семпроній своей ‘драматической трупп’ посл сто-пятидесятой репетиціи. Въ виду маленькаго неудобства, сопряженнаго съ принятіемъ на его счетъ всхъ расходовъ по спектаклю, онъ самымъ любезнымъ образомъ былъ единодушно избранъ актерами-любителями въ дирижеры. Эвансъ,— продолжалъ мистеръ Гетльтонъ младшій, повернувшись къ высокому, сухопарому, блдному молодому человку съ длинными бакенбардами,— Эвансъ, вы играете Родриго безподобно.
— Безподобно!— подхватили три миссъ Гетльтонъ, потому что мистеръ Эвансъ былъ признанъ ‘душкой’ всми его товарками по сцен. Онъ былъ ужасно интересенъ и обладалъ такими красивыми бакенбардами, не говоря уже о его способности писать стихи въ альбомы и играть на флейт!
— Однако по-моему,— прибавилъ дирижеръ,— вамъ еще не совсмъ удается… паденіе… въ сцен поединка, гд вы… того…
— Это очень трудно,— задумчиво отвтилъ мистеръ Эвансъ,— послднее время я для навыка падалъ много разъ у себя въ контор, только всегда больно ушибался. Падать мн приходится, какъ вамъ извстно, навзничь, а при этомъ непремнно треснешься затылкомъ.
— А вы остерегайтесь, чтобъ не повалить кулисъ,— сказалъ мистеръ Гетльтонъ старшій, который былъ назначенъ суфлеромъ.
— О, не бойтесь!— подхватилъ Эвансъ съ крайне самодовольнымъ видомъ.— Я буду падать головой за сцену, такъ что не надлаю никакой бды.
— Но за то,— воскликнулъ дирижеръ, потирая отъ удовольствія руки,— мы произведемъ большой фуроръ въ ‘Мазаніелло’. Гарлей поетъ въ немъ восхитительно.
Вс поддержали этотъ лестный отзывъ. Мистеръ Гарлей улыбался и посматривалъ глуповато, что было совсмъ не въ диковину, потомъ онъ принялся мурлыкать: ‘Смотрите, какъ утро сіяетъ роскошно’ и вдругъ покраснлъ, какъ рыбацкій колпакъ, который примривалъ себ на голову.
— Прикинемъ-ка,— продолжалъ дирижеръ, считая по пальцамъ.— У насъ будетъ три пляшущихъ крестьянки, кром Фенеллы, и четыре рыбака. Прибавимъ сюда еще нашего лакея Тома, онъ можетъ надть мои парусинные брюки, клтчатую рубашку Боба, красный ночной колпакъ и въ этомъ одяніи сойдетъ за пятаго рыбака. Въ хорахъ мы, конечно, можемъ пть за кулисами, а въ сцен на площади расхаживать въ плащахъ и тому подобномъ. Когда же вспыхнетъ бунтъ, то нашъ Томъ, размахивая киркой, долженъ выбгать на сцену съ одной стороны и скрываться по другую сторону, повторяя этотъ маневръ какъ можно быстре. Эффектъ получится электрическій, точно бунтовщиковъ великое множество. А въ сцен изверженія вулкана мы станемъ жечь красный бенгальскій огонь, кидать на полъ мдные подносы и производить всяческій грохотъ — тогда наврно выйдетъ отлично.
— Конечно! Конечно!— дружно подхватили вс актеры, а мистеръ Семпроній Гетльтонъ убжалъ стремглавъ отмывать съ лица сажу отъ жженой пробки и распоряжаться постановкой декорацій, хотя и расписанныхъ кистью диллетанта, но тмъ не мене восхитительныхъ.
Миссисъ Гетльтонъ была добрая, покладистая, простодушная женщина, которая нжно любила мужа и дтей, она имла только три антипатіи. На первомъ мст у ней стояла естественная непріязнь ко всмъ двицамъ-невстамъ, кром собственныхъ дочекъ, на второмъ — боязнь всего, что можетъ показаться смшнымъ, и наконецъ,— какъ неизбжное слдствіе этого чувства — страхъ, почти ужасъ передъ нкоей мисси Джозефъ Портеръ, ея сосдкой, жившей черезъ дорогу. Впрочемъ вс простодушные обитатели Клафама и его окрестностей трепетали передъ скандаломъ и насмшкою, а потому заискивали въ миссисъ Джозефъ Портеръ, ухаживали за ней, льстили и ублажали ее на вс лады.
— Все это пустяки, мама,— говорила однажды миссъ Эмма Портеръ своей почтенной родительниц, стараясь скрыть точившую ее досаду. Если-бъ Гетльтонъ и предложилъ мн участвовать въ ихъ спектакл, то я уврена, что ни вы, ни папа не позволили бы мн выставлять себя такимъ образомъ на показъ.
— Я и не ожидала ничего иного отъ твоего чуткаго пониманія приличій,— замтила мать,— и мн пріятно, Эмма, что ты такъ мтко охарактеризовала ихъ затю.
Между тмъ не дальше недли тому назадъ та же миссъ Портеръ четыре дня кряду парадировала за прилавкомъ на благотворительномъ базар передъ всми врноподданными ея королевскаго величества, пожелавшими заплатить шиллингъ, чтобъ полюбоваться, какъ нсколько десятковъ двицъ кокетничаютъ съ незнакомыми мужчинами, играя въ торговлю.
— Смотри!— воскликнула миссисъ Портеръ, выглядывая изъ окошка.— Вонъ къ Гетльтонамъ тащутъ два говяжьихъ сска и цлый окорокъ ветчины,— очевидно для сандвичей, а Томасъ, кондитеръ, говоритъ, что ему заказано до полусотни тортовъ, кром бланманже и желе. Нтъ, представь себ только этихъ миссъ Гетльтонъ въ театральныхъ костюмахъ!
— Умора да и только!— подхватила миссъ Портеръ съ ненатуральнымъ смхомъ.
— Погоди, однако, ужъ я сдлаю такъ, что солоно имъ придется ихъ затя!— сказала ея мать и безотлагательно отправилась исполнять свое человколюбивое намреніе.
— Знаете, милая миссисъ Гетльтонъ,— начала миссисъ Джозсфь Портеръ, посидвъ предварительно съ сосдкою съ глазу на глазъ и вывдавъ у нея съ неутомимымъ усердіемъ вс новости насчетъ спектакля,— знаете, моя дорогая, пусть люди говорятъ, что хотятъ, ужъ конечно дло не обойдется безъ разныхъ толковъ, вдь у многихъ чешется языкъ по злоб. Ахъ, моя душечка, миссъ Люцина, какъ поживаете? Я вотъ сейчасъ говорила вашей маменьк, что слышала молву о томъ…
— О чемъ?
— Миссисъ Портеръ намекаетъ на спектакль, моя дорогая,— объяснила двушк мать,— къ сожалнію, она какъ разъ сообщала мн…
— О, пожалуйста не упоминайте о томъ!— перебила сосдка,— это сущій вздоръ, такая же нелпость, какую отмочилъ нкій молокососъ, сказавшій, что его удивляетъ тщеславіе миссъ Кероляйнъ, которая ршается съ такими ногами и щиколодками играть ролъ Фенеллы.
— Дерзкій нахалъ, кто бы онъ ни былъ!— вспылила миссисъ Гетльтонъ.
— Разумется, моя хорошая,— внутренно ликуя, подтвердила гостья,— это несомннно! Вдь если миссъ Кероляйнъ,— какъ я возразила ему,— играетъ Фенеллу, отсюда вовсе еще не слдуетъ, чтобъ она непремнно воображала, будто бы у ней хорошенькая ножка. На это — ахъ, молодые мужчины, такіе болваны!— онъ имлъ наглость замтить…
Трудно сказать, насколько удалось бы милйшей миссисъ Портеръ достичь намченной ею цли, еели-бъ ей не помшалъ приходъ мистера Томаса Бальдерстона, родного брата миссисъ Гетльтонъ, котораго звали въ семейномъ кругу просто ‘дядей Томомъ’. Его появленіе дало иной оборотъ разговору и внушило гость превосходный планъ операціи, которую она собиралась исполнить въ день спектакля.
Дядя Томъ былъ очень богатъ и не чаялъ души въ своихъ племянницахъ и племянникахъ, а поэтому, само собою разумется, пользовался большимъ авторитетомъ въ семь. Онъ былъ добрйшій человкъ на свт, отличался неизмнной веселостью и говорилъ безъ умолку. Мистеръ Бальдерстонъ гордился тмъ, что носилъ всегда и всюду высокіе сапоги съ отворотами и никогда не повязывалъ шеи черной шелковой косынкой {Вопреки общепринятой мод конца тридцатыхъ годовъ. Прим. перев.}, кром того онъ любилъ похвастаться, что помнить наизусть вс главныя пьесы Шекспира съ начала до конца, и это была сущая правда. Благодаря такому чисто попугайному таланту, дядя Томъ не только самъ то и дло цитировалъ ‘Эвонскаго лебедя’, но и не выносилъ, чтобъ кто нибудь другой искажалъ цитаты изъ его любимаго автора, въ такихъ случаяхъ онъ безъ церемоніи поправлялъ виновнаго. Вдобавокъ онъ былъ порядочный чудакъ: никогда не упускалъ случая высказать напрямикъ свое мнніе и хохоталъ до упаду надо всмъ, что казалось ему забавнымъ или смшнымъ.
— Ну, двочки,— освдомился дядя Томъ посл поцлуевъ и разспросовъ о здоровь,— какъ подвигаются ваши дла? Выучили свои роли, а? Люцина, дружокъ, ну-ка: актъ 2-й, сцена I, лвая страница, послднія слова: ‘Невдомъ жребій’… Что слдуетъ дальше, а? Продолжай: ‘Избави Богъ’…
— Ахъ, да,— подхватила миссъ Люцина,— я вспомнила…
Избави Богъ,
Пусть наше счастье и любовь растутъ,
Какъ нашихъ дней число растетъ!
— Длай паузы тамъ и сямъ,— совтовалъ старый дядя, который былъ великимъ критикомъ. ‘Пусть счастье наше и любовь растутъ’,— удареніе на послднемъ слог ‘тутъ’, затмъ пауза — разъ, два, три, четыре,—и опять произноси, повысивъ голосъ: ‘какъ нашихъ дней число расилъ’. Удареніе на слог ‘дней’. Вотъ какъ надо декламировать, душа моя, положись на твоего дядю по части удареній. Ахъ, Семъ, какъ поживаешь, юноша?
— Отлично, дядя, благодарствуйте,— отвчалъ мистеръ Семпроніусъ, который только что вошелъ съ нсколько страннымъ видомъ, онъ сильно смахивалъ на дикаго голубя, благодаря чернымъ кругамъ подъ глазами: результатъ постоянной пачкотни жженой пробкой.— Въ четвергъ, конечно, мы васъ увидимъ?
— Какъ же, какъ же, мой милый!
— Какъ жаль, что вашъ племянникъ не догадался пригласить васъ въ суфлеры, мистеръ Бальдерстонъ!— прошептала миссисъ Джозефъ Портеръ.— Вы были бы неоцненны на этомъ мст.
— Да, я льщу себя мыслью, что справился бы сносно съ этой задачей,— отвчалъ дядя Томъ.
— Мн надо заране выговорить себ мстечко возл васъ на представленіи,— продолжала миссисъ Портеръ,— тогда, если наши милые юные друзья въ чемъ нибудь ошибутся, вы укажете мн сейчасъ ихъ ошибку. Это будетъ преинтересно.
— Сочту за счастье быть вамъ полезнымъ въ чемъ могу.
— Помните же нашъ уговоръ.
— Можете положиться на меня вполн.
— Не знаю, почему,— сказала миссисъ Гетльтонъ своимъ дочерямъ, когда он сидли вечеромъ вс вмст вкругъ камина,— только мн страшно не хочется, чтобъ миссисъ Джозефъ Портеръ пришла къ намъ въ четвергъ. Я уврена, что она замышляетъ что нибудь.
— Во всякомъ случа насъ она не можетъ поднять на смхъ,— надмнно возразилъ мистеръ Семпроній Гетльтонъ.
Давно ожидаемый четвергъ насталъ своимъ чередомъ и, какъ философски замтилъ мистеръ Гетльтонъ старшій, ‘не принесъ съ собото никакихъ непріятностей, о которыхъ стоило бы говорить’.
Пробило семь часовъ, публика стала собираться, все, что было выдающагося и шикарнаго въ Клафам съ его окрестностями, быстро наполняло зрительный залъ. Сюда явились: Смиты, Гоббинсы, Никсоны, Диксоны, господа со всевозможными фамиліями, два альдермена, одинъ будущій шерифъ, сэръ Томасъ Глемперъ (возведенный въ дворянское достоинство въ прошлое царствованіе за поднесеніе адреса по поводу избавленія кого-то отъ невдомо чего) и напослдокъ,— но не изъ послднихъ — миссисъ Джозефъ Портеръ и дядя Томъ, которые заняли мста въ центр третьяго ряда отъ сцены. Миссисъ Портеръ потшали дядю Тома всевозможными исторіями, а онъ въ свою очередь потшалъ всхъ остальныхъ своею неумренной, смшливостью.
Динь-динь-динь!— зазвенлъ ровно въ восемь колокольчикъ суфлера, и оркестръ грянулъ увертюру изъ ‘Прометея’. Піанистка съ похвальнымъ усердіемъ барабанила по клавишамъ, а віолончель, подыгрывавшій ей мстами, ‘звучалъ сравнительно очень недурно’. Только злополучный субъектъ, взявшійся аккомпанировать на флейт ‘на память’, убдился по собственному горькому опыту въ правдивости старинной пословицы: ‘съ глазъ долой — вонъ изъ памяти’. Крайне близорукій, флейтистъ былъ еще посаженъ на значительномъ разстояніи отъ своего нотнаго пюпитра, и все его участіе въ оркестр ограничивалось лишь тмъ, что онъ отъ времени до времени игралъ какой нибудь тактъ совсмъ не на мст, сбивая съ толку остальныхъ исполнителей. Впрочемъ надо отдать полную справедливость мистеру Брауну, что длалъ онъ это превосходно. Дйствительно, увертюра сильно смахивала на скачку разныхъ инструментовъ, старавшихся обогнать другъ друга, рояль пришелъ къ финишу первымъ на нсколько тактовъ, за нимъ слдовалъ віолончель, сильно отстала отъ нихъ бдная флейта, потому что глухой джентльменъ дудлъ себ, какъ попало, дальше, ршительно не сознавая, что онъ фальшивитъ, пока взрывъ рукоплесканій въ рядахъ зрителей не возвстилъ ему объ окончаніи увертюры. Когда все стихло, со сцены послышалось шарканье ногъ, суетливая бготня, сопровождаемая тревожнымъ шепотомъ: ‘Вотъ теб на!’ — ‘Какъ же быть?’ и т. д. Зрители начали снова аплодировать, желая ободрить артистовъ, тутъ мистеръ Семпроній весьма явственнымъ голосомъ попросилъ суфлера ‘очистить сцену и подать звонокъ къ поднятію занавса’.
Динь-динь-динь!— раздалось опять. Зрители услись по мстамъ, занавсъ дрогнулъ, поднялся достаточно для того, чтобъ обнаружить нсколько паръ желтыхъ сапогъ, топтавшихся на подмосткахъ, да на томъ и застрялъ.
Динь-динь-динь!— снова зазвенлъ колокольчикъ. Занавсъ судорожно задергался, но не пошелъ выше. Публика сдержанно хихикала. Миссисъ Портеръ посмотрла на дядю Тома. Дядя Томъ посмотрлъ на всхъ, потирая руки и покатываясь со смху въ полномъ восторг. Посл безконечныхъ звонковъ, продолжительнаго шепота, ударовъ молотка, требованья гвоздей и веревки, занавсъ, наконецъ, поднялся и обнаружилъ мистера Семпроніуса Гельтона одного въ костюм и гримм Отелло. Посл троекратнаго взрыва рукоплесканій, во время которыхъ мистеръ Семпроній прикладывалъ правую руку къ лвой сторон груди и раскланивался самымъ безукоризненнымъ образомъ, сей дирижеръ выступилъ впередъ и обратился къ публик съ такою рчью:
— Леди и джентльмены! Смю васъ уврить, съ искреннимъ сожалніемъ, что я весьма сожалю о необходимости сообщить вамъ, что Яго, которому предстояло играть мистера Вильсона… Простите, леди и джентльмены, я естественнымъ образомъ нсколько взволнованъ (аплодисменты)… Я хочу сказать, что мистеръ Вильсонъ, которому предстояло сыграть Яго… былъ… собственно говоря… или, иными словами, леди и джентльмены, дло въ томъ, что я сію минуту получилъ записку съ увдомленіемъ, что Яго никакъ не можетъ быть уволенъ изъ почтовой конторы сегодня вечеромъ. Въ виду такихъ обстоятельствъ, я увренъ… лю… лю… любительскій спектакль… дру… дру… другой джентльменъ взялъ на себя читать роль… проситъ снисхожденія, на короткое время, надясь на любезность и доброту британской публики.
Оглушительные аплодисменты. Мистеръ Семпроній Гетльтонъ удаляется со сцены, занавсъ падаетъ.
Публика, разумется, была настроена крайне добродушно, вся затя со спектаклемъ въ сущности являлась фарсомъ, поэтому зрители дожидались еще битый часъ съ невозмутимымъ терпніемъ, угощаясь лимонадомъ и печеньемъ.
Наконецъ трагедія началась. Все шло довольно благополучно до третьей сцены перваго дйствія, гд Отелло обращается къ сенату: единственный недочетъ заключался въ томъ, что Яго, не имя возможности напялить на себя ни одной пары обуви изъ костюмерной кладовой, по причин сильнаго отека ногъ, вызваннаго жарою и волненіемъ, былъ принужденъ играть свою роль въ высокихъ кожаныхъ сапогахъ, совершенно не подходившихъ къ его богато вышитымъ панталонамъ. Когда Отелло начатъ держать свой отвтъ передъ сенатомъ (величіе котораго было представлено плотникомъ, изображавшимъ герцога, двумя рабочими, приглашенными по рекомендаціи садовника, и мальчикомъ), миссисъ Портеръ поймала наконецъ случай, который ловила такъ старательно.
Мистеръ Семпроній продекламировалъ:
Совтъ почтетнный, властный и свтлйшій,
Вельможные, благіе господа!
Что дочь у старика я взялъ,
То правда: грубъ я рчью…
— Это врно?— шепнула миссисъ Портеръ дяд Тому.
— Нтъ.
— Тогда поправьте же его!
— Сейчасъ. Семъ!— крикнулъ дядя Томъ,— это не такъ, мой милый.
— Въ чемъ я ошибся, дядя?— спросилъ Отелло, совершенно позабывъ важность своего положенія.
— Ты пропустилъ маленько. ‘Правда, на ней женатъ я’.
— Охъ! ахъ!— воскликнулъ мистеръ Семпроній, стараясь скрыть свое замшательство такъ же настойчиво и безуспшно, какъ зрители старались скрыть подъ притворнымъ кашлемъ душившій ихъ смхъ.
…Правда, на ней женатъ я.
Размръ и суть моей вины
Идутъ дотол, дальше нтъ.
(Въ сторону): Почему ты не суфлируешь, отецъ?
— А потому, что затерялъ свои очки,— отозвался бдный мистеръ Гетльтонъ, еле живой отъ жары и суматохи.
— Такъ,— сказалъ между тмъ дядя Томъ. Ну, вотъ теперь слдуетъ: ‘грубъ я рчью’.
— Да, я знаю,— отвчалъ злополучный дирижеръ, продолжая свой монологъ.
Напрасно и безполезно было бы приводить вс случаи, когда дядя Томъ, совершенно попавшій теперь въ свою стихію и подстрекаемый ехидною миссисъ Портеръ, поправлялъ ошибки актеровъ. Достаточно замтить, что стоило ему осдлать своего конька, чтобъ забыть обо всемъ прочемъ. Такимъ образомъ весь остатокъ піесы прошелъ подъ его бормотанье вполголоса роли каждаго дйствующаго лица. Публика потшалась на пропалую. Миссисъ Портеръ была на седьмомъ неб. Исполнители сбивались на каждомъ шагу. Дядя Томъ никогда въ жизни не чувствовалъ себя такъ пріятно, а его племянникамъ и племянницамъ, хотя они и были объявлены наслдниками его крупнаго состоянія, никогда такъ искренно не хотлось, чтобъ онъ убрался къ праотцамъ, какъ въ тотъ достопамятный вечеръ.
Сюда присоединилось еще много другихъ не столь важныхъ обстоятельствъ, содйствовавшихъ охлажденію усердія у ‘дйствующихъ лицъ’. Ни одинъ изъ исполнителей не могъ шагнуть въ своихъ брюкахъ, пошевелить рукой въ своей куртк. Панталоны были черезчуръ узки, башмаки слишкомъ широки, а мечи всхъ формъ и размровъ. Мистеръ Эвансъ, слишкомъ высокій ростомъ для маленькой сцены, щеголялъ въ черной бархатной шляп съ громадными блыми перьями, красота которыхъ терялась въ ‘облакахъ’, единственное неудобство этого роскошнаго головного убора состояло въ томъ, что, когда шляпа была у Эванса на голов, онъ не могъ ее снять, а когда снималась, то не было возможности ее надть. Рыбаки, нанятые для этой оказіи, подняли настоящій бунтъ, отказываясь играть, если имъ не прибавятъ угощенія крпкими напитками, когда же ихъ требованіе было удовлетворено, то оии въ сцен изверженія вулкана опьянли самымъ натуральнымъ манеромъ. Отъ краснаго бенгальскаго огня, зажженнаго въ конц второго акта, чуть не задохнись зрители, а вдобавокъ едва не загорлся домъ, такъ что пьесу доигрывали въ густомъ дыму.
Однимъ словомъ, вся затя, какъ миссисъ Джозефъ Портеръ передавала каждому съ злораднымъ торжествомъ, ‘провалилась вполн’. Публика отправилась по домамъ въ четыре часа утра, надорвавшись отъ хохота, съ жестокий головной болью и страшно пропахнувъ горючей срой и порохомъ. Гетльтоны, старшій и младшій, улеглись спать съ какимъ то смутнымъ желаніемъ переселиться на берега Лебяжьей рки вначал будущей недли.
Вилла Розъ снова приняла свой обычный видъ. Мебель въ столовой поставили на прежнее мсто, столы въ ней лоснятся по старому, стулья, набитые волосомъ, стоятъ вдоль стнъ съ былою правильностью, а во всхъ окнахъ дома прилажены венеціанскія шторы въ защиту отъ пытливыхъ взоровъ миссисъ Джозефъ Портеръ. О театральныхъ представленіяхъ нтъ больше и полипу въ семь Гельтоновъ. О нихъ заикается разв только дядя Томъ, который невольно недоумваетъ порою и сожалетъ о томъ, что его племянники и племянницы какъ будто охладли къ красотамъ Шекспира и потеряли охоту къ цитатамъ изъ произведеній великаго пвца.