Цимбелин, Шекспир Вильям, Год: 1609

Время на прочтение: 87 минут(ы)

ЦИМБЕЛИНЪ.

ТРАГЕДІЯ

ВИЛЬЯМА ШЕКСПИРА.

Переводъ Н. И. Шульгина.— Вступительная статья В. В. Чуйко.— Изъ Декамерона Боккачіо.— На родин Шекспира.

БЕЗПЛАТНАЯ ПРЕМІЯ ЖУРНАЛА

‘ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРНІЕ’

за 1880 годъ.

САНКТПЕТБРБУРГЪ.

ТИПОГРАФІЯ ИМПЕРАТОРСКОЙ АКАДЕМІИ НАУКЪ.

(Bac. Остр., 9 л., No 12.)

1880.

ЦИМБЕЛИНЪ

ТРАГЕДІЯ ШЕКСПИРА

ПЕРЕВОДЪ Н. И. ШУЛЬГИНА.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

Цимбелинъ, король Британіи.
Клотенъ, сынъ королевы отъ перваго мужа.
Леонтусъ Постумусъ, мужъ Иможены.
Беларіусъ, изгнанный лордъ, скрывается подъ именемъ Моргана.
Гвидериусъ, Арвирагусъ, сыновья Цимбелина, скрывающіеся подъ именами Полидора и Кадвеля, какъ сыновья Беларіуса.
Филаіо, другъ Постумуса, Іахимо, другъ Филаріо, Римляне.
Французскій дворянинъ, другъ Филаріо.
Кай Луціусъ, главнокомандующій римскихъ войскъ.
Римскій военачальникъ.
Два британскихъ военачальника.
Пизаніо, оруженосецъ Постумуса.
Корнеліусъ, врачъ.
Два дворянина, изъ придворныхъ Цимбелина.
Два тюремщика.
Иможена, дочь Цимбелина отъ первой жены,
Елена, прислужница Иможены.
Лорды, леди, римскіе сенаторы, трибуны, духи, предсказатель, музыканты, офицеры, военачальники, солдаты, встники и разные другіе служители.

Дйствіе происходить — частію въ Британіи, частію въ Рим.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Въ Британіи.Садъ при дворц Цимбелина.

Входятъ два Дворянина.

Первый дворянинъ. Вы встртите здсь только пасмурныя лица, наша кровь не повинуется небесамъ настолько, насколько каждый придворный старается показать, что онъ находится въ такомъ же настроеній, какъ и король.
Второй дворянинъ. Въ чемъ же дло?
Пер. двор. Наслдница его престола, его единственная дочь, которую онъ хотлъ выдать за сына своей жены, — вдовы, съ которой онъ недавно повнчался, — отдалась бдному, но достойному дворянину: она вышла за него замужъ. Ея мужъ изгнанъ, она въ заточеніи, вс горюютъ на показъ, король же, я полагаю, дйствительно огорченъ.
Вт. двор. Только одинъ король?
Пер. двор. Конечно, и тотъ, кто потерялъ ее, и королева, очень желавшая этого союза. Но изъ придворныхъ, представляющихся передъ королемъ печальными, нтъ ни одного, который не радовался бы втайн тому, что огорчаетъ короля.
Вт. двор. Почему?
Пер. двор. Потому, что потерявшій невсту слишкомъ дряненъ даже для дрянной славы, а тотъ, кто женился на ней и за это изгнанъ, таковъ, что другого подобнаго не сыщешь, хотя бы пришлось обойдти весь свтъ, всегда найдется какое-нибудь несовершенство въ томъ, кого вздумаютъ съ нимъ сравнивать. Не думаю, чтобы въ какомъ-нибудь другомъ человк нашлось такое сочетаніе наружной красоты съ внутренними достоинствами.
Вт. двор. Не слишкомъ ли расхваливаете вы его?
Пер. двор. Я нисколько не преувеличилъ его достоинствъ, и скоре сжалъ, чмъ развилъ свою похвалу.
Вт. двор. Какъ его имя? Это происхожденіе?
Пер. двор. Трудно было дорыться до самаго корня. Его отца звали Сициліусомъ, онъ съ честью сражался противъ римлянъ подъ начальствомъ Касибелана: но вс отличія свои онъ получилъ отъ Тенанціуса, которому служилъ со славой и успхомъ, и за xpaбрость прозвалъ былъ Леонатусомъ. Кром сына, о которомъ мы говоримъ, Сициліусъ имлъ еще двоихъ, но оба они погибли съ мечемъ въ рукахъ во время воинъ того времени. Сициліусъ былъ старъ, смерть сыновей такъ его огорчила, что онъ умеръ отъ тоски, оставивъ жену беременною тмъ самымъ дворяниномъ, о которомъ у насъ идетъ рчь. Родивъ его, она умерла. Король взялъ сироту подъ свое покровительство, назвалъ его Постумусомъ Леонатусомъ, онъ воспиталъ его, сдлавъ его своимъ пажемъ, а когда пришло время, — засадилъ его за науку. Постумусъ поглощалъ познанія, какъ мы вдыхаемъ воздухъ, и уже весна его жизни дала богатую жатву. Онъ жилъ при двор всми любимый и превозносимый, что большая рдкость, онъ былъ образцомъ для юнйшихъ себя, для возмужалыхъ — зеркаломъ, ихъ украшавшимъ, а для старцевъ — балованнымъ ребенкомъ, ведущимъ ихъ, куда онъ захочетъ. Что касается его супруги, виновницы его изгнанія, своимъ выборомъ она показала, какъ высоко цнитъ его и его добродтели, и тмъ самымъ оцнила свои достоинства. По ея выбору каждый можетъ судить, каковъ человкъ Постумусъ.
Вт. двор. Я уже уважаю его изъ вашихъ словъ. Но скажите, эта принцесса единственное дитя короля?
Пер. двор. Она одна у него. Если это васъ интересуетъ, узнайте, что у короля было еще два сына, ихъ украли изъ дтской и въ то время старшему шелъ третій годъ, а младшій былъ еще въ пеленкахъ. До сихъ поръ нтъ никакого указанія на то, что съ ними сталось.
Вт. двор. Давно это случилось?
Пер. двор. Лтъ двадцать тому назадъ,
Вт. двор. Удивительно, что могли тамъ легко похитить дтей короля,чти содержали ихъ такъ небрежно, а розыскъ длали такъ плохо, что не напали ни на какой слдъ!
Пер. двор. Какъ ни странно все это, какъ ни смшна подобная небрежность, но на дл это было такъ.
Вт. двор. Я вамъ врю.
Пер. двор. Удалимся. Сюда идутъ Постумусъ, королева и принцеса. (Уходятъ.)

СЦЕНА II.

Тамъ же.

Входятъ Королева, Постумусъ и Иможена.

Королева. Нтъ, дочь моя, поврь, никогда не найдешь ты во мн враждебности, обыкновенно приписываемой мачихамъ, не увидишь отъ меня даже суроваго взгляда. Ты моя плнница, но я, твоя тюремщица, отдаю теб ключи, которыми замыкается твоя темница. И какъ только мн удастся смягчить гнвъ короля, я явлюсь, Постумусъ, вашимъ ходатаемъ передъ нимъ. Теперь же онъ сильно раздраженъ противъ васъ и вамъ лучше склониться передъ его приговоромъ съ тмъ терпніемъ, какое внушить намъ мудрость.
Постумусъ. Если угодно вашему величеству, я удалюсь сегодня же.
Королева. Вы знаете опасность. Я пройдусь по саду, я способна чувствовать жалость, когда насильственно разлучаютъ влюбленныхъ, хотя король и запретилъ вамъ больше видться. (Королева уходитъ.)
Иможена. О, лицемрная снисходительность! Съ какою нжностью эта мучительница гладитъ ею же нанесенную рану! Любезный супругъ мой, меня, конечно, безпокоитъ гнвъ моего отца, но, сохраняя къ нему все мое уваженіе, не за себя боюсь я вспышекъ его ярости. Теб необходимо ухать, я же останусь здсь подъ непрестаннымъ огнемъ его свирпыхъ взглядовъ, но меня будетъ постоянно поддерживать мысль, что есть въ мір сокровище, съ которымъ я могу когда-нибудь свидться.
Постумусъ. О, моя королева, моя любовь, не плачь, иначе я могу подать поводъ къ предположенію, что я боле чувствителенъ, чмъ подобаетъ быть мужчин. Я останусь врнйшимъ изъ мужей, когда либо дававшихъ клятву въ врности своимъ женамъ. Я поселюсь въ Рим, у Филаріо, друга моего отца, котораго знаю только по письмамъ. Адресуй туда твои письма, моя королева, каждое слово, тобою написанное, я буду поглощать глазами, хотя бы оно было написано чернилами изъ желчи.

(Королева возвращается.)

Королева. Прошу васъ, не медлите. Если сюда придетъ король, не знаю, до чего можетъ дойдти гнвъ его противъ меня. (Въ сторону) Сюда-то я и приведу его. Что бы я ни совершила противъ него, онъ всегда самъ хлопочетъ о примиреніи, не дешевой цной приходится ему искупать мои вины.

(Уходитъ.)

Постумусъ. Если бы мы прощались столько времени, сколько намъ суждено жить, горесть разлуки только усиливалась бы. Прощай.
Иможена. О, нтъ, останься еще немного! Если бы ты халъ только на прогулку, мы и тогда не прощались бы такъ коротко. Посмотри, любовь моя, вотъ бриліантъ, доставшійся мн отъ моей матери, прими его, мое сердце, и сохраняй, пока не возьмешь другой жены. когда умретъ Иможена.
Постумусъ. Какъ! Какъ другой! О, милосердные боги, сохраните мн только ту, которая мн принадлежитъ, и отъ объятій другой жены удержите меня цпями смерти! (Надваетъ кольцо на свой палецъ) Оставайся здсь, оставайся, пока не покинутъ меня чувства! А ты, дражайшая моя красавица, — недостаточно, что ты много потеряла при обмн твоей любви на мою ничтожность, ты опять въ ущерб при обмн нашихъ даровъ, — носи это въ намять моей любви, пусть это будетъ любовными узами, которыя я налагаю на прелестнйшую изъ узницъ.

(Надваетъ браслетъ на ея руку.)

Иможена. О, боги, когда-же мы снова увидимся!

Входятъ Цимбелинъ и лорды.

Постумусъ. Увы, король!
Цимбелинъ. Прочь, подлое созданіе! прочь съ глазъ моихъ! Если и посл этого приказа ты будешь тяготить нашъ дворъ твоимъ недостоинствомъ — ты умрешь! Вонъ! Ты ядъ для моей крови!
Постумусъ. Да хранятъ васъ боги и благословятъ добрыхъ людей, остающихся при при двор. Я ухожу. (Уходитъ.)
Иможена. Сама смерть не причинитъ такихъ тяжелыхъ мукъ, какъ эта.
Цимбелинъ. Безсовстная, ты могла-бы возвратить мн юность, а ты удручаешь меня годами старости!
Иможена. Прошу васъ, государь, не разстраивайте себя сами вашимъ гнвомъ, я безчувственна къ нему, скорбь боле сильная подавляетъ собою всякое другое горе, всякій страхъ.
Цимбелинъ. А также приличіе, послушаніе?
Иможена. Потерявъ всякую надежду, я потеряла и приличіе.
Цимбелинъ. А ты могла сдлаться женою единственнаго сына королевы.
Иможена. И очень счастлива, что не сдлалась. Отвергнувъ ястреба, я избрала орла.
Цимбелинъ. Ты избрала нищаго, ты желала сдлать мой престолъ сдалищемъ безчестія.
Иможена. Нтъ, скоре я придала-бы ему еще большій блескъ.
Цимбелинъ. Негодная!
Иможена. Государь, не сами-ли вы виноваты, что я полюбила Постумуса, вы воспитывали его вмст со мною, теперь это мужчина, достойный любви каждой женщины, онъ превосходитъ мою цнность почти на всю ту сумму, которой я стою.
Цимбелинъ. Какъ? Да ты съ ума сошла!
Иможена. Почти, государь. Да исцлятъ меня небо! Зачмъ я не дочь волопаса, а мой Леонатусъ не сынъ сосдняго пастуха!

Входитъ Королева.

Цимбелинъ. Безумная! Они опять были вмст, почему ты не исполнила моего приказа? Возьми ее и запри.
Королева. Прошу тебя, успокойся. А ты, милая дочь, не возражай. Оставь насъ вдвоемъ, мой добрый государь, и въ развлеченіи постарайся найдти утшеніе въ своей горести.
Цимбелинъ. А она пусть сохнетъ здсь каждый день хотя на каплю крови и, состарвшись, умретъ отъ своего безумія.

(Онъ уходить.)

Входитъ Пизаніо.

Королева. Фи! Ты должна уступить. Вотъ твой служитель. Что скажешь новаго?
Пизаніо. Милордъ, вашъ сынъ напалъ на моего господина.
Королева. А! Надюсь не случилось никакого несчастія?
Пизаніо. Могло-бы быть и оно, но мой господинъ не поддался гнву, онъ скоре шутилъ, чмъ сражался, присутствовавшіе розняли ихъ.
Королева. Я этому очень рада.
Иможена. Вашъ сынъ другъ моего отца и держитъ его сторону. О, храбрецъ! Нападаетъ на изгнанника. Хотла-бы я видть ихъ лицомъ къ лицу въ Африк и сама-бы я находилась подл нихъ съ иглою, чтобы колоть ею отступающаго… Зачмъ оставилъ ты своего господина?
Пизаніо. Онъ такъ приказалъ, онъ не позволилъ мн провожать его до гавани. Онъ подробно объяснилъ мн, какъ служить вамъ, если только вы захотите принять мои услуги.
Королева. Онъ былъ врнымъ твоимъ служителемъ, готова ручаться моей честью, что онъ такимъ и останется.
Пизаніо. Покорно благодарю, ваше величество.
Королева. Пойдемъ, дочь моя, погуляемъ.
Иможена. Черезъ полчаса я поговорю съ тобою, хорошо, если-бы ты сходилъ въ гавань и посмотрлъ, какъ супругъ мой отправится въ путь. Иди! (Уходятъ.)

СЦЕНА III.

Площадь.

Входятъ Клотенъ и два Лорда.

Первый лордъ. Принцъ, совтую вамъ перемнить рубашку, отъ сильной борьбы вы дымитесь, точно жертва. Воздухъ, выходящій изъ васъ, замняется другимъ, а всякій вншній воздухъ не такъ здоровъ, какъ тотъ, который вы выдляете.
Клотенъ. Если-бы моя рубашка была окровавлена, тогда я перемнилъ-бы ее. Ранилъ я его?
Второй лордъ (въ сторону). Нисколько, не задлъ даже его терпнія.
Пер. лордъ. Ранили. Сквозной скелетъ его тло, если онъ не раненъ, проздъ для стали, если онъ не раненъ.
Вт. лордъ (въ сторону). Мечъ его былъ по уши въ долгу, спасаясь отъ кредитора, пробирался сторонкой къ городу.
Клотенъ. Подлецъ не дождался моего натиска.
Вт. лордъ (въ сторону). Удиралъ впередъ, прямо на тебя.
Пер. лордъ. Куда ему ожидать! У васъ много земельной собственности, но онъ захотлъ увеличить ваши владнія, уступивъ вамъ и тотъ клочекъ земли, который былъ подъ нимъ.
Вт. лордъ (въ сторону). Столько дюймовъ, сколько у тебя океановъ. Глупцы!
Клотенъ. Хотлъ-бы я лучше, чтобы насъ не разнимали.
Вт. лордъ (въ сторону), И я-бы хотлъ, по крайней мр, до тхъ поръ, пока ты, растянувшись на земл, не показалъ-бы, какой длины бываетъ дуракъ.
Клотенъ. И она любитъ этого болвана и отказываетъ мн.
Вт. лордъ (въ сторону). Если грхъ сдлать хорошій выборъ — она осуждена.
Пер. лордъ. Принцъ, не разъ уже я говорилъ вамъ, что ея красота находится въ разлад съ ея умомъ, она красивая картинка, но въ ней не замчается отраженія ума.
Вт. лордъ (съ сторону). Не свтитъ она на дураковъ изъ опасенія, что отраженіе можетъ повредить ой.
Клотенъ. Пойдемъ въ мою комнату. Жалю, что не случилось большой бды.
Вт. лордъ (въ строну). Какой-же? Разв упалъ бы оселъ, такъ эта бда еще не большая.
Клотенъ. А вы пойдете съ нами?
Вт. лордъ. Буду вслдъ за вашимъ высочествомъ.
Клотенъ. Пойдемте вмст.
Вт. лордъ. Охотно, ваше высочество.

СЦЕНА IV.

Комната во дворц Цимбелина.

Входятъ Иможена и Пизаніо.

Иможена. Я желала-бы, чтобы ты приросъ къ берегу, точно камень, и спрашивалъ-бы каждый корабль. Что если онъ напишетъ мн, а я не получу, не будетъ-ли это тоже самое, что потеря помилованія для осужденнаго. Какія были его послднія слова, сказанныя имъ теб?
Пизаніо. Они были ‘моя королева! моя королева!’
Иможена. Затмъ махалъ платкомъ?
Пизаніо. И цловалъ его, принцеса.
Иможена. Бездушный холстъ, ты счастливе меня! И это все?
Пизаніо. Нтъ, пока я могъ глазомъ или ухомъ отличать его отъ другихъ, я слдилъ за нимъ, онъ махалъ мн то платкомъ, то перчаткой, то шляпой, какъ бы желая выразить своимъ душевнымъ волненіемъ, какъ медленно удалялось отсюда его сердце и какъ быстро уходилъ корабль.
Иможена. Ты долженъ былъ слдить за нимъ до тхъ поръ, пока твоимъ глазамъ онъ не казался-бы съ ворону или даже меньше ея.
Пизаніо. Я такъ и сдлалъ, принцеса.
Иможена. Я порвала-бы глазные нервы, слдя за нимъ до тхъ поръ, пока разстояніе между нами не уменьшило-бы его до толщины острія моей иглы, да, я слдила бы за нимъ, пока, не умалившись до величины самой крошечной мошки, онъ не исчезъ-бы въ пространств, только тогда я отвела-бы глаза и заплакала. Добрый Пизаніо, когда мы услышимъ о немъ?
Пизаніо. Будьте уврены, принцеса, при первомъ удобномъ случа.
Иможена. Мн не привелось проститься съ нимъ, а такъ много хорошаго нужно было сказать ему. Прежде, чмъ я успла объяснить ему, какъ я буду думать о немъ въ извстные часы, прежде, чмъ я взяла съ него клятву, что красавицы Италіи не сдлаютъ его нарушителемъ моихъ правъ и измнникомъ его чести, прежде, чмъ я уговорила его встрчаться со мною молитвами въ шесть часовъ утра, въ полдень и въ полночь, потому что въ эти часы я буду просить за него небо, прежде, чмъ я успла дать прощальный поцлуй, завернутый въ два волшебныя слова, — пришелъ мой отецъ и, подобно тираническому урагану свера, убилъ нашъ цвтокъ, готовый распуститься

Входитъ Леди.

Леди. Королева желаетъ видть ваше высочество.
Иможена. Исполни все, что я теб сказала. Я иду къ королев.
Пизаніо. Все исполню, принцеса.

(Уходятъ)

СЦЕНА V.

Римъ. Комната въ дон Филаріо.

Входятъ Филаріо, Іахимо и Французъ.

Іахимо. Поврьте мн, я зналъ его въ Британіи, и тогда уже слава его росла и нельзя было не замтить въ немъ тхъ достоинствъ, которыя признаются за нимъ теперь, но я смотрлъ-бы на него безъ удивленія даже и тогда, еслибъ къ нему былъ прившенъ каталогъ его совершенствъ, который я могъ-бы прочитать но параграфамъ.
Филаріо. Вы говорите о томъ времени, когда онъ еще не вполн обладалъ тми совершенствами, и внутренними, и наружными, какими отличается онъ теперь.
Французъ. Я видлъ его во Франціи, у насъ много такихъ, которые, какъ и онъ, могутъ прямо смотрть на солнце.
Іахимо. Женитьба его на дочери короля, побуждающая оцнивать его скоре по ея, а не по его достоинствамъ, стала причиной преувеличенныхъ похвалъ ему.
Французъ. Затмъ его изгнанье.
Іахимо. Да, оплакивающіе, изъ сочувствія къ принцес, эту печальную разлуку, безмрно его восхваляютъ, хотя-бы для того, чтобы укрпить ея выборъ, который не выдержалъ-бы и самаго легкаго обстрливанія, если бы предпочтенный ею нищій обладалъ меньшими достоинствами. Но почему онъ поселился у васъ? Гд познакомились вы съ нимъ?
Филаріо. Его отецъ былъ моимъ товарищемъ по оружію и часто я былъ ему обязанъ не мене, чмъ жизнью.

Входитъ Постумусъ.

Филаріо. Вотъ нашъ британецъ. Примите его, какъ слдуетъ людямъ вашего образованія принимать иностранца съ его достоинствами. Прошу васъ познакомиться покороче съ этимъ господиномъ, котораго я представляю вамъ, какъ своего благороднаго друга. Лучше пусть время познакомитъ васъ съ его достоинствами, чмъ я стану исчислять ихъ вамъ при немъ.
Французъ. Мы были знакомы съ вами въ Орлеан.
Постумусъ. И съ той поры я считаю себя вашимъ должникомъ за ваше одолженіе и сколько бы я ни старался расплатиться съ вами, я все таки останусь у васъ въ долгу.
Французъ. Вы слишкомъ преувеличиваете мою слабую услугу, я счелъ себя счастливымъ, когда усплъ примирить васъ съ моимъ соотечественникомъ. Было-бы грустно, еслибъ между вами произошла кровавая схватка, въ сущности, изъ-за ничтожной причины.
Постумусъ. Извините меня, я былъ тогда еще очень юный путешественникъ, я былъ боле склоненъ противорчить мннію другихъ, чмъ въ своихъ дйствіяхъ руководиться ихъ опытностію. Но и теперь, когда я сталъ разсудительне, — прошу не считать этого хвастовствомъ съ моей стороны, — я смю утверждать, что поводъ къ ссор не былъ совсмъ ничтожнымъ.
Французъ. Все-таки не настолько важенъ, чтобы ршать его оружіемъ, особенно когда оба противника таковы, что каждый уложилъ бы одинъ другого, или свалились бы оба.
Іахимо. Не будетъ нескромностью, если я спрошу изъ за чего вышелъ споръ?
Французъ. Ссора была публичной и разсказъ о ней не можетъ считаться нескромностью. Она очень похожа на нашъ вчерашній споръ, когда каждый изъ насъ восхвалялъ красавицъ своей страны. Этотъ господинъ утверждалъ тогда, готовый дать кровавое доказательство врности его утвержденія, что дама его сердца прекрасне, добродтельне, умне, цломудренне, скромне и постоянне самой лучшей по своимъ качествамъ изъ француженокъ.
Іахимо. Безъ сомннія, эта дама умерла, или, можетъ быть, мнніе этого господина о ней теперь измнилось.
Постумусъ. Она и до сихъ поръ сохраняетъ свою добродтель, а я свое мнніе.
Іахимо. Надюсь, вы не ставите ее выше нашихъ итальянскихъ женщинъ.
Постумусъ. Если-бы я былъ вызванъ здсь, такъ-же, какъ тогда во Франціи, я-бы ни слова не измнилъ въ своемъ мнніи, при чемъ заявляю, что я не любовникъ ея, а только поклонникъ.
Іахимо. Столько-же прекрасна, сколько и добродтельна, — неизбжное сопоставленіе, — не слишкомъ-ли это прекрасно для каждой британской дамы. Если-бы она настолько превосходила другихъ женщинъ, которыхъ я зналъ, насколько вашъ бриліантъ превосходитъ виднные мною бриліанты, я сказалъ ему что она только превосходитъ многихъ женщинъ. Но я не видлъ боле драгоцннаго бриліанта, чмъ вашъ, такъ-же, какъ и вы не видли боле совершенной женщины, чмъ ваша дама.
Постумусъ. Я цню ее по своей оцнк, такъ-же, какъ и этотъ бриліантъ.
Іахимо. А какъ высоко вы цните его?
Постумусъ. Выше всхъ сокровищъ міра.
Іахимо. Или ваша несравненная умерла или стала для васъ дешевле этой бездлушки.
Постумусъ. Ошибаетесь, одну можно продать тому кто иметъ достаточно богатствъ, чтобы купить ее или подарить достойному такого подарка, другая-же не можетъ быть предметомъ продажа, она только даръ боговъ.
Іахимо. Который и получили вы отъ боговъ.
Постумусъ. Который я сохраню при ихъ помощи.
Іахимо. Вы можете считать ее своею, но, знаете, чужія птицы садятся на прудъ сосда. Вашъ перстень можетъ быть украденъ, такимъ образомъ изъ двухъ вашихъ безцнныхъ сокровищъ одно слабо, а другое неврно: ловкій воръ или искусный волокита могутъ васъ лишить и того и другого.
Постумусъ. Въ вашей Италіи не найдется такого искуснаго волокиты, который могъ-бы восторжествовать надъ честью моей возлюбленной, если, какъ я полагаю, вы считаете ее слабой именно въ отношеніи сохраненія ея чести. Что-же касается воровъ, я не сомнваюсь, что у васъ ихъ довольно, и тмъ не мене, я не боюсь за свой перстень.
Филаріо. Оставьте этотъ споръ, господа.
Постумусъ. Охотно. Я очень благодаренъ этому синьору, что онъ не обходится со мною, какъ съ чужимъ, мы съ перваго слова сблизились.
Іахимо. Достаточно мн разговора въ пять разъ длинне этого съ вашей милой и я овладлъ-бы ея сердцемъ, я заставилъ-бы ее слаться, еслибъ имлъ случай ухаживать за нею.
Постумусъ. Нтъ, нтъ.
Іахимо. Я готовъ прозакладывать половину моего состоянія противъ вашего перстня, хотя она, я увренъ, стоитъ боле. Держу пари не столько противъ чести вашей дамы, сколько противъ вашего къ ней доврія, а чтобы вы не считали моего заклада личнымъ для себя оскорбленіемъ, заявляю, что готовъ на такую-же попытку съ любой женщиной въ мір.
Постумусъ. Вы заблуждаетесь въ вашей чрезмрной самонадянности и не сомнваюсь, что вы получите то, чего заслуживаете.
Іахимо. Что именно?
Постумусъ. Пораженіе, хотя ваша попытка, какъ вы ее называете, заслуживаетъ большаго — наказанія.
Филаріо. Довольно, господа, будетъ вамъ спорить! Вашъ споръ возникъ внезапно, пусть и умретъ онъ, какъ родился, прошу васъ, познакомьтесь прежде покороче.
Іахимо. Я такъ увренъ, что исполню то, что говорю, что готовъ отвчать не только своимъ состояніемъ, но и имніемъ моего сосда.
Постумусъ. Какую-же даму избираете вы для своей попытки?
Іахимо. Вашу, если вы такъ твердо уврены въ ея врности. Доставьте мн доступъ ко двору, гд находится ваша дама, и я держу десять тысячъ дукатовъ противъ вашего перстня, что посл второго свиданія моего съ нею, я привезу вамъ ея честь, которую вы считаете непоколебимой.
Постумусъ. Золотомъ-же я могу отвчать противъ вашего золота, но перстень такъ-же дорогъ мн, какъ мой палецъ, онъ составляетъ часть его.
Іахимо. Вы любовникъ и это длаетъ васъ осторожнымъ. Еслибъ вы могли заплатить миліонъ за каждую драхму женскаго тла, — и тогда вы не въ состояніи были-бы охранить его отъ порчи. Вижу, что религіозное чувство вызываетъ въ васъ боязнь.
Постумусъ. Вы болтаете по привычк, но, надюсь, мы мыслите совсмъ иначе.
Іахимо. Я господинъ своего слова, клянусь, я готовъ исполнить то, что общалъ.
Постумусъ. Вы готовы. Въ такомъ случа довряю вамъ мой бриліантъ до вашего возвращенія, но мы должны заключить формальный договоръ. Моя возлюбленная въ своей добродтели стоитъ выше вашихъ чудовищно-грязныхъ мыслей. Я принимаю вашъ закладъ. Вотъ мой перстень.
Филаріо. Я не желаю, чтобы состоялось это пари.
Іахимо. Клянусь богами, оно состоялось. Не представлю я вамъ достаточнаго доказательства, что я овладлъ нжнйшей частью тла вашей возлюбленной, мои десять тысячъ дукатовъ принадлежатъ вамъ, какъ и вашъ бриліантъ. Если я возвращусь, оставивъ ея честь непоколебимой, въ чемъ вы такъ уврены, вашъ бриліантъ, она, тоже вашъ бриліантъ, и мое золото — ваши, но вы должны дать мн рекомендацію, которая открыла-бы мн свободный доступъ къ ней.
Постумусъ. Извольте, такъ вотъ въ чемъ наши условія: если вы оправдаете ваше хвастовство и доставите мн ясное доказательство, что вы успли, — я не буду боле вашимъ врагомъ: тогда она не стоитъ, чтобы мы изъ-за нея ссорились. Но если она не поддастся соблазну и вы не докажете мн противнаго, вы отвтите мн съ мечемъ въ рукахъ за ваше оскорбительное мнніе о ней и за ваше покушеніе на ея цломудріе.
Іахимо. Вашу руку, условія утверждены. Скрпимъ нашъ договоръ законнымъ порядкомъ и я тотчасъ-же отправлюсь въ Британію, чтобы нашъ договоръ не простудился и не заглохъ. Пойду за моимъ золотомъ и поручу составить для насъ письменное условіе.
Постумусъ. Ршено.

(Постумусъ и Іахимо уходятъ.)

Французъ. Какъ вы думаете, состоится это пари?
Филаріо. Синьоръ Іахимо не отступится отъ него. Прошу васъ, послдуемъ за ними.

(Уходятъ.)

СЦЕНА VI.

Британія. Комната во дворц Цимбелина.

Входитъ Королева, ея дамы и Корнеліусъ.

Королева. Нарвите мн цвтовъ, пока не сошла ночная роса, поторопитесь. У кого списокъ?
Первая дама. У меня, государыня.
Королева. Не медлите. (Дамы уходятъ) Ну, докторъ, принесли вы т зелья?
Корнеліусъ. Принесъ, чтобъ угодить вашему величеству, вотъ они, (подаетъ ей небольшой ящикъ) прошу вашу милость не оскорбляться, если я спрошу, — совсть заставляетъ меня это сдлать, — для какой цли потребовали вы у меня эти ядовитыя зелья, причиняющія томительную смерть, они убиваютъ медленно, но врно.
Королева. Меня удивляетъ твой вопросъ, докторъ. Не твоя-ли я ученица? Разв не ты научилъ меня, какъ составлять духи, перегонять ихъ, сохранять? И я такъ успла, что даже самъ великій нашъ король похвалилъ мои составы. Но если я пріобрла эти знанія, такъ почему-же, — если только ты не предполагаешь во мн какихъ-нибудь дьявольскихъ затй, — ты не хочешь допустить, что я желаю увеличить мои познанія новыми опытами. Я хочу испытать силу твоихъ составовъ на существахъ, которыхъ мы не считаемъ достойными даже веревки, но не на людяхъ. Узнавъ это, я постараюсь найдти противоядіе, такимъ образомъ я узнаю качества и дйствіе каждаго изъ нихъ.
Корнеліусъ. Но эти опыты могутъ ожесточить сердце вашего величества, къ тому-же смотрть на дйствіе ядовъ и вредно, и противно.
Королева. О, не безпокойтесь!

Входитъ Пизаніо.

Королева (про себя). Вотъ этотъ негодный льстецъ, съ него я и начну мой первый опытъ, онъ преданъ своему господину и ненавидитъ коего сына. (Громко) Ну, Пизаніо? Докторъ, вы мн боле не нужны, можете идти.
Корнеліусъ (про себя). Я не довряю вамъ. сударыня, но никакого зла вы не причините.
Королева (Пизаніо). Сюда, на одно слово! (Говоритъ съ нимъ тихо.)
Корнеліусъ (въ сторону). Не люблю я ее. Она думаетъ, что получила отъ меня неизвстные никому медленно умерщвляющіе яды. Знаю я ея правъ и никогда подобнымъ ей людямъ не доврю я снадобьевъ такого проклятаго свойства. Я дать ей такіе составы, которые только на время притупляютъ и ослабляютъ чувства, конечно, она сперва попробуетъ ихъ надъ кошками и собаками, а затмъ примется и за людей. Они произведутъ омертвенье, но въ томъ большей бды не будетъ: окованныя на время чувства оживутъ и станутъ боле бодрыми. Она будетъ обманута ихъ ложнымъ дйствіемъ, но чмъ боле я буду обманывать ее такимъ образомъ, тмъ буду праве.
Королева. Можешь идти, докторъ, я позову, когда ты будешь мн нуженъ.
Корнеліусъ. Мой нижайшій поклонъ. (Уходитъ.)
Королева. Ты говоришь, она постоянно плачетъ. Неужели ты думаешь, что время не утишитъ ея горя и благоразуміе не возьметъ въ ней верхъ надъ безуміемъ. Старайся, если ты доложишь мн, что она полюбила моего сына, я скажу теб тогда: ‘Пизаніо, я возвышаю тебя, какъ быть возвеличенъ твой господинъ!’ Ты будешь даже выше его, потому что его счастіе лежитъ поверженное и безмолвно, его имя при послднемъ издыханіи, возвратиться ему нельзя, нельзя и оставаться тамъ, гд онъ живетъ теперь, перемнить мсто для него значитъ смнить одно горе другимъ. Каждый новый день наступаетъ для него затмъ, чтобы уничтожить весь трудъ его въ день прошлый. Чего ты можешь ожидать, служа тому, что падаетъ и не можетъ подняться, что не иметъ даже друзей (роняетъ ящикъ, Пизаніо поднимаетъ его), которые могли-бы поддержать его. Ты не знаешь, что поднялъ, возьми себ за трудъ, здсь лекарство, которымъ я пять разъ спасла короля отъ смерти. Ничто такъ не укрпляетъ, какъ оно, прошу тебя, возьми его, пусть это будетъ задаткомъ награды, которую получишь отъ меня. Объясни твоей госпож, какъ будто отъ себя, ея положеніе. Подумай, какое счастье можетъ выпасть на твою долю, ты, не утрачивая милостей своей госпожи, можешь пріобрсти также расположеніе моего сына. Но моей просьб король согласится на всякое повышеніе, какое ты пожелаешь. Наконецъ, я сама, требующая отъ тебя услуги, сочту себя обязанной вознаградить тебя какъ можно лучше. Позови моихъ дамъ! Подумай о томъ, что я теб сказала. (Пизаніо уходитъ) Упорный плугъ, онъ преданъ своему господину, его трудно совратить, онъ постоянно напоминаетъ ей о врности ея избраннику. Но приметъ онъ то, что я ему дала, и она лишится встовщика о своемъ возлюбленномъ, если же затмъ она будетъ упрямиться по прежнему, и сама попробуетъ того-же.

Входятъ Пизаніо и дамы.

Королева. Такъ, такъ, прекрасно! Фіалки, скоросплки и буквицы — отнесите ихъ въ мой кабинетъ. прощай, Пизаніо, подумай о томъ, что я теб сказала. (Уходить съ дамами.)
Пизаніо. Да, я подумаю. Но если я когда-нибудь измню своему доброму господину, я задушу себя, вотъ все, что я могу сдлать для васъ. (Уходитъ.)

СЦЕНА VII.

Другая комната во дворц.

Входитъ Иможена.

Иможена. Отецъ жестокъ, мачиха лукава, и еще глупый вздыхатель, добивающійся руки жены, мужъ которой находится въ изгнаньи. О, мой мужъ, внецъ моего горя, сколько страданій я претерпваю за тебя! Зачмъ не похитили меня такъ же, какъ моихъ двухъ братьевъ, я была бы счастливе! Какъ жалки помышляющіе о величіи. И какъ счастливы т, хотя-бы они были въ низкой дол, которые находятъ удовлетвореніе своимъ скромнымъ желаніямъ. Кто еще идетъ ко мн? Досадно!

Входятъ Пизаніо и Іахимо.

Пизаніо. Благородный римлянинъ привезъ къ вамъ письмо отъ моего господина.
Іахимо. Вы поблднли, принцеса. Не пугайтесь. Достойный Леонатусь здоровъ и посылаетъ вамъ свой сердечный поклонъ. (Подаетъ ей письмо.)
Иможена. Благодарю и очень рада вамъ.
Іахимо (про себя). Все, что можно видть снаружи, въ ней восхитительно, если она одарена такой-же прекрасной душей, то она единственна, какъ аравійская птица Фениксь, и я проигралъ пари. Смлость, будь мн другомъ, отвага, вооружи меня отъ головы до ногъ, иначе, подобно парфянамъ, я принужденъ буду сражаться, обратившись въ бгство, или, скоре, бжать, не испробовавъ битвы.
Иможена (читаетъ). ‘Онъ одинъ изъ благороднйшихъ людей, дружб котораго я много обязанъ. Прими его хорошо, если дорожишь твоимъ врнымъ Леонатусомъ’. О! прочла вслухъ только эти строки, остальное согрваетъ мое сердце и наполняетъ его признательностію. Я рада вамъ, выражаю это словами и докажу вамъ на дл, если въ состояніи буду что нибудь для васъ сдлать.
Іахимо. Благодарю, прелестная принцеса… Что это? Обезумли люди? Природа дала имъ глаза, чтобы видть небесный своди, и любоваться сокровищами земли и моря, чтобы различать звзды на небосклон и камешки на морскомъ берегу, и мы, при помощи такихъ совершенныхъ органовъ, не умемъ отличить прекрасное отъ безобразнаго.
Иможена. Что привело васъ въ удивленье?
Іахимо. Тутъ вина не глазъ, и обезьяна, посаженная между двухъ самокъ, съ одной заигрываетъ, а другую отталкиваетъ, не виновато тутъ и сужденье, потому что даже идіотъ съуметъ выбрать красивйшую, нельзя винить и апетитъ, потому что противопоставленное такой чистой красот грязное безобразіе возбудитъ тошноту, а нежеланіе.
Иможена. Что вы хотите этимъ сказать?
Іахимо. Только пресытившаяся воля — это насытившееся, но не сытое желаніе, этотъ сосудъ наполненный, но съ течью, — сожравъ ягненка, пожираетъ и его внутренности.
Иможена. Что раздражаетъ васъ? Здоровы ли вы?
Іахимо. Благодарю, принцеса, я здоровъ (Пизаніо). Прошу васъ, скажите моему слуг, чтобы онъ ожидалъ меня тамъ, гд я его оставилъ, онъ никого здсь не знаетъ и застнчивъ.
Пизаніо. Я и самъ хотлъ пойдти поздороваться съ нимъ. (Уходить.)
Иможена. Хорошо-ли живется моему мужу? Здоровъ-ли онъ?
Іахимо. Онъ здоровъ.
Иможена. Веселъ онъ? Надюсь, что веселъ?
Іахимо. Удивительно веселъ, изъ иностранцевъ онъ у насъ самый веселый и большой проказникъ, его прозвали британскимъ кутилой.
Иможена. Здсь онъ чаще бывалъ грустенъ, хотя иногда онъ самъ не могъ понять причины своей грусти.
Іахимо. Я никогда не видлъ его печальнымъ. Есть у него пріятели французъ, знатнаго рода, какъ кажется, сильно влюбленный въ гальскую двушку, оставшуюся на родин, онъ вчно вздыхаетъ, точно кузнечный мхъ, а веселый британецъ — я говорю о вашемъ супруг — хохочетъ надъ его страстью. ‘Можно-ли, говоритъ онъ, — не лопнуть отъ смха, когда подумаешь, что мужчина, знающій по книгамъ, по слухами или по собственному опыту, что такое женщина и чмъ она не можетъ не быть, на свобод тоскуетъ по рабств’.
Иможена. И это сказалъ мой мужъ?
Іахимо. Да, на глазахъ его были слезы отъ смха. Забавно присутствовать въ то время, когда онъ насмхается надъ французомъ. Но, знаетъ небо, многіе люди заслуживаютъ сильнаго порицанія.
Иможена. Не онъ, надюсь.
Іахимо. Не онъ. Но ему слдовало бы быть боле признательнымъ за даръ, ниспосланный ему небомъ въ васъ, которую я считаю драгоцннйшимъ изъ всхъ даровъ. Принужденный удивляться, я принужденъ также и сожалть.
Иможена. Сожалть? Кого?
Іахимо. Я отъ души сожалю двухъ людей.
Иможена. Не я ли одна изъ нихъ? Вы смотрите на меня, что именно во мн вызываетъ вашу жалость?
Іахимо. Постыдно! Убжать отъ лучезарнаго солнца и утшиться въ тюрьм тусклымъ ночникомъ!
Иможена. Прошу васъ ясне отвчать на мои вопросы. Почему вы жалете меня?
Іахимо. Потому, что другія, хотлъ я сказать, пользуются вашимъ… Но карать за то обязанность боговъ, разсказывать о томъ — не моя.
Иможена. Вижу, вамъ извстно что нибудь, что касается меня. Говорите же все. Опасеніе зла бываетъ нердко мучительне увренности, что оно существуетъ. Знаніе его или убждаетъ въ томъ, что нтъ средствъ его поправить, или же, добытое во время, указываетъ на нихъ. Откройте мн все: и тайну, которую хотли открыть, и что именно васъ отъ того удерживало.
Іахимо. Если-бы я имлъ право впиваться моими губами въ эту щеку, если-бъ я могъ пожимать эту руку, каждое прикосновеніе къ которой должно укрплять въ мужчин данное общаніе въ врности, если-бы было моимъ это лицо, плнившее мои блуждающіе взоры и приковавшее мои чувства, и если-бы тогда — будь я проклятъ — я слюнявилъ бы себя прикосновеніемъ съ губами, доступными всмъ на столько же, на сколько доступны ступени Капитолія, если-бы я пожималъ руки, загрубвшія отъ ежечаснаго обмана, какъ отъ трудной работы, если-бы я впивался въ глаза, мутные и тусклые, какъ коптящій свтъ, питающійся вонючимъ саломъ, — такая гнусная измна заслуживала бы всхъ адскихъ мукъ разомъ.
Иможена. Я опасаюсь, что мужъ мой забылъ Британію.
Іахимо. И самого себя. Я не предполагалъ разсказывать вамъ объ его жалкой перемн, но ваши прелести, очаровали меня, вызвали изъ глубины души моей всть о томъ на мой языкъ.
Иможена. Ничего боле не разсказывайте мн,
Іахимо. О, дивная душа! Ваше горе до боли наполняетъ мое сердце состраданіемъ. Женщину, такую прекрасную, что и на трон она могла бы удвоить славу величайшаго изъ королей, приравнивать къ развратницамъ, покупаемымъ залогомъ изъ вашихъ же сундуковъ и платящимъ за это золото всми болзнями, которыми природа поражаетъ испорченныхъ созданій, — болзнями, способными отравить и самый ядъ! Отомстите, или мать ваша не была королевой, или вы сами выродились,
Иможена. Отомстить! Какъ могу я отомстить? Если правда, что вы говорите, мое сердце не можетъ такъ скоро поврить тому, что слышатъ уши, если справедливы ваши слова, какъ же я буду мстить?
Іахимо. Не заставилъ бы онъ меня жить, подобно жрицамъ Діаны, между двухъ холодныхъ простынь, въ то время, какъ самъ, на смхъ вамъ и на вашъ же счетъ, развлекается съ развратницами! Отомстите ему такъ же. Я посвящаю себя для вашего развлеченія, я боле буду достоинъ вашего ложа, чмъ этотъ измнникъ, я не обману вашего расположенія, я буду молчаливъ и вренъ.
Иможена. Сюда, Пизаніо!
Іахимо. Позвольте скрпить поцлуемъ мой обтъ.
Иможена. Прочь! Я осуждаю мои уши за то, что они такъ долго слушали тебя. Если бы ты былъ честенъ, ты передалъ бы мн эту всть только изъ желанія мн добра, а не съ цлью, столько же низкой, сколько и странной. Ты чернишь человка, который такъ же далекъ отъ того, что ты о немъ разсказываешь, какъ ты отъ чести, и предлагаешь свою любовь женщин, которая гнушается тобою наравн съ дьяволомъ… Пизаніо!.. Я разскажу королю, моему отцу, о твоемъ постыдномъ поступк. Если онъ найдетъ благопристойными такую наглость дерзкаго иноземца, приличную разв въ римской бан, и его скотское покушеніе на мою честь, значитъ онъ не дорожитъ ни своимъ дворомъ, ни своей дочерью и не уважаетъ ее… Пизаніо, сюда!
Іахимо. О, счастливый Леонатусъ! могу я сказать. Вра твоей супруги въ тебя такъ же заслуживаетъ твоего доврія къ ней, какъ твоя рдкая добродтель ея непоколебимой вры. Живите долго счастливые! Вы жена достойнаго изъ мужей, которымъ когда либо гордилась страна, и онъ вполн достоинъ васъ. Простите мн. Я говорилъ съ вами такъ, чтобы испытать, какъ глубоко укоренилось ваше довріе къ нему, теперь я представлю вамъ вашего мужа такимъ, каковъ онъ въ дйствительности: онъ человкъ самый совершенный, какого я знаю, святой чудакъ, умющій очаровать всякое общество, половина сердца каждаго принадлежитъ ему.
Иможена. Вы исправляетесь.
Іахимо. Онъ въ кругу людей точно богъ, спустившійся на землю, въ немъ есть какое-то величіе, заставляющее видть въ немъ боле, чмъ смертнаго. Не оскорбляйтесь, могущественная принцеса, что я осмлился испытать вру лживымъ разсказомъ, это испытаніе подтвердило только, что, при вашемъ высокомъ ум, вы не ошиблись въ выбор такого рдкаго супруга, который, какъ вамъ извстно, на подлость не способенъ. Изъ любви къ нему я провялъ ваши чувства, но боги создали васъ, въ отличіи отъ другихъ женщинъ, безъ плевелъ. Прошу васъ, простите.
Иможена. Все забыто. Пользуйтесь моимъ вліяніемъ при двор.
Іахимо. Нижайше благодарю. Я совсмъ позабылъ, что у меня къ вамъ есть маленькая просьба, впрочемъ, важная потому, что она касается дла, въ которомъ участвуетъ вашъ мужъ вмст со мною и нсколькими нашими благородными друзьями.
Иможена. Скажите, въ чемъ дло?
Іахимо. Насъ двнадцать римлянъ и вашъ мужъ — лучшее перо нашего крыла — сложились на покупку подарка императору, который я, ихъ довренный, купилъ во Франціи, это серебрянный сервизъ изящной работы, осыпанный драгоцнными камнями въ превосходной отдлк, онъ большой цны и я, какъ чужеземецъ, не знаю, гд найдти для него безопасное помщеніе, не можете-ли вы принять его къ себ на сохраненіе?
Иможена. Охотно возьму и честью поручусь за его сохранность, мой мужъ участвуетъ въ подарк и я могу поставить его въ моей спальн.
Іахимо. Онъ въ сундук, который охраняется моими слугами. Я беру смлость поставить его у васъ только на одну ночь, а завтра я буду уже на корабл.
Иможена. О, нтъ, нтъ!
Іахимо. Извините, я измню моему слову, если отложу отъздъ. Изъ Галліи я переплылъ море только затмъ, чтобы сдержать свое слово: увидть ваше высочество.
Иможена. Благодарю за трудъ, но не узжайте завтра.
Іахимо. Я долженъ ухать, принцеса, и потому, если вы захотите письменно привтствовать вашего супруга, сегодня же вечеромъ напишите письмо. Я и безъ того уже промедлилъ, важно во время поднести нашъ подарокъ.
Иможена. Напишу. Присылайте вашъ сундукъ, онъ будетъ сбереженъ и возвращенъ въ цлости. Желаю вамъ всего лучшаго.

(Уходятъ.)

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ

СЦЕНА I.

Дворъ передъ дворцомъ Цимбелина.

Входитъ Клотенъ и два лорда.

Клотенъ. Бывало-ли съ кмъ-нибудь такое несчастье! Мой шарь приближался уже къ цли и вдругъ его отбили, ставка была сто фунтовъ, а тутъ гадкая обезьяна вздумала упрекать меня за ругательства, точно я занялъ ихъ у него и не могъ пользоваться ими, какъ мн вздумается.
Первый лордъ. Что же онъ выигралъ этимъ? Вы разбили ему голову вашимъ шаромъ.
Второй лордъ (про себя). Если бы въ его голов было столько же ума, сколько у разбившаго ее, то онъ бы весь вытекъ.
Клотенъ. Если знатному человку пришла охота ругаться, разв имютъ правоприсутствующіе требовать, чтобы онъ укоротилъ ругательства, а?
Вт. лордъ. Нтъ, принцъ, (про себ) такъ же, какъ и ты терзать имъ слухъ.
Клотенъ. Проклятая собака! Я дамъ ему удовлетвореніе! Будь еще онъ равнаго со мною званія!
Вт. лордъ (про себя). Тогда онъ былъ бы равенъ глупцу.
Клотенъ. Ничто въ мір меня такъ не раздражаетъ! Чортъ побери! Лучше бы мн не быть такого знатнаго рода, никто не сметъ со мной подраться, потому что моя мать королева, всякая ничтожность дерется сколько ему угодно, а я хожу, какъ птухъ, къ которому никто не сметъ подступить.
Вт. лордъ (про себя). Птухи ты и каплунъ съ гребнемъ на голов и вчно ты птушишься.
Клотенъ. Что ты говоришь?
Вт. лордъ. Не слдуетъ вашему высочеству драться со всякимъ, кого вы оскорбляете.
Клотенъ. Нтъ, не слдуетъ, не слдуетъ мн оскорблять низшихъ себя.
Вт. лордъ. Это можно только вамъ однимъ.
Клотенъ. Я такъ и думаю.
Пер. лордъ. А слышали вы о чужеземц, прибывшемъ сегодня вечеромъ ко двору?
Клотенъ. Чужеземецъ? и я ничего не знаю.
Вт. лордъ (про себя). Чужеземецъ ты своего ума — не знаешь и этого.
Пер. лордъ. Онъ итальянецъ и, говорятъ, одинъ изъ друзей Леонатуса.
Клотенъ. Леонатуса! изгнаннаго негодяя! Кто бы онъ ни быль, онъ врно такой же. Отъ кого узналъ ты объ этомъ чужеземц?
Пер. лордъ. Отъ одного изъ пажей вашего высочества.
Клотенъ. Будетъ ли прилично, если я пойду взглянутъ на него, не унижу-ли я себя этимъ?
Пер. лордъ. Вы не можете унизить себя ваше высочество.
Клотенъ. Не легко, я полагаю.
Вт. лордъ (про себя). Ты отъявленный дуракъ и ничто не сдлаетъ тебя ниже того, что ты есть.
Клотенъ. Пойдемь, я хочу видть этого итальянца, что я проигралъ въ шары сегодня днемъ, я отыграю у него вечеромъ.
Вт. лордъ. Я послдую за вашимъ высочествомъ. (Клотенъ и первый лордъ уходятъ). Какъ это такая лукавая чертовка, его мать, подарила міру такого осла! Она — женщина, до всего достигающая своимъ умомъ, а сынъ ея не вычтетъ двухъ изъ двадцати такъ, чтобы въ остатк получилось восемнадцать. Увы! бдная принцеса, божественная Иможена, что должна выносить ты между отцомъ, управляемымъ твоею мачихой, матерью, ежечасно придумывающей новыя козни, и женихомъ, ненавистнымъ теб боле даже, чмъ самая ссылка твоего любезнаго супруги. Да сдлаютъ небеса твердыню твоей чести незыблемою противъ ужаснаго развода, ими замышляемаго, да укрпятъ они храмъ твоей чистой души, чтобы ты могла устоять для своего изгнаннаго мужа и для обширной страны нашей!

СЦЕНА II.

Спальня, въ углу стоитъ сундукъ.

Иможена, въ постели, читаетъ, въ отдаленіи Елена.

Иможена. Кто здсь? Ты, Елена?
Елена. Что прикажете, принцеса?
Иможена. Который часъ?
Елена. Почти полночь, принцеса.
Иможена. Цлыхъ три часа я читала, глаза мои устали, загни листокъ, на которомъ я остановилась и иди спать. Не уноси свчу, пусть горитъ. Если проснешься въ четыре часа, прошу, разбуди и меня. Сонъ меня одолваетъ. (Елена уходитъ) Ввряю себя вашему покровительству, боги! Молю, охраните меня отъ фей и злыхъ духовъ ночи! (Засыпаетъ.)

Іахимо вылзаетъ изъ сундука.

Іахимо. Сверчки поютъ и утомленныя чувства людей возстановляются сномъ.Такъ нашъ Тарквиній прокрадывался по тростнику прежде, чмъ разбудилъ оскорбленное имъ цломудріе. О, Цитерея {Цитерея — островъ въ Лаконіи, у берега котораго родилась изъ морской пны Венера, богиня любви. Поэтому Венеру и вообще красавицъ женщинъ зовутъ Цитерея или Цитера.}, какъ украшаешь ты собою твое ложе, роскошная лилія, боле блая, чмъ твоя простыня. Если бъ я могъ коснуться тебя… Только поцлуемъ, однимъ поцлуемъ! Несравненные рубины, вы длаете его еще боле желательнымъ. Это ея дыханіе наполняетъ комнату такимъ благоуханіемъ, и пламенъ свчи склонялся къ ней, точно желаетъ пробраться подъ ея вки, чтобы взглянуть на закрытыя этими завсами свтила бло-лазурныя, окаймляющія небесную синеву… Но займусь своимъ дломъ. Чтобы сохранить въ памяти эту комнату, запишу все. Такія-то и такія картины… тамъ окно… такъ-то убрана кровать… ковры съ такими-то и такими изображеніями — все это должно войдти въ мой разсказъ. Ахъ! какая-нибудь примта на ея тл подкрпляла бы его гораздо внушительне тысячи подробностей о мебели: она бы обогатила мою опись… О, сонъ, ты, обезьяна смерти, навались на нее всей твоей тяжестью, чтобы ея чувства сдлались такими же, какъ у статуи въ храм! (Снимаетъ браслетъ съ ея руки) Податливъ, какъ нкогда, былъ неподатливъ гордіевъ узелъ. Онъ мой! Это вншнее доказательство, такъ же внушительное, какъ и внутреннее сознаніе, доведетъ мужа до бшенства. На лвой груди у нея родинка, точно пять пурпурныхъ капелекъ въ чашечк скоросплки, вотъ свидтель, убдительне котораго и самъ судъ не представитъ, онъ заставитъ мужа поврить, что я сорвалъ замокъ и похитилъ сокровище ея чести. Ничего боле. Чего-жъ еще? Записывать не стану, достаточно врзалось, вндрилось въ мою занять. Она читала повсть о Тере {Фракійгкій царь Терей былъ женатъ на Прогніи, дочери афинскаго царя, отъ которой имлъ сына Итиса. Влюбившись въ Филомелу, Терей заманилъ ее въ лсъ и тамъ изнасиловалъ, опасаясь, что она разскажетъ объ этомъ, онъ отрзалъ ей языкъ и заключилъ въ башню. Однакожъ, Филомела нашла случай увидться съ Прогніей и передала ей знаками о преступленіи ея мужа. Затмъ вмст он убили Итиса и накормили его мясомъ Терея. Въ наказаніе за эти преступленія, боги обратили Терея въ коршуна, Филомелу и Прогнію въ соловья и ласточку и он днемъ и ночью клевали Терея.}, листъ загнутъ на томъ самомъ мст, когда Филомела сдается. Довольно, ползу въ сундукъ и замкну пружину. Спшите вы, драконы ночи {Древніе представляли ночь въ вид женщины, летящей по нему въ колесниц, запряженной драконами.}, разсвтъ, протри глаза ворону. Мн страшно! хотя она и ангелъ небесный, но здсь все-таки адъ. (Бьютъ часы) Разъ, два, три, теперь пора! (Влзаетъ въ сундукъ.)

СЦЕНА III.

Комната передъ спальней Иможены.

Входятъ Клотенъ и Лорды.

Первый лордъ. Ваше высочество, при проигрыш вы самый терпливйшій и хладнокровнйшій изъ людей, который когда-либо бросалъ кости.
Клотенъ. При проигрыш всякому бываетъ холодно.
Пер. лордъ. Но не всякаго онъ длаетъ до такой степени благородно-терпливымъ, какъ ваше высочество. Только когда вы выигрываете, вы горячитесь и раздражаетесь.
Клотенъ. Выигрышъ каждому придаетъ храбрость. Добыть бы мн только эту глупую Иможену и золота у меня будетъ въ волю. Кажется, утро наступило?
Пер. лордъ. Уже день, ваше высочество.
Клотенъ. Что же не идутъ музыканты? Мн посовтовали развлекать ее по утрамъ музыкой, увряютъ, будто музыка тронетъ ее.

Входятъ Музыканты.

Клотенъ. Сюда! Настраивайте ваши инструменты, удастся вамъ растрогатъ ее вашими пальцами — прекрасно, мы попробуемъ и языкомъ, не понравится ей ни то, ни другое, пусть она останется при своемъ, но я отъ нея не откажусь. Начинайте какой-нибудь ловко придуманной штукой, а потомъ давайте сладенькую псенку съ забористыми словами, посмотримъ тогда, что она подумаетъ на свобод.
Псня *)
Чу! Жаворонка пснь звучитъ,
И Фебъ ужь въ путь готовъ:
Коней росою онъ поитъ
Изъ внчиковъ цвтовъ.
Стряхнувши сонъ свой, ноготки
Глядятъ на небеса,
Вс улыбаются цвтки….
Вставай, моя краса,
Вставай, вставай!
{* Стихотворный переводъ этой псни принадлежитъ . Б. Миллеру, заимствованъ нами изъ изданія H. В. Гербеля и покойнаго Н. А. Некрасова.}
Клотенъ. Теперь ступайте. Подйствуетъ ваша музыка, тмъ больше для васъ чести, не подйствуетъ — значитъ у нея уши съ изъяномъ, котораго не исправятъ ни волосяныя, ни кишечныя струны, ни даже самый лучшій изъ голосовъ кастратовъ {Во время Шекспира дисканты кастратовъ въ пвческомъ хор замняли женскіе голоса.}. (Музыканты уходятъ.)

Входятъ Цимбелинъ и Королева.

Вт. лордъ. Сюда идетъ король.
Клотенъ. Отлично, что я еще не ложился, иначе не быть бы мн на ногахъ такъ рано: король не можетъ не похвалить отечески такого моего усердія. Добраго утра вашему величеству и моей дражайшей мамаш!
Цимбелинъ. Не ожидаешь-ли ты тутъ у дверей упорную дочь нашу? Врно, не хочетъ выйдти?
Клотенъ. Я осаждалъ ее музыкой, но она не удостоила обратить вниманіе.
Цимбелинъ. Ея милый изгнанъ еще такъ недавно, она еще не успла забыть его, пройдетъ еще немного времени и воспоминаніе о немъ изгладится въ ея ум, тогда она будетъ твоею.
Королева. Ты такъ много обязанъ королю, который пользуется всмъ, что можетъ возвысить тебя въ глазахъ его дочери. Старайся же ты и самъ ей понравиться, не пропускай ни одного удобнаго случая, отказы ея должны служить для тебя еще большимъ побужденіемъ къ ухаживанію, уврь ее, что во всемъ, что ты длаешь для нея, ты ею вдохновляешься, повинуйся ей во всемъ, исключая ея требованій, имющихъ цлію твое удаленіе, къ такимъ оставайся нечувствительнымъ.
Клотенъ. Нечувствительнымъ? Не могу.

Входить Встникъ.

Встникъ. Государь, послы изъ Рима, между ними Кай Луціусъ.
Король. Достойный человкъ и не его вина, если онъ является теперь по непріятному длу. Мы должны принять его со всмъ уваженіемъ, какое подобаетъ пославшимъ его нему лично, мы помнимъ добрыя его услуги. Милый сынъ, пожелавъ добраго утра твоей возлюбленной, приходи къ матери и къ намъ, ты понадобишься мн во время переговоровъ съ римлянами. Идемте, королева. (Король, королева, встникъ и придворные уходятъ).
Клотенъ. Если она встала — поговорю съ нею, если еще не встала — пусть лежитъ и грезитъ. (Стучитъ въ дверь.) Послушайте! Я знаю, при ней всегда находятся прислужницы, что если я подмажу лапу одной изъ нихъ? За золото можно будетъ получить пропускъ, золотомъ можно заставить и діаниныхъ лсничихъ измнить своимъ обязанностямъ и они погонятъ дичь прямо на вора, Золото убиваетъ честнаго человка и спасаетъ бездльника, подчасъ оно посылаетъ на вислицу вмст и честнаго человка и разбойника. Чего не длаетъ оно и чего не уничтожаетъ? Сдлаю одну изъ ея женщинъ моимъ адвокатомъ, потому что въ этомъ дл я ровно ничего не смыслю. (Стучится) Послушайте!

Входитъ Придворная Дама.

Пр. дама. Кто стучится?
Клотенъ. Дворянинъ.
Пр. дама. Не больше?
Клотенъ. И сынъ дворянки.
Пр. дама. Не всякій, кому портной стоитъ такъ же дорого, какъ вамъ, можетъ этимъ похвалиться. Что же угодно вашей милости?
Клотенъ. Вашу госпожу. Она готова?
Пр. дама. Готова… остаться въ своей комнат.
Клотенъ. Вотъ вамъ золото. Продайте мн добрую славу.
Пр. дама. Какъ! Мою добрую славу? Или же славить васъ тамъ, гд для васъ будетъ это нужно? Но вотъ сама принцеса.

Входить Иможена.

Клотенъ. Добраго утра, прелестнйшая, вашу нжную ручку, сестрица.
Иможена. Добраго утра, принцъ, вы слишкомъ много трудитесь, пожиная одн непріятности, за это я могу благодарить васъ только признаніемъ, что я такъ бдна благодарностью, что не имю никакой возможности дарить ее.
Клотенъ. И все-таки, клянусь, я васъ люблю.
Иможена. И безъ клятвы ваши слова подйствовали бы одинаково. Вы вчно клянетесь и за то вамъ одна моя награда: ни во что я ихъ не ставлю.
Клотенъ. Это не отвтъ.
Иможена. Я не сказала бы вамъ ни слова, еслибъ не опасалась, что вы способны принять мое молчаніе за согласіе. Прошу, пощадите меня, сколько бы вы ни угождали мн, вы ничего не добьетесь отъ меня, кром нелюбезности, какъ теперь. Такой умный человкъ, какъ вы, долженъ бы, посл столькихъ уроковъ, понять, что ему надо отстать.
Клотенъ. Гршно оставлять васъ въ нашемъ сумасшествіи и я васъ не оставлю.
Иможена. Дураки съ ума не сходятъ.
Клотенъ. Не меня-ли вы называете дуракомъ?
Иможена. Да вдь я сумасшедшая. Отстанете вы, пройдетъ и мое сумасшествіе, это вылчитъ насъ обоихъ. Мн досадно, что вы заставляете меня забыть приличную женщин сдержанность и отвчать вамъ слишкомъ рзко. Разъ навсегда скажу вамъ, я знаю свое сердце и искренно повторю вамъ, что я о васъ нисколько не думаю и настолько лишена состраданія къ вамъ, — въ чемъ и винюсь, — что ненавижу васъ, вами слдовало самимъ давно догадаться, а не заставлять меня это высказывать.
Клотенъ. Вы гршите противъ повиновенія, которымъ вы обязаны своему отцу. Бракъ вашъ съ презрннымъ нищимъ, вскормленнымъ подаяніями, объдками и крохами двора, не есть бракъ, если людямъ низкаго происхожденія, — а кто ниже его, — плодящихъ только нищихъ и бродягъ, и дозволяется заключать союзы по влеченію сердца, то этого не можетъ допустить для васъ корона, чтобы вы не осквернили ея блеска союзомъ съ подлымъ рабомъ, годнымъ только для ливреи, для обносковъ съ плеча барина, съ конюхомъ, нтъ, даже ниже.
Иможена. Скверный человкъ, будь ты даже сыномъ Юпитера, въ остальномъ такимъ же, какъ теперь, ты все-таки былъ бы слишкомъ низокъ даже для того, чтобы служить ему лакеемъ. Для тебя было бы слишкомъ достаточно, теб оказали бы даже милость, назначивъ тебя, сообразуясь съ твоими качествами на должность помощника палача въ его королевств, тебя по заслугамъ возненавидли бы за такое отличіе.
Клотенъ. Пусть сгложетъ его чума.
Иможена. Величайшимъ для него несчастіемъ служить уже одно произнесеніе тобою его имени. Самая худшая изъ ого одеждъ, облекавшихъ его тло, для меня дороже всхъ волосъ твоихъ, хотя бы каждый изъ нихъ превратился въ человка, подобнаго теб… Пизаніо!

Входитъ Пизаніо.

Клотенъ. Его одежда? Чортъ побери!
Иможена. Бги скоре къ Дороте, моей горничной.
Клотенъ. Его одежда?
Иможена. Дуракъ меня все хуже и хуже преслдуетъ, сердитъ и пугаетъ. Ступай, скажи моей горничной, чтобы она поискала браслетъ, который, вроятно, соскользнулъ съ моей руки, онъ подаренъ мн твоимъ господиномъ и я не промняю его даже на доходъ любого изъ королей Европы. Кажется, я видла его сегодня утромъ и хорошо помню, что онъ былъ на мн вчера вечеромъ, я его цловала, не улетлъ же онъ къ мужу съ встью, что кром него я цлую и другого.
Пизаніо. Едва-ли онъ можетъ пропасть.
Иможена. Надюсь, иди и поищи его. (Пизаніо уходитъ.)
Клотенъ. Вы оскорбили меня. Самая худшая изъ его одеждъ?
Иможена. Да, я сказала это, хотите судиться со мною — зовите свидтелей.
Клотенъ. Я сообщу объ этомъ вашему отцу.
Иможена. И вашей матери. Она такъ любитъ меня, что, надюсь, постарается перетолковать все въ самую дурную сторону. Оставляю васъ, увренная въ вашемъ жесточайшемъ негодованіи. (Уходитъ)
Клотенъ. Я отомщу теб… Самая худшая изъ его одеждъ!… Хорошо! (Уходитъ.)

СЦЕНА IV.

Римъ. Комната въ дом Филаріо.

Входить Постумусъ и Филаріо.

Постумусъ. Не бойтесь, сэръ, желалъ-бы я быть увреннымъ въ возвращеніи ко мн расположенія короля столько же, сколько я увренъ въ томъ, что честь ея при мой останется.
Филаріо. Какими средствами думаете вы подйствовать на короля.
Постумусъ. Никакими, я жду, что время сдлаетъ перемну, дрожу отъ зимняго холода въ надежд на теплые лтніе дни. Этими сомнительными надеждами я нищенски отплачиваю вамъ за вашу дружбу, не сбудутся он и я умру вашимъ должникомъ.
Филаріо. Вашей любезностью и вашимъ обществомъ вы съ лихвой платите мн за все, что я могу для васъ сдлать. Теперь вашему королю, вроятно, уже предъявлены требованія великаго Августа, Кай Луціусъ очень точно исполнитъ данное ему порученіе. Думаю, король согласится на дань и уплатить недоимку, иначе онъ снова увидитъ римлянъ, скорбное воспоминаніе о которыхъ до сихъ поръ еще живетъ въ его народ.
Постумусъ. Я не государственный человкъ и едва-ли когда нибудь буду имъ, но думаю, что это требованіе вызоветъ войну, и вы скоре услышите о высадк въ нашу безстрашную Британію вашихъ легіоновъ, стоящихъ теперь въ Галліи, чмъ о присылк хотя одного пенса дани. Мои соотчичи теперь лучше, искусне, чмъ въ то время, когда Юлій Цезарь, подсмиваясь надъ ихъ неустройствомъ, хмурилъ однакожъ брови отъ ихъ мужества. Теперь это мужество, соединенное съ искуствомъ, покажетъ нашимъ порицателямъ, что нашъ народъ не отсталъ отъ вка.

Входитъ Іахимо.

Филаріо. Смотрите, Іахимо!
Постумусъ. По земл мчали васъ быстрые олени, а по морю втры со всхъ сторонъ лобызали ваши паруса, чтобы дать быстрйшій ходъ вашему кораблю.
Филаріо. Привтъ вамъ.
Постумусъ. Полагаю, краткій отвтъ такъ ускорилъ ваше возвращеніе.
Іахимо. Ваша жена — прелестнйшая изъ женщинъ, которыхъ я видлъ.
Постумусъ. Вмст съ тмъ и самая лучшая, иначе она въ окно приманивала бы къ себ лживыя сердца и обманывала бы ихъ.
Іахимо. Вотъ къ вамъ письмо.
Постумусъ. Надюсь, отраднаго содержанія?
Іахимо. Полагаю.
Филаріо. Встртились вы при двор съ Каемъ Луціусомъ?
Іахимо. Нтъ, его ждали, но онъ еще не прибылъ.
Постумусъ. До сихъ поръ все хорошо. Мой камень блеститъ по прежнему. Не находите ли вы, что онъ потускнлъ и не годится вамъ?
Іахимо. Еслибы я проигралъ, я выдалъ-бы вамъ его цнность золотомъ. Но я готовъ създить и вдвое дале, чтобы насладиться другой такой пріятной, хотя краткой ночью, какою была ночь, проведенная мною въ Британіи, я выигралъ перстомъ.
Постумусъ. Не такъ легко онъ поддастся вамъ.
Іахимо. Не думаю, если супруга ваша оказалась очень податливой.
Постумусъ. Напрасно вы отдлываетесь шуткой отъ вашего проигрыша. Вы не забывайте, что мы не можемъ уже быть друзьями,
Іахимо. Должны, добрйшій, остаться ими, если вы сдержите условіе. Еслибъ я возвратился, не познакомившись съ вашей супругой, конечно, мы встртились бы съ оружіемъ въ рукахъ. Теперь-же объявляю, я выигралъ и ея честь и вашъ перстень и не считаю себя виновнымъ ни передъ ней, ни передъ вами, потому что дйствовалъ съ согласія васъ обоихъ.
Постумусъ. Когда вы докажете, что длили съ ней ложе, моя рука и перстень ваши, иначе за позорную клевету насчетъ ея чистоты, вы встанете противъ меня съ мечомъ въ рук, или мой, или вашъ лишится хозяина, или оба останутся безъ хозяевъ, пока кто-нибудь не подберетъ ихъ.
Іахимо. Мои доказательства такъ убдительны, что вы непремнно поврите, я готовъ подтвердить ихъ и клятвой, но, надюсь вы избавите меня отъ нея, такъ какъ она будетъ излишня.
Постумусъ. Начинайте.
Іахимо. Начну съ спальни. Сознаюсь, въ ней я не спалъ, а пользовался тмъ, что стоило бодрствованія. Спальня обвшана коврами, затканными шелкомъ съ серебромъ, на нихъ изображенія: гордая Клеопатра, встрчающая своего римлянина, и Циднусъ, вздымающій свои волны выше береговъ отъ гордости или отъ тяжести судовъ, работа ихъ необыкновенно искусна, такъ что мастерство споритъ съ цнностью, я былъ очарованъ точностію и врностью изображеній, казавшихся живыми.
Постумусъ. Описаніе врно, но вы могли слышать отъ меня, отъ нея или отъ кого-нибудь другого.
Іахимо. Для полнаго убжденія вы хотите еще большихъ подробностей?
Постумусъ. Давайте, иначе на васъ падетъ позоръ.
Іахимо. На южной сторон комнаты каминъ, на немъ статуя купающейся цломудренной Діаны, никогда не приходилось видть имъ такого изваянія, статуя точно говоритъ, въ этомъ твореніи ваятель превзошелъ самую природу, не достаетъ только дыханія и движеніи.
Постумусъ. И объ этомъ вы могли узнать изъ разсказовъ, у насъ много говорятъ объ этой стату.
Іахимо. Потолокъ украшенъ золотыми херувимами, позабылъ еще о каминномъ таган, два дремлющіе купидона изъ серебра стоять на одной ног, нжно опершись на факелы.
Постумусъ. Дло идетъ объ ея чести! Врю, что все это вы видли и удивляюсь вашей памяти, но врнымъ описаніемъ ея спальни вы еще не выиграли заклада.
Іахимо. Ну такъ блднйте, если можете, (вынимаемъ браслетъ) позвольте провтрить эту драгоцнность, смотрите! Теперь давайте назадъ, соединю его съ вашимъ перстнемъ, они оба мои.
Постумусъ. Юпитеръ! Дайте посмотрть, тотъ-ли это, что я ей далъ.
Іахимо. Спасибо ей, тотъ самый! Она сама сняла его съ своей руки, и теперь я вижу ея прелестное движеніе, которое сдлало подарокъ еще драгоцнне. Отдавая его мн, она сказала, что когда-то онъ былъ ей дорогъ.
Постумусъ. Можетъ быть, она переслала его мн.
Іахимо. Пишетъ она объ этомъ, не правда-ли?
Постумусъ. О, нтъ, нтъ, вы говорите правду. (Отдаетъ ему перстень) Возьмите его, онъ василискъ для моихъ глазъ, взглядъ его убьетъ меня. Правда, нтъ чести тамъ, гд красота, истины — гд только видимость, любви — гд есть другой мужчина, клятвы женщинъ столько-же связываютъ ихъ, сколько и добродтель, т. е. нисколько. О, безмрное вроломство!
Филаріо. Успокойтесь и возьмите назадъ свой перстень, онъ еще не проигралъ, быть можетъ, она потеряла браслетъ или, что также вроятно, онъ похищенъ у нея подкупленной служанкой.
Постумусъ. Правда, легко могло случиться, что браслетъ добытъ этимъ путемъ. Давайте назадъ мой перстень. Въ доказательство проведите какую-нибудь изъ ея тлесныхъ примть, что будетъ убдительне браслета, который могъ быть украденъ.
Іахимо. Клянусь Юпитеромъ, я получилъ его прямо съ ея руки.
Постумусъ. Слышите, онъ клянется, — клянется Юпитеромъ. Онъ правду говоритъ, оставьте перстень у себя — я врю вамъ. Потерять браслета она не могла, вс служанки ея врны и честны, трудно, въ особенности иностранцу, подкупомъ склонить которую-нибудь изъ нихъ на кражу. Ясно, она отдалась ему и браслетъ выставка ея измны, дорого она заплатила за имя развратницы. Бери твой выигрышъ и пусть вс демоны ада оспариваютъ его у тебя.
Филаріо. Не горячитесь, другъ мой, всего этого недостаточно для убжденія въ ея…
Постумусъ. Молчите, она была его.
Іахимо. Хотите еще доказательствъ? Подъ ея грудью, достойной пожатія, есть родинка, гордящаяся своимъ пріятнымъ помщеніемъ. Клянусь моей жизнію, я цловалъ ее и она возбуждала во мн новыя желанія, хотя я былъ достаточно пресыщенъ. Припоминаете вы это пятнышко?
Постумусъ. Да, и оно говоритъ о другомъ пятн, такомъ громадномъ, что ему не умститься въ аду, если бы оно одно наполнило его.
Іахимо. Не хотите-ли еще?
Пустумусъ. Избавьте меня отъ вашей арифметики, не зачмъ перечислять вашихъ продлокъ и одна стоитъ миліона.
Іахимо. Клянусь.
Постумусъ. Не нужно клятвъ, поклянетесь, что ничего не было — вы солжете, и я убью тебя, если ты отречешься, что сдлалъ меня рогоносцемъ.
Іахимо. Я и не думаю отрекаться.
Постумусъ. Будь она здсь, я разорвалъ бы ее на куски. Поду туда и на глазахъ ея отца и всего двора сдлаю это. Надо сдлать что-нибудь. (Уходитъ.)
Филаріо. Онъ до крайности раздражонъ!.. Вы выиграли. Пойдемте за нимъ, не то онъ можетъ что-нибудь сдлать надъ собою.
Іахимо. Идемъ. (Уходятъ.)

СЦЕНА V.

Тамъ-же, другая комната въ дом Филаріо.

Входитъ Постумусъ.

Постумусъ. Человкъ не можетъ родиться безъ участія на половину женщины. Вс мы незаконнорожденные и тотъ почтенный человкъ, котораго я считаю своимъ отцомъ, былъ неизвстно гд во то время, когда меня чеканили, поддлалъ меня какой-нибудь фальшивый монетчикъ, а еще мать моя въ свое время слыла Діаной, какъ теперь моя жена слыветъ чудомъ совершенства. О, мщеніе, мщеніе! Она сдерживала мои законныя ласки, толковала объ умренности съ такой розовой стыдливостью, что воспламенила бы и стараго Сатурна, и я считалъ ее цломудренной, какъ снгъ, котораго не пригрвали еще солнечные лучи… О, дьяволы!.. И этотъ желтый Іахимо въ какой-нибудь часъ, можетъ быть и скоре — въ первую-же минуту, можетъ быть, онъ и не говорилъ ничего, а только, какъ упитанный германскій боровъ, прохрюкалъ ‘о!’ и — не встртилъ сопротивленія, котораго ожидалъ. Если бы я могъ отыскать въ себ и уничтожить все, что ко мн перешло отъ женщины. Всякій порокъ въ мужчин есть часть, доставшаяся ему отъ женщины, я это утверждаю, лживость перешла къ нему отъ женщины, лесть — отъ нея, коварство — отъ нея, похоть и грязныя побужденія — отъ нея, отъ нея, мстительность — отъ нея, честолюбіе, жадность, капризы, тщеславіе, мелочность, измнчивость, предательство, все, что носитъ названіе порока или, лучше, извстно только одному аду, — все, вполн или частію, скоре вполн — отъ нея. Даже въ самомъ порок она непостоянна, не просуществуетъ онъ минуты, она мняетъ его на другой еще моложе. Буду писать противъ нихъ, ненавидть ихъ, проклинать. Нтъ, самое лучшее молить, чтобъ исполнялись ихъ желанія, самые дьяволы не могутъ придумать для нихъ муки ужасне этой. (Уходитъ.)

ДЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Британія. Зала во дворц Цимбелина.

Входятъ: въ одну дверь — Цимбелинъ, Королева, Клотенъ и Лорды, въ другую — Кай Луціусъ и его Свита.

Цимбелинъ. Скажи теперь, чего хочетъ отъ насъ Августъ Цезарь.
Луціусъ. Когда Юлій Цезарь — который до сихъ поръ живетъ въ памяти людей и имя его будетъ вчно на языкахъ и въ ушахъ ихъ — приходилъ въ вашу Британію и покорилъ ее, Кассибеланъ {Кассибеланъ дядя Цимбелина. Онъ согласился платить дань только посл энергическаго и даже посл успшнаго сраженія съ римлянами. Въ хроник Голиншеда разсказывается, что Кассибеланъ запрудилъ Темзу бревнами, скрпленными желзомъ, на которые налетли корабли Юлія Цезаря и разбились. Цезарь высадился на берегъ, вступилъ въ сраженіе съ британцами и былъ разбитъ. Объ этихъ пораженіяхъ королева и напоминаетъ послу Августу.}, твой дядя, — удостоившійся похвалы Цезаря, что заслужилъ своими достоинствами, — обязался, за себя и за своихъ наслдниковъ, платить Риму ежегодную дань въ три тысячи фунтовъ, въ послдніе годы ты не высылалъ ее.
Королева. Чтобы отнять у васъ поводъ удивляться, скажу — она и впредь не будетъ высылаться.
Клотенъ. Будетъ еще много Цезарей пока явится другой Юлій. Британія совсмъ отдльный міръ и мы не желаемъ ничего платить за право носить собственный носъ.
Королева. Благопріятныя обстоятельства помогли вамъ вынудить у насъ дань, они-же помогутъ намъ ее отвергнуть. Вспомните, государь, мой повелитель, вашихъ предковъ, королей, и о томъ, что островъ нашъ самой природой огражденъ, какъ паркъ Нептуна, частоколомъ неприступныхъ скалъ, ревущими волнами и песчаными отмелями, которыя всосутъ въ себя вражескія суда до самыхъ верхушекъ ихъ мачтъ. Да, Цезарь добился здсь чего-то похожаго на покореніе, но не здсь привелось ему хвастаться своимъ: ‘пришелъ, увидлъ, побдилъ!’ Здсь, дважды разбитый, онъ въ первый разъ почувствовалъ стыдъ пораженія и принужденъ былъ уйдти отъ нашихъ береговъ, его суда, жалкія игрушки, неслись волнами нашихъ страшныхъ морей точно яичная скорлупа, и такъ-же легко, какъ она, разбивались о наши скалы. Обрадованный побдой, знаменитый Кассибеланъ, едва не завладвшій — о, обманчивая судьба!— мечомъ самого Цезаря, освтилъ потшными огнями городъ Людъ {Людъ древнее названіе Лондона. Король Людъ былъ братомъ Кассибелана и его предшественникомъ на трон. Людъ вновь построилъ разрушенный городъ, который, по преданію, былъ сооруженъ внукомъ Гектора, подъ именемъ ‘Новой Трои’. О Люд, какъ строител Лондона на мст ‘Новой Трои’, упоминаетъ Спенсеръ въ своей поэм ‘Королева Фей’. Въ Лондон и до сихъ поръ одна улица носитъ имя Людгетъ (ворота Люда).} и сердца британцевъ наполнились мужествомъ.
Клотенъ. Короче сказать, мы не будемъ боле платить дани. Наше королевство теперь сильне, чмъ было въ то время, а такого Цезаря, какъ тотъ, теперь нтъ, у нкоторыхъ, можетъ быть, явится носъ съ такимъ-же горбомъ, но такихъ мощныхъ рукъ ни одинъ изъ нихъ имть не будетъ.
Цимбелинъ. Сынъ, не мшай кончить твоей матери.
Клбтенъ. Между нами теперь найдется не мало людей, способныхъ сражаться не хуже Кассибелана, я не говорю, что я одинъ изъ такихъ, но руки есть и у меня. Какая это дань? Зачмъ намъ платить дань? Вотъ если Цезарь въ состояніи закрыть солнце простыней или спрятать луну въ карманъ, тогда мы будемъ давать ему дань за свтъ, а безъ того прошу боле не толковать о дани — не къ чему!
Цимбелинъ. Вы должны знать, что пока несправедливые римляне не вынудили у насъ дани, мы были свободны, честолюбіе Цезаря, разросшееся почти до концовъ міра, вопреки всякой справедливости, наложило на насъ ярмо, стряхнуть которое обязанъ воинственный народъ, какимъ мы себя считаемъ. Передай же Цезарю, что нашъ предокъ Мульмуціусъ {Мульмуціусъ, сынъ Клотена, одержавъ верхъ надъ многочисленными князьками, сталъ властителемъ всей британской монархіи въ 3529 году отъ сотворенія міра. Онъ издалъ много хорошихъ законовъ, которые были въ употребленіи долгое время посл его смерти, нося имя ‘законовъ Мульмуціуса’. Эти законы впослдствіи были переведены съ британскаго языка на латинскій Джильдой Принусомъ, а съ латинскаго на англійскій Альфредомъ, королемъ англійскимъ. Онъ первый назвался королемъ британскимъ.} издалъ для насъ законы,они искалчены мечомъ Цезаря, но мы считаемъ благимъ дломъ возстановить ихъ нашей властью, хотя это и не угодно Риму. Мульмуціусъ создалъ ваши законы, онъ первый изъ британцевъ увнчалъ себя золотой короной и назвался королемъ.
Луціусъ. Съ грустью объявляю теб, Цимбелинъ, что Августъ Цезарь, къ услугамъ котораго больше королей, чмъ у тебя придворныхъ, отнын становится врагомъ теб. Узнай же это отъ меня. Именемъ Цезаря объявляю теб войну и раззоренье, жди безпощаднаго гнва. Сдлавъ этотъ вызовъ, благодарю тебя за себя.
Цимбелинъ. Теб я радъ, Кай. Твой Цезарь сдлалъ меня рыцаремъ {Комментаторъ Дусъ упрекаетъ Шекспира въ историческомъ анахронизм, по его словамъ, рыцарство въ Англіи явились гораздо позже, но онъ забываетъ, что Цимбелина сдлалъ рыцаремъ Августъ, что несомннно.}, моя юность прошла на служб у него, онъ вндрилъ въ меня честь, которую хочетъ насильно отнять у меня, но я буду отстаивать ее всми возможными средствами. Мн извстно, что панноны и далматы взялись за оружіе для защиты своей свободы, если бы британцы не послдовали этому примру, они оказались бы трусами, такими не найдетъ ихъ Цезарь.
Луціусъ. Пусть скажетъ за себя самое дло.
Клотенъ. Его величество радъ вамъ. Погостите у насъ день, другой, а то и больше, когда же вы потомъ появитесь сюда съ другими намреніями, вы найдете насъ опоясанными солено-воднымъ поясомъ, вы бьете насъ изъ него — онъ вашъ, не удастся вамъ ваша попытка, наши вороны пообдаютъ вами отлично, таковъ будетъ конецъ.
Луціусъ. Вы правы, принцъ.
Цимбелинъ. Я знаю требованія твоего повелителя, онъ знаетъ теперь мои и мн остается только повторить: я теб радъ.

СЦЕНА II.

Другая комната по дворц.

Входитъ Пизаніо, читая письмо.

Пизаніо. Какъ! въ прелюбодяніи? Что же ты не написалъ имя чудовища, ее обвиняющаго… Леонатусъ! о, господинъ мой! какой иностранный ядъ попалъ въ твои уши. Какой лживый итальянецъ — у нихъ ядъ и въ рукахъ, и на язык — склонилъ къ доврію твой слухъ. Она неврна? Нтъ. За врность ее караютъ и она переноситъ, скоре какъ богиня, чмъ смертная женщина, страданія, какими врно сломили бы иную добродтель. О, мой господинъ, душой теперь ты сталъ такъ же ниже ея, какъ прежде былъ ниже своимъ положеніемъ… Какъ! Мн поручено убить ее, повиноваться теб во имя любви къ теб, врности и данной клятвы!… Я! ее?… ея кровь? Если ты это называешь услугой теб, никогда не считая меня услужливымъ. Разв я настолько лишенъ всякой человчности, насколько требуется для такого дла. Исполни это, пишетъ онъ, письмо, которое я посылаю теб для нея, заставитъ ее саму помочь теб исполнить мое приказаніе… О, проклятая бумага, черная, какъ высохшія на теб чернила. Безчувственная тряпка! ты смотришь такой чистой невинностью, а участница въ этомъ дл… Она идетъ сюда! Я не знаю ничего о томъ, что мн поручено.

Входитъ Иможена.

Иможена. Что новаго, Пизаніо?
Пизаніо. Письмо къ вамъ отъ моего господина.
Иможена. Отъ кого! Отъ твоего господина. Стало быть и отъ моего. Отъ Леонатуса. О, какъ ученъ былъ бы астрономъ, еслибы онъ зналъ звзды такъ, какъ знаю него почеркъ, съумлъ бы онъ предсказывать и будущее… О, милосердные боги, сдлайте такъ, чтобы письмо говорило только о любви, этомъ, что здоровъ мой супругъ, что онъ доволенъ, — но только не разлукой нашей, ею пусть онъ будетъ огорченъ, — нкоторыя огорченія бываютъ цлебны, это изъ числа такихъ, потому что оно усиливаетъ любовь… такъ, онъ доволенъ всмъ, кром нашей разлуки… Позволь снять тебя, добрый воскъ… Да будетъ благословеніе надъ нами, пчелы, приготовляющія эти замки тайнъ. Любовники и люди, связанные не исполненнымъ обязательствомъ, возносятъ къ вамъ неодинаковыя мольбы. Ввергая должниковъ въ тюрьму, вы замыкаете собою и письмо юнаго Купидона. Боги! дайте добрыхъ встей. (Читаетъ) ‘Судъ и гнвъ твоего отца, еслибъ он схватилъ меня въ своихъ владніяхъ, не могутъ поразить меня до такой степени, чтобы ты, милйшая изъ всхъ существъ, не оживила меня своимъ взоромъ. Знай, что я теперь въ Камбріи, въ Мидьфордской гавани. Что подскажетъ теб твоя любовь при этой всти, то и длай. Желаю теб всякаго счастія и остаюсь, врный своему обту, съ постоянно возрастающей любовью, твой Леонатусь Постумусъ’… О, дайте крылатаго коня! Слышишь, Пизаніо! Онъ въ Мильфордской гавани, прочти и скажи, какъ далеко она отсюда. Если по неважнымъ дламъ туда можно дотащиться въ недлю, то почему же я не могу примчаться туда въ одинъ день? Слушай, врный Пизаніо, ты такъ же, какъ и я, горишь желаніемъ увидть моего супруга… нтъ, не такъ, какъ я, горишь желаніемъ, но слабе. О, нтъ, не такъ, какъ я, потому что мое желаніе сильне самаго сильнйшаго, говори, говори скоре — повренные любви должны наполнять отверстія слуха до его изнеможенія — какъ далеко отсюда этотъ благословенный Мильфордъ, между прочимъ скажи, почему Уэльсу выпало счастіе обладать такой гаванью. Но прежде всего скажи, какъ ускользнуть намъ отсюда, какъ объяснить время отлучки — со дня отъзда до возвращенія, нтъ, прежде всего — какъ ухать? Зачмъ заране придумывать извиненіе, о немъ поговоримъ посл. Прошу, скажи, сколько десятковъ миль можно прохать отъ часу до часу?
Пизаніо. Для васъ, принцеса, отъ солнца до солнца и двухъ десятковъ достаточно, даже много.
Иможена. Такъ тихо не возятъ даже и на казнь. Слыхала я, что на скачкахъ иныя лошади бгаютъ быстре песка въ часахъ… Все это пустяки… Ступай, прикажи моей служанк, чтобы она притворилась больной и отпросилась домой, къ отцу, и поскоре добудь мн должное платье, попроще, приличное жен мызника.
Пизаніо. Не лучше-ли подумать, принцеса.
Иможена. Я смотрю только впередъ, ни на право, ни на лво, ни позади я ничего не вижу, все покрыто туманомъ, черезъ который ничего нельзя разсмотрть. Иди же, прошу тебя, и длай, что я сказала. Больше говорить нечего, одна для меня дорога — въ Мильфордъ. (Уходятъ.)

СЦЕНА III.

Уэльсъ. Гористая мстность, пещера.

Уходятъ Беларіусъ, Гвидеріусъ и Арвирагусъ.

Беларіусъ. День такой славный, гршно оставаться подъ кровлей, въ особенности такой низкой, какъ наша. Нагибайтесь, дти, этотъ низкій входъ учитъ васъ поклоняться небу въ часъ утренней молитвы. Двери у королей такъ высоки, что въ нихъ пройдетъ и гигантъ, не снимая поганой чалмы и не привтствуя солнце добрымъ утромъ… Привтъ теб, благое небо! Мы живемъ въ скал, но признательне къ теб, чмъ живущіе во дворцахъ.
Гвидеріусъ. Привтъ теб, небо!
Арвирагусъ. Привтъ теб, небо!
Беларіусъ. Теперь идемъ на нашу горную охоту. Туда, на самую вершину, у васъ ноги молодыя, а я пойду по долин. Когда я буду казаться вамъ оттуда не боле вороны, помните, что мсто уменьшаетъ и увеличиваетъ человка, и припомните, что я разсказывалъ вамъ о дворахъ, о короляхъ, о продлкахъ на воин, о томъ, что услуга не тогда услуга, когда она оказана, а когда ее признаютъ. Размышленія обо всемъ этомъ очень полезны, часто въ свое утшеніе мы скажемъ, что и жесткокрылый жукъ бываетъ лучше обезпеченъ отъ случайностей, чмъ ширококрылый орелъ. О, въ нашей жизни боле благородства, потому что намъ не приходится ждать ни лести, ни осужденія, она богаче жизни празднолюбцевъ, въ ней боле достоинства, чмъ въ шелест шелка, притомъ неоплаченнаго — только нарядившій въ него портной снимаетъ передъ такимъ франтомъ шапку, пока счетъ не оплаченъ. Нтъ жизни лучше нашей.
Гвидеріусъ. Все это вы извдали опытомъ, мы же, бдные еще не оперившіеся птенцы летали только въ виду нашего гнзда, не знаемъ даже, каковъ воздухъ вдали отъ нашего жилья. Быть можетъ, наша жизнь и боле счастливая, если счастіе въ поко, она вамъ миле, потому что вы знали боле горькую жизнь, она соотвтствуетъ вашему преклонному возрасту, но для насъ она — убжище невжества, тюрьма должника, несмющаго переступить ея порогъ.
Арвирагусъ. О чемъ мы станемъ говорить, когда состаримся подобно вамъ? Когда дожди и втры примутся бичевать суровый декабрь и настанутъ морозные дни, какъ мы будемъ коротать ихъ въ нашей тсной пещер? Мы ничего не видли, мы точно животные, мы хитры, какъ лисица, подстерегающая добычу, мы воинственны, какъ волки изъ за пищи, вся наша храбрость въ томъ, что мы преслдуемъ тхъ, кто бжитъ отъ насъ, нашу клтку мы превращаемъ въ клиросъ, какъ запертая въ ней птица, и поемъ въ ней, воспвая нашу неволю.
Беларіусъ. Какъ вы говорите! Еслибъ вы знали лихоимство города, испытавъ его на самихъ себ, интриги двора, съ которымъ разстаться также тягостно, какъ и сжиться, гд взобраться на вершину равносильно паденію или самое взбиранье такъ скользко, что опасеніе упасть оттуда хуже самаго паденія, тягости войны, гд во имя славы и чести ищутъ только опасностей, умираютъ во время поиска и часто вмсто славы добываютъ себ позорную эпитафію, совершившій хорошее дло часто порицается и — что хуже всего — ему приходится чуть не благодарить за порицаніе. О, дти, эту исторію свтъ можетъ прочесть и на мн, тло мое изсчено римскими мечами и я считался когда-то первымъ изъ славныхъ. Цимбелинъ любилъ меня и когда заводили рчь о воинахъ, мое имя было впереди всхъ, тогда я былъ деревомъ, сучья котораго гнулись отъ плодовъ, но въ одну ночь ураганъ или грабежъ, назовите это, какъ хотите, обилъ вс плоды мои, обнажилъ даже отъ листьевъ и оставилъ меня на жертву непогодамъ.
Гвидеріусъ. Счастіе измнчиво!
Беларіусъ. Моя единственная вина, какъ я часто вамъ разсказывалъ, заключалась въ томъ, что два негодяя, ложныя клятвы которыхъ пересилили мою незанятнанную честь, поклялись Цимбелину, что я въ союз съ римлянами. За то я былъ изгнанъ, здсь я живу двадцать лтъ, эта пустыня, эта скала — мой міръ, здсь, пользуясь честной свободой, я уплатилъ небу боле благочестивыхъ долговъ, чмъ во всю мою прошлую жизнь… Но ступайте въ горы! Не по охотничьи мы бесдуемъ… Кто первый сразитъ дичь, будетъ королемъ пира, двое остальныхъ будутъ ему прислуживать, намъ нечего бояться яда, которымъ, случается, угощаютъ въ пышныхъ чертогахъ. Мы сойдемся въ долин. (Гвидеріусъ и Арвирагусъ уходятъ) Какъ трудно затушить искры природы! Не знаютъ они, что они дти короля, и Цимбелину не снится, что они живы. Они считаютъ себя моими дтьми, но не смотря на то, что они взросли въ низкой дол, сгибаются при вход въ пещеру, мысль ихъ обнимаетъ потолки дворцовъ, природа учитъ ихъ въ самыхъ простыхъ обыденныхъ вещахъ проявлять царственное величіе, чего въ другихъ не замтишь. Полидоръ — наслдникъ Цимбелина и Британіи, котораго отецъ назвалъ Гвидеріусомъ — о, Юпитеръ! когда я, сидя на моемъ треножномъ стул, разсказываю о моихъ военныхъ подвигахъ, весь обращается въ слухъ и если я говорю: ‘такъ упалъ врагъ мой и такъ наступилъ я ему на шею’ — царственная кровь приливаетъ къ его щекамъ, лобъ его покрывается потомъ, юныя мышцы его напрягаются и они своими движеніями выражаетъ мои слова. Меньшой его братъ Кадвалъ, названный Арвирагусомъ, оживляетъ мои слова, еще боле волнуясь, и выдаетъ свои мысли… Чу! они спугнули дичь! О, Цимбелинъ, небо и моя совсть знаютъ, что ты изгналъ меня несправедливо, за это я похитилъ обоихъ твоихъ сыновей, одного по третьему, другого по второму году, я желалъ лишить тебя наслдниковъ, какъ ты лишилъ меня моихъ земель. Ихъ вскормила Эврифила, они считаютъ ее матерью и ежедневно чествуютъ ея могилу. И меня, Беларіуса, принявшаго имя Моргана, принимаютъ они за родного отца. Дичь поднята. (Уходитъ.)

СЦЕНА IV.

Близъ Мильфордской гавани.

Входятъ: Пизаніо и Иможена.

Иможена. Когда мы сошли съ лошадей, ты мн сказалъ, что отсюда очень близко. И моя мать, жаждавшая меня увидть впервые, не стремилась такъ нетерпливо ко мн, какъ я стремлюсь къ нему. Пизаніо, гд-же Постумусъ? Что у тебя на ум, что ты смотришь на меня такъ пристально? Что значитъ твой тяжелый вздохъ. Нарисовать тебя теперь и всякій скажетъ, что въ теб застыло выраженіе тревожнаго недоумнія, измни свое ужасное выраженіе, иначе безуміе омрачитъ мое здравое сужденіе. Но случилось? Почему передаешь ты мн эту бумагу съ такимъ зловщимъ взглядомъ? Если въ ней всть о весн — улыбнись, извщеніе о зим — оставайся съ этимъ выраженіемъ. Рука моего мужа? Его околдовала Италія, производительница ядовъ, и ему грозитъ бда… Да говори же, твои слова смягчатъ ударъ, который, при чтеніи, можетъ убить меня.
Пизаніо. Прочтите и вы увидите, до какой степени меня, несчастнаго, презрла Фортуна.
Иможена (читаетъ). ‘Твоя госпожа, Пизаніо, развратница, она опозорила мое ложе, я имю доказательства и они залили мое сердце кровью. Я говорю это не по слабому подозрнію, а по убжденію, столько же сильному, какъ мое горе, и такому же врному, какимъ, надюсь, будетъ мое мщеніе. Ты, Пизаніо, долженъ исполнить его за меня, если только твоя врность не заразилась еще ея коварствомъ. Отними у нея жизнь собственными руками, она сама поможетъ теб исполнить это въ Мильфордской гавани, cъ этой цлью я посылаю письмо и ей. Если ты побоишься убить ее и не дашь мн увренности, что ея не существуетъ, я буду считать тебя сводникомъ ея безчестія и такимъ же вроломнымъ, какъ она’.
Пизаніо. Зачмъ я буду вынимать мечъ? Письмо уже перерзало ей горло. Нтъ, ее убиваетъ клевета, жало которой остре всякаго меча, языкъ ядовите всхъ змй Нила, дыханіе ея, летя на крыльяхъ всхъ втровъ, разноситъ позоръ во вс концы міра: королямъ, королевамъ, вельможамъ, двамъ, женамъ, даже въ тайники могилъ вползаетъ эта ехидна клеветы… Какъ вы чувствуете себя, принцеса?
Иможена. Неврна его ложу! Что значитъ быть неврной? Лежать на лож, бодрствуя и думая только о немъ, плакать каждый часъ, или если сонъ преодолетъ природу, прерывать его страшнымъ сновидніемъ о немъ, вскакивать въ испуг отъ собственнаго крика. Это значитъ быть неврной его ложу? Это?
Пизаніо. Увы! добрая принцеса!
Иможена. Я неврна? Твоя совсть свидтельствуетъ… Іахимо, когда ты обвинялъ его въ разврат, ты мн казался мерзкимъ, но теперь ты сталъ лучшимъ въ моемъ мнніи. Какая-нибудь итальянская сорока, размазанная своей матерью, прельстила его, а я, бдная, отвержена, я стала вышедшей изъ моды одеждой, но слишкомъ еще богатой, чтобы висть на стн и потому надо распороть меня… изрзать въ куски!.. О, клятвы мужчинъ! вы предательницы женщинъ! Твоя неврность, о, мой супругъ! заставляетъ меня думать, что все хорошее по виду въ сущности дрянь, не тамъ оно, гд блеститъ ярко для приманки женщинъ.
Пизаніо. Выслушайте меня, добрая принцеса.
Иможена. Посл вроломства Энея {Во время Энея было такъ много изгнанниковъ, и честныхъ людей, и плутовъ, что мстные жители, часто обманываясь, наконецъ, стали считать всхъ поголовно изгнанниковъ обманщиками. Синонъ-же, грекъ, былъ извстенъ тмъ, что своими слезами тронулъ троянцевъ. Онъ разсказалъ, что греки его выгнали и умолялъ впустить въ Трою. Его приняли и онъ обманомъ ввезъ въ Трою огромную деревянную лошадь, въ которой были спрятаны вооруженные греки.}, въ его время всхъ, и честныхъ, и безчестныхъ людей одинаково принимали за вроломныхъ. Плачъ Синона заставилъ не доврять слезамъ искреннимъ, много истинныхъ скорбей онъ лишилъ состраданія, такъ и ты, Постумусъ, подбавишь своей закваски въ закваску самыхъ чистыхъ людей. Твое страшное паденіе сдлаетъ то, что отнын люди добрые и правдивые пойдутъ за лживыхъ и вроломныхъ. Хоть ты будь честенъ, Пизаніо, исполни приказаніе твоего господина. Когда увидишь его, скажи, что я была покорна, смотри, я сама вынимаю твой мечъ, возьми его и вонзи сюда, въ сердце, въ эту невинную обитель моей любви. Не бойся, въ немъ ничего не осталось, кром скорби. Нтъ въ немъ и твоего господина, который прежде былъ истиннымъ его сокровищемъ. Длай, что теб приказано: рази. Ты, можетъ быть, и храбръ въ дл честномъ, но теперь, я вижу, ты трусишь.
Пизаніо. Прочь, подлое орудіе, ты не осквернишь моей руки!
Иможена. Но должна-же я умереть. Если не умру отъ твоей руки, значитъ ты нечестно служишь твоему господину. Противъ самоубійства существуетъ священный запретъ, сдерживающій мою слабую руку. Ну, вотъ мое сердце. Что это я чувствую на немъ? Не нужно ему никакой защиты, оно покорно, какъ ножны. Что это? письма врнаго Леонатуса, они стали теперь ересью. Прочь, прочь, губители моей вры! вы боле не будете служить мн нагрудникомъ. Такъ легко простушки могутъ быть обмануты лживыми наставниками. Какъ ни жестоко страдаютъ отъ измны обманутые, но и обманщики испытываютъ еще большее горе. И ты, Постумусъ, для котораго я отказала въ повиновеніи моему отцу, презрительно отвергла царственныхъ искателей моей руки, ты увидишь впослдствіи, что то былъ не пустой капризъ, а рдкое къ теб расположеніе, грустно мн подумать, какъ сильно будитъ мучитъ тебя воспоминаніе обо мн, когда ты охладешь къ той, за которой теперь ухаживаешь… Прошу тебя, поторопись, ягненокъ умоляетъ мясника, гд-же ножъ твой? Ты слишкомъ медлишь исполнить приказъ твоего господина, но вдь и я того-жъ желаю.
Пизаніо. О, добрйшая госпожа, съ той поры, какъ пришло ко мн это приказаніе, я не сомкнулъ глазъ ни на минуту.
Иможена. Исполни его и ложись.
Пизаніо. Лучше ослпну отъ безсонницы!
Иможена. Зачмъ-же начиналъ ты дло? Зачмъ подъ лживымъ предлогомъ завезъ меня какъ далеко? Зачмъ мы здсь? Зачмъ трудилъ ты даромъ лошадей? Зачмъ обманулъ и себя, и меня, и случай, теб благопріятствующій? Зачмъ произвелъ тревогу при двор, къ которому я не могу боле возвратиться? Зачмъ опускаешь ты лукъ, когда намченный тобою олень передъ тобой?
Пизаніо. Я хотлъ только выиграть время, чтобы избавиться отъ ужаснаго порученія, и я придумалъ средство. Выслушайте меня, добрая принцеса.
Иможена. Болтай языкомъ до утомленья, говори. Я выслушала уже названіе развратницы и ничто не можетъ поранить такъ мое ухо, какъ эта ложь, и ничто не можетъ излечить эту рану. Говори.
Пизаніо. И полагаю, вы не можете вернуться назадъ.
Иможена. И я полагаю, ты привелъ меня сюда затмъ, чтобы убить.
Пизаніо. Нтъ, этого не будетъ. Если я такъ-же смтливъ, какъ и честенъ, мой планъ приведетъ непремнно къ добру. Невозможно, чтобы мой господинъ не былъ обмануть. Какой-нибудь негодяй, искусившійся въ хитрости, нанесъ вамъ обоимъ это адское оскорбленіе.
Иможена. Скоре римская распутница.
Пизаніо. Нтъ, клянусь моей жизнью! Я извщу его, что вы убиты, и вмст съ тмъ пошлю ему какой-нибудь кровавый знакъ, потому что таково его приказаніе. Васъ не будетъ при двор и это послужитъ удостовреніемъ моего извстія.
Иможена. Но, мой другъ, что-же я буду длать въ это время? Гд я буду жить? И какая радость мн въ жизни, когда я мертва для моего мужа.
Пизаніо. Если вы возвратитесь ко двору…
Иможена. Ни ко двору, ни къ отцу, не хочу видть это грубое, знатное, пошлое ничтожество, этого Клотена, ухаживанье котораго для меня страшне осады.
Пизаніо. Если не при двор, такъ въ Британіи вамъ жить нельзя.
Иможена. Гд-же? Солнце сіяетъ разв въ одной Британіи? Разв въ ней одной смняются день и ночь? Наша Британія только часть міра, — лебединое гнздо въ большомъ пруду, люди живутъ и не въ одной Британіи.
Пизаніо. Я очень радъ, что вы думаете о другихъ странахъ. Римскій посолъ Лудіусъ завтра прідетъ въ Мильфордскую гавань. Если-бы вы могли затемнить, ваши намренія такъ-же, какъ затемнно ваше счастье, скрыть то, что вамъ теперь опасно обнаруживать, для васъ откроется путь таинственный, но полный надежды, онъ можетъ васъ настолько близко привести къ Постумусу, что хотя его дйствія и не будутъ вамъ видны, но до вашихъ ушей будетъ достигать глухъ о каждомъ его движеніи.
Иможена. Назови мн это средство, я ршусь на него, только-бы не представлялась смертельная опасность для моей скромности.
Пизаніо. Вотъ въ чемъ дло: вамъ слдуетъ забыть, что вы женщина, привычку повелвать замните повиновеніемъ, робость и нжность, этихъ спутницъ всхъ женщинъ, врне, прелестную ихъ сущность, надо смнить смлой отвагой, вамъ слдуетъ быть острой, находчивой, дерзкой и задорной, какъ ласточка, наконецъ, пожертвовать красой вашихъ щекъ, подвергнуть ихъ, — какъ ни жаль, а безъ этого нельзя, — подвергнувъ ихъ жаркому прикосновенію все-лобызающаго Титана, отказаться отъ мудреной прелестной прически, которой вы вызывали зависть въ великой Юнон.
Иможена. Покороче. Я догадываюсь какой конецъ будетъ твоей рчи и я уже почти мужчина.
Пизаніо. Прежде постарайтесь имъ казаться. Остановившись на твоемъ план, я захватилъ съ собою въ дорожномъ мшк для васъ кафтанъ, штаны и шляпу и все остальное, что нужно для полнаго костюма, переодвшись и принявъ, насколько съумете, видъ юноши вашихъ лтъ, отправляйтесь къ благородному Луціусу и просите его, чтобы онъ принялъ васъ къ себ въ услуженіе, скажите ему, какими способностями вы обладаете, и онъ ихъ тотчасъ-же признаетъ, если его уши способны воспринимать музыку. Я увренъ, онъ приметъ васъ съ радостію, онъ честенъ и къ тому-же благочестивъ. О средствахъ для вашего содержанія не безпокоитесь, у васъ никогда не будетъ въ нихъ недостатка, ни теперь, ни впослдствіи, все что есть у меня — ваше.
Иможена. Ты единственная поддержка, оставленная мн богами. Идемъ, прошу тебя. О многомъ еще надо размыслить, мы все устроимъ, если позволятъ обстоятельства. Я ршаюсь на эту попытку и буду дйствовать съ царственной отвагой. Идемъ, прошу тебя.
Пизаніо. Мы должны разстаться поскоре, принцеса. Если замтятъ мое отсутствіе, скажутъ, что я содйствовалъ вашему побгу. Возьмите, моя благородная госпожа, этотъ ящикъ, который я получилъ отъ королевы. Въ немъ драгоцнное лекарство, если заболете на мор или почувствуете себя нехорошо на суш — примите его немного и болзнь пройдетъ… Зайдемте въ чащу и вы переоднетесь мужчиной. Да приведутъ васъ боги къ успху!
Иможена. Аминь! Благодарю тебя. (Уходятъ.)

СЦЕНА V.

Комната во дворц Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, Королева, Клотенъ, Луціусъ и Лорды.

Цимбелинъ. Здсь распростимся, пожелавъ вамъ счастливаго пути.
Луціусъ. Мой императоръ требуетъ, чтобы я узжалъ отсюда, грустно, что на меня выпало объявить, что вы врагъ ему.
Цимбелинъ. Наши подданные не желаютъ оставаться подъ его игомъ, и было-бы не по королевски, если-бы мы, мене ихъ, дорожили своимъ достоинствомъ.
Луціусъ. Прошу дать мн провожатыхъ до Мильфордской гавани. Желаю всякихъ благъ вамъ, королева, такъ же, какъ и вамъ, государь.
Цимбелинъ. Васъ, господа, назначаю сопутниками послу, позаботьтесь, чтобы ему былъ оказанъ должный почетъ. Счастливаго пути, благородный Луціусъ.
Луціусъ. Вашу руку, принцъ.
Клотенъ. Протягиваю ее вамъ, какъ другъ, а потомъ буду дйствовать ею, какъ врагъ.
Луціусъ. Принцъ, исходъ борьбы покажетъ, кто останется побдителемъ. Прощайте.
Цимбелинъ. Господа, не оставляйте достойнаго Луціуса до перезда его черезъ Севернъ. Будьте счастливы. (Луціусъ и лорды уходятъ.)
Королева. Онъ ушелъ въ досад, честь намъ, что мы дали ему поводъ къ ней.
Клотенъ. Тмъ лучше, этого именно и желали ваши храбрые британцы.
Цимбелинъ. Луціусъ уже написалъ императору обо всемъ, что здсь произошло. Надо поскоре приготовить коней и колесницы, въ Галліи расположены римскія войска и не трудно будетъ перевезти ихъ въ Британію,
Королева. Теперь нужно не дремать, все дло въ дятельной и быстрой подготовк.
Цимбелинъ. Предвидя, что такъ случится, мы заране начали приготовляться. Но, любезная королева, гд наша дочь? Она не вышла къ римлянамъ и не исполнила своего ежедневнаго долга къ намъ. Въ ней, кажется, боле злобы, чмъ почтительности, я это замтилъ. Позовите ее къ намъ, мы были слишкомъ терпливы съ нею.

(Одинъ изъ придворныхъ уходитъ.)

Королева. Государь, со времени изгнанія Постумуса она избгаетъ всякаго общества, только время можетъ излечить ее. Прошу, государь, не пугайте ее слишкомъ суровымъ обращеніемъ, она такъ чувствительна къ упрекамъ, что каждое слово дйствуетъ на нее, какъ ударъ, а каждый ударъ для нея — смерть.

Придворный возвращается.

Цимбелинъ. Гд же она? Чмъ оправдываетъ свое упорство?
Придворный. Комнаты ея заперты, государь, мы стучались, но намъ никто не отвтилъ.
Королева. Государь, когда я видла ее въ послдній разъ, она просила меня извинить предъ вами ея уединеніе, вызванное болзнію, чрезъ что она лишена возможности ежедневно оплачивать долгъ почтенія, которымъ она обязана вамъ, она просила меня довести объ этомъ до вашего свденія, но постоянныя хлопоты выкинули у меня это изъ памяти,
Цимбелинъ. Двери ея заперты? Въ послднее время ее совсмъ не видно. О, боги, устройте, чтобы мое подозрніе оказалось неосновательнымъ. (Уходитъ.)
Королева. Мой сынъ, ступай за королемъ.
Клотенъ. Уже два дня я не видлъ и ея стараго слугу, Пизаніо.
Королева. Иди и обо всемъ развдай. (Клотенъ уходитъ). Пизаніо преданъ Постумусу. Я дала ему зелья, что если онъ исчезъ потому, что проглотилъ его, онъ, конечно, поврилъ, что это драгоцнное лекарство. Но она? Что съ нею сталось? Можетъ быть, ею овладло отчаянье? Или не полетла ли она на крыльяхъ любви къ своему милому Постумусу? Пошла-ли она на смерть или на безчестье? И то и другое полезно для моихъ цлей. Ея не будетъ — я располагаю британской короной.

Клотенъ возвращается.

Королева. Ну что, мой сынъ?
Клотенъ. Несомннно, она бжала. Пойди, успокой короля, онъ такъ бснуется, что никто къ нему не сметъ подойти.
Королева. Тмъ лучше! если бы посл сегодняшней ночи не наступалъ для него слдующій день. (Уходитъ)
Клотенъ. И люблю я ее и ненавижу, потому что она прекрасна и держитъ себя по королевски, потому что она обладаетъ всми качествами знатной дамы и надлена ими лучше, чмъ всякая другая, чмъ вс женщины, все лучшее, чмъ можетъ похвалиться та или другая женщина, соединено въ ней одной, она превосходитъ всхъ. За это я люблю ее. Но она пренебрегаетъ мною и отдаетъ предпочтеніе низкому Постумусу — этимъ она унижаетъ себя до того, что уничтожаетъ въ себ все прекрасное. За это я ненавижу ее и буду мстить ей. Потому что если глупцы…

Входитъ Пизаніо.

Клотенъ. Кто это? А, такъ это ты мутишь, негодяй? Подойди сюда, безцнный сводникъ! Куда двалась твоя госпожа, плутъ? Отвчай, или я сейчасъ же отправлю тебя къ чертямъ!
Пизаніо. О, достойный принцъ!
Клотенъ. Гд твоя госпожа? Клянусь Юпитеромъ, я не повторю боле своего вопроса. Нмой негодяй, я вырву эту тайну изъ твоего сердца или твое сердце, чтобы отыскать ее тамъ. Она у Постумуса, этого вмстилища подлости, изъ котораго не выжать и золотника доблести.
Пизаніо. Увы, принцъ! Какъ можетъ быть она у него. Давно-ли она исчезла, а онъ въ Рим.
Клотенъ. Гд же она? Подойди ближе, Безо всякихъ увертокъ скажи, что съ нею сталось?
Пизаніо. О, достойный господинъ!
Клотенъ. Достойный ты негодяй! тотчасъ же говори, гд твоя госпожа, первымъ словомъ, безо всякихъ ‘достойныхъ’, говори, или твое молчаніе будетъ теб и приговоромъ и смертью.
Пизаніо (подавая ему письмо). Въ этой бумаг вы найдете все, что знаю я объ ея бгств.
Клотенъ. Посмотримъ. Я буду преслдовать ее до самаго трона Августа.
Пизаніо (про себя). Или это или гибель. Она достаточно далеко, то, что онъ узнаетъ изъ письма, заставитъ его отправиться въ путешествіе, для нея не опасное.
Клотенъ. Гм!
Пизаніо (про себя). Своему господину я напишу, что она умерла. О, Иможена! да будетъ благополучно твое путешествіе, благополучно и возвращеніе.
Клотенъ. Настоящее это письмо, плутъ?
Пизаніо. Полагаю, что настоящее, принцъ?
Клотенъ. Это рука Постумуса, я знаю ее… Слушай, мошенникъ, если ты дашь согласіе боле не бездльничать, а врно служить мн, исполнять, что бы я ни потребовалъ, ревностно и старательно,— то есть какое бы плутовство я теб ни поручилъ исполнить его точно и добросовстно, — въ такомъ случа я буду считать тебя честнымъ человкомъ и ты можешь надяться всегда, какъ на денежную помощь отъ меня, такъ и на хлопоты о твоемъ повышеніи.
Пизаніо. Хорошо, мой добрый господинъ.
Клотенъ. Хочешь служить мн? Если ты такъ терпливо и постоянно оставался привязаннымъ къ нищенской судьб голыша Постумуса, ты, уже изъ одной благодарности, долженъ врно служить мн. Хочешь быть моимъ слугою?
Пизаніо. Охотно, принцъ.
Клотенъ. Давай руку, вотъ мой кошелекъ. Есть у тебя какое-нибудь платье твоего прежняго господина?
Пизаніо. У меня въ комнат находится то самое платье, которое было на немъ въ-тотъ день, когда онъ прощался съ моей госпожей.
Клотенъ. Для начала службы, принеси мн это платье. Это будетъ твоя первая служба. Стпай.
Пизаніо. Иду, принцъ. (Уходитъ.)
Клотенъ. Встрчу ее въ Мильфордской гавани… Забылъ спросить у него объ одномъ, ну спрошу еще… Тамъ низкій Постумусъ и я убью его… Поскоре бв принесъ онъ платье. Она сказала мн какъ-то, — и горечь этихъ словъ до сихъ поръ отзывается у меня на сердц, — что самое худшее изъ платьевъ Постумуса она цнитъ дороже моей благородной особы, со всми ея достоинствами. Въ этомъ самомъ плать я совершу надъ нею насиліе, но прежде убью его на ея глазахъ, тутъ она увидитъ мою храбрость и будетъ она ей мученіемъ за ея презрніе ко мн. Затмъ, когда онъ будетъ у моихъ ногъ и я, наругавшись всласть надъ его трупомъ, утолю мою страсть, — что, какъ я сказалъ, въ насмшку ей, я сдлаю въ томъ самомъ плать, которое она расхваливала, — я погоню ее пинками домой, ко двору. Тшилась она своимъ презрніемъ ко мн, потшусь же и я своею местью.

Пизаніо возвращается съ платьемъ.

Клотенъ. То-ли это платье?
Пизаніо. То самое, принцъ.
Клотенъ. Давно-ли она ухала въ Мильфодскую гавань?
Пизаніо. Едва-ли она дохала туда.
Клотенъ. Снеси это платье въ мою комнату, это будетъ вторая твоя служба, третья — никому ни слова о моихъ намреніяхъ. Будь старателенъ и твое повышеніе не заставитъ себя долго ждать. Месть моя теперь въ Мильфорд, зачмъ у меня нтъ крыльевъ, чтобы летть за нею. Пойдемъ, будь мн вренъ. (Уходитъ.)
Пизаніо. Ты требуешь моей погибели, быть теб врнымъ, значитъ обмануть — чего я никогда не сдлаю — честнйшаго изъ людей. Ступай въ Мильфордъ, ты не найдешь тамъ ту, которую преслдуешь. Изливайтесь, изливайтесь на нее благословенія небесъ! Пусть встанутъ преграды на пути этому дураку и мука будетъ ему вознагражденіемъ.

СЦЕНА І.

Передъ пещерой Беларіуса.

Входишь Иможена въ мужскомъ платье.

Иможена. Я вижу, тяжела жизнь мужчины, я страшно утомилась, дв ночи земля служила мн постелью, я непремнно заболла бы, еслибъ не поддержала меня моя ршимость. Мильфордъ, когда съ вершины горы мн показалъ тебя Пизаніо, ты казался мн совсмъ близко. О, Юпитеръ! самыя зданія, кажется, бгутъ отъ бдняка, ищущаго въ нихъ пріюта. Двое нищихъ сказали мн, что я не могу сбиться съ пути. Лгали эти бдняки, удрученные нуждой и знающіе, что она наказаніе или испытаніе? Можетъ быть, въ этомъ нтъ ничего удивительнаго, когда и богачи такъ рдко говорятъ правду. Лгать въ довольств преступне лганья отъ нужды. Лживость въ короляхъ позорне, чмъ въ нищихъ… О, мой милый супругъ, и ты одинъ изъ лживыхъ. Вспомнила я б тебя, исчезъ и мой голодъ, а сейчасъ только я готова была упасть отъ слабости… Что это такое? тропинка, врно она ведетъ къ жилищу какого-нибудь дикаря. Не кликнуть-ли? Нтъ, страшно, но голодъ прежде, чмъ обезсилитъ совершенно, придаетъ храбрости. Довольство и миръ рождаютъ трусовъ, а нужда — мать смлости. Эй! кто здсь? Если существо образованное — отвчай, если одичалое — возьми или дай… Эй!.. Нтъ отвта! Войду! Выну прежде мечъ, если мой врагъ боится меча такъ же, какъ и я, онъ не посметъ на него взглянуть. Такого именно врага даруй мн небо! (Уходитъ въ пещеру.)

Входятъ Беларіусъ, Гвидеріусъ и Арвирагусъ.

Беларіусъ. Ты, Полидоръ, оказался лучшими, стрлкомъ изъ насъ, стало быть, ты король пиршества, Кадвалъ и я будемъ поваромъ и слугою — такъ мы уговорились. Трудовой потъ осушается только тогда, если работа впереди иметъ цль. Идемъ: голодъ и самое грубое блюдо длаетъ вкуснымъ, усталость стоитъ и на камн, упрямой лни и пуховая перина кажется жестка. Миръ теб, бдное жилище, само себя стерегущее.
Гвидеріусъ. Я сильно усталъ.
Арвирагусъ. И я порядкомъ ослаблъ, но апетитъ во мн усилился.
Гвидеріусъ. Въ пещер есть холодное мясо, подимъ его, пока приготовимъ то, что убили.
Беларіусъ. Стойте, не входите. (Засматриваетъ въ пещеру.) Еслибъ онъ не лъ нашихъ принасовъ, я бы подумалъ, что это фея.
Гвидеріусъ. Что тамъ такое, отецъ?
Беларіусъ. Клянусь Юпитеромъ, это ангелъ, если не онъ, то земное чудо! Посмотрите на это божество — не старше мальчика.

Входитъ Иможена.

Иможена. Добрые люди, но обижайте меня. Прежде чмъ войдти, я звалъ кого-нибудь и расчитывалъ попросить или купить то, что я взялъ. Честное слово, я ничего не укралъ! я не взялъ бы и золота, еслибъ нашелъ его разсыпаннымъ по земл. Вотъ деньги за то, что я сълъ, насытившись, я хотлъ оставить ихъ на стол и, уходя, помолился бы за хозяевъ.
Гвидеріусъ. Деньги, юноша?
Арвирагусъ. Пусть все золото и серебро обратится въ грязь, оно дорого тому, кто поклоняется ему, какъ богу.
Иможена. Я вижу, вы сердитесь. Если за мой проступокъ вы хотите убить меня, знайте же, что я умеръ бы, еслибъ и не совершилъ его.
Беларіусъ. Ты куда идешь?
Иможена. Въ Мильфордскую гавань.
Беларіусъ. Какъ тебя зовутъ?
Иможена. Фиделіо. Мой родственникъ отправился въ Италію, онъ, сядетъ на корабль въ Мильфорд, идя къ нему, я такъ истомился голодомъ, что невольно совершилъ этотъ проступокъ.
Беларіусъ. Прошу тебя, прекрасный юноша, не принимай насъ за дикарей, не измряй нашихъ добрыхъ намреній убогостью нашего жилища. Будь гостемъ нашимъ. Прежде, чмъ ты уйдешь, мы угостимъ тебя хорошимъ ужиномь и поблагодаримъ, если отъ него не откажешься. Дти, просите его!
Гвидеріусъ. Если бы юноша ты былъ женщиной, я сталъ бы ухаживать за тобой, чтобы сдлаться твоимъ женихомъ. По чести я бы добивался твоего расположенія этой цной.
Арвирагусъ. А я доволенъ и тмъ, что онъ мужчина. Я буду любить его, какъ брата, прими же отъ меня тотъ привтъ, какимъ я встртилъ бы его посл долгой разлуки. Прошу къ намъ, будь веселъ, ты между друзьями.
Иможена (Про себя) Между друзьями! Зачмъ не братьями? Будь они сыновьями моего отца, я понизилась бы въ цн, но за то приблизилась къ теб, Постумусъ.
Беларіусъ. У него есть какое-то горе.
Гвидеріусъ. Какъ бы я желалъ помочь ему.
Арвирагусъ. И я, чего бы то не стоило, видятъ боги!
Беларіусъ. Послушайте дти. (Они шепчутся между собою.)
Иможена. Великіе люда, имвшіе своимъ дворцомъ подобную же пещеру, служившіе себ сами и обладавшіе достоинствами, признанными за ними ихъ собственнымъ сознаніемъ. а не пустой лестью измнчивой молвы, — не превосходили этихъ двухъ. Простите мн боги! я желала-бы измнить свой полъ, чтобы сдлаться ихъ товарищемъ, потому что Леонатусъ измнилъ мн.
Беларіусъ. Такъ и сдлаемъ. Идемъ приготовлять нашу дичь. Пойдемъ, прекрасный юноша, на голодный желудокъ не до разсказовъ, когда поужинаемъ, мы дружески тебя попросимъ передать о себ, что можешь.
Гвидеріусъ. Прошу, пойдемъ.
Арвирагусъ. Не такъ пріятна сов ночь, жаворонку утро, какъ ты намъ.
Иможена. Благодарю васъ.
Арвирагусъ. Прошу, или впередъ.

(Уходятъ въ пещеру.)

СЦЕНА VII.

Римъ.

Входятъ два Сенатора и Трибуны.

Первый сенаторъ. Вотъ содержаніе распоряженія императора: такъ какъ большая часть войска занята теперь войною съ панонами и далматами, а легіоновъ, стоящихъ въ Галліи, недостаточно для войны съ возставшими британцами, то призывается принять участіе въ войн и высшее сословіе. Луціусъ назначенъ проконсуломъ, а вы, трибуны, должны немедленно заняться наборомъ войскъ. Да здравствуетъ Цезарь!
Трибунъ. Начальникомъ войскъ будетъ Луціусъ?
Второй сенаторъ. Да.
Трибунъ. Онъ теперь въ Британіи.
Пер. сенаторъ. Онъ тамъ съ легіонами, о которыхъ я вамъ говорилъ и которые мы должны пополнить новымъ наборомъ. Въ приказахъ, вамъ данныхъ, точно обозначены число людей и время ихъ отправки.
Трибунъ. Мы исполнимъ нашу обязанность. (Уходятъ.)

ДЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ

СЦЕНА I.

Лсъ вблизи пещеры.

Входитъ Клотенъ.

Клотенъ. Я близко отъ того мста, гд они хотли сойтись, если Пизаніо врно описалъ мн его. Какъ идетъ ко мн платье Постумуса, почему же мн не быть подъ стать его возлюбленной, созданной тмъ же, кто создалъ портного. Къ тому же говорятъ, что женщины всегда руководятся своимъ капризомъ, надо попытаться раздразнить его. Я могу сказать про себя, — вдь это не тщеславіе разговаривать со своимъ зеркаломъ, въ своей комнат, — сложенъ я такъ же хорошо, какъ и онъ, я такъ же молодъ, но сильне его, мое состояніе не меньше его, а положеніе въ свт значительне, я знатне его родомъ, не хуже его понимаю дла общественныя, а въ единоборств превзойду его, и всетаки эта легкомысленная душонка, на зло мн, любитъ его…. Таковъ удлъ смертнаго! Твоя голова, Постумусъ, еще держится на твоихъ плечахъ, а черезъ какой нибудь часъ я снесу ее, твоя возлюбленная подвергнется насилію, твое платье изрзано будетъ въ куски передъ твоими глазами! Когда же все это будетъ сдлано, я погоню ее пинками къ ея отцу, онъ, можетъ быть, и разсердится на меня за такую грубость, но мать моя, управляющая расположеніемъ его духа, обратитъ все въ мою пользу. Я привязалъ мою лошадь въ надежномъ мст. Выходи мой мечъ на кровавую работу!… Фортуна, отдай ихъ въ мои руки! По описанію это то самое мсто, гд они должны встртиться, плутъ не посметъ обмануть меня. (Уходитъ.)

СЦЕНА II.

Передъ пещерой.

Изъ пещеры выходятъ Беларіусъ, Гвидеріусъ, Арвирагусъ и Иможена.

Беларіусъ (Иможене). Теб нездоровится, останься здсь, въ пещер, по окончаніи охоты мы возвратимся къ теб.
Арвирагусъ.Останься, братъ, вдь мы братья?
Иможена. Люди должны быть братьями между собою, но глина разнится отъ глины своимъ значеніемъ, хотя об изъ одной пыли. Мн очень нездоровится,
Гвидеріусъ. Вы идите на охоту, я съ нимъ останусь.
Иможена. Не до такой ужь степени я боленъ, хотя мн и не по себ, не изъ тхъ я изнженныхъ горожанъ, которые кажутся умирающими, не успвъ еще захворать. Прошу, оставьте меня одного, а сами принимайтесь за ваши обычныя занятія, нарушая привычку, вы все нарушаете. Я нездоровъ, но ваше присутствіе не поможетъ мн, общество не послужитъ утшеніемъ человку не общительному. Не такъ еще важна моя болзнь, если я могу разсуждать о нея. Прошу васъ, врьте мн и оставьте меня одного, я могу украсть здсь только самого себя, умру — не большая это будетъ кража.
Гвидеріусъ. Я люблю тебя, я говорилъ уже теб объ этомъ, люблю такъ же искренно, какъ моего отца.
Беларіусъ. Что? какъ? какъ?
Арвирагусъ. Если грхъ говорить это, я присовокупляю свой грхъ къ братнему. Не знаю, почему я полюбилъ этого юношу, слыхалъ я отъ тебя, что причина любви безпричинна, но если бы поставили гробъ у нашего входа и одинъ изъ васъ долженъ бы умереть, я бы сказалъ: ‘отецъ мой, не этотъ юноша!’
Беларіусъ (про себя). О, благородный порывъ! о, достоинство натуры! о, величіе породы! Трусы порождаютъ трусовъ, отъ подлаго происходитъ подлое. Природа даетъ и муку и мякину, красоту и безобразіе, я не отецъ имъ, это правда, но какое чудо заставило ихъ полюбить его боле, чмъ меня… Уже девять часовъ утра.
Арвирагусъ. Прощай, братъ.
Иможена. Желаю вамъ удачной охоты.
Арвирагусъ. А теб здоровья. Идемъ.
Иможена (про себя). Добрыя созданія! Боги, сколько лжи я наслушалась! Наши придворные увряютъ, что все дико, что не при двор. О, опытъ, ты открываешь мн иное. Большія моря населены чудовищами, а впадающія въ нихъ небольшія рки доставляютъ къ нашему столу вкусную рыбу. А я все еще больна, больна душой. Пизаніо, я попробую твое лекарство.
Гвидеріусъ. Не могъ я разговорить его, онъ сказалъ мн только, что онъ хорошаго рода, что онъ несчастливъ, что его безчестно гонятъ люди, но самъ онъ честенъ.
Арвирагусъ. Тоже самое онъ сказалъ и мн, прибавилъ только, что посл я узнаю больше.
Беларіусъ. Въ поле, въ поле! Мы оставимъ тебя не на долго, ступай и отдохни.
Арвирагусъ. Мы скоро возвратимся.
Беларіусъ. Прошу, не хворай, ты остаешься нашей хозяйкой.
Иможена. Здоровый и больной я равно привязанъ къ вамъ.
Беларіусъ. И мы также. (Иможена уходитъ) Этотъ юноша, какъ онъ ни бдствуетъ, очевидно, имлъ хорошихъ предковъ.
Арвирагусъ. Онъ поетъ, какъ ангелъ.
Гвидеріусъ. И отлично стряпаетъ. Онъ нарзалъ коренья красивыми фигурками, а похлебку приправилъ такъ, что ее можно бы подать даже больной Юнон.
Арвирагусъ. Какъ прелестно у него сочетаніе улыбки со вздохомъ, точно вздохъ груститъ о томъ, что онъ не улыбка, а улыбка подсмивается надъ вздохомъ, что вылетаетъ онъ изъ такого божественнаго храма, чтобы смшиваться съ втрами, раздражающими моряковъ.
Гвидеріусъ. Я замтилъ, что терпніе въ немъ такъ соединилось съ горемъ, что корни ихъ сплелись.
Арвирагусъ. Рости же тернніе! И да отстранятъ свои засыхающіе корни горе, эта вонючая бузина, давъ мсто росткамъ винограда.
Беларіусъ. Уже день! идемъ. Кто это тамъ?

Входитъ Клотенъ.

Клотенъ. Я не отыскалъ бглецовъ. Плутъ посмялся надо иной. Какъ я усталъ!
Беларіусъ. Бглецовъ! Не o насъ-ли онъ говоритъ? Кажется, я его узнаю. Это Клотенъ, сынъ королевы. Боюсь, нтъ-ли засады. Много лтъ я не видалъ его, но увренъ, что это онъ. Мы поставлены вн закона. Уйдемъ!
Гвидеріусъ. Онъ одинъ. Ступай съ братомъ и осмотри, нтъ-ли тамъ еще кого нибудь въ окрестностяхъ, прошу, идите, оставьте меня съ нимъ. (Беларіусъ и Арвирагусъ уходятъ.)
Клотенъ. Стойте! Кто вы? Чего отъ меня бжите, врно горные разбойники. О нихъ ходятъ слухи Ты кто, негодяй?
Гвидеріусъ. Не на столько еще негодный, чтобы не отвтить негодяю ударомъ.
Клотенъ. Ты воръ, нарушитель закона, бездльникъ! Сдавайся, грабитель!
Гвидеріусъ. Кому? Теб? Ты кто такой? Разв у меня не такая же крпкая рука, какъ у тебя, сердце не такое же горячее? На словахъ ты, пожалуй, тароватъ, но я не ношу своего кинжала во рту. Скажи, кто ты такой и почему я долженъ теб сдаться.
Клотенъ. Не догадываешься по платью, подлый негодяй?
Гвидеріусъ. Не знаю, мошенникъ, и твоего портного, который приходится теб ддомъ, онъ отецъ твоего платья, сдлавшаго тебя тобою.
Клотенъ. Гнусный хамъ, это платье сшито не моимъ портнымъ.
Гвидеріусъ. Убирайся и поблагодари того, кто подарилъ его теб. Ты набитый дуракъ и мн противно даже поколотить тебя.
Клотенъ. Узнай мое имя, дерзкій воръ и трепещи.
Гвидеріусъ. Назови его.
Клотенъ. Клотенъ, негодяй.
Гвидеріусъ. Хотя имя твое Клотенъ, двойной ты негодяй, оно не заставляетъ меня трепетать, назовись ты жабой, ехидной или паукомъ, тогда, можетъ быть, я скоре смутился бы.
Клотенъ. Чтобы совершенно смутить тебя и навести на тебя ужасъ, скажу теб: я сынъ королевы.
Гвидеріусъ. Жалю о ней, не длаешь ты чести своему роду.
Клотенъ. И ты не ужасаешься?
Гвидеріусъ. Я боюсь тхъ, кого уважаю, а уважаю только умныхъ, надъ глупцами же я только смюсь.
Клотенъ. Умри же. Убивъ тебя собственной рукой, я отыщу и тхъ, бжавшихъ, и выставятъ ваши головы на воротахъ Люда. Сдавайся, дикій горецъ! (Уходятъ, сражаясь.)

Входятъ Беларіусъ и Арвирагусъ.

Беларіусъ. Никого.
Арвирагусъ. Никакой свиты. Не ошибся ли ты?
Беларіусъ. Врядъ-ли. Много лтъ прошло съ той поры, какъ я его видлъ, но черты его лица остались тже, и рзкій голосъ, и порывистая рчь. Я увренъ, что это Клотенъ.
Арвирагусъ. Мы оставили его здсь съ братомъ, не поссорились-ли они, ты говоришь, что Клотенъ золъ.
Беларіусъ. Еще не доразвившись до мужчины, онъ не боялся самыхъ ужасныхъ опасностей, для боязни необходимо разсужденіе… Смотри, твой братъ.

Возвращается Гвидеріусъ съ головой Клотена.

Гвидеріусъ. Этотъ Клотенъ былъ дуракъ, пустой кошелекъ, безъ денегъ. Самъ Геркулесъ не выбилъ бы мозга изъ его головы, потому что его не было въ ней ни капли, но сдлай я этого, дуракъ носилъ бы теперь мою голову, какъ я его.
Беларіусъ. Что ты сдлалъ!
Гвидеріусъ. Хорошо знаю, что: отрубилъ голову какому-то Клотену, называвшему себя сыномъ королевы, меня онъ ругалъ измнникомъ, разбойникомъ, клялся, что всхъ насъ поймаетъ, сниметъ наши головы съ мста. на которомъ он — благодареніе богамъ — находятся, и выставитъ ихъ на показъ на воротахъ города Люда.
Беларіусъ. Мы погибли.
Гвидеріусъ. Что же мы можемъ потерять дорогой отецъ, кром жизни, которой онъ клялся лишить насъ? Законъ насъ не защищаетъ, зачмъ же малодушно, изъ боязни этого закона, мы будемъ позволять какому-нибудь куску мяса надменно грозитъ намъ и представлять изъ себя нашего судью и палача. Видли вы кого-нибудь въ окрестностяхъ?
Беларіусъ. Ни души, какъ только можетъ видть глазъ, но, по всмъ соображеніямъ, съ нимъ должна быть свита. Правда, онъ всегда былъ безтолковъ, бросаясь отъ дурного къ худшему, но едва ли и въ прихотливомъ безумств, онъ ршился бы показаться сюда одинъ. Можетъ быть, при двор разнесся слухъ, что какіе-то люди живутъ здсь въ пещер, охотятся, что это изгнанники, которые, современемъ, могутъ составить изъ себя опасную шайку, услышавъ объ этомъ, Клотенъ, по обыкновенію, разгорячился и поклялся, что самъ переловитъ насъ, невроятно, однакожъ, чтобы онъ отправился сюда одинъ, на столько у него не хватило бы дерзкой смлости, и они не допустили бы его до этого. Все это побуждаетъ меня бояться, что у этого трупа есть хвостъ, который опасне его головы.
Арвирагусъ. Пусть съ нами совершится то, что предопредляли боги, но братъ мой правъ.
Беларіусъ. Не хочется мн сегодня идти на охоту, меня тревожитъ болзнь Фиделіо.
Гвидеріусъ. Его собственнымъ мечомъ, которымъ онъ угрожалъ моей ше, я отскъ его голову. Пойду брошу ее въ заливъ, за нашей скалой, пускай она плыветъ въ море и разсказываетъ рыбамъ, что она голова Клотена, сына королевы. Въ этомъ пока вся моя забота. (Уходитъ.)
Беларіусъ. Боюсь, не вызвало-бы это мести. Зачмъ, Полидоръ, ты сдлалъ это, хотя не могу не признать за тобой мужества.
Арвирагусъ. Жалю, что это сдлалъ нея, тогда честь обратилась-бы противъ меня. Люблю тебя, Полидоръ, братской любовью, но на этотъ разъ завидую теб — укралъ ты у меня это дло. Я хотлъ-бы, чтобы месть, какой только могутъ противостать человческія силы, обрушилась на насъ и потребовала у насъ отвта.
Беларіусъ. Ну, дло уже сдлано, сегодня мы не будемъ охотиться, не будемъ также искать безполезныхъ опасностей. Ступай въ пещеру. Помоги Фиделіо въ стряпн, а я подожду здсь проворнаго Полидора и приведу его обдать.
Арвирагусъ. Бдный больной Фиделіо! Съ радостью иду къ нему. Чтобъ возвратить ему здоровый румянецъ, я охотно пустилъ бы кровь цлому приходу такихъ Клотеновъ и еще похвалился-бы своимъ человколюбіемъ. (Уходить)
Беларіусъ. О, богиня! о, божественная природа, какъ чудно ты проявилась въ этихъ двухъ царственныхъ юношахъ! Они также нжны, какъ зефиръ, лобызающій фіалку, едва колебля ея благоухающіе внчики, вмст съ тмъ, когда вскипитъ въ нихъ царственная кровь, они также бурны, какъ сильнйшій ураганъ, пригибающій верхушки горныхъ сосенъ къ долин. Удивительно, какъ невидимый инстинктъ развиваетъ въ нихъ царственное величіе безъ ученія, достоинство — безъ наставленій, приличіе — безъ примровъ, и мужество, которое хотя и растетъ дико, но даетъ плодъ, какъ посянное… А все-таки безпокоитъ меня появленіе здсь Клотена, что послдуетъ для насъ за его смертью.

Возвращается Гвидеріусъ.

Гвидеріусъ. Гд-же братъ? Глупую голову Клотена я пустилъ по теченію посломъ къ его матери, тло-же останется у насъ залогомъ ея возвращенія. (Слышна торжественная музыка)
Беларіусъ. Мой замысловатый инструментъ! Слышишь, Полидоръ, его звуки. Но съ чего это вздумалось Кадвелю пустить его въ ходъ? Слышишь?
Гвидеріусъ. Онъ тамъ?
Беларіусъ. Сейчасъ туда пошелъ.
Гвидеріусъ. Чтожь это онъ длаетъ? Со времени смерти вашей матери инструментъ не издавалъ звука. Торжественное вызывается торжественнымъ. Что тамъ можетъ быть? Восторгъ безъ причины и стоны изъ пустяковъ — это веселье обезьяны или горе дитяти. Кадвель, должно быть, сошелъ съ ума.

Входитъ Арвирагусъ, неся на рукахъ безчувственную Иможену.

Беларіусъ. Смотри, онъ идетъ сюда и несетъ на рукахъ горестное извиненіе нашихъ упрековъ ему.
Арвирагусъ. Умерла птичка, которой мы такъ дорожили. Лучше-бы мн съ шестнадйати перескочить на шестьдесятъ, промнять мой быстроногій возрастъ на костыль, чмъ видть это.
Гвидеріусъ. О прелестная лилія! Ты вдвое была лучше на своемъ стебл, чмъ теперь, на рукахъ у брата.
Беларіусъ. О, скорбь! кто можетъ проникнуть въ твою глубину? кто можетъ найдти твое дно, чтобы узнать, къ какому берегу лучше направить твою ладью? Благословенное созданіе! Юпитеръ знаетъ, какимъ мужчиной ты могъ бы быть, но ты умеръ съ горя прекраснымъ юношей… Какъ ты нашелъ его?
Арвирагусъ. Лежалъ онъ недвижимъ, какъ и теперь, и улыбался, точно муха щекотала его сонъ, а не быть онъ сраженъ стрлою смерти, онъ лежалъ, прижавшись правою щекой къ подушк.
Гвидеріусъ. Гд?
Арвирагусъ. На полу, сложивъ такъ руки. Я думалъ, что онъ спитъ и снялъ мой деревянные подбитые гвоздями башмаки, которые стукомъ своимъ выдавали каждый мой шагъ.
Гвидеріусъ. Въ самомъ дл онъ кажется спящимъ, но заснулъ онъ на вки, могила — его постель, ее будутъ посщать феи и червь не осмлится приблизиться.
Арвирагусъ. Пока стоитъ лто и пока я здсь живу, я буду убирать цвтами твою печальную могилу, Фиделіо, будетъ у тебя блдная, какъ твое лицо, буквица, и лазоревый, какъ твои жилки, гіацинтъ, и шиповникъ, не въ обиду ему будь сказано, мене благоухающій, чмъ твое дыханіе. И реполовъ своимъ носикомъ, которымъ онъ стыдитъ богатыхъ наслдниковъ, оставляющихъ своихъ отцовъ безъ надгробныхъ памятниковъ, натаскаетъ теб эти цвты, а когда ихъ не будетъ, прикроетъ твой трупъ мохомъ {Во времена Шекспира существовало поврье, что реполовъ, найдя непогребенный человческій трусъ, покрываетъ его цвтами и мохомъ.}, чтобъ защитить его отъ зимней стужи,
Гвидеріусъ. Довольно, прошу тебя, перестань, не пристало бабье нытье въ такомъ серьезномъ дл. Приступимъ къ погребенію, не замедляя причитаньями нашего священнаго долга.
Арвирагусъ. Гд мы его положимъ?
Гвидеріусъ. Рядомъ съ нашей доброй матерью Эврифилой.
Арвирагусъ. Хорошо. Хотя голоса наши нсколько огрубли отъ возмужалости, Полидоръ, мы все-таки споемъ ему ту самую псню, которую мы пли нашей матери, споемъ мы тмъ-же напвомъ и тже слова, замнивъ только имя Еврифилы именемъ Фиделіо.
Гвидеріусъ. Кадвель, я не могу пть, я буду говорить за тобой, рыдая, выйдетъ разладица, а она хуже лганья жрецовъ.
Арвирагусъ. Тогда проговоримъ ее.
Беларіусъ. Вижу и, при большемъ гор забывается меньшее, мы забыли о Клотен. Дти, онъ сынъ королевы, хотя онъ и пришелъ къ намъ врагомъ, но тяжко поплатился за это. И знатный и слуга одинаково сгниваютъ въ могил и одинаково превращаются въ прахъ, но уваженіе, этотъ ангелъ міра, длаетъ разницу между знатнымъ и незнатнымъ. Нашъ врагъ быль принцемъ и хотя онъ лишенъ жизни однимъ изъ насъ за вражду къ намъ, мы все-таки должны похоронить его, какъ принца.
Гвидеріусъ. Прошу принеси его сюда. Тло Терсита равно тлу Аякса {Терситъ, одно изъ дйствующихъ лицъ ‘Иліады’, Гомера, — уродъ, плутъ и насмшникъ. Его убилъ ударомъ кулака Ахилесъ за насмшки надъ плачущими у изголовья умирающей Пентезилеи. Аяксъ, посл Ахилеса, красивйшій и храбрйшій изъ грековъ, осаждавшихъ Трою.}, когда они оба перестали жить.
Арвирагусъ. Пока ты сходишь за тломъ, мы проговоримъ нашу псню. Начинай, братъ. (Беларіусъ уходитъ.)
Гвидеріусъ. Погоди, Кадвель, надо положить его головой къ востоку, отецъ насъ такъ училъ,
Арвирагусъ. Ты правъ.
Гвидеріусъ. Подсоби мн переложить его
Арвирагусъ. Такъ хорошо. Ну, начинай.
Псня*).
*) Стихотворный переводъ этой псни принадлежитъ . В. Миллеру.
Гвидеріусъ.
Теб не страшенъ лтній зной,
Ни зимней стужи цпененье,
Ты свой окончилъ путь земной,
Нашелъ трудамъ отдохновенье.
И юность съ прелестью въ чертахъ,
И трубочистъ — одинъ все прахъ.
Арвирагусъ.
Теб не страшенъ сильныхъ гнётъ,
Не страшенъ бичъ тиранской злости,
О хлб, плать нтъ заботъ,
Дубъ для тебя сталъ равенъ трости.
Мудрецъ, и врачъ, и властелинъ,
И бдный рабъ — все прахъ одинъ.
Гвидеріусъ.
Ни молній не боишься ты,
Арвирагусъ.
Ударамъ грома не внимаешь,
Гвидеріусъ.
Спасенъ отъ жала клеветы,
Арвирагусъ.
Скорбей и радостей не знаешь.
Оба.
Любовь и счастіе сердецъ —
Все стало прахъ, всему конецъ!
Гвидеріусъ.
Волшебникъ удались тебя!
Арвирагусъ.
Заклятье не коснись тебя!
Гвидеріусъ.
Бродячій духъ не знай тебя!
Арвирагусъ.
Злой демонъ не смущай тебя!
Оба.
Святой покой найди себ!
Будь память вчная теб!

Возвращается Беларіусъ, съ трупомъ Клотена.

Гвидеріусъ. Мы кончили погребеніе Фиделіо. Клади его сюда.
Беларіусъ. Вотъ немного цвтовъ, въ полночь наберу больше. Цвты, покрытые холодной росой, лучше для обсыпанія ими могилъ. Сыпьте ихъ на трупы. И вы, теперь увядшіе, были цвтами, тоже будетъ и съ тми, которые васъ осыпаютъ. Уйдемъ подальше и тамъ преклонимъ колни. Изъ земли они вышли, земля ихъ и беретъ, не чувствовать имъ больше ни радостей, ни страданій. (Беларіусъ, Гвидеріусъ и Арвирагусъ уходятъ)
Иможена (просыпаясь). Да, сэръ, въ мильфордскую гавань, но какой дорог мн идти?.. Благодарю… Подл того куста?.. Далеко еще?.. Боги, цлыхъ шесть миль!.. Цлую ночь и шла… прилягу здсь и усну. (Увидавъ трупъ) Нтъ, нтъ, не нужно мн товарища… О, боги и богини! эти цвты подобны радостямъ земнымъ, а этотъ трупъ — горю. Надюсь, все это я вижу во сн, да, и то, что я будто сторожу пещеру и стряпаю для добрыхъ людей, ничего этого не было, это стрла изъ ничего въ ничто пущенная и созданная изъ испареній мозга. Наши глаза, какъ и наши сужденія, бываютъ иногда слпы… Но я все еще дрожу отъ страха. Если на небесахъ осталась капля состраданія, хотя такая маленькая, какъ глазъ крапивника, грозные боги, дайте частичку ея!.. Сонъ все еще продолжается, я просыпаюсь, но онъ вокругъ меня и во мн, я уже не воображаю, но ощущаю… человкъ безъ головы!.. Одежда Постумуса!.. Я узнаю форму его ноги, его рука, его стопа Меркурія, его бедра Марса, его плечи Геркулеса, но гд его лицо Юпитера? Разв убиваютъ ли неб?.. Какъ?.. Оно исчезло… Пизаніо да падутъ на тебя вс проклятія, которыми обезумвшая Гекуба осыпала грековъ, съ прибавленіемъ моихъ! Сговорившись съ подлымъ дьяволомъ, Клотеномъ, ты убилъ моего мужа… Отнын и письмо и чтеніе — предательство! Будь проклятъ Пизаніо, съ твоими фальшивыми письмами! Проклятый Пизаніо, ты срубилъ главную мачту лучшаго изъ кораблей міра… О, Постумусъ! Гд голова твоя? гд она?.. Ахъ, гд-же она? Пизаніо могъ поразить тебя въ сердце и оставить теб голову!.. Кто могъ это сдлать? Пизаніо? Или онъ и Клотенъ, корысть и злоба виновники этого преступленія. О, это ясно, очень ясно. Онъ далъ мн лекарство, назвавъ его превосходнымъ крпительнымъ, и оно оказалось убійственнымъ для моихъ чувствъ! Теперь все ясно, это дло Клотена и Пизаніо. О, зарумянь твоей кровью мои блдныя щеки, чтобы мы казались еще боле ужасными тому, кто найдетъ насъ. О, мой супругъ! супругъ мой!

Входятъ Люціусъ, Римскій военачальникъ, Офицеры и Гадатель.

Военачальникъ. По вашему приказанію легіоны, стоявшіе въ Галліи, переплыли море, они ожидаютъ васъ въ мильфордской гавани и совершенно готовы.
Люціусъ. Нтъ-ли извстій изъ Рима?
Военачальникъ. Сенатъ призвалъ на службу союзниковъ и знатныхъ римлянъ, рвеніе которыхъ много общаетъ. Они выступятъ подъ начальствомъ храбраго Іахимо, брата Сіенны.
Луціусъ. Когда, вы думаете, они будутъ здсь?
Военачальникъ. Съ первымъ попутнымъ втромъ.
Луціусъ. Эта быстрота позволяетъ надяться на успхъ. Осмотрите уже прибывшее войско, пусть вс будутъ готовы къ бою. Ну, а вы, достойный, предсказатель, что снилось вамъ объ этой войн?
Гадатель. Постомъ и молитвой просилъ я боговъ просвтить меня и они послали мн видніе: птица Юпитера, римскій орелъ прилетлъ съ юга въ эту часть запада и скрылся въ солнечныхъ лучахъ, если грхи не затемняютъ моей вщей способности, это видніе предвщаетъ успхъ римскому войску.
Луціусъ. Желаю вамъ грезить такъ почаще и не ошибаться въ предсказаніяхъ… Чей это трупъ безъ головы? Эта развалина говоритъ, что она была хорошимъ зданіемъ... Какъ! здсь и намъ! Мертвъ онъ или спитъ? Скоре мертвъ, потому что природа не допуститъ раздлить ложе съ усопшимъ. Покажите мн лицо юноши.
Военачальникъ. Онъ живъ.
Луціусъ. Тогда отъ него мы узнаемъ, чей это трупъ. Юноша, познакомь насъ съ твоей судьбой, она, повидимому, любопытна. Кто служилъ теб кровавымъ изголовьемъ? Кто исказилъ это прекрасное изображеніе, начертанное мудрой природой? Какое участіе принималъ ты въ этомъ горестномъ событіи? Какъ оно случилось? Кто онъ и кто ты?
Иможена. Я ничто, но если я что-нибудь, то лучше бы мн остаться ничмъ. Это былъ мой господинъ, добрый и храбрый британецъ, его убмли горцы. Увы! нтъ боле подобныхъ господъ. Пройду я отъ запада до востока, умоляя о служб, испытаю ее у многихъ и хорошихъ господъ, буду служить имъ честно, но такого господина. какъ этотъ, мн уже не найдти.
Луціусъ. Бдный добрый юноша, ты трогаешь меня своимъ горемъ не мене, чмъ видъ истекающаго кровью твоего господина. Скажи его имя, любезный.
Иможена. Ричардъ дю-Шанъ. (Про себя) Я лгу, но безвредно, надюсь, боги простятъ меня. (Въ слухъ) Вы что-то сказали, господинъ.
Луціусъ. Твое имя?
Иможена. Фиделіо.
Луціусъ. Ты доказалъ, что оно къ теб подходитъ, оно вполн соотвтствуетъ твоей врности, а врность — твоему имени. Хочешь попытать счастія у меня? Не скажу, что я такъ же хорошъ, какъ и онъ, но, можешь быть увренъ, буду любить тебя не мене его. Самое письмо римскаго императора, пересланное мн черезъ сенатъ, не могло бы убдить меня въ твоихъ достоинствахъ такъ, какъ убдилъ меня ты самъ. Иди со мной.
Иможена. Я послдую за вами. Но прежде, если это будетъ угодно богамъ, позвольте мн укрыть моего господина отъ мухъ такъ глубоко, какъ только смогутъ эти жалкія лопаты. Потомъ, засыпавъ могилу листьями и дикими растеніями, прочитавъ сотни молитвъ, пока я буду въ силахъ, влача и вздыхая, — я окончу свою службу ему и перейду къ вамъ, если вамъ угодно будетъ взять меня.
Луціусъ. Непремнно возьму, добрый юноша, и буду для тебя скоре отцомъ, чмъ господиномъ… Друзья, этотъ юноша напоминаетъ намъ о нашихъ обязанностяхъ. Отыщемъ хорошее, усянное маргаритками мсто и нашими копьями и мечами выроемъ могилу. Поднимите тло. Юноша, ты расположилъ насъ къ нему, и мы похоронимъ его, какъ воина. Утшься, осуши свои глаза. Иногда паденіе служитъ только средствомъ встать счастливе. (Уходятъ.)

СЦЕНА III.

Комната во дворц Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, Лорды и Пизаніо.

Цимбелинъ. Иди, узнай, въ какомъ она положеніи и возвращайся скоре. Исчезновеніе сына уложило ее въ постель, она въ жару и жизни ея угрожаетъ опасность. О, небо, сколько ударовъ обрушилось на меня разомъ! Иможена, мое лучшее утшеніе, бжала, королева на одр опасной болзни и въ такое время, когда мн грозитъ жестокая война. Ея сынъ, такъ нужный мн теперь, тоже исчезъ, все это доводитъ меня до отчаянія… Ты, негодный, знаешь куда она скрылась, только притворяешься незнающимъ, жестокой пыткой мы заставимъ тебя говорить.
Пизаніо. Государь, моя жизнь — ваша, покорно отдаю ее въ ваше распоряженіе, но гд госпожа моя — не знаю, неизвстно мн, зачмъ она скрылась и когда возвратится. Умоляю, ваше величество, поврить, что я вашъ преданный слуга.
Первый лордъ. Государь, въ тотъ день, когда замтили ея исчезновеніе, онъ былъ здсь, я могу поручиться, что онъ говоритъ правду и всегда честно исполнялъ обязанности врнаго подданнаго.Что касается Клотена, его ищутъ очень усердно и вроятно скоро отыщутъ.
Цимбелинъ. Столько заботъ мн теперь, на этотъ разъ ты ускользнулъ, но подозрніе съ тебя еще не снято.
Пер. лордъ. Осмлюсь доложить вашему величеству, что римскіе легіоны, изъ Галліи, высадились на нашихъ берегахъ и къ нимъ послано изъ Рима подкрпленіе.
Цимбелинъ. Какъ нуженъ мн теперь совтъ королевы и ея сына. У меня голова идетъ кругомъ во всей этой сумятиц.
Пер. лордъ. Мой добрый государь, вы настолько приготовились, что смло можете встртить врага, придутъ къ нему подкрпленія — мы и тогда будемъ достаточно сильны. Остается только двинуть войска, которыя жаждутъ вступить въ бой.
Цимбелинъ. Благодарю васъ. Встртимъ же грозу, которая насъ ищетъ, не того мы боимся, чмъ угрожаетъ Италія, тревожитъ насъ-то, что происходитъ здсь, дома. Идемъ! (Уходятъ.)
Пизаніо. Ни одного письма отъ моего господина съ той поры, какъ я извстилъ его о смерти Иможены. Это странно. Ничего не слышу и о ней, хотя она общала часто извщать о себ, не знаю, куда пропалъ Клотенъ. Все это приводитъ меня въ недоумніе…. Много дла будетъ небу…. Мн приходится лгать, чтобы быть честнымъ, измнять, чтобы оставаться врнымъ. На воин я докажу, что люблю отечество и король въ томъ уврится, можетъ быть, я паду на пол битвы. Вс остальныя подозрнія противъ меня разсетъ время. При счастьи, ботъ и безъ руля приходить къ пристани. (Уходитъ.)

СЦЕНА IV.

Передъ пещерой.

Входятъ Беларіусъ, Гвидеріусъ и Арвирагусъ.

Гвидеріусъ. Вокругъ насъ везд тревога.
Беларіусъ. Надо укрыться отъ нея.
Арвирагусъ. Какое-же удовольствіе найдете вы въ жизни, если станете скрываться отъ дла и опасности.
Гвидеріусъ. И что выиграемъ мы, скрывшись? Или римляне убьютъ насъ, какъ британцевъ, или, принявъ насъ за подлыхъ перебзчиковъ, заставятъ служить имъ и потомъ все-таки убьютъ.
Беларіусъ. Дти, мы подымемся выше, въ горы, и будемъ тамъ въ безопасности. Мы не можемъ пристать къ войску короля, васъ никто не знаетъ, въ списки воиновъ мы не внесены, а исчезновеніе Клотена побудитъ ихъ спросить васъ, гд мы жили, мы можемъ обмолвиться признаніемъ, что сдлали, и за это насъ постигнутъ мучительныя пытки и смерть.
Гвидеріусъ. Такое опасеніе недостойно тебя, отецъ, и твои слова нисколько насъ не убждаютъ.
Арвирагусъ. Невроятно, чтобы слыша ржаніе римскихъ коней, видя огни ихъ лагерей, когда ихъ глаза и уши развлечены такими важными событіями, они стали терять время на допросы, кто мы и откуда пришли.
Беларіусъ. О, многіе знаютъ меня въ войск. Вы видли, много лтъ прошло, а черты Клотена не изгладились изъ моей памяти. Кром того, король не стоитъ ни моей службы, ни вашей любви. Мое изгнаніе не позволило мн дать вамъ должнаго воспитанія, осудило васъ на тяжелую жизнь, отнявъ отъ васъ все, на что вы имли право надяться уже въ самой колыбели, и въ лтній зной и въ зимнюю стужу у васъ нтъ настоящаго убжища.
Гвидеріусъ. Лучше совсмъ не жить, чмъ жить такъ, какъ мы живемъ. Прошу, присоединимся къ арміи. Насъ съ братомъ никто не знаетъ, тебя же такъ давно не видали. и ты такъ состарился, что едва-ли кто-нибудь признаетъ.
Арвирагусъ. Клянусь этимъ яснымъ солнцемъ, я пойду туда. Я даже никогда еще не видлъ, какъ умираетъ человкъ въ бою, я видлъ только кровь робкихъ зайцевъ, быстроногихъ козъ и оленей, верхомъ я здилъ только на кляч, хозяиномъ которой былъ здокъ, какъ и я, не знавшій шпоръ. Мн стыдно пользоваться блестящими лучами благодатнаго солнца, пребывая въ жалкомъ ничтожеств.
Гвидеріусъ. Клянусь небомъ, иду и я. Если ты благословишь меня, отецъ, и дашь мн свое позволеніе, я стану охотне заботиться о своей жизни, не дашь — пусть послдствія твоего отказа падутъ на меня и я погибну отъ руки римлянъ.
Арвирагусъ. Тоже скажу и я. Аминь.
Беларіусъ. Если вы не дорожите своей молодой жизнью, съ чего-же дорожить мн моей, дряхлой. Пойду и я съ вами, дти. Сложите мы свои головы за родину, рядомъ съ вами будетъ а моя постель, тамъ же лягу и я. Идемъ! идемъ! (про себя) Время кажется имъ такимъ длиннымъ, ихъ кровь бурлитъ, желая излиться и доказать, что они родились принцами. (Уходятъ.)

ДЙСТВІЙ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Поле между британскимъ и римскимъ лагерями.

Входить Постумусъ съ окровавленнымъ платкомъ.

Постумусъ. Да, окровавленный холстъ, я сохраню тебя, потому что самъ желалъ, чтобы былъ ты такъ окрашемъ. Если бы вс женатые вздумали послдовать моему примру, сколько было бы убито женъ, боле достойныхъ, чмъ ихъ мужья, и притомъ за самую ничтожную вину. О, Пизаніо, хорошій слуга исполняетъ не всякое приказаніе своего господина, онъ обязанъ исполнять только честныя его приказанія. Если бы, боги, за каждый мой проступокъ вы наказывали меня, не дожилъ бы я до такого дла, тогда вы сохранили бы благородную Иможену для раскаянія, а покарали бы меня, несчастнаго, боле достойнаго вашей кары. Увы! однихъ вы отзываете съ этого свта за легкіе проступки и это служитъ доказательствомъ вашей любви къ нимъ, ибо вы желаете избавить ихъ отъ новыхъ паденій, другимъ же позволяете накоплять зло, причемъ каждое послдующее хуже предъидущаго, и длаться ужасомъ для людей. Вы взяли Иможену, ваша воля, но даруйте мн смиреніе! Я пріхалъ сюда съ итальянской знатью воевать съ королевствомъ моей жены. Британія, я убилъ твою королеву! будетъ, боле я теб ранъ не нанесу. Боги, выслушайте терпливо, на что я ршился. Я сброшу эту римскую одежду и переоднусь въ платье простого крестьянина и пойду противъ тхъ, съ кмъ я пріхалъ сюда, и умру я за тебя, о, Иможена, потому что каждый вздохъ мой о теб, есть смерть. Такъ, никому неизвстный, не возбуждающій ни въ комъ ни жалости, ни злобы, я буду искать опасностей. Я желаю, чтобы люди признали во мн боле мужества, чмъ можно было бы предполагать, судя по моей одежд. Боги! дайте мн силы Леонатусовъ! Я пристыжу обычай свта судить человка по его вншности, а не по его внутреннимъ достоинствамъ. (Уходитъ.)

СЦЕНА II.

Тамъ-же. Съ одной стороны входятъ Луціусъ, Іахимо и римское войско, съ другой — британское, Постумусъ слдуетъ за нимъ какъ простой воинъ. Они проходятъ черезъ сцену. Шумъ битвы. Возвращаются, сражаясь, Іахимо и Постумусъ, послдній обезоруживаетъ своего противника и удаляется.

Іахимо. Тяжелый грхъ гнететъ мою совсть и отнимаетъ у меня мужество. Я оклеветалъ женщину, принцесу этой страны, и ея воздухъ, въ отмщеніе, ослабляетъ меня, иначе, разв бы могъ простой мужикъ, отребіе природы, одолть меня въ моемъ ремесл? Санъ и почести, если они пользуются такъ, какъ пользуюсь я, только позорятъ. Если, Британія, твоя знать настолько-же мужественне этого болвана, насколько онъ мужественне нашей знати, придется признать, что мы едва люди, а они боги. (Уходитъ.)

Сраженіе продолжается: британцы бгутъ, Цимбелинъ взятъ въ плнъ, къ нему на выручку приходятъ Беларіусъ, Гвидеріусъ и Арвирагусъ.

Беларіусъ. Стойте! стойте! поле за нами! проходъ занятъ, насъ выбить нельзя, лишь бы мы подло не струсили.
Гвидеріусъ, Арвирагусъ. Стойте, стойте и сражайтесь!

Входитъ Постумусъ и намекаетъ британцамъ, они отбиваютъ Цимбелина и уходятъ. Затмъ входятъ Луціусъ, Іахимо и Иможена.

Луціусъ. Уходи изъ этой сумятицы, юноша, и спасайся, друзья убиваютъ друзей и безпорядокъ такой, точно у всхъ завязаны глаза.
Іахимо. Къ нимъ подоспло подкрпленіе.
Луціусъ. Какъ внезапно измнилась участь боя. Если не подоспютъ наши подкрпленія, мы принуждены будемъ бжать.

СЦЕНА III.

Другая часть поля битвы.

Входятъ Постумусъ и Британскій Лордъ.

Лордъ. Ты оттуда, гд наши устояли?
Постумусъ. А вы, кажется изъ числа тхъ, что бжали?
Лордъ. Да.
Постумусъ. Вы не заслуживаете за то порицанія, потому что все было потеряно, затмъ вступилось за насъ небо и мы устояли. Самъ король былъ отрзанъ отъ войска, ряды наши смшались, британцы показали врагу свои спины и побжали узкимъ проходомъ, ободренный этимъ врагъ вскор убдился, что ему предстоитъ боле работы, чмъ у него имется рукъ для ея исполненія и потому однихъ онъ разилъ на смерть, другихъ-же задвалъ только слегка, многіе же изъ нашихъ сами падали, изъ одного только страха, прошло не много времени и узкій проходъ былъ запруженъ мертвецами, пораженными въ спину, и трусами, сберегшими свою жизнь затмъ, чтобы продлить свой позоръ.
Лордъ. Гд этотъ проходъ?
Постумусъ. Недалеко отъ поля сраженія, онъ окопанъ рвомъ и обнесенъ валомъ, имъ съумлъ воспользоваться одинъ старый воинъ, можно поручиться, честный, услугой родин, заслужившій ту долгую жизнь, о которой свидтельствуетъ его блая борода. Съ нимъ были двое юношей, почти мальчики, которымъ приличне было отличаться въ сельскихъ играхъ, чмъ въ бою, — съ лицами нжными, даже красивйшими тхъ, которыя скрываютъ подъ маской изъ скромности или отъ загара, въ сопровожденіи этихъ двухъ молодцовъ старикъ протснился въ проходъ, между бгущими, и закричалъ имъ: ‘убгая умираютъ олени, а не войны нашей Британіи, души бглецовъ устремляются прямо въ преисподнюю! Остановитесь! или мы присоединимся къ римлянамъ и поступимъ съ вами, какъ съ зврями на охот, потому что вы удираете подобно имъ. Васъ можетъ только спасти, если вы снова ршительно обернетесь назадъ. Остановитесь, остановитесь!’ Эти трое стоили трехъ тысячъ своимъ мужествомъ и врой въ успхъ дла. Когда вс опускаютъ руки, трое дятельныхъ, умющихъ воодушевить другихъ, составляютъ цлое войско. Эти трое однимъ словомъ ‘остановитесь!’ умньемъ воспользоваться удобной мстностью и, еще боле, своимъ чарующимъ примромъ, который и веретено обратилъ бы въ копье, возвратили бодрость упавшимъ духомъ, многихъ изъ нихъ сдлалъ трусами примръ, — о, на войн великій грхъ тому, кто первый подастъ его, — они осмотрлись, имъ стало стыдно своего проступка и они зарычали, какъ львы, на копья охотниковъ. Преслдователи, при такомъ неожиданномъ сопротивленіи, остановились, начали отступать, смшались, и произошла страшная схватка, затмъ они побжали какъ циплята по той самой дорог, но которой летли орлами, рабами бжали они послдамъ, сдланныхъ ими-же, но побдителями. Тогда и наши трусы, — какъ крохи оставшейся провизіи въ конц длиннаго путешествія, — оказали свою пользу, увидавъ, что задняя дверь ничмъ не защищенныхъ сердецъ отворена, они разразились страшными ударами, они били мертвыхъ, умирающихъ, доставалось отъ нихъ даже и своимъ, въ общей свалк, прежде одинъ римлянинъ гналъ ихъ передъ собой десятокъ, теперь каждый изъ нихъ убивалъ по двадцати, и т, которые еще недавно готовы были лучше умереть, чмъ сопротивляться, стали грозою для враговъ.
Лордъ. Какой странный случай. Узкій проходъ. Старикъ и два мальчика.
Постумусъ. Нечего вамъ удивляться, вы созданы скоре для того, чтобы слушать разсказъ о подвигахъ, а не совершать ихъ.
Лордъ. Полно, не сердитесь.
Постумусъ. Зачмъ сердиться мн? Кто струситъ предъ врагомъ, съ тмъ я скоре готовъ дружиться, потому что, по своей трусости, онъ тотчасъ же оставитъ меня.
Лордъ. Прощайте, вы сердитесь. (Уходитъ.)
Постумусъ. Снова убжалъ. И это лордъ. О, благородное ничтожество! Находится на пол битвы и развдываетъ о ней у меня. Какъ многіе сегодня пожертвовали честью для спасенія своей кожи, пустились въ бгство и все-таки многіе изъ нихъ погибли. А я точно заколдованъ своимъ несчастьемъ, я не могъ найдти себ смерти, хотя искалъ ее везд, гд только слышалъ ея стоны, не попалъ подъ ея удары и тамъ, гд она разила. Странно, это отвратительное чудовище скрывается въ свтлыхъ кубкахъ, на пуховыхъ перинахъ, въ льстивыхъ словахъ, тамъ у нея боле слугъ, чмъ у насъ, разящихъ ея мечемъ, но я хочу ее найдти и найду, до сихъ поръ я дрался за британцевъ, перестаю быть британцемъ и занимаю мое прежнее мсто между римлянами, не стану боле драться и сдамся послднему рабу, который коснется моего плеча. Очень много британцевъ убили сегодня римляне, британцы не остались и не останутся доле въ долгу, смерть моя будетъ моимъ выкупомъ. На обоихъ сторонахъ я только затмъ, чтобы разстаться съ ненавистной для меня жизнью. Я и разстанусь съ нею за Иможену!

Входятъ два Британскіе военачальника и Солдаты.

Пер. военачальникъ. Хвала великому Юпитеру! Луціусъ взятъ въ плнъ. Старика и его сыновей принимаютъ за ангеловъ.
Вт. военачальникъ. Съ ними былъ еще четвертый, одтый въ платье крестьянина, который храбро помогалъ имъ.
Пер. военачальникъ. Такъ разсказываютъ, но ни одного изъ нихъ не могутъ найдти. Стой! Кто это?
Постумусъ. Римлянинъ, который не бродилъ бы здсь, еслибъ его поддержали.
Вт. военачальникъ. Возьми его, собаку! Не останется ни одной римской ноги, чтобы вернуться въ Римъ и разсказывать, какія вороны клевали здсь римлянъ. Онъ хвалится своими подвигами, врно кто-нибудь изъ знати, отведите его къ королю.

Входятъ Цимбелинъ со свитой, Беларіусъ, Гвидеріусъ, Арвирагусъ, Пизаніо и римскіе плнные. Военачальники подводятъ къ королю Посшумуса, онъ велитъ тюремщику взятъ его и затмъ вс уходятъ.

СЦЕНА IV.

Тюрьма.

Входятъ Постумусъ и два Тюремщика.

Пер. тюремщикъ. Теперь тебя не украдутъ, ты хорошо запакованъ. Пасись, если найдешь здсь траву.
Вт. тюремщикъ. Когда проголодаешься.

(Уходятъ )

Постумусъ. Будь благословенно заключеніе, ты, я думаю, для меня путь къ свобод. Счастливе я больного подагрой, который предпочитаетъ вчныя страданія излеченію искуснйшимъ врачемъ — смертію, которая обладаетъ ключомъ ото всхъ замковъ. Моя совсть, ты закована сильне моихъ рукъ и ногъ, милосердные боги, дозвольте моему раскаянію быть отмычкой ея оковъ и тогда я буду свободенъ навсегда! Достаточно-ли для этого моей скорби? Ею дти смягчаютъ земныхъ отцовъ, а боги милосердне людей. Если я долженъ принести покаяніе, всего лучше исполнить его въ цпяхъ, желанныхъ для меня, но не насильственныхъ, если, боле всего для умилостивленія васъ, я лишилъ себя свободы, согласитесь взять все мое. Я знаю, вы снисходительне жадныхъ людей, которые принимаютъ отъ своихъ должниковъ третью, шестую, десятую часть, давая тмъ возможность имъ на остальное поправить ихъ положеніе. За драгоцнную жизнь Иможены возьмите мою жизнь, хотя она не такъ цнна, какъ ея, но все же и моя жизнь вами вычеканена. Не всякую монету люди взвшиваютъ и берутъ легкую, ради изображенія, на ней вычекансннаго, возьмите же монету съ моимъ изображеніемъ, такъ какъ она вашей работы. И такъ, всемогущіе, согласитесь на такую уплату, возьмите мою жизнь и тмъ снимите съ меня тяжелыя путы. О, Иможена! а буду говорить съ тобой, безмолствуя. (Засыпаетъ.)

Торжественная музыка. Входятъ, какъ виднія: Сициліусъ Леонатусъ, отецъ Постумуса, старикъ, въ одежд воина, онъ ведетъ за руку старую женщину, Мать Постумуса, музыканты впереди нихъ,за ними идутъ Два юные Леонатуса, съ открытыми ранами отъ которыхъ они пали въ сраженіи. Они окружаютъ Постумуса.

Сициліусъ *).
*) Стихотворный переводъ виднія принадлежитъ . Б. Миллеру.
О, громовержецъ! не рази
Ничтожнаго червя:
На Марса, на Юнону пусть
Прольется месть твоя
И весь твой гнвъ.
Мой сынъ такъ чистъ и кротокъ былъ
Отца онъ не знавалъ!
Когда я умеръ — рокъ ему
Лучъ свта показалъ.
Отцомъ гонимыхъ и сиротъ
Тебя считаетъ свтъ:
Зачмъ же ты не спасъ его
Отъ горькихъ жизни бдъ?
Мать.
Луцина *) мн не помогла
Я въ мукахъ умерла.
Его ножомъ рука врача
Для жизни извлекла…
Мой бдный сынъ!
*) Луцина — богиня родильницъ и новорожденныхъ дтей, считалась дочерью Юноны.
Сициліусъ.
Какъ предки доблестные, онъ
Былъ силенъ и высокъ,
Моею отраслію свтъ
Вполн гордиться могъ.
Старшій братъ.
Когда онъ зрлымъ мужемъ сталъ,
Въ стран своей родной,
Себ онъ равныхъ не встрчалъ
По доблести прямой,
И дочь монарха взоръ на немъ
Остановила свой.
Мать.
И что-жъ? за свой союзъ святой
Пошелъ въ изгнанье онъ
Лишенъ наслдія отцовъ
И счастія лишенъ,
И ласкъ жены!
Сициліусъ.
Какъ ты дозволилъ хвастуну
Іахимо клеветой
Въ немъ муки ревности разлить,
Смутить его покой?
Зачмъ такъ долженъ онъ страдать
Отъ подлости чужой?
Младшій братъ.
Отецъ и мать къ нему пришли
Изъ области тней,
И мы, стяжавшіе почетъ
И смерть среди мечей,
Храня Тенанція права
И честь земли своей.
Старшій братъ.
Такъ Цимбелину Постумъ вашъ
Мечомъ своимъ служилъ:
Зачмъ-же ты, о царь боговъ,
Его не наградилъ,
И все, чего достигъ герой
Въ страданье обратилъ?
Сициліусъ.
Открой кристальное окно,
Внемли мольбамъ моимъ:
Не дай, чтобъ древній, славный родъ
Подъ гнвомъ палъ твоимъ.
Мать.
Зевесъ! мой сынъ благочестивъ —
О, сжалься же надъ нимъ!
Сициліусъ.
Взгляни изъ мраморныхъ палатъ —
Внемли мольб духовъ —
Не то мы съ жалобой своей
Придемъ въ совтъ боговъ.
Оба брата.
Внемли! не то мы вознесемъ
Къ богамъ свой горькій зовъ.

Юпитеръ спускается на орл съ громомъ и молніею. Духи падаютъ на колна.

Юпитеръ.
Умолкни сонмъ блуждающихъ тней!
Какъ смли вы въ безумномъ ослпленьи,
Винить того, кто молніей своей
Разитъ мятежъ, караетъ преступленье?
Вамъ данъ Элизій — на лугахъ своихъ
Покойтесь тамъ, другихъ заботъ не зная:
Забудьте вс дла земного края:
Не вамъ, а мн заботиться о нихъ.
Кто мной любимъ, пусть приметъ испытанье —
И тмъ цна награды возрастетъ,
Доврьтесь мн: вашъ сынъ прошелъ страданье,
И для него вновь счастье зацвтетъ.
Явился въ свтъ онъ подъ моей звздою,
И бракъ его благословилъ мой храмъ,
Онъ счастіе скрпилъ себ бдою,
Вновь Иможену я ему отдамъ.
Летите въ свой пріютъ! вотъ книга вамъ,
Ее на грудь ему вы положите:
Въ ней заключенъ судьбы его залогъ —
Впередъ меня роптаньемъ не гнвите.
Орелъ! лети въ кристальный мой чертогъ!

(Улетаетъ.)

Сициліусъ.
Онъ съ громомъ къ намъ слетлъ, и срный дымъ
Его объялъ, орелъ его священный
Такъ грозенъ былъ: но въ высь его полетъ
Былъ сладостенъ, какъ райскій ароматъ,
Онъ мощнымъ клювомъ крылья расправлялъ:
Знать, богъ его доволенъ.
Вс.
О! Юпитеръ! Благодаримъ!
Сициліусъ.
Сводъ мраморный сомкнулся:
Онъ въ свой чертогъ сіяющій влетлъ.
Прочь, прочь скорй! исполнимъ повелье
Царя боговъ для нашего спасенья.

(Духи исчезаютъ )

Постумусъ (просыпаясь). Сонъ, ты былъ моимъ дломъ, ты мн далъ отца, ты создалъ мать и двухъ братьевъ. Но — о, насмшка!— ничего не осталось, они исчезли! скрылись тотчасъ, какъ родились, и я проснулся. Я такъ же грезилъ, какъ грезятъ бдняки, полагающіеся на милость сильныхъ, проснутся — и ничего не находятъ. Но я говорю не то, многіе надляются счастіемъ, не помышляя о немъ и не заслуживая его, вотъ и я, не знаю за что, обрадованъ этимъ золотымъ сномъ. Это что? Какія феи посщаютъ это мсто. Книжка? Красивая! Не будь же ты, по обычаю свта, богаче снаружи, чмъ внутри, не походи на нашихъ придворныхъ и будь тмъ, что общаетъ твоя наружность. (Читаетъ.) ‘Когда львенокъ, найдетъ, не ища, самъ того не зная, струю нжнаго воздуха, и будетъ обнятъ ею, когда втви, отсченныя отъ величественнаго кедра, посл долголтней смерти снова оживутъ, приростутъ къ старому пню и зазеленютъ, — тогда окончатся бдствія Постумуса, Британія будетъ счастлива и процвтетъ въ благоденствіи и мир! И это сонъ или чепуха, сорвавшаяся съ языка безумца, то или другое, или просто ничто, безсмыслица это или же то, что выше нашего пониманія? Она тоже, что моя жизнь, хотя ради симпатіи сохраню ее.

Входитъ Тюремщикъ.

Тюремщикъ. Ну, сэръ, готовы вы къ смерти?
Постумусъ. Скоре пережарился. Я уже давно готовъ.
Тюремщикъ. Дло идетъ о вислиц для васъ, сэръ, если вы готовы для нея, значитъ сготовлены какъ слдуетъ.
Постумусъ. Если буду хорошимъ блюдомъ для зрителей, этимъ и покроются расходы.
Тюремщикъ. Тяжелый это будетъ счетъ для васъ, сэръ, одно разв утшеніе, что боле уже не придется расплачиваться, не будутъ тревожить трактирные счеты, которые иногда вызываютъ досаду, хотя сперва и было очень весело, входишь въ трактиръ ослабвшій отъ недостатка пищи, а выходишь, шатаясь отъ излишка выпитаго, разбираетъ досада, что много выпилъ и много заплатилъ, и голова и кошелекъ пусты, голова тяжела, потому что была слишкомъ легка, кошелекъ легокъ, потому что освобожденъ отъ тяжести. Вотъ вы и избавитесь отъ всхъ этихъ противорчій. Какъ милостива копеечная веревка! она въ одну минуту уничтожаетъ тысячные счеты, она самый лучшій счетчикъ, она очиститъ разомъ и прошлое, и настоящее и будущее, ваша шея, сэръ, и перо, и книга, и деньги, — живо счетъ покончите.
Постумусъ. Умереть мн легче, чмъ теб жить.
Тюремщикъ. Справедливо, сэръ, кто спитъ, тотъ не страдаетъ зубной болью. Но тотъ, кому, какъ вамъ, приходится спать уложеннымъ въ постель палачемъ, тотъ охотно помняется мстомъ съ своимъ прислужникомъ, потому что, видите-ли вы, сэръ, вы не знаете, по какой дорог вамъ придется идти.
Постумусъ. Хорошо знаю, пріятель.
Тюремщикъ. Выходитъ, ваша смерть съ глазами во лбу, никогда не видалъ, чтобы ее такъ изображали, вамъ или придется идти по указаніямъ тхъ, кто знаетъ, или самому выбирать дорогу, которой не знаете и поплететесь вы на удачу, ну, а какъ окончите путешествіе, объ этомъ, я полагаю, вы не вернетесь разсказывать.
Постумусъ. Скажу теб, пріятель, что у всякаго найдутся глаза, чтобы отыскать дорогу, по которой я пойду, кром разв того, который зажмуривается, не желая ими пользоваться.
Тюремщикъ. Мудреная штука! какъ это человкъ можетъ пользоваться глазами, чтобы видть дорогу, которая ослпляетъ! Я знаю, что вислица заставитъ по невол зажмуриться.

Входитъ Встникъ.

Встникъ. Снимите оковы съ арестанта и веди его къ королю.
Постумусъ. Ты принесъ мн добрую всть, меня призываютъ, чтобы дать свободу.
Тюремщикъ. Тогда пусть меня повсятъ.
Постумусъ. И ты будешь свободне тюремщика, для мертваго нтъ замковъ. (Встникъ и Постумусъ уходятъ.)
Тюремщикъ. Кажется и тотъ, который женился бы на вислиц и наплодилъ съ нею маленькихъ вислицъ, не былъ бы къ ней такъ расположенъ, какъ этотъ. Говоря по совсти, хоть онъ и римлянинъ, сколько есть бездльниковъ, худшихъ, чмъ онъ, которые сильно привязаны къ жизни и умираютъ противъ своей воли, такъ же бы умеръ и я, еслибъ принадлежалъ къ ихъ числу. Желалъ бы я, чтобы вс были одного мннія, и притомъ хорошаго, худо пришлось бы тогда тюремщикамъ и вислицамъ. Говорю противъ своей выгоды, но то, чего я желаю, иметъ свою выгоду.

СЦЕНА V.

Палатка Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, Беларіусъ, Гвидеріусъ, Арвирагусъ, Пизаніо, лорды, военачальники и свита.

Цимбелинъ. Боги сдлали васъ спасителями моего трона, останьтесь же при мн. Грустно мн, что не могутъ найдти того бдняка, который сражался съ такой доблестью, что его лохмотья стыдили позолоченные латы, а обнаженная грудь опереживала непроницаемые щиты. Счастливъ будетъ тотъ, кто найдетъ его, если наша милость можетъ сдлать его счастливымъ.
Беларіусъ. Никогда я не видалъ такого благороднаго рвенія въ существ такомъ жалкомъ на видъ, такихъ блестящихъ длъ, совершенныхъ человкомъ, отъ котораго скоре можно было ожидать робости нищаго.
Цимбелинъ. И ничего о немъ не слышно?
Пизаніо. Его искали между живыми и мертвыми — нигд ни слда.
Цимбелинъ. Къ сожалнію, я сталъ наслдникомъ его награды, присоединяю ее къ вашей, вы — печень, сердце и мозгъ Британіи, которая, признаюсь, жива только благодаря вамъ. Пора теперь спросить: откуда вы? Скажите.
Беларіусъ. Государь, мы родились въ Камбріи, мы дворяне, хвалиться еще чмъ-нибудь было бы нескромно, прибавлю только, что мы честны.
Цимбелинъ. Преклоните колна!.. Встаньте, мои боевые рыцари, вы отнын при моей особ и будете удостоены почестей, соотвтственно вашему званію.

Входятъ Корнеліусъ и Придворныя дамы.

Цимбелинъ. На вашихъ лицахъ видна тревога. Почему вы такъ печально привтствуете нашу побду? Можно подумать, что вы изъ римлянъ, а не принадлежите къ британскому двору.
Корнеліусъ. Да здравствуетъ великій король! Но, государь, я принужденъ омрачить вашу радость встью о смерти королевы.
Цимбелинъ. Врачу мене всхъ удобно являться съ такой встью. Но, я знаю, лекарства могутъ продлить только жизнь, смерть же беретъ и самого врача. Какъ умерла она?
Корнеліусъ. Ужасно, бснуясь, какъ и жила, жестокая ко всмъ, она окончила жестокостью къ самой себ. Если вамъ будетъ угодно, я передамъ ея признанія, если я ошибусь въ чемъ-нибудь, мою ошибку могутъ исправить эти дамы, он со слезами присутствовали при ея кончин.
Цимбелинъ. Прошу, говори.
Корнеліусъ. Прежде всего она призналась что никогда васъ не любила, она любила только величіе, которымъ пользовалась черезъ васъ, она сказала, что вышла замужъ за вашъ королевскій санъ, а васъ она ненавидла.
Цимбелинъ. Объ этомъ она одна только знала, не признайся она въ этомъ, умирая, не поврилъ бы я ея словамъ. Продолжай.
Корнеліусъ. Ваша дочь, которую наружно она такъ ласкала, была ненавистна ей, какъ скорпіонъ, и, если бы не скрылась, была бы ею отравлена.
Цимбелинъ. О, хитрый демонъ! Кто можетъ прочесть въ сердц женщины? Все?
Корнеліусъ. Нтъ, есть еще худшее. Она призналась, что для васъ у нея былъ приготовленъ ядъ, который непрерывно точилъ бы вашу жизнь, и медленно васъ умерщвляя, въ это время, она предполагала, слезами, поцлуями, заботами, совершенно овладть вами, а когда окончательно расположила бы васъ къ себ, избравъ удобную минуту, склонила бы васъ объявить ея сына наслдникомъ вашего престола. Когда-же сынъ ея такъ странно исчезъ и тмъ разстроилъ ея планы, ею овладло безстыдное отчаянье, она, въ укоръ богамъ и людямъ, открыла свои замыслы, сожаля только о томъ, что не осуществила задуманнаго зла, и умерла въ отчаяніи.
Цимбелинъ. И вы также все это слышали.
Дама. Слышали, ваше величество.
Цимбелинъ. Не виноваты тутъ ни глаза мои — она была красива, ни уши — она такъ убдительно говорила, ни сердце — оно считало ее тмъ, чмъ она казалась. Но ты, о дочь моя! ты можешь сказать, что это было безуміемъ съ моей стороны, доказательствомъ служитъ то, что ты на себ испытала. Да исправитъ все это небо!

Входятъ подъ стражей Луціусъ, Іахимо, Гадатель и другіе Римляне, сзади ихъ Постумусъ и Иможена.

Цимбелинъ. Теперь, Кай, пришелъ ты не за данью, британцы сложили ее, хотя и съ потерей многихъ храбрыхъ, родные погибшихъ просятъ успокоить ихъ благородныя душа истребленіемъ васъ, плнниковъ, мы дали на это согласіе, подумай-же теперь о своей участи.
Луціусъ. Подумайте, государь, и вы о превратностяхъ войны, на этотъ разъ случай отдалъ вамъ побду, останься она за нами, мы не грозили-бы мечомъ нашимъ плнникамъ, когда кровь уже остыла. Но если богамъ такъ угодно, что нашимъ выкупомъ будетъ только смерть — мы ждемъ ее, римлянинъ всегда съуметъ умереть римляниномъ. Августъ живъ и отмститъ за насъ, вотъ все, что касается меня. Попрошу васъ объ одномъ: возьмите выкупъ за этого мальчика, онъ родомъ британецъ, едва-ли можно отыскать другого такого скромнаго, исполнительнаго, заботливаго къ своему длу, способнаго и врнаго пажа, какъ онъ. Не отвергайте моей просьбы, вполн подкрпляемой его достоинствами, къ тому-же онъ не нанесъ никакого ущерба британцамъ, хотя и служилъ римлянину. Спасите его, государь, и не щадите остальныхъ.
Цимбелинъ. Я увренъ, что гд-то видлъ его, лицо совсмъ знакомое. Юноша, своимъ взглядомъ ты побдилъ мое расположеніе, беру тебя. Не знаю, почему и съ какой цлью, но я говорю теб: живи, но жизнью обязанъ ты не своему господину, можешь просить у меня, чего хочешь, все, что зависитъ отъ моей милости и прилично твоему положенію, я общаю теб, даже еслибъ ты просилъ оставить жизнь знатнйшему изъ плнниковъ.
Иможена. Благодарю, ваше величество.
Луціусъ. Не проси за мою жизнь, милый мальчикъ, я знаю ты будешь просить.
Иможена. Нтъ, нтъ, увы! на мн лежитъ иная забота, я вижу то, что для меня хуже смерти, твоя жизнь, мой добрый господинъ, сама будетъ говорить за себя.
Луціусъ. Мальчикъ пренебрегъ мною, онъ отказывается отъ меня, отвергаетъ. Скоро умираетъ радость, основанная на врности двушекъ и мальчиковъ. Но чмъ онъ такъ смущенъ?
Цимбелинъ. Чего-же ты хочешь, мальчикъ? Любовь моя къ теб все усиливается, подумай-же хорошенько прежде, чмъ выскажешь свою просьбу. Ты знаешь того, на котораго такъ пристально смотришь? Говори, ты хочешь, чтобы онъ жилъ, не родственникъ-ли онъ теб или другъ?
Иможена. Онъ римлянинъ и такой-же мн родственникъ, какъ и вашему величеству, хотя, какъ вашъ подданный, я все-таки къ вамъ ближе, чмъ онъ.
Цимбелинъ. Но зачмъ-же ты такъ пристально на него смотришь?
Иможена. Я объясню это вамъ одному, если вамъ угодно будетъ выслушать меня.
Цимбелинъ. Охотно выслушаю и съ полнымъ вниманіемъ. Какъ твое имя?
Иможена. Фиделіо, государь.
Цимбелинъ. Ты добрый юноша, мой пажъ, я желаю быть твоимъ господиномъ, отойдемъ, говори свободно.

Цимбелинъ и Иможена отходятъ въ сторону.

Беларіусъ. Нашъ юноша воскресъ изъ мертвыхъ.
Арвирагусъ. Дв песчинки не бываютъ похожи другъ на друга такъ, какъ этотъ похожъ на того милаго, розоваго мальчика, что умеръ у насъ, того тоже звали Фиделіо.Что вы думаете.
Гвидеріусъ. Умершій ожилъ.
Беларіусъ. Молчите! молчите! Увидимъ, что будетъ дальше, онъ не смотритъ на васъ, подождемъ! Бываютъ изумительныя сходства! Если-бы это былъ онъ, я увренъ, онъ заговорилъ-бы съ нами.
Гвидеріусъ. Но вдь мы видли его мертвымъ.
Беларіусъ. Молчи! лучше подождемъ.
Пизаніо (про себя). Она! моя госпожа! Она жива, а тамъ будь что будетъ.

Цимбелинъ и Иможена выходятъ впередъ.

Цимбелинъ. Стань подл меня и спрашивай вслухъ. (Іахимо) Сэръ, подойдите сюда и отвчайте этому юнош вполн искренно, или, клянусь моимъ величіемъ и честью, жестокой пыткой мы вытянемъ правду изъ вашей лжи… Спрашивай его.
Иможена. Я хочу знать, отъ кого онъ получилъ этотъ перстень?
Постумусъ (про себя). Какое ему дло до этого?
Цимбелинъ. Скажите, откуда получили вы бриліантъ, что на вашемъ пальц?
Іахимо. Теб слдовало подвергнуть меня пытк, чтобы я не говорилъ о томъ, ибо что я скажу тебя самого подвергнетъ пытк.
Цимбелинъ. Какъ! меня?
Іахимо. Я радъ, что меня заставляютъ высказать то, о чемъ молчать составляетъ для меня муку. Подлостью достался мн этотъ перстень, онъ принадлежитъ названному тобою Леонатусу, самому благороднйшему человку, — и это особенно должно терзать тебя, — котораго только можно найдти между небомъ и землею. Желаешь знать боле, государь.
Цимбелинъ. Все, что къ этому относится.
Іахимо. Дочь твоя совершенство, при воспоминаніи объ ней мое сердце обливается кровью и мой лживый духъ ослабваетъ. Извините, мн дурно.
Цимбелинъ. Моя дочь? Что же она? Собери вс твои силы, я хочу. Чтобы ты жилъ пока природа дозволяетъ, но до тхъ поръ пока ты всего не откроешь. Ободрись и говори.
Іахимо. Однажды… пагубенъ былъ этотъ часъ… это было въ Рим… Будь проклятъ этотъ домъ… мы пировали… о, зачмъ не была отравлена пища, хотя бы только для меня… добрый Постумусъ… что я говорю? онъ былъ слишкомъ добръ для нашего испорченнаго общества, онъ былъ бы лучшимъ въ самой лучшей сред… сидлъ грустный и слушалъ, какъ мы расхваливали нашихъ итальянскихъ возлюбленныхъ: за красоту, такъ что и самое краснорчивое изображеніе ея показалось бы блднымъ предъ нашей напыщенной похвалой, за стройность, равную неподражаемой прелести Венеры и Минервы, за душевныя качества, находя цлую лавку качествъ, чарующихъ мужчинъ и помимо красоты. которою женщина, какъ удочкою, притягиваетъ мужчину на женитьбу.
Цимбелинъ. Я стою, какъ на огн. Къ длу.
Іахимо. Дойцу еще слишкомъ скоро, если ты не желаешь испытать горе еще скоре. Постумусъ, какъ слдовало благородному мужу.его царственной супруги, — принялъ участіе въ бесд и, не охуждая восхваляемыхъ нами — онъ былъ воздерженъ, какъ сама добродтель — начерталъ портретъ своей супруги съ такимъ одушевленіемъ и такъ ярко, что мы должны были убдиться, что хвастались служанками и были передъ нимъ совершенными дураками.
Цимбелинъ. Поскоре къ длу.
Іахимо. Тутъ дло коснулось цломудрія твоей дочери. Упомянувъ о немъ, Постумусъ сказалъ, что и сама Діана имла нечистыя сновиднія, но что твоя дочь и ихъ не знаетъ, я, негодяй, сталъ смяться надъ этимъ и предложилъ пари, — мое золото противъ этого перстня, который былъ тогда на его благородной рук, ~ что я буду на ея брачномъ лож и выиграю перстень ея и моимъ прелюбодяніемъ. Онъ, какъ истинный рыцарь, столько же убжденный въ ея врности, сколько убдился впослдствіи и я, — отдалъ бы самый карбункулъ съ колесницы Феба, не остановился бы и тогда, еслибъ въ закладъ пошла и вся лучезарная колесница. Для выполненія моего замысла, я тотчасъ же отправился въ Британію, — вы, можетъ быть, вспомните, государь, что видли меня при вашемъ двор. Ваша цломудренная дочь очень убдительно объяснила мн, какая разница существуетъ между истинной любовью и распутствомъ. Я былъ лишенъ надежды, но желаніе осталось при мн и мой итальянскій мозгъ, пользуясь вашимъ британскимъ простодушіемъ, придумалъ подлйшее средство, но превосходное для моихъ цлей. Словомъ, хитрость моя удалась и я возвратился съ запасомъ лживыхъ доказательствъ, способныхъ снести съ ума благороднаго Леонатуса. Я убдилъ его различными примтами, описаніемъ ковровъ, картинъ въ его спальн, этимъ браслетомъ, — о, какой хитростью я овладлъ имъ!— наконецъ, описаніемъ сокровеннаго знака на ея тл.— и онъ не могъ не поврить. Что она порвала узы цломудрія — и пари было выиграно мною. Затмъ… мн кажется, я вижу его…
Постумусъ (выступая впередъ). Да, видишь, итальянскій демонъ! О, я легковрный дуракъ, чудовищный убійца, воръ, я все то, что достойно злодевъ прошлаго, настоящаго и будущаго. Дайте мн веревку, ножъ, ядъ, осудите меня, Подвергни меня, государь, самымъ ужаснйшимъ мученіямъ, я хуже всего ужаснаго въ мір. Я, Постумусъ, убилъ твою дочь,— я безсовстно лгу, совершилъ это негодяй, не такой позорный, какъ я, святотатственный разбойникъ. Она была храмомъ добродтели: нтъ, самой добродтелью. Плюй на меня! бросай въ меня камнями, грязью, натрави на меня уличныхъ собакъ, пусть каждый мерзавецъ зовется Постумусомъ Леонатусомъ и его подлость будетъ меньшая, чмъ моя. О, Иможена! моя королева, жизнь моя, моя жена! О, Иможена! Иможена! Иможена!
Иможена. Успокойтесь, милордъ, послушайте…
Постумусъ. Не играешь-ли ты комедію? (Бьетъ ее, она падаетъ) Вотъ твоя роль, дерзкій пажъ.
Пизаніо. О, помогите, помогите! Это моя и ваша госпожа. О, Постумусъ, господинъ мой, вы только теперь убили Иможону. Помогите! помогите! моя добрая госпожа.
Цимбелинъ. Ужь не перевернулся-ли свтъ?
Постумусъ. Откуда нашло на меня это бшенство?
Пизаніо. Пробудитесь, госпожа моя.
Цимбелинъ. Если это такъ, боги хотятъ убить меня смертельное радостію.
Пизаніо. Какъ чувствуете вы себя, госпожа моя?
Иможена. Прочь съ глазъ моихъ! ты далъ мн ядъ, бги отсюда, измнникъ, не смй дышать тамъ. гд находятся принцы.
Цимбелинъ. Это голосъ Иможены.
Пизаніо. Пусть боги поразятъ меня своими громами, если я не предполагалъ, что въ переданномъ мною вамъ ящичк находится драгоцнное лекарство. Мн дала его королева.
Цимбелинъ. Еще новая тайна.
Иможена. Оно отравило меня.
Корнеліусъ. О, боги! я позабылъ объ одномъ признаніи королевы, которое оправдываетъ этого человка. Если Пизаніо, сказала она, передалъ своей госпож лекарство, которое я ему дала, то я окормила ее, какъ окормила бы крысу.
Цимбелинъ. Объясни. Корнеліусъ.
Корнеліусъ. Государь, королева нердко заставляла меня приготовлять яды, она говорила, что изъ любознательности желаетъ испытывать ихъ дйствіе надъ кошками, собаками и другими ничтожными животными, опасаясь, что она таитъ въ ум опасные замыслы, я приготовилъ ей вещество, которое, по принятіи, повидимому, прекращаетъ жизнь на короткое время, но затмъ, по истеченіи извстнаго времени, она возстановляется безъ вреда организму. Приняли вы это зелье?
Иможена. Полагаю, что приняла, если была мертвою.
Беларіусъ. Вотъ, дти, почему мы ошиблись.
Гвидеріусъ. Это Фиделіо, теперь уже нтъ сомннія.
Иможена. Зачмъ отвергнулъ ты свою жену? (Обнимаетъ его) Представь, что мы стоимъ на скал, ну, сбрось меня теперь.
Постумусъ. Виси на мн, какъ плодъ на дерев, пока оно живетъ.
Цимбелинъ. Что жь это! моя кровь! моя дочь! Неужто я долженъ оставаться простымъ зрителемъ и у тебя не найдется для меня слова?
Иможена (становясь передъ нимъ на колна). Благословите меня, государь.
Беларіусъ. Я не порицаю вашей восторженности къ этому юнош, у васъ есть на то причина.
Цимбелинъ. Пусть мои падающія на тебя слезы будутъ для тебя святой водою! Иможена, твоя мачиха умерла.
Иможена. Мн это прискорбно, государь.
Цимбелинъ. О, она была преступна, она причиною, что намъ пришлось такъ странно встртиться, и сынъ ея исчезъ, неизвстно куда и за чмъ.
Пизаніо. Государь, теперь, когда уже нечего страшиться, я скажу всю правду. Когда госпожа моя скрылась, принцъ Клотенъ подошелъ ко мн съ обнаженнымъ мечомъ въ рук, съ пной у рта, и поклялся, что тотчасъ же убьетъ меня, если я не скажу ему, куда она скрылась, случайно, въ карман у меня было письмо моего господина, изъ него принцъ узналъ, что ее слдуетъ искать въ горахъ, близъ Мильфорда, переодвшись въ платье моего господина онъ отправился туда съ гнуснымъ намреніемъ совершить надъ мою насиліе, что же было затмъ, я не знаю.
Гвидеріусъ. Я докончу твой разсказъ. Я убилъ Клотена.
Цимбелинъ. О, боги, не хотлось бы мн произносить суровый приговоръ надъ тобою, доблестный юноша, отрекись отъ твоего признанія.
Гвидеріусъ. Что я сказалъ, то и сдлалъ.
Цимбелинъ. Онъ былъ принцемъ.
Гвидеріусъ. Самымъ наглымъ. Въ оскорбленіяхъ его не видать было принца, онъ раздражалъ меня такими словами, что я не спустилъ бы и морю, если бы оно вздумало такъ ревть противъ меня. Я отрубилъ ему голову и радъ, что его нтъ здсь и онъ не разсказываетъ этого про меня.
Цимбелинъ. Я жалю о теб. Ты самъ себя осудилъ своимъ языкомъ и подвергнешься законной кар. Ты умрешь.
Иможена. И его безголовый трупъ я приняла за трупъ моего мужа.
Цимбелинъ. Закуйте и уведите преступника.
Беларіусъ. Не торопись, государь. Онъ лучше убитаго, не хуже тебя родомъ и оказалъ теб такую услугу, какую не могла бы оказать и теб цлая банда Клотеновъ. Не трогайте его рукъ, он рождены не для цпей.
Цимбелинъ. Зачмъ, старикъ, не получивъ еще награды, ты хочешь вызвать противъ себя нашъ гнвъ? По твоему, не хуже насъ онъ родомъ?
Арвирагусъ. Зашелъ онъ слишкомъ далеко.
Цимбелинъ. И умретъ за это.
Беларіусъ. Умремъ вс трое, но я докажу, что двое изъ насъ таковы, какъ я сказалъ о немъ. Дти, я поведу рчь, для себя опасную, для васъ счастливую.
Арвирагусъ. Мы раздлимъ съ тобой опасность.
Гвидеріусъ. Такъ-же, какъ и счастье.
Беларіусъ. Государь, былъ у тебя подданный, по имени Беларіусъ…
Цимбелинъ. Дальше. Онъ измнникъ и изгнанъ.
Беларіусъ. Онъ дожилъ до моихъ преклонныхъ лтъ. Что онъ изгнанъ — это правда, но какъ попалъ въ измнники — не знаю.
Цимбелинъ. Возьмите его, цлый міръ не спасетъ его.
Беларіусъ. Зачмъ такъ горячиться. Прежде заплати мн за вскормленіе твоихъ сыновей и затмъ возьми все, что я получу за это.
Цимбелинъ. За вскормленіе сыновей моихъ?
Беларіусъ. Я грубъ и дерзокъ, но преклоняю передъ тобой колна и не встану до тхъ поръ, пока не возвеличу моихъ сыновей, а затмъ ты не щади меня старика. Государь, не я отецъ этихъ двухъ юношей, называющихъ меня отцомъ и считающихъ себя моими сыновьями, они твое порожденье, твоей они крови, государь.
Цимбелинъ. Мое порожденье?
Беларіусъ. Какъ ты — твоего отца. Я, старый Морганъ, тотъ самый Беларіусъ, который былъ изгнанъ тобою. Твой произволъ былъ единственнымъ моимъ преступленіемъ, оттуда-же мое наказанье и моя измна, вина моя въ томъ, что я страдалъ невинно. Двадцать лтъ я воспитывалъ этихъ прекрасныхъ принцевъ — и они дйствительно прекрасны, всему, что я могъ, я ихъ научилъ, а теб извстны, государь, мои знанія. Посл моего изгнанія они были похищены ихъ кормилицей, Эврифилой, и за это я женился на ней. Я совершилъ эту измну потому, что былъ наказанъ за нее ране, чмъ совершилъ ее, преслдованіе за преданность побудило меня на измну. Чмъ больше горевалъ ты, тмъ больше дорожилъ я похищеніемъ. Теперь, государь, возвращаю теб твоихъ сыновей и лишаю себя безцннйшихъ товарищей въ этомъ мір. Да ниспошлетъ небо благословеніе на ихъ головы, они достойны блестть на немъ звздами.
Цимбелинъ. Ты говоришь, рыдая. Услуга, которую вы мн оказали, еще невроятне твоего разсказа. Я потерялъ двоихъ дтей, если это они, я не могу желать боле достойныхъ сыновей.
Беларіусъ. Позвольте. Этотъ юноша, названный мной Полидоромъ, достойнйшимъ изъ принцевъ, — твой Гвидеріусъ, а братъ его, мой Кадвель — твой меньшой сынъ Арвирагусъ: онъ былъ завернутъ въ прекрасное покрывало, искусно сотканное его матерью, королевой, если хочешь, я могу представить и его.
Цимбелинъ. У Гвидеріуса на ше была родинка въ вид кровавой звздочки.
Беларіусъ. Есть она. Его премудро надлила его природа, точно для того, чтобы сегодня легче было признать его.
Цимбелинъ. Что это? Я мать, разомъ родившая троихъ дтей? И мать не обрадовалась-бы такъ разршенію. Да благословитъ васъ небо, вырванные такъ странно изъ вашей сферы, войдите снова въ нее. О, Иможена, чрезъ это, ты лишаешься королевства.
Иможена. О, нтъ, я пріобрла два міра! Мои милые братья, вотъ какъ мы свидлись опять. Я правдиве васъ, вы называли меня братомъ, когда я ваша сестра, я-же называла васъ братьями, которыми вы и были для меня.
Цимбелинъ. Разв вы уже встрчались.
Арвирагусъ. Да, государь.
Гвидеріусъ. И съ перваго-же взгляда полюбили ее и любили, пока не сочли умершей.
Корнеліусъ. Отъ зелія, даннаго королевой.
Цимбелинъ. О, дивный инстинктъ! Когда же я узнаю все въ подробностяхъ. Въ этомъ спшномъ пересказ встрчаются столько частностей, которыя хотлось-бы освтить боле подробнымъ разсказомъ. Гд и какъ ты жила? Какъ попала ты къ римлянамъ? какъ разсталась съ братьями? гд встртилась съ ними? куда бжала ты отъ двора? Почему эти трое явились во время битвы. Обо всемъ этомъ о другихъ побочныхъ обстоятельствахъ хотлось-бы мн переспросить, но ни время, на мсто не позволяютъ мн это сдлать. Смотрите, Постумусъ бросилъ якорь подл Иможены, а она, какъ зарница, озаряетъ блескомъ восторженнаго взгляда то его, то братьевъ, то меня, ея повелителя. Вс отвчаютъ ей тмъ-же. Идемъ и да воскурится наша жертва въ храм. (Беларіусу). Ты сталъ мн братомъ и будешь имъ всегда.
Иможена. А мн отцомъ, еслибъ не твоя помощь, я не дожила-бы до сегодняшняго дня.
Цимбелинъ. Вс радуются, исключая обремененныхъ оковами, пусть и они порадуются и раздлятъ наше счастье.
Иможена. Теперь, мой добрый господинъ, я готова служить вамъ.
Луціусъ. Будьте счастливы.
Цимбелинъ. Какъ было-бы хорошо, еслибы явился пропавшій герой, который такъ доблестно сражался, и далъ возможность королю достойно вознаградить его.
Постумусъ. Государь, этотъ воинъ я, я сражался рядомъ съ этими тремя въ простой одежд, что нужно было для моей цли.Это можетъ подтвердить Іахимо, я обезоружилъ его и, если-бы хотлъ, могъ-бы покончить съ нимъ.
Іахимо (падая на колни). Тогда повергла меня ваша сила, теперь повергаетъ передъ вами моя совсть. Прошу возьмите мою жизнь, которой я вамъ обязанъ, но прежде возьмите вашъ перстень и браслетъ врнйшей изъ принцесъ, которыя когда-либо клялись въ врности.
Постумусъ. Не преклоняйте колнъ передо мной. Моя власть надъ вами — пощада, моя месть — прощеніе. Живите, только будьте съ другими честне.
Цимбелинъ. Благородный приговоръ. Нашъ зять научилъ насъ нашему долгу. Прощенье всмъ!
Арвирагусъ. Вы помогали намъ, какъ могли бы помочь только братьямъ, радуемся, что вы дйствительно нашъ братъ.
Постумусъ. Вашъ слуга, принцы… Достойный римскій вождь, позовите вашего гадателя. Я видлъ во сн Юпитера, слетвшаго ко мн на орл и призраки моихъ родныхъ, проснувшись я нашелъ на груди этотъ пергаментъ, содержаніе его такъ темно, что я ничего не понялъ, пусть онъ покажетъ свое искуство, растолковавши этотъ сонъ.
Луціусъ. Филармоніусъ!
Гадатель. Я здсь.
Луціусъ. Прочти и объясни.
Гадатель (Читаетъ). ‘Когда львенокъ, не ища, найдетъ, самъ того не зная, струю нжнаго воздуха и будетъ обнятъ ею, когда втви, отсченныя отъ величественнаго кедра, посл долголтней смерти снова, оживутъ, приростутъ къ старому пню и зазеленютъ, тогда окончатся бдствія Постумуса, Британія будетъ счастлива и процвтетъ въ благоденствіи и мир’. Ты, Леонатусъ, львенокъ, какъ показываетъ твое имя Leo natus, львомъ рожденный. (Цимбелину) Струя нжнаго воздуха — твоя добродтельная дочь, по-римски нжный воздухъ — mollis aer, а mollis aer — mulier — жена, сейчасъ врнйшая твоя жены, Леонатусъ, теб невдомая и тобою неотыскиваемая, обняла тебя, какъ нжный воздухъ.
Цимбелинъ. Объяснено ловко.
Гадатель. Величественный кедръ, король Цимбелинъ, ты, а отрубленные втви — двое твоихъ сыновей. похищенныхъ Беларіусомъ, много лтъ они считалась мертвыми, но теперь ожили и приросли къ величественному кедру, потомство котораго общаетъ Британіи миръ и благоденствіе.
Цимбелинъ. Прекрасно, мы и начнемъ съ міра. Луціусъ, хотя мы и побдили, но мы покоряемся Цезарю и римской имперіи, мы общаемъ платить обычную дань, отъ чего отказались по внушенію преступной королевы, вмст съ сыномъ, пораженной карой боговъ.
Гадатель. Персты небесныхъ силъ настроятъ струны этого мира! Видніе, объясненное мною Луціусу передъ началомъ этой, еще не успвшей остыть битвы, оправдывается. Римскій орелъ, высоко летвшій съ юга на западъ, затмъ исчезнувшій въ сіяніи солнечныхъ лучей, предвщалъ, что нашъ царственный орелъ, великій Цезарь, пока соединится любовью съ лучезарнымъ Цимбелиномъ, который сіяетъ на запад.
Цимбелинъ. Восхвалимъ боговъ и да подымется фиміамъ съ священныхъ нашихъ алтарей до ихъ ноздрей. Объявимъ о мир нашимъ подданнымъ. Пусть дружно развваются рядомъ римскія и британскія знамена, вмст войдемъ мы въ Людъ и тамъ, утвердивъ миръ въ храм Юпитера, закончимъ общимъ торжествомъ. Идемъ! Еще наши руки дымятся кровью, а миръ уже заключенъ. Никогда война не кончалась такимъ миромъ. (Уходятъ)
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека