Для объединенія Германіи лучшій способъ — война.
Для объединенія Германіи лучшій способъ — война.
‘Москва’, 10-го августа 1867 г.
Для объединения Германии лучшій способ — война, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1867
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова
Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
Изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Руси’ и другихъ изданій, и нкоторыя небывшія въ печати. 1860—1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
Бочаръ, сколачивающій огромную бочку желзными тугими обручами — въ такомъ вид представленъ графъ Бисмаркъ въ одномъ изъ послднихъ нумеровъ берлинской юмористической газетки, ‘Кладдерадача’. Бочка — это Германія, обручи, ее стягивающіе, — таможенное единство (Zollverein), военныя конвенціи и т. д. Трудъ бочара еще не оконченъ: обручи далеко еще не въ пору налзли, хотя и поддаются мало-по-малу тяжелымъ ударамъ прусскаго молотка. Дйствительно, объединеніе Германіи, даже сверной, далеко еще не упрочено, и графу Бисмарку предстоитъ еще надолго и много работы. Быстрота и блескъ прусской кампаніи 1866 года, побда при Садовой, вышвырнувшая Австрію изъ ея политической позиціи, ослпили и ошеломили Германію, обольстили ее соблазномъ военной славы и политическаго могущества, но еще не поршили вопроса.
Вопросъ въ томъ: возможно ли объединеніе Германіи иначе какъ въ форм распространенной Пруссіи? И если иначе невозможно, если нтъ для Германіи другаго объединяющаго политическаго начала, то способна ли прусская закваска претворить въ единое цлое различные и своеобразные германскіе ингредіенты, — достаточно ли тягучъ и крпокъ прусскій цементъ для спайки разнородныхъ и разнокалиберныхъ камней воздвигаемаго зданія? Предршать такія задачи было бы трудно, во кажется можно положительно сказать, что другаго политическаго объединяющаго начала въ Германіи, кром прусскаго, не имется. Политическое единство вообще сдается намъ извращеніемъ исторической натуры германскаго племени, точно такъ же какъ несвойственна ей и идея единства церковнаго, въ римско-католическомъ смысл. Преобладаніе начала личности и обособленія, индивидуализмъ и партикуляризмъ одинаково сказались какъ въ политической, такъ и духовной жизни Германіи, съ одной стороны раздробленіемъ политическаго тла на множество отдльныхъ организмовъ, до размровъ почти атомическихъ, съ другой протестантизмомъ, размнявшимъ латинское единство церкви на сумму отдльныхъ, независимыхъ, разнообразныхъ духовныхъ аггрегацій. Если же Пруссія, хотя и германская держава, и явилась въ исторіи съ такимъ преобладающимъ стремленіемъ къ политическому единству и централизаціи, то это быть-можетъ потому, что въ физіологическій составъ этого организма вошли большею частью не германскіе элементы, а литовскіе и частью славянскіе, мене наклонные къ индивидуализму, замтимъ также, кстати, что Пруссія оказываетъ расположеніе не только къ государственному, но, несмотря на свое протестантство, и къ какому-то, чисто вншнему, церковному объединенію: по послднимъ извстіямъ, она обнаруживаетъ поползновеніе завести всюду ‘оффиціальную церковь’ и устраиваетъ въ Берлин высшее церковное управленіе въ род протестантскаго синода для обоихъ вроисповданій — аугсбургскаго и гельветическаго. Но и независимо отъ прусскихъ политическихъ притязаній нельзя не признать, что и въ остальной Германіи стремленіе къ единству и политическому могуществу, потребность создать изъ себя нчто широкое и крупное, политическое цлое — есть фактъ несомннный, какъ бы повидимому ни казался онъ противорчащимъ исторической натур Германца. Порождено ли такое явленіе соблазномъ, т. е. совратилось ли или заразилось германское племя, временно, политическою похотью, или коренится такое стремленіе въ историческихъ инстинктахъ, далеко въ глубин народнаго духа, повинующагося новому призванію,— это разъяснитъ намъ время, это покажетъ намъ рядъ выдержанныхъ серьезныхъ историческихъ испытаній.
Такія испытанія только еще начинаются. Прусская кампанія прошлаго года, какъ мы уже сказали, озадачила Германію, застигла ее врасплохъ, обольстила блескомъ военныхъ успховъ, отуманила ея голову внезапнымъ чадомъ политическаго могущества. Но только теперь возникаютъ въ Германцахъ недоумніе и даже разладъ между чувствомъ національной чести польщеннымъ военною славой и политическою спобностью Пруссіи, съ одной стороны,— и политическою совстью, для которой дороги права личной свободы, съ’ другой, между взлелянною ими идеею ‘общаго отечества’, величаваго, могучаго, грознаго ‘національнаго единства’, не мыслимаго на практик безъ централизаціи и единообразія вншнихъ государственныхъ и административномъ формъ, — и отвращеніемъ къ централизаціи, историческою привычкою къ полнйшей мстной самостоятельности. Приходится или жертвовать для ‘общаго отечества’, для единой, сильной Германіи — личною и мстною независимостью, историческимъ индивидуальнымъ типомъ, историческими преданіями и обычаями, или же сохранить всю эту свободу личнаго и мстнаго развитія, всю полноту мстной автономіи, но въ такомъ случа отказаться отъ притязанія быть единою и, главное, грозною (чего особенно хочется Нмцамъ) державой. Не дешево покупается такое политическое значеніе,— и вотъ теперь и происходитъ огромная работа въ Германіи, какъ вншняя, такъ и внутренняя, какъ въ правительствахъ, такъ и въ совсти каждаго Германца: это работа надъ сдлкою или компромиссомъ. Эта работа тмъ трудне, что прусскіе порядки, прусская національность не внушаютъ, да и мало способны внушать симпатію. Въ самомъ дл, мудрено Саксонцу переработать себя въ Пруссака или по крайней мр доработаться, если не до ассимиляціи или уподобленія, то все же до гармоническаго соединенія своего племеннаго историческаго типа съ прусскимъ національнымъ типомъ. Весь этотъ внутренній разладъ, не слышный при звук военныхъ трубъ, заглушаемый страхомъ общей опасности, сказывается явственне, громче, настойчиве въ досужее время мира, въ ежедневной, такъ сказать будничной, спокойной жизни народовъ.
Но не одн историческія привычки, преданія, мстныя и племенныя особенности ведутъ инстинктивную, а частью и сознательную борьбу съ новой формой политическаго бытія въ ‘единств’. Всматриваясь ближе, мы находимъ, что есть еще другой, несравненно боле сильный историческій реагентъ, полагающій преграду полному объединенію германскаго племени. Вроисповданіе рзко длитъ Германію на дв половины. Будь Германія вся протестантская, дло объединенія совершилось бы легче. Но какъ, повидимому, ни сроденъ германской натур протестантизмъ, по преобладающему въ немъ началу личной свободы, значительная часть Нмцевъ — почти вся Южная Германія — остается еще въ оковахъ латинства. Это различіе вроисповданій ведетъ за собой и различіе уровня просвщенія и благосостоянія, которыя, говоря вообще, въ протестантскихъ земляхъ значительно выше. Если принять при этомъ въ соображеніе физіологическое различіе и историческую традиціонную рознь, то полное объединеніе всей Германіи представляется трудномыслимымъ. Понятно, что собиратель германской земли, Бисмаркъ, ограничился первоначально объединеніемъ Сверной Германіи въ форм Сверогерманскаго Союза, съ Пруссіей во глав, надясь, что сила притяженія, свойственная политической государственной мощи, не замедлитъ оказать свое дйствіе и на государства Южной Германіи, вмст съ ихъ народами. Въ то же время, склонивъ южно-германскія правительства на вступленіе въ общій Таможенный Союзъ, на участіе, чрезъ депутатовъ, въ общемъ сверогермаискомъ парламент по дламъ таможеннымъ,— на заключеніе военныхъ конвенцій, въ силу которыхъ баварскія, виртембергскія, баденскія войска уподобляются прусскимъ по вншней форм и обязуются защищать вмст съ ними германскую территорію,— графъ Бисмаркъ подвинулъ дло объединенія довольно далеко, гораздо дальше, чмъ того можно было ожидать и чмъ того желала бы Франція. Но вс эти связи, въ виду той непопулярности, скажемъ боле — антипатіи, внушаемой югу Германіи Пруссіей, а отчасти и въ виду интригъ Франціи, недостаточно прочны. Южная Германія и вообще второстепенныя и третьестепенныя германскія государства служили искони точкою опоры для французской политики и ея рычагомъ противъ гегемоніи Пруссіи и германскаго объединенія. Самыя королевства Баварское и Виртембергское возведены въ сей чинъ Наполеономъ -мъ, и Франція пользовалась у этихъ южно-германскихъ правительствъ традиціоннымъ авторитетомъ. Утрата этого вліянія, утрата этой политической позиціи не можетъ быть допущена Франціей безъ борьбы, хотя бы не въ образ протеста, но въ форм интриги. Прибавимъ къ этому, что католическая идея является и тутъ историческимъ дятелемъ. Въ успх Пруссія, въ совершаемомъ ею объединеніи Германіи, Римъ видитъ торжество протестантизма, и католическая проповдь не перестаетъ гремть среди католическаго населенія, возбуждая въ немъ ненависть къ замысламъ Пруссіи.
Въ виду всего этого, въ виду зачатой теперь громадной работы въ Германскомъ мір, естественно возникаетъ вопросъ: можетъ ли она совершиться безъ войны, не является ли она логическою, историческою необходимостью, и не должна ли она отчасти входить и въ разсчеты самихъ строителей единства германскаго? Прежде всего представляется труднымъ, почти невозможнымъ, чтобы германскія племена и политическіе, хотя и не крупные, организмы могли вполн добровольно, по хладнокровному разсужденію, произвести надъ собою нкоторый родъ самоубійства, совершить безпримрное въ исторіи самопожертвованіе. Для такого самоубійства необходимо особенное возбужденное состояніе народнаго духа, для такого самопожертвованія необходимъ лирическій моментъ въ исторіи, всенародный великодушный порывъ. Такія явленія не совершаются тихо, немыслимы въ мирное, спокойное время. Напротивъ, если и настаетъ имъ историческая пора явиться, то эти движенія народнаго духа воздвигаютъ политическіе вихри и бури. Они воздвигли войну 1866 года, они воздвигнутъ и еще войну. Призракъ войны носится надъ Германскимъ міромъ, ею ветъ въ воздух средней Европы. Та внутренняя борьба, которая теперь происходитъ въ Германіи, не можетъ замкнуться въ предлахъ какого нибудь парламента, съ ней не справиться бюрократической дятельности, ей нуженъ вншній исходъ. Если неизбжность войны можно вывести, a priori, изъ отвлеченныхъ соображеній, то и историческій опытъ учитъ насъ, что вс политическія превращенія Германіи происходили съ помощью войнъ и революцій. Военная гроза, промчавшаяся по Европ въ лиц Наполеона I, снесла съ лица Германіи нсколько сотъ мелкихъ независимыхъ государствъ и государей, въ вид медіатизаціи, и дала ей совершенно новый видъ,— и такое преображеніе, съ которымъ Германія примирилась безъ большой боли, едвали бы могло совершиться по собственной охот и благоразумію упраздненныхъ правительствъ.
Война должна, казалось бы, входить и въ разсчеты самой Пруссіи, именно какъ средство ускорить и упрочить строеніе Германской имперіи, облегчить народамъ и правительствамъ необходимыя для единства жертвы. Война съ вншнимъ врагомъ необходима уже для того, чтобы предотвратить войну внутреннюю, или, врне, чтобы дать, какъ мы сказали, вншній исходъ горючимъ элементамъ, накопляемымъ внутреннею борьбой. Т же самыя интриги Франціи могутъ быть обращены Бисмаркомъ въ свою пользу, могутъ послужить длу объединенія. Теперь Франція является естественнымъ заступникомъ, мечомъ безсильныхъ и недовольныхъ, въ ихъ вражд къ Пруссіи. У Франціи ищетъ заступничества и Ганноверъ, или ганноверская династическая партія, на Францію ищетъ опереться Австрія, къ Франціи же обращаютъ свои взоры, хотя и робко, южно-германскіе государи, во Франціи думаетъ найдти себ защиту и Данія, угнетенная Пруссіей: недавняя поздка представителей французскаго общественнаго мннія въ Данію, торжественныя заявленія сочувствія къ францусской націи и ея вождю, вызванныя этимъ посщеніемъ, какъ со стороны датскаго народа, такъ и со стороны правительства, — все это, несмотря на миролюбивыя увренія Наполеона, длаетъ положеніе Пруссіи слишкомъ неловкимъ, неудобнымъ, невыносимымъ,— такимъ, однимъ словомъ, которое долго продолжаться не можетъ. Между тмъ,— въ этомъ нельзя сомнваться,— наступательyое движеніе Франціи вызоветъ такой взрывъ народнаго чувства въ Германіи, опасность вншняго врага съ такою силою явитъ необходимость сплотиться крпкою массой подъ знаменемъ Пруссіи, что объединеніе Германіи можетъ совершиться de facto само собою, и связи германскихъ династій съ подданными порвутся безъ большихъ околичностей. Новое, юное германское единство еще не испробовало себя, ему нужно доказать свою внутреннюю состоятельность, faire ses preuves, какъ говорятъ Французы, обкуриться порохомъ, закалиться въ огн. И этотъ опытъ, прибавимъ мы, нуженъ именно теперь, пока идея единства еще свжа и держитъ подъ своимъ обаяніемъ германскіе народы. Чмъ дольше продолжится миръ, чмъ досуже будетъ Нмцамъ подвергать идею единства аналитической поврк, тмъ упорне станетъ парламентская борьба, тмъ сильне будетъ духовный разладъ, раздумье, нмецкая рефлексія, тмъ слабе станетъ напряженная теперь энергія и трудне объединеніе Германіи. Конечно, война — дло обоюдуострое, ея исходъ никогда не можетъ быть предвиднъ, но ни частная, ни историческая жизнь народовъ не совершается по математическому разсчету.
Движеніе къ единству въ Германіи неминуемо вызываетъ войну и совершится только войною. Война неминуема.