Цимбелин, Шекспир Вильям, Год: 1609

Драматургия
Время на прочтение: 87 минут(ы)
Скачать в PDF

ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ
ШЕКСПИРА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
Н. КЕТЧЕРА.

По, найденному Пэнъ Колльеромъ, старому экземпляру in folio 1632 года.

ЧАСТЬ 8.

КОРОЛЬ ЛИРЪ.
МНОГО ШУМУ ПО ПУСТОМУ.
ЦИМБЕЛИНЪ.
КАКЪ ВАМЪ УГОДНО.

Изданіе И. Солдатенкова

ЦНА КАЖДОЙ ЧАСТИ 1 P. СЕР.

МОСКВА.
Типографія Грачева и К, у Пречистенскихъ вор, д. Шиловой
1877.

ЦИМБЕЛИНЪ.

ДЙСТВУЮЩІЕ.

Цимбелинъ, король Британіи.
Плотенъ, сынъ королевы отъ перваго мужа.
Леонатусъ Постумусъ, мужъ Имогены.
Беларій, изгнанный вельможа, скрывающійся подъ именемъ Моргана.
Гвидерій, Арвирагъ, сыновья Цимбелина, скрывающіеся подъ именами Полидора и Кадвеля, какъ сыновья Беларія.
Филаріо, другъ Постумуса.
Іахимо, другъ Филаріо.
Французскій дворянинъ, другъ Филаріо.
Кай Луцій, вождь Римскихъ войскъ.
Римскій военачальникъ.
Два Британскіе военачальника.
Пизаніо, слуга Постумуса.
Корнеліусъ, врачь.
Два дворянина.
Два тюремщика.
Королева, жена Цимбелина.
Имогена, дочь Цимбелина отъ первой жены.
Елена, прислужница Имогены.

Вельможи, Придворныя дамы, Римскіе сенаторы, Трибуны, Духи, Предсказатель, Голландскій дворянинъ, Испанскій дворянинъ, Музыканты, Военачальники, Солдаты, Встники и другіе Служители.

Мсто дйствія: частію въ Британіи, частію въ Италіи.

ДЙСТВІЕ I.

СЦЕНА 1.

Британія. Садъ при дворц Цимбелина.

Входятъ два Дворянина.

1. дво. Здсь, кром хмураго, другого лица вы и не увидите, и наша кровь не повинуется небесамъ до такой степени, до какой доходитъ стараніе нашихъ придворныхъ казаться постоянно въ такомъ же, какъ король, настроеніи.
2. дво. Да въ чемъ же дло?
1. дво. Его дочь, и наслдница его престола, которую онъ прочилъ за единственнаго сына своей жены — вдовы, недавно сдланной имъ королевой, — отдалась бдному, но вполн достойному дворянину. Она обвнчалась съ нимъ, мужъ ея изгнанъ, а она заключена, и вотъ, вс въ притворномъ гор, но король, полагаю, огорченъ въ самомъ дл сильно.
2. дво. Одинъ только король?
1. дво. Ну, и потерявшій ее, и Королева, больше всхъ желавшая этого союза, но изъ придворныхъ, какъ они тамъ ни подлаживаютъ лицъ своихъ подъ королевское, нтъ ни одного, который внутренно не радовался бы тому, что породило это хмуренье.
2. дво. Отчего же?
1. дво. Оттого что прогулявшій принцессу дряненъ даже и для дрянной славы, а добывшій ее — разумю бднаго, сдлавшагося ея мужемъ и за то изгнаннаго,— таковъ, что, обойди и весь свтъ, подобнаго не сыщешь, что и во всякомъ подобномъ чего-нибудь да не хватитъ. Ршительно не думаю, чтобы кто нибудь еще былъ одаренъ такой прекрасной наружностью и такимъ внутреннимъ содержаніемъ.
2. дво. Вы слишкомъ ужь расхваливаете его.
1. дво. Хвалю нисколько не перехватывая за грань его достоинствъ, скорй стискиваю, чмъ развиваю ихъ какъ бы слдовало.
2. дво. А имя и происхожденіе его?
1. дво. До самого корня не могъ я докопаться. Отца его звали Сициліемъ, ходилъ онъ еще съ Кассибиланомъ на Римлянъ, но отличенъ собственно Тенанціемъ {Тенанцій былъ отецъ Цимбелина и племянникъ Кассибялана, прогнавшаго Римлянъ при первомъ ихъ вторженія въ Британію, но за тмъ побжденнаго Юліемъ Цезаремъ.}, славная и изумительно успшная служба которому доставила ему прозваніе Леонатуса, кром сына, о которомъ идетъ рчь, онъ имлъ еще двухъ, но они погибли оба съ мечемъ въ рукахъ въ войнахъ того времени, это такъ огорчило отца, тогда очень ужь стараго и страстно ихъ любившаго, что и онъ разсчитался съ жизнію, оставивъ жену беременной предметомъ нашей бесды, и она, родивъ его, умерла также. Король взялъ младенца на свое попеченіе, назвалъ его Постумусомъ Леонатусомъ, выростилъ, сдлалъ своимъ пажемъ, засадилъ за вс, соотвтствовавшія его возрасту науки, которыя онъ, по мр передаванія, поглощалъ такъ быстро, какъ мы воздухъ, и еще въ весн своей принесъ обильную жатву, жилъ при двор всми, что рдко бываетъ, превозносимый и любимый, образцомъ для юнйшихъ, для боле зрлыхъ — зеркаломъ ихъ украшавшимъ, а для пожилыхъ — малолтнымъ вожакомъ выжившей изъ лтъ старости, для владычицы же своей — изъ-за которой теперь изгнанъ — ея уже собственная цнность возвщаетъ какъ высоко чтила она его и его доблести. Ея избраніе его — лучшее объясненіе какой человкъ это.
2. дво. По одному вашему разсказу я уже уважаю его. Но скажите, пожалуйста, единственное она дитя короля?
1. дво. Единственное, было у него — если васъ интересуетъ это,— еще два сына, но оба, старшій по третьему году отъ рожденія, а другой еще въ пеленкахъ, похищены изъ ихъ дтской, и до сихъ поръ никто не знаетъ что съ ними сталось.
2. дво. А давно это было?
1. дво. Да лтъ двадцать.
2. дво. Странно, что дтей короля можно было похитить такъ ловко, что ихъ берегли такъ небрежно, а разыскивали такъ нерадиво, что не нашли даже и слдовъ!
1. дво. Какъ ни странно это, какъ ни невроятна эта небрежность, а оно такъ.
2. дво. Врю вамъ.
1. дво. Уйдемъ. Онъ, королева и принцесса идутъ сюда. (Уходятъ.)

СЦЕНА 2.

Тамъ же.

Входятъ Королева, Постумусъ и Имогена.

КОРО. Нтъ, врь мн, дочь моя, никогда не увидишь ты во мн ни малйшей къ теб враждебности, взводимой на большинство мачихъ, ты моя узница, но твоя тюремщица передастъ теб ключи, тебя замыкающіе. Что же касается васъ, Постумусъ, какъ мн только удастся успокоить раздраженнаго короля, буду непремнно вашимъ ходатаемъ, теперь же онъ такъ распаленъ еще гнвомъ, что вамъ лучше покориться его ршенію съ тмъ терпніемъ, какое внушитъ вамъ ваше благоразуміе.
ПОСТ. Удалюсь, ваше величество, сегодня же.
КОРО. Вы знаете опасность. Обойду еще весь садъ, снизойду изъ состраданія къ мукамъ любви не дозволяемой, хотя король и наказалъ никакъ не допускать вашихъ съ нею разговоровъ. (Уходитъ.)
ИМОГ. О, лицемрная снисходительность!.Какъ ловко, и раня, можетъ угождать эта мучительница!— Дражайшій супругъ мой, нсколько боюсь я, конечно, гнва отца моего, но нисколько — ни чмъ не нарушая священныхъ обязанностей,— того, что можетъ его ярость ее мною сдлать. Ты удалишься, а я останусь здсь подъ ежечасными выстрлами гнвныхъ глазъ, съ однимъ только въ жизни утшеніемъ, что есть въ мір сокровище, съ которымъ могу еще свидться.
ПОСТ. О, моя царица! владычица! любовь моя, осуши слезы, или заставишь меня дать поводъ къ подозрнію, что боле я, чмъ слдуетъ мущин, чувствителенъ. Врь, останусь изъ всхъ, когда либо клявшихся въ врности, мужей — врнйшимъ. Поселюсь въ Рим у Филаріо, стараго друга моего отца, которого знаю, впрочемъ, только по письмамъ. Туда и пиши, моя королева, и присланныя тобой слова, буду я впивать глазами, хотя бъ и чернилами изъ желчи писала ты.

Королева возвращается.

КОРО. Короче, прошу васъ. Придетъ сюда король — онъ богъ-знаетъ какъ на меня разгнвается. (Про себя) Сюда-то именно и направлю я его. Какъ бы ни провинилась я передъ нимъ — онъ всегда, чтобъ уладить со мной, покупаетъ мою провинность, платится дорого за мои же вины. (Уходитъ.)
ПОСТ. Прощайся мы такъ долго, какъ долго остается намъ жить — увеличили бъ только тягость разлуки. Прощай.
ИМОГ. О нтъ, погоди еще немного. Узжай ты только для прогулки, и тогда такое прощанье было бы слишкомъ коротко. Посмотри, милый мой, этотъ бриліантъ принадлежалъ моей матери, возьми его, мое сердце, и носи, пока не возмешь другой жены, когда умретъ Имогена.
ПОСТ. Какъ! какъ! другой?— О даруйте мн, всеблагіе боги, только ту, которую имю, и замкните мои объятія для другой цпями смерти! (Надвая кольцо на свой палецъ.) Оставайся, оставайся ты здсь, пока будетъ тутъ чувство. А ты, моя милйшая, моя прекраснйшая — какъ при обмн моего бднаго я на тебя, къ безконечному твоему ущербу, такъ и въ бездлицахъ я постоянно у тебя выигрываю,— носи это въ мою память, это узы любви, (Надвая браслетъ на ея руку) налагаю ихъ на прекраснйшую изъ узницъ.
ИМОГ. О, боги! когда же мы опять увидимся?

Входятъ Цимбелинъ и Придворные.

ПОСТ. Увы, король!
ЦИМБ. Прочь, подлйшее созданье! прочь съ глазъ моихъ! Будешь еще и за симъ наказомъ тяготить дворъ нашъ своей гнусностью — умрешь. Убирайся! ядъ ты для моей крови.
ПОСТ. Да хранятъ васъ боги, и да благословятъ добрыхъ при двор остающихся! Удаляюсь. (Уходитъ.)
ИМОГ. Никакая мука смерти не можетъ быть ужасне этой.
ЦИМБ. Презрнная, теб слдовало бы возвращать мн юность, а ты валишь на меня годы старости.
ИМОГ. Прошу васъ, государь, не мучьте себя вашимъ негодованіемъ, безчувственна я къ вашему гнву, чувство сильнйшее подавляетъ вс опасенія, вс страхи.
ЦИМБ. Забыла приличіе, покорность?
ИМОГ. Безъ надежды, въ отчаяніи — забыла и приличіе.
ЦИМБ. Тогда какъ имла возможность выдти за единственнаго сына нашей королевы!
ИМОГ. О, благословляю судьбу что за него не вышла! Я избрала орла, и избавилась отъ коршуна.
ЦИМБ. Взяла нищаго, чтобъ сдлать престолъ мой сдалищемъ подлости.
ИМОГ. Нтъ, придала ему скорй большій еще блескъ.
ЦИМБ. О гнусная!
ИМОГ. Государь, вы сами виноваты, что полюбила я Постумуса. Вы воспитывали его, какъ товарища моего дтства, и онъ сдлался мужемъ, достойнымъ любви любой женщины, онъ почти вдвое дороже того, что далъ за меня.
ЦИМБ. Какъ! съ ума ты сошла?
ИМОГ. Почти, государь, да возвратитъ мн умъ мой небо!— Желала бы, чтобъ была дочерью волопаса, а мой Леонатусъ сыномъ пастуха, сосда нашего.

Входитъ Королева.

ЦИМБ. Безумная!— Они опять были вмст, не исполнила ты нашего наказа. Возьми, запри ее.
КОРО. Прошу, успокойся.— Молчи, милая дочь, молчи!— Оставьте меня съ нею, добрый государь, и постарайтесь, на сколько научитъ васъ ваша мудрость, хоть нсколько развлечься.
ЦИМБ. Нтъ, пусть изсушаетъ она себ тоской каждый день по капл крови, и умретъ, состарвшись, отъ этого безумія. (Уходите.)

Входите Пизаніо.

КОРО. Стыдись!— Уступи. Вотъ твой служитель.— Ну что? что ты скажешь?
ПИЗА. Принцъ, сынъ вашъ, напалъ на моего господина.
КОРО. А! Никакой однакожь бды, надюсь, не случилось?
ПИЗА. Не обошлось бы безъ нея, еслибъ мой господинъ не дрался, а игралъ скорй, насколько не поддаваясь гнву, случившіеся тутъ господа розняли ихъ.
КОРО. Какъ я этому рада.
ИМОГ. Вашъ сынъ другъ моего отца, беретъ его сторону.— Напасть на изгнанника!— О храбрый витязь!— Хотла бы, чтобъ они оба были въ Африк и я подл нихъ съ иглой, чтобъ колоть отступающаго.— Зачмъ оставилъ ты господина твоего?
ПИЗА. По его приказанію. Онъ не хотлъ, чтобъ я провожалъ его до гавани, и далъ мн вотъ это наставленіе какъ мн служить вамъ, если моя служба будетъ вамъ угодна.
КОРО. Онъ былъ врнымъ вашимъ служителемъ, поручусь что такимъ и останется.
ПИЗА. Благодарю ваше величество.
КОРО. Пойдемъ, погуляемъ немного.
ИМОГ. Поговорю съ тобой черезъ полчаса. До этого ты успешь еще посмотрть какъ супругъ мой отправится, теперь оставь меня. (Уходятъ.)

СЦЕНА 3.

Площадь.

Входятъ Клотенъ и двое Придворныхъ.

1. при. Я, принцъ, посовтовалъ бы вамъ перемнить сорочку, отъ жестокой схватки вы дымитесь, какъ жертва. Вдь воздухъ откуда выходитъ, туда и входитъ, а всякій вншній не такъ благодатенъ, какъ отдляемый вами.
КЛОТ. Будь она въ крови — слдовало бы перемнить ее.— Поранилъ я его?
2. при. (Про себя). Нисколько, такъ же, какъ и его терпніе.
1. при. Поранили? да сквозной его тло костякъ, если не поранили, прозжая оно для меча дорога, если не поранено.
2. при. (Про себя). Мечъ его былъ по уши въ долгу — пробирался въ городъ задами.
КЛОТ. Негодяй не могъ устоять противъ меня.
2. при. (Про себя). Никакъ, все давалъ тягу впередъ, прямо на тебя.
1. при. Устоять противъ васъ! Земель у васъ и собственныхъ достаточно, а онъ увеличилъ еще ваше достояніе — уступилъ вамъ, отступивъ, еще нсколько землицы.
2. при. (Про себя). Столько же вершковъ, сколько у тебя океановъ.— Болваны!
КЛОТ. Желалъ бы, чтобъ они не рознимали насъ.
2. при. (Про себя). Да и я, пока ты не измрилъ собою какъ велика твоя глупость на земл.
КЛОТ. И какъ это могла она влюбиться въ этого шута, и отказать мн!
2. при. (Про себя). Если безошибочный выборъ грхъ — осуждена она на вки.
1. при. Я, принцъ, всегда говорилъ вамъ, что ея умъ ни сколько не въ ладу съ красотой, наружность красива, но большаго отраженія ума не видалъ я.
2. при. (Про себя). Не свтитъ она на глупцевъ, боясь что отраженіе повредитъ ей.
КЛОТ. Идемъ въ мою комнату. А хотлось мн, чтобъ это чмъ нибудь бдовымъ кончилось!
2. при. (Про себя). А мн нисколько,— разв паденіемъ осла, такъ это бда не большая еще.
КЛОТ. Идете съ нами?
2. при. Явлюсь вслдъ за вашимъ высочествомъ.
КЛОТ. Нтъ, идемъ вс вмст.
2. при. Извольте, принцъ. (Уходятъ.)

СЦЕНА 4.

Комната во дворца Цимбелина.

Входятъ Имогена и Пизаніо.

ИМОГ. Хотла бы, чтобъ ты приросъ къ берегу пристани, и опрашивалъ каждый парусъ, напишетъ онъ, а я не получу — вдь это будетъ то же, что потеря помилованія. Что было послднимъ его словомъ?
ПИЗА. Царица, царица моя!
ИМОГ. Махалъ за тмъ платкомъ?
ПИЗА. И цловалъ его.
ИМОГ. Безчувственная ткань, счастливе ты меня!.— И это все?
ПИЗА. Нтъ, до тхъ поръ пока онъ могъ давать моему глазу или уху возможность отличать его отъ другихъ, онъ все стоялъ на палуб, все махалъ то перчаткой, то шляпой, то платкомъ, выражая, въ порывахъ душевнаго волненья, чмъ только могъ, какъ медлительно отплывала отсюда душа его, и какъ быстро — корабль.
ИМОГ. Пока онъ не сдлался такъ же малъ, какъ ворона, или даже и меньше ее, теб не слдовало выпускать его изъ виду.
ПИЗА. Такъ я и сдлалъ.
ИМОГ. Я надорвала, порвала бы вс нервы глазъ, смотря на него до тхъ поръ, пока умаляющее разстояніе не обратило бы его въ остріе иголки, слдила бы за нимъ до тхъ поръ, пока и комарья его малость не растаетъ въ воздухъ, и за тмъ отвела бы глаза, и заплакала.— Ахъ, когда же, добрый Пизаніо, когда же услышимъ мы о немъ?
ПИЗА. Будьте уврены, онъ первымъ же удобнымъ для этого случаемъ воспользуется.
ИМОГ. Я и не простилась съ нимъ, мн такъ еще много хорошаго оставалось сказать ему, прежде чмъ я могла передать ему какъ буду о немъ думать: что въ такіе часы и что въ другіе, прежде чмъ могла заставить его поклясться, что красавицы Италіи не повредятъ моему счастію и его чести, прежде чмъ потребовала, чтобы въ шесть часовъ утра, въ полдень и въ полночь онъ встрчался со мной молитвами, потому что въ эти часы буду хлопотать о немъ на неб, прежде чмъ успла дать ему, вставленный между двухъ обаятельныхъ словъ, прощальный поцлуй — явился мой отецъ, и побилъ, какъ жестокое дыханіе свера, вс наши распукольки.

Входитъ Придворная.

ПРИД. Королева проситъ ваше высочество къ себ.
ИМОГ. Исполни же все, что наказывала.— Иду.
ПИЗА. Будетъ все исполнено. (Уходятъ.)

СЦЕНА 5.

Римъ. Комната въ домъ Филаріо.

Входятъ Филаріо, Іахимо и Французъ 1).

1) Въ прежнихъ изданіяхъ входятъ еще Голландецъ и Испанецъ, ничего не говорящіе.
ІАХИ. Поврьте мн, я видлъ его въ Британіи, онъ росъ уже въ то время извстностью, и вс были уврены, что окажется вполн достойнымъ того почета, который пріобрлъ въ послдствіи, но и тогда я могъ смотрть на него безъ удивленія, хотя бы съ боку и вислъ каталогъ его доблестей, и разбиралъ я его по статьямъ.
ФИЛА. Вы говорите о времени, когда онъ не обладалъ еще такими, какъ теперь, совершенствами, и наружными и внутренними.
ФРАН. Я видлъ его во Франціи, было и у насъ не мало способныхъ смотрть на солнце такъ же, какъ онъ, прямо.
ІАХИ. Женитьба на дочери короля своего, въ слдствіе которой онъ оцнивается скорй по ея, чмъ по своимъ достоинствамъ, увренъ, главная причина всхъ этихъ, страшно преувеличенныхъ восхваленій.
ФРАН. А за тмъ и его изгнаніе.
ІАХИ. Да, и оплакивающіе, по сочувствію къ горю принцессы, жалостное это разлученіе, привыкли превозносить его безмрно, хоть и для одной только поддержки ея благоразумія, которое не выдержало бы и самого легкаго обстрливанія, еслибъ избранный ею нищій обладалъ меньшими достоинствами {Въ прежнихъ изданіяхъ: Ay, and the approbation of those, that weep this lamentable divorse under her colours, are wonderfully to extend him… for taking a beggar without less quality… По Колльеру: Ay, and the approbation! of those, that weep this lamentable divorse and her doloun, are wont wonderfully to extend him… for taking a beggar without more quality…}. По какому же, однакожь, случаю поселился онъ у васъ? Какъ познакомились вы?
ФИЛА. Отецъ его былъ моимъ товарищемъ по оружію, и не разъ былъ я ему обязанъ не меньшимъ жизни.

Входитъ Постумусъ.

Но вотъ, онъ идетъ сюда. Примите его, какъ слдуетъ, людямъ такъ какъ вы образованнымъ, принять иностранца, такъ какъ онъ достойнаго.— Прошу васъ всхъ познакомиться покороче съ этимъ господиномъ, котораго рекомендую вамъ, какъ благороднаго моего друга, а какъ онъ этого заслуживаетъ, послдствіе убдитъ васъ лучше, чмъ мое при немъ расхваливаніе его.
ФРАН. Мы кажется были съ вами знакомы въ Орлеан.
ПОСТ. Съ тхъ поръ я должникъ вашъ за вашу любезность, и сколько бы ни платилъ, все буду въ долгу у васъ.
ФРАН. Вы преувеличиваете ничтожную мою услугу. Мн было такъ пріятно помирить васъ съ моимъ соотечественникомъ, было бы крайне прискорбно, еслибъ вы сошлись съ той убійственной цлью, къ которой стремились оба, и по такому пустому, ничтожному поводу.
ПОСТ. Извините, я былъ тогда очень еще молодымъ путешественникомъ, боле склоннымъ нисколько не соображаться съ тмъ, что слышу, чмъ руководствоваться въ каждомъ своемъ дйствіи опытностью другихъ, но и теперь, сдлавшись разсудительнй — если только смю сказать, что сдлался,— я думаю, что поводъ былъ не совсмъ ничтоженъ.
ФРАН. Все таки не таковъ, чтобъ прибгать къ ршенію оружіемъ, и двумъ еще такимъ, которые, каждый уложилъ бы, безъ всякаго сомннія, другаго, или пали бъ оба вмст.
ІАХИ. А можно, не нарушая приличія, спроситъ въ чемъ было дло?
ФРАН. Весьма, полагаю, можно. Размолвка была публичная, безспорно позволителенъ, стало, и разсказъ о ней. Она очень похожа на вчерашній нашъ споръ, въ которомъ каждый изъ насъ превозносилъ красавицъ своей родины, господинъ этотъ утверждалъ, и притомъ съ готовностью на кровавое доказательство, что его владычица прелестне, добродтельне, умне, цломудреннй, постояннй и непреодолимй и самой лучшей изъ Француженокъ.
ІАХИ. Этой красавицы нтъ уже въ живыхъ, или мнніе этого господина пообносилось уже.
ПОСТ. Она и досел сохраняетъ свою добродтель, а я мое о ней мнніе.
ІАХИ. Но вы, конечно, не поставите ее точно такъ же выше и нашихъ Италіанокъ?
ПОСТ. Вызванный на это такъ же, какъ былъ во Франціи, я ничего не сбавилъ бы, хотя и объявляю себя не любовникомъ, а поклонникомъ ея.
ІАХИ. Такъ же прекрасна и такъ же доблестна — нчто въ род неизбжнаго сопоставленія,— слишкомъ прекрасно и доблестно для всякой Британки. Еслибъ она и была превосходне другихъ мн извстныхъ, такъ же, какъ вотъ этотъ вашъ брилліантъ превосходне всхъ мною виднныхъ, то изъ этого слдуетъ только, что она превосходне многихъ, лучшаго же изъ всхъ существующихъ брилліантовъ я не видалъ такъ же, какъ и вы лучшей изъ женщинъ.
ПОСТ. Я превозносилъ ее по моей оцнк, по той же хвалю и этотъ камень.
ІАХИ. А какъ высоко цните вы его?
ПОСТ. Выше всего, чмъ міръ радуется.
ІАХИ. Стало, несравненная ваша владычица или умерла, или сдлалась дешевле бездлушки.
ПОСТ. Ошибаетесь, одна можетъ быть продана или подарена достаточно богатому для покупки, или достойному такого подарка, другая же никакъ не предметъ продажи, а даръ только боговъ.
ІАХИ. Которымъ боги и надлили васъ?
ПОСТ. Который, при ихъ помощи, и удержу за собой.
ІАХИ. Она можетъ быть вашей и по названью только, вы знаете, залетныя птицы садятся и на сосдніе пруды. И вашъ перстень можетъ быть украденъ, такимъ образомъ изъ двухъ безцнныхъ вашихъ сокровищъ одно слабо, а другое неврно, ловкій воръ, или искусившійся въ своемъ дл волокита могутъ лишить васъ и перваго и втораго.
ПОСТ. Нтъ въ вашей Италіи на столько искусившагося волокиты чтобъ восторжествовать надъ честью моей владычицы, если въ отношеніи къ сохраненію или къ потер чести назвали вы ее слабой. На счетъ же воровъ, я нисколько не сомнваюсь, что у васъ ихъ множество, и все таки не боюся за мой перстень.
ФИЛА. Кончите это, господа.
ПОСТ. Съ большимъ удовольствіемъ. Достойный синьоръ этотъ, я очень благодаренъ ему, не считаетъ меня незнакомцемъ, мы съ разу сблизились.
ІАХИ. Въ пять такихъ разговоровъ я подобрался бы къ прекрасной вашей владычиц, заставилъ бы ее отступить и сдаться, имй я только доступъ и случай.
ПОСТ. Нтъ, нтъ.
ІАХИ. Готовъ, въ подтвержденіе этого, держать половину моего достоянія противъ вашего перстня, хотя она, по моему мннію, нсколько и превышаетъ его цнность. Держу впрочемъ этотъ закладъ скорй противъ вашей увренности, чмъ противъ ея чести, и чтобы не дать вамъ повода оскорбиться, вызываюсь на эту попытку съ любой женщиной въ мір.
ПОСТ. Ваша черезъ-чуръ смлая самонадянность заставитъ васъ жестоко ошибиться, увренъ что добьетесь вполн вашей попыткой заслуживаемаго.
ІАХИ. Чего же это?
ПОСТ. Оттолкновенія, но ваша, какъ вы называете, попытка заслуживаетъ еще большаго — наказанія.
ФИЛА. Будетъ, господа, объ этомъ, споръ этотъ возникъ такъ внзапно, пусть и умретъ какъ родился, прошу, познакомтесь прежде получше.
ІАХИ. Въ доказательство врности сказаннаго, я былъ бы готовъ держать и все мое, и моего сосда достояніе.
ПОСТ. Какую же даму избрали бы вы для испытанія?
ІАХИ. Да хоть вашу, по вашему такъ непреодолимо врную. Держу десять тысячъ дукатовъ противъ вашего перстня, что — доставите мн только доступъ ко двору, при которомъ живетъ она — посл втораго же свиданія съ ней, я привезу вамъ оттуда ея честь, которую считаете такъ огражденной.
ПОСТ. Противъ вашего золота я готовъ держать золото же, но перстень дорогъ для меня, какъ мой палецъ — часть онъ его.
ІАХИ. Вы боитесь {Въ прежнихъ изданіяхъ: You are afriend… По Коньеру: You are afeard…}, и весьма благоразумно. Платите и по милліону за каждую драхму женскаго тла — не охраните его и тмъ отъ порчи. Вижу по этой боязни, есть въ васъ доля сомннія.
ПОСТ. Все это манера только говорить, настоящій же вашъ образъ мыслей, надюсь, далеко лучше.
ІАХИ. Я господинъ своего слова, готовъ, клянусь, что сказалъ и исполнить.
ПОСТ. Готовы?— Довряю вамъ мой брилліантъ до вашего возвращенія. Заключимъ формальный договоръ. Добродтель моей владычицы превыше чудовищности вашего гнуснаго мннія, вызываю васъ на этотъ закладъ. Вотъ мой перстень.
ФИЛА. Не допущу я такого заклада.
ІАХИ. Да онъ, клянусь богами, состоялся ужь.— Не представлю я вамъ достаточнаго свидтельства, что насладился драгоцннйшей тлсной частью вашей владычицы — мои десять тысячь дукатовъ ваши, точно также и вашъ брилліантъ, возвращусь, оставивъ ее такъ врной, какъ вы надетесь — она, вашъ брилліантъ, и этотъ вашъ брилліантъ, и мое золото ваши, но вы должны снабдить меня такой рекомендаціей, которая дала бы мн свободный къ ней доступъ.
ПОСТ. Согласенъ, условимся же окончательно. Вы отвтите мн вотъ чмъ: оправдаете вы ваше хвастовство {Въ прежнихъ изданіяхъ: If you make your voyage upon her… По Колльеру: If yon make good your vauntage upon her…}, и дадите мн ясно уразумть что преодолли — я не врагъ вамъ боле, не стоитъ она нашей ссоры, но останется она несоблазненной, не докажете вы противнаго,— за дурное ваше мнніе и за покушеніе на ея цломудріе вы отвтите мн мечемъ вашимъ.
ІАХИ. Руку, идетъ. Скрпимъ все это законнымъ образомъ, и я отправлюсь въ Британію тотчасъ же, чтобы договоръ не простудился и не издохъ. Иду за моимъ золотомъ и за письменнымъ изложеніемъ условій заклада.
ПОСТ. Прекрасно. (Уходитъ съ Іакимо.)
ФРАН. Какъ вы думаете, состоится онъ?
ФИЛА. Синьоръ Іахимо не отступится. Пойдемъ за ними. (Уходятъ.)

СЦЕНА 6.

Британія. Комната во дворц Цимбелина.

Входятъ Королева, Придворныя дамы и Корнелій.

КОРО. Нарвите мн этихъ цвтовъ, пока ночная роса на земл еще, проворнй. У кого списокъ ихъ?
1. дам. У меня.
КОРО. Ступайте же скорй. (Придворныя дамы уходятъ.) Ну, докторъ, принесъ ты т зелья?
КОРН. Принесъ въ угоду вашему величеству, (Подавая ей небольшой ящичекъ) вотъ они, смю только, безъ всякой мысли оскорбить вашу милость — совсть заставляетъ — спросить для чего потребовали вы у меня эти страшно ядовитыя снадобья, порождающія томительнйшую смерть, медленную, но врную?
КОРО. Удивляюсь, докторъ, такому съ твоей стороны вопросу, не была я разв такъ долго твоей ученицей? Не научилъ ты меня какъ добывать благовонія, перегонять, готовить въ прокъ? да такъ, что даже и самъ великій король нашъ часто выпрашивалъ у меня моихъ издлій? Достигнувъ этого, почему же, если ты только не предполагаешь во мн чего-то сатанинскаго, не пополнить мн моихъ свдній и другими опытами? Я хочу испытать эти твои снадобья — не надъ людьми, разумется, а надъ созданіями, которыя не считаемъ достойными даже и петли,— чтобы узнать ихъ силу и чмъ можно противодйствовать имъ, чтобъ дойдти такимъ образомъ до познанія свойствъ и дйствій каждого.
КОРН. Эти опыты ожесточатъ только сердце вашего величества, кром того, созерцаніе ихъ дйствій и противно и вредно.
КОРО. О, не безпокойся.—

Входитъ Пизаніо.

(Про себя) А, вотъ и льстивый бездльникъ, начну съ него, онъ преданъ своему господину и враждебенъ моему сыну.— (Громко) Ну что, Пизаніо?— Докторъ, пока боле ты мн не нуженъ, можешь идти куда хочешь.
КОРН. (Про себя). Не врю я теб, королева, но бдъ ты не надлаешь.
КОРО. (Пизаніо). Послушай. (Отводитъ его въ сторону.)
КОРН. Не люблю я ее. Она думаетъ, что у нея неизвстные еще медленно умерщвляющіе яды. Нравъ ея я знаю, и никому такъ злобному не доврю снадобьевъ такого проклятаго свойства. Т, что у нея оглушаютъ, притупляютъ чувства только на время, она, можетъ быть, и попробуетъ ихъ сначала надъ кошками и собаками, а за тмъ пойдетъ и дальше, но какой бы видъ смерти ни породили они, бды отъ этого не будетъ — они окуютъ чувства только для того, чтобъ ожили еще бодрйшими. Надуетъ ее лживое ихъ дйствіе, и чмъ лживе буду я съ ней въ этомъ отношеніи, тмъ буду я праве.
КОРО. Понадобишься, докторъ, я пришлю за тобой.
КОРН. Нижайше кланяюсь. (Уходить.)
КОРО. Все плачетъ, говоришь ты? Неужели ты думаешь, что время не охладитъ и не дастъ благоразумію дороги туда, гд царитъ теперь безуміе? Работай, скажешь что она любитъ моего сына — скажу теб тутъ же: возвеличенъ ты такъ же какъ господинъ твой, даже больше, потому что его счастіе лежитъ безъ языка, имя его при послднемъ издыханіи, возвратиться онъ не можетъ, не можетъ и оставаться тамъ, гд находится, перемнить мсто — перемнить одно горе на другое, для него и каждый наступающій день наступаетъ только для уничтоженія работы предшествовавшаго. Чего надяться теб, полагаясь на склоняющееся къ паденію, на невозстановимое, не имющее друзей (Роняетъ ящичекъ, Пизаніо поднимаетъ его и подаетъ ей) даже и для поддержки только?— Ты не знаешь что поднялъ — возьми это за трудъ твой. Это составленное мной снадобье, пять разъ спасавшее короля отъ смерти. Не знаю ничего боле крпительнаго,— возьми же, прошу, пусть это будетъ задаткомъ тхъ наградъ, которыя готовлю теб. Объясни своей госпож, но какъ бы отъ себя, настоящее ея положеніе. Сообрази какое счастіе теб выпадаетъ, не забывай, что ты сохранишь милость своей госпожи я пріобртешь еще расположеніе моего сына. Я склоню короля на всякое, какое только пожелаешь повышеніе, и я сама, побуждающая тебя къ этой услуг, боле всхъ обязана вознаградить тебя богатйшимъ образомъ.— Позови дамъ моихъ.— Подумай о томъ что я сказала. (Пизаніо уходитъ.) — Хитрый, преданный негодяй, несовратимый старатель своего господина, постоянное ей напоминовеніе оставаться врной своему повелителю.— Я дала ему то, что — прими онъ только — лишитъ ее окончательно встощиковъ возлюбленнаго, что попробуетъ за тмъ, если не уступитъ, и сама.

Пизаніо возвращается съ Дамами.

Такъ, такъ будетъ прекрасно.— Несите фіалки, первинки и буквицу въ кабинетъ мой,— Прощай, Пизаніо. Подумай о томъ, что говорила теб. (Уходитъ со Дамами.)
ПИЗА. Подумаю, измню господину своему — задушу себя, вотъ все, что я для тебя сдлаю. (Уходитъ.)

СЦЕНА 7.

Другая комната тамъ же.

Водитъ Имогена.

ИМОГ. Отецъ жестокъ, а мачиха лукава, и глупый еще искатель руки замужней женщины, мужъ которой въ изгнаньи — О этотъ мужъ! внецъ онъ моего горя и безпрестанныхъ изъ-за него мученій! Еслибъ и меня украли, какъ братьевъ, я была бы счастлива! какъ жалки помыслы величія, и какъ блаженны т, какъ бы низко они ни стояли, чьи смиренныя желанія увнчиваются упрочивающимъ счастіе довольствомъ.— Это кто еще? Несносно!

Входятъ Пизаніо и Іахимо.

ПИЗА. Принцесса, къ вамъ благородный, изъ Рима, господинъ съ письмомъ отъ вашего супруга.
ІАХИ. Вы блднете, принцесса? Доблестный Леонатусъ здоровъ, и шлетъ нжнйшій привтъ вашему высочеству. (Подаетъ ей письмо.)
ИМОГ. Благодарю, благородный господинъ. Отъ души привтствую васъ.
ІАХИ. (Про себя). Все, что выступаетъ въ ней наружу, чудо совершенства, одарена она такой же дивной душой — единственна она, какъ птица Аравіи {Фениксъ.}, и проигралъ я закладъ. Будь же, смлость, другомъ мн, вооружи меня, отвага, отъ головы до ногъ, или придется, подобно Парянамъ, биться, обратившись въ бгство, бжать, пожалуй, и просто.
ИМОГ. (Читаетъ). ‘Онъ одинъ изъ благороднйшихъ, крпко привязавшій меня къ себ добротой своей. Прими же его соотвтственно, какъ дорожишь твоимъ врнымъ Леонатусомъ’.— Читаю громко только это, остальное жь глубоко согрваетъ мое сердце и принимается имъ съ благодарностью.— Я такъ рада вамъ, достойный господинъ, какъ только могу выразить словами, и какъ увидите по всему, что могу для васъ сдлать.
ІАХИ. Благодарю, прекраснйшая принцесса.— Что же это однакожъ! обезумли что ли люди? Не дала имъ разв природа глазъ, чтобъ видть перегибающійся этотъ сводъ, великолпный этотъ куполъ надъ землей и моремъ, чтобъ различать огнистыя свтила на немъ, безчисленные камни на каменистомъ прибрежіи {Въ прежнихъ изданіяхъ: То see this vaulted arch and the rieh crop Of ses and land… Upon the numler’d beach… По Колльеру: То ‘see this vaulted arch and the rieh cope O’er sea and land… Upon th’ unnumber’d beach…}, не можемъ мы и при помощи такихъ драгоцнныхъ очковъ отличать прекрасное отъ дурнаго?
ИМОГ. Что приводитъ васъ въ это изумленіе?
ІАХИ. Не глаза тутъ виноваты, потому что и обезьяны и мартышки изъ двухъ самокъ съ одной повизжатъ, другую оттолкнутъ гримасами, и не сужденье, потому что и идіотъ, въ случа такого счастія, будетъ благоразумно сдержанъ, и не голодъ, потому что грязь, противупоставленная такому чистому превосходству, побудитъ и тощій желудокъ скорй къ тошнот, чмъ ко вкушенію.
ИМОГ. Да въ чемъ, скажите, дло?
ІОХИ. Пресыщенная только воля — это насытившееся, но несытое желаніе, эта кадь полная и текущая, — сожравъ ягненка, бросается и на требуху.
ИМОГ. Что такъ разстроиваетъ васъ? Здоровы ли вы?
ІАХИ. Благодарю, принцесса, здоровъ.— (Пизаніо) Прошу, любезный, скажи моему человку, чтобы онъ ждалъ меня тамъ, гд я его оставилъ, онъ никого здсь не знаетъ, и безтолковъ немного.
ПИЗА. Ни такъ хотлъ идти къ нему съ привтомъ.

(Уходитъ.)

ИМОГ. Хорошо ли по прежнему моему мужу? Какъ его, скажите, здоровье?
ІАХИ. Прекрасно.
ИМОГ. Расположенъ къ веселью? Надюсь, расположенъ.
ІАХИ. Онъ удивительно веселъ, изъ иностранцевъ нтъ у насъ никого веселй и проказливй его, прозванъ даже Британскимъ кутилой.
ИМОГ. Здсь онъ былъ наклоннй къ грусти, и часто, самъ не зная изъ чего.
ІАХИ. Я никогда не видалъ его печальнымъ. Есть у него тамъ другъ, Французъ одинъ, удивительнйшій monsieur, сильно, кажется, влюбленный въ оставленную имъ на родин Галльскую двушку, онъ пыхтитъ глубокими вздохами, а веселый Британецъ — разумю супругъ вашъ,— помираетъ себ со смху, восклицая: о, можно ли не лопнуть отъ смха, какъ вздумаешь, что человкъ, знающій по книгамъ, по слухамъ, или по собственному опыту, что такое женщина и чмъ она не можетъ не быть, можетъ, на свобод, тосковать о врномъ рабств?
ИМОГ. И это говорилъ мой мужъ?
ІАХИ. Со слезами на глазахъ отъ смха. Забавно, право, быть при этомъ, и слушать какъ онъ потшается надъ Французомъ, но, видитъ небо, есть люди, заслуживающіе большаго осужденія.
ИМОГ. Не онъ, надюсь.
ІАХИ. Не онъ, но за щедрость къ нему неба можно бъ было быть и поблагодарнй. Велика она въ немъ, но въ васъ — которую считаю превыше всхъ даровъ — вынужденный удивляться, долженъ и жалть.
ИМОГ. О чемъ же, добрый господинъ?
ІАХИ. О двухъ существахъ, и отъ души.
ИМОГ. И я одно изъ нихъ? Вы глядите на меня, какое же, вызывающее вашу жалость, крушеніе замчаете вы во мн?
ІАХИ. О, гнусно! Скрыться отъ лучезарнаго солнца, и утшаться въ тюрьм тусклымъ огаркомъ!
ИМОГ. Прошу васъ отвчать на мои вопросы откровеннй. Почему жалете вы меня?
ІАХИ. Потому что другія, хотлъ я сказать, пользуются вашимъ — Но кара за то дло боговъ, не мое — разсказывать это.
ИМОГ. Видно, вы что-то обо мн, или что-то меня касающееся знаете, прошу — такъ-какъ подозрніе дурного часто мучительнй извстности что оно есть, потому что извстность или убждаетъ что нтъ средствъ поправить, или, добытая во время, даетъ ихъ, — откройте мн что васъ и нудитъ и останавливаетъ.
ІАХИ. Владй я этими щеками, чтобъ впиваться въ нихъ моими устами, этой рукой, прикосновеніе, каждое прикосновеніе которой вызывало бы изъ души его ощущающаго клятву въ врности, этимъ предметомъ, плнившимъ дикое блужданіе глазъ моихъ, приковавъ ихъ къ себ, и слюнявь въ тоже время — будь я тогда проклятъ — губы такъ же всмъ доступныя, какъ ступени, ведущія въ Капитолій, пожимай руки заскорузлыя отъ ежечасной лживости — отъ лживости, какъ отъ работы, перемигивайся съ глазами {Въ прежнихъ изданіяхъ: then lie peeping in an eye… По Колльеру, then bo-peeping in an eye…} мутными и тусклыми, какъ коптящій свтъ, питающійся вонючимъ саломъ — всхъ мукъ ада разомъ заслуживала бы такая гнусность!
ИМОГ. Супругъ мой забылъ, боюсь, Британію.
ІАХИ. И самого себя. Не я, изъ жажды повдать это, открываю вамъ жалкую его перемну, чары вашихъ прелестей вызвали изъ глубины нмой души всть объ этомъ на языкъ мой.
ИМОГ. Не разсказывайте мн ничего боле.
ІАХИ. Дражайшая, горе ваше переполняетъ мое сердце состраданіемъ, боленъ я имъ. Созданіе такъ прекрасное, которое на трон удвоило бы и величайшаго изъ королей, приравнять къ непотребнымъ, покупаемымъ золотомъ вашихъ же сундуковъ! платящимъ за золото {Въ прежнихъ изданіяхъ: Thal play with all infirmities for gold… По Колльеру. That рау with all infirmities for gold…} всми болзнями, какими только можетъ гнилость надлить природу — чумой, способной отравить и самый ядъ! Отомстите, или родившая васъ не была царицей, или выродились вы.
ИМОГ. Отомстить! Какъ отомстить мн? Если это и справедливо — вдь я и обоимъ ушамъ не дозволяю обманываться торопливостью, — если это и справедливо, какъ же отомщу я?
ІАХИ. Не заставилъ бы онъ меня жить, подобно жриц Діаны, промежь холодныхъ простынь, между тмъ какъ самъ гоняется за втреными прелестницами, вамъ на зло и на вашъ счетъ. Отомстите ему за это. Посвящаю вамъ себя для этого, боле признательный, чмъ этотъ отреченецъ отъ вашего ложа, не измню я вашему расположенію, буду молчаливъ и вренъ.
ИМОГ. Пизаніо!
ІАХИ. Позвольте же мн на губахъ вашихъ запечатлть обтъ этотъ.
ИМОГ. Прочь!— Презираю мои уши {Въ прежнихъ изданіяхъ: I do condemn my ears… По Колльеру: I do contemn my ears…} за то, что такъ долго слушали тебя.— Будь ты честенъ, ты разсказалъ бы мн эту сказку по доброт, а не съ этой цлью, такъ же низкой, какъ безумной. Ты позоришь человка, который такъ же чуждъ того, что ты говоришь о немъ, какъ ты — чести, и домогаешься любви женщины, которая гнушается тобой, какъ дьяволомъ.— Пизаніо!— Я передамъ королю, отцу моему, твое нападеніе на меня, найдетъ онъ такое, какъ въ Римскихъ баняхъ, при его двор нахальничанье дерзкаго иноземца, его скотское покушеніе на честь мою, приличнымъ — не дорожитъ онъ ни дворомъ своимъ, на дочерью, и нисколько не уважаетъ ее.— Пизаніо!
ІАХИ. О, счастливый, могу я воскликнуть, Леонатусъ, вра твоей супруги въ тебя такъ же заслуживаетъ твоей въ ней увренности, какъ совершеннйшая твоя добродтель ея непоколебимой вры. Живите же долго, вполн счастливые! вы, жена достойнйшаго изъ мужей, какимъ когда либо, какая нибудь страна гордилась, и возлюбленная его, какой только достойнйшій достоинъ. Простите мн, все это я говорилъ только для того, чтобъ узнать глубоко ли укоренилась ваша довренность къ нему, представлю вамъ теперь вашего супруга тмъ, что онъ есть — возстановлю его: онъ человкъ благороднйшихъ правилъ, святый чудодй, причаровывающій къ себ общества, половина сердца каждаго — его.
ИМОГ. Вы поправляете.
ІАХИ. Онъ возсдаетъ между мужей, какъ нисшедшій богъ, есть въ его наружности какое-то, возвышающее его надъ смертнымъ, достоинство. Не сердитесь, прекраснйшая принцесса, что оемлился испытать васъ лживымъ разсказомъ, испытаніе это доказало блестящимъ образомъ необыкновенный вашъ умъ въ выбор такого рдкаго мужа, который, какъ вамъ извстно, пасть не можетъ. Моя любовь къ нему заставила меня такъ васъ провять, но боги создали васъ, въ отличіе отъ другихъ, безъ мякины. Прошу, простите.
ИМОГ. Все забыто, добрый господинъ. Мое вліяніе при двор — ваше.
ІАХИ. Благодарю. Но я совсмъ забылъ было о небольшой къ вамъ просьб, важной однакожь, потому что она по длу, въ которомъ супругъ вашъ заинтересованъ, я и другіе благородные друзья такъ же участники въ немъ.
ИМОГ. Прошу, скажите, что это такое?
ІАХИ. Человкъ двнадцать насъ Римлянъ и вашъ супругъ — лучшее перо крыла нашего, — сложились на покупку подарка императору, который я, ихъ довренный, и купилъ во Франціи, это серебряный сервизъ изящнйшаго рисунка, осыпанный богатйшими, превосходно отдланными камнями. Цна его большая, и я, какъ иностранецъ, желалъ бы найти ему мсто поврне, будете вы такъ добры, что примете его на сохраненіе.
ИМОГ. Съ удовольствіемъ, и честью поручусь за его сохранность, мой мужъ заинтересованъ — я поставлю его въ мою спальню.
ІАХИ. Онъ въ сундук, охраняемомъ моими людьми, осмлюсь перенести его въ ваши покои на эту только ночь, потому что завтра же сажусь на корабль.
ИМОГ. О, нтъ, нтъ.
ІАХИ. Извините, долженъ, измню слову, замедливъ мой отъздъ. Я переплылъ изъ Галліи море только для того, чтобъ увидть, по общанію, ваше высочество.
ИМОГ. Благодарю васъ за трудъ, но не узжайте завтра.
ІАХИ. Долженъ, принцесса, и потому прошу, если вамъ угодно порадовать вашего супруга письмомъ, напишите его въ эту же ночь. Я и такъ потратилъ много времени, весьма важнаго для поднесенія подарка.
ИМОГ. Напишу. Присылайте вашъ сундукъ, онъ будетъ сбереженъ и возвращенъ вамъ врно. Искренно привтствую васъ. (Уходятъ.)

ДЙСТВІЕ II.

СЦЕНА 1.

Дворъ передъ дворцемъ Цимбелина.

Входятъ Клотенъ и двое Придворныхъ.

КЛОТ. Бывало ли съ кмъ такое несчастье! отбить мой шаръ, когда онъ касался ужь цли! Ставка была сто фунтовъ, а тутъ поганая обезьяна взълась еще на меня за проклятія, точно я занималъ ихъ у него, и не могъ разражаться ими какъ хотлось.
1. при. Чтожь выигралъ онъ этимъ? Вы прошибли ему вашимъ шаромъ голову.
2. при. (Про себя). Будь у него столько жь ума, сколько его у прошибшаго — весь онъ вытекъ бы.
КЛОТ. Расположенъ знатный клясть — иметъ разв всякій изъ присутствующихъ право корнать его проклятія, а?
2. при. Нтъ, ваше высочество, (Про себя) да и онъ — обрубать имъ уши.
КЛОТ. Проклятая собака!— Я дамъ ему удовлетвореніе? Будь онъ еще моего званія!
2. при. (Яро себя). Чтобъ отзываться глупцемъ.
КЛОТ. Ничто въ мір такъ меня не бситъ. Чортъ это возьми! Лучше не бытъ мн такимъ знатнымъ, не смютъ они со мной драться, благодаря королев, моей матери. Всякая дрянь дерется себ до сыта, а я расхаживай, какъ птухъ, къ которому никто не можетъ подступить.
2. при. (Про себя). Птухъ ты и есть, да и каплунъ еще, и горланишь себ, птухъ съ гребнемъ на голов {Намекъ на шапки шутовъ съ птушьимъ гребнемъ на верху.}).
КЛОТ. Ты говоришь?
2. при. Не подобаетъ вашему высочеству драться со всякимъ, вами оскорбляемымъ.
КЛОТ. Нтъ, не подобаетъ, знаю я это, но оскорблять нисшихъ меня подобаетъ.
2. при. Только вашему высочеству.
КЛОТ. Ну да, то я и говорю.
1. при. А о чужеземц, прибывшемъ въ эту ночь ко двору, слышали?
КЛОТ. Чужеземецъ? и я ничего объ этомъ не знаю.
2. при. (Про себя). Самъ совершенно чужеземенъ уму, и не знаетъ этого.
1. при. Онъ Италіанецъ, и, полагаютъ, одинъ изъ друзей Леонатуса.
КЛОТ. Леонатуса! изгнаннаго бездльника! и онъ такой же, кто бы онъ тамъ ни былъ. Отъ кого узналъ ты объ этомъ чужеземц?
1. при. Отъ одного изъ пажей вашего высочества.
КЛОТ. Не будетъ неприличнымъ, если пойду взглянуть на него? Не унижу себя этимъ, не измню достоинству?
1. при. Унизить себя вы, ваше высочество, не можете.
КЛОТ. Трудненько, полагаю.
2. при. (Про себя). Ты дуракъ отъявленный, и потому все, что бы ни придумалъ, какъ дурацкое, никакъ не измнитъ твоего значенія.
КЛОТ. Такъ пойдемте же, хочется мн взглянуть на этого Итальянца. Проигранное въ шары днемъ, я отыграю у него въ эту же ночь. Идемъ.
2. при. Я за вами ваше высочество. (Плотенъ и первый Придворный уходятъ). Какъ это такая хитрая чертовка, какъ его мать, могла наградить міръ такимъ осломъ! она — женщина, все преодолвающая умомъ своимъ, а сынокъ — низачто не вычтетъ и двухъ изъ двадцати такъ, чтобъ осталось семнадцать.— Бдная принцесса, божественная Имогена, что должна ты претерпвать между отцемъ — управляемымъ твоей мачихой, матерью — ежечасно придумывающей новые ковы, и женихомъ — ненавистнымъ теб боле даже и самого изгнанія любимаго супруга. Отъ страшнаго, замышляемаго ими развода да содлаютъ небеса оплоты дорогой твоей чести незыблемыми, да не поколеблется храмъ свтлаго ума твоего, чтобъ ты могла устоять для изгнаннаго супруга и обширной страны нашей! (Уходитъ).

СЦЕНА 2.

Спальня, въ углу сюитъ большой сундукъ.

Имогена лежитъ на постел и читаетъ. Елена сидитъ поодаль.

ИМОГ. Есть кто здсь? ты Елена?
ЕЛЕН. Что вамъ, принцесса, угодно?
ИМОГ. Который теперь часъ?
ЕЛЕН. Почти что полночь,
ИМОГ. Такъ часа я три читала. Глаза мои слипаются, загни листокъ, на которомъ остановилась. Ступай спать. Свчу не уноси, пусть горитъ, проснется часа въ четыре, прошу, разбуди и меня. Сонъ совсмъ меня одолваетъ. (Елена уходитъ.) Повряю себя вашему, о боги, покровительству! охраните меня, молю, отъ фей и злыхъ духовъ ночи! (Засыпаетъ.)

Іахимо вылзаетъ изъ сундука.

ІАХИ. Сверчки поютъ, и утомленныя чувства людей возстановляютъ себя сномъ. Такъ, тихохонько попиралъ нашъ Тарквиній тростникъ прежде, чмъ разбудилъ пораненное имъ цломудріе.— О, Цитерея, какъ дивно украшаешь ты собой ложе свое! роскошнйшая, и простынь блйшая лилія! Еслибъ я могъ коснуться! только поцлуемъ, однимъ только поцлуемъ!— Какъ безцннымъ длаютъ его несравненные эти рубины!— Это ея дыханіе наполняетъ комнату такимъ благоуханіемъ, и пламя свчи клонится къ ней, какъ бы желая пробраться подъ ея вки, чтобъ взглянуть на закрытыя этими ставнями свтила — блыя и лазурныя, окаймленныя синевой самого неба.— Но къ длу. Чтобъ запомнить комнату (Вынимая таблички), запишу все.— Такія-то и такія картины,— тамъ окно,— такая-то уборка кровати, такіе обои, изображенія на нихъ — все войдетъ въ мою повсть.— Ахъ! какой нибудь естественный значекъ ея тла свидтельствовалъ бы вдь далеко сильне и десяти тысячъ этихъ движимостей, обогатилъ бы опись мою. О, сонъ, обезьяна ты смерти, наляжь же на нее всей своей тяжестью, чтобы чувства ея сдлались такими же, какъ у надгробныхъ изваяній въ часовняхъ лежащихъ!— (Снимая браслетъ съ руки ея) Снимайся, снимайся,— податливъ, какъ неподатливъ былъ нкогда Гордіевъ узелъ.— Мой онъ, и будетъ вншнимъ доказательствомъ, такъ же, какъ и внутреннее сознаніе, способнымъ довести ея мужа до бшенства.— А! на лвой груди пятерная родинка, течь въ точь пять малиновыхъ капелекъ на дн скоросплки, вотъ доводчикъ, убдительнй котораго никакой законъ не представитъ, это заставитъ его думать, что сорвалъ я замокъ, и похитилъ сокровище ея чести.— Ничего боле.— Да и къ чему еще? Записывать этого не за чмъ, врзалось, ввинтилось это въ мою память.— Она читала передъ сномъ повсть о Тере, вотъ, листъ загнутъ на мст, гд Филомела сдается.— Достаточно. Въ сундукъ, подъ замокъ опять. Живй, живй, драконы ночи, разверзайте скорй разсвтомъ глаза ворона {Въ прежнихъ изданіяхъ: May bare the raven’s eye… По Колльеру May dare the raven’s eye…}. Страшенъ ночлегъ мой, хотя она и ангелъ небесный, а здсь все-таки адъ. (Бьютъ часы) Одинъ, два, три — пора, пора! (Прячется въ сундука.)

СЦЕНА 3.

Комната передъ спальней Имогены.

Входятъ Клотенъ и Придворные.

1. при. Ваше высочество терпливйшій изъ людей при проигрыш, хладнокровнйшій изъ всхъ когда либо одно только очко выбрасывавшихъ.
КЛОТ. Проигрышь прохладитъ хоть кого.
1. при. Но не всякого сдлаетъ такъ благородно терпливымъ, какъ ваше высочество. А вы страшно горячи и неистовы, когда выигрываете.
КЛОТ. Выигрышь бодритъ всякого. Добудь я только глупую эту Имогену — было бы вдоволь у меня золота. Ужь утро, утро вдь?
1. при. День, ваше высочество.
КЛОТ. Чтожь музыканты-то нейдутъ. Присовтовали мн угощать ее по утрамъ музыкой, уврили, что это тронетъ ее.

Входятъ Музыканты.

Сюда, настроивайте, удастся вамъ тронуть ее вашимъ бренчаньемъ — отлично, попытаемъ и мы языкомъ, не подйствуетъ ни то ни другое — пусть остается себ при своемъ, а я никакъ не отстану.— Ну, сперва отлично ловко придуманную штучку, а тамъ изумительно сладостную псенку съ великолпнйшими словами — и пусть она за тмъ раздумываетъ себ.
ПСНЯ.
Слышь! слышь! у вратъ ужь неба
Громко распваетъ жаворонокъ,
Всталъ и Фебъ, ведетъ своихъ коней
На водопой изъ внчиковъ цвтовъ,
Открываютъ и зажмурившіеся ноготки
Золотые свои глазки,
Пробудися жь со всмъ, что прекрасно,
И ты владычица души,
Пробудись, пробудись!
КЛОТ. Такъ, теперь убирайтесь. Подйствуетъ это — я еще боле воздамъ вамъ за вашу музыку, не подйствуетъ — недостатокъ это ея ушей, котораго ни лошадиному волосу, ни кишкамъ телятъ, ни голосу совершеннйшаго евнуха никогда не исправить. (Музыканты уходятъ.)

Входятъ Цимбелинъ и Королева.

2. при. Король идетъ сюда.
КЛОТ. Какъ хорошо, что такъ запоздалъ я, потому что не быть бы мн, безъ того, на ногахъ такъ рано, онъ не можетъ не оцнить отечески такого моего ухаживанія.— Добраго утра вашему величеству и доброй моей матушк.
ЦИМБ. Ждешь ты тутъ у дверей суровую дочь нашу? Чтожь, не хочетъ выйдти?
КЛОТ. Я осаждалъ ее музыкой, но она никакого не обратила на нее вниманія.
ЦИМБ. Изгнаніе ея возлюбленнаго слишкомъ еще недавно, не забыла она еще его, пройдетъ еще немного времени — оттискъ воспоминаній сгладится, и твоя она тогда.
КОРО. Ты такъ много обязанъ королю, ничего, что можетъ возвысить тебя въ глазахъ его дочери, онъ не пропускаетъ. Усиль и ты свое стараніе ей понравиться, пользуясь благопріятной погодой, обращай и отказы въ побужденіе къ еще большему ухаживанію, показывай, что на все, что ты для нее ни длаешь, ты ею же вдохновляется, повинуйся ей во всемъ, за исключеніемъ только требованій, къ устраненію тебя клонящихся, къ такимъ безчувствененъ ты.
КЛОТ. Безчувствененъ? ну, нтъ.

Входитъ Встникъ.

ВСТ. Государь, послы изъ Рима. Одинъ изъ нихъ Кай Луцій.
ЦИМБ. Почтенный мужъ, хоть и является теперь по длу непріятному, но это не его вина, мы должны принять его соотвтственно уваженію къ пославшимъ, и къ нему лично, помня его прежнюю доброту къ намъ.— Любезный сынъ, пожелавъ добраго утра твоей возлюбленной, приходи къ матери, и къ намъ, ты намъ нуженъ при переговорахъ съ Римлянами. Идемъ, королева. (Уходитъ съ Королевой Встникомъ и Придворными.)
КЛОТ. Встанетъ она — поговорю съ ней, не встанетъ — пусть лежитъ себ, и грезитъ.— Эй, послушайте!— Я знаю, при ней всегда бываютъ прислужницы, что если я смажу ручку одной изъ нихъ? Золото покупаетъ вдь и допускъ, часто покупаетъ, заставляетъ и Діаниныхъ лсничихъ, измняя своимъ обязанностямъ, направлять ихъ звря прямо на вора, золото же убиваетъ честнаго и спасаетъ бездльника, вшаетъ даже иногда и обоихъ, и честнаго и бездльника, чего не длаетъ и не раздлываетъ оно? Сдлаю же одну изъ ея женщинъ моимъ ходатаемъ, потому что самъ ничего въ этомъ дл не смыслю. (Стучится) Послушайте.

Входитъ одна изъ Придворныхъ.

ПРИД. Кто здсь стучится?
КЛОТ. Дворянинъ.
ПРИД. Не больше?
КЛОТ. И дворянки сынъ.
ПРИД. Ну этимъ не всякій, кому портной такъ же дорогъ какъ вамъ, можетъ похвастаться. Что же вамъ угодно?
КЛОТ. Госпожу твою, готова она?
ПРИД. Какъ же, оставаться въ своей комнат.
КЛОТ. Вотъ теб золото, продай мн добрый твой отзывъ.
ПРИД. Какъ! доброе мое имя? или передачу о васъ того, что мн покажется хорошимъ?— Да вотъ принцесса.

Входитъ Имогена.

КЛОТ. Добраго утра, прелестнйшая, драгоцнную вашу ручку, сестрица.
ИМОГ. Добраго утра, принцъ. Вы слишкомъ ужь много, для пожинанія однхъ непріятностей, трудитесь, могу благодарить васъ только признаніемъ, что страшно бдна благодарностью, почти до невозможности приберегать ее.
КЛОТ. И все таки, клянусь, люблю я васъ.
ИМОГ. Скажите вы это просто — это такъ же подйствовало бы, но вы все клянетесь, и моя награда вамъ все та же: не ставлю я это ни во что.
КЛОТ. Не отвтъ это.
ИМОГ. И не сказала бы я ни слова, еслибъ не боялась, что молчаніе мое вы примете за уступку. Прошу, пощадите меня, право, и величайшей вашей любезностью вы ничего, кром такой же нелюбезности, не вызовете. Человку, какъ вы смышленому, можно бы, кажись, когда его учатъ, научиться воздержности.
КЛОТ. Оставить васъ въ вашемъ сумасшествіи — грхъ. Не оставлю.
ИМОГ. Дураки вотъ съ ума не сходятъ.
КЛОТ. Вы это меня дуракомъ-то называете?
ИМОГ. Какъ сумасшедшая — называю. Уйметесь вы — пройдетъ и мое сумашествіе, излчитъ это насъ обоихъ. Мн, право, прискорбно, что вы заставляете меня забыть свойственное благовоспитанной женщин приличіе и высказаться прямо, знайте же, одинъ разъ навсегда — говорю, хорошо зная мое сердце, и со всей его правдивостью,— что я нисколько о васъ не думаю, что я до того, винюсь, жестокосерда, что ненавижу васъ: что вамъ слдовало бы понять и не доводя меня до такого высказыванія.
КЛОТ. Гршите вы противъ должнаго вашему отцу повиновенія. Приводимый вами бракъ съ подлымъ негодяемъ, вскормленнымъ подаяніями, холодными объдками, крохами двора, нисколько не бракъ, если низшимъ — а кто низше его?— и дозволяется связывать души — для размноженія только голи и нищенства, — произвольными узами, вамъ это никакъ не дозволяется короной, великаго значенія которой не должны вы позорить гнуснымъ рабомъ, сквернавцемъ, годнымъ только для ливреи, для обносокъ господина, клюшникомъ, низшимъ даже и этого.
ИМОГ. Гнусный, да будь ты и сыномъ Юпитера, оставаясь въ остальномъ тмъ же, что есть, ты былъ бы низокъ и для его конюха, ты былъ бы достаточно почтенъ, до возбужденія даже зависти, и вполн соотвтствующимъ твоимъ достоинствомъ званіемъ помощника палача въ его королевств, и былъ бы ненавидимъ за такое возвеличеніе тебя.
КЛОТ. Да пожретъ его чума!
ИМОГ. Для него и одно уже произнесеніе его имени тобою величайшее изъ несчастій. И самая его худшая, когда либо облекавшая его тло, одежда, дороже для меня всхъ волосъ твоихъ, еслибъ даже каждый изъ нихъ былъ такимъ же, какъ ты человкомъ.

Входитъ Пизаніо.

Что теб, Пизаніо?
КЛОТ. Одежда его? Чертъ возьми —
ИМОГ. Ступай скорй къ Дороте.
КЛОТ. Одежда его?
ИМОГ. Дуракъ преслдуетъ меня, пугаетъ и сердитъ все боле и боле.— Ступай, скажи ей, чтобъ она отыскала браслетъ, какъ-то случайно соскользнувшій съ моей руки, онъ подаренъ мн твоимъ господиномъ, и не разстанусь я съ нимъ ни за вс доходы любого изъ королей Европы. Кажется утромъ я видла его, а что ночью былъ онъ на рук моей — это несомннно, я цловала его. Надюсь, не умчался же онъ къ мужу съ встью, что кром его я другого цлую. низа. Пропасть онъ не можетъ.
ИМОГ. Надюсь, ступай, отыщите. (Пизаніо уходитъ.)
КЛОТ. Вы оскорбили меня.— И самая худшая его одежда?
ИМОГ. Ну да, я сказала это, хотите судиться — зовите свидтелей.
КЛОТ. Я сообщу это вашему родителю.
ИМОГ. И вашей родительниц, она такъ благоволитъ ко мн, что, уврена, не замедлитъ истолковать это въ самую худшую сторону. Предоставляю васъ за симъ жесточайшему вашему негодованію. (Уходитъ.)
КЛОТ. Отомщу же я теб.— И самая худшая его одежда!— Хорошо. (Уходитъ.)

СЦЕНА 4.

Римъ. Комната въ домъ Филаріо.

Входятъ Постумусъ и Филарю.

ПОСТ. Не бойтесь, любезный другъ, желалъ бы и въ возврат расположенія короля быть такъ же увреннымъ, какъ въ томъ, что честь ея при ней и останется.
ФИЛА. Что же длаете вы для возврата его?
ПОСТ. Ничего, жду всего отъ перемны времени, дрожу отъ настоящей зимы, въ чаяніи дней боле теплыхъ. Живя сомнительными этими надеждами, плохо плачу я вамъ за любовь вашу, не сбудутся он — умру должникомъ вашимъ.
ФИЛА. Вы и одной уже вашей любезностью, однимъ вашимъ обществомъ переплачиваете за все, что я могу для васъ сдлать. Теперь вашему королю, вроятно, извстны уже требованія великаго Августа, Кай Луцій не замедлитъ исполненіемъ своего порученія, думаю, согласитъ его на дань, и онъ вышлетъ недоимку, или увидитъ опять Римлянъ, скорбное воспоминаніе о которыхъ и досел свже еще въ ихъ памяти.
ПОСТ. А я думаю — хотя я и не государственный человкъ, да вроятно никогда имъ и не буду,— что это вызоветъ непремнно войну, и до васъ скоре дойдетъ всть о высадк въ безстрашную Британію легіоновъ, находящихся теперь въ Галліи, тмъ о высылк хоть одного пенса требуемой вами дани. Мои соотечественники гораздо теперь устроеннй, чмъ во времена, когда Юлій Цезарь, посмиваясь надъ ихъ неумлостью, сводилъ однакожь брови отъ ихъ мужества, соединенное теперь со знаніемъ воинскаго дла, оно покажетъ ихъ порицателямъ, что они народъ не отстающій отъ времени.

Входитъ Іахимо.

ФИЛА. Смотрите! Іахимо!
ПОСТ. Мчали васъ быстрйшіе олени по суш, лобызали втры изъ всхъ угловъ паруса ваши, чтобъ окрылить корабль вашъ?
ФИЛА. Добро пожаловать.
ПОСТ. Надюсь, краткость отвта ускорила такъ ваше возвращеніе.
ІАХИ. Супруга ваша прекраснйшая изъ всхъ когда либо мною виднныхъ женщинъ.
ПОСТ. И съ тмъ вмст лучшая, поглядывай себ безъ того красота ея въ окно для приманки лживыхъ сердецъ, и будь съ ними лживой.
ІАХИ. Вотъ письмо къ вамъ.
ПОСТ. Хорошаго, надюсь, содержанія?
ІАХИ. Вроятно.
ФИЛА. Былъ Кай Луцій при двор во время вашего тамъ пребыванія?
ІАХИ. Ждали его, но не прізжалъ еще.
ПОСТ. Все стало въ порядк.— Блеститъ мой камень по прежнему? не потускнлъ ли для вашего щегольства имъ?
ІАХИ. Еслибъ я проигралъ — проигралъ бы его цнность золотомъ. Готовъ създить и вдвое дале, чтобъ насладиться другой ночью такой упоительной краткости, какъ проведенная мною въ Британіи, перстень выигранъ.
ПОСТ. Слишкомъ неуступчивъ для этого камень, его.
ІАХИ. Нисколько, если супруга ваша такъ податлива.
ПОСТ. Не шутите такъ вашимъ проигрышемъ. Надюсь, вы не забыли, что мы не можемъ уже быть друзьями.
ІАХИ. Должны, если будете врны условію. Возвратись я не познакомившись съ вашей супругой — допускаю, пришлось бы еще посчитаться намъ, — но я заявляю, что выигралъ и ея честь и вашъ перстень, и нисколько не провинившись ни передъ ней, ни передъ вами, потому что дйствовалъ по обоюдному вашему соизволенію.
ПОСТ. Можете доказать, что длили съ ней ложе, моя рука и перстень ваши, не докажете — гнусное ваше о ея свтлой чести мнніе дастъ моему, или вашему мечу побду, или оставитъ оба безъ хозяевъ, для того, кто найдетъ ихъ.
ІАХИ. Мои доказательства будутъ такъ близки къ истин, что вы непремнно поврите, я, пожалуй, подкрплю ихъ и клятвой, но отъ нея, увренъ, вы меня избавите, найдя ее совершенно излишней.
ПОСТ. Приводите ихъ.
ІАХИ. Во первыхъ, ея спальня — въ которой, признаюсь, не спалъ, а пользовался тмъ, что, заявляю, стоило бодрствованія, — обвшана коврами изъ шелка и серебра, изображены на нихъ: гордая Клеопатра, встрчающая своего Римлянина, и Циднъ, вздымающійся, отъ тягости судовъ или отъ гордости, выше береговъ своихъ, изображены они съ такимъ искусствомъ, такъ богато, что мастерство споритъ съ цнностью, что долго дивился я, какъ могли представить все это до того точно и врно что все кажется живымъ.
ПОСТ. Все это такъ, но вы могли узнать это отъ нея, отъ меня, или отъ кого-нибудь другого.
ІАХИ. Нужно вамъ, для убжденія, боле подробностей?
ПОСТ. Необходимо — или опозоритесь.
ІАХИ. На южной сторон комнаты каминъ, и на немъ цломудренная, купающаяся Діана, никогда не видывалъ я изваянія такъ говорящаго, ваятель, нмой, какъ сама природа, превзошелъ ее и не давъ ему движенія и дыханія.
ПОСТ. И это могли вы узнать изъ разсказовъ, много вдь было о ней толковъ.
ІАХИ. Потолокъ комнаты украшенъ золотыми херувимами, да — и забылъ было,— на каминной ршетк стоятъ два крылатые серебряные Купидона {Въ прежнихъ изданіяхъ: two winking Cupids of silver… По Колльеpy: two winged Cupids of silver…}, каждый на одной ног, красиво опершись на опущенный факелъ.
ПОСТ. Въ честь ей.— Допускаю, все это вы видли — и слава вашей памяти, — но описаніемъ находящагося въ ея спальн, вамъ не выручить вашего заклада.
ІАХИ. Такъ блднйте же, если можете, (Вынимая браслетъ) позвольте только провтрить это сокровище: смотрите!— Ну, назадъ теперь, совокуплю его съ вашимъ брилліантомъ, мои они оба.
ПОСТ. О, Юпитеръ!— Дайте еще взглянуть. Тотъ это что я оставилъ ей?
ІАХИ. Я такъ ей благодаренъ, тотъ самый. Она сняла его съ руки своей, вижу ее вотъ и теперь еще, ея прелестное движеніе превосходило далеко даръ, длая его тмъ самымъ еще драгоцнне. Отдавая его мн, она сказала, что дорожила имъ нкогда.
ПОСТ. Можетъ она сняла его для пересылки ко мн.
ІАХИ. Пишетъ она вамъ это, пишетъ?
ПОСТ. О, нтъ, нтъ, нтъ, правда это. (Отдавая ему перстень) Вотъ, возьмите же и его, онъ василискъ для глазъ моихъ, убійственъ для меня взглядъ на него.— Да не будетъ же чести тамъ, гд красота, правды — гд только видимость, любви — гд есть другой мущина, клятвы женщинъ да связываютъ тхъ, кому даются, такъ же, какъ ихъ — ихъ добродтель, стало нисколько! О, верхъ вроломства!
ФИЛА. Успокойся, другъ, и возьми свой перстень назадъ, не проигранъ онъ еще. Очень можетъ быть, что она потеряла его, или, кто знаетъ, можетъ онъ и похищенъ у нея одной изъ подкупленныхъ прислужницъ.
ПОСТ. Да, весьма это возможно, и я думаю, что именно такимъ образомъ онъ и добытъ. Давайте мой перстень назадъ.— Приведите въ доказательство какую нибудь изъ ея тлесныхъ примтъ, боле убдительную, чмъ браслетъ, потому что украденъ онъ.
ІАХИ. Клянусь Юпитеромъ, онъ прямо съ ея руки перешелъ ко мн.
ПОСТ. Слышите, клянется онъ, клянется Юпитеромъ. Правда, — оставьте жь перстень у себя — все правда. Убжденъ, потерять его она не могла, прислужницы же вс честны и врны, какъ склонить ихъ на кражу его! и иностранцу еще!— Нтъ, отдалась она ему, и онъ доказательство ея неврности, дорого же заплатила она за имя непотребной.— Бери жь награду, и вс демоны ада да раздлятъ себя между вами!
ФИЛА. Погоди, другъ, и всего этого для полнаго убжденія недостаточно еще.
ПОСТ. Не разувряй, была она его.
ІАХИ. Хотите еще доказательствъ? подъ грудью, стоющей пожатія, родимое у ней пятнушко, гордящееся своимъ мстомъ, клянусь жизнію, я цловалъ его, и оно снова заставляло меня алкать наслажденія, хотя и былъ пресыщенъ уже. Помните вы это пятнушко?
ПОСТ. Какъ же, и свидтельствуетъ оно о другомъ пятн, такъ громадномъ, что и въ аду, даже и одно, едва ли умстится.
ІАХИ. Нужно вамъ еще?
ПОСТ. Поберегите арнометическую свою способность, не перечисляйте вашихъ продлокъ, и одна — тотъ же милліонъ.
ІАХИ. Клянусь —
ПОСТ. Не клянитесь, поклянетесь, что ничего этого не было — солжете, убью васъ, если отречетесь отъ того что сдлали меня рогоносцемъ.
ІАХИ. Не отрекусь ни отъ чего.
ПОСТ. О, еслибъ она была здсь — разорвалъ бы ее на части! Отправлюсь туда, сдлаю это при двор, передъ глазами отца.— Что-нибудь сдлаю — (Уходитъ.)
ФИЛА. Онъ вн себя!— Вы выиграли. Пойдемте за нимъ, не дадимъ ему обратить свое бшенство на самого себя.
ІАХИ. Пойдемте. (Уходятъ.)

СЦЕНА 5.

Тамъ не. Другая юнната.

Входитъ Постумусъ.

ПОСТ. Не можетъ, безъ участія на половину женщины, человкъ и родиться? Вс мы незаконнорожденные, и почтеннйшій изъ смертныхъ, котораго я называлъ отцемъ моимъ, былъ не знаю гд, когда меня чеканили, поддлка я какого-нибудь фальшиваго монетчика, а мать моя слыла Діаной того времени, такимъ же чудомъ совершенства считается и жена моя.— О, мщеніе, мщеніе! Меня она удерживала и отъ законнаго наслажденія, часто просила воздержаться, и съ такой розовой стыдливостью, что разогрла бы и стараго Сатурна, что я считалъ ее цломудренной, какъ снгъ, не озарявшійся еще солнцемъ.— О, дьяволы!— И желтый этотъ Іахимо, въ какой нибудь часъ — такъ вдь?— можетъ, и скоре — тотчасъ же, можетъ, онъ и не говорилъ ничего, а, какъ упитанный, пыхтящій боровъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Like a full acorn’d boar, а Jarmen on… По Кольеру: Like a full acorn’d boar, а foaming one.}, прохрюкалъ только ‘о!’ и взлезъ, и не встртилъ никакого сопротивленія, котораго ждалъ, которое должно бы защитить ее отъ нападенія. Еслибъ я только могъ отыскать женскую часть въ себ! Въ человк нтъ вдь ничего клонящагося къ пороку, что бы, утверждаю, не было частью въ немъ женщины, будь это лживость — часть это, знайте, женщины, льстивость — ея, лукавство — ея, грязные, похотливые помыслы — ея, ея, мстительность — ея, честолюбіе, жадность, причудливость, высокомріе, мелочность, клеветавье, перемнчивость, все порочное, что только можно поименовать, или, нтъ, что только аду извстно, все — долею или цликомъ, и скоре цликомъ — ея, потому что даже и въ порок она непостоянна — мняетъ и минуту только существующее на несуществующее и полминуты. Примусь писать противъ нихъ, ненавидть, проклинать ихъ. А ненавидящему ихъ — всего умне молить исполненія ихъ желаній, и самые дьяволы не придумаютъ для нихъ муки ужасне этой. (Уходитъ.)

ДЙСТВІЕ Ш.

СЦЕНА 1.

Британія. Пріемная комната во дворц Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, Королева, Клотенъ и Придворные въ одну дверь, въ другую — Кай Луцій со Свитой.

ЦИМБ. Говори теперь, чего хочетъ отъ насъ Августъ Цезарь?
ЛУЦІ. Когда Юлій Цезарь — который и теперь живетъ еще въ памяти людей и будетъ всегда на языкахъ и въ ушахъ ихъ,— былъ въ вашей Британіи и покорилъ ее, Кассибеланъ, твой дядя — славный хвалами Цезаря, вызванными длами вполн достойными ихъ,— обязался, за себя и за своихъ наслдниковъ, платить Риму дань, по три тысячи фунтовъ ежегодно, дани этой въ послдніе годы ты не высылаешь.
ЦИМБ. Чтобы разомъ покончить ваше дивованье этому — и не будетъ она боле высылаться.
КЛОТ. Быть еще множеству Цезарей, пока родится другой такой Юлій. Британія міръ самъ по себ, и за ношенье своихъ собственныхъ носовъ не хотимъ мы ничего платить.
КОРО. То, что, благодаря благопріятнымъ обстоятельствамъ, удалось вамъ вынудить у насъ, благодаря имъ же, можемъ мы теперь и удержать за собою. Вспомни, мой повелитель, королей, предковъ твоихъ, и естественные оплоты твоего острова, огражденнаго, какъ паркъ Нептуна, частоколомъ скалъ неприступныхъ, ревущими волнами и песками, которые всосутъ въ себя суда вражескія до вершины мачтъ ихъ. Чего-то въ род покоренія Цезарь, пожалуй, и добился здсь, но не привелось ему хвастнуть своимъ: пришелъ, увидлъ, побдилъ, со стыдомъ — впервые имъ испытаннымъ,— дважды разбитый, уходилъ онъ отъ береговъ нашихъ, и суда его — жалкія, утлыя игрушки — носились волнами страшныхъ нашихъ морей, какъ яичная скорлупа, и какъ она, разбивались, такъ же легко, о скалы наши. Обрадованный этимъ, славный Кассибеланъ, разъ уже — о лживое счастіе!— чуть, чуть не завладвшій мечемъ Цезаря, освтилъ городъ Лудъ {Первоначальное названіе Лондона.} радостными огнями, и переполнились Бритонцы мужествомъ.
КЛОТ. Коротко, дани не платимъ мы боле. Наше королевство сильне теперь, чмъ въ то время, а такого Цезаря, какъ сказалъ, нтъ уже, могутъ быть, пожалуй, съ такимъ же горбатымъ носомъ, но такихъ мощныхъ рукъ не имть уже ни одному.
ЦИМБ. Сынъ, дай же твоей матери кончить.
КЛОТ. Много теперь между нами способныхъ схватиться не хуже Кассибелана, не говорю, что я одинъ изъ нихъ, но руки-то есть и у меня.— Какая дань тутъ? изъ-за чего платить намъ дань?— Вотъ, если Цезарь сможетъ закрыть намъ солнце простыней, или спрятать мсяцъ въ карманъ, мы будемъ платить ему дань за свтъ, а безъ того, нтъ боле, почтеннйшій, дани, просимъ извинить.
ЦИМБ. Вы должны знать, что прежде, чмъ непріязненные Римляне вынудили у насъ дань эту, мы были свободны, честолюбіе Цезаря, раздувшееся почти что до концевъ міра, наложило на насъ, безъ всякаго съ нашей стороны къ тому повода, ярмо, стряхнуть которое всегда подобаетъ народу воинственному, какимъ мы себя считаемъ.
КЛОТ. Да, считаемъ.
ЦИМБ. Скажи же Цезарю, что предокъ нашъ Малмуцій {Въ прежнихъ изданіяхъ: Becomes a warlike people, whom we reckon Ourselves to be. We do say then to Caesar, Our ancestor was… По Колльеру: Becomes a warlike people, whom we reckon Ourselves to be. Cloten. We do. Cymb. Say then to Caesar, Our ancestor was…} даровалъ намъ законы, которые мечъ Цезаря сильно искалчилъ, и что возстановленіе и освобожденіе ихъ нашей властью будетъ хорошимъ нашимъ дломъ, хотя бы Римъ и вознегодовалъ на это,— что Малмуцій, даровавшій намъ законы, изъ Британцевъ первый возложилъ на чело свое и золотой внецъ, и назвалъ себя королемъ.
ЛУЦІ. Прискорбно мн, Цимбелинъ, что долженъ сказать, что Августъ Цезарь — Цезарь, у котораго и королей въ услугахъ боле, чмъ у тебя придворныхъ, — врагъ теб.— Узнай же отъ меня. Именемъ Цезаря объявляю теб войну и гибель, жди гнва безпощаднаго.— За симъ вызовомъ, за себя благодарю тебя.
ЦИМБ. Душевно радъ теб, Кай. Твой Цезарь сдлалъ меня воиномъ, почти всю юность провелъ я подъ его началомъ, отъ него заимствовалъ я честь, которой онъ теперь хочетъ лишить меня, и которую я до послдней крайности буду отстаивать. Извстно намъ, что Панонцы и Далматцы возстали за свою свободу, не послдуй Британцы ихъ примру — оказались бы они трусами, а такими не найдетъ ихъ Цезарь.
ЛУЦІ. Пусть покажетъ дло.
КЛОТ. Его величество радъ теб. Погости у насъ день, два, иди и дольше, явишься къ намъ за тмъ въ другомъ настроеніи — найдешь насъ въ нашей солено-водной опояск, выбьете насъ изъ нея — она ваша. Не удастся вамъ эта попытка — угостите собой воронье наше на славу, и конецъ всему.
ЛУЦІ. Такъ, принцъ.
ЦИМБ. Требованіе Цезаря передано мн, переданъ теб и отвтъ мой, за симъ остается только повторить: душевно радъ теб. (Уходятъ.)

СЦЕНА 2.

Другая комната тамъ же.

Входите Пизаніо, читая письмо.

ПИЗА. Какъ! въ прелюбодяніи? Зачмъ же не пишешь ты кто это, обвиняющее ее, чудовище?— Леонатусъ! добрый господинъ мой, какой неслыханный ядъ вторгся въ твои уши. Какой лживый Италіанецъ, такъ же злоязычный, какъ и злокозненный, овладлъ слишкомъ доврчивымъ твоимъ слухомъ?— Неврна? Нтъ. За врность карается она, подвергается, подобно скорй богин, чмъ простой женщин, такимъ нападкамъ, какими можно и надуть иную добродтель.— О, добрый господинъ мой, ты такъ же ниже ея теперь духомъ, какъ былъ прежде положеніемъ.— Какъ! мн убить ее? въ силу моей любви, врности и клятвъ теб повиноваться?— Я, ее?— ея кровь? Если это должно быть хорошей теб услугой — не считай меня никогда услужливымъ. Похожъ я на лишеннаго всякой человчности на столько, на сколько это требуется для совершенія такого дла?— (Читаете) ‘Исполни же это. Письмо посылаемое мною къ ней, заставитъ ее самое, дать теб на это полную возможность’.— О проклятая бумага! черная, какъ испестрившія тебя чернила! И ты, безчувственная дрянь, безъ того такъ невинная, участница въ этомъ дл!— А! вотъ и она идетъ сюда.

Входитъ Имогена.

Не знаю я того, что поручено мн.
ИМОГ. Что новаго, Пизаніо?
ПИЗА. Вотъ, принцесса, письмо моего господина.
ИМОГ. Чье? твоего господина? моего, стало, господина? Леонатуса? Дивно ученъ былъ бы астрологъ, знающій звзды такъ, какъ я его почеркъ, предсказывалъ бы онъ и будущее. О боги всеблагіе, сдлайте чтобъ то, что здсь скрыто, говорило только о любви, здоровья моего супруга, о его довольств — не нашей только разлукой — она пусть огорчаетъ его. Иныя огорченія врачебны, и это одно изъ такихъ, потому что врачуетъ любовь, — такъ о его довольств всмъ, кром этого!— Позволь же, добрый воскъ.— Благословеніе вамъ, пчелы, приготовляющія эти замки тайнъ! Любящіе и люди связанные опаснымъ обязательствомъ {Въ т времена, печать такъ же обязывала какъ и подпись.} молятъ не одинаково. Ввергая не сдержавшаго его въ тюрьму, вы замыкаете и письмо юнаго Купидона.— Добрыхъ встей, боги! (Читаетъ) ‘Судъ и гнвъ твоего отца, еслибъ онъ схватилъ меня въ своихъ владніяхъ, не могутъ быть такъ жестоки, чтобы ты, моя дражайшая, не оживила меня своимъ взоромъ. Знай что я въ въ Камбріи, въ Мильфордской гавани, на что наведется этой встью твоя собственная любовь — тому и слдуй. За симъ, желая теб всякаго счастія, остаюсь, съ возрастающей любовью, врный своимъ обтамъ, твой Леонатусъ Постумусъ’.— О, коня крылатаго!— Слышишь, Пизаніо? Въ Мильфордской онъ гавани, прочти, и скажи какъ она далеко отсюда. Если по мене важнымъ дламъ туда могутъ дотащиться въ недлю, почему же мн не домчаться туда въ день?— Видишь, добрый Пизаніо — ты вдь такъ же, какъ я, жаждешь увидть моего супруга, нтъ, позволь сбавить, и ты жаждешь, но не такъ, какъ я, жаждешь, но слабе.— О нтъ, не такъ, какъ я, потому что моя жажда сильне и сильнйшей, говори же и говори скоре — повренные любви должны наполнять вс отверстія слуха до притупленія его, — какъ далекъ отсюда благословенный Мильфордъ, скажи кстати и какъ это случилось, что Вельсъ осчастливленъ такой гаванью, но прежде всего — какъ намъ ускользнуть отсюда, и какъ объяснить проблъ, который сдлаемъ во времени нашей отлучкой, но прежде — какъ намъ уйдти. Къ чему оправданіе прежде самого дла? О немъ поговоримъ посл. Прошу, скажи, сколько десятковъ миль можемъ мы прохать отъ часа до часа.
ПИЗА. Двухъ десятковъ отъ солнца до солнца для васъ, принцесса, достаточно, слишкомъ даже много.
ИМОГ. Такъ тихо не детъ и везомый на казнь. Слыхала я, что на скачкахъ лошади бгали вдвое быстрй и песка въ часахъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Where horses have been nimbler than the sands That run i’the docks behalf… По Колльеру: Where horses have been nimbler than the sands That run i’the docks by half…}.— Все это вздоръ.— Ступай, вели моей служанк притвориться больной и сказать, что отправляется домой, къ отцу, и сейчасъ же добудь мн дорожное платье, не слишкомъ только богатое, приличное жен простого мызника.
ПИЗА. Подумайте, принцесса —
ИМРГ. Смотрю только впередъ, что же здсь, что здсь, и что будетъ — все закрыто туманомъ, сквозь который ничего не вижу. Ступай же, прошу тебя. Сдлай что сказала. Больше говорить тутъ нечего, доступна мн только дорога въ Мильфордъ. (Уходятъ.)

СЦЕНА 3.

Вельсъ. Гористая мстность съ пещерой.

Входятъ Беларій, Гвидерій и Арвирагъ.

БЕЛА. День такой славный, что гршно оставаться подъ кровомъ такъ, какъ нашъ, низкимъ. Нагибайтесь же, дти, входъ этотъ научитъ васъ покланяться небу, склонитъ васъ на святую утреннюю молитву. Двери царей сведены такъ высоко, что и великанъ пройдетъ въ нихъ, не снимая нечестивой чалмы, не попривтствовавъ солнца добрымъ утромъ.— Привтъ теб, благое небо! Мы живемъ въ пещер, а признательнй живущихъ въ роскоши.
ГВИД. Привтъ теб, небо!
АРВИ. Привтъ теб, небо!
БЕЛА. Теперь за горную нашу охоту. Туда, на ту вонъ высь, ноги у васъ молодыя, я же пойду по долин. Поймите, когда покажусь вамъ оттуда не боле вороны, что это вдь мсто и умаляетъ и увеличиваетъ, припомните къ тому, что говорилъ вамъ о дворахъ, царяхъ, о военныхъ продлкахъ, о томъ что услуга — услуга не по оказанію, а только по признанію ею. Такое пониманіе извлекаетъ намъ пользу изъ всего, что видимъ, и часто, въ утшеніе, оказывается что и жесткокрылый жукъ обезпеченнй широко-крылаго орла.— О, эта жизнь благородне ожиданія только осужденій, полне ничего, всмъ на посмшище, не дланія {Въ прежнихъ изданіяхъ: Richer than doing nothing for a babe… По Вольеру: Richer than doing nothing for a bob…}, достойнй шелестенья неоплаченнымъ шелкомъ, передъ такими снимаетъ шапку только наряжающій ихъ, когда счетъ не перекрещенъ еще. Нтъ жизни лучше нашей.
ГВИД. Ты говоришь это по опыту, мы же, бдные не оперившіеся, никогда не отлтали изъ вида гнзда, не знаемъ даже какой и воздухъ вдали отъ него. Можетъ быть эта жизнь и лучше, если покойная жизнь лучшая, сладостнй для тебя, знавшаго и горькую, боле соотвтствуетъ твоему не такъ уже подвижному возрасту, но для насъ, она келья невжества, путешествіе въ постель, тюрьма должника, не дерзающаго переступить порогъ ея.
АРВИ. Что говорить намъ о ней, когда мы состаремся? когда дожди и втры примутся бичевать пасмурный декабрь, чмъ будемъ мы коротать морозные дни въ тсной нашей пещер? Мы ничего не видали, мы точно животные: ловки, какъ лиса, изъ-за добычи, воинственны, какъ волки, изъ-за того что димъ, вся наша храбрость — гоняться за тмъ что бжитъ, нашу клтку длаемъ мы, какъ запертая въ ней птичка, крылосомъ, и громко воспваемъ въ ней нашу неволю.
БЕЛА. Что говорите вы! Еслибъ вы только знали, испытали лихоимство города, хитрости двора, съ которымъ и разстаться такъ же трудно, какъ сжиться, гд взбиранье на вершину — врное паденье, или до того скользко, что и опасенье такъ же скверно, какъ само паденье, трудности войны, это стараніе выискивать, во имя славы и чести, одн только, кажется, опасности, умирающее во время самого поиска, и добывающее позорную эпитафію такъ же часто, какъ запись хорошаго дла, за хорошее дло и достается даже нердко, и что еще хуже — приходится еще чуть не благодарить за порицаніе.— О, дти, эту повсть свтъ можетъ прочесть и на мн, тло мое покрыто помтками Римскихъ мечей, и былъ я нкогда первымъ изъ славныхъ. Цимбелинъ любилъ меня, и когда заходила рчь о воинахъ, мое имя бывало не далеко, тогда я былъ деревомъ, сучья котораго гнулись отъ плодовъ, но въ одну ночь ураганъ, или разбой, назовите это какъ хотите, обилъ вс плоды мои, и даже листъ, и оставилъ меня обнаженнымъ въ жертву непогод.
ГВИД. Неврное счастіе!
БЕЛА. Вся моя вина, какъ я часто вамъ разсказывалъ, въ томъ, что два негодяя, лживыя клятвы которыхъ пересилили незапятнанную честь мою, поклялись Цимбелину, что я въ союз съ Римлянами, за это я изгнанъ, и вотъ, двадцать уже лтъ, эта скала, эта пустыня — мой міръ, въ которомъ, пользуясь благородной свободой, уплатилъ боле благочестивыхъ долговъ небу, чмъ во всю прежнюю мою жизнь.— Но ступайте жь на горы! не охотничьи это рчи.— Кто первый убьетъ звря — будетъ царемъ пира, другіе два будутъ прислужниками, и не побоимся мы никакого яда, которымъ угощаются въ чертогахъ. Мы сойдемся въ долин. (Гвидерій и Арвиранъ уходять.) Какъ трудно скрыть проблески природы! Не знаютъ они, что дти они короля, не снится и Цимбелину, что они живы. Они думаютъ, что они мои, и все таки, хоть и взросли въ низкой дол, въ сгибающей ихъ пещер, касаются мыслью потолка дворцовъ, и природа научаетъ ихъ быть и въ простомъ, обыденномъ, царственне другихъ, не смотря на все ихъ стараніе. Полидоръ — наслдникъ Цимбелина и Британіи, котораго король, его отецъ, назвалъ Гвидеріемъ, — о, Юпитеръ! когда я сижу на моемъ треножномъ стул и разсказываю военные мои подвиги, онъ весь впивается въ разсказъ мой, говорю: такъ палъ врагъ мой, такъ наступилъ я на его шею — царственная кровь приливаетъ къ его щекамъ, чело покрывается потомъ, онъ напрягаетъ юныя свои мышцы и принимаетъ обозначаемое моими словами положеніе. Меньшой его братъ Кадвалъ — нкогда Арвирагъ — оживляетъ мои слова съ такимъ же увлеченьемъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: in as like a figure… По Колльеру: in as like a vigour…}, обнаруживая при этомъ гораздо боле своего собственнаго пониманія.— А! дичь поднята.— О, Цимбелинъ! небо и моя совсть знаютъ какъ несправедливо изгналъ ты меня, и за то я похитилъ двухъ сыновей твоихъ, одного по третьему, другаго по второму году, разсчитывая лишить тебя наслдниковъ, какъ ты лишилъ меня земель моихъ. Эврифила вскормила ихъ, они считаютъ ее матерью, и каждый день чествуютъ еще ея могилу. И меня, Беларія, назвавшагося Морганомъ, принимаютъ они за роднаго отца.— Дичь поднята! (Уходитъ.)

СЦЕНА 4.

Близь Мильфордской гавани.

Входятъ Пизаніо и Имогена.

ИМОГ. Ты сказалъ, когда мы слезли съ лошадей, что тутъ близехонько.— Никогда моя мать не сгарала такимъ нетерпніемъ впервые меня увидть, какъ я его. Гд же Постумусъ, Пизапіо? Что у тебя на ум, что смотришь на меня такъ пристально? отъ чего вырвался тяжкій вздохъ этотъ? И въ нарисованномъ такимъ видли бы существо объятое ничмъ необъяснимымъ тревожнымъ недоумніемъ, прими выраженіе не такъ страшное, пока безуміе не одолло еще здраваго моего сужденія. Что случилось? Зачмъ подаешь ты мн эту бумагу такъ мрачно {Тутъ непереводимая игра значеніями словъ tender — подавать и untender — неласково, сурово.}? Лтнія въ ней всти — улыбнись, зимнія — не меняй выраженія. Рука моего мужа! Страна отравъ, проклятая Италія перехитрила его, и онъ въ страшной какой-нибудь бд.— Да говори же, твой языкъ смягчитъ, можетъ, ужасное, которое, прочти я прямо, убьетъ меня.
ПИЗА. Прошу, прочтите, и вы увидите что никто не презрнъ такъ счастіемъ, какъ я, бдный.
ИМОГ. (Читаетъ). ‘Твоя госпожа, Пизаніо, разыграла на моемъ лож непотребную, доказательства этого обливаются во мн кровью. Говорю не по слабому подозрнію, а по убжденію, такъ же сильному, какъ мое горе, и такъ же врному, какъ, надюсь, мое мщеніе. Его ты, Пизаніо, долженъ взять на себя, если только твоя врность не заразилась ея вроломствомъ. Лиши ее жизни собственными руками, я доставлю теб на это возможность въ Мильфордекой гавани, именно для этого посылаю и ей письмо. Побоишься умертвить и убдить меня что свершено, ты сводникъ ея безчестья, и такъ же вроломенъ’.
ПИЗА. Къ чему вынимать мн мечъ? письмо перехватило уже ей горло.— Нтъ, клевета это, жало которой остре мечей, языкъ которой ядовитй всхъ змй Нила, дыханіе которой рыщетъ на быстрыхъ втрахъ и облыгаетъ вс углы міра: царей, царицъ и сановниковъ, двъ, женъ, — вползаетъ въ тайники даже могилъ эта ехидна.— Что, принцесса?
ИМОГ. Неврна его ложу! Что такое быть неврной? Лежать на немъ бодрствуя, все думая о немъ? плакать часъ за часомъ? преодолетъ сонъ природу — прерывать его страшнымъ о немъ сновидніемъ, будить себя своимъ собственнымъ крикомъ? это что ли быть неврной его ложу? это?
ПИЗА. Ахъ, добрая принцесса!
ИМОГ. Я неврна? Твоя совсть свидтель.— Іахимо, ты обвинялъ его въ непостоянств, ты показался мн тогда такимъ гадкимъ, теперь я лучше о теб думаю. Какая нибудь, замазывающая себя румянами, Италіанская сорока {Въ прежнихъ изданіяхъ: Some jay of Italy, Whose mother was her painting… По Колльеру: Some jay of Italy, Who smothers her with painting…} опутала его. Я, бдная, устарла, вышедшая я изъ моды одежда, слишкомъ богатая чтобъ висть на стн, и потому распороть меня,— въ куски меня!— О, клятвы мущинъ предательницы женщинъ! Твоя неврность, супругъ мой, заставитъ думать, что и все видимо-хорошее накидывается только для гадости, что не рождено оно тамъ, гд ростетъ только для приманки женщинъ.
ПИЗА. Послушайте, добрая принцесса.
ИМОГ. Слушая и правдивыхъ честныхъ людей во времена лживаго Энея, ихъ считали такъ же, какъ онъ, лживыми, Синона плачь {Синонъ сынъ Сизифа хитрый Грекъ, обманувшій Троянъ деревянной лошадью.} опозорилъ много искреннихъ слезъ, лишилъ не одно истинное горе состраданія, такъ и ты, Постумусъ, прибавишь дрожжей ко всмъ хорошимъ. И добрый, и честный будетъ лживъ и вроломенъ отъ страшнаго твоего паденія.— Будь же ты, Пизаніо, честенъ, исполни приказъ твоего господина. Увидишь его, засвидтельствуй, что я была покорна, смотри! я сама вынимаю мечъ, возьми и вонзи его въ невинное жилище любви моей, въ сердце мое. Не бойся, въ немъ нтъ ничего, кром скорби. Нтъ въ немъ и твоего господина, бывшаго прежде всмъ его богатствомъ. Длай что веллъ онъ, рази. Можетъ, въ лучшемъ дл ты и храбръ, а тутъ ты, кажется, трусишь.
ПИЗА. Прочь, гнусное орудіе, не осквернишь ты руки моей.
ИМОГ. Да вдь должна же я умереть, не умру отъ твоей руки — не слуга ты твоему господину. Божественный запретъ самоубійства оковываетъ слабую мою руку. Ну же, вотъ мое сердце, это что на немъ?— Постой, постой! не нужно ничего защищающаго, покорно оно, какъ ножны.— Что это? Письма врнаго Леонатуса, вс обратившіяся въ ложь? Прочь, прочь, губители моей вры! не быть вамъ боле моимъ нагрудникомъ. Такъ могутъ врить бдныя глупышки лживымъ наставникамъ, какъ ни жестоко чувствуютъ, однакожь, обманутыя измну, измнники испытываютъ еще большее горе. И ты, Постумусъ, вызвавшій мое неповиновеніе королю, отцу моему, презрительный отказъ царственнымъ искателямъ, увидишь въ послдствіи, что не обыденное было это дло, а расположеніе рдкое, и горько мн, какъ подумаю, какъ сильно будетъ тебя мучить, когда прискучитъ теб та, за которой теперь ухаживаешь, воспоминаніе обо мн.— Прошу тебя, скоре. Ягненокъ проситъ мясника, гд же ножъ твой? Ты слишкомъ ужь медлишь исполненіемъ приказа твоего господина, когда и я желаю того же.
ПИЗА. Добрая госпожа моя, съ тхъ поръ какъ я получилъ приказъ этотъ, ни на минуту не смыкалъ я глазъ.
ИМОГ. Исполни его, и на постель.
ПИЗА. Скорй вырву глаза мои {Въ прежнихъ изданіяхъ I’ll wake mine eye-balls blind first… По Колльеру: I’ll crack mine eye-balls first…}.
ИМОГ. Зачмъ же приступалъ? Зачмъ надулъ ложнымъ предлогомъ столько миль? это мсто? мою продлку и твою собственную? работу нашихъ лошадей? благопріятствующій теб случай? зачмъ встревожилъ моимъ побгомъ дворъ, къ которому никогда не возвращусь уже? Зачмъ зашелъ такъ далеко, чтобъ ослабить лукъ, когда избранный зврь передъ тобой?
ПИЗА. Хотлъ выиграть время, чтобъ отдлаться отъ такого сквернаго порученія, и вотъ что придумалъ. Выслушайте меня, добрая принцесса, терпливо.
ИМОГ. Труди языкъ до утомленья, говори. Я слышала, что я непотребная, и ничто не можетъ уже ни поранить мое ухо такъ, какъ эта ложь, ни уврачевать эту рану, говори.
ПИЗА. Я разсудилъ что назадъ вы ужь не возвратитесь.
ИМОГ. Весьма естественно, когда заманилъ сюда, чтобы убить.
ПИЗА. О нтъ, никогда, но если я такъ же и смтливъ, какъ честенъ, мое предложеніе приведетъ непремнно къ добру. Невозможно, чтобы мой господинъ не былъ обманутъ, какой нибудь бездльникъ, и хитрйшій, нанесъ вамъ обоимъ проклятое это оскорбленіе.
ИМОГ. Какая нибудь Римская прелестница.
ПИЗА. Нтъ, клянусь жизнію. Я дамъ ему знать, что вы умерли, и пошлю вмст съ тмъ, какое-нибудь кровавое свидтельство этого, потому что такъ приказалъ онъ, васъ при двор не будетъ, и это будетъ еще большимъ удостовреніемъ.
ИМОГ. Что же я-то, добрый Пизаніо, буду въ это время длать? гд буду жить, и какая радость мн жить, когда буду мертва для моего супруга?
ПИЗА. Если хотите возвратиться ко двору —
ИМОГ. Ни ко двору, ни къ отцу, не хочу боле возиться съ этимъ грубымъ, пошлымъ вельможнымъ ничтожествомъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: noble, simple nothing… По Колльеру: noble, simple, empty nothing…}, съ этимъ Клотеномъ, любовное ухаживаніе котораго тягостнй для меня и осады.
ПИЗА. Не при двор, такъ и не въ Британіи жить вамъ.
ИМОГ. Гд же? Свтитъ солнце только въ Британіи? День и ночь разв въ Британіи только? Наша Британія кажется частью книги мірозданья, но не въ ней она — въ большемъ пруду лебединое гнздо она, живутъ же вдь и не въ Британіи.
ПИЗА. Я очень радъ что вы о другихъ странахъ помышляете. Римскій посолъ Луцій прибудетъ завтра въ Мильфордскую гавань, еслибъ вы могли затемнить ваше намреніе такъ же, какъ затемнилось ваше счастіе, скрыть то, что обнаружить теперь опасно, вы могли бы пуститься въ путь таинственный {Въ прежнихъ изданіяхъ: Pretty and full of view… По Колльеру: Privy, yet full of view…}, но способный дать вамъ возможность все увидть, который, можетъ, приведетъ васъ близехонько къ мстопребыванію Постумуса, такъ по крайней мр близко, что если его дянія и не будутъ видимы, то будутъ ежечасно доводиться до вашего слуха молвой, и такъ врно, какъ то, что онъ движется.
ИМОГ. О, какимъ же образомъ! Хотя бы и съ опасностью для моей скромности, только не съ ея смертью, я отважусь.
ПИЗА. Прекрасно, вотъ въ чемъ дло. Вы должны забыть что вы женщина, замнить привычку повелвать повиновеніемъ, робкость, нжность — этихъ прислужницъ всхъ женщинъ, или врне, самую прелестную ихъ сущность, — бойкою отвагой {Въ прежнихъ изданіяхъ: to a waggish courage… По Колльеру: То a waggish carriage…}, быть острой, находчивой, дерзкой и задорной, какъ ласка, пожертвовать рдчайшимъ сокровищемъ вашихъ щекъ, подвергнувъ его — какъ ни жалко, а безъ этого невозможно,— алчному прикосновенію все-лобызающаго Титана, забыть вашу мудреную и такъ прелестную уборку, которой вы досаждали великой Юнон.
ИМОГ. Короче. Я догадываюсь чего ты хочешь, и почти ужь мущина.
ПИЗА. Прежде сдлайте себя похожимъ на него. Задумавъ это, я запасся для васъ колетомъ, шляпой, штанами и всмъ, что для этого нужно — все это въ дорожномъ мшк моемъ, — угодно вамъ, переодвшись и принявъ на сколько можете, видъ юноши вашихъ лтъ, явиться къ благородному Луцію съ просьбою чтобы онъ принялъ васъ къ себ въ услуженіе, вы скажете ему какими способностями вы обладаете, въ которыхъ, если только въ голов его есть уши для музыки, вы тотчасъ же убдите его, и онъ приметъ васъ, безъ всякаго сомннія, съ радостью. Онъ честенъ и въ добавокъ необыкновенно благочестивъ. Что касается до средствъ содержанія на чужбин — я богачъ для васъ, и никогда не будетъ у васъ въ нихъ недостатка, ни теперь, ни въ послдствіи.
ИМОГ. Ты единственное утшеніе, богами мн оставленное. Прошу, идемъ же. Многое еще надо обдумать, но мы все уладимъ, какъ дозволитъ время. Я ршаюсь на эту попытку, пущусь на нее съ царственной смлостью. Идемъ, прошу тебя.
ПИЗА. Коротко должно быть наше прощаніе, или, замтивъ мое отсутствіе, заподозрятъ меня въ содйствіи вашему бгству. Возьмите, благородная госпожа, этотъ ящичекъ, его дала мн королева. То что въ немъ — драгоцнно, заболете на мор, или почувствуете себя дурно на суш — и небольшой пріемъ его уничтожитъ всякую немощь.— Теперь въ чащу — принарядитесь мущиной. Да ведутъ васъ боги къ лучшему.
ИМОГ. Аминь. Благодарю тебя. (Уходятъ.)

СЦЕНА 5.

Комната во дворц Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, Королева, Клотенъ, Луцій и Придворные.

ЦИМБ. Здсь мы разстанемся, счастливаго пути теб.
ЛУЦІ. Благодарю, государь. Мой императоръ писалъ чтобъ я узжалъ отсюда, и мн крайне прискорбно возвратиться съ извстіемъ что ты врагъ ему.
ЦИМБ. Подданные наши не хотятъ оставаться подъ игомъ его, и намъ дорожить мене ихъ достоинствомъ своимъ было бы совсмъ не царственно.
ЛУЦІ. Такъ. Дай же мн провожатыхъ до Мильфордской гавани.— Всякаго вамъ счастія, королева, и вамъ!
ЦИМБ. Господа, назначаю васъ провожатыми, смотрите, чтобы должный почетъ ничмъ не былъ нарушенъ. Прощай, благородный Луцій.
ЛУЦІ. Вашу руку, принцъ.
КЛОТ. Протягиваю ее вамъ дружески, но за тмъ буду дйствовать ей какъ врагъ.
ЛУЦІ. Принцъ, предоставимъ исходу назвать побдителя. Прощайте.
ЦИМБ. Не оставляйте, господа, достойнаго Луція до его переправы черезъ Севернъ.— Будь счастливъ! (Луцій уходитъ съ Придворными.)
КОРО. Онъ удаляется нахмурившись, и честь намъ что дали ему поводъ къ тому.
КЛОТ. Тмъ лучше, добились наконецъ храбрые ваши Британцы своего.
ЦИМБ. Луцій написалъ уже Императору какъ идутъ здсь дла. Необходимо по этому, чтобъ наши колесницы и конники были въ готовности, ему не долго собрать войска, находящіяся уже въ Галліи и перенести войну въ Британію.
КОРО. Тутъ нельзя дремать, надо какъ можно скоре и дятельне приготовиться къ этому.
ЦИМБ. Предугадывая, что такъ это будетъ, мы заблаговременно приготовились уже. Но, любезная королева, гд же наша дочь? Она не показывалась Римлянамъ, и въ отношеніи къ намъ не исполняла ежедневнаго своего долга. Она, кажется, существо переполненное боле злостью чмъ долгомъ, такъ намъ сдается.— Позвать ее къ намъ, слишкомъ ужь были мы снисходительны къ ней. (Одинъ изъ Придворныхъ уходитъ.)
КОРО. Государь, со времени изгнанія Постумуса, она избгаетъ всякаго общества, излчить ее отъ этого можетъ только время. Прошу ваше величество, воздержитесь отъ слишкомъ жесткихъ выраженій, она такъ чувствительна къ упрекамъ, что слова длаются ударами, а удары — смерть ей.

Придворный возвращается.

ЦИМБ. Гд же она? Чмъ оправдывается еще ея непокорность?
ПРИД. Ваше величество, вс ея комнаты заперты, и сколько мы ни стучали, не получили никакого отвта.
КОРО. Государь, когда я въ послдній разъ навшала ее, она просила меня извинить ея затворничество, говорила, что вынуждаемое ея болзненностью, оно лишаетъ ее возможности и уплачивать ежедневно долгъ, которымъ вамъ обязана, просила и довести это до вашего свднія, но въ суетахъ я погршила памятью.
ЦИМБ. Двери ея заперты? Въ послднее время невидима? Даруйте, боги, чтобы то, чего боюсь, оказалось ложнымъ. (Уходитъ.)
КОРО. Ступай, сынъ, за королемъ.
КЛОТ. И Пизаніо, стараго ея служителя, вотъ уже два дня я не вижу.
КОРО. Ступай, разузнай. (Плотенъ уходитъ.) — Пизаніо, ты такъ стоявшій за Постумуса! у него есть мое снадобье, молю чтобъ отсутствовалъ отъ того что проглотилъ его, вдь онъ поврилъ, что драгоцннйшее это средство. Но она, гд она? Можетъ, ею овладло отчаяніе, или, окрыленная пыломъ любви, полетла къ своему безцнному Постумусу. Пошла ли на смерть, или на безчестье — и то и другое будетъ полезно для моей цли, погибла — я располагаю Британской короной.

Клотенъ возвращается.

Ну что?
КЛОТ. Нтъ сомннія — бжала. Поди, утшь Короля, бснуется онъ, никто и подойти къ нему не сметъ.
КОРО. Тмъ лучше, еслибъ эта ночь лишила его слдующаго дня! (Уходитъ.)
КЛОТ. Я люблю и ненавижу ее, потому что она прекрасна и царственна, потому что обладаетъ всми придворными качествами, надлена ими лучше, чмъ какая нибудь другая, чмъ вс, чмъ весь женскій полъ, въ ней лучшее каждой, и соединеніемъ всего этого она превосходитъ всхъ. За это я люблю ее, но пренебреженіе мною и предпочтеніе подлаго Постумуса, позорятъ ея сужденіе до того, что подавляютъ все въ ней прекрасное, и это заставляетъ меня ненавидть ее, мало того — отомстить ей, потому что, когда глупцы будутъ —

Входитъ Пизаніо.

Это кто?— А! плутовать, негодяй? Поди-ка сюда, драгоцннйшій сводникъ! Гд госпожа твоя, бездльникъ? Скажи разомъ, или сейчасъ же отправишься къ чертямъ. низа. О, добрый господинъ!
КЛОТ. Гд госпожа твоя? или, клянусь Юпитеромъ — не спрошу еще. Вырву, нмой негодяй, эту тайну изъ твоего сердца, или твое сердце, чтобъ овладть ею. Она у Постумуса, изъ беремя гнусности котораго не выжать и драхмы хорошаго?
ПИЗА. Какъ же можетъ она быть у него? Давно ли хватились ея? Онъ вдь въ Рим.
КЛОТ. Гд жь, она? Подойди поближе, безъ околичностей, скажи прямо, что съ нею сталось?
ПИЗА. Почтеннйшій, господинъ!
КЛОТ. Почтеннйшій ты бездльникъ! скажи, гд твоя госпожа разомъ, первымъ же словомъ, безъ всякихъ почтеннйшихъ, говори, или твое молчаніе разомъ вызоветъ и приговоръ и смерть теб.
ПИЗА. (Подавая ему письмо). Эта вотъ бумага выскажетъ вамъ все, что знаю о ея бгств.
КЛОТ. Посмотримъ.— Преслдую ее до трона Августа.
ПИЗА. (Про себя). Или это, или погибнуть. Она достаточно уже далеко, и то, что онъ изъ письма узнаетъ, побудитъ только его къ путешествію, нисколько для нея не опасному.
КЛОТ. Гмъ!
ПИЗА. (Про себя). А къ господину моему все-таки напишу что умерла она. О, Имогена, да будетъ благополучно твое странствованіе, благополученъ и возвратъ!
КЛОТ. Письмо не лжетъ, бездльникъ?
ПИЗА. Я думаю, принцъ.
КЛОТ. Рука Постумуса, я знаю ее.— Слушай же, негодяй, еслибъ ты согласился не бездльничать, а служить мн честно, исполнять все, что бы я ни потребовалъ, съ ревностнымъ стараніемъ,— разумю: какое бы тамъ мошенничество ни поручилъ, исполнять его неукоснительно и врно, — я считалъ бы тебя честнымъ человкомъ, и не было бы никогда недостачи моихъ средствъ для пособія теб, ни моего голоса для твоего повышенія.
ПИЗА. Такъ, добрый господинъ.
КЛОТ. Хочешь служить мн? Такъ какъ до сихъ поръ ты такъ терпливо и постоянно держался безплоднаго счастія голыша Постумуса, ты, уже изъ благодарности, не можешь не быть ревностнымъ слугой мн. Хочешь служить мн?
ПИЗА. Готовъ, принцъ.
КЛОТ. Давай же руку, вотъ теб мой кошелекъ. Есть у тебя какое-нибудь платье твоего перваго господина?
ПИЗА. Есть въ моей комнат то самое, которое было на немъ, когда онъ прощался съ госпожей моей.
КЛОТ. Первая твоя мн служба: принеси это платье сюда, быть этому первой твоей службой. Ступай.
ПИЗА. Сейчасъ, принцъ. (Уходитъ.)
КЛОТ. Встртить тебя въ Мильфордской гавани.— Одно я забылъ спросить у него, спрошу сейчасъ же.— Именно тамъ-то, подлый Постумусъ, я и убью тебя.— Зачмъ это платье не здсь уже. Она какъ-то сказала — горечью этихъ словъ и теперь еще рыгаетъ мое сердце, — что и самое платье Постумуса для нея дороже моей благородной личности со всми ея совершенствами. Въ этомъ плать изнасилую я ее, но прежде убью его, и на ея глазахъ, увидитъ она тутъ мою доблесть, и будетъ она мукой ея презрнія. За тмъ, какъ онъ будетъ у моихъ ногъ и я, наругавшись вдоволь надъ его трупомъ, утолю страсть мою — что, какъ сказалъ, сдлаю, ей въ насмшку, въ томъ самомъ плать, которое она такъ расхваливала, — я протолкаю ее назадъ ко двору, пинками протурю домой. Тшилась она презрніемъ меня — потшусь и я моимъ мщеніемъ.

Пизаніо возвращается съ платьемъ.

То это платье?
ПИЗА. То самое.
КЛОТ. Какъ давно ухала она въ Мильфордскую гавань?
ПИЗА. Едва ли она еще тамъ теперь.
КЛОТ. Снеси это платье въ мою комнату, это второй мои приказъ теб, третій — чтобъ ты былъ нмъ на счетъ моего намренія. Будь только исполнителенъ, и повышеніе придетъ само собою. Месть моя теперь въ Мильфорд, желалъ бы имть крылья, чтобъ летть за нею. Пойдемъ, будь же вренъ. (Уходитъ.)
ПИЗА. Ты требуешь, чтобъ погубилъ я себя, потому что быть теб врнымъ — быть лживымъ, каковымъ никогда не буду, въ отношеніи къ врнйшему изъ смертныхъ.— Ступай себ въ Мильфордъ — не найдти теб тамъ тобой преслдуемой. Лейтесь, лейтесь на нее благословенія небесъ! Замедлись спхъ этого дурня, и одинъ только трудъ да будетъ ему наградой! (Уходитъ.)

СЦЕНА 6.

Передъ пещерой Беларія.

Входитъ Имогена въ мужскомъ плать.

ИМОГ. Тяжела, вижу, жизнь мущины. Совсмъ выбилась я изъ силъ, дв ночи голая земля была моей постелью, захворала бы непремнно, еслибъ моя ршимость меня не поддерживала.— Мильфордъ, когда съ вершины горы Пизаніо показалъ мн тебя, ты былъ у меня въ виду. О Юпитеръ! и самыя зданія бгутъ, кажется, отъ бдняка, ищущаго въ нихъ убжища. Двое нищихъ сказали мн, что не могу сбиться съ дороги, могутъ лгать и бдняки нуждой удрученные, зная что она наказаніе, или испытаніе? Могутъ, чтожь удивительнаго, когда и богачи почти что не говорятъ правды, а обманываніе въ довольств — преступне вдь лганья отъ нужды, и лживость въ короляхъ гаже, чмъ въ нищихъ.— Вотъ и ты, дорогой супругъ мой, изъ лживыхъ, вспомнила о теб — прошолъ и голодъ, а за мгновенье готова была упасть отъ него.— Это что? вотъ и дорожка туда, убжище это дикаря какого-нибудь. Лучше не звать, страшно мн позвать, но голодъ, прежде чмъ совсмъ превозможетъ природу, осмливаетъ. Довольство и міръ рождаютъ трусовъ, а нужда всегдашняя мать отваги.— Эй! Есть тамъ кто? если существо общительное — откликнись, одичалое — возьми, или дай.— Эй!— Нтъ отвта, — войду. Выну однакожь прежде мечъ, боится мой врагъ меча такъ же, какъ я — едва ли онъ и взглянетъ на него. Такого врага, небо! (Уходитъ въ пещеру.)

Входятъ Беларій, Гвидерій и Арвирагъ.

БЕЛА. Ты, Полидоръ, оказался лучшимъ стрлкомъ, царь стало пиршества, Кадвалъ и я разыграемъ слугу и повара, такъ вдь уговорились мы, потъ старанія осушается и уничтожается только цлью, которой добивался. Идемъ, голодъ сдлаетъ и самое незатйливое вкуснымъ, усталость храпитъ и на камняхъ, тогда какъ упрямой лни и пуховая перина кажется жесткой!— Миръ теб, бдное жилище, само себя стерегущее.
ГВИД. Я страшно усталъ.
АРВИ. Ослаблъ и я отъ работы, а голодъ куды какъ усилился.
ГВИД. Въ пещер есть холодная пища, займемся ею, пока то, что убили будетъ готовиться.
БЕЛА. Постойте, не входите. (Глядя въ пещеру.) Не шь онъ нашихъ припасовъ — я подумалъ бы что это фея.
ГВИД. Что тамъ?
БЕЛА. Клянусь Юпитеромъ, ангелъ, если же не онъ, такъ земное совершенство!— Посмотрите на это божество, не старше мальчика.

Входитъ Имогена.

ИМОГ. Не обижайте меня, добрые люди. Прежде чмъ войдти, я звалъ и думалъ выпросить, или купить то, что взялъ. Клянусь, я ничего не укралъ, не тронулъ бы и золота, еслибъ нашолъ его разсыпаннымъ на порог. Вотъ вамъ деньги за съденное. Насытившись, я оставилъ бы ихъ на стол, и ушелъ бы, молясь за хозяевъ.
ГВИД. Деньги, юноша?
АРВИ. Скорй все серебро и золото обратится въ грязь, такъ какъ считается чмъ-то лучшимъ только поклонниками боговъ грязныхъ!
ИМОГ. Вижу, вы сердитесь. Знайте же, убьете меня за мою провинность — умеръ бы я и не провинившись такъ.
БЕЛА. Куда идешь ты?
ИМОГ. Въ Мильфордскую гавань.
БЕЛА. А твое имя?
ИМОГ. Фиделіо. У меня есть родственникъ, отправляющійся въ Италію, онъ сядетъ на корабль въ Мильфорд, на пути къ нему, я такъ истомился голодомъ, что не могъ не ‘длать этого проступка.
БЕЛА. Прошу тебя, прекрасный юноша, не считай насъ неучами, не суди о добромъ нашемъ расположеніи по бдному нашему жилищу. Милости просимъ. Почти что ночь ужь, прежде чмъ уйдешь, мы угостимъ тебя лучшимъ ужиномъ, и поблагодаримъ, если останешься и не откажешься отъ него.— Просите жь его, дти.
ГВИД. Будь ты, юноша, женщиной, я неотступно ухаживалъ бы за тобой, чтобъ сдлаться женихомъ твоимъ. По чести, оцниваю тебя, какъ бы при покупк.
АРВИ. А я радъ и тому, что онъ мущина. Я буду любить его какъ роднаго брата, и такой же привтъ, какимъ встртилъ бы его посл долгой разлуки, и теб.— Милости просимъ, будь веселъ — ты между друзьями..
ИМОГ. Между друзьями! (Про себя) Зачмъ не между братьями? Будь они сыновьями моего отца, я понизилась бы въ цн, уравновсилась бы съ тобою, Постумусъ.
БЕЛА. Сокрушаетъ его какое-то горе.
ГВИД. Хотлъ бы помочь ему.
АРВИ. И я, какое бы оно ни было, и чего бы ни стоило.
БЕЛА. Послушайте, дти. (Они шепчутся.)
ИМОГ. (Про себя). И великіе люди, имвшіе дворъ не больше этой пещеры, служившіе себ сами, обладавшіе добродтелью, укрпленной за ними ихъ собственнымъ сознаніемъ, а не пустымъ восхваленіемъ толпы перемнчивой — не превзойдутъ этихъ двухъ. Простите мн, боги! хотлось-бы перемнить полъ, чтобъ сдлаться ихъ товарищемъ, такъ какъ Леонатусъ измнилъ мн.
БЕЛА. Такъ. Пойдемте жь готовить нашу добычу. Идемъ, прекрасный юноша, не до разговоровъ постящемуся, поужинаемъ — дружески попросимъ тебя разсказать намъ о себ, что можешь.
ГВИД. Прошу, идемъ.
АРВИ. И ночь сов, и день жаворонку не пріятне.
ИМОГ. Благодарю.
АРВИ. Идемъ. (Уходятъ въ пещеру.)

СЦЕНА 7.

Римъ.

Входятъ два Сенатора и Трибуны.

1. сен. Вотъ содержаніе грамоты Императора: танъ какъ войско нашихъ простолюдиновъ занято теперь войной съ Панонцами и Далматами, а находящихся въ Галліи легіоновъ недостаточно для войны съ отпавшими Британцами, то мы и вызываемъ на нее высшія наши сословія.— Луція онъ длаетъ проконсуломъ, а вамъ, трибуны, строго предписываетъ поспшить наборомъ. Да здравствуетъ Цезарь!
ТРИБ. Такъ Луціи будетъ начальникомъ этого войска?
2. сен. Онъ.
ТРИБ. Онъ вдь въ Галліи теперь?
1. сен. Съ тми легіонами, о которыхъ упомянулъ я, и которые вы должны усилить этимъ наборомъ, въ приказ обозначено и число и время отправки.
ТРИБ. Мы исполнимъ нашу обязанность (Уходятъ.)

ДЙСТВІЕ IV.

СЦЕНА 1.

Лсъ вблизи пещеры.

Входитъ Клотенъ.

КЛОТ. Я близко мста, гд они должны сойдтись, если только Пизаніо врно описалъ мн его. Какъ пристало ко мн его платье! Почему жь не пристать бы и его возлюбленной, созданной тмъ же, кто создалъ портнаго? и тмъ боле, что — не въ укоръ то будь сказано, — женское приставанье капризъ, говорятъ. Надо въ немъ поработать. Себто могу сказать — нисколько вдь не тщеславіе разговаривать человку съ своимъ зеркаломъ, въ своей комнат, — сложенъ я такъ же хорошо, какъ и онъ, такъ же молодъ, но сильне, богатствомъ не уступаю, а положеніемъ въ свт гораздо значительне, выше родомъ, равно свдущь въ длахъ общественныхъ, а въ единоборств далеко превосходнй, и все-таки упрямое, блуждающее это созданіе {Въ прежнихъ изданіяхъ: yet this impersererant thing… По Колльеру yet this perverse, errant thing…}, на зло мн, любитъ его.— Вотъ она жизнь-то человческая! Твоя голова, Постумусъ, теперь красующаяся еще на плечахъ твоихъ, черезъ какой нибудь часъ слетитъ съ нихъ, твоя возлюбленная изнасилуется, твой нарядъ изржется въ куски передъ твоими глазами, и за всмъ этимъ, пиньками протолкаю я ее къ отцу, который можетъ и разсердится на меня за такую жестокость, но моя мать, властвуя надъ его своенравіемъ, уладитъ все въ мою пользу. Лошадь моя привязана въ надежномъ мст, выходи же мечь на жестокую работу! Посылай ихъ, судьба, въ мои руки! По описанію это именно то самое мсто, гд они должны свидться, негодяй не посметъ обмануть меня. (Уходите.)

СЦЕНА 2.

Передъ пещерой.

Выходятъ изъ пещеры Беларій, Гвидерій, Аврирагъ и Имогена.

БЕЛА. (Имоген). Теб нездоровится, останься здсь, въ пещер, кончивъ охоту, мы тотчасъ же возвратимся къ теб.
АРВИ. Останься, братъ, вдь братья мы?
ИМОГ. Человку слдовало-бъ быть братомъ человка, но рознится глина отъ глины значеніемъ, хотя пыль ихъ и одинакова.— Очень мн нездоровится.
ГВИД. Ступайте вы на охоту, а я останусь съ нимъ.
ИМОГ. Не такъ все-таки я боленъ, хоть и не хорошо мн, не изъ тхъ я изнженныхъ горожанъ, которые, прежде чмъ захворать, кажется умираютъ ужь. Оставьте меня, займитесь ежедневнымъ вашимъ дломъ, перерывъ обычнаго — перерывъ всего. Мн нездоровится, но ваше присутствіе не поможетъ, общество — не облегченье не общительному. Не очень я еще боленъ, когда могу разсуждать объ этомъ, прошу, доврьте мн пріютъ вашъ, не обворую никого, кром самого себя, умру — не большая будетъ это кража.
ГВИД. Я люблю тебя, я говорилъ теб это, люблю столько же сильно и такъ же искренно, какъ отца моего.
БЕЛА. Какъ! это что?
АРВИ. Если и грхъ говорить это — впрягаю себя въ проступокъ добраго моего брата. Не знаю почему люблю я этого юношу, слышалъ отъ тебя, что причина любви безпричинность, стоялъ бы гробъ у входа и спросили бы, кто долженъ умереть — сказалъ бы: отецъ мои, не этотъ юноша.
БЕЛА. (Про себя). О благородный порывъ! о доблесть природы! порожденіе величія! Трусы — отцы трусовъ, подлое — порождаетъ подлое.— Есть у природы и мука и мякина, и гнусное и прелестное. Я не отецъ ихъ, но кто же этотъ чародй, заставившій ихъ любить его боле, чмъ меня.— Однакожь, девятый ужь часъ утра.
АРВИ. Прощай, братъ.
ИМОГ. Желаю вамъ удачи.
АРВИ. А теб здоровья.—
Идемъ, ИМОГ. (Про себя). Добрые это созданья. Боги, какой лжи я наслушалась! Наши придворные говорятъ, что все, что не при двор, дико. Опытъ, ты опровергаешь ихъ толки. Царственныя моря зараждаютъ чудищь, а небольшія, впадающія въ нихъ рчки снабжаютъ нашъ столъ вкусною рыбой.— А я все больна, больна душой.— Попробую, Пизаніо, твое снадобье.
ГВИД. Не могъ я расшевелить его, сказалъ только что благороднаго происхожденія, но несчастливъ, безчестно гонимъ, но честенъ.
АРВИ. То же сказалъ онъ и мн, прибавивъ только что посл больше узнаю.
БЕЛА. Въ поле, въ поле!— Мы теперь оставимъ тебя, ступай въ пещеру и усни.
АРВИ. Мы скоро возвратимся.
БЕЛА. Прошу, не хворай, вдь ты долженъ быть нашей хозяйкой.
ИМОГ. И хворый и здоровый, вашъ я.
БЕЛА. И всегда будешь. (Имогена уходить). Юноша этотъ, какъ онъ ни бдствуетъ, имлъ, по всему видно, хорошихъ предковъ.
АРВИ. А какъ онъ ангельски поетъ.
ГВИД. И какъ хорошо стряпаетъ! Онъ нарзалъ коренья такими фигурками, и похлебку приправилъ такъ, какъ будто готовилъ ее для захворавшей Юноны.
АРВИ. И какъ прелестно соединяется въ немъ улыбка со вздохомъ, какъ будто вздохъ вздыхаетъ о томъ что не такая онъ улыбка, а улыбка подсмивается надъ вздохомъ, что вырывается изъ такого божественнаго храма, чтобъ смшаться съ втрами, вызывающими проклятія моряковъ.
ГВИД. Замтилъ я, что горе и терпніе такъ въ немъ укоренились, что корни ихъ сплетаются.
АРВИ. Рости же терпніе! и да отплететъ горе, эта вонючая бузина, засыхающіе свои корки отъ разростающагося винограда!
БЕЛА. Утро на исход ужь. Идемъ!— Это кто? (отходятъ въ сторону.)

Входитъ Клотенъ.

КЛОТ. Не могу отыскать бглецовъ этихъ.— Бездльникъ надулъ меня.— Умаялся я.
БЕЛА. Бглецевъ! Ужь не о насъ ли говоритъ онъ? Я какъ будто признаю его, это Клотенъ, сынъ королевы. Боюсь какой-нибудь засады. Много лтъ не видалъ я его, а узналъ — онъ это. Мы вн вдь закона — уйдемъ!
ГВИД. Онъ одинъ. Ступай съ братомъ и осмотри нтъ ли еще кого по близости, прошу, ступайте, оставьте меня съ нимъ. (Беларій и Арвираги уходятъ.)
КЛОТ. Стойте! кто вы, такъ проворно отъ меня улепетывающіе? горная, врно, сволочь? слыхалъ я о ней.— Ты кто, негодяй?
ГВИД. Существо, никогда не длавшее еще ничего негодне отвта негодяю безъ удара.
КЛОТ. Разбойникъ ты, нарушитель закона, бездльникъ.— Сдавайся, воришка.
ГВИД. Кому? теб? Да ты что такое? Нтъ разв у меня руки такъ же дюжей, какъ и твоя, сердца такъ же пылкаго? Вотъ, рчами, допускаю, ты заносчиве, потому что не ношу кинжала своего во рту. Скажи, что ты такое, и почему долженъ я теб сдаться?
КЛОТ. Не догадываешься, подлый бездльникъ, по платью кто я?
ГВИД. Ни кто твой портной, мошенникъ, приводящійся теб ддомъ, онъ вдь отецъ твоего платья, длающаго тебя, судя по всему, тобою.
КЛОТ. Гнусный рабъ, не моимъ портнымъ сшито оно.
ГВИД. Такъ убирайся, и поблагодари подарившаго его теб. Ты дурень какой-то, противно мн и поколотить-то тебя.
КЛОТ. Узнай же, дерзкій воръ, мое имя, и трепещи.
ГВИД. Скажи же его.
КЛОТ. Клотенъ, бездльникъ.
ГВИД. Хотя имя твое и Клотенъ, двойной ты бездльникъ, не заставляетъ оно трепетать меня, будь оно жаба, ехидна, или паукъ — оно скорй встревожило бы меня.
КЛОТ. Чтобы еще больше ужаснуть, чтобы совершенно смутить тебя — знай, сынъ я королевы.
ГВИД. Жалю, не длаешь ты, кажется, чести роду своему.
КЛОТ. Не ужасаешься?
ГВИД. Боюсь, кого уважаю — только мудрыхъ, дураками жь потшаюсь — не боюсь ихъ.
КЛОТ. Такъ умри же. Убивъ тебя собственной своей рукою, я отыщу за тмъ бжавшихъ, и красоваться вашимъ головамъ на воротахъ Луда. Сдавайся, неотесанный горецъ. (Уходятъ сражаясь.)

Входятъ Беларій и Арвигагъ.

БЕЛА, Нтъ НИКОГО.
АРБИ. Ни души. Ты врно въ немъ ошибся.
БЕЛА. Не думаю, много лтъ прошло съ тхъ поръ, какъ я его видлъ, но время нисколько не измнило его тогдашнихъ чертъ лица, т же и рзкость голоса и рчь порывистая. Убжденъ что это былъ Клотенъ.
АРВИ. Мы оставили ихъ здсь. Какъ бы у брата чего не вышло съ нимъ, ты говоришь онъ такъ золъ.
БЕЛА. Едва развившись, разумю до мужа, онъ не боялся и вопіющихъ ужасовъ, потому что боязнь слдствіе зачастую сужденія. Но вотъ, смотри, и братъ.

Гвидерій возвращается съ головой Клотена.

ГВИД. Клотенъ этотъ былъ дуракъ, пустой кошелекъ, не было въ немъ денегъ. И Геркулесъ не выбилъ бы мозга изъ головы его, потому что не было его въ ней нисколько, а не сдлай я этого, дуракъ носилъ бы мою голову, какъ я его.
БЕЛА. Что сдлалъ ты?
ГВИД. Знаю отлично что: отскъ голову какого-то Клотена, сына, по его собственнымъ словамъ, королевы, называвшаго меня измнникомъ, разбойникомъ, клявшагося что собственными руками перехватаетъ насъ всхъ, сниметъ наши головы съ мста, на которомъ он — благодареніе богамъ — и теперь еще находятся, и поставитъ ихъ на ворота Луда.
БЕЛА. Погибли мы вс.
ГВИД. Что же, дорогой отецъ, что же терять намъ, кром того, что онъ клялся отнять у насъ — жизнь нашу? Законъ насъ не защищаетъ, къ чему же намъ слабодушно, изъ боязни закона, дозволять какому-нибудь надменному куску мяса грозить намъ, разыгрывать и судью и палача?— Открыли вы кого нибудь по близости?
БЕЛА. Ни души, на сколько глазъ хватитъ, но здравый смыслъ говоритъ: должны быть у него спутники. Хотя онъ и былъ сама безалаберность {Въ прежнихъ изданіяхъ: Though his honour Was nothing but mutation… По Колльеру: Though his humour Was nothing but mutation…}, переходилъ все отъ дурнаго къ худшему, но ни бшенство, ни полнйшее сумашествіе никакъ не завлекли бы его сюда одного. Можетъ быть при двор прослышали, что такіе какъ мы живутъ здсь въ пещер, охотятся, что это опальные, которые со временемъ могутъ образовать опасную шайку, что, услышавъ объ этомъ, онъ — по обыкновенію — расходился, и поклялся что переловитъ насъ, но невроятно, чтобъ онъ отправился одинъ: не такъ онъ отваженъ, да и они не допустили бы до этого, а потому и есть достаточная причина бояться, что у этого трупа есть хвостъ, далеко опаснйшій головы.
АРВИ. Пусть совершается предопредленіе боговъ, какое бы оно тамъ ни было — братъ хорошо сдлалъ.
БЕЛА. Не хотлось мн сегодня охотиться, нездоровье юнаго Фиделіо все останавливало.
ГВИД. Собственнымъ его мечемъ, которымъ онъ грозилъ моей ше, отрубилъ я его голову. Брошу ее въ заливъ за нашей скалой, пусть несется въ море и разсказываетъ рыбамъ, что она Клотена, сына королевы. Вотъ вся моя пока забота. (Уходитъ).
БЕЛА. Боюсь, вызоветъ это месть. Желалъ бы, Полидоръ, чтобъ не было это тобой сдлано, какъ это ни подобало твоему мужеству.
АРВИ. Желалъ бы, чтобы это было сдлано мной, тогда и месть разразилась бы только надо мной.— Люблю я тебя, Полидоръ, братски, и все таки сильно теб завидую, укралъ ты у меня это дло. Желалъ бы, чтобы месть, какой только могутъ противустать человческія силы, отыскала насъ и потребовала отъ насъ отвта.
БЕЛА. Дло сдлано.— Мы нынче не охотимся, не будемъ искать и безполезныхъ опасностей. Ступай въ пещеру. Займись съ Фиделіо стряпней, а я подожду здсь пылкаго Полидора, и тотчасъ же приведу его обдать.
АРВИ. Бдный, больной Фиделіо! Иду къ нему съ радостью. Чтобы возвратить ему краску здоровья, я пустилъ бы кровь и цлому приходу такихъ Клотеновъ, и похвастался бы еще человколюбіемъ. (Уходите.)
БЕЛА. О богиня, о божественная природа, какъ украшаешь ты себя двумя царственными этими юношами! Они такъ же нжны, какъ зефиръ, вющій надъ фіалками, не колебля благоухающихъ ихъ головокъ, и вмст съ тмъ такъ же суровы, когда вскипитъ царственная кровь ихъ, какъ и жесточайшій втеръ, пригибающій вершины горныхъ сосенъ къ долин. Удивительно, какъ это незримый инстинктъ развиваетъ въ нихъ царственность безъ всякаго ученья, чувство чести — безъ наставленій, приличіе — безъ образцевъ, храбрость, которая и ростя въ нихъ дико, плодоносна какъ посянная!— А все-таки странно появленіе сюда Клотена, и что-то породитъ для насъ смерть его?

Возвращается Гвидерій.

ГВИД. Гд же братъ? Ослиную голову Клотена пустилъ я по теченію посломъ къ его матери, тло же останется за логомъ ея возвращенія. (Торжественная музыка).
БЕЛА. Мой хитрый инструментъ! Слышишь, Полидоръ? звучитъ онъ, къ какой же однакожь стати Кадвель теперь заставилъ играть его? Слышишь?
ГВИД. Онъ тамъ?
БЕЛА. Сейчасъ туда ушелъ.
ГВИД. Что же онъ это длаетъ? со смерти матушка до этого не звучалъ онъ. Все торжественное должно вызываться только торжественнымъ.— Что тамъ такое? Ликованье ни изъ чего, стоны изъ вздора — веселье обезьянъ и горе ребятишекъ. Съ ума что ли сошолъ Кадвель?

Входить Арвирагъ, неся на рукахъ безчувственную Имогену.

БЕЛА. Смотри! онъ идетъ сюда, и на рукахъ у него горестная вина нашего порицанія его.
АРВИ. Умерла птичка, которой такъ дорожили мы. Лучше перескочить бы мн съ шестнадцати на шестьдесятъ, промнять прыгающій возрастъ на костыль, чмъ видть это.
ГВИД. О дивная, прелестнйшая лилія! на рукахъ брата ты и на половину не такъ хороша, какъ была, когда росла еще.
БЕЛА. О, скорбь! кто могъ когда либо извдать глубь твою? найдти дно, чтобы показать къ какому берегу легче пристать тяжелой ладь твоей?— Дивное созданіе! Юпитеръ знаетъ какимъ былъ бы ты мужемъ, но, увы, ты умеръ прекраснйшимъ юношей, отъ скорби.— Какъ нашолъ ты его?
АРВИ. Недвижнымъ, какъ видите, такъ улыбающимся, какъ будто какая нибудь муха щекотала его сонъ, а не въ насмшку надъ стрлою смерти, прижавшись правой щекой къ подушк.
ГВИД. Гд?
АРВИ. На помост, сложивъ такъ руки. Я думалъ, что онъ спитъ, и снялъ мои деревянные, подбитые гвоздями башмаки, жесткость которыхъ слишкомъ громко высказывалась каждымъ моимъ шагомъ.
ГВИД. Спитъ онъ въ самомъ дл, заснулъ на вки — сдлаетъ могилу свой постелью. Феи будутъ навщать ее, и ни одинъ червь къ ней не приблизится.
АРВИ. Грустную твою могилу, Фиделіо, пока длится лто и буду я жить здсь, я не перестану убирать красивйшими цвтами, будетъ у тебя и блдная, какъ твое лице, первинка, и лазоревый, какъ твои жилки, гіацинтъ, и махровый шиповникъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: The leaf of eglantine… По Колльеру: The leafy eglantine…}, нисколько не въ порицанье его, нисколько не благовоннйшій твоего дыханія. И реполовъ, своимъ носикомъ — о этотъ носикъ, жестоко пристыжаетъ богатыхъ наслдниковъ, оставляющихъ отцовъ своихъ безъ надгробныхъ памятниковъ!— натаскаетъ на нее всего этого, покроетъ еще, когда цвтовъ уже не будетъ, мохомъ {Было поврье, что реполовъ (Motacilla rubecula), нашедши трупъ, покрываетъ его лице, а если онъ лежитъ долго, то и весь мохомъ.}, чтобы защитить трупъ твой отъ зимняго холода {Въ прежнихъ изданіяхъ: То winter-grotind thy corse… По Колльеру: То winter-gunrd thy corse…}.
ГВИД. Кончи, прошу, не играй бабьимъ прибираньемъ съ тмъ, что такъ серьезно. Займемся погребеніемъ его, не замедляя возгласами священнаго нашего долга. Идемъ копать могилу.
АРВИ. Гд же, скажи, положимъ мы его?
ГВИД. Подл доброй Эврифилы, нашей матери.
АРВИ. Такъ. Споемъ же ему, Полидоръ, хотя голоса наши и огрубли отъ возмужалости, ту самую похоронную псню, которую пли нашей матери, тмъ же напвомъ, т же слова, замнивъ только имя Эврифилы именемъ Фиделіо.
ГВИД. Кадвель, не могу я пть, рыдая, буду я говорить за тобой, а разладъ звуковъ печали хуже лганья жрецовъ и капищь.
АРВИ. Такъ проговоримъ его.
БЕЛА. Большое горе, вижу, врачуетъ меньшее, потому что Клотенъ почти что забытъ. Онъ сынъ королевы, дти, хотя онъ и явился къ намъ врагомъ, вспомните, однакожь, что поплатился онъ за это, конечно и простолюдинъ и знатный, сгнивъ, обращаются въ одинъ и тотъ же прахъ, но почтительность, этотъ ангелъ-хранитель міра, отличаетъ однакожь мстомъ знатнаго отъ простолюдина. Врагъ нашъ былъ царственнаго происхожденія, и хотя ты и лишилъ его жизни, какъ врага нашего, похороните его все-таки какъ принца.
ГВИД. Притащи-жь его, прошу, сюда. Тло Терзита стоитъ тла Аякса, когда оба не въ живыхъ ужь.
АРВИ. Пока ты ходишь за нимъ, мы проговоримъ нашу псню.— Начинай, братъ. (Беларій уходит].)
ГВИД. Погоди, Кадвель, положимъ его прежде головой къ востоку, такъ, говоритъ отецъ, надо.
АРВИ. Да, въ самомъ дл.
ГВИД. Помоги же.
АРВИ. Такъ.— Начинай.

ПСНЯ.

ГВИД. Не боишься теперь ты ни лтняго зноя,
Ни бснованья свирпой зимы,
Свершилъ ты предназначенье земное,
Ушелъ, взявъ воздаянье, домой.
И красивые парни и двы,
Какъ и трубочисты, должны превратиться вдь въ прахъ.
АРВИ. Не боишься теперь ты гнва могучихъ,
Вн теперь ты гнета тирановъ,
Ни объ одежд, ни о пищ нтъ ужь заботы,
Для тебя и тростинка то же, что дубъ.
И скипетръ, и ученость, и врачеванье,
Все къ тому же идетъ, должно превратиться вдь въ прахъ.
ГВИД. Не боишься теперь ты ни молньи сверканья.
АРВИ. Ни громовыхъ все-ужасающихъ стрлъ,
ГВИД. Не боишься ни клеветъ, ни пустыхъ порицаній,
АРВИ. Кончены для тебя и веселья и плачь.
ОБА. И влюбленная юность, влюбленные вс,
Перешедши въ теб, должны превратиться вдь въ прахъ.
ГВИД. Никакое заклинанье, да не тревожитъ же тебя!
АРВИ. Никакое колдовство да не чаруетъ тебя!
ГВИД. Духи не успокоенные да бгутъ тебя!
АРВИ. Ничто злое да не приближается къ теб!
ОБА. Покойся же мирно,
И да славится могила твоя!

Беларій возвращается съ трупомъ Клотена.

ГВИД. Мы кончили наше отпванье. Клади его сюда. (Кладутъ его подл Имогены.)
БЕЛА. Вотъ нсколько цвтовъ, въ полночь наберу боле. Растенія покрытыя холодной ночною росой, для осыпанья могилъ лучше.— Сыпьте ихъ на трупы.— Ивы были цвты, вы теперь увядшіе, тоже будетъ и съ тми, которыми васъ осыпаемъ. Идемъ, и въ сторон на колни. Земля ихъ даровавшая и взяла ихъ назадъ, миновали ихъ земныя радости — миновали и горести. (Уходятъ.)
ИМОГ. (Просыпаясь). Да, въ Мильфордскую гавань, которая же туда дорога?— Благодарю.— Близь того вонъ куста?— А далеко отсюда? О, небо!— неужели шесть еще миль?— Я всю ночь вдь шла — прилягу и посплю. Нтъ, нтъ, не надо мн сопостельника.— (Увидавъ трупъ) О боги и богини! Эти цвты то же что радости свта, а этотъ кровавый трупъ — горе его.— Это сонъ, надюсь, потому что мн казалось будто сторожила пещеру и стряпала для добрыхъ людей, но ничего этого но бывало, стрла это изъ ничего, въ ничто пущенная, изъ паровъ мозгомъ создаваемая! Самые наши глаза бываютъ иногда, какъ и наше сужденіе, слпы. Но я все дрожу еще отъ страха, если въ небесахъ осталась еще капелька состраданія, хоть такая маленькая, какъ глазъ крапивника, о грозные боги, частичку ея!— Сонъ однакожь все еще продолжается, и теперь, какъ просыпаюсь, онъ и вокругъ меня, какъ во мн, — не воображаемый, ощущаемый. Человкъ безъ головы!— Одежда Постумуса!— Я знаю форму ноги его, это его рука, его — стопа Меркурія, его — бедры Марса, его — плечи Геркулеса, но его Юпитера лице — убійство на неб!— Какъ?— Нтъ его.— Пизаніо, вс проклятія, которыми обезумвшая Гекуба осыпала Грековъ, и въ добавокъ мои, да разразятся надъ тобой! Ты, сговорившись съ гнуснымъ демономъ, Клотеномъ, умертвилъ здсь моего супруга.— Отнын и письмо и чтеніе — предательство!— Проклятый Пизаніо, лживыми своими письмами — проклятый Пизаніо — срубилъ вершину главной мачты лучшаго изъ кораблей міра!— О, Постумусъ! гд же голова твоя? гд же она? О, боги! гд же она? Пизаніо могъ вдь умертвить тебя, поразивъ въ сердце, и оставить теб голову!— Какъ же могли это сдлать? Пизаніо! Это онъ и Клотенъ, злоба и корысть виновники этого горя. О! это ясно, ясно. Снадобье, которое онъ мн далъ, которое, говорилъ, превосходно, крпительно, не оказалось разв убійственнымъ для чувствъ моихъ? Полнйшее это доказательство. Дло это Пизаніо и Клотена. О!— зарумянь же блдныя мои щеки твоей кровью, чтобы мы еще ужасне показались тому, кто найдетъ насъ. О супругъ, супругъ мой!

Входитъ Луцій, нсколько Римскихъ Военачальниковъ и Гадатель.

ВОЕН. Легіоны, стоявшіе въ Галліи, переплыли, согласно твоему приказанію море, и ждутъ тебя съ твоими судами въ Мильфордской гавани, готовы они.
ЛУЦІ. Но что изъ Рима?
ВОЕН. Сенатъ призвалъ на службу пограничниковъ и дворянъ Италіи, рвеніе которыхъ много общаетъ. Ихъ ведетъ храбрый Іахимо, братъ Сіенны.
ЛУЦІ. Когда же, полагаешь, прибудутъ они?
ВОЕН. Съ первымъ попутнымъ втромъ.
ЛУЦІ. Эта быстрота подаетъ большія намъ надежды.— Прикажи же осмотрть прибывшее уже войско, распорядись чтобъ военачальники тотчасъ же занялись этимъ.— Ну а ты, почтеннйшій, что снилось теб въ послднее время о войн этой?
ГАДА. Въ прошедшую ночь сами боги послали мн видніе — постомъ и молитвой просилъ я ихъ просвтить меня,— видлъ я птицу Юпитера, орла Римскаго, прилетвшаго со всасывающаго, какъ губка, Юга въ эту часть Запада, и изчезнувшаго здсь въ лучахъ солнца, что — если только грхи мои не вводятъ мое предвдніе въ заблужденіе — предвщаетъ успхъ Римскому войску.
ЛУЦІ. Грезь такъ почаще, и никогда не ошибайся.— Стойте! это что за трупъ безъ головы? Развалина эта говоритъ, что отличнымъ была нкогда зданіемъ,— Какъ и пажъ!— Мертвый или спящій на немъ? Скоре мертвый, потому что природа ужасается длить постель съ усопшимъ, или спать съ нимъ.— Посмотримъ лице юноши.
ВОЕН. Онъ живъ.
ЛУЦІ. Такъ отъ него и узнаемъ что это за трупъ.— Юноша, повдай намъ судьбу свою, она требуетъ, кажется, спроса.— Кто служилъ теб кровавымъ изголовьемъ? Кто исказилъ, какъ никогда благородная природа не искажаетъ, прекрасное это произведеніе? Какое участіе принимаешь ты въ этомъ горестномъ крушеніи? Какъ произошло оно? Кто онъ? Что ты такое?
ИМОГ. Я ничто, а если что-нибудь, такъ лучше быть бы мн ничмъ. Это былъ мои господинъ, необыкновенно доблестный Британецъ, и предобрый, и убитъ онъ здсь горцами.— Ахъ, такихъ господъ нтъ ужь. Пройди я отъ востока до запада, моли службы, испытай многихъ, служи имъ врно, окажись они вс хорошими — такого господина все-таки не найдти мн.
ЛУЦІ. Добрый юноша, ты трогаешь меня своими жалобами не мене источающаго кровь господина твоего. Скажи его имя, любезный.
ИМОГ. Ричардъ дю-Шампъ. (Про себя) Я лгу, не вредя вдь никому, услышатъ и боги — простятъ, надюсь.— Ты что-то сказалъ, господинъ?
ЛУЦІ. А твое?
ИМОГ. Фиделіо.
ЛУЦІ. Ты доказываешь, что стоишь его, твое имя вполн соотвтствуетъ твоей врности {Оно происходитъ отъ Fides — врность.}, твоя врность — ему. Хочешь попытать счастія у меня? Не скажу, что буду такимъ же хорошимъ господиномъ, но что буду любить тебя не мене — въ этомъ будь увренъ. И письмо Римскаго Императора, пересланное мн сенатомъ, не убдило бы меня въ твоемъ достоинств такъ, какъ ты самъ, ступай ко мн.
ИМОГ. Готовъ. Но прежде, позволь мн скрыть моего господина отъ мухъ такъ глубоко, какъ только могутъ зарыть жалкія эти лопаты, и тогда, осыпавъ его могилу древесными листьями и дикими растеніями, прочитавъ надъ ней сотню молитвъ, какихъ только могу, дважды, — рыдая и вздыхая, кончу я мою службу ему, и пойду къ теб, если возмешь меня.
ЛУЦІ. Возьму, добрый юноша, и буду скорй отцемъ, чмъ господиномъ теб.— Друзья, юноша напоминаетъ намъ обязанность мужей, отыщемъ лучшее, усянное маргаритками мсто, и выроемъ ему нашими копьями и алебардами могилу, поднимайте его.— Юноша, ты расположилъ насъ къ нему, и мы похоронимъ его, какъ только воины съумютъ.— Утшься, осуши глаза. Иное паденье — средство только встать счастливе. (Уходятъ.)

СЦЕНА 3.

Комната во дворц Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, Придворные и Пизаніо.

ЦИМБ. Ступай опять, и возвратись съ встью въ какомъ она теперь состояніи. Горячка, вызванная изчезновеніемъ сына, бшенство, подвергающее жизнь ея опасности, — О небо, какъ жестоко разомъ поразило ты меня!— Имогена, большая доля моей отрады, бжала, королева на одр отчаянной болзни, и когда же, когда страшная война грозитъ мн, ея сынъ, такъ теперь мн нужный, изчезъ, все это доводитъ меня до безнадежности.— Ты, негодяй, ты знаешь куда она скрылась, притворяешься только ничего не знающимъ, но выпытаемъ мы это у тебя жесточайшей пыткой.
ПИЗА. Государь, жизнь моя — твоя, и я покорно предоставляю теб располагать ею, какъ угодно, но гд госпожа моя, я не знаю, не знаю зачмъ скрылась, и когда предполагаетъ возвратиться. Молю, поврь, что врный я слуга твой.
1. при. Государь, въ тотъ день, когда ея хватились, онъ былъ здсь, могу поручиться, что онъ говоритъ правду, и всегда честно исполнялъ вс обязанности подданнаго. Что же касается Клотена — его тщательно отыскиваютъ, и, нтъ сомннія, отыщутъ.
ЦИМБ. Время такое смутное, на этотъ разъ ты ускользнулъ, но подозрніе остается.
1. при. Смю доложить вашему величеству, что Римскіе легіоны, находившіеся въ Галліи, пристали уже къ берегамъ нашимъ, и съ подкрпленіемъ Римскими дворянами, высланными сенатомъ.
ЦИМБ. Какъ же нуженъ былъ бы теперь мн совтъ моего сына и королевы!— Я совсмъ растерялся въ этой сумятиц.
1. при. Добрый государь, вы такъ приготовились, что смло можете противустать силамъ, о которыхъ слышали, явится больше — вы и для большаго числа готовы. Остается только двинуть войска, жаждущія двинуться,
ЦИМБ. Благодарю тебя. Выступимъ же и встртимъ грозу, такъ какъ она насъ ищетъ, того, что можетъ повредить намъ изъ Италіи, мы не боимся, тревожитъ насъ то, что здсь происходитъ.— Идемъ. (Уходяти.)
ПИЗА. Ни одного письма отъ моего господина съ тхъ поръ, какъ написалъ ему что убита Имогена. Странно. Не слышу ничего и о госпож моей, общавшей часто извщать о себ, не знаю, что и съ Клотеномъ случилось, въ полнйшемъ я недоумніи, но боги должны же дйствовать. Я лгу, чтобъ быть честнымъ, невренъ, чтобъ быть врнымъ. Настоящая война докажетъ, что люблю отечество, убдитъ въ этомъ даже короля, можетъ придется и пасть на пол битвы. Вс же другія подозрнія пусть разсваетъ ужь время. Счастье, и безъ рулеваго приводитъ иныя ладьи къ пристани. (Уходитъ.)

СЦЕНА 4.

Передъ пещерой.

Входятъ Беларій, Гвидерій и Арвирагъ.

ГВИД. Тревога кругомъ.
ПИЗА. Скроемся отъ нея.
АРВИ. Какая же, отецъ, радость въ жизни, прячущейся отъ длъ и опасностей?
ГВИД. И что же выиграемъ мы, скрываясь? Римляне или убьютъ насъ, какъ Британцевъ, или примутъ насъ, какъ гнусныхъ, неблагодарныхъ бглецовъ, принудятъ насъ служить имъ, и за тмъ убьютъ все-таки.
БЕЛА. Дти, мы уйдемъ выше въ горы, и будемъ тамъ безопасны. Пристать къ войску короля намъ невозможно, недавняя смерть Клотена — такъ какъ насъ никто не знаетъ и не внесены мы въ отрядные списки, — можетъ принудить насъ къ объявленію гд мы жили, можетъ вынудить за тмъ и признаніе въ томъ, что сдлали, отвтомъ на что будетъ смерть, пыткой удлиненная.
ГВИД. Отецъ, это опасеніе, никакъ въ такое время къ теб нейдущее, и нисколько насъ не убждающее.
АРВИ. Какое вроятіе, чтобы они, слыша ржаніе Римскихъ коней, видя огни ихъ отрядовъ, когда и глаза и уши ихъ переполнены такими важными заботами, стали тратить время на разспросы о томъ: кто мы и откуда.
БЕЛА. Но въ войск многіе меня знаютъ. Вы видли, что и черезъ столько лтъ, черты Клотена, тогда очень еще молодаго, не изгладились изъ моей памяти, а кром того, и король не заслуживаетъ ни моей службы, ни вашей любви. Изгнаніе меня лишило васъ должнаго воспитанія, осудило на жизнь тягостную, безъ всякой надежды на счастіе, которое сулила вамъ колыбель ваша, на вчный загаръ лта, на рабскую дрожь зимы.
ГВИД. Лучше не жить, чмъ жить такъ. Умоляю, отецъ, идемъ къ войску. Меня и брата никто не знаетъ, ты же давно забытъ и такъ состарлся, что никакъ не можешь быть признанъ.
АРВИ. Клянусь этимъ солнцемъ, я пойду. На что же это похоже, что никогда не видалъ еще какъ человкъ умираетъ? видлъ только кровь трусливыхъ зайцевъ, быстрыхъ козъ, да оленей? никогда не зжалъ на кон, за исключеніемъ одной только клячи, такого жь здока, какъ я, пяты котораго никогда не носили шпоръ? Стыдно мн и на солнце глядть, пользоваться благодатными его лучами, оставаясь такъ долго такимъ жалкимъ безвстнымъ.
ГВИД. Клянусь небомъ, пойду и я. Благословишь меня отецъ, дашь позволеніе — охотне позабочусь о своей жизни, не дашь — да подвергнусь должной кар отъ рукъ Римлянъ.
АРВИ. То же говорю и я. Аминь.
БЕЛА. Когда вы такъ не дорожите вашей жизнью, изъ чего же и мн боле дорожить моей, дряхлой. Иду съ вами, дти. Постигнетъ васъ въ битвахъ за отчизну смерть — тамъ же будетъ и моя постель, тамъ же улягусь и я. Идемъ, идемъ! (Про себя) Время кажется имъ такъ длиннымъ, кровь ихъ негодуетъ отъ нетерпнія излиться, чтобъ доказать царственное ихъ происхожденіе. (Уходятъ.)

ДЙСТВІЕ V.

СЦЕНА 1.

Поле между Британскимъ и Римскимъ лагерями.

Входитъ Постумусъ съ окровавленнымъ платкомъ.

ПОСТ. Да, кровавая ткань, сохраню а тебя, потому что самъ требовалъ, чтобъ ты была такъ окрашена. Вы, женатые, вздумай вы вс слдовать моему примру, сколько было бы убито вами женъ, гораздо васъ достойнйшихъ, и за ничтожное уклоненіе!— О, Пизаніо, всякій хорошій слуга исполняетъ не вс же приказанія господина, только дльные обязанъ онъ исполнять.— Еслибъ вы, боги, карали меня за мои проступки, никакъ не дожилъ бы я до такого, такимъ образомъ вы спасли бы благородную Имогену для раскаянія, а меня, несчастнаго, боле достойнаго вашего гнва, наказали бы. Но, увы! вы похищаете отсюда иныхъ и за небольшіе проступки, вы это длаете изъ любви, чтобъ избавить ихъ отъ новыхъ паденій, другимъ же дозволяете громоздить зло на зло, каждое хуже предпослдняго, длаться ужасомъ людей, и благоденствовать {Въ прежнихъ изданіяхъ: То second ills with ills, each elder worse, And make them dread it to the doer’s thrift… По Кошеру: То second ills with ills, each later worse, And make men dread it to the doer’s thrift.}. Имогена ваша, длайте, что вамъ угодно, меня же благословите покорностью!— Меня привезли сюда съ Италіанскими дворянами, и воевать съ королевствомъ моей супруги. Британія, я убилъ твою королеву — довольно, боле ранъ не нанесу я теб. И потому, выслушайте, боги, терпливо мое намреніе. Сброшу я съ себя эту Римскую одежду, однусь простымъ Британскимъ селяниномъ, и такъ пойду противъ прибывшихъ сюда со мною, такъ умру я за тебя, о Имогена, изъ-за которой жизнь моя, что ни дохну — смерть, такъ, никмъ не вдомый, не возбуждая ни ненависти, ни сожалнья, посвящу я себя опасностямъ. Дайте же мн, о боги, возможность доказать имъ, что во мн боле доблести, чмъ можно предполагать по моей одежд, даруйте мн силы Леонатусовъ! Чтобъ пристыдить обычай міра, введу новый: меньше наруж, больше внутри. (Уходитъ.)

СЦЕНА 2.

Тамъ же.

Труби и барабаны. Входятъ съ одной стороны Луцій, Іахимо и Римское войско, съ другой — Британское войско: Леонатусъ Постумусъ слдуетъ за нимъ, какъ простой воинъ. Они проходятъ за сцену. Шумъ битвы. Возвращаются, сражаясь іахимо и Постумусъ, послдній осиливаетъ и обезоруживаетъ Іахимо, и за тмъ уходитъ. Шумъ битвы за сценой продолжается.

ІАХИ. Тяжелый грхъ на совсти лишаетъ меня мужества. Я оболгалъ женщину, принцессу страны этой, и ея воздухъ, въ отмщеніе, ослабляетъ меня, могъ ли бы иначе мужланъ этотъ, это отребіе природы одолть меня въ моемъ обычномъ дл? Санъ и почести, когда ими пользуются такъ какъ я, позорятъ только. Если твое дворянство, Британія, на столько же доблестнй этого олуха, на сколько онъ доблестнй нашего дворянства, разница только въ томъ, что мы едва люди, а вы — боги. (Уходитъ.)

Шумъ продолжающейся битвы, Британцы бгутъ, Цимбелинъ взятъ, входятъ на выручку его Беларій, Гвидерій и Арвирагъ.

БЕЛА. Стойте, стойте! поле наше, проходъ занятъ, только гнусность страха обращаетъ насъ въ бгство.
ГВИД. и АРВИ. Стойте, стойте, и сражайтесь!

Сраженіе. Входите Постумусъ и помогаете Британцамъ, они отбиваютъ Цимбелина и уходятъ. За тмъ входятъ Луцій, Іахимо и Имогена.

ЛУЦІ. Бги, юноша, оставь войско, спасайся, здсь друзья убиваютъ друзей, безпорядокъ такой, какъ будто война завязала себ глаза.
ІАХИ. Это отъ подоспвшей къ нимъ подмоги.
ЛУЦІ. Странная перемна счастія, не подоспетъ и къ намъ подкрпленіе, придется бжать. (Уходятъ.)

СЦЕНА 3.

Входятъ Постумусъ и Британскій дворянинъ.

ДВОР. Такъ ты оттуда, гд наши устояли?
ПОСТ. Да, а вы, кажется, отъ бжавшихъ?
ДВОР. Да.
ПОСТ. Нельзя васъ и порицать за то, потому что все было потеряно — отстояло ужь за тмъ небо, сразившись за насъ. Самъ король былъ покинутъ своими крыльями, ряды наши прорваны, видны были только спины Британцевъ, все бжало узкимъ проходомъ, врагъ же, ободренный, высунувъ языкъ отъ утомленія убійствомъ, видя передъ собой работы больше, чмъ хватало у него на нее рукъ, разилъ иныхъ на смерть, другихъ слегка, иные же падали и просто отъ страха, и вскор узкій проходъ былъ запруженъ мертвыми, убитыми сзади, и трусами, сохранившими жизнь для того, чтобъ продлить позоръ свой.
ДВОР. Гд же находился проходъ этотъ?
ПОСТ. Близь самого поля сраженія, окопанный рвомъ и валомъ, этимъ воспользовался одинъ старый воинъ, и, ручаюсь, честный, достойный, такой услугой отечеству, той долгой жизни, о которой свидтельствовала блая борода его. Съ двумя юношами — двумя почти мальчиками, годными, казалось, скорй на сельскія игры, чмъ на такую рзню, съ лицами для масокъ, или еще красивйшими, чмъ постоянно ими, изъ скромности, или изъ боязни загара, скрываемыя,— протснился онъ въ проходъ и закричалъ бгущимъ: только олени, а не мужи нашей Британіи умираютъ убгая, въ преисподнюю стремятся души бгущихъ назадъ! Стойте! или мы сдлаемся Римлянами и, какъ зври, подвергнемъ васъ тому, чего вы такъ скотски боитесь, обернитесь только грозно назадъ, и вы спасены, стойте, стойте!— Эти трое — три тысячи увренностью, и столько же дломъ, потому что трое дйствующихъ цлое войско, когда остальные ничего не длаютъ,— эти трое, словами: стойте, стойте! благопріятствующей мстностью, и еще боле чарующимъ благородствомъ своимъ, которое и веретено обратило бы въ копье, возвратили блескъ потускнвшимъ взорамъ, и устыдившіеся и ободрившіеся, иныхъ сдлалъ трусами примръ — о, на войн, страшный онъ грхъ первыхъ подающихъ его, — вс оглянулись на свершенный ими путь, и заскрежетали, какъ львы, на копья охотниковъ. Преслдователи начали останавливаться, отступать, смшались совершенно, произошла ужаснйшая свалка, и они побжали, какъ цыплята по той же самой дорог, по которой летли сначала орлами, рабами по слдамъ, которые надлали побдителями. Тутъ наши трусы — какъ крохи въ трудномъ странствованіи, — сдлались поддержкою въ нужд, увидавъ заднюю дверь не защищенныхъ сердецъ отворенной, о боги, какими страшными ударами разразились они! разя мертвыхъ, умирающихъ, даже своихъ, увлеченныхъ первымъ валомъ, изъ десяти, которыхъ прежде гналъ одинъ Римлянинъ, каждый убивалъ по двадцати, и т, которые прежде желали лучше умереть, чмъ защищаться, сдлались теперь смертоносными чудищами поля битвы.
ДВОР. Странная какая-то случайность это. Узкій проходъ, старикъ и два мальчика.
ПОСТ. Не удивляйтесь, вы созданы скорй для слушанія подвиговъ, чмъ для совершенія какого-нибудь. Хотите для потхи стишковъ на этотъ случай? вотъ вамъ:
Два мальчика, старикъ — почти ребенокъ, и проходъ
Братанію спасли, давъ Римлянъ торжеству плачевнйшій исходъ.
ДВОР. Полно, не сердись же, любезный.
ПОСТ. Отчего-жь сердиться мн? Тому, кто не можетъ устоять противъ врага — я другъ, за тмъ что, по обычной трусости своей, онъ тотчасъ же отъ дружбы убжитъ моей. Разохотили вы меня на вирши.
ДВОР. Прощай, ты сердишься. (Уходитъ.)
ПОСТ. Опять въ бгство?— Хорошъ дворянинъ. О благородное ничтожество! Быть на пол битвы, и развдывать о ней у меня! И какъ многіе пожертвовали нынче честью, чтобъ только спасти шкуру свою, навострили лыжи, и все-таки погибли. Только я, заколдованный своимъ горемъ, не могъ найдти смерть и тамъ, гд слышалъ ея стоны, не подвергся ей и тамъ, гд она хозяйничала, не странно ли, что, бывши гнуснымъ чудищемъ, она скрывается въ свтлыхъ кубкахъ, на мягкихъ постеляхъ, въ льстивыхъ словахъ, что у нея боле тамъ слугъ, чмъ у насъ, обнажающихъ ея мечъ на войн. Но я найду ее, до сихъ поръ я дрался за Британцевъ — не Британецъ я боле, длаюсь опять сторонникомъ прибывшихъ со мною. Не дерусь боле — отдамся послднему изъ рабовъ, какъ только коснется онъ плеча моего. Велико побоище, произведенное здсь Римлянами, велика должна быть и отмстка Британцевъ, и будетъ смерть моимъ выкупомъ. И на той, и на этой сторон я только для того, чтобъ разстаться съ невыносимой для меня жизнью, съ которой, за Имогену, во что бы ни стало, и разстанусь.

Входятъ два Британскихъ Военачальника и воины.

1. ВОЕН. Хвала великому Юпитеру! Луцій взятъ. А старика и двухъ его сыновей считаютъ ангелами.
2. ВОЕН. Еще былъ четвертый, въ простой одежд, отбивавшій врага вмст съ ними.
1. ВОЕН. Говорятъ, но ни одного изъ нихъ не отыщутъ.— Стой! это кто?
ПОСТ. Римлянинъ, который не тосковалъ бы здсь, еслибъ его поддержали.
2. ВЛЕН. Взять его, собаку! Ни одна Римская нога не вернется домой разсказывать какія вороны клюютъ ихъ здсь.— Онъ хвастается подвигами какъ будто важное какое лице. Ведите его къ Королю.

Входятъ Цимбелинъ со свитой, Беларій, Гвидерій, Арвирагъ, Пизаніо и Римскіе плнные. Военачальники подводятъ къ нему Постумуса, онъ передаетъ его тюремщику, и за тмъ вс уходятъ.

СЦЕНА 4.

Тюрьма.

Входяти Постумусъ и два Тюремщика.

1. тюр. Теперь не украдутъ тебя, въ путахъ ты. Пасись, если найдешь что пощипать здсь.
2. тюр. Или проголодаешься. (Уходятъ.)
ПОСТ. Какъ радъ я теб, заключеніе, потому что, думаю, путь ты къ свобод. Счастливй я больнаго ломотой, предпочитающаго вчное стенанье изцленію врнйшимъ изъ врачей — смертью, она же и ключь, который отомкнетъ эти замки. Но ты, совсть, ты закована крпче рукъ и ногъ, сдлайте же, милосердые боги, мое раскаяніе отмычкой и ея оковъ, и тогда свободенъ я на вки!— Достаточно ли, однакожь, того что скорблю я? Такъ дти умилостивляютъ земныхъ отцевъ своихъ, а боги милосердне ихъ. Долженъ я покаяться? всего вдь лучше исполню я это въ цпяхъ боле желанныхъ, чмъ насильственныхъ, если, главнымъ образомъ, для удовлетворенія васъ лишилъ я себя свободы, возьмите же въ уплату мое все. Я знаю, вы снисходительне гнусныхъ людей, берущихъ съ своихъ разорившихся должниковъ третью, шестую, десятую часть, давая имъ возможность оставшимся опять поправиться, но я этого не желаю. За драгоцнную жизнь Имогены возьмите мою, хотя она и не такъ драгоцнна какъ ея, но она все-таки жизнь, вами вычеканенная. Между людьми не всякая монета взвшивается, и легкая берется ради лица на ней, тмъ скоре можете вы ради моего, такъ какъ оно ваше, и потому, всемогущіе, согласны вы на такую уплату, возьмите эту жизнь и уничтожьте долговое мое обязательство. О Имогена! буду говорить съ тобой безмолвствуя. (Засыпаетъ.)

Торжественная музыка. Входятъ, какъ виднія: Сицилій Леонатусъ, отецъ Постумуса, старикъ въ военныхъ доспхахъ, ведя за руку старую женщину Мать Постумуса, съ музыкантами впереди ихъ, за ними, также предшествуемые музыкантами, два юные Леонатуса, съ ранами, отъ которыхъ пали на сраженіи. Они окружаютъ Постумуса.

СИЦИ. О громовержецъ, перестань на смертныхъ мухъ
Ты гнвомъ разражаться,
На Марса ты сердись, съ Юноною бранись,
Тебя корящей за измны.
Мой бдный сынъ не длалъ зла,
Его мн видть не пришлося,
Умеръ я, когда еще въ утроб онъ
Природы зова ждалъ.
Ты отецъ сиротъ, какъ говорятъ,
И его отцемъ теб бы должно быть,
И отъ мучительныхъ земныхъ невзгодъ
Его теб бы должно охранять.
МАТЬ. Луцина мн не помогла,
Взяла меня во время самыхъ мукъ,
И вырванный Постумусъ изъ меня,
Крича, попалъ въ среду враговъ,
Достойнымъ жалости малюткой.
СИЦИ. Его могучая природа, какъ и предковъ,
Такъ прекрасно развила,
Что цлый міръ его превозносилъ,
Какъ достойнаго Сицилія потомка.
1. БРА. Когда-жь онъ мужемъ сталъ,
Съ нимъ кто-жь въ Британія сравниться могъ?
Кто-жь лучше былъ и для Имогены,
Его всхъ лучше оцнившей?
МАТЬ. Зачмъ же этотъ бракъ въ насмшку?
Чтобы изгнать, лишить наслдія отцовъ,
Чтобъ удалить его отъ той,
Которая всего ему дороже —
Отъ прелестной Имогены?
СИЦИ. И какъ же допустить ты могъ,
Чтобы Италіи ничтожность,
Іахимо, ревностью безумной
И мозгъ его и сердце омрачилъ,
И жалкою игрушкой сдлалъ
Гнусности своей?
2. БРА. Это изъ мирныхъ жилищъ
И вызвало родителей нашихъ и насъ,
Павшихъ, за отчизну сражаясь,
Убитыхъ за врность
И защиту Тенанція правъ.
1. БРА. И Постумусъ доблестно такъ же
Цимбелину служилъ,
О, зачмъ же, Юпитеръ,
За доблесть ты тяжкое горе
Сдлалъ наградой его?
СИЦИ. Открой кристальное свое окно,
Взгляни, и прекрати
Несправедливое твое гоненье
Храбрыхъ поколенья.
МАТЬ. Вдь добродтеленъ нашъ сынъ,
Такъ прекрати-жь его страданья.
СИЦИ. Выгляни изъ своего чертога, помоги,
Иль возопіемъ мы, духа бдные,
Къ совту остальныхъ боговъ
Противъ твоей божественности.
2. БРА. Помоги-жь, о Юпитеръ, иль обвинимъ самого,
Бжимъ суда твоего.

Юпитеръ спускается съ громомъ и молніей, сидя на орл, и бросаетъ огненную стрлу, Духи падаютъ на колни.

ЮПИТ. Перестаньте, жалкіе духи странъ подземныхъ, оскорблять слухъ нашъ, умолкните!— Какъ осмлились вы обвинять громовержца, стрлы котораго, знаете, съ высотъ неба смиряютъ возмутившіяся страны? Возвратитесь, бдныя тни, въ Элизій, отдыхайте тамъ на скамьяхъ изъ цвтовъ никогда не увядающихъ, и не безпокойтесь о земныхъ длахъ, не ваше, а наше, вы знаете, это дло. Кого наиболе люблю я, того и испытую, замедленіемъ награды усиливаю только наслажденіе ею. Успокойтесь, приниженный теперь сынъ вашъ возвеличится божественной нашей властью, и разцвтетъ его счастіе, испытаніе его кончено. Подъ нашимъ, Юпитеровомъ созвздіемъ родился онъ, и въ нашемъ храм совершился бракъ его.— Встаньте и исчезните!— Онъ соединится съ Имогеной, на много отъ несчастій счастливйшій.— Положите на его грудь эту табличку: на ней начертано его судебъ предназначенье, и за тмъ исчезните, и никогда не поднимайте крика нетерпнія, или возбудите мое.— Лети, орелъ, въ кристальный чертогъ мой! (Улетаетъ.)
СИЦИ. Въ гром и молніи спустился онъ, небесное его дыханіе пахло срой, орелъ летлъ какъ бы на уничтоженіе насъ, поднялся же благодатне и благословенныхъ полей нашихъ. Царственная его птица расправляла безсмертныя свои крылья и чистила клювъ, какъ бы при довольств своего властелина.
ВС. Благодаримъ тебя, Юпитеръ, сиди. Замыкается помостъ мраморный, вступилъ онъ подъ лучезарный кровъ свой.— Скорй и мы, для счастья нашего, его исполнимъ повелнье. (Исчезаютъ.)
ПОСТ. (Просыпаясь). Сонъ, ты былъ моимъ ддомъ, и родилъ мн отца, создалъ мать и двухъ братьевъ. Но — о злая насмшка!— исчезли они! скрылись отсюда только что родились, и я проснулся.— Бдные несчастливцы, полагающіеся на милость сильныхъ, грезятъ такъ же, какъ я, проснутся — и нтъ ничего.— Ахъ, нтъ, путаю я, многіе и не помышляя о счастіи, не заслуживая его, надляются имъ, такъ вотъ и я обрадованъ золотымъ этимъ сномъ, и не знаю зачмъ.— Это что? Какія феи посщаютъ это мсто? Табличка? И великолпная! Не будь же ты, какъ нашъ щегольской свтъ, платьемъ, богатйшимъ того, что одваетъ, не походи нисколько на нашихъ придворныхъ, будь тмъ, что общаешь.— (Читаетъ) ‘Когда львенокъ, самому невдомое, не ища найдетъ, и будетъ обнятъ частицей нжнаго воздуха, когда втви, отсченныя отъ величественнаго кедра, много лтъ мертвыя, оживутъ, присоединятся къ старому пню и зазеленютъ снова, тогда кончатся бдствія Постумуса, Британія будетъ счастлива и зацвтетъ въ мір и довольств’.— И это тоже сонъ, или вздоръ, срывающійся съ языка безумнаго безъ участія мозга, то или другое, или ничто, безсмыслица, или то, чего разсудокъ не въ силахъ осмыслить. Что бы тамъ ни было — это то же, что жизнь моя, сохраню хоть изъ того это предсказанье.

Входитъ Тюремщикъ.

ТЮРЕ. Ну, любезный, готовъ ты къ смерти?
ПОСТ. Пересплъ скорй, давнымъ давно.
ТЮРЕ. Рчь вдь о вислиц, готовъ ты для нея, такъ ты не пересплъ, а посплъ стало.
ПОСТ. Буду хорошимъ блюдомъ для зрителей — блюдо и расплатится.
ТЮРЕ. Тяжелая это будетъ для тебя расплата, любезный, одно тутъ утшительно — боле не придется ужь расплачиваться, не будутъ ужь страшны трактирные счеты, которые, часто, какъ доставляютъ удовольствіе, такъ и огорчаютъ уходящихъ. Входишь ты, ослабвъ отъ недостатка пищи, а выходишь, шатаясь отъ преизбытка выпитаго, досадуешь что много выпилъ, досадуешь что много и заплатилъ, и кошелекъ и голова пусты,голова тяжела, потому что слишкомъ была легка, кошелекъ слишкомъ легокъ, потому что вся тяжесть выпотрошена изъ него. Отъ всхъ этихъ противностей ты вотъ избавишься.— Милосердіе пенсовой веревки мигомъ кончаетъ и тысячные разсчеты, лучше ея нтъ счетчика, освобождаетъ она и отъ прошедшаго, и отъ настоящаго, и отъ будущаго. Твоя шея, любезный, перо, книга и деньги, ну и расплатился.
ПОСТ. Умереть мн пріятне, чмъ теб жить.
ТЮРЕ. Оно конечно, кто спитъ не чувствуетъ зубной боли, по тотъ, кому приводилось бы спать твоимъ сномъ, и еще съ укладкой въ постель палачемъ, полагаю, охотно помнялся бы мстомъ съ этимъ прислужникомъ, потому что, видишь ли, почтенный, не знаешь вдь ты, какой за тмъ пойдешь дорогой.
ПОСТ. Знаю, любезный.
ТЮРЕ. Стало, твоя смерть съ глазами во лбу, не видывалъ я такого ея изображенія, теб придется или идти по указаніямъ кого-нибудь кто берется знать, или, взявъ на себя то, чего, увренъ, не знаешь, пуститься на удачу, ну, а чмъ кончишь свое странствіе, объ этомъ, полагаю, ты ужь не вернешься разсказывать.
ПОСТ. Скажу теб, любезный, чтобъ найдти дорогу, которой пойду я, у всхъ найдутся глаза, кром разв тхъ, которые зажмуриваютъ ихъ, не желая ими пользоваться.
ТЮРЕ. Сбыточное ли это дло, чтобъ человкъ вполн могъ пользоваться глазами, чтобъ видть путь слпоты! Знаю, вислица ведетъ прямо къ зажмуриванію ихъ.

Входитъ Посланный.

ПОСЛ. Сними съ него оковы, и веди къ королю.
ПОСТ. Съ доброй ты встью. Меня требуютъ, чтобъ даровать мн свободу.
ТЮРЕ. Тогда ужь пусть меня повсятъ.
ПОСТ. Будешь тогда свободне тюремщика, нтъ вдь засововъ для мертваго. (Уходитъ съ Посланнымъ.)
ТЮРЕ. Кажется и тотъ, кто женился бы на вислиц и прижилъ съ ней не одну молодую вислицу, не былъ бы такъ расположенъ къ ней. А сколько, говоря, однакожь, по совсти, гораздо большихъ бездльниковъ, хоть онъ и Римлянинъ, страшно привязаны къ жизни, и умираютъ противъ воли, такъ же умеръ бы и я, еслибъ былъ однимъ изъ нихъ.— Желалъ бы, чтобъ вс мы были одного мннія, и одного хорошаго, плохо пришлось бы тогда тюремщикамъ и вислицамъ! Говорю въ ущербъ себ, но въ моемъ желаніи есть все таки и прибыль. (Уходитъ.)

СЦЕНА 5.

Палатка Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, Беларій, Гвидерій, Арвирагъ, Пизаніо, Придворные, Военачальники и Свита.

ЦИМБ. Боги сдлали васъ опорами моего престола, станьте же подл меня. Мн крайне прискорбно, что бдный воинъ, такъ славно сражавшійся, лохмотья котораго стыдили позлащенные доспхи, голая грудь котораго опереживала непроницаемые щиты, не отыскивается. Счастливъ будетъ тотъ, кто найдетъ его, если только наша благосклонность можетъ его осчастливить.
БЕЛА. Никогда не видывалъ я такой благородной ярости въ существ такъ жалкомъ, такихъ славныхъ длъ, совершенныхъ человкомъ, отъ котораго можно было ожидать только нищенской запуганности.
ЦИМБ. И ни слуху о немъ?
ПИЗА. Его искали между мертвыми и живыми, никакихъ слдовъ его.
ЦИМБ. Къ сожалнью, я наслдникъ его награды, которую присоединю къ вашей, вы, печень, сердце и мозгъ Британіи, которая, признаюсь, если живетъ еще, то благодаря только вамъ.— Время теперь спросить откуда вы, повдайте.
БЕЛА. Родились мы, государь, въ Камбріи, и дворяне. Хвалиться еще чмъ — было бы неправдиво и нескромно, могу только прибавить, что честны мы.
ЦИМБ. Преклоните же колна.— Встаньте, боевые мои рыцари. Длаю васъ спутниками нашей особы, и надлю соотвтствующими вашему званію почестями.

Входятъ Корнелій и Придворныя Дамы.

Озабочены чмъ-то эти лица.— Отчего такъ печально привтствуете вы нашу побду? вы смотрите какъ Римляне, не такъ, какъ слдуетъ двору Британіи.
КОРН. Да здравствуетъ великій король нашъ!— Но, государь, долженъ я омрачить твою радость докладомъ о смерти королевы.
ЦИМБ. Врачу такой докладъ неприличне, чмъ кому либо. Но я знаю, что лкарства могутъ продлить только жизнь, смерть же похищаетъ и врача.— Какъ умерла она?
КОРН. Ужасно, умерла бснуясь, какъ и жила, жестокая ко всему міру, кончила жестокостью и къ себ. Ея признанія, если вамъ угодно, я передамъ вамъ, эти дамы, если въ чемъ ошибусь, поправятъ меня, со слезами присутствовали он при ея кончин.
ЦИМБ. Прошу, говори.
КОРН. Прежде всего она призналась, что никогда васъ не любила, что любила величіе, котораго черезъ васъ добилась, а не васъ, что вышла замужъ за вашу королевственность, была женой вашего престола, а васъ ненавидла.
ЦИМБ. Это знала только она, не выскажи она этого умиранье поврилъ бы я и ея собственнымъ устамъ. Продолжай.
КОРН. Ваша дочь, за которой она съ такой любовью ухаживала, была для нея, какъ призналась, скорпіономъ, и если бы не скрылась, была бы ею отравлена.
ЦИМБ. О хитрый демонъ! Кто же проникнетъ женщину?— Есть еще что?
КОРН. Есть, и еще худшее. Она призналась, что у нея былъ для васъ смертельный ядъ, который, будучи принятъ, подтачивалъ бы жизнь ежеминутно, умерщвлялъ бы медленно, но постоянно, въ это время она предполагала, ухаживаньемъ, слезами, заботливостью, лобызаньемъ, овладть вами совершенно, и улучивъ благопріятную минуту — за тмъ какъ своей хитростью расположитъ васъ,— склонить на объявленіе ея сына наслдникомъ вашей короны. Когда же вс ея расчеты разстроились страннымъ его изчезновеніемъ, она впала въ безстыдное отчаяніе, открыла, на зло богамъ и людямъ, свои замыслы, жалла только о томъ, что зло ей задуманное не осуществилось, и умерла въ отчаяніи.
ЦИМБ. И вы все это слышали? дамы. Слышали, ваше величество.
ЦИМБ. Не виноваты тутъ ни глаза мои, потому что она была прекрасна, ни уши, слышавшіе ея лесть, ни сердце, считавшее ее тмъ, чмъ она казалась, не могъ я не доврять ей, но ты, о дочь моя! ты можешь сказать что была это глупость съ моей стороны, то, что ты на себ испытываешь, доказываетъ это. Исправь же все, небо!

Входятъ Луцій, Іахимо, Предсказатель и другіе Римляне подъ стражей, сзади ихъ Постумусъ и Иногена.

Ты, Кай, не за данью теперь здсь, Британцы отбились отъ нея, хоть и не безъ потери многихъ храбрыхъ, родные которыхъ просили успокоить благородныя ихъ души избіеніемъ васъ, ихъ плнниковъ, на что мы и изъявили согласіе. Подумай же о судьб своей.
ЛУЦІ. Подумай, государь, и ты о превратностяхъ войны, побда совершенно случайно ваша, будь она нашей — не грозили бы мы, когда кровь остыла ужь, нашимъ плнникамъ мечемъ. Но если богамъ такъ ужь угодно, чтобы ничто, кром смерти, не было нашимъ выкупомъ — пусть приходитъ она, Римлянинъ съуметъ умереть Римляниномъ. Августъ живъ, чтобъ попомнить это, это все, что касается лично меня. Объ одномъ только попрошу: позволь выкупить моего юнаго служителя, Британца родомъ, никогда, ни у кого не было пажа, такъ скромнаго, такъ ревностнаго и исполнительнаго, такъ заботливаго о своемъ дл, такъ способнаго и врнаго. Въ этой просьб, подкрпляемой его достоинствами, ты, смю сказать, не можешь отказать мн, онъ не нанесъ никакого вреда ни одному Британцу, хотя и служилъ Римлянину. Спаси его, государь, и не щади остальныхъ.
ЦИМБ. Я наврное гд нибудь видлъ его. Знакомо мн его лице.— Юноша, ты вкрался въ мое расположеніе, ты мой. Не знаю ни почему, ни для чего говорю я: живи, юноша, и не благодари твоего господина, живи и проси у Цимбелина чего хочешь — все, соотвтствующее моей доброт и твоему положенію, я дарую теб, даже еслибъ ты потребовалъ и благороднйшаго изъ плнниковъ.
ИМОГ. Благодарю васъ, ваше величество.
ЛУЦІ. Я не прошу тебя выпрашивать мою жизнь, мой милый, знаю вдь что будешь.
ИМОГ. Нтъ, нтъ, увы! Другая у меня забота.— Вижу какъ смерть мн горькое.— Твоя жизнь, добрый мои господинъ, должна сама хлопотать о себ.
ЛУЦІ. Онъ отъ меня отказывается. Покидаетъ меня, пренебрегаетъ мной, скоро умираетъ радость, полагающихся на врность мальчиковъ и двочекъ.— Отчего же стоитъ онъ въ такомъ недоумніи?
ЦИМБ. Чего же хочешь ты, любезный? Я все больше и больше люблю тебя: больше и больше думай и ты, чего лучше попросить у меня. Знаешь съ кого не сводишь глазъ? говори, хочешь, чтобъ онъ жилъ? Родственникъ онъ теб? другъ?
ИМОГ. Онъ Римлянинъ, и такой же мн родственникъ, какъ я вашему величеству, хотя, какъ подданный, я все таки нсколько ближе къ теб.
ЦИМБ. Отчего же не спускаешь ты съ него глазъ?
ИМОГ. Я скажу это теб одному, если теб будетъ угодно меня выслушать.
ЦИМБ. Выслушаю съ большимъ удовольствіемъ и какъ только могу внимательно. Какъ твое имя?
ИМОГ. Фиделіо, государь.
ЦИМБ. Ты, добрый юноша, мой пажъ, я буду твоимъ господиномъ, отойдемъ въ сторону, говори свободно. (Отходитъ въ сторону.)
БЕЛА. Воскресъ этотъ юноша изъ мертвыхъ?
АРВИ. И дв песчинки не похожи такъ другъ на друга, какъ онъ на того милаго, румянаго юношу, что умеръ, и также назывался Фиделіо.— Какъ ты думаешь?
ГВИД. Живъ умершій.
БЕЛА. Молчите, молчите! посмотримъ что будетъ дальше, не признаетъ онъ насъ, подождемъ. Бываютъ вдь сходства, еслибъ это былъ онъ, я увренъ, онъ заговорилъ бы съ нами.
ГВИД. Видли мы, однакожь, его мертвымъ.
БЕЛА. Молчи, посмотримъ что будетъ.
ПИЗА. (Про себя). Это госпожа моя! Ну, если она жива, пусть все идетъ своей чредой, къ дурному или хорошему.
ЦИМБ. (Выходя съ Имогеной впередъ). Стань подл меня, и спрашивай громко.— (Іахимо) Подойди ты, отвчай этому юнош, и безъ утайки, или, клянусь нашимъ величіемъ и нашей украшающей его честью, жесточайшей пыткой вывемъ мы правду изъ лжи.— Спрашивай же его.
ИМОГ. Мн хотлось бы узнать, отъ кого получилъ онъ этотъ перстень.
ПОСТ. (Про себя). Ему какое до этого дло?
ЦИМБ. Скажи, какъ этотъ бриліантъ, что на твоей рук, сдлался твоимъ?
ІАХИ. Теб слдовало бы подвергнуть меня пытк, чтобъ не говорилъ я того, что, если скажу, тебя подвергнетъ ей.
ЦИМБ. Какъ! меня?
ІАХИ. Я радъ, что меня принуждаютъ высказать то, что скрывать — мука для меня. Гнусностью добылъ я этотъ перстень, онъ принадлежалъ Леонатусу, котораго ты изгналъ, человку — и это должно терзать тебя еще боле, чмъ меня, — благородне котораго между небомъ и землей никогда не существовало. Хочешь, государь, знать еще боле.
ЦИМБ. Все къ этому относящееся.
ІАХИ. Дочь твоя, это совершенство, отъ воспоминанія о которой сердце мое обливается кровью и лживый духъ мой изнемогаетъ — Извини, дурно мн.
ЦИМБ. Моя дочь? чтожь она? Соберись съ силами, хочу скорй чтобъ ты жилъ пока природа дозволяетъ, чмъ умеръ прежде чмъ все узнаю. Оправься и говори.
ІАХИ. Однажды — злосчастенъ былъ колоколъ, пробившій часъ этотъ,— это было въ Рим — будь проклятъ домъ, въ которомъ мы находились, — былъ пиръ — о, зачмъ яства наши не были отравлены, покрайней мр мной подносимыя ко рту!— добрый Постумусъ — что говорю я? онъ былъ слишкомъ добръ для среды злыхъ, былъ бы лучшимъ всхъ и въ кругу самыхъ лучшихъ, — сидлъ грустный, и слушалъ какъ мы превозносили нашихъ Игаліанскихъ возлюбленныхъ: за красоту, такъ что и напыщенное хвастовство краснорчивйшаго изъ смертныхъ длалось бднымъ, за стройность, обирая вс хранилища Венеръ и Минервъ, стыдящихъ торопливую природу, за душевныя качества, находя въ нихъ цлую лавку свойствъ, увлекающихъ мущинъ и помимо ослпляющей глаза красоты — этой удочки на женитьбу.
ЦИМБ. Я стою, какъ на огн. Къ длу.
ІАХИ. Дойду все-таки слишкомъ скоро, если не жаждешь узнать свое горе еще скоре. Постумусъ — очевидно, благородно любившій царственную свою супругу, — вступился, и нисколько не опорочивая восхваляемыхъ нами — онъ былъ воздерженъ, какъ сама добродтель, — принялся за портретъ своей супруги, который, когда былъ написанъ и одушевленъ его языкомъ, доказалъ, что вс мы, или хвастали кухонными граціями, или были несказанными дурнями.
ЦИМБ. Къ длу, къ длу.
ІАХИ. Цломудріе твоей дочери — изъ этого и вышло. Говоря о немъ, онъ сказалъ, что и сама Діана не была свободна отъ нечистыхъ сновидній, что одна только твоя дочь имъ недоступна, въ этомъ я, негодяй, усомнился и предложилъ закладъ — мое золото противъ этого перстня, который былъ тогда на благородной рук его, — что буду на ея брачномъ лож и выиграю перстень ея и моимъ прелюбодяніемъ, Онъ, какъ истинный рыцарь, такъ же убжденный въ ея врности, какъ я убдился потомъ, отдалъ перстень въ залогъ — отдалъ бы и карбункулъ изъ колеса Феба, и могъ смло, хотя бы онъ стоилъ и всей колесницы. Я тотчасъ же отправился съ этой цлью въ Британію, ты, государь, можетъ быть припомнишь мое пребываніе при твоемъ двор, гд твоя цломудренная дочь уяснила мн, какая страшная разница между любовью и бездльничествомъ. Лишенный такимъ образомъ надежды, но не желанія, мой Италіанскій мозгъ придумалъ въ вашей простодушной Британіи величайшую гнусность, для моей выгоды превосходную, коротко, хитрость моя такъ удалась, что я возвратился съ запасомъ лживыхъ доказательствъ, вполн достаточнымъ, чтобъ свести благороднаго Леонатуса съ ума. Уязвляя его увренность въ ней разными примтами, разными несомннными свидтельствами: ковровъ, картинъ, этого браслета — о, какъ хитро добылъ я его!— мало того, сокровеннымъ знакомъ на ея тл, я такъ поколебалъ ее, что онъ не могъ не поврить, что она сбросила узы цломудрія и что я воспользовался этимъ. За тмъ — Его я, кажется, вижу —
ПОСТ. (Выходя впередъ). Да, видишь Италіанскій демонъ!— О, какой же легковрный дуракъ я, чудовищный убійца, воръ, все чмъ называютъ всхъ изверговъ прошедшаго, настоящаго, будущаго!— О, дайте мн веревку, ножъ, или ядъ! какого нибудь судію праваго. Посылай, государь, за искуснйшими палачами, я чудовище, умаляющее все ужасное въ мір, потому что я хуже его. Я Постумусъ, убившій дочь твою,— лгу, какъ негодяй, это сдлалъ негодяй, далеко меньшій меня, святотатственнаго вора.— Храмомъ добродтели была она, нтъ — самой добродтелью. Плюй на меня, бросай камнями, грязью, натрави на меня собакъ уличныхъ, каждый бездльникъ пусть называется Постумусомъ Леонатусомъ, и бездльничества будетъ меньше, чмъ было!— О Имогена, царица моя, жизнь моя, жена моя! О Имогена, Имогена, Имогена!
ИМОГ. Успокойся! послушай, послушай!
ПОСТ. Что жь это, комедія что ли? Вотъ теб, дерзкій пажъ, (Бьетъ ее, она падаетъ) твоя роля.
ПИЗА. О помогите, помогите моей и вашей госпож.— О Постумусъ, господинъ мой, никогда до этого не убивалъ ты Имогены.— Помогите, помогите!— Добрая госпожа моя!
ЦИМБ. Перевернулся свтъ?
ПОСТ. Какъ нашло на меня это бшенство?
ПИЗА. Приди въ себя, госпожа моя!
ЦИМБ. Если это такъ, боги хотятъ убить меня смертельной радостью.
ПИЗА. Какъ ты себя чувствуешь?
ИМОГ. О, прочь съ глазъ моихъ! ты далъ мн ядъ, скройся гнусный измнникъ отсюда, не дыши тамъ, гд принцы.
ЦИМБ. Это голосъ Имогены.
ПИЗА. Да забросаютъ меня боги срными камнями, если я не думалъ, что въ данномъ теб ящичк драгоцннйшее средство. Я получилъ его отъ королевы.
ЦИМБ. Еще новость.
ИМОГ. Оно отравило меня.
КОРН. О, боги! я забылъ объ одномъ еще признаніи королевы, которое должно оправдать его. Если Пизаніо, говорила она, передалъ своей госпож снадобье, которое я выдала ему за цлебное, она угощена, какъ я угостила бы крысу.
ЦИМБ. Что такое, Корнелій?
КОРН. Королева, государь, часто заставляла меня приготовлять ей яды, и всегда подъ предлогомъ любознательности, для испытанія ихъ надъ простыми животными, какъ кошки и собаки, ничего не стоющія, я же, боясь боле опасныхъ цлей, составлялъ ей вещество, которое, бывши принято, могло прекращать жизнь, но на короткое только время, по истеченіи котораго вс ея отправленія начинаютъ дйствовать снова, какъ слдуетъ.— Приняли вы это снадобье?
ИМОГ. Я думаю, когда была мертва.
БЕЛА. Вотъ, дти, вина нашей ошибки.
ГВИД. Фиделіо это, нтъ никакого сомннія.
ИМОГ. Зачмъ бросилъ ты законную жену свою? Представь себ, что стоишь на скал, (Обнимая его) ну, брось же меня теперь опять.
ПОСТ. Виси тутъ, душа моя, какъ плодъ, до самой смерти дерева!
ЦИМБ. Что же это? какъ же ты, моя плоть, дитя мое, оставляешь меня глупымъ зрителемъ этой сцены? не хочешь сказать мн слова?
ИМОГ. (Преклоняя предъ нимъ колна). Благослови, государь.
БЕЛА. Вы полюбили этого юношу, и не удивляюсь — есть тому причина.
ЦИМБ. Мои падающія на тебя слезы, да будутъ теб святой водой! Имогена, умерла мать твоя.
ИМОГ. Прискорбно мн это, государь.
ЦИМБ. Ахъ, злая была она, она вина того, что мы свидлись такъ странно, и сынъ ея исчезъ, не знаемъ какъ и куда.
ПИЗА. Государь, теперь когда страхъ миновалъ, я скажу теб правду. Плотенъ, когда госпожа моя скрылась, пришелъ ко мн съ обнаженнымъ мечемъ въ рук, съ пной у рта, и поклялся, если я не открою ему куда она скрылась, убить меня тутъ же. Случайно у меня было въ это время въ карман обманное письмо моего господина, изъ него онъ узналъ, что ее надо искать въ горахъ близь Мильфорда, куда онъ, бснуясь и въ плать моего господина, которое у меня вытребовалъ, тотчасъ же и отправился съ гнусной цлью и съ клятвой ее изнасиловать, что же съ ними за тмъ сталось, я не знаю.
ГВИД. Я докончу разсказъ твой. Я убилъ его тамъ.
ЦИМБ. О боги! Не хотлось бы мн, чтобы мои уста за твои хорошія дла произнесли жестокій приговоръ теб, прошу тебя, храбрый юноша, отрекись отъ сказаннаго.
ГВИД. Что сказалъ, то и сдлалъ.
ЦИМБ. Вдь принцъ онъ былъ.
ГВИД. И пренаглый. Въ оскорбленіи меня не было ничего принцевскаго, онъ раздражилъ меня такими рчами, что я возсталъ бы и противъ моря, еслибъ оно могло такъ на меня ревть. Я отскъ ему голову, и радехонекъ что не стоитъ онъ здсь, и не разсказываетъ этого обо мн.
ЦИМБ. Жаль мн тебя. Своимъ собственнымъ языкомъ осудилъ ты себя и долженъ подвергнуться кар нашихъ законовъ. Ты долженъ умереть.
ИМОГ. И этотъ безголовый трупъ приняла я за трупъ моего супруга.
ЦИМБ. Связать и увести преступника.
БЕЛА. Не торопись такъ, государь. Онъ лучше убитаго имъ, родомъ онъ не хуже тебя самого, и оказалъ теб услугу, какой и раны цлой ватаги Клотеновъ никогда не оказали бы.— Не трогайте рукъ его — не для узъ рождены он.
ЦИМБ. Зачмъ, старикъ, хочешь ты уничтожить свою заслугу, не получивъ еще награды за нее, вызовомъ нашего гнва? Не хуже насъ онъ родомъ?
АРВИ. Это конечно преувеличеніе.
ЦИМБ. И умретъ онъ за то.
БЕЛА. Умремъ вс трое, но я докажу что двое изъ насъ дйствительно таковы какъ я сказалъ о немъ.— Дти, приходится повести рчь для меня опасную, для васъ же благодатную.
АРВИ. Твоя опасность и наша, ГВИД.
А наше счастье и твое.
БЕЛА. Такъ и быть. Былъ у тебя, государь, подданый, называвшійся Беларіемъ.
ЦИМБ. Что же онъ? изгнанный онъ измнникъ.
БЕЛА. Дожившій до моихъ преклонныхъ лтъ, изгнанникъ онъ дйствительно, но какимъ образомъ онъ сдлался измнникомъ — не знаю.
ЦИМБ. Взять его. И цлый міръ не спасетъ его.
БЕЛА. Не горячись такъ. Заплати прежде за вскормленіе сыновей твоихъ, и за тмъ бери все что получу.
ЦИМБ. За вскормленіе сыновей моихъ?
БЕЛА. Я слишкомъ грубъ и дерзокъ, но вотъ, преклоняю колна. Не встану, пока не возвеличу сыновей моихъ, за тмъ не щади стараго отца. Государь, эти два юноши, называющіе меня отцемъ и думающіе, что они мои сыновья — не мое, а твое порожденіе, твоей, государь, они крови.
ЦИМБ. Какъ! мое порожденіе?
БЕЛА. Такъ врно, какъ ты — твоего отца. Я, старый Морганъ, тотъ самый Беларій, котораго ты нкогда изгналъ. Твоя воля была единственнымъ моимъ преступленіемъ, самимъ наказаніемъ, всей измной, виновенъ я только тмъ что пострадалъ. Прекрасныхъ этихъ принцевъ — таковы они дйствительно, — я двадцать лтъ воспитывалъ, тому чему могъ научилъ, а какъ я самъ воспитанъ, ты знаешь, государь. Кормилица ихъ Эврифила, на которой я за кражу женился, похитила этихъ дтей посл моего изгнанія. Склонилъ я ее на это, потому что былъ уже за то, что сдлалъ потомъ, наказанъ, преслдованіе за врность побудило меня къ измн. Чмъ больше горевалъ ты объ ихъ потер, тмъ боле соотвтствовало это цли похищенія ихъ.— Но вотъ, государь, я возвращаю теб сыновей твоихъ, лишая себя двухъ драгоцннйшихъ товарищей въ мір. Да низойдетъ росой благословеніе осняющаго насъ неба на ихъ головы, они достойны блестть на немъ звздами.
ЦИМБ. Обливаясь слезами, говоришь ты. Служба, которую вы трое сослужили мн, невроятне еще твоего разсказа. Я потерялъ дтей моихъ. Если это они — не знаю какъ желать двухъ еще боле достойныхъ сыновей.
БЕЛА. Еще нсколько словъ.— Этотъ юноша, названный мной Полидоромъ, достойнйшій изъ принцевъ — твой Гвидерій, а этотъ, мой Кадвалъ — Арвирагъ, меньшой царственный сынъ твой, онъ, государь, былъ завернутъ въ прекраснйшую пелену, сотканную самой королевой, его матерью, для большаго удостовренія могу представить ее.
ЦИМБ. У Гвидерія была на ше удивительная родинка, въ вид кровавой звздочки.
БЕЛА. Она и досел вотъ у этого, премудрая природа наградила его ею, какъ бы нарочно для облегченія ныншняго его признанія.
ЦИМБ. Что же это, мать я разршившаяся тремя? Никогда мать не радовалась еще такъ разршенію.— Да благословитъ васъ небо, вырванные такъ странно изъ вашей сферы, вращайтесь въ ней снова.— О, Имогена, лишилась ты черезъ это королевства.
ИМОГ. Нтъ, государь, пріобрла черезъ это два міра.— О, милые мои братья, вотъ какъ мы свидлись.— Видите, я правдиве васъ, вы называли меня братомъ, тогда какъ я была сестра ваша, я же называла васъ братьями, которыми вы и были.
ЦИМБ. Разв вы когда нибудь встрчались?
АРВИ. Какже, государь.
ГВИД. И при первой же встрч полюбили ее, и любили, пока не сочли ее умершей.
КОРН. Отъ принятаго ей снадобья королевы.
ЦИМБ. О дивный инстинктъ! Когда же я все узнаю?— Къ спшному этому сокращенію примыкаетъ такъ много обстоятельствъ, напрашивающихся на боле подробный разсказъ. Гд и какъ жила ты? и какъ привелось теб служить Римскому нашему плннику? какъ ты разсталась съ братьями? какъ прежде съ ними встртилась? зачмъ бжала ты отъ двора, и куда?— Это, и почему вы трое поспшили на битву, и не знаю сколько еще другаго надо спросить, вс побочныя обстоятельства, и все это сцпленіе случайностей хотлось бы мн узнать, но ни время, ни мсто не допускаютъ дальнйшихъ распросовъ. Смотрите, Постумусъ бросилъ якорь подл Имогены, а она, какъ безвредная молнія, обращая глаза на него, на братьевъ, на меня, ея повелителя, сверкаетъ на каждаго восторгомъ, и вс отвчаютъ ей тмъ же.— Идемъ и да задымится храмъ нашими жертвами.— (Беларію) Ты братъ мн, и всегда имъ будешь.
ИМОГ. А мн отцемъ, твоей помощи обязана я, что дожила до этого счастливаго дня.
ЦИМБ. Вс переполнены радостью, кром обремененныхъ оковами, пусть и они радуются, участвуютъ въ нашемъ блаженств.
ИМОГ. Теперь, добрый господинъ, я готова служить теб.
ЛУЦІ. Будь счастлива.
ЦИМБ. А какъ было бы хорошо, еслибъ и пропавшій воинъ, такъ доблестно сражавшійся, былъ здсь, и далъ королю возможность отблагодарить достойно.
ПОСТ. Государь, я этотъ воинъ, бывшій товарищемъ этихъ троихъ, въ простой одежд, которая была мн нужна для тогдашней моей цли.— Что это былъ я, можешь подтвердить ты, Іахимо, я повергъ тебя на землю, и могъ бы покончить.
ІАХИ. (Преклоняя колна). Повергаюсь снова, но теперь совсть сгибаетъ мои колна, тогда же ихъ согнула твоя мощь. Прошу, возьми эту жизнь, которой не разъ теб обязанъ, но прежде — возьми твой перстень, вотъ и браслетъ врнйшей изъ принцессъ, когда либо въ врности клявшихся.
ПОСТ. Не преклоняй предо мной колнъ. Мое торжество надъ тобой — пощада, моя месть — прощеніе. Живи, и будь съ другими честне.
ЦИМБ. Благородный приговоръ. Зять учитъ насъ великодушію. Прощеніе всмъ.
АРВИ. Ты помогалъ намъ, какъ бы думая, что ты братъ нашъ, рады мы, что братъ ты намъ на самомъ дл.
ПОСТ. Вашъ слуга, принцы.— Доблестный вождь Рима, позови своего предсказателя. Когда я спалъ, я видлъ во сн Юпитера, слетвшаго ко мн на орл своемъ и тни моихъ родственниковъ, когда же проснулся, нашелъ на моей груди вотъ этотъ пергаменъ, содержаніе котораго такъ темно, что я ничего не понялъ, пусть онъ покажетъ свое искусство въ толкованіи.
ЛУЦІ. Филармонусъ!
ПРЕД. Здсь я.
ЛУЦІ. Прочти и объясни.
ПРЕД. (Читаетъ). ‘Когда львенокъ, самому не вдомое, не ища, найдетъ и будетъ обнятъ частицей нжнаго воздуха, когда втви, отсченныя отъ величественнаго кедра, много лтъ мертвыя, оживутъ, присоединятся къ старому пню и зазелнютъ снова, тогда кончатся бдствія Постумуса, Британія будетъ счастлива и зацвтетъ въ мир и довольств’.— Ты, Леонатусъ — львенокъ, на это указываетъ прямо составъ твоего имени: Leo-natus значитъ вдь львомъ рожденный, (Цимбелину) частица нжнаго воздуха — твоя добродтельная дочь, вдь нжный воздухъ по Римски — mollis aer, а mollis аег — millier, а эта mulier — угадываю — врнйшая изъ женъ, которая вотъ сейчасъ, въ оправданіе словъ оракула, тобой не вдомая и не искомая, обняли тебя, какъ нжнйшій воздухъ.
ЦИМБ. Похоже на то.
ПРЕД. Величественный кедръ, царственный Цимбелинъ, ты, а отсченныя втви — два твои сына, похищенные Беларіемъ, они много лтъ считались мертвыми, но теперь ожили и присоединились къ величественному кедру, потомство котораго общаетъ Британіи миръ и довольство.
ЦИМБ. Прекрасно, начнемъ же съ мира.— Луцій, хотя мы и побдили, мы покоряемся Цезарю и Римской Имперіи, и общаемъ платить обычную дань, мы отказались отъ нея по внушенію злобной нашей королевы, которую, вмст и съ сыномъ, жестоко покарало правосудіе неба.
ПРУД. Персты небесныхъ силъ настроиваютъ гармонію этого мира. Видніе, которое я объяснилъ Луцію передъ самымъ началомъ этой, почти что не охладвшей еще битвы, вполн теперь осуществилось. Римскій орелъ, высоко летвшій съ юга на западъ, все уменьшавшійся и наконецъ, исчезнувшій въ лучахъ солнца, предвщалъ, что нашъ величавый орелъ, царственный Цезарь, снова соединится любовью съ лучезарнымъ Цимбелиномъ, сіяющимъ на запад.
ЦИМБ. Восхвалимъ же боговъ, и крутящійся дымъ съ благословенныхъ нашихъ алтарей да поднимется до самыхъ ноздрей ихъ. Объявимъ о мир всмъ нашимъ подданнымъ. Идемъ. Пусть Римскія и Британскія знамена дружно развваются вмст, такъ войдемъ мы въ Лудъ и тамъ, утвердивъ этотъ миръ во храм великаго Юпитера, скрпимъ его за тмъ торжествами.— Трогайтесь!— Никогда война не кончалась, прежде чмъ омыли кровавыя руки, такимъ миромъ! (Уходятъ).
Шекспир Вильям
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Цимбелин, Шекспир Вильям, Год: 1609
  2. Цимбелин, Шекспир Вильям, Год: 1609
  3. Цимбелин, Шекспир Вильям, Год: 1609
  4. Цимбелин, Шекспир Вильям, Год: 1609
  5. Цимбелин, Шекспир Вильям, Год: 1609
  6. Цимбелин, Шекспир Вильям, Год: 1609
  7. Макбет, Шекспир Вильям, Год: 1605
  8. Тимон Афинский, Шекспир Вильям, Год: 1607
Электронная библиотека