Цимбелин, Шекспир Вильям, Год: 1609

Время на прочтение: 105 минут(ы)

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ

В. ШЕКСПИРА

ВЪ ПРОЗ И СТИХАХЪ

ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

ТОМЪ ВТОРОЙ.

1) Цимбелинъ. II) Король Лиръ. III) Мэкбеть. IV) Іоркширская трагедія и примчанія.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ

КЪ ЖУРНАЛУ

‘ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРНІЕ’

за 1893 ГОДЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДЕВА.

1893.

ЦИМБЕЛИНЪ.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

Цимбелинъ, король Британіи.
Клотэнъ, сынъ королевы отъ перваго брака.
Леонатъ — Постумъ, мужъ Имоджены.
Бэларій, изгнанный придворный, скрывающійся подъ именемъ Моргана.
Гвидерій, } сыновья Цимбелина,
Арвирагъ. } принимаемые за сыновей Бэларія.
Филарій, другъ Постума. } римляне.
Ахимъ, пріятель Филарія. }
Французскій дворянинъ, другъ Филарія.
Кай Люцій, главный вождь римскихъ легіоновъ.
Другой римскій военачальникъ.
Два британскихъ военачальника.
Пизаній, дворянинъ, приближенный Постума.
Корнелій, врачъ.
Двое придворныхъ, принадлежащіе къ двору Цимбелина.
Два тюремщика.
Королева, жена Цимбелина.
Имоджена, дочь Цимбелина отъ перваго брака.
Елена, приближенная Имоджены.
Придворные, дамы, римскіе сенаторы, трибуны, виднія, прорицатель, музыканты, военачальники, должностныя лица, воины, гонцы, встники и другіе слуги.

Дйствіе поперемнно происходитъ то въ Британіи, то въ Рим.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Британія. Садъ, примыкающій къ дворцу Цимбелина.

Входятъ двое придворныхъ.

1-й придворный. Вы не встртите здсь ни одного улыбающагося лица, вс ходятъ, нахмуря брови. Наше существованіе не настолько покорно небесамъ, насколько наши придворные стараются поддлываться подъ настроеніе короля.
2-й придворный. Чмъ-же опечаленъ король?
1-й придворный. Онъ единственную дочь и наслдницу престола прочилъ въ жены пасынку, единственному сыну королевы, вдовы, на которой онъ самъ недавно женился, а дочь эта отдалась другому, человку хотя и вполн достойному, но бдному. Влюбленные обвнчались, за это мужъ подвергается изгнанію, а жена заключенію. Поэтому-то вс напускаютъ на себя печальный видъ, но король, какъ мн кажется, огорченъ на самомъ дл сильно.
2-й придворный. Только одинъ король.
1-й придворный. Не онъ одинъ, но и пасынокъ, лишившійся невсты, и королева, боле всхъ желавшая этого брака. Что-же касается придворныхъ, то сколько они не стараются придать своимъ лицамъ такое-же унылое выраженіе, какъ y короля, никто изъ нихъ не только не огорченъ, но вс они, напротивъ, въ тайн радуются происшествію, заставляющему хмуриться короля.
2-й придворный. Почему-же такъ?
1-й придворный. А потому, что прозвавшій невсту женихь до того плохъ, что ие стоитъ даже самой плохой славы, тотъ-же, кому она досталасъ, — я говорю о томъ, кто на ней женился, и, увы, бдняга! поплатился за это изгнаніемъ, — человкъ такого рода, что отыскивая другого, равнаго ему по совершенствамъ, не найдешь ни одниго, хоть обойди весь свтъ, въ каждомъ, кого-бы ни стали съ нимъ сравнивать, встртится или недостатокъ, или несовершенство, какого нтъ въ королевскомъ зят, поэтому никто и не въ состояніи выдержать съ нимъ сравненія. Не думаю чтобы кто-либо на свт могъ похвалиться такими прекрасными, и внутренними, и вншними данными, какъ онъ.
2-й придворный. Не слншкомъ-ли вы его превозносите?
1-й придворный. Какъ бы я его не превозносилъ похвалы мои все-таки будутъ ниже тхъ, которыхъ онъ заслуживаетъ, я скоре умаляю, чмъ преувеличиваю его достоинства.
2-й придворный. Какъ-же его зовутъ, и какого онъ рода?
1-й придворный. До самаго корня его рожденія дорыться я не могъ. Отца его звали Сициліемъ. Сщилій этотъ еще съ Кассибеланомъ ходилъ на римлянъ, но вполн выдвинулся только при Тенанці, получивъ за доблестную службу и изумлявшіе всхъ успхи прозвище Леоната. Кром сына, о которомъ идетъ рчь, онъ имлъ еще двухъ сыновей, которые въ битвахъ того времени пали съ мечомъ въ рукахъ. Отецъ былъ уже очень старъ, и жаждалъ успокоенія, любя сыновей страстно, онъ до того огорчился ихъ смертью, что не въ силахъ былъ ее перенести, жена же его, оставшаяся посл него беременною, умерла, разршившись сыномъ, именно, тмъ самымъ, о которомъ мы говоримъ. Король взялъ сироту подъ своо покровительство, назвалъ его Постумомъ Леонатомъ, воспиталъ, сдлалъ своимъ пажомъ, сталъ обогащать его умъ всми знаніями доступными возрасту воспитаемаго. Послдній съ такою же жадностью усвоивалъ знанія, съ какою мы вдыхаемъ въ себя воздухъ, и весна жизни дала ему такую обильную жатву, какой другіе не собирають даже осенью. Живя при двор, — какъ это случается рдко, — онъ былъ любимъ всми, вс восхищались имъ, вс ставили его въ примръ. Юношамъ онъ служилъ образцомъ для подражанія, для боле взрослыхъ — зеркаломъ, благодаря которому сами онн становились красиве, для стариковъ, выживающихъ изъ ума — вожакомъ-ребенкомъ, а что-же касается любимой двушки, изъ-за которой онъ подвергается теперъ изгнанію, высокая проба собственныхъ ея достоинствъ уже доказываетъ, какъ дорого цнитъ она и его самого, и его добродтели. То, что выборъ ея палъ именно на него, ясне всего доказываетъ, какой онъ человкъ.
2-й придворный. Я уже начинаю уважать его по однимъ вашимъ разсказамъ. Но скажите, y короля только одна дочь и есть?
1-й придворный. Да, только одна. Впрочемъ, — если вамъ любопытно это знать, — я скажу вамъ, что было y него когда-то два сына, но оба, — старшій лтъ трехъ, а младшій еще въ пеленкахъ, — были похищены изъ дтской, и до сихъ поръ никто не знаетъ, что съ ними сталось.
2-й придворный. Давно это произошло?
1-й придворный. Лтъ двадцать тому назадъ.
2-й придворный. Странно, какъ могли похитить королевскихъ дтей! Неужто ихъ охраняли такъ нерадиво, а розыски производились такъ небрежно и медленно, что не могли даже напасть на слдъ пропавшихъ?
1-й придворный. Какъ это ни странно, какъ ни нелпа, до смшного, такая небрежность, а оно было такъ.
2-й придворный. Я врю вамъ вполн.
1-й придворный. Пойдемте отсюда. Вотъ идутъ Постумъ, королева и принцесса (Удаляются).

СЦЕНА II.

Тамъ же.

Входятъ Королева, Постумъ и Имоджена.

Королева. Нтъ, дочь моя, я не то, что другія мачха, ты никогда не подмтишь во мн ни одного недоброжелательнаго взгляда, и хотя ты моя узница, но тюремщица готова передать теб ключъ отъ замка, преграждающаго теб путь къ свобод. Чтоже касается васъ, Постумъ, будьте уврены, что я тотчасъ-же примусь ходатайствовать за васъ, какъ только мн удастся хоть немного смягчить гнвъ раздраженнаго короля, но, пока въ немъ, какъ теперь, пылаетъ еще огонь негодованія, вамъ слдуетъ безпрекословно подчиниться его ршенію и вооружиться терпніемъ, слдуя въ этомъ внушенію вашего-же собственнаго благоразумія.
Постумъ. Если этого угодно вашему величеству, я сегодня-же отправлюсь въ путь.
Королева. Вы знаете наше опасное положеніе… Хотя король мн строго предписалъ не допускать между вами никакихъ разговоровъ, я, снисходя къ мукамъ любви, встрчающей на пути жестокія препятствія, еще разъ обойду весь садъ и оставлю васъ наедин (Уходитъ).
Имоджена. Сколько лицемрія въ этой кажущейся снц. сходитедьности! Какъ ловко уметъ она щекотать больное ею-же самою пораненное мсто! Безцнный мой супругъ и повелитель, гнвъ отца сильно меня тревожитъ, но, сохраняя къ родителю все должное къ нему уваженіе, я боюсь его гнва не за себя… Теб необходимо ухать, а я, оставаясь здсь, буду ежеминутно внносить огонь его сердитыхъ взглядовъ, сохраняя въ душ одно только утшеніе, — надежду что на свт есть сокровище, съ которымъ я могу свидться рано или поздно.
Постумъ. О, царица моя и владычица! Жена моя! перестань плакать, иначе ты заставишь другихъ не безъ основанія заподозрить, что y меня въ душ боле мягкости и нжности, чмъ это прилично мужчин. Знай одно: — ни одинъ мужъ, клявшійся въ врности, не сохранялъ своихъ обтовъ такъ свято, какъ сохраню ихъ я. Своимъ мстопребываніемъ я избираю Римъ, гд и поселюсь y стараго друга моего отца. Имя этому другу — Филарій, съ которымъ по сихъ поръ я знакомъ только по письмамъ. Пиши мн на его имя, моя царица,и я съ наслажденіемъ буду впиваться въ твои строки, хотя-бы ты, вмсто чернилъ, писала желчью.

Королева возвращается.

Королева. Прощайтесь и расходитесь скоре!.. Король, можетъ придти сюда неожиданно, и кто знаетъ, какъ онъ на меня разсердится, если застанетъ васъ вмст (Про себя). Сюда то я его и подошлю. Какъ бы я передъ нимъ ни провинилась, онъ, чтобы только не ссориться со мною, готовъ сдлать все, что мн угодно, и я заставлю его дорого расплачиваться со мною за мои же прегршенія (Уходитъ).
Постумъ. Чмъ доле мы станемъ прощаться, тмъ мучительне покажется тяжесть разставанія. Прощай-же, дорогая!
Имоджена. Нтъ, постой еще немного! Такое прощаніе было-бы слишкомъ коротко даже въ томъ случа, если ин ты узжалъ просто прокатиться верхомъ. Ненаглядный мой, смотри, вотъ кольцо съ брилліантомъ, доставшееся мн отъ матери. Носи его до тхъ поръ, пока ты посл моей смерти не женишься на другой.
Постумъ. Мн жениться на другой?! Что ты говоришь! Милосердные боги, дайте мн только соединиться съ тою, которая уже и теперь моя, и закуйте меня въ цпи смерти, чтобы я хоть этимъ избавился отъ объятій другой женщины! (Надваетъ на палецъ перстень). Оставайся здсь, безцнный подарокъ, пока въ этомъ пальц будетъ сохраняться жизнь! Что-же касается тебя, несравненная красавица, не смотря на убытокъ, понесенный тобою во всемъ, даже въ мелочахъ, когда въ замнъ такого сокровища, какъ ты сама, ты получила только такое жалкое созданіе, какъ я, позволь мн хоть на этотъ разъ расплатиться насколько это въ моихъ силахъ. Вотъ запястье, носи его на память обо мн (Надваетъ ей на руку браслетъ). Это цпь любви, позволь сковать ею прекраснйшую изъ узницъ.
Имоджена. О, всемогущіе боги, когда-то вы дадите намъ увидаться снова.

Входитъ Цимбелинъ, за нимъ нсколько человкъ придворныхъ.

Постумъ. Бда, король!
Цимбелинъ. Вонъ отсюда, гнуснйшее созданіе. Прочь съ глазъ моихъ! Если, не смотря на запрещеніе, дерзнешь хоть разъ еще показаться при нашемъ двор, наказаніемъ теб послужитъ смерть!.. Вонъ отсюда! Твое низкое присутствіе отравляетъ мн кровь!
Постумъ. Да хранятъ боги и васъ самихъ, государь, и всхъ добрыхъ людей, остающихся при двор! Самъ же я удаляюсь (Уходитъ).
Имоджена. Изъ всхъ смертельныхъ пытокъ ни одна не можетъ быть мучительне этой!
Цимбелинъ. Коварное созданье! Вмсто того, чтобы помогать мн молодть душою, ты заставляешь меня еще сильне чувствовать бремя лтъ!
Имоджена. Умоляю васъ, государь, перестаньте такъ волноваться. Вамъ самимъ это вредно, а меня вашъ гнвъ тронуть не можетъ: другое, боле могучее чувство преграждаетъ доступъ къ моей душ всякому иному страданію, всякому иному страху.
Цимбелинъ. А также чувству долга и послушания?
Имоджена. Да, утративъ надежду, я утратила я это.
Цимбелинъ. А между тмъ ты могла выйти замужъ за единственнаго сына королевы.
Имоджена. Очень рада, что случилось н такъ. Выбравъ себ орла, я избавилась отъ коршуна.
Цимбелинъ. Выбравъ себ въ мужья нищаго ты опозорила нашъ престолъ.
Имоджена. Скажите лучше, что я его возвеличила.
Цимбелинъ. Безстыдная!
Имоджена. Государь, вы сами виноваты въ томъ, что а полюбила Постума. Вы сами воспитывали его, какъ товарища моего дтства, и ваше воспитаніе сдлало изъ него человка, достойнаго любви каждой женщины, который цною своею далеко превосходитъ то, чего стою сама я.
Цимбелинъ. Что такое? Не сошла-ли ты съума?
Имоджена. Почти, государь. Да исцлятъ меня небеса! Какъ желала-бы я, чтобы сама я была дочерью погонщика воловъ, а мой Леонатъ сыномъ сосдняго пастуха.
Цимбелинъ. Молчи, глупая! (Входящей королев). Ты поступаешь не такъ, какъ мы того желаемъ. Я засталъ ихъ опять вмст. Уведи ее и запри на ключъ.
Королева. Умоляю васъ, государь, простите меня за недосмотръ. А ты, дочь моя, смирись и успокойся… (Цимбелину). Оставьте насъ наедин, добрйшій государь, и пусть ваша мудрость послужить для васъ источникомъ утшенія
Цимбелинъ. Нтъ, пусть въ ея жилахъ кровь каждый день высыхаетъ по капл, а когда она вслдствіе этого преждевременно состарится, пусть умретъ отъ своего безумія! (Уходитъ).

Появляется Пизаній.

Королева. Стыдись, Имоджена! Смирись передъ отцомъ. Вотъ идетъ приближенный слуга твоего мужа… Что скажете новаго, Пизаній?
Пизаній. Вашъ свтлйшій сынъ напалъ на моего господина съ обнаженнымъ мечомъ.
Королева. Надюсь, никакой бды изъ этого не вышло?
Пизаній. Безъ бды не обошлось-бы, если-бы мой господинъ хоть сколько-нибудь поддался гнву и дрался, какъ слдуетъ, а не игралъ мечомъ, словно забавы ради. Ихъ розняли случившіеся тутъ-же придворные.
Королева. Я этому очень рада.
Имоджена. Вашъ сынъ, постоянно вступаясь за моего отца, теперь находитъ позволительнымъ нападать на изгнанника! Какой, подумаешь, храбрецъ! Жаль, что бой произошелъ не въ Африк и что при этомъ не было меня, чтобы колоть иголками того, кто отступаетъ!.. Зачмъ ушелъ ты отъ своего господина?
Пизаній. По его приказанію. Онъ не захотлъ, чтобы я провожалъ его до пристани, и далъ мн вотъ эти письменныя замтки, какъ угождать вамъ, когда вамъ заблагоразсудится пользоваться моими услугами.
Кородева. Онъ до сихъ поръ служилъ вамъ врой и правдой и я готова поручиться честью, что такъ будетъ и дале.
Пизаній. Смиренно благодарю ваше величество.
Королева (Имоджен). Пройдемся немного вмст.
Имоджена. Приходи переговорить со мною черезъ полчаса, а теперь отправься взглянуть, какъ господинъ твой сядетъ на корабль. Ступай-же (Уходятъ).

СЦЕНА III.

Площадь.

Входятъ Клотэнъ и двое придворныхъ.

1-й придворный. Принцъ, я посовтовалъ-бы вамъ перемнить рубашку. Вы до того разгорячились во время жестокой стычки, что отъ васъ идетъ паръ, какъ отъ закланной жертвы. Воздухъ, вдь, входитъ туда-же, откуда выходитъ, и ни одинъ не отличается такимъ благораетвореніемъ, какъ тотъ, что испаряется изъ васъ.
Клотэнъ. Я только тогда перемнилъ бы рубашку, если-бы она была въ крови… Ранилъ я его?
2-й придворный (Про себя). Ни его самого, ни даже его терпнія.
1-й придворный. О, разумется! Если бы вы его не ранили, значило-бы, что y него не тло, а сквозной остовъ, да, если вы его не ранили, значитъ онъ — прозжая дорога для меча.
2-й придворный (Про себя). Должно-быть, мечъ его былъ кругомъ въ долгу и, вроятно, укрываясь отъ заимодавца, сторонкой пробирался по городу.
Клотэнъ. Негодяй не могъ противъ меня устоять.
2-й придворный (Про себя). Гд-же устоять, когда онъ же на тебя напиралъ.
1-й придворный. Кто-же въ силахъ устоять противъ васъ? Хотя y васъ и собственныхъ земель не мало, онъ, отступая, съ каждымъ шагомъ увеличивалъ ихъ количество.
2-й придворный (Про себя). Увеличивалъ на столько-же ровно дюймовъ, сколько y тебя океановъ… Дурень!
Клотэнъ. Какъ досадно, что насъ розняли.
2-й придворный (Про себя). Дйствительно жаль, что это произошло ране, чмъ ты, лежа на земл, усплъ измрить весь объемъ своей глупости.
Клотэнъ. Какъ она могла влюбиться въ такого олуха и отказать мн?
2-й придворный (Пpo себя). Если можно разумный выборъ считать смертнымъ грхомъ, она въ самомъ дл на вки загубила свою душу.
1-й придворный. Я всегда говорилъ вамъ, принцъ, что красота ея и умъ въ полномъ между собою разлад. Ея лицо — красивая вывска, но отраженія ума я никогда въ немъ не замчалъ.
2-й придворный (Про себя). Она не освщаетъ дураковъ боясь, какъ-бы ихъ отраженіе не пошло во вредъ ей самой.
Клотэнъ. Я иду въ свою комнату и вы со мной. Какъ жаль, что не случилось какого-нибудь большаго несчастія
2-й придворный. Да, жаль, что не убили осла, но едва-ли кто-нибудь счелъ-бы это большимъ несчастіемъ.
Клотэнъ. Идете вы съ нами?
1-й придворный. Явлюсь сію минуту.
Клотэнъ. Нтъ, идемте вс вмст.
2-й придворный. Извольте, ваша свтлость (Уходятъ).

СЦЕНА IV.

Комната во дворц Цимбелина.

Входятъ Имоджена и Пизаній.

Имоджена. Мн хотлось бы, чтобы ты отправился въ гавань и навелъ справки на всхъ судахъ. Что, если онъ напишетъ мн и письмо пропадетъ? Это будетъ для меня такою-же тяжкою утратой, какъ потеря помилованія для осужденнаго на смерть. Повтори мн послднія сказанныя имъ сдова.
Пизаній. ‘Царица моя, царица моя’.
Имоджена. При этомъ онъ махалъ платкомъ?
Пизаній. И цловалъ этотъ платокъ.
Имождена. Безчувственная ткань, ты оказалась счастливе меня! И это было все?
Пизаній. Нтъ, миледи. Пока зрніе и слухъ могли видть его и слышать, онъ все стоялъ на палуб и продолжалъ махать то перчаткою, то шляпой, то платкомъ, какъ бы желая выразить всмъ, чмъ возможно, свою тоску и сожалніе, что душа его такъ медленно отплываетъ отъ берега, а корабль, напротивъ, уплываетъ такъ быстро.
Имоджена. Теб не слдовало упускать его изъ виду пока онъ не сдлался такъ-же малъ, какъ воронъ иди даже еще меньше.
Пизаній. Я такъ, миледи, и сдлалъ.
Имоджена. Я до тхъ поръ напрягала бы нити зрнія, пока он совсмъ бы не порвались, все слдя, какъ мой Постумъ, благодаря возрастающему разстоянію, становясь все меньше не достигъ, наконецъ, размровъ моей иголки… Или нтъ, я все продолжала бы слдить за нимъ глазами, пока даль совсмъ не превратила-бы его въ мушкарку, пока образъ его совсмъ не растаялъ бы въ воздух, а затмъ я отвела бы глаза, только затмъ, чтобы залиться слезами. Какъ думаешь, добрый мой Пизаній, когда придетъ отъ него извстіе?
Пизаній. Будьте уврены, что онъ воспользуется для этого первымъ удобнымъ случаемъ.
Имоджена. Мн не удалось проститься съ нимъ, какъ слдуетъ. Не удалось сообщить ему что и какъ буду я думать о немъ въ т или другіе часы, не успла даже заставить его поклясться, что красивыя итальянки не заставятъ его забыть священныхъ обтовъ, не послужатъ во вредъ ни моимъ правамъ, ни его чести… не взяла съ него слова, что онъ станетъ каждый день молиться въ шесть часовъ утра, въ полдень и въ полночь, потому что въ эти часы я тоже буду взывать о немъ къ небесамъ,и наши молитвы сольются тамъ воедино… Не успла я даже между двумя чарующими словами поцловать его на прощаніе, какъ вдругъ вошелъ отецъ и отъ его гнва, словно отъ безпощаднаго дыханія свернаго урагана, мгновенно поблекли наши цвты, не успвъ и расцвсть.

Входитъ придворная дама.

Дама. Королева проситъ ваше высочество къ себ.
Имоджена. Иду (Пизанію). Исполни-же все, какъ я теб говорила.
Пизaній. Все будетъ исполнено (Уходятъ).

СЦЕНА V.

Римъ. Комната y Филарія.

Входятъ Филарій, Іахимъ и французъ.

Іахимъ. Поврьте моимъ словамъ: я видалъ его въ Британіи въ то время, когда его извстность только еще начинала возрастать и когда отъ него только еще ожидали осуществленія возлагаемыхъ на него блестящихъ надеждъ, которыя, какъ говорятъ, онъ вполн оправдалъ впослдствіи. Но я все-таки смотрлъ на него безъ малйшаго удивленія хотя перечень его доблестей уже и тогда выставлялся рядомъ съ нимъ на показъ и всякій имлъ возможность проврять его статью за статьею.
Филарій. Ты говоришь о такихъ временахъ, когда онъ и наружно, и внутренно не достигъ еще тхъ совершенствъ которыя вс признаютъ за нимъ теперь.
Французъ. Я видалъ его во Франціи, и тамъ было не мало людей, способныхъ смотрть на солнце такъ-же прямо какъ онъ.
Іахимъ. Главною причиною всхъ преувеличенныхъ восхваленій несомннно является его женитьба на королевской дочери, хотя въ этомъ отношеніи достоинства его жены придаютъ ему несравненно большую цнность, чмъ его собственныя.
Французъ. А затмъ его изгнаніе…
Іахимъ. Да, и оно. Человка этого выше всякой мры превозносятъ особенно сторонники принцессы, оплакивающіе ея горе, вызванное насильственною разлукою съ любимымъ человкомъ. Т же сторонники, желая во что бы-то ни стало доказать, что принцесса, избравъ себ въ мужья бдняка безъ имени, поступила какъ нельзя боле благоразумно, приписываютъ ему небывалыя достоинства, межъ тмъ, какъ на самомъ дл благоразуміе ея, вглядвшись въ него поближе, становится крайне сомнительнымъ. Скажите, по какому случаю поселился онъ y васъ, и какъ вы съ нимъ познакомились?
Филарій. Его отецъ былъ моимъ братомъ по оружію, и я не одинъ разъ былъ обязанъ ему жизнью (Входитъ Постумъ). Но вотъ идетъ сюда и нашъ британецъ… Обойдитесь съ нимъ, какъ людямъ вашего воспитанія подобаетъ обходиться съ иностранцемъ, особенно когда этотъ иностранецъ человкъ замчательный… Прошу васъ познакомиться съ моимъ благороднымъ другомъ и гостемъ. Не откажите-же ему въ своемъ расположеніи. Вы скоро узнаете по опыту, что онъ вполн этого достоинъ, и что всякія похвалы ему съ моей стороны совершенно излишни.
Французъ. Мы, кажется, были знакомы еще въ Орлеан.
Постумъ. Да, и я съ тхъ поръ нахожусь y васъ въ неоплатномъ долгу. Я такъ много обязанъ вамъ, что, расплачиваясъ постоянно, я все-таки едва ли буду когда нибудь въ состояніи расквитаться съ вами вполн.
Французъ. О, вы придаете слишкомъ большую цну моей ничтожной услуг. Вся-то она состояла въ томъ, что помирилъ васъ съ однимъ изъ своихъ соотечественниковъ. Но это на моемъ мст сдлалъ бы каждый. Слишкомъ было-бы прискорбно, если-бы ссора, возникшая изъ-за пугтяковъ, окончилась кровавою развязкою, какъ это едва-едва не вышло на самомъ дл.
Постумъ. Простите, но я не совсмъ согласенъ съ вами. Въ то время, путешествуя по чужимъ краямъ, я былъ еще очень молодъ и боле склоненъ руководствоваться собственнымъ своимъ мнніемъ, чмъ мнніемъ и совтами людей, боле разсудительныхъ и опытныхъ, чмъ я самъ. Однако, и теперь, сдлавшись боле разсудительнымъ, если только я имю право этимъ похвалиться, — я все-таки нахожу, что тогдашній поводъ къ ссор нельзя считать пустякомъ.
Французъ. А я все-таки продолжаю считать его настолько ничтожнымъ, что для ршенія спора не стоило прибгать къ оружію, такъ какъ поединокъ непремнно кончился-бы смертью, если не обоихъ противниковъ, то хоть одного изъ нихъ.
Іахимъ. Простите за нескромный вопроеъ: изъ-за чего вышла непріятность?
Французъ. Ничего не скромнаго въ вашемъ вопрос нтъ. Ссора произошла публично, слдовательно никому не можеть быть обидно, если поводъ къ ней разгласится. Онъ былъ почти тождественъ съ вчерашнимъ нашимъ споромъ, когда каждый изъ насъ восхвалялъ красавицъ своей родины. Въ то время вотъ этотъ господияъ утверждалъ и даже готовъ былъ кровью скрпить свое показаніе, что въ мір нтъ женщины прекраснй, добродтельнй, разумнй, цломудреннй и врне въ любви его красотки, что нтъ ни одной француженки неприступне ея.
Іахимъ. Вроятно, этой особы теперь уже не существуетъ или мнніе о ней ея защитника въ настоящее время очень измнилось.
Постумъ. Она такъ-же безупречна, какъ прежде, и я о ней прежняго мннія.
Іахимъ. Но вы, конечно, не поставите ее выше нашихъ соотечественницъ-итальянокъ.
Постумъ. Если меня станутъ вызывать на это, какъ вазывали во Франціи, я ничего не сбавлю въ своемъ отзыв, но при этомъ заявлю, что я не любовникъ ея, а только горячій почитатель ея совершенствъ.
Іахимъ. Быть поставленной не только выше нашихъ женщинъ, но даже и въ уровень съ ними было бы непомрно вликою честью для британки. Если-бы она своими совершенствами такъ же превосходила другихъ женщинъ, какъ этотъ брилліантъ y васъ на пальц превосходить вс виданные мною до сихъ поръ, я изъ этого заключу только одно: что она лучше многихъ другихъ, самаго же лучшаго изъ всхъ существующихъ брилліантовъ я все таки еще не видалъ, какъ вы еще не видали лучшей изъ всхъ женщины
Постумъ. И ее, и этотъ камень я цню, сообразуясь съ тми высокими достопиствами, которыя въ нихъ нахожу.
Іахимъ. А какъ дорого цните вы свой брилліантъ?
Постумъ. Дороже всего, чмъ восхищается міръ.
Іахимъ. Изъ этого я заключаю, что владычица вашей души умерла или что эта бездлка превосходитъ ее цною.
Постумъ. Ошибаетесь. Брилліантъ этотъ можетъ быть или купленъ человкомъ, имющимъ для этого достаточныя средства, или подаренъ тому, кто достоинъ ткого подарка. Но женщина, о которой я говорю, продана быть не можетъ: она даръ боговъ.
Іахимъ. И боги подарили ее вамъ?
Постумъ. И я при ихъ помощи постараюсь сохранить ее.
Іахимъ. На словахъ вы можете считать ее своею вполн, но должны также знать, что залетныя птицы не прочь поплавать и по сосдскимъ прудамъ, а перстень вашъ могутъ украсть. Такимъ образомъ, оба ваши неоцненныя сокровища ненадежны, одно изъ нихъ слабо по природ, другое подвержено всякимъ случайностямъ. Набившій руку воръ или искусный въ этомъ дл придворный любезникъ могутъ безъ особаго труда лишить васъ и того, и другого.
Постумъ. Если вы считаете владычицу души моей слабой относительно способности сохранить или потерять честь, я ручаюсь, что во всей Италіи не найдется настолько искуснаго обольстителя, который могъ-бы восторжествовать надъ нею. Насчетъ своего брилліанта я тоже покоенъ, хотя и знаю, что ловкихъ воровъ y васъ множество.
Филарій. Полноте, господа. Прекратите этотъ разговоръ.
Постумъ. Съ величайшимъ удовольствіемъ! Я очень благодаренъ этому достойному синьору, что онъ не считаетъ меня чужимъ человкомъ, и очень радъ, что мы сразу сблизились съ нимъ, какъ свои люди.
Іахимъ. Мн было-бы достаточно одного разговора разъ въ пять подлинне этого, чтобы отбить y васъ восхваляемую красотку. Представься мн только случай увидать ее и поухаживать за нею, я мигомъ заставилъ-бы ее отступить и даже сдаться на капитуляцію.
Постумъ. Никогда-бы этого не было.
Іахимъ. Хотя я убжденъ, что она не стоить такой цны, но, въ подтвержденіе моихъ словъ, я готовъ прозакладывать половину своего состоянія противъ вашего перстня. Впрочемъ закладъ этотъ я скоре держу противъ излишней вашей уврнности, чмъ противъ чести любимой вами женщины. Чтобы закладъ мой не показался вамъ оскорбительнымъ, я готовъ произвести опытъ надъ какою вамъ угодно другою женщиною.
Постумъ. Я убжденъ, что такая непомрная самонадянность сильно вводитъ васъ въ заблужденія и что вы за подобную попытку добьетесь только того, чего заслуживаете.
Іахимъ. Чего именно?
Постумъ. Полнаго пораженія, хотя то, что вы называете попыткой, заслуживаетъ несравненно боле строгаго наказанія.
Филарій. Довольно, господа, будетъ объ этомъ. Споръ вашъ возникъ мгновенно, пусть онъ и кончится такъ-же. Вамъ слдуетъ прежде познакомиться поближе.
Іахимъ. Въ доказательство того, что я не отступаюсь отъ своихъ словъ, я готовъ прозакладывать не только все свое состояніе, но и состояніе моего сосда.
Постумъ. Какую-же именно женщину избираете вы для своего опыта?
Іахимъ. Да хоть ту, что, по вашему мннію, отличается такою непоколебимою врностью. Доставьте мн только доступъ ко двору, при которомъ она живетъ, и я противъ вашего перстня держу десять тысячъ дукатовъ, что я посл втораго-же свиданія привезу вамъ ея честь, считаемую вами неприступною твердынею.
Постумъ. Противъ вашего заклада я готовъ держать такое-же количество дукатовъ, но перстень дорогъ для меня, какъ тотъ палецъ, на которомъ я его ношу, такъ какъ онъ съ этимъ пальцемъ составляетъ одно неразрывное цлое.
Іахимъ. Вы боитесь его лишиться, и такая осторожность съ вашей стороны весьма благоразумна. Платя даже по милліону за каждую драхму женскаго тла, вамъ не уберечь его отъ порчи. Самая ваша осторожность доказываетъ, что вы не вполн уврены въ той, за которую держите закладъ.
Постумъ. Все это говорится только для краснаго словца. Вроятно, вы далеко не такъ легкомысленны, какъ стараетесь казаться.
Іахимъ. Языкъ мой вполн повинуется мн, какъ своему господину. Клянусь, — я готовъ предпринять то, что предлагаю.
Постумъ. Если вы готовы, то и я согласенъ прозакладывать свой перстень до вашего возвращенія. Условимся-же окончательно. Добродтели той женщины, за которую я стою, нечего бояться чудовищнаго безобразія вашего не достойнаго замысла.
Филарій. Я не допущу, чтобы состоялся этотъ закладъ.
Іахимъ. Клянусь богами, онъ уже состоялся! Если я не представлю вамъ достаточныхъ доказательствъ, что я насладился драгоцннйшею тлесною половиною владычицы вашего сердца, мои десять тысячъ дукатовъ — ваши, какъ и этотъ брилліантъ. Если я вернусь, оставивъ ее такою-же непорочною и врною вамъ, какъ вы надетесь, и она, — ваша драгоцнность, — и этотъ драгоцнный камень, и мое золото — все ваше, но вы должны снабдить меня такою рекомендаціей, которая дала-бы мн свободный къ ней доступъ.
Постумъ. На ваше предложеніе я согласенъ, установимъ-же окончательно вс статьи этого условія, по которому вы принимаете на себя слдующую отвтственность: если по окончаніи путешествія вы представите мн неопровержимыя доказательства полнаго своего торжества надъ нею, мы съ вами боле не враги: значитъ, она не стоитъ нашей ссоры. Если же она устоитъ противъ вашихъ обольщеній, или если вы не доставите достаточныхъ доказательствъ, что обольстили ее, вы, съ оружіемъ въ рукахъ, отвтите мн за оскорбительное о ней мнніе и за еще боле оскорбительное покушеніе на ея непорочность.
Іахимъ. По рукамъ, условіе заключено. Пусть нарочно выбранный для этого совтъ скрпитъ его надлежащимъ образомъ, и я немедленно отправлюсь въ Британію, чтобы горячность наша не остыла, и закладъ не умеръ преждевременно отъ недостатка питанія. Я сейчасъ-же отправлюсь за деньгами и велю изготовить письменный договоръ.
Постумъ. Хорошо (Постумъ и Іахимъ уходятъ).
Французъ. Какъ вы думаете, состоится закладъ?
Филарій. Іахимъ отъ своего намренія не отступится. Пойдемте за ними (Уходятъ).

СЦЕНА VI.

Британія. Комната во дворц y Цимбелина.

Входятъ Королева, Придворныя дамы и Корнелій

Королева. Нарвите же цвтовъ… Скоре! пока утренняая роса на нихъ еще не обсохла. У кого списокъ, какихъ именно цвтовъ мн надо?
Придворная дама. У меня.
Королева. Ступайте-же скоре (Дамы уходятъ). А вы, тлесный нашъ цлитель, принесли необходимыя снадобья?
Корнелій. Принесъ все, что угодно было вашему величеству (Подаетъ ей небольшой ящикъ), но умоляю не обижаться за одинъ вопросъ, который предписываетъ мн совсть. Зачмъ приказали вы мн изготовить эти сложныя ядовитыя средства, дйствующія хотя и медленно, но неизбжно ведущія къ томительной смерти?
Королева. Удивляюсь, Корнелій, какъ можешь ты задавать мн такой вопросъ. Разв я долго, очень долго не была твоею ученицею? Разв ты не научилъ меня, какъ приготовлять, перегонять благовонія, длать ихъ годными въ прокъ? Разв ты не знаешь, что даже самъ великій нашъ король часто ухаживаетъ за мною, чтобы добыть моихъ издлій? Если ты не подозрваешь во мн чего-то дьявольскаго, чему-же посл этого удивляться, что я желаю расширить кругъ моихъ знаній посредствомъ новыхъ опытовъ. Дйствіе твоихъ составовъ я намрена испытать на тваряхъ, не стоющихъ даже веревки, но отнюдь не на людяхъ. Я желаю познакомиться съ ихъ силою, чтобы найти другія силы, могущія имъ служить противодйствіемъ. Такимъ образомъ я узнаю свойства и могущества какъ тхъ, такъ и другихъ.
Корнелій. Берегитесь, ваше величество, какъ-бы отъ такихъ опытовъ не загрубло ваше сердце. Зрлища, подобныя дйствію ядовъ, и отвратительны, и далеко не безопасны.
Королева. За меня безпокоиться нечего! (Входитъ Пизаній. Королева про себя). Вотъ, идетъ сюда этотъ гнусный льстецъ. Онъ всею душою преданъ своему господину и врагъ моему сыну, съ него-то я и начну свои опыты (Громко). Что скажешь, Пизаній? Ты, Корнелій, боле мн не нуженъ, можешь идти, куда хочешь.
Корнелій (Про себя). Я подозрваю твои намренія, королева, поэтому своими зельями ты не повредишь никому.
Королева. Послушай, Пизаній! Два слова… (Отводитъ его въ сторону).
Корнелій (Про себя). Не люблю я ея. Пусть воображаетъ, будто y нея въ рукахъ страшно и медленно дйствующіе яды, но я знаю, какая она женщина, и не доврю ей такихъ адски опасныхъ средствъ. Отъ тхъ снадобій, что я ей вручилъ, чувства могутъ заглохнуть на время, замереть. Вроятно, она сперва начнетъ съ кошекъ и съ собакъ, но впослдствіи станетъ испытывать мои средства на боле высокихъ породахъ, однако, въ кажущейся смерти, причиняемой этими средствами, нтъ ровно ничего опаснаго, и за нею посл непродолжительной летаргіи чувствъ послдуетъ новая, боле дятельная жизнь. Выдавая ей мнимые яды за настоящіе, я обманываю ее, но, обманывая, все-таки остаюсь еще боле честнымъ человкомъ.
Королева. Корнелій, въ настоящую минуту я боле не нуждаюсь въ твоихъ услугахъ и пришлю за тобою, если ты мн понадобишься.
Корнелій. Примите, ваше величество, мой почтительный поклонъ (Уходитъ).
Королева. Ты говоришь, что она все плачетъ? Неужто она — по твоему мннію, — никогда не утшится, и разсудокъ никогда не займетъ мста владющаго ею безумія? Постарайся узнать объ этомъ и когда ты объявишь мн, что она любитъ моего сына, я тутъ-же скажу теб: — ‘Ты долженъ подняться такъ-же высоко, какъ твой господинъ, стать даже выше его, потому что счастіе, сраженное судьбою, безмолвствуя, лежитъ при послднемъ издыханіи, и его имя изнываетъ въ предсмертныхъ мукахъ. Онъ не можетъ ни вернуться сюда, ни оставаться тамъ, гд находится теперь. Перемнить мстопребываніе значило-бы только промнять одно горе на другое, и съ каждымъ наступающимъ днемъ жизнь его становится на одинъ день бдне. Какая польза теб возлагать упованія на человка, чье положеніе не только колеблется, но пало уже такъ низко, что поднять его нтъ боле возможности. На остающихся y него друзей расчитывать нечего, гд-же имъ поднять его на прежнюю высоту, когда они едва въ состояніи его поддерживать? (Роняетъ ящичек, переданный eй Корнеліемъ, Пизаній его поднимаетъ). Ты самъ не знаешь, какую драгоцнность ты поднялъ. Возьми за свой трудъ вотъ эту стклянку. Въ ней заключается составленное мною цлебное средство, которое уже пять разъ спасало короля отъ смерти, боле сильно и благотворно дйствующаго средства я не знаю… Оставь его y себя въ знакъ моего благоволенія и какъ задатокъ того, что ты еще получишь отъ меня впослдствіи. Объясни своей госпож, какъ-бы отъ себя, настоящее ея положеніе. Не забывай, что ты этимъ открываешь себ новый путь къ успху: — ты сохранишь теперешнюю свою госпожу и кром того пріобртешь новаго покровителя въ лиц моего сына, который о теб и позаботится. Проси тогда чего хочешь, я съумю убдить короля, что тебя слдуетъ постоянно повышать и повышать. Я сама прошу тебя о важной услуг слдовательно, считаю себя обязанной вознаградить тебя богатйшимъ образомъ. Позови моихъ дамъ и поразмысли хорошенько о томъ, что я говорила (Пизаній уходитъ). Этотъ негодяй себ на ум, но онъ вполн преданъ своему господину и, благодаря его совтамъ и постояннымъ напоминаніямъ, Имоджена попрежнему останется тсно связанной съ своимъ мужемъ. Но если онъ выпьетъ лкарство, которое я ему дала, нашей красавиц уже не черезъ кого будетъ получать любовныя посланія. Если-же она не сдлается сговорчиве, то нтъ ничего невозможнаго, что и ей придется впослдствіи отвдать того-же снадобья. Въ этомъ она можетъ быть уврена (Пизаній возвращается, за нимъ дамы). Превосходно! Тутъ все, что мн нужно: — фіалки, буковицы и примулы всякихъ сортовъ. Отнесите ихъ въ мою комнату, а ты, Пизаній, прощай и не забывай того, что я теб говорила (Уходитъ вмст съ дамами).
Пизаній. Конечно, не забуду. Если я измню доброму моему господину, я надну себ петлю на шею. Вотъ все, что я для тебя сдлаю (Уходитъ).

СЦЕНА VII.

Другая комната во дворц.

Входитъ Имоджена.

Имоджена. Кого-же я вижу около себя? — безжалостнаго отца, коварную мачиху и глупаго вздыхателя, ищущаго руки замужней женщины, мужъ которой въ изгнаніи! О безцнный мужъ, внецъ моихъ огорченій, ты удвоиваешь мои мученія! Зачмъ воры не похитили и меня, какъ моихъ братьевъ? Какъ жалки т, кому высокое положеніе внушаетъ честолюбивыя мечты, и какъ счастливы простые люди, чьи помыслы находятъ себ полное удовлетвореніе въ скромной дол (Входятъ Пизаній и Іахимъ). Что это еще за человкъ?.. Какая скука!
Пизаній. Миледи, васъ желаетъ видть этотъ благородный чужестранецъ, только-что прибывшій изъ Рима. Онъ привезъ вамъ извстія отъ вашего супруга.
Іахимъ. Вы блднете принцесса? Благородный Леонатъ находится въ добромъ здоровь и шлетъ вашему высочеству нжнйшій свой привтъ (Подаетъ ей письмо).
Имоджена. Благодарю васъ, синьоръ. Добро пожаловать.
Іахимъ (Про себя). Съ вншней стороны она одарена великолпнйшимъ образомъ, если внутреннія ея качества соотвтствуютъ наружнымъ, она самъ аравійскій фениксъ и мн придется проститься съ своимъ закладомъ. Отвага будь мн другомъ, а ты, наглость, вооружи меня съ головы до ногъ! Иначе, мн, какъ нкогда Парянамъ, придется драться, отступая, или даже просто бжать безъ боя.
Имоджена (Читаетъ). ‘Онъ принадлежитъ къ одной изъ благороднйшихъ здшнихъ семей и сильно привязалъ меня къ себ своею предупредительною любезностью, поэтому обойдись съ нимъ какъ можно ласкове, если теб дорогъ твой преданный и врный Леонатъ’. Эти строки я могу прочесть вслухъ, остальная же часть письма согрваетъ мою душу до сокровеннйшей ея глубины… Добро пожаловать, любезнйшій гость! Радости своей я не въ силахъ выразить словами, но сдлаю все, что отъ меня зависитъ чтобы доказать вамъ ее на дл.
Іахимъ. Благодарю, прелестнйшая принцесса. Но что же это такое? Разв люди сошли съ ума? Неужто природа затмъ дала намъ глаза, способные видть красоту небеснаго свода, вс несмтныя сокровища земли и моря, способные безошибочно отличать пылающія въ высот свтила отъ похожихъ одинъ на другой какъ близнецы, голышей, которыми усяно прибрежье, чтобы мы, обладая такими превосходными орудіями, помогающими зрнію, не умли сдлать разумнаго выбора между прекраснымъ и безобразнымъ?
Имоджена. Что-же такъ изумляетъ васъ?
Іахимъ. Это не можетъ быть виною глазъ, потому что даже крупныя и мелкія обезьяны — самцы, поставленные между двумя самками, начинаютъ ластиться къ красивой, болтать съ нею по своему, а безобразную отталкиваютъ отвратительными рожами. Нельзя сваливать вину и на недостатокъ разсудка, такъ-какъ даже идіотъ, поставленный въ такое счастливое положеніе, съуметъ остановиться на надлежащемъ выбор, ни на отсутствіе вкуса: — всякая мерзость, предложенная на выборъ рядомъ съ чистйшимъ совершенствомъ, даже въ пустомъ желудк скоре способна вызвать тошноту, чмъ желаніе вкусить такую отвратительную пищу.
Имоджена. Объясните, что хотите вы сказать?
Іахимъ. Только извращенный, ко всему прівшійся позывъ на пищу, вчно насыщаемый и никогда не насыщающійся вполн, этотъ бездонный чанъ, изъ котораго содержимое постоянно вытекаетъ по мр того, какъ онъ наполняется, поглотивъ ягненка, способен наброситься на невымытую требуху.
Имоджена. Что-же такъ волнуетъ васъ? Вы, можетъ быть, чувствуете себя несовсмъ хорошо?
Іахимъ. Благодарю васъ, принцесса, я совершенно здоровъ (Обращаясь къ Пизанію). Сдлайте одолженіе, скажите моему слуг, чтобы онъ дожидался меня тамъ, гд я его оставилъ. Онъ здсь совсмъ чужой и особенною сообразительностью не отличается
Пизаній. Я самъ собирался отправиться къ нему, чтобы ободрить его ласковымъ пріемомъ (Уходитъ).
Имоджена. Вернемся къ разговору о муж. Умоляю васъ, скажите, какъ его здоровье?
Іахимъ. Превосходно.
Имоджена. А каково расположеніе духа? Надюсь, онъ веселъ?
Іахимъ. Вполн веселъ, во всемъ Рим нтъ ни одного иностранца веселе, беззаботне его, такъ что мы прозвали его веселымъ британскимъ гулякою.
Имоджена. Находясь здсь, онъ нердко впадалъ въ грустное настроеніе, большею частью самъ не зная почему.
Іахимъ. Я никогда не видалъ его печальнымъ. Тамъ въ числ его пріятелей есть одинъ очень знатный французъ, повидимому, влюбленный въ какую-то соотечественницу, оставшуюся на родин. Французъ этотъ вздыхаетъ по своей возлюбленной, какъ раздувальный мхъ, а веселый британецъ, то-есть, вашъ мужъ, хохочетъ надъ его страстью во все горло. ‘Ну, какъ, говоритъ онъ: — не хвататься за бока, когда видишь, что человкъ, знающій изъ исторіи, по наслышк или по собственному опыту, что такое женщина, и чмъ она по своей природ должна быть неизбжно, тратитъ всю свою свободную жизнь на тоску по вчномъ рабств?’
Имоджена. Неужто мой Леонатъ можетъ говорить такія вещи?
Іахимъ. Да, принцесса, можетъ, и при этомъ онъ хохочетъ до слезъ. Нтъ ничего забавне его насмшекъ надъ французомъ… Впрочемъ, само небо знаетъ, что есть люди, заслуживающіе строгаго порицанія.
Имоджена. Надюсь, мой мужъ не изъ ихъ числа?
Іахимъ. Конечно, нтъ! хотя я и долженъ замтить, что онъ могъ бы съ большею благодарностью относиться къ небесамъ за вс ихъ благодянія. Лично онъ одаренъ очень щедро, но лучшимъ, драгоцннйшимъ даромъ неба все-таки остаетесь вы, и я, отдавая вамъ должную дань восторга, не могу удержаться отъ чувства жалости…
Иможена. Къ кому?
Іахимъ. Мн душевно жаль двухъ созданій.
Имоджена. По тому выраженію, съ какимъ вы смотрите на меня, я догадываюсь, что одно изъ этихъ созданій я. Чмъ-же заслуживаю я ваше состраданіе?
Іахимъ. Ужасно! поистин ужасно!.. Прятаться отъ лучезарныхъ лучей солнца, чтобы находить наслажденіе въ тюрьм при свт смраднаго огарка.
Имоджена. Прошу васъ отвчать на мои вопросы пряме. Что именно возбуждаетъ въ васъ ко мн чувство жалости?
Іахимъ. Я только хотлъ было сказать, что другія пользуются вашимъ… Но пусть боги караютъ за такія низости! Не мн о нихъ разсказывать!
Имоджена. Вы, повидимому, что-то знаете, касающееся меня. Умоляю васъ, откройте мн, что разомъ и побуждаетъ васъ, и не даетъ вамъ говорить прямо? Нердко боязнь узнать горькую истину бываетъ мучительне самой горькой дйствительности. Если слишкомъ поздно узнаешь о грозящей опасности, вредъ отъ нея становится непоправимымъ, тогда какъ, узнавъ все вовремя, можно принять надлежащія мры и тмъ отвратить бду. Говорите-же!
Іахимъ. Предположимъ, что я, имя право обращаться съ этими щечками, какъ съ своею собственностью, и впиваться въ нихъ губами, съ этою ручкой, прикосновеніе къ которой способно вызвать клятву въ вчной врности изъ души каждаго, кто удостоится такого блаженства, со всмъ этимъ несравненнымъ существомъ, очаровавшимъ мои до сихъ поръ безцльно блуждавшіе взгляды и приковавшимъ ихъ къ себ навки, пренебрегъ бы этимъ неоцненнымъ правомъ, — о будь я проклятъ, если бы оказалось дйствительно такъ! — да, пренебрегъ-бы имъ, сталъ-бы слюнявить губы, настолько-же доступныя всмъ, какъ ступени, ведущія къ Капитолію, пожимать руки, загрублыя отъ ежечасныхъ лживыхъ прикосновеній, отъ труда, или наконецъ, украдкою глядться въ мутные и тусклые глаза, такъ-же лишенные блеска, какъ свтъ коптящей плошки, поддерживаемый вонючимъ саломъ. Человкъ, способный на такую гнусную измну, былъ-бы достоинъ, чтобы на него разомъ обрушились вс бичи ада.
Имоджена. Ваши слова, синьоръ, заставляютъ меня бояться, что мужъ мой забылъ о самомъ существованіи Британіи.
Іахимъ. Забылъ даже, что существуетъ онъ самъ. Не по собственному побужденію открываю я вамъ всю нищенскую гнусность его измны. Нтъ, ваша чарующая прелесть вырвала это признаніе изъ глубины моей возмущенной души.
Имоджена. Не говорите мн боле ни слова!
Іахимъ. Бдная, огорченная душа! постигшее васъ горе до того переполняетъ состраданіемъ мое сердце, что мн самому становится больно! Разв не возмутительно, что чудное созданіе, которое, въ придачу къ королевству, удвоило-бы своею красотою цнность любого короля, самымъ позорнымъ образомъ приравнено къ гнуснымъ негодницамъ, получающимъ за свои ласки плату изъ вашей-же казны,икъ такимъ зараженнымъ искательницамъ приключеній, которыя изъ-за денегъ готовы шутя подвергнуться какимъ угодно мерзостямъ, способнымъ привить природ свою пошлость и отравить самый ядъ. Вы должны отомстить, иначе вы покажете, что или родившая васъ мать не была королевой, или что сами вы переродились въ конецъ.
Имоджена. Вы говорите: — мстить! Но, какъ-же я отомщу? У меня уже такое сердце, что оно отказывается легкомысленно врить тому, что слышатъ мои уши, но если то, что вы говорите, даже правда, какъ-же я отомщу?
Іахимъ. Не понимаю, какъ вы соглашаетесь жить подобно жриц Діаны, одиноко спать на холодной постели, тогда какъ вашъ мужъ, словно назло вамъ и на вашъ-же счетъ, водитъ самое близкое знакомство съ разными безобразницами. Вы должны отомстить, и я для этого съ радостью всецло отдаю себя въ ваше распоряженіе. Вы встртите во мн человка боле благодарнаго, чмъ вашъ бглецъ отъ супружескаго ложа, я никогда не отрекусь отъ уваженія къ вамъ, буду вренъ и нмъ, какъ могила.
Имоджена. Пизаній, иди сюда!
Іахимъ. Если договоръ между нами заключенъ, позвольте мн скрпить его поцлуемъ на вашихъ устахъ.
Имоджена. Прочь! Я готова проклясть свои уши за то, что они слушали тебя такъ долго! Если бы ты былъ человкомъ честнымъ, ты разсказалъ-бы мн все это изъ любви къ правд и къ добродтели, а не съ этою дикою и тупою цлью, къ которой исключительно были направлены твои стремленія. Ты клевещешь на человка, которому такъ-же чуждо то, что ты на него взводишь, какъ теб самому чуждо чувство честности! Ты преслдуешь своими искательствами женщину, въ глазахъ которой ты настолько-же достоинъ презрнія, какъ и самъ дьяволъ… Иди-же сюда, Пизаній!.. Я сегодня-же извщу моего царственнаго родителя о твоемъ покушеніи на мою честь. Если онъ найдетъ, что поведеніе при его двор безстыжаго чужестранца, мыслимое только въ какомъ-нибудь римскомъ притон разврата, прилично и не заслуживаетъ самаго строгаго порицанія, значитъ, ему нтъ ровно никакого дла ни до своего двора, ни до чести дочери!.. Пизаній, скоре сюда!
Іахимъ. О, счастливый Леонатъ!.. Я могу смло воскликнуть! — Вра въ тебя твоей жены такъ-же достойна твоего доврія, какъ твои рдкія добродтели достойны непоколебимой ея врности. Будьте долго-долго счастливы другъ съ другомъ, вы, жена доблестнйшаго изъ мужей, которую любая страна могла-бы по всей справедливости считать своею гордостью, и онъ, единственный изъ всхъ людей вполн достойный обладать такимъ сокровищемъ! Удостойте меня своего прощенія! Все, что я говорилъ, клонилось только къ тому, чтобы убдиться, насколько довріе къ мужу глубоко укоренилось y васъ въ душ, а теперь постараюсь изобразить вамъ вашего супруга такимъ, какимъ онъ есть на самомъ дл, чтобы снова возстановить его въ вашихъ глазахъ. Въ немъ съ рдкою полнотою собраны вс совершенства: онъ какой-то безгршный чародй, умющій привлекать къ себ въ обществ вс сердца. Половина каждаго сердца непремнно принадлежитъ ему.
Имоджена. Вы, какъ я вижу, приносите покаяніе.
Іахимъ. Среди другихъ людей, онъ кажется богомъ, сошедшимъ съ небесъ, въ его лиц есть нчто такое, что ставитъ его неизмримо выше всхъ остальныхъ людей. Не сердитесь, могущественнйшая принцесса, что я дерзнулъ испытывать васъ ложными свдніями. Испытаніе это самымъ блистательнымъ образомъ доказало всю вашу осмотрительность при выбор мужа, выборъ этотъ палъ на такого человка. который не только не можетъ пасть, но даже и оступиться. Проврять ваши чувства заставила меня безпредльная моя къ нему привязанность, но, на его счастіе, въ отличіе отъ другихъ женщинъ, боги создали васъ безъ малйшей сорной примси. Простите-же меня! Умоляю васъ.
Имоджена. Все забыто, любезный синьоръ. Пользуйтесь сколько угодно моимъ вліяніемъ при двор, оно всецло къ вашимъ услугамъ.
Іахимъ. Примите всепокорнйшую мою благодарность… Совсмъ было забылъ, что y меня есть къ вамъ небольшая просьба, пріобртающая нкоторую важность тмъ, что она касается дла, въ которомъ принимаетъ участіе вашъ мужъ, такъ-же, какъ я и нсколько человкъ моихъ друзей.
Имоджена. Въ чемъ-же дло?
Іахимъ. Человкъ двнадцать насъ, римлянъ, а съ нами и вашъ мужъ, лучшее перо нашего крыла, — согласились въ складчину поднесть императору подарокъ, по ихъ порученію купленный мною во Франціи. Подарокъ этотъ состоитъ изъ серебряной утвари великолпной работы и въ изобиліи осыпанной каменьями въ хорошой оправ. Цна, утвари крупная и я, какъ иностранецъ, боясь за ея цлость, желалъ-бы найти для нея наиболе надежное помщеніе. Не будете-ли вы настолько добры, не примите-ли наше серебро на сохраненіе?
Имоджена. Съ большимъ удовольствіемъ! Честью ручаюсь за сохранность ввренной мн драгоцнности. Когда мужъ мой участвуетъ въ складчин, я поставлю серебро y себя въ спальн.
Іахимъ. Оно упаковано въ сундукъ и его охраняютъ пока мои слуги. Если вы позволите, я сегодня-же вечеромъ велю препроводить сундукъ въ ваши покои, такъ какъ завтра я сажусь на корабль.
Имоджена. О, нтъ, нтъ! Останьтесь y насъ подоле.
Іахимъ. Простите, никакъ не могу! Согласившись побыть здсь доле, я нарушу данное слово. Изъ Галліи, гд я находился, я нарочно переплылъ море, чтобы исполнить данное общаніе, то-есть, чтобы повидаться съ вашимъ высочествомъ.
Имоджена. Благодарю васъ за вашъ трудъ, но отложите отъздъ до другого дня.
Іахимъ. Не могу, принцесса! я долженъ ухать, поэтому, если вы желаете что-нибудь отвтить вашему супругу, я попросилъ-бы васъ приготовить письмо сегодня-же вечеромъ. Я и такъ уже промшкалъ нсколько дней, а это очень важно, потому что подарокъ императору долженъ быть поднесенъ вовремя.
Имоджена. Я сейчасъ-же отправлюсь писать письмо. Пришлите сундукъ, онъ будетъ здсь въ сохранности и возвращенъ вамъ въ цлости. Отъ души рада познакомиться съ вами (Уходитъ).

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ

СЦЕНА I.

Передъ дворцомъ Цимбелина.

Входитъ Клотэнъ и двое Придворныхъ.

Клотэнъ. Случалось-ли съ кмъ-нибудь такое несчастье?! Мой ударъ уже готовъ былъ коснуться цли, какъ вдругъ налетлъ другой и отбилъ его! Я на этой ставк проигралъ сто фунтовъ, а тутъ еще проклятый этотъ ублюдокъ съ обезьяньимъ рыломъ обозлился на меня за то, что я сталъ ругаться словно я бралъ ругательства y него взаймы, а не могъ расходовать ихъ какъ мн заблагоразсудится.
1-й придворный. Что-же выигралъ онъ этимъ? Только то, что вы прошибли ему шаромъ голову.
2-й придворный (про себя). Если-бы y него было столько-же ума, сколько y проломившаго ему голову, весь этотъ умъ вытекъ-бы тутъ-же.
Клотэнъ. Когда высокопоставленный человкъ чувствуетъ расположеніе ругаться, разв кто-нибудь изъ присутствующихъ иметъ право останавливать или осуждать его?
2-й придворный. Никто, ваше высочество, ршительно никто! (Про себя). Какъ и ты не имешь никакого права рвать другимъ уши.
Клотэнъ. Собачій ублюдокъ!.. И чтобы я-то далъ ему удовлетвореніе!.. Какъ-бы не такъ!… Другое дло, если-бы онъ былъ равенъ мн по положенію!
2-й придворный (Про себя). Тогда онъ былъ-бы равенъ дураку.
Клотэнъ. Ничто на свт не бситъ меня такъ, какъ это!.. приди на него моровая язва!.. Я былъ-бы на этотъ разъ очень радъ стоять не такъ высоко!.. Никто не дерзаетъ выходить со мною на поединокъ изъ-за того, что королева мн мать. Каждый подлаго званія проходимецъ можетъ сражаться сколько душ его угодно, а мн, между тмъ приходится метаться туда и сюда, какъ птуху, не находящему себ противника.
2-й придворный (Про себя). Ты разомъ и птухъ, и каплунъ, птушинаго въ теб только и есть — крикъ да гребешокъ.
Клотэнъ. Что ты говоришь?
2-й придворный. Говорю, что вашему высочеству не подобаетъ драться со всякимъ, кого вы оскорбляете.
Клотэнъ. Конечно, нтъ! Я это знаю, но мн вполн подобаетъ оскорблять каждаго, кто стоитъ ниже меня.
2-й придворный. Да, это подобаетъ одному только вашему высочеству.
Клотэнъ. То-же думаю и я.
1-й придворный. Слышали вы, принцъ, что сегодня вечеромъ ко двору прибылъ иностранецъ?
Клотэнъ. Какъ! Иностранецъ прибылъ ко двору, и я до сихъ поръ этого не знаю?
2-й придворный (Про себя). Мало-ли чего ты не знаешь. Напримръ, того, что ты дуракъ!
1-й придворный. Да, прибылъ итальянецъ и, какъ говорятъ, пріятель Леоната.
Клотэнъ. Леоната? изгнаннаго то негодяя? Значитъ, самъ онъ, кто бы онъ ни былъ, тоже негодяй. Отъ кого слышалъ ты объ иностранц?
1-й придворный. Отъ одного изъ пажей вашего высочества.
Клотэнъ. Не пойти-ли взглянуть на него?… Въ этомъ нтъ, вдь, ничего неприличнаго, достоинства своего я не унижу и ничье мнніе обо мн не измнится?
1-й придворный. Вы ни чмъ на свт не можете себя унизить.
Клотэнъ. Да, я полагаю, что это довольно трудно.
2-й придворный (Про себя). Такъ-какъ ты дуракъ, признанный всми, то мнніе о теб измнилось-бы только въ томъ случа, если-бы ты вдругъ пересталъ говорить глупости.
Клотэнъ. Ршено! Пойду взглянуть на итальянца. Я сегодня проигрался и намренъ вернуть ночью то, что проигралъ днемъ. Идемте.
2-й придворный. Я немедленно послдую за вами (Клотэнъ и первый придворный уходятъ). Едва врится, что такая хитрая чертовка, какъ его мать, могла произвести на свтъ такого осла! Уму этой женщины доступно все, а сынокъ не въ состояніи вычесть двухъ изъ двадцати такъ, чтобы получилось восемнадцать. Увы, что должна выносить ты, бдная женщина, ты, божественная Имоджена, находясь между отцомъ, которымъ управляетъ твоя мачиха, постоянно придумывающая все новыя и новыя козни, и между женихомъ, который теб ненавистне самой разлуки съ любимымъ изгнаннымъ мужемъ. Да укрпить небо ограды твоей чести противъ такого гнуснаго дянія, какъ замышляемъ разводъ твой съ мужемъ, и да сохранитъ оно незыблемый храмъ прекрасной твоей души, да сохранитъ оно также твою жизнь, чтобы ты хоть когда-нибудь могла снова соединиться съ изгнаннымъ мужемъ и вступить во владніе обширнымъ этимъ государствомъ (Уходитъ).

СЦЕНА II.

Спальня. Въ одномъ изъ угловъ стоитъ большой сундукъ.

Имоджена лежитъ на постели и читаетъ, Елена.

Имоджена. Кто здсь? Ты, Елена?
Елена. Я, миледи… Къ вашимъ услугамъ.
Имоджена. Который теперь часъ?
Елена. Скоро полночь.
Имоджена. Если такъ, я читала цлыхъ три часа подрядъ. Глаза мои слипаются. Загни страницу, на которой я остановилась, и ступай спать. Свчи не уноси, а если проснешься часа въ четыре, разбуди меня. Сонъ совсмъ меня одолваетъ (Елена уходитъ). Всемогущіе боги, отдаюсь подъ ваше покровительство и, — умоляю! — охраните меня отъ злыхъ фей и отъ ночныхъ искусителей (Засыпаетъ, изъ сундука выходитъ Іахимъ).
Іахимъ. Сверчки поютъ, а переутомленныя чувства человка возстановляютъ себя покойнымъ сномъ. Такъ нашъ Тарквиній слегка ступалъ по тростниковымъ циновкамъ прежде, чмъ разбудить цломудренное созданіе, которому самъ же онъ нанесъ потомъ смертельную рану. О, Цитерея какъ украшаешь ты свое ложе! Свжая лилія, ты бле своихъ покрововъ… Если-бы я имлъ возможность прикоснуться къ теб… поцловать тебя хоть разъ, всего одинъ только разъ! Какъ сладко было-бы прикоснуться губами къ этимъ несравненнымъ рубинамъ! Это ея дыханіе наводняетъ комнату такимъ благоуханіемъ. Пламя свчи само клонится къ ней, чтобы заглянуть подъ ея вки и увидть таящійся подъ ними и задернутый теперь завсою свтъ, свтъ блый съ синеватымъ отливомъ и окаймленный цвтомъ небесной лазури… Однако я намревался подробно осмотрть комнату и все записать для памяти (Достаетъ записную книжку и читаетъ). Такія-то и такія-то картины… Вотъ тутъ окно… Надъ кроватью пологъ такой-то. На стнныхъ коврахъ такія-то и такія-то фигуры, изображающія то-то и то-то… Ахъ, если бы можно было разсмотрть какой-нибудь природный значекъ на ея тл! Такая подробность, служа неопровержимымъ доказательствомъ, была бы для моихъ замтокъ въ десять тысячъ разъ цнне самаго подробнаго перечня всякой движимости. О, сонъ, какъ обезьяна, передразнивающій смерть, налягъ на нее всею своею тяжестью, и пусть она лежитъ безчувственно и неподвижно, какъ мраморное изваяніе на надгробномъ памятник (Снимая съ руки ея браслетъ). Ну, снимайся, снимайся! Ты такъ-же уступчивъ, какъ нкогда былъ неподатливъ Гордіевъ узелъ. Теперь ты y меня въ рукахъ и, какъ вншняя улика, за одно съ внутреннимъ сознаніемъ поможешь мн довести ея мужа до умопомшательства… А вотъ на лвой груди y нея родинка изъ пяти красныхъ точекъ, похожихъ на багряныя пятнышки въ чашечк буковицы. Это улика такого рода, что ею удовлетворился бы самый взыскательный законъ. То, что мн извстна такая тайна, непремнно заставитъ ея мужа поврить, будто я сломалъ замокъ и похитилъ сокровище ея чести… Довольно! Ничего мн боле не нужно и записывать это нтъ надобности, оно и безъ того глубоко запечатллось y меня въ памяти, врзалось въ нее неизгладимо… Она до поздней ночи читала повсть о Тере и листъ загнутъ на томъ самомъ мст, гд Филомела сдается… Съ меня довольно… Надо опять отправляться въ сундукъ, снова приладить замокъ… Торопитесь, торопитесь, драконы ночи. Пусть разсвтъ заставитъ скорй прозрть сомкнутые глаза вороновъ!.. Ночевать здсь довольно страшно Хотя въ этой комнат и покоится небесный ангелъ, но около него все-таки адъ (Бьютъ часы). Часъ, два, три… Пора, пора! (Прячется въ сундукъ).

СЦЕНА III.

Во дворц, около комнаты Имоджены.

Входятъ Клотэнъ и нсколько придворныхъ.

1-й придворный. Вы, ваше высочество, очень терпливо относитесь къ проигрышу, едва-ли найдется другой игрокъ, кто-бы такъ равнодушно металъ кости.
Клотэнъ. Поневол похолодешь, когда проигрываешься.
1-й придворный. Но рдко кто такъ терпливо мирится съ проигрышемъ, какъ вы, принцъ. Вотъ, когда вы выигрываете, другое дло: вы начинаете горячиться, выходите изъ себя…
Клотэнъ. Выигрышъ хоть кого разгорячитъ… Лишь-бы мн завладть глупою этою Имодженой! Золота y меня тогда будетъ достаточно… Кажется, уже разсвтаетъ… Такъ вдь?
1-й придворный. Совсмъ разсвло, ваше высочество.
Клотэнъ. Я желалъ-бы, чтобы музыканты шли скоре. Мн совтовали угощать ее по утрамъ музыкой, говорятъ, будто это на нее подйствуетъ (Входятъ музыканты). Идите скоре и настраивайте инструменты. Если вы может подйствовать на нее, перебирая пальцами… вотъ такъ… хорошо. Если не поможетъ, прибгнемъ и къ языку. Когда-же и это не подйствуетъ, пусть она остается такою, какъ есть, а я все-таки не отстану… Сперва сыграйте какую-нибудь ловкую забористую штучку, потомъ спойте изумительно сладкую псню съ великолпнйше-богатйшими словами, а она пусть затмъ соображаетъ про себя.

Псня.

Чу! Проснись! Къ вратамъ небесъ
Съ псней жаворонокъ мчится,
Фебъ проснулся и коней
Онъ ведетъ росы напиться,
Что подъ утро y цвтовъ
Въ чашечкахъ таится.
Близость утренней зари
И Зефира чуя ласки,
Золотые ноготки
Сонные открыли глазки
Такъ со всмъ, что полно красоты,
Милая, проснись и ты.
Клотэнъ. Будетъ! Убирайтесь! Если это на нее подйствуетъ, я буду о вашей музык самого лучшаго мннія если-же не подйствуетъ, значитъ, у нея самой въ ушахъ есть порокъ, который не исправишь ни волосомъ, ни телячьими кишками, ни даже голосомъ самаго несомнннаго евнуха (Музыканты удаляются, входятъ Цимбелинъ и королева).
2-й придворный. Вотъ идетъ король.
Клотэнъ. Очень радъ, что не ложился до такого поздняго часа, иначе мн никакъ-бы не быть такъ рано на ногахъ. Король непремнно долженъ остаться отечески доволенъ такою бдительностью съ моей стороны. Добраго утра и вашему величеству, и моей всемилостивйшей родительниц.
Цимбелинъ. Ты у дверей нашей непреклонной дочери ожидаешь ея появленія? Что-же она не выходить?
Клотэнъ. Я произвелъ на нее нападеніе посредствомъ музыки, но она и признака не подаетъ, чтобы обратила на это вниманіе,
Цимбелинъ. Изгнаніе ея возлюбленнаго произошло еще такъ недавно, что она еще не успла его забыть. Пусть пройдетъ еще нсколько времени, жгучесть воспоминанія изгладится, и тогда она твоя.
Королева. Ты очень много обязанъ королю, онъ не пропускаетъ ни одного случая, могущаго возвысить тебя во мнніи его дочери. Дйствуй и ты съ своей стороны, пользуйся каждымъ удобнымъ обстоятельствомъ видться съ нею и ухаживай за нею тмъ усердне, чмъ неумолиме ея отказы. Поступай такъ, какъ будто само сердце внушаетъ тебе желаніе понравиться ей, быть съ нею любезнымъ. Повинуйся ей во всемъ, кром тхъ случаевъ, когда она будетъ требовать, чтобы ты удалился. Въ такихъ случаяхъ оставайся безчувственъ.
Клотэнъ. Я-то безчувственъ? Ну, нтъ! (Входитъ Гонецъ).
Гонецъ. Позвольте доложить вамъ, государь: — изъ Рима прибыло посольство. Во глав его находится Кай Люцій.
Цимбелинъ. Человкъ онъ вполн достойный уваженія, хотя и является теперь по длу, грозящему намъ непріятностью. Но это не его вина. Мы должны принять его, сообразуясь какъ съ высокимъ положеніемъ пославшаго его, такъ и съ собственными его высокими качествами, съ значительностью тхъ услугъ, которыя онъ оказывалъ намъ не разъ. Любезный сынъ, когда ты пожелаешь добраго утра владычиц твоего сердца, приходи къ намъ. Я и королева будемъ тебя ожидать, мы дадимъ теб нсколько порученій относительно пріема римскаго посла. Идемте, королева (Цимбелинъ, Королева, Придворные и Гонецъ уходятъ).
Клотэнъ. Если она встала, я съ нею поговорю, если-же нтъ, пусть продолжаетъ лежать и мечтать (Стучитъ въ дверь). Эй, съ вашего позволенія… Я знаю, что прислужницы теперь y нея. Не подмаслить-ли какъ слдуетъ которую-нибудь изъ нихъ? При помощи золота можно проникнуть куда угодно. Золотомъ нердко можно сдлать все на свт. Оно заставляетъ лсничихъ Діаны нарушать свои обязанности и прямо выдавать вору желаемую имъ лось, оно отправляетъ на вислицу честнаго человка, чтобы спасти разбойника, а иногда и честнаго человка и разбойника разомъ. Чего оно не сдлаетъ и чего не раздлаетъ?.. Я поручу одной изъ прислужницъ ходатайствовать за меня, потому что самъ я въ этомъ ничего не понимаю (Стучится снова). Послушайте, съ вашего позволенія! (Входитъ прислужница).
Прислужница. Кто это стучитъ?
Клотэнъ. Принцъ.
Прислужница. Только-то?
Клотэнъ. Да, принцъ и притомъ сынъ высокопоставленной особы.
Прислужница. Это получше. Не многіе, кому портной стоитъ такъ-же дорого, какъ вамъ, могутъ этимъ похвалиться. Что-же вамъ угодно?
Клотэнъ. Видть твою госпожу. Готова она выйти ко мн?
Прислужница. Нтъ, готова оставаться дома.
Клотэнъ. Вотъ теб золото. Продай мн за него свое расположеніе.
Прислужница. Не понимаю, чего вы отъ меня хотите: — чтобы я вамъ продала свое честное имя или стала изъ расположенія къ вамъ отзываться о васъ съ похвалою?.. Вотъ идетъ сама принцесса (Входитъ Имоджена).
Клотэнъ. Добраго утра, несравненная! Прелестную вашу ручку, сестрица.
Имоджена. Добраго утра, принцъ. Вы тратите слишкомъ много трудовъ на то, чтобы получать одн непріятности. Могу отблагодарить васъ только признаніемъ, что я слишкомъ бдна благодарностью и не могу удлять ея никому.
Клотэнъ. Тмъ не мене я все-таки клянусь, что люблю васъ.
Имоджена. Если-бы вы сказали мн это просто, ваши слова, быть можетъ, произвели-бы на меня впечатлніе, но такъ какъ вы все клянетесь, награда вамъ будетъ прежняя: — мн любви вашей не нужно.
Клотэнъ. Это не отвтъ.
Имоджена. Я совсмъ ничего-бы не отвтила, если-бы не боялась, что вы мое молчаніе примите за знакъ согласія. Прошу, оставьте меня въ поко. Величайшею своею любезностью вы съ моей стороны не вызовете ничего, кром прежней нелюбезности.
Клотэнъ. Допустить, чтобы вы продолжали сумасшествовать, было-бы съ моей стороны грхомъ, и я не допущу.
Имоджена. Дураки, — вотъ т съума не сходятъ.
Клотэнъ. Вы называете меня дуракомъ?
Имоджена. Я сумасшедшая, поэтому называю. Если вы будете терпливы, мое сумасшествіе пройдетъ, и мы оба излечимся разомъ. Мн, право, досадно, принцъ, что вы вынуждаете меня забывать приличную женщин сдержанность и говорить такъ прямо. Узнайте-же теперь разъ навсегда, что я хорошо знаю свое сердце, поэтому и говорю вамъ съ полною откровенностью, что не люблю васъ нисколько… Мало этого: — признаюсь, я настолько жестокосерда, что даже ненавижу васъ. Мн было-бы много пріятне, если-бы вы поняли это сами, не доводя меня до необходимости хвалиться такимъ чувствомъ.
Клотэнъ. Вы гршите противъ послушанія, которое должны оказывать отцу. Вы считаете чмъ-то ненарушимымъ бракъ, заключенный вами съ гнуснымъ негодяемъ, съ мерзавцемъ, воспитаннымъ при помощи подаяній, вскормленнымъ холодными объдками и крохами, остававшимися отъ двора, тогда какъ на самомъ дл это совсмъ не бракъ! совсмъ нтъ! Людямъ низкаго происхожденія, — а ниже вашего мужа въ этомъ отношеніи едва-ли найдется кто-либо другой, — позволительно, ради нарожденія нищихъ ребятъ, связывать души какими угодно узами, но такая вольность располагать собою запрещена вамъ ожидающею васъ короною, вы не должны омрачать ея драгоцннаго блеска бракомъ съ гнуснымъ рабомъ, съ мерзавцемъ, созданнымъ для ливреи, для обносковъ съ чужаго плеча, который слишкомъ низокъ даже для должности ключника.
Имоджена. Слушай, ничего не понимающій олухъ! Будь ты сыномъ самого Юпитера, оставаясь при этомъ тмъ, что ты теперь, ты мужу моему не годился-бы даже въ конюхи. Если взять во вниманіе вс твои личныя достоинства, для тебя было величайшею честью, даже милостью свыше занимать въ его королевств должность послдняго помощника палача. Впрочемъ, и тутъ явились-бы завистники, находящіе, что такая должность дана теб не по заслугамъ.
Клотэнъ. Да сгноятъ его южныя испаренія!
Имоджена. То, что ты смешь произносить его имя, для него уже величайшее несчастіе. Послдняя тряпка отъ его одежды, когда-то касавшаяся его тла, для меня драгоцнне всхъ волосъ на твоей голов даже и въ томъ случа, если-бы изъ каждаго такого волоса вышло по цлому Клотену (Входитъ Пизаній). Что теб нужно, Пизаній?
Клотэнъ. Послдняя тряпка! Это чортъ знаетъ что такое!
Имоджена. Ступай скоре къ моей прислужниц Дороте.
Клотэнъ. Послдняя тряпка!
Имоджена. Этотъ дуракъ преслдуетъ меня, пугаетъ и сердитъ до послдней степени. Скажи моей прислужниц, чтобы она хорошенько поискала подаренный мн мужемъ браслетъ, какъ-то соскользнувшій съ моей руки. Будь я проклята, если-бы согласилась разстаться съ этою вещью за вс доходы величайшаго изъ европейскихъ государей. Мн помнится, что я еще сегодня видла браслетъ y себя на рук, а что онъ былъ y меня вчера, въ этомъ я убждена вполн, такъ какъ передъ сномъ еще его цловала. Надюсь, онъ не отправился доносить мужу, что я цлую еще кого-нибудь или что-нибудь, кром его, моего Постума.
Пизаній. Браслетъ не можетъ пропасть.
Имоджена. Ступай, поищи его (Пизаній уходитъ).
Клотэнъ. Вы жестоко меня оскорбили. Будто я хуже послдней тряпки?
Имоджена. Да, я это сказала, и если вы призовете меня къ суду, я тоже самое повторю при свидтеляхъ.
Клотенъ. Я доведу это до свднія вашего отца.
Имоджена. Даже до свднія своей матери, если хотите. Она расположена ко мн такъ искренно, что непремнно виновной найдетъ меня. Можете быть въ этомъ уврены. За тмъ, милордъ, я удаляюсь и оставляю васъ въ полномъ разгар вашего неудовольствія (Уходитъ).
Клотэнъ. О, я отомщу! Я хуже послдней тряпки!.. Хорошо! (Уходитъ).

СЦЕНА IV.

Въ Рим, въ дом Филарія.

Входятъ Постумъ и Филарій.

Постумъ. Не бойтесь, этого, синьоръ. Я былъ-бы очень счастливъ если-бы могъ такъ-же твердо разсчитывать на прощеніе короля, какъ твердо убжденъ, что честь жены останется при ней.
Филарій. На что же вы разсчитываете, чтобы умилостивить короля?
Постумъ. Ни на что, кром перемнъ, производимыхъ въ мысляхъ временемъ. Теперь же я дрожу отъ холода и нетерпливо ожидаю, чтобы для меня настали боле теплые дни, чтобы расквитаться съ вами за ваше участіе, я разсчитываю на эти сомнительныя надежды, если он не осуществятся, мн придется умереть вашимъ должникомъ.
Филарій. Ваша любезность и ваше пріятное общество съ лихвою вознаграждаютъ меня за то, что я могу для васъ длать. Теперь вашъ король, вроятно, уже получилъ извстіе отъ великаго Августа, Кай Люцій въ точности исполнитъ возложенное на него порученіе. Я надюсь что Цимбелинъ согласится платитъ требуемую отъ него дань и теперь-же вышлетъ недоимку, если же нтъ, пустъ онъ въ самомъ скоромъ времени ожидаетъ новой встрчи съ нашими римлянами, гнетущее воспоминаніе о которыхъ до сихъ поръ еще свжо въ памяти его народа.
Постумъ. Что касается меня, то я хоть и не государственный мужъ да и не надюсь когда-либо сдлаться такимъ, однако, думаю, что все кончится кровопролитною войной и что до васъ ране дойдутъ слухи о высадк на храбрую британскую нашу землю вашихъ легіоновъ, находящихся теперь въ Галліи, чмъ извстія о высылаемой дани. Мои соотечественники теперь лучше обучены военному длу, чмъ въ т времена, когда ихъ неопытность вызывала y Юлія Цезаря улыбку, а ихъ отвага заставляла его хмурить брови. Теперь ихъ мужество, соединенное съ знаніемъ дла, докажетъ ихъ противникамъ, что британскій народъ тоже ни въ чемъ не отстаетъ отъ міра (Входитъ Іахимъ).
Филарій. Смотрите, вотъ Іахимъ.
Постумъ. Уже не мчали ли васъ по суш быстроногіе олени, а на мор, должно-быть, попутные втры своими поцлуями вздували ваши паруса, что вы возвратились такъ скоро?
Филарій. Добро пожаловать, Іахимъ.
Постумъ. Или, быть можетъ, краткость полученнаго отвта такъ ускорила ваше возвращеніе?
Іахимъ. Я рдко видалъ такихъ красивыхъ женщинъ, какъ ваша жена.
Постумъ. А боле врной своему долгу, вроятно, никогда не видали? Если-же нтъ, пусть ея красота выставляется y окна для приманки предательскихъ сердецъ и сама сдлается предательницей!
Іахимъ. Вотъ къ вамъ письма.
Постумъ. Надюсь, содержаніе ихъ пріятное?
Іахимъ. Очень можетъ быть.
Филарій. Въ то время, когда вы находились при британскомъ двор, Кай Люцій тоже былъ тамъ?
Іахимъ. Его ожидали, но онъ еще не прибылъ.
Постумъ. До сихъ поръ все прекрасно. Скажите, этотъ камень такъ-же блеститъ, какъ прежде? или онъ, можетъ-быть, горитъ настолько тускло,что вы не захотите носить его?
Іахимъ Въ случа проигрыша, я долженъ золотомъ оплатить его стоимость… Я готовъ пуститься еще въ вдвое боле далекій путь, чтобы провести другую такую-же чудную быстро промчавшуюся ночь, какая выпала мн на долю въ Британіи. Я выигралъ перстень.
Постyмъ. Нтъ, камень этотъ слишкомъ твердъ, но могли вы его выиграть.
Іахимъ. Съ такою сговорчивою женщиною, какъ ваша жена, это оказалось совсмъ не труднымъ.
Постумъ. Не обращайте вашъ проигрышъ въ шутку, помните, что мы уже не можемъ оставаться друзьями.
Іахимъ. Напротивъ, очень можемъ, если вы исполните наше условіе. Соглашаюсь, что нашъ споръ могъ бы идти дале, если-бы я мене коротко узналъ вашу жену, но я заявляю, что выигралъ закладъ: и честь вашей жены поэтому, и перстень теперь мой. Я нисколько не виноватъ ни передъ вашею женою, ни передъ вами, такъ-какъ дйствовалъ съ вашего соизволенія и съ ея добровольнаго согласія.
Постумъ. Докажит, что длили ложе моей жены, и тогда и рука эта, и перстень ваши. Если-же не докажете, ваше дерзкое мнніе о чести моей жены заставитъ меня прибгнуть къ оружію. Побда останется или за вашимъ, или за моимъ мечемъ, или оба они останутся безъ хозяевъ, пустъ тогда ихъ подберетъ прохожій.
Іахимъ. Почти до очевидности ясныя доказательства, которыя я представлю вамъ, конечно, убдят васъ. Если нужно, я готовъ подтвердить свои показанія подъ присягой, но я не сомнваюсь, что вы меня отъ этого избавите, когда увидите всю безполезность такого требованія.
Постумъ. Говорите.
Іахимъ. Прежде всего вотъ описаніе ея спальни. Сознаюсь, что я въ ней не спалъ, но заявляю, что провелъ въ ней время такъ пріятно, что нисколько не жалю объ отсутствіи сна. Комната обтянута шелковыми коврами съ серебряными узорами. На одномъ изображена гордая Клеопатра, отправляющаяся на встрчу къ своему римлянину, на другомъ Киднъ, выходящій изъ береговъ отъ избытка судовъ или гордости. Все это изображено такъ искусно и такъ богато, что мастерство исполненія споритъ съ цнностью матеріаловъ. Я былъ изумленъ отчетливостью, законченностью работы… Все казалось словно живымъ.
Постумъ. Да, правда! но вы могли слышать объ этомъ здсь или отъ меня, или отъ кого-нибудь другаго.
Іахимъ. Вамъ для полнаго убжденія нужны другія подробности?
Постумъ. Непремнно, иначе ваша честь будетъ опозорена.
Іахимъ. Каминъ находится на южной сторон комнаты. На доск его стоитъ изображеніе цломудренной Діаны во время купанія. Изображеніе богини такъ живо, что, кажется, она готова заговорить. Ваятель этого нмаго произведенія явился творцомъ, превзошедшимъ самую природу. Онъ далъ жизнь Діан, не далъ ей только дыханія и движенія.
Постумъ. Вы и это могли узнать изъ разсказовъ. О чудной Діан было такъ много разговоровъ.
Іахимъ. На потолк изображены выпуклые золотые купидоны, а на ршотк камина, — совсмъ было забылъ упомянуть, — еще два серебряныхъ купидона съ завязанными глазами стоять каждый на одной ног, слегка опираясь на опущенные факелы.
Постумъ. Вс ваши подробности нисколько еще не пятнаютъ ея чести. Допустимъ, что вы видли все это, и я отдаю должную справедливость вашей памяти. Однако, описаніе того, что находится въ ея спальн, еще не даетъ вамъ права на выигрышъ заклада.
Іахимъ. Такъ блднйте-же, если можете (Достаетъ браслетъ, снятый съ Имоджены). Вамъ стоитъ только попристальне вглядться въ эту вещицу… Ну, давайте теперь назадъ, я этотъ браслетъ присовокуплю къ вашему брилліанту и оставлю оба ихъ y себя.
Постумъ. О, Юпитеръ! Дайте взглянуть, тотъ-ли это, что я подарилъ ей?
Іахимъ. Тотъ самый, другъ мой, и я ей за него очень благодаренъ. Она сняла его съ руки, — я какъ теперь это вижу — а затмъ, протягивая его мн съ такимъ милымъ движеніемъ, отъ котораго подарокъ становился вдвое цнне, сказала: — ‘Возьми его, я имъ когда-то дорожила’.
Постумъ. Можетъ быть, она отдала его вамъ, чтобы вручить мн.
Іахимъ. Пишетъ она вамъ это? Пишетъ?
Постумъ. Нтъ, нтъ, ни слова! Все правда! Берите и его (Отдаетъ ему перстень). Это Василискъ, убивающій меня своимъ взглядомъ! Значитъ надо убдиться, что нечего искать добродтели тамъ, гд есть красота, правды — тамъ, гд все только на показъ, любви, — гд есть другой мужчина, и что y женщинъ такъ-же мало привязанности къ тмъ, кого они въ ней увряютъ, какъ мало въ нихъ самихъ добродтели, то-есть, даже ни на волосъ! О, какое безмрное вроломство!
Филарій. Успокойся, другъ! Возьми пока свой перстень назадъ, ты еще его не проигралъ. Можетъ быть, она потеряла браслетъ или подкупленная прислужница украла его!
Постумъ. Правда! Правда! Я предполагаю, что онъ именно такъ завладлъ браслетомъ… Возвратите мн перстень! Опишите мн какую-нибудь примту на ея тл, потому что браслетъ былъ украденъ.
Іахимъ. Клянусь Юпитеромъ, онъ достался мн прямо съ ея руки.
Постумъ. Слышите? — онъ клянется, клянется Юпитеромъ!.. Значитъ, все сказанное имъ правда! Если такъ, оставьте перстень y себя!.. Да, это правда! Я убжденъ, что браслетъ не могъ быть украденъ… Прислужницы ея связаны клятвой, и женщины он честныя… Разв он ршились бы украсть его… И для кого? для чужестранца! Нтъ, она отдалась ему и вотъ доказательство ея позора… Дорого-же обошлось ей имя непотребной женщины! Бери-же свою мзду, и вс демоны ада пусть длятъ васъ между собою!
Филарій. Погоди, другъ! Всхъ этихъ доказательствъ еще недостаточно для человка, убжденнаго въ…
Постумъ. Будетъ объ этомъ! Онъ обладалъ ею!
Іахимъ. Хотите еще доказательствъ? У нея подъ грудью, подъ чудной грудью, къ которой такъ и хочется прикоснуться, есть небольшое родимое пятно, которое какъ-будто гордится своимъ завиднымъ положеніемъ. Я цловалъ это пятнышко, и этотъ поцлуй. снова возбудилъ во мн жажду наслажденія, хотя я и былъ уже сытъ вполн. Помните это родимое пятнышко?
Постумъ. Да, оно свидтельствуетъ о другомъ пятн и при томъ такомъ громадномъ, что для него одного весь адъ будетъ тсенъ.
Іахимъ. Желаете слушать дале?
Постумъ. Избавьте меня отъ своей ариметики, не перечисляйте, сколько разъ она мн измнила! Одинъ разъ или милліонъ — все равно.
Іахимъ. Клянусь…
Постумъ. Не надо клятвъ! Если вы поклянетесь, что ничего не было, вы солжете. Я убью васъ, если вы отречетесь отъ того, что приставили мн рога.
Іахимъ. Я ни отъ чего не отрекаюсь.
Постумъ. О, если бы она была здсь и я могъ разорвать на клочья ея тло! Я вернусь въ Британію и исполню это тамъ, при всемъ двор, при ея отц, я что-нибудь да сдлаю! (Уходитъ).
Филарій. Онъ совсмъ выведенъ изъ терпнія и не въ силахъ управлять собою. Вы выиграли. Пойдемте за нимъ, чтобы его изступленіе не обратилось противъ него-же самого.
Іахимъ. Отъ всего сердца (Уходятъ).

СЦЕНА V.

Въ Рим. Другая комната y Филарія.

Входитъ Постумъ.

Постумъ. Неужто люди не могутъ являться на свтъ безъ того, чтобы женщины не брали на себя половины труда? Вс мы незаконнорожденные, и тотъ почтенный человкъ, котораго я называлъ отцомъ, находился гд-то въ отсутствіи, когда меня чеканили. Вроятно, какой-нибудь фальшивый монетчикъ наложилъ на меня свое клеймо, тмъ не мене моя мать слыла Діаною своего времени, какъ моя жена считается теперь чудомъ своего. О мщеніе, мщеніе! Сколько разъ она старалась сдерживать мои законныя желанія и молила меня о воздержаніи, длая это съ такою краснющей скромностью, что самъ старикъ Сатурнъ разогрлся бы, глядя на нее. Я-же считалъ ее цломудренне снга, котораго еще не озаряли солнечные лучи… О, весь сонмъ дьяволовъ! — вотъ этотъ желтолицый Іахимъ въ какой-нибудь часъ времени… вдь, такъ?.. или можетъ-быть скоре… съ первой-же минуты?.. Можетъ быть, онъ даже ничего не говорилъ, а ему, какъ до отвала сытому кабану германской породы, стоило только хрюкнуть ‘го!’ чтобы взлзть на нее, не встртивъ даже ожидаемаго сопротивленія… Хотлось-бы мн отыскать въ себ самомъ то, что ко мн перешло отъ женщины, такъ какъ въ мужчин вс порочныя наклонности, — я это утверждаю, — непремнно унаслдованы отъ женщины. Возьмемъ, напримръ, ложь: — она пріобртена отъ женщины, льстивость — тоже отъ нея, вроломство — отъ нея-же, любострастіе и похотливыя мысли — отъ нея, мстительность — отъ нея. Честолюбіе, алчность, причудливость, мелочное чванство, презрительность, злоязычіе, непостоянство, вс пороки, извстные міру или даже только одному аду, вс частью или цликомъ, нтъ, цликомъ унаслдованы отъ женщины, потому что он непостоянны даже въ порокахъ. Он безпрестанно переходятъ отъ одного порока, которому предавались за минуту передъ тмъ, къ другому на томъ только основаніи, что другой на полминуты нове… Я буду писать противъ нихъ, ненавидть ихъ, проклинать!.. Или нтъ! истинной ненависти благоразумне всего желать имъ поступать по своему, исполнять каждую свою прихоть, сами дьяволы не отыщутъ для нихъ боле утонченной пытки (Уходитъ).

ДЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Британія. Государственный залъ во дворц Цимбелина.

Цимбелинъ, Королева, Клотэнъ и придворные входятъ въ одну дверь, въ другую — Кай Люцій со свитою.

Цимбелинъ. Говорите же теперь, чего желаетъ отъ насъ Августъ-Цезарь?
Люцій. Когда Юлій Цезарь, воспоминаніе о которомъ еще живо въ глазахъ людей и будетъ вчно жить y нихъ въ ушахъ и на языкахъ, впервые появился въ Британіи и покорилъ ее, твой дядя Кассибеланъ, прославленный похвалами Цезаря не мене, чмъ собственными доблестными дяніями, обязался за себя и за своихъ будущихъ преемниковъ выплачивать Риму ежегодную дань въ три тысячи фунтовъ, но ты за послднее время уклонялся отъ исполненія этого обязательства.
Королева. И чтобы разомъ положить конецъ будущимъ удивленіямъ, узнай теперь-же, что такъ будетъ и дале.
Клотэнъ. Много еще народится разныхъ цезарей, прежде чмъ появится другой такой-же, какъ Юлій. Британія сама по себ цлый особый міръ, и мы не намрены платить за то, что природа дала намъ носы.
Королева. Все, что сила обстоятельствъ помогла Риму отобрать y насъ, теперь таже сила поможетъ намъ вернутъ назадъ. О, повелитель мой, вспомни о твоихъ предкахъ-короляхъ и о природныхъ средствахъ обороны твоего острова, словно паркъ Нептуна, окруженнаго частоколомъ, неприступными скалами, ревущими волнами и песчаными отмелями, которыя не только не допустятъ, чтобы по нимъ плавали непріятельскія суда, но всосутъ эти суда до крайнихъ оконечностей высочайшихъ мачтъ. Правда, Цезарь сдлалъ здсь нкоторыя завоеванія, но не могъ хвастаться, какъ въ иныхъ мстахъ, будто онъ ‘пришелъ, увидлъ, побдилъ!’ Онъ дважды былъ разбитъ, пораженъ впервые во всю жизнь и отброшенъ отъ нашихъ береговъ. А корабли его, жалкія игрушки для нашихъ бурныхъ морей, растерянно метались по волнамъ и, словно яичныя скорлупы, разбивались о наши скалы. Обрадованный этимъ нашъ славный Кассибеланъ, по вол насмшливой судьбы чуть-чуть было незавладвшій мечемъ Цезаря, освтилъ потшными огнями городъ Лудъ переполнилъ мужествомъ сердца британцевъ.
Клотэнъ. Что долго толковать? Сказано, не будетъ больше дани и не будетъ. Теперь наше государство посильне, чмъ было въ ту пору. Къ тому-же, какъ я уже сказалъ, теперь нтъ уже такого Цезаря, какъ тогда. У другихъ, можетъ быть, и будутъ такіе-же горбатые носы, какъ y того, но такихъ мощныхъ рукъ не имть никому.
Цимбелинъ. Сынъ, дай договорить своей матери.
Клотэнъ. У многихъ изъ насъ и теперь кулаки такіе-же здоровые, какъ y Кассибелана! Не говорю, чтобы самъ я былъ изъ числа такихъ, но руки есть и y меня. Съ насъ требуютъ дани! Какъ? За что будемъ мы платить дань? Вотъ если-бы Цезарь могъ закрыть отъ насъ солнце блымъ одяломъ или спрятать мсяцъ себ въ карманъ, мы стали-бы платить дань за освщеніе, а теперь за что? Нечего и говорить ни о какой дани. Нтъ, ужъ за это извините.
Цимбелинъ. Вы должны знать, что ране, чмъ дерзкіе римляне вынудили насъ платить имъ дань, мы были свободны. Честолюбіе Цезаря, раздувавшееся до того, что почти наполнило собою весь міръ, вопреки всякой справедливости наложило на насъ это ярмо, стряхнуть которое должно быть первою заботою каждаго воинственнаго народа, а къ такимъ народамъ мы причисляемъ и себя. Вслдствіе этого, мы говоримъ теперь Цезарю: — Нашъ предокъ Мулмуцій установилъ y насъ законы. Мечъ Цезаря изувчилъ эти законы слишкомъ сильно, и мы считаемъ доблестнымъ для насъ дломъ возстановить эти законы и освободиться отъ чужеземнаго ига, хотя Римъ и разгнвается на насъ за это. Мулмуцій, даровавшій намъ законы, первый изъ британцевъ надлъ на чело золотой внецъ и принялъ титулъ короля.
Люцій. Мн очень прискорбно, Цимбелинъ, что я вынужденъ провозгласить Августа Цезаря, того Цезаря, въ услугахъ y котораго больше королей, чемъ y тебя слугъ и домочадцевъ, твоимъ врагомъ. Узнай-же отъ меня, что я отъ имени цезаря объявляю теб войну и истребленіе, знай, что гнвъ его будетъ безпощаденъ. Посл этого вызова, мн лично за себя остается только тебя поблагодарить.
Цимбелинъ. Будь нашимъ гостемъ, Кай. Твой Цезарь посвятилъ меня въ рыцари и я большую часть молодости прослужилъ подъ его начальствомъ. Отъ него получилъ я честь, а теперь онъ-же хочетъ отнять ее y меня силой и вынуждаетъ отстаивать ее до послдней крайности. Мн за врное извстно, что Панонны и Далматы возстали за свою свободу. Если-бы британцы не послдовали ихъ примру, они оказались-бы трусами, а Цезарь такими ихъ не найдетъ.
Люцій. Узнаемъ по опыту, что будетъ.
Клотэнъ. Ты отъ его величества слышалъ, что ты y него желанный гость. Повеселись y насъ день или два, а то, пожалуй, и доле. Если потомъ ты явишься сюда съ другими намреніями, ты все-таки найдешь насъ на нашемъ остров, опоясанномъ соленою водою. Если теб удастся выгнать насъ отсюда, островъ твой. Если-же васъ постигнетъ неудача, вы только послужите угощеніемъ для нашихъ воронъ. Вотъ и все.
Люцій. Такъ, принцъ.
Цимбелинъ. Мн извстны намренія Цезаря, а ему теперь мои. Затмъ, добро пожаловать, какъ дорогой гость (Вс уходятъ.)

СЦЕНА II.

Другая комната во дворц.

Входитъ Пизаній.

Пизаній. Въ прелюбодяніи?.. Что такое? Зачмъ не пишетъ онъ, кто то чудовище, которое сметъ ее обвинять. О, Леонатъ, о, дорогой мой господинъ. какой странный ядъ попалъ теб въ ухо?!. Кто тотъ гнусный итальянецъ, способный лить отраву съ языка и подливать ее руками, которому удалось овладть твоимъ слишкомъ доврчивымъ слухомъ?.. Она-то не врна? Нтъ, она терпитъ теперь наказаніе именно за врность. Она, скоре, подобно богин, чмъ женщин, выноситъ такія нападенія, которыя способны сломить любую добродтель. О, господинъ мои, ты и душою теперь настолько-же ниже ея, насколько прежде былъ ниже по положенію!.. Какъ! Именемъ моей привязанности и тхъ клятвъ въ врности теб и въ повиновеніи, благодаря которымъ я нахожусь въ твоей власти, ты требуешь, чтобы я предательски ее убилъ?.. Мн убить ее, пролить ея кровь!.. Если это называется доброй услугой, пусть меня лучше никогда не считаютъ услужливымъ!.. Какимъ-же человкомъ долженъ я казаться, если меня считаютъ настолько безчеловчнымъ, что я способенъ на такое дло (Читаетъ письмо). ‘Убей ее: письмо къ ней дастъ теб возможность исполнитъ это по ея же приказанію’… О, проклятая бумага! Ты черна, какъ т чернила, которыми ты исписана! Безчувственный лоскутокъ, какъ можешь ты принимать участіе въ такомъ дл и все-таки сохранять свою двственную близну?.. Вотъ идетъ она (Входитъ Имоджена). Притворюсь, будто ничего не знаю объ отданныхъ мн приказаніяхъ.
Имоджена. Что скажешь, Пизаній?
Пизаній. Миледи, вотъ къ вамъ письмо отъ моего господина.
Имоджена. Отъ кого? Если отъ твоего господина, значитъ, и отъ моего? Да, отъ Леоната? Всякій астрономъ могъ-бы гордиться своею ученостью, если-бы такъ-же хорошо зналъ звзды, какъ я знаю мужа. Для такого астронома будущее было-бы открытой книгой. О, милостивые боги,сдлайте такъ, чтобы все, что тутъ написано, говорило о любви, о томъ, что мой возлюбленный здоровъ и доволенъ всмъ, кром только нашей разлуки… Нтъ, она-то пусть огорчаетъ его! Иныя огорченія служатъ цлебными средствами. Это одно изъ нихъ, потому что оно укрпляетъ любовь. Да, пусть онъ будетъ доволенъ всмъ, кром нашей разлуки… Итакъ, съ твоего позволенія, добрый воскъ… Благословенье вамъ, пчелы, за то, что вы доставляете вещество, сохраняющее тайну. Влюбленные и люди связанные обязательствомъ, предъявленнымъ ко взысканію, смотрятъ на васъ неодинаково. Если однимъ изъ-за васъ грозитъ тюремное заключеніе, за то вы-же и сохраняете тайну юнаго купидона!.. О, боги, молю y васъ добрыхъ встей (Читаетъ). ‘Ни жестокій приговоръ, ни гнвъ твоего отца въ томъ случа, если-бы меня захватили въ его владніяхъ, меня не устрашатъ, и я готовъ на все, если ты, безцнная моя, позволивъ взглянуть на тебя, возвратишь мн этимъ жизнь. Узнай-же, что я въ Камбріи, а именно въ Мильфордской гавани, а затмъ поступи такъ, какъ посовтуетъ теб любовь. Твое счастіе — вотъ самая горячая забота того, кто остается вренъ своимъ обтамъ и чья любовь ростетъ съ каждымъ днемъ, то-есть, Леоната Постума’… О, скоре коня, крылатаго коня!.. Слышишь, Пизаній, онъ въ Мильфордской гавани?.. Прочти, а потомъ скажи, какъ далеко это отсюда? Если человкъ можетъ по ничтожному длу дотащиться туда въ недлю, почему мн не домчаться туда въ одинъ день? Скажи, врный мой Пизаній, вдь и ты, какъ я, сгораешь отъ нетерпнія увидать твоего господина?.. Вдь сгораешь, — не будемъ, однако, преувеличивать, — если и сгораешь, то не такъ, какъ я… Да, разумется, не такъ, какъ я, потому что, видишь-ли, мое желаніе обнять его превосходитъ все на свт. Говори-же, говори скоре и громче, — повренные въ любви должны-бы наполнять каждую скважину слуха до его притупленія, — какъ далеко отсюда до желаннаго Мильфорда? Скажи также по дорог, какъ на долю Уэльса выпало такое счастіе обладать этою гаванью?.. Но прежде всего, какъ намъ украдкою уйти отсюда и чмъ объяснитъ наше отсутствіе за то время, которое намъ потребуется на дорогу туда и обратно? Однако, прежде всего, какъ намъ уйти? Зачмъ отыскивать оправданія, ране чмъ совершенъ самый поступокъ?.. Объ этомъ успемъ поговорить и посл… Но теперь, прошу тебя, скажи, сколько десятковъ миль въ день можемъ мы прохать верхомъ?
Пизаній. Миль двадцать между восходомъ и закатомъ солнца. Для васъ, миледи, этого будетъ достаточио, даже слишкомъ много.
Имоджена. Что такое? Да, вдь, и человкъ, отправляющійся на смертную казнь, не сталъ-бы тащиться такъ медленно! я слыхала о скачкахъ, гд лошади мчались несравненно скоре, чмъ песчинки въ часахъ… но это пустяки!.. Ступай, скажи моей прислужниц, чтобы она притворилась больною и объявила, что она узжаетъ къ отцу, а затмъ добудь мн скоре дорожное платье, не слишкомъ, однако, богатое, но по цн доступное для родственницы дворянина-землевладльца.
Пизаній. Миледи, вамъ бы слдовало хорошенько разсудить.
Имоджена. Нтъ, другъ, — я могу глядть только впередъ. Всюду и направо, и налво, и сзади меня — все для мена подернуто такимъ туманомъ, что сквозь него я ничего не вижу… Ступай-же! прошу тебя, и исполни то, что я приказала, а затемъ боле ни слова… Для меня только одна дорога и открыта — въ Мидьфордъ (Уходятъ).

СЦЕНА III.

Уэльсъ. Гористая мстность среди скалъ — пещера.

Входятъ Бэларій, Гвидерій и Арвирагъ.

Бэларій. День такой прекрасный, что, право, стыдно оставаться подъ кровомъ, особенно если потолокъ такой низкій, какъ y насъ. Нагнитесь-же, дти, эти ворота научатъ васъ, какъ надо поклоняться небесамъ, вы преклоните головы какъ бы для утренней молитвы. Ворота y царей земныхъ такъ высоки, что даже великанъ пройдетъ въ нихъ, не склоняя головы, не снимая безбожной чалмы и не посылая привта утреннему солнцу. Добраго утра теб, милостивое небо! Мы хоть и живемъ въ пещер, а въ душ y насъ боле благодарности, чмъ y людей, стоящихъ высоко.
Гвидерій. Привтъ вамъ, небеса.
Арвирагъ. И мой привтъ вамъ тоже.
Бэларій. Теперь отправляйтесь въ горы, на охоту: — вотъ на ту вершину. Ноги y васъ молодыя, а я пойду искать счастія на долин. Когда вы, глядя на меня съ высоты, найдете, что я не больше вороненка, поймите, что мсто, на которомъ мы стоимъ, увеличиваетъ насъ или уменьшаетъ. Припомните при этомъ мои разсказы о дворахъ, о короляхъ и о военныхъ хитростяхъ, гд службою считаются не дйствительно оказанныя услуги, а только то, что принято называть услугами. Такой взглядъ научаетъ извлекать пользу изъ всего, что мы видимъ, и нердко въ утшеніе намъ оказывается, что жесткокрылый жукъ боле обезпеченъ, чмъ ширококрылый орелъ. Поврьте, что вести такую жизнь, какую ведемъ мы, лучше, чмъ добиваться одного униженія, что мы богаче, чмъ т, кто ничего не длаетъ, протягиваетъ руку только за подачками, и нашею жизнью можно гордиться боле, чмъ шелковыми одеждами, за которыя деньги еще не уплачены. Передъ такими шапку снимаетъ только тотъ, кто поставляетъ эти наряды, пока счетъ еще не сведенъ окончательно. Такая жизнь не стоитъ нашей.
Гвидерій. Ты говоришь такъ по опыту, но мы, бдные безкрылые птенцы, вчно летающіе только въ виду родного гнзда, мы не знаемъ даже, какой воздухъ ветъ вдали отъ родного крова. Можетъ такая жизнь самая счастливая, если счастіе въ полномъ поко, можетъ-быть, она сладка для тебя, знавшаго горечь жизни, и подходитъ къ твоему преклонному возрасту, утратившему подвижность. Но для насъ она келья невднія, путешествіе въ постели, она для насъ тюрьма, какъ для неисправныхъ должниковъ, боящихся выйти изъ дому, чтобы не попасться на глаза заимодавцу.
Арвирагъ. Что станемъ мы разсказывать другимъ, когда и мы состаримся такъ-же, какъ теперь ты? Чмъ станемъ въ нашей тсной пещер коротать пасмурные и холодные зимніе дни, когда за порогомъ будетъ завывать и злиться декабрьскій втеръ? Мы до чихъ поръ ровно еще ничего не видали: мы совсмъ животныя, при ловл добычи — хитры, какъ лисицы, а изъ-за пищи — воинственны, какъ волки. Вся наша храбрость состоитъ въ томъ, чтобы гоняться за тмъ, что отъ насъ бжитъ. Нашу клтку мы, словно пойманныя птицы, превращаемъ въ клиросъ, чтобы свободно воспвать нашу неволю.
Бэларій. Что вы говорите! Если-бы вы только знали, испытавъ на себ, сколько лихоимства въ городахъ, сколько козней при двор, съ которымъ разстаться такъ-же трудно, какъ и оставаться при немъ. Путь на эту вершину такъ труденъ, что паденіе почти неизбжно, и при томъ такъ скользокъ, что одинъ страхъ поскользнуться почти такъ-же мучителенъ, какъ и самое паденіе. Или если-бы вы знали тяготы войны, гд вс старанія направлены на то, чтобы, какъ будто во имя славы и чести, выискивать одн опасности, а на самомъ дл находить во время этихъ поисковъ только смерть, такъ-же часто сопровождаемую позорной эпитафіею, какъ и хвалебнымъ словомъ. На войн человкъ не только находитъ порицанія за то, что поступалъ хорошо, но, — что еще хуже, — ему-же приходится любезно раскланиваться за несправедливые отзывы. О, юноши, эту печальную повсть свтъ можетъ прочесть на мн: тло мое все испещрено рубцами отъ римскихъ мечей, и по громкой слав я былъ чуть-ли не первымъ. Цимбелинъ меня любилъ, и всякій разъ, когда рчь заходила о храбрйшихъ воинахъ, мое имя произносилось тотчасъ-же. Въ то время я былъ деревомъ, втви котораго гнулись подъ тяжестью плодовъ, но вотъ настала ночь когда не то буря, не то разбой, — назовите, какъ хотите.! обила не только вс мои плоды, но даже и листья, оставивъ меня совсмъ оголеннымъ передъ непогодою.
Гвидерій. Счастіе перемнчиво.
Бэларій. Какъ я уже говорилъ вамъ не разъ, никакой вины я за собою не зналъ, но двое мерзавцевъ съумли оклеветать меня. Цимбелинъ поврилъ ихъ лживымъ клятвамъ, будто я вступилъ въ тайный союзъ съ римлянами. За этимъ послдовало мое изгнаніе, и вотъ уже двадцать лтъ, какъ этотъ утесъ и это безлюдіе для меня весь міръ. Здсь я пользуюсь благородною свободою и за эти годы воздалъ небесамъ боле благодарственныхъ хваленій, чмъ во всю предыдущую мою жизнь… Однако, ступайте скоре въ горы, подобные разговоры не дло охотниковъ. Кто первый убьет дичину, тот и будетъ царемъ праздника, двое другихъ станутъ ему прислуживать, и намъ нечего будетъ бояться отравы, которую нердко подносятъ въ хоромахъ сильнымъ міра. Я встрчусь съ вами въ долин (Гвидерій и Арвирагъ уходятъ). Какъ трудно подавлять вспышки природы. Эти юноши совсмъ не знаютъ, что они сыновья короля, да и Цимбелинъ не подозрваетъ, что они еще живы. Они воображаютъ, будто они мои сыновья, но, хотя я и воспиталъ ихъ въ величайшей простот, вотъ въ этой пещер, гд имъ трудно стоять во весь ростъ и приходится гнуться, они мысленно стремятся подъ высокія кровли дворцовъ, и въ нихъ даже при самыхъ простыхъ, при самыхъ обыденныхъ случаяхъ является что-то величавое, царственное, чего нтъ въ другихъ. О, Юпитеръ! когда я, сидя на своей одноногой скамь, разсказываю про былые свои подвиги, какъ воодушевляется Полидоръ, наслдникъ Цимбелина и британской. короны, котораго отецъ когда то назвалъ Гвидеріемъ, онъ какъ будто всею душою сливается съ моимъ разсказомъ. Когда я говорю: — ‘Вотъ такъ упалъ на землю мой противникъ, а я вотъ такъ ногой наступилъ ему на шею’, царственная кровь бросается ему въ лицо, на лбу выступаютъ капли пота, молодыя мышцы его напрягаются, и онъ начинаетъ тлодвиженіями изображать мой разсказъ. Младшій его брать Кадвалъ, называвшійся нкогда Арвирагомъ, тоже оживляется при этихъ разсказахъ, выказывая при этомъ много своего собственнаго огня и пониманія… А! вотъ зврь поднятъ. Цимбелинъ, небо и моя совсть знаютъ, какъ ты несправедливо изгналъ меня, за это я похитилъ обоихъ твоихъ сыновей, когда одному было три, а другому всего два года! Этимъ я хотлъ отнять y тебя наслдниковъ, какъ ты отнялъ y меня мои земли. Кормилицу свою Еврифилу они считали своею матерью и до сихъ поръ каждый день ходятъ молиться на ея могилу, а меня, Бэларія, зовущагося теперь Морганомъ, считаютъ своимъ отцомъ… Да, зврь поднятъ (Уходитъ).

СЦЕНА IV.

Неподалеку отъ Мильфордской гавани.

Входятъ Пизаній и Имоджена.

Имоджена. Когда мы сошли съ коней, ты сказалъ мн, что тутъ рукой подать до Мильфорда. Вроятно, мать не горла такимъ нетерпніемъ увидать меня впервые, какимъ сгораю теперь я увидать его… Пизаній, скажи, гд-же Постумъ? Что y тебя на ум? Почему смотришь ты на меня такъ дико? Что вырвало y тебя изъ груди этотъ тяжкій вздохъ? Если-бы срисовать тебя въ этомъ вид, ты могъ-бы послужить олицетвореніемъ душевной пытки. Не смотри-же такъ мрачно, или я, право, сойду съума!.. Что случилось? Зачмъ ты съ такимъ мрачнымъ видомъ подаешь мн эту бумагу? Если въ письм всти свтлыя, улыбнись, если сумрачныя, не измняй выраженія лица… Это почеркъ мужа… должно-быть, въ Италіи, гд умютъ составлять всякія проклятыя зелья, его чмъ-нибудь опоили, околдовали, и онъ поэтому попалъ въ бду… Отвчай-же, Пизаній! Твои слова, быть-можетъ, смягчатъ силу удара, который должно нанести мн это письмо и который можетъ оказаться для меня роковымъ.
Пизаній. Прочтите сами, и тогда вы увидите, что въ мір нтъ человка, къ кому судьба отнеслась бы такъ безпощадно, какъ ко мн.
Имоджена (Читаетъ). ‘Твоя госпожа, Пизаній, опозорила мое ложе: y меня такія доказательства, что отъ нихъ сердце обливается кровью. Я говорю не на основаніи ничтожныхъ предположеній, доказательства такъ-же сильны, какъ сильно мое горе, и такъ-же врны, какъ, надюсь, будетъ ожидаемое мною мщеніе. Въ этомъ вся надежда моя на тебя, Пизаній! Мстителемъ за меня долженъ явиться ты, если ты не хочешь явиться клятвопреступникомъ. Пусть она умретъ отъ собственной твоей руки, и ты найдешь возможность исполнить это въ Мильфордской гавани, куда я зову ее письмомъ. Если ты не умертвишь ея и не дашь мн ясныхъ доказательствъ, что дло совершено, я буду считать тебя пособникомъ ея безчестія и такимъ-же вроломнымъ, какъ она’.
Пизаній. Зачмъ мн обнажать мечъ? Это письмо и такъ уже перерзало ей горло. Разв жало клеветы не остре всякихъ мечей и языкъ не ядовите всхъ змй, кишащихъ на берегахъ Нила? Разв ея дыханіе, мчащееся на крыльяхъ втра, не проникаетъ въ каждый уголокъ міра и не пятнаетъ облыжно и королей, и королевъ, и сановниковъ, и двушекъ и женщинъ? Вдь ехидный ядъ клеветы проникаетъ даже въ могилы и обнаруживаетъ ихъ тайны. Что скажете вы принцесса?
Имоджена. Я-то, я-то неврна его ложу?! Что-же значить быть неврной? Лежать безъ сна и думать только о немъ? Отъ боя до боя часовъ обливаться слезами, а если законъ природы одержитъ верхъ надъ горемъ и дастъ заснуть, пробуждаться въ испуг, потому-что пригрезился о немъ зловщій сонъ, и вскакивать отъ собственнаго крика. Это-ли значитъ быть неврной его ложу? Это-ли? — отвчай!
Пизаній. Увы, добрйшая принцесса!
Имоджена. Я-то не врна! Взываю къ твоей совсти, Іахимъ. Ты обвинялъ его въ непостоянств, и я тогда сочла тебя чуть не извергомъ. Теперь я лучшаго о теб мннія. Легко можетъ статься, что какая-нибудь размалеванная итальянка прельстила его, а я, несчастная покинутая жена, превратилась для него въ старомодное платье, настолько еще богатое, что его жаль прямо повсить на стну, поэтому его надо распороть… Итакъ, въ куски меня, въ куски!.. О, клятвы мужчинъ, вы гибель для женщинъ! Твоя измна, Постумъ, заставляетъ думать, будто все кажущееся на видъ хорошимъ — одно только лицемріе, будто оно не есть прирожденное свойство, а только нацплено на себя, чтобы на эту удочку приманивать насъ.
Пизаній. Послушайте меня, добрйшая принцесса…
Имоджена. Посл вроломства Энея, вс на самомъ дл честные, искренные мужчины его времени считались вроломными. Слезы Синона заставили признать притворными много святыхъ слезъ и зачастую отворачиваться отъ дйствительно сильнаго горя. Такъ и ты, Постумъ, своею закваской запятнаешь многихъ чистыхъ людей, многіе истинно честные и благородные будутъ по твоей вин считаться лгунами и клятвопреступниками… Ну, другъ, будь честенъ хоть ты, исполни то, что приказываетъ теб твой господинъ, а когда ты его увидишь, засвидтельствуй, насколько я была послушна его вол. Смотри, я сама обнажила твой мечъ, возьми и вонзи мн его въ сердце, въ это ни въ чемъ не виновное жилище моей любви. Не бойся! — въ этомъ сердц, кром горя, не осталось ничего! Твоего господина, составлявшаго все его богатство, тамъ боле нтъ. Исполни-же приказаніе, нанеси ударъ. Можетъ-быть, при иныхъ, боле благопріятныхъ обстоятельствахъ, ты способенъ быть очень храбрымъ человкомъ, но теперь ты кажешься мн совсмъ трусомъ.
Пизаній. Прочь отъ меня, гнусное оружіе! Я не наложу тобою проклятія на свою руку! (Бросаетъ мечъ).
Имоджена. Что ты длаешь? Я должна умереть, а если моя смерть послдуетъ не отъ твоей руки, ты не исполнишь воли своего господина. Небеса считаютъ самоубійство такимъ непрощаемымъ грхомъ, что оно устрашаетъ мою слабую руку, но вотъ теб мое сердце!.. Однако, я чувствую, что на немъ что-то лежитъ. Постой, постой, не нужно мн никакихъ латъ!.. Сердце мое покорно, какъ твои ножны… Что это? — письма честнаго Леоната… Сколько въ нихъ лицемрія!.. Прочь, прочь отъ меня, губители моей вры! Вы боле не будете служить щитомъ для моего сердца… Итакъ, лживымъ жрецамъ, какъ видно, не трудно обманывать глупыхъ врующихъ. Однако, хотя т, кому измняютъ, иногда глубоко страдаютъ отъ измны, но самимъ измнникам порою приходится терпть еще боле жестокую пытку. А ты, Постумъ, заставившій меня ослушаться моего царственнаго отца, отказывать царственнымъ искателямъ моей руки, ты впослдствіи увидишь, что любовь моя была не чмъ-то обыденнымъ, но встрчающимся въ жизни очень рдко, и горько мн подумать, какъ тяжело будетъ теб, когда разочаровавшись въ той, кмъ ты увлекаешься теперь, ты вспомнишь обо мн… Умоляю тебя, Пизаній, скоре! Ягненокъ самъ торопитъ руку мясника и спрашиваетъ: — ‘гд-же твой ножъ?..’ Ты слишкомъ долго не исполняешь приказанія господина, тогда какъ я сама прошу тебя о смерти.
Пизаній. Добрйшая госпожа моя, съ тхъ поръ, какъ мн отдано это приказаніе, я не сомкнулъ глазъ ни на единый мигъ.
Имоджена. Исполни его и ложись спать.
Пизаній. Скоре вырву себ глаза и ослпну.
Имоджена. Зачмъ-же приступилъ ты къ исполненію? Зачмъ ложными предлогами обманывалъ меня на протяженіи столькихъ миль? Зачмъ мы здсь? Зачмъ утруждалъ ты понапрасну и меня, и себя, и нашихъ коней? Зачмъ подготовилъ благопріятный случай и вызвалъ моимъ исчезновеніемъ тревогу при двор, куда мн даже немыслимо вернуться? Зачмъ зашелъ ты такъ далеко? Не для того-ли чтобы ослабить тетиву, когда зврь, въ котораго ты цлилъ передъ тобою?
Пизаній. Я хотлъ выиграть время, чтобы какъ-нибудь избавиться отъ ненавистнаго порученія, и вотъ что придумалъ. Добрйшая принцесса, выслушайте меня терпливо.
Имоджена. Говори, труди свой языкъ, сколько хочешь, я уже слышала, что я непотребная женщина, а посл этого ничто не можетъ нанести мн боле тяжкой раны, чмъ эта незаслуженная клевета, ничто и не залечитъ раны… Говори-же.
Пизаній. Изъ вашихъ словъ я понялъ, что ко двору вы боле не вернетесь.
Имоджена. Вполн понятно, когда ты заманилъ меня сюда, чтобы убить.
Пизаній. Нтъ, никогда, никогда! Но если окажется, что y меня и сообразительности столько-же, сколько честности, мое намреніе непремнно окончится добромъ. Я вполн убжденъ, что мой господинъ введенъ былъ въ обманъ, инач и быть не можетъ. Какой-нибудь злодй, дошедшій до совершенства въ своемъ искусств, нанесъ обоимъ вамъ эту жестокую обиду.
Имоджена. Какая-нибудь римская прелестница?
Пизаній. Жизнью готовъ покляться, что нтъ.. Я только увдомлю его, что вы умерли, и согласно его приказанію пошлю ему какое-нибудь кровавое доказательство вашей смерти, а ваше исчезновеніе изъ дворца только подтвердить мое извстіе.
Имоджена. А я-то, другъ мой, что я-то стану длать все это время, гд жить и чмъ? Кто же будетъ поддерживать мое существованіе, когда мужъ сочтетъ меня умершей?
Пизаній. Если вамъ угодно возвратиться ко двору…
Имоджена. Ни къ двору, ни къ отцу, чтобы не видать боле преслдованій этого грубаго высокорожденнаго и безсмысленнаго ничтожества, этого несноснаго Клотэна, который мн своею назойливою любовью противнй всякой осады.
Пизаній. Если вы не желаете вернуться къ двору, вамъ и въ Британіи оставаться не слдуетъ.
Имоджена. Гд же мн поселиться? Впрочемъ, солнц свтитъ не для одной Британіи, а дни и ночи бываютъ развъ только въ ней одной? Наша Британія принадлежитъ ко всему міру, хотя она и не составляетъ съ нимъ одного неразрывнаго цлаго: — она гнздо лебедей среди громаднаго пруда. Подумай самъ, живутъ-же люди и въ другихъ мстахъ помимо Британіи.
Пизаній. Я очень радъ, что вы помышляете о жизни въ другихъ странахъ. Римскій посолъ Люцій будетъ завтра въ Мильфордской гавани. Если-бы вы могли настолько затемнить передъ нимъ свое намреніе, насколько темно ваше теперешнее положеніе, помрачено ваше счастіе, если-бы вы могли скрыть отъ него то, что обнаруживать теперь опасно, вы могли бы вмст съ нимъ отправиться въ путь, правда, таинственный, но который приведетъ васъ къ желанной цли. Вамъ, быть можетъ, удастся приблизиться къ супругу, хотя, положимъ, не настолько, чтобы слдить за каждымъ его движеніемъ, но общественная молва будетъ все-таки доставлять вамъ извстія о его поступкахъ.
Имоджена. О, какъ-же это сдлать? Говори скоре! Я готова на все, если-бы вслдствіе этого моей стыдливости грозила даже опасность, но, разумется, не смерть.
Пизаній. Если такъ, хорошо! Вотъ въ чемъ дло: — вы должны забыть, что вы женщина, и повиновеніемъ замнить привычку повелвать, а робость и нжность, этихъ прислужницъ всхъ женщинъ или, врне, самую сущность женственной прелести, замнить неустрашимою отвагой. Вы должны быть бойкой на языкъ, скорою въ отвтахъ, даже дерзкою и сварливою, какъ ласточка, какъ это ни прискорбно, но разъ другого средства нтъ, — вамъ придется разстаться съ драгоцннымъ румянцемъ вашихъ щекъ, предоставивъ ихъ грубымъ и жаднымъ поцлуямъ Титана, а также и съ изящными, хитро придуманными нарядами, въ которыхъ вы были такъ прекрасны, что, глядя на васъ, сама великая Юнона выходила изъ себя отъ зависти.
Имоджена. Договаривай скоре. Я догадываюсь, къ чему клонится твоя рчь, и уже чувствую себя почти мужчиной.
Пизаній. Прежде всего вамъ слдуетъ по вншности сдлаться похожею на мужчину. Предусматривая это, я уже заране изготовилъ и привезъ сюда въ дорожномъ мшк все, что вамъ необходимо: — камзолъ, шляпу, штаны и прочее. Затмъ, опять если это вамъ угодно, — переодвшись и принявъ видъ бойкаго юноши, что вамъ при вашей молодости будетъ не трудно, явитесь къ Люцію и попросите, чтобы онъ взялъ васъ въ услуженіе. Разскажите, какими способностями вы одарены, и нтъ никакого сомннія, что онъ, выслушавъ васъ, если только y него въ голов есть уши для музыки, немедленно и съ радостію исполнитъ ваше желаніе. Онъ человкъ вполн почтенный и къ тому-же замчательно благочестивый. Что-же касается средствъ для существованія на чужбин, они y меня для васъ есть и вы никогда не будете чувствовать въ нихъ недостатка ни первое время, ни впослдствіи.
Имоджена. Ты единственное утшеніе, оставленное мн богами. Прошу тебя, идемъ, Многое еще надо обсудить, но мы все уладимъ такъ скоро, какъ только дозволитъ время. Я уже свыклась съ мыслью о предстоящемъ мн подвиг и исполню его съ царственною отвагой. Идемъ-же, прошу тебя
Пизаній. Извольте, принцесса. Но прощаніе не должно быть продолжительно. Если при двор замтятъ мое отсутствіе, могутъ заподозрить, что я содйствовалъ вашему побгу. Вотъ ящичекъ, добрйшая принцесса. Его дала мн королева. То, что заключается въ немъ — очень драгоцнно Возьмите его. Если вы почувствуете себя дурно на суш или на мор, самаго ничтожнаго пріема будетъ достаточно, чтобы уничтожить болзнь. Теперь въ тни этихъ деревьевъ переодньтесь мужчиною, и да ведутъ васъ боги къ возможно лучшему исходу.
Имоджена. Аминь. Благодарю тебя (Уходятъ).

СЦЕНА V.

Комната во дворц Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, Королева, Клотэнъ, Люцій и придворные.

Цимбелинъ. Здсь мы простимся. Счастливаго пути.
Люцій. Благодарю васъ, государь. Я получилъ письмо отъ своего императора, онъ пишетъ, чтобы я узжалъ скоре, и меня крайне печалитъ необходимость объявить ему, что вы его врагъ.
Цимбелинъ. Наши подданные, дорогой Люцій, не желаютъ, чтобы надъ ними тяготло римское иго. Намъ-же самимъ отставать отъ нихъ въ любви къ свобод было-бы поступать не по-царски.
Люцій. Затмъ, государь, мн остается просить y васъ конвоя, который проводилъ-бы меня до Мильфордской гавани. Вамъ, королева, я желаю всякаго счастія, какъ и вашему величеству.
Цимбелинъ. Васъ, господа, я назначаю сопровождать римскаго посла, постарайтесь исполнить это добросовстно и оказывайте нашему гостю должный ему почетъ. Затмъ, благородный Люцій, прощайте.
Люцій. Вашу руку, принцъ.
Клотэнъ. Подаю вамъ ее, какъ другъ, но дйствовать буду ею, какъ врагъ.
Люцій. Принцъ, предоставляю времени провозгласить побдителя. Прощайте.
Цимбелинъ. Друзья мои, позжайте съ благороднымъ Люціемъ и не оставляйте его, пока онъ не переправится черезъ Севернъ. Счастливаго пути (Люцій и часть придворных уходятъ).
Королева. Онъ узжаетъ съ нахмуреннымъ челомъ, но намъ длаетъ честь, что для этого мы подали ему поводъ.
Клотэнъ. Тмъ лучше. Ваши храбрые британцы только этого и желали.
Цимбелинъ. Люцій уже усплъ написать императору о томъ, что здсь происходитъ, поэтому необходимо, чтобы наши обозы и наши всадники были готовы во время. Императорскія войска, находящіяся въ Галліи, будутъ скоро приведены въ боевой порядокъ, и ихъ тотчасъ переправятъ въ Британію.
Королева. Да, теперь не время дремать, необходимо дйствовать быстро и непреклонно.
Цимбелинъ. Ожиданіе, что дло кончится разрывомъ, заставило насъ заране принять мры. Однако, любезная королева, гд-же наша дочь? Она не показала римлянамъ глазъ, а по отношенію къ намъ не исполнила ежедневной своей обязанности. На нашъ взглядъ она существо, въ которомъ боле сварливости, чмъ чувства долга. Мы давно это замчаемъ. Позвать ее сюда, мы до сихъ поръ были къ ней снисходительны не въ мру (Одинъ изъ придворныхъ уходитъ).
Королева. Царственный повелитель мой, съ самаго изгнанія Постума она постоянно искала уединенія. Излечить ее можетъ одно только время. Умоляю ваше величество избавить ее отъ слишкомъ рзкихъ выговоровъ. Она такъ чувствительна къ упрекамъ, что каждое слово для нея — ударъ, а каждый ударъ — смерть.

Придворный возвращается.

Цимбелинъ. Гд-же она? Чмъ оправдываетъ она свою непокорность?
Придворный. Ваше величество, вс ея комнаты заперты, и какъ мы ни стучали, никто не захотлъ намъ отвтить.
Королева. Государь, въ послдній разъ, когда я ее навещала, она просила меня извинить ея затворничество. Она говорила, что за послднее время чувствуетъ себя постоянно нездоровой, а это лишаетъ ее возможности каждый день здороваться съ вами, какъ это предписываетъ ей ея долгъ. Она просила передать это вашему величеству, но я такъ захлопоталась, что память мн измнила.
Цимбелинъ. Двери ея заперты? За послднее время ея совсмъ не видно. Пошлите, боги, чтобы оказалось ложнымъ, то, чего я боюсь (Уходитъ).
Королева. Сынъ, ступай за королемъ.
Клотэнъ. Вотъ уже два дня, какъ я не вижу и Пизанія, стараго ея слуги.
Королева. Ступай, разыщи его (Клотенъ уходитъ). Ты Пизаній, вчно заступавшійся за Постума, берегись! — y тебя есть мое снадобье. Молю боговъ, чтобы твое отсутствіе происходило оттого, что ты принял мое лекарство. Вдь ты поврилъ, что средство это исцляетъ отъ всхъ болзней… Но Имоджена? Куда она убжала? Можетъ-быть, ее схватило отчаяніе или пылъ любви придалъ ей крылья, и она улетла къ желанному своему Постуму? На чтобы она ни пошла — на смерть или на позоръ, все будетъ содйствовать моимъ цлямъ. Если она умерла, я знаю, въ чьихъ рукахъ окажется корона Британіи (Клотэнъ возвращается). Что скажешь, сынъ?
Клотэнъ. Она бжала, въ этомъ нтъ никакого сомннія. Ступай, успокой короля! онъ въ такомъ изступленіи, что никто не сметъ къ нему подступиться.
Королева. Тмъ лучше. Какъ хорошо, если-бы эта ночь лишила его силы дожить до слдующаго дня (Уходитъ).
Клотэнъ. Я и люблю, и ненавижу ее, потому что она красива, и видъ y нея совершенно царственный. Своими придворными качествами она надлена несравненно щедре, чмъ какая-либо другая знатная особа, чмъ какая-либо другая женщина, чмъ вс женщины, взятыя вмст. Въ ней есть все, что есть лучшаго въ каждой другой, и она соединеніемъ этихъ качествъ превосходитъ весь женскій полъ. Вотъ за это я ее люблю, но ея презрительное отношеніе ко мн, ея предпочтеніе, отданное ничтожному Постуму, представляютъ ея умственныя способности въ такомъ незавидномъ вид, что омрачаютъ собою вс ея хорошія качества. За это я ее ненавижу и мало что ненавижу, я отомщу ей, потому что иначе дураки будутъ… (Входитъ Пизаній). Кто это? А, это ты, бездльникъ, вздумалъ мошенничать… Иди сюда, милйшій сводникъ, и говори, мерзавецъ, гд твоя госпожа? Говори прямо, иначе я сейчасъ-же отправлю тебя къ врагамъ рода человческаго!
Пизаній. Добрйшій принцъ…
Клотэнъ. Гд твоя госпожа? Говори, или, — клянусь Юпитеромъ, другого вопроса ты отъ меня не услышишь. Безсовестный негодяй, я вырву тайну изъ твоего сердца, или вырву сердце, чтобы овладть тайной. У Постума она, у этой кучи всякой дряни, изъ которой не добудешь и драхмы чего-нибудь путнаго.
Пизаній. Как-же можетъ она быть y него? Давно-ли вы ея хватились, а Постумъ, вдь, въ Рим.
Клотэнъ. Гд-же она?.. Подойди ближе. Не увертывайся, говори сейчасъ-же, что съ нею сталось?
Пизаній. О, высокочтимый принцъ…
Клотэнъ. А ты, высокочтимый негодяй, скажи, гд твоя госпожа? отвчай разомъ, однимъ словомъ, безъ всякихъ ‘высокочтимыхъ’! Отвчай-же или за молчаніе ты услышишь себ смертный приговоръ.
Пизаній (Подавая письмо). Изъ этой бумаги вы узнаете все, что извстно мн о ея бгств.
Клотэнъ. Посмотримъ. Я буду преслдовать ее до самаго престола Августа.
Пизаній (Про себя). Надо или ршиться на это, или погибнуть. Теперь она уже достаточно далеко, и то, что онъ узнаетъ изъ письма, заставитъ его пуститься въ путь, но для нея это не представляетъ никакой опасности.
Клотэнъ. Гм!
Пизаній (Про себя). А къ господину моему я, все-таки, напишу, что она умерла. О, Имоджена, да пошлютъ теб боги счастливаго пути и въ Римъ, и обратно.
Клотэнъ. Говори, бездльникъ, письмо не лжетъ?
Пизаній. Не думаю, принцъ, чтобы лгало.
Клотэнъ. Да, это почеркъ Постума, я его знаю. Послушай, негодяй, если-бы ты захотлъ перестать бездльничать и поступилъ ко мн въ услуженіе, то-есть, сталъ-бы служить мн честно и врой, и правдой, неукоснительно и строго исполняя вс порученія, какія мн случится на тебя возложить, будь они даже гнуснйшія до послдней степени плутни, я, вопервыхъ, сталъ-бы считать тебя порядочнымъ человкомъ, вовторыхъ, ты никогда не сталъ-бы нуждаться ни въ средствахъ къ обогащенію изъ моей казны, ни въ моемъ голос для своего повышенія.
Пнзаній. Извольте, добрйшій принцъ.
Клотэнъ. Такъ ты согласенъ? Если ты до сихъ поръ съ такимъ терпніемъ и съ такою врностью льнулъ къ голому счастію нищаго Постума, ты уже изъ одной выгоды не можешь оказаться относительно меня нерадивымъ. Хочешь служить мн?
Пизаній. Готовъ, ваша свтлость.
Клотэнъ. Давай мн руку, а вотъ теб мой кошелекъ. Осталось y тебя какое-нибудь платье посл прежняго господина?
Пизаній. Осталось, принцъ. У меня въ комнат виситъ то самое, въ которомъ онъ прощался съ моею госпожею.
Клотэнъ. Въ вид первой услуги, принеси мн это платье. Да, это будетъ первою твоею услугой. Ступай.
Пизаній. Сейчасъ-же, принцъ (Уходитъ).
Клотэнъ. Я отправлюсь въ Мильфордскую гавань и догоню тебя. — Забылъ я спросить y него объ одномъ, но спрошу какъ только онъ вернется… Вотъ туда-то, гнусный Постумъ, я отправлюсь теперь и убью тебя… Что онъ такъ долго не несетъ платье?.. Она какъ-то сказала, — и горечь отъ этихъ словъ до сихъ поръ сохранилась y меня на душ, — что боле дорожитъ послднею тряпкой, принадлежавшею ея мужу, чмъ моею свтлйшею особою со всми украшающими меня высокими качествами… Такъ вотъ теперь въ этомъ-то плать я ее изнасилую. Начну съ того, что убью его y нея-же на глазахъ, она увидитъ мою неустрашимость, и это будетъ наказаніемъ за ея презрніе. Когда онъ, сраженный, будетъ валяться во прах, я, изливъ надъ его трупомъ весь запасъ негодованія и оскорбленій, утолю алчность сладострастія, а чтобы еще боле обидть красотку, сдлаю это именно въ томъ плать, которому она придавала такую высокую цну, и ударами кулаковъ или пинками верну ее ко двору. Ей было пріятно относиться ко мн съ презрніемъ, за то и для меня мщеніе будетъ истинною радостью (Пизаній возвращается). Это то самое платье?
Пизаній. То самое, принцъ.
Клотэнъ. Давно она отправилась въ Мильфордскую гавань?
Пизаній. Такъ недавно, принцъ, что едва-ли успла добраться до мста.
Клотэнъ. Отнеси это тряпье ко мн въ комнату, вотъ второе, что я теб приказываю, а третье — чтобы ты добровольно не говорилъ никому ни слова о моихъ намреніяхъ. Будь только исполнителенъ, и повышеніе твое явится само собою… Мщеніе ожидаетъ меня теперь въ Мильфорд! Ахъ, зачмъ y меня нтъ крыльевъ, чтобы на нихъ полетть туда! Будь мн вренъ, идемъ (Уходитъ).
Пизаній. Ты наталкиваешь меня на позоръ, потому что быть врнымъ теб значило-бы сдлаться мошенникомъ, а этимъ я относительно честнйшаго изъ людей никогда не окажусь. Отправляйся въ Мильфордъ, но тамъ та уже не найдешь той, за кмъ гонишься. О, скопляйтесь, скопляйтесь надъ нею благословенія небесъ! Пусть замыслы этого безумца встртятъ на пути неожиданныя препятствія, и пусть единственною наградою ему послужатъ даромъ потраченные труды (Уходитъ).

СЦЕНА VI.

Передъ пещерою Бэларія.

Входитъ Имоджена въ мужскомъ плать.

Имоджена. Какъ видно, жизнь мужчинъ не легка. Я совсмъ выбилась изъ силъ. Дв ночи голая земля служила мн постелью, и я непремнно бы заболла, если-бы меня не поддерживала сила воли… Когда Пизаній съ вершины горы показалъ мн тебя, Мильфордская гавань, мн подумалось, что до тебя рукой подать, а теперь, о, Юпитеръ! мн кажется, будто твои зданія бгутъ отъ бдняка, ожидающаго найти въ нихъ пріютъ. Двое нищихъ сказали мн, что сбиться съ дороги нельзя. Бднякамъ, удрученнымъ нуждою, лгать простительно, они знаютъ, что ихъ ложь или испытаніе, или наказаніе. Лгать имъ тмъ боле простительно, что и богатые не говорятъ почти ни одного слова правды. Ложь y богатыхъ и знатныхъ несравненно мене извинительна, чмъ y подавленныхъ нищетою, а y королей ложь много гнусне, чмъ y нищихъ. Вотъ и ты, несравненный мой Постумъ, — тоже изъ не всегда говорящихъ правду. Вспомнила о теб, и голодъ исчезъ, тогда какъ за минуту я отъ него готова была въ безсиліи упасть на землю… Это что такое? Тропинка, быть можетъ, ведущая въ убжище какого-нибудь отшельника или дикаря?.. Не позвать ли?.. Нтъ, лучше не звать… Звать страшно, но голодъ, прежде чмъ отъ него совсмъ обезсилитъ человкъ, придаетъ этому человку смлость… Миръ и довольство порождаютъ однихъ трусовъ, а нищета всегдашняя мать отваги… Эй, кто тамъ есть? Если ты существо, способное понимать чужое страданіе, откликнись! Если-же ты дикарь, верни мн жизнь, или возьми ее y меня!.. Эй, кто здсь есть?.. Отвта нтъ!.. Однако, я все-таки пойду впередъ и на всякій случай обнажу мечъ. Если моему противнику мечъ страшенъ настолько-же, насколько мн, онъ не дерзнетъ на него взглянуть… О, небеса, пошлите мн именно такого противника (Уходитъ въ пещеру).

Появляются Бэларій, Гвидерій и Арвирагъ.

Бэларій. Первенство въ стрльб оказалось за тобою, Полидоръ, значитъ, сегодня ты царь празднества, а я и Кадвалъ будемъ одинъ твоимъ поваромъ, а другой твоимъ слугою: такъ было условлено заране. Потъ и кровь труда высохли бы очень скоро, если бы не имли передъ собою опредленной цли. Идемте, мы проголодались, а благодаря этому даже нашъ незатйливый обдъ покажется намъ вкуснымъ Усталость можетъ заставить показаться мягкимъ даже твердый камень, тогда-какъ при лнивой праздности самый нжный пухъ кажется жесткимъ. Идемте-же. Миръ теб, скромное жилище, оберегающее само себя.
Гвидерій. Я страшно усталъ.
Арвирагъ. А я хоть совсмъ ослаблъ отъ усталости, но сть хочу очень сильно.
Гвидерій. Въ пещер еще есть холодное мясо, подкрпимся имъ, пока будетъ готовиться то, что мы убили сегодня
Бэларій. Стойте, не входите! Мн кажется, что наши състные припасы исчезаютъ при помощи какого-то волшебства.
Гвидерій. Въ чемъ дло, отецъ?

Появляется Имоджена.

Бэларій. Клянусь Юпитеромъ, это или ангелъ, или земное чудо! Взгляните на это божество въ образ юноши!
Имоджена. Добрые люди, не будьте ко мн жестоки. Прежде чмъ войти, я звалъ и думалъ или выпросить, или купить за деньги то, что я взялъ самъ. Клянусь, я ничего не хотлъ украсть. Я не тронулъ-бы золота, если бы оно валялось на порог. Вотъ вамъ деньги за то, что я сълъ. Утоливъ голодъ, я оставилъ-бы ихъ на стол и ушелъ-бы, молясь за хозяевъ.
Гвидерій. Юноша, зачмъ намъ деньги?
Арвирагъ. Пусть все серебро и золото обратится въ грязъ. Они имютъ цну только въ глазахъ тхъ, кто поклоняется грязи.
Имоджена. Я вижу, вы сердитесь. Если-бы я зналъ, что вы готовы убить меня за мою вину, я бы не провинился.
Бэларій. Куда-же ты идешь?
Имоджена. Въ Мильфордскую гавань.
Бэларій. А какъ тебя зовутъ?
Имоджена. Фидэліо. У меня есть родственникъ, узжающій въ Италію. Онъ сядетъ на корабль въ Мильфорд. Я иду къ нему, и голодъ такъ меня измучилъ, что я не могъ удержаться отъ проступка.
Бэларій. Прошу тебя, красивый юноша, не считай насъ невждами и не суди о насъ по бдности нашего жилища. Добро пожаловать. Ночь почти уже наступила, Прежде чмъ ты снова отправишься въ путь, мы угостимъ тебя такимъ ужиномъ, лучше котораго мы не въ состояніи теб предложить. Если ты останешься и не откажешься отъ него, мы поблагодаримъ тебя на прощанье, Просите-же его, дти.
Гвидерій. Юноша, если бы та былъ женщиной, я сталъ бы усердно ухаживать за тобою, чтобы сдлаться твоимъ женихомъ. Я оцниваю тебя, какъ-бы намреваясь тебя купить и стать твоимъ обладателемъ.
Арвирагъ. А я радъ, что ты мужчина. Я буду любить тебя, какъ родного брата. Такой-же привтъ теб, какой былъ-бы ему посл долгой разлуки. Прошу пожаловать. Будь веселъ, ты среди друзей.
Имоджена. Среди друзей… (Про себя). Зачмъ не среди братьевъ!.. Будь они сыновьями моего отца, мн поубавилась-бы цна, и ты, Постумъ, по цн былъ бы мн равенъ.
Бэларій. Его гнететъ какое-то горе.
Гбидерій. Мн хотлось бы помочь ему.
Арвирагъ. И мн! — каково-бы ни было это горе, и чего бы мн это ни стоило.
Бэларій. Слушайте, дти (Шепчутся между собою).
Имоджена (Про себя). Даже великіе міра, y которыхъ дворецъ былъ-бы не боле этой пещеры, прислуживающіе себ сами, обладающіе добродтелями, признанными за ними собственною ихъ совстью, а не пустыми похвалами перемнчивой толпы, и т едва-ли могутъ превзойти двухъ этихъ юношей… О, боги, простите мн! Теперь, когда Постумъ измнилъ мн, я желала-бы сдлаться въ самомъ дл мужчиной, чтобы стать ихъ товарищемъ.
Бэларій. Такъ ршено, идемъ приготовлять ужинъ (Имоджене). Войди къ намъ, прекрасный юноша. На тощій желудокъ разговоръ клеится плохо. Когда-же ты поужинаешь, мы тебя попросимъ разсказать намъ свою исторію, — разумется, только то, что самъ ты захочешь разсказать.
Гвидерій. Прошу тебя, иди впередъ.
Арвирагъ. Ночь не такъ пріятна сов, а утро жаворонку, чмъ намъ твой приходъ.
Имоджена. Благодарю васъ, господа.
Арвирагъ. Идемъ-же (Уходятъ въ пещеру).

СЦЕНА VII.

Въ Рим.

Входятъ два Сенатора и Трибуны.

1-й сенаторъ. Вотъ содержаніе императорскаго указа: — Такъ какъ войска изъ плебеевъ заняты теперь войною въ Панноніи и въ Далмаціи, а войско, находящееся въ Галліи, слишкомъ малочисленно для успшнаго усмиренія возставшихъ британцевъ, императоръ обращается къ патриціямъ съ предложеніемъ принять участіе въ предстоящемъ поход. Люція онъ назначаетъ проконсуломъ, а вамъ, трибуны, повелваетъ поспшить наборомъ. Да здравствуетъ Цезарь!
Трибyнъ. Такъ главнымъ военачальникомъ будетъ Люцій?
2-й сенаторъ. Да, онъ.
Трибунъ. Теперь онъ въ Галліи?
1-й сенаторъ. Да, съ тми легіонами, о которыхъ я упоминалъ и которые вы должны усилить новымъ наборомъ. Въ указ обозначено и число новобранцевъ, и время ихъ отправленія.
Трибyнъ. Наша обязанность будетъ исполнена (Уходятъ.)

ДЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Лсъ неподалеку отъ пещеры.

Входитъ Клотэнъ.

Клотэнъ. Если Пизаній врно описалъ мн мсто, гд они должны встртиться, я нахожусь теперь недалеко отъ него. Какъ идетъ ко мн его платье и какъ оно мн нравится. Почему-бы мн не пристала въ немъ и его возлюбленная, когда она создана тмъ-же, кто и создалъ портного? Къ тому-же говорятъ, — и это не во гнвъ имъ будь сказано, — женское пристрастіе не боле, какъ прихоть, причуда. Отчего и мн не постоять за себя? Такъ какъ нтъ ничего предосудительнаго, если человкъ y себя въ комнат разговариваетъ самъ съ собою передъ зеркаломъ, то я самъ могу сознаться себ, что линіи моего тла очерчены не хуже чмъ y него, я такъ-же молодъ, какъ онъ, но при томъ сильне. По богатству я ему не уступаю, а по положенію несравннно выше, потому что я много знатне. Въ длахъ общественныхъ я человкъ способный, а въ боевыхъ не знаю себ равнаго, тмъ не мене эта упрямая бабенка, не смотря на вс мои достоинства, все-таки любитъ его. Вотъ она жизнь-то человческая! Теперь, Постумъ, голова твоя еще гордо держится y тебя на плечахъ, а черезъ часъ она съ нихъ свалится. Я изнасилую твою возлюбленную, y тебя-же на глазахъ изржу твой нарядъ, а твою Имоджену пинками препровожу къ ея отцу. Старикъ-то хотя, быть можетъ, немного и посердится за мое грубое обращеніе, но моя мать, держа его своенравіе въ своихъ рукахъ, съуметъ все обратить въ мою пользу. Лошадь моя привязана крпко и въ надежномъ мст. — Ну, а ты, мечъ, выходи изъ ноженъ для своего грознаго дла… О фортуна, отдай ихъ мн въ руки! Вотъ, судя по описаніямъ Пизанія, то мсто, гд они должны встртиться… Этотъ бездльникъ не посмлъ-бы меня обмануть (Уходитъ).

СЦЕНА II.

Передъ пещерой.

Изъ пещеры выходятъ Бэларій, Гвидерій, Арвирагъ и Имоджена.

Бэларій (Имоджен). Теб нездоровится. Останься y насъ въ пещер. Тотчасъ посл охоты мы вернемся къ теб.
Арвирагъ. Останься, братъ. Разв мы не братья?
Имоджена. Какъ всмъ людямъ слдовало-бы между собою быть братьями, но и одна глина отличается качествами отъ другой, хотя об он только прахъ… Мн очень нездоровится.
Гвидерій. Ступайте вы оба на охоту, а я останусь съ нимъ.
Имоджена. Хотя мн и нехорошо, но все-таки я еще не настолько боленъ, чтобы оставаться со мною. Я не изъ тхъ изнженныхъ людей, которые, какъ-только занемогутъ, уже воображаютъ, будто умираютъ. Оставьте меня здсь, а сами займитесь обычнымъ своимъ дломъ, нарушеніе привычки — нарушеніе всего теченія жизни. Мн нездоровится, но ваше присутствіе мн не поможетъ. Общество не поможетъ тому, кто любитъ уединеніе. Видно, я еще не особенно боленъ, когда могу объ этомъ разсуждать. Я буду охранять ваше жилище, доврьте мн его, я ничего y васъ не украду, кром, быть можетъ, самого себя, но, если я умру, потеря будетъ небольшая.
Гвидерій. Я. уже говорилъ, что полюбилъ тебя, полюбилъ такъ-же искренно и сильно, какъ люблю отца.
Бэларій. Что? Что такое?
Арвирагъ. Если грхъ это говорить, то и я присоединяю себя къ проступку брата. Самъ не знаю, за что полюбилъ я этого юношу, но, вдь, ты же мн говорилъ, что въ любви самъ не знаешь, за что любишь. Но, если-бы y входа стоялъ гробъ, и меня спросили: — ‘кто долженъ въ него лечь?’ я отвтилъ бы: ‘Пусть лучше ляжетъ отецъ, чмъ этотъ юноша’.
Бэларій (Про себя). Какой благородный порывъ! Какъ сильно сказалась въ немъ доблесть природы, царственное величіе происхожденія! Отъ трусовъ родятся трусы, отъ подлецовъ — подлецы. У природы во всемъ есть зерна и мякина, мука и отбросы. Я, правда, не отецъ имъ, однако они этого не знаютъ, но вслдствіе какого чуда полюбили они этого юношу боле, чмъ меня? (Громко). Теперь уже десятый часъ утрa.
Арвирагъ (Имоджен). Прощай, братъ.
Имоджена. Желаю вамъ успха на охот.
Арвирагъ. А мы теб добраго здоровья (Бэларію). Идемъ, отецъ, я готовъ.
Имоджена (Про себя). Какіе добрые люди! О, боги, сколько лжи наслушалась я на своемъ вку. Наши придворные увряютъ, будто вдали отъ двора всюду одна дикость и мерзость запустнія, но опытъ, какъ сильно облачаешь ты ихъ, и лжи. Царственныя моря порождаютъ чудовищъ, а ихъ данницы, впадающія въ нихъ реки, доставляютъ къ нашему столу вкусную и питательную рыбу!.. Однако, мн нездоровится все больше и больше… должно-быть, оттого, что тяжело на сердц… Другъ Пизаній, попробую принять твоего лекарства.
Гвидерій. Какъ ни старался я заставить его высказаться, онъ повдалъ мн только, что происхожденія онъ высокаго, но что его незаслуженно постигло несчастіе, такъ-какъ онъ никакой вины за собою не знаетъ.
Арвирагъ. То-же отвтилъ онъ и мн, хотя и прибавилъ, что впослдствіи я, быть можетъ, узнаю отъ него боле.
Бэларій. Ну, за дло, за дло! (Имоджен). Мы теперь уходимъ, а ты вернись въ пещеру и отдохни.
Арвирагъ. Мы не долго пробудемъ въ отсутствіи.
Бэларіи. Пожалуйста, не хворай, такъ-какъ теб придется замнить намъ хозяйку.
Имоджена. Больной или здоровый, я все-таки буду вамъ служить.
Бэларій. И ты нашъ, не правда-ли, навсегда? (Имоджена уходитъ въ пещеру). Хотя y этого юноши, очевидно, на душ тяжелое горе, но сразу замтно, что онъ хорошаго рода.
Арвирагъ. А какъ онъ поетъ! Точно ангелъ.
Гвидерій. Да и пищу приготовляетъ отлично. Онъ вырзаетъ изъ кореньевъ разныя фигуры и такъ приправляетъ нашу похлебку, словно она предназначается для больной Юноны, а самъ онъ врачъ богини.
Арвирагъ. Какъ прелестно соединяются y него улыбка со вздохомъ, точно вздохъ стыдится того, что онъ не улыбка, а улыбка будто бы смется надъ желаніемъ вздоха вырваться изъ такого божественнаго храма, чтобы слиться потомъ съ порывами втра, проклинаемаго мореходами.
Гвидерій. Горе и терпніе, какъ мн кажется, пустили въ немъ такіе глубокіе корни, что самые эти корни переплелись между собою.
Арвирагъ. Пусть терпніе ростетъ, а горе, эта вонючая бузина, избавитъ отъ своего корня произрастающую виноградную лозу.
Бэларій. Теперь уже не рано, за дло! Идемте… (Входитъ Клотэнъ). Это кто еще?
Клотэнъ. Нигд не вижу проклятыхъ этихъ бродягъ… Должно-быть, тотъ мерзавецъ просто посмялся надо мною… Я просто падаю отъ усталости.
Беларій. О какихъ это бродягахъ онъ говоритъ? Не о насъ-ли? Его лицо мн кажется знакомымъ. Это Клотэнъ, сынъ королевы… Боюсь, нтъ-ли тутъ какой ловушки… Много лтъ уже не видалъ я его, а между тмъ убжденъ, что это онъ и есть… Вдь мы вн закона. Уйдемъ.
Гвидерій. Онъ одинъ. Ты, отецъ, вмст съ братомъ пойди взгляни, нтъ-ли y него спутниковъ, а меня оставь съ нимъ (Бэларій и Арвирагъ уходятъ).
Клотэнъ. Стойте. Кто вы такіе и зачмъ удираете отъ меня такъ проворно… Какіе-нибудь гнусные горцы?.. Я слыхалъ о такихъ… Говори, негодный рабъ, кто ты такой?
Гвидерій. Я человкъ, никогда не отвчающій на гнусное оскорбленіе иначе, какъ ударомъ.
Клотэнъ. Ты разбойникъ, нарушитель закона, злодй. Сдавайся, воръ!
Гвидерій. Кому сдаться? Не теб ли? Да самъ-то ты что такое? Разв y меня нтъ такой-же мощной руки и такого-же пылкаго сердца, какъ и y тебя? Твои слова, правда, нагле моихъ, потому что я не ношу кинжала во рту. Говори-же, кто ты самъ и почему требуешь, чтобы я теб сдался.
Клотэнъ. Гнусный негодяй, разв ты по моему платью не видишь, кто я.
Гвидерій. Нтъ, бездльникъ, не знаю ни тебя, ни твоего дда-портнаго, шившаго это платье, которое, какъ мн кажется, одно длаетъ тебя тмъ, что ты есть.
Клотэнъ. Платье это шилъ не мой портной, знай это нахальный холопъ!
Гвидерій. Проваливай отсюда и благодари того, кто со своего плеча подарилъ теб это платье. Ты такъ глупъ, что мн противно тебя бить.
Клотэнъ. Узнай-же, мое имя, гнусный воръ, и трепещи.
Гвидэрій. Какъ-же тебя зовутъ? Говори.
Клотэнъ. Мерзавецъ, я Клотэнъ.
Гвидэрій. Хотя, вдвойн мерзавецъ, твое имя и Клотэнъ, но трепетать ты меня этимъ не заставилъ. Назовись ты жабой, змей или паукомъ, я встревожился бы сильне.
Клотенъ. Чтобы еще сильне ужаснуть, чтобы совсмъ тебя уничтожить, я добавлю, что я сынъ королевы.
Гвидэрій. Очень прискорбно, такъ-какъ ты очевидно не длаешь чести своему роду.
Клотэнъ. И ты не приходишь въ ужасъ.
Гвидэрій. Я боюсь только тхъ, кого уважаю, то-есть, людей умныхъ, дураковъ-же я не боюсь, а только потшаюсь надъ ними.
Клотэнъ. Умри-же за это! а съ тми я еще успю справиться, когда убью тебя своею рукою… Я ихъ настигну и ручаюсь, что вс ваши головы будутъ красоваться надъ воротами Луда… Сдавайся-же, подлый горецъ! (Уходятъ, сражаясь. Бэларій и Арвирагъ возвращаются).
Бэларій. Никакихъ спутниковъ не видно.
Арвирагъ. Ни одного. Ты, на счет его, врно, ошибся.
Бэддрій. Не думаю. Давно я его не видалъ, но время нисколько не измнило прежнихъ его чертъ. Тотъ-же рзкій голосъ, таже отрывистая рчь. Я убжденъ, что онъ Клотэнъ.
Арвирагъ. Мы оставили ихъ здсь. Большимъ будетъ счастіемъ, если между нимъ и братомъ не выйдетъ никакой непріятности. Ты говоришь, что онъ очень дерзокъ?
Бэларій. Даже въ то время, когда онъ еще не достигъ зрлости, онъ отличался необыкновенною необузданностью, такъ-какъ умніе обуздывать себя часто пріобртается. путемъ мышленія.. Однако, смотри, вотъ твой братъ (Входитъ Гвидерій, въ рукахъ y него голова Клотэна).
Гвидерій. Этотъ Клотэнъ былъ совсмъ дуракъ: — пустой кошелекъ безъ единой монеты. Даже самъ Геркулесъ не могъ-бы размозжить ему голову, потому что мозгу y него совсмъ не было, а между тмъ не сдлай я того, что сдлалъ, этотъ олухъ несъ-бы теперь мою голову такъ-же, какъ я несу теперь его башку.
Бэларій. Что ты надлалъ?!
Гвидэрій. Отлично знаю, что именно. Я отрубилъ голову нкоему Клотэну, выдававшему себя за сына королевы, обзывавшему меня мошенникомъ, холопомъ-горцемъ, и клявшемуся что онъ захватить насъ всхъ въ свои руки, сниметъ y насъ съ плечъ головы, которыя, — благодареніе богамъ, — до сихъ поръ еще на мст, и выставитъ ихъ на позоръ надъ воротами Луда.
Бэларій. Теперь мы вс погибли!
Гвидэрій. Что-же изъ этого, дорогой отецъ? Что намъ терять, кром жизни, а онъ и безъ того грозилъ ее отнять? Если законъ не можетъ насъ защитить, зачмъ намъ изъ-за боязни закона позволять какому-нибудь куску мяса грозить намъ и разыгрывать передъ нами и судью, и палача? Встртили вы поблизости кого-нибудь изъ его спутниковъ?
Бэларій. Насколько взглядъ могъ окинуть пространство, ни души, но здравый смыслъ говоритъ, что его должна была сопровождать свита. Какъ ни былъ онъ безтолковъ, какъ ни становился день ото дня глупе, но ни злоба, ни полнйшее отсутствіе ума не могли-бы завлечь его сюда безъ всякого конвоя. При двор, быть можетъ, знаютъ, что люди живутъ здсь въ пещер, прокармливаясь охотой, вообразили, быть можетъ, что мы опальные, могущіе со временемъ подобрать опасную шайку, а Клотэнъ, вроятно, вспыливъ по обыкновенію, поклялся, что переловитъ всхъ насъ. Поэтому совсмъ не правдоподобно, чтобы онъ отправился одинъ, не настолько былъ онъ смлъ, да и родные не допустили-бы его до этого. Вотъ и есть полное основаніе бояться, что y этого трупа есть хвостъ, который много опасне головы.
Арвирагъ. Пусть совершится воля боговъ. Какова-бы она ни была, братъ поступилъ хорошо.
Бэларій. Не хотлось мн идти сегодня на охоту, нездоровье Фидэліо останавливало.
Гвидэрій. Собственнымъ мечемъ Клотэна, которымъ онъ угрожалъ моей ше, я отрубилъ ему голову. Я брошу ее въ бухту за нашимъ утесомъ, и хотя она принадлежитъ сыну королевы, пусть себ носится по волнамъ и разсказываетъ рыбамъ, чмъ она была когда-то. Объ этомъ пока вся моя забота (Уходитъ).
Бэларій. Боюсь, Полидоръ, какъ-бы твоя расправа не вызвала жестокихъ возмездій, и хотя такой поступокъ вполн приличенъ твоей храбрости, я былъ-бы очень радъ, если бы онъ сдланъ былъ не тобою.
Арвирагъ. А я былъ-бы очень радъ, если-бы онъ сдланъ былъ мною, тогда и отвтственность пала-бы на одного меня. Люблю я тебя, Полидоръ, по-братски, а все-таки завидую, что это дло выпало на долю теб. Желалъ-бы я, чтобы самое грозное правосудіе, какое-только существуетъ на свт, схватило насъ обоихъ и потребовало къ отвту.
Бэларій. Прошедшаго не воротишь. Сегодня мы охотиться не пойдемъ, не будемъ искать безполезныхъ опасностей. Ступай въ пещеру, займись съ Фидэліо хозяйствомъ, а я подожду здсь пылкаго Полидора и, какъ только онъ вернется, приведу его обдать.
Арвирагъ. Бдный, бдный Фидэлій, иду къ теб съ величайшею радостью. Чтобы возвратить теб румянецъ здоровья, я выпустилъ-бы всю кровь y цлаго сонма разныхъ Клотэновъ и еще сталъ-бы хвалиться своимъ человколюбіемъ (Уходитъ).
Бэларій. О, великая, божественная природа! Какимъ украшеніемъ служатъ для тебя эти царственные юноши! Они такъ-же нжны, какъ зефиръ, порхающій надъ фіалками и даже не колеблющій ихъ душистыхъ головокъ. А между тмъ, когда въ нихъ вскипитъ ихъ царственная кровь, они становятся такими-же суровыми, какъ жесточайшій ураганъ, пригибающій къ земл вершины горныхъ сосенъ. Удивительно, какъ это невидимый инстинктъ безъ всякихъ постороннихъ наущеній развиваетъ въ нихъ царственныя чувства, какъ безъ всякихъ наставленій, безъ всякихъ примровъ со стороны, крпнутъ въ нихъ сознаніе чести, чувство приличія, такъ-же какъ и мужество, которое, ростя въ нихъ въ вид плевелъ, оказывается плодоносне посянныхъ смянъ… А все-таки странно, зачмъ явился сюда Клотэнъ? Чмъ-то разыграется для насъ его смерть? (Гвидэрій возвращается).
Гвидерій. Гд-же братъ? Дурацкую башку Клотэна я отправилъ встницей къ его матери, а тло оставлено въ залог здсь до ея возвращенія (Слышна торжественная музыка).
Бэларій. Что это значитъ?.. Слышишь, Полидоръ? играютъ на моей священной лютн. По какому случаю ршился Кадвалъ заиграть? Слышишь?
Гвидерій. Разв онъ дома?
Бэлaрій. Онъ только-что ушелъ отсюда.
Гвидерій. Что это значитъ? Звуки лютни не раздавались здсь съ самой смерти незабвенной нашей матери… Торжественные звуки должны сопровождать только торжественныя событія… Что-же случилось? Безпричинное ликованіе, какъ и ни на чемъ не основанное горе — или радость обезьянья, или ребяческое огорченіе. Не сошелъ-ли Кадвалъ съ ума? (Арвирагъ несетъ Имоджену, кажущуюся мертвой).
Бэларій. Вотъ онъ идетъ и несетъ на рукахъ печальное объясненіе того, за что мы его порицали.
Арвирагъ. Прелестная птичка, которою мы такъ дорожили, умерла! Я скоре согласился-бы, чтобы мн вмсто шестнадцати лтъ было шестьдесятъ и чтобы мои проворныя ноги превратились въ костыли, чмъ видть то, что y меня передъ глазами.
Гвидерій. О чудная, несравненная лилія, теперь на рукахъ брата ты и на половину не такъ прекрасна, какъ въ то время, когда ты еще держалась на стол.
Бэларій. О горе, кто могъ когда-либо измрить твою глубину, чтобы повдать міру, къ какому берегу тяжеле пристать твоей ладь? О прелестное созданіе! одинъ Юпитеръ зналъ, какой-бы человкъ вышелъ изъ тебя впослдствіи, но печально, что ты умеръ юношей и умеръ отъ скорби! Какъ ты нашелъ его?
Арвирагъ. Бездыханнымъ, какъ видите. Уста его слегка улыбались, словно не стрла смерти сомкнула ихъ навсегда, а только муха щекотала ихъ слегка. Правою щекою онъ прижимался къ подушк.
Гвидерій. Гд?
Арвирагъ. На полу, скрестивъ руки. Я думалъ, что онъ спитъ, и, чтобы не стучать, снялъ свою деревянную, подбитую гвоздями обувь, грубость которой слишкомъ сильно давала себя чувствовать при каждомъ моемъ шаг.
Гвидерій. Онъ будто спитъ. Да, онъ заснулъ, увы! навки и могила будетъ ему постелью. Легкокрылыя феи станутъ слетаться на эту могилу, и ни одинъ червякъ не посметъ къ ней приблизиться.
Арвирагъ. Бдный Фидэлій, пока будетъ длиться лто, а самъ я еще здсь, я стану убирать цвтами одинокую твою могилу. Ты не ощутишь недостатка ни въ буковицахъ, такихъ-же блдныхъ, какъ твое лицо, ни въ колокольчикахъ, такихъ-же блднолазоревыхъ, какъ твои жилки, ни въ лепесткахъ шиповника, благоуханіе которыхъ, — этимъ я нисколько не желаю ихъ унижать, — не будетъ пріятне твоего однаго дыханія. А реполовъ своимъ клювикомъ, — клювикъ этотъ сильно пристыжаетъ дтей, получившихъ богатое наслдство и оставляющихъ могилы своихъ отцовъ безъ надгробныхъ памятниковъ, — да, реполовъ натаскаетъ другихъ цвтовъ на твою могилу. Когда-же минуетъ лто и цвтовъ боле не станетъ, онъ будетъ мхомъ защищать тебя отъ зимней стужи.
Гвидерій. Сдлай одолженіе, перестань! не прибгай къ двичьимъ причитаніямъ, когда передъ нами такое печальное зрлище. Займемся лучше погребеніемъ и не станемъ безполезным стованіями оттягивать исполненіе лежащаго на насъ священнаго долга.
Арвирагъ. Гд-же мы похоронимъ его?
Гвидерій. Рядомъ съ Эврифилой, нашею доброю матерью.
Арвирагъ. Хорошо. Слушай, Полидоръ! Хотя голоса наши уже огрубли отъ возмужалости, споемъ по немъ ту-же похоронную псню, съ которою мы провожали въ могилу прахъ матери. Напвъ будетъ тотъ-же, только имя Эврафиды мы замнимъ именемъ Фидэлія.
Гвидерій. Нотъ, Кадвалъ, нтъ, я не могу! Я только буду рыдая повторять слова. Въ звуки скорби не должно вкрадываться фальшивыхъ нотъ. Это хуже лганья жрецовъ въ пышныхъ капищахъ.
Арвирагъ. Если такъ, говори просто слова.
Бэларій. Большее горе, какъ я вижу, быстро залечиваетъ меньшее. Клотэнъ уже совершенно забытъ, а между тмъ онъ, дти мои, былъ сыномъ королевы. Хотя онъ и относился къ намъ враждебно, однако, онъ жестоко за это поплатился. Конечно, и простолюдинъ, и знатный, предавшись тлнію, превращаются въ одинъ и тотъ-же прахъ, но чувство уваженія, этотъ ангелъ-хранитель міра, научаетъ насъ отводить высокопоставленнымъ лицамъ одно мсто, а стоящимъ на низшихъ ступеняхъ общественной лстницы — другое. Нашъ врагъ былъ царственнаго происхожденія и, хотя ты отнялъ y него жизнь, мы должны похоронить его, какъ принца.
Гвидерій. Хорошо, перенесемъ и его сюда. Тло Терсита стоитъ тла Аякса, когда ни того, ни другого нтъ боле въ живыхъ.
Арвирагъ. Пока ты, отецъ, отправишься за трупомъ, мы споемъ свою заупокойную псню. Начинай-же, братъ (Бэларій уходитъ).
Гвидерій. Нтъ, подожди, Кадвалъ, надо положить умершаго головою къ востоку, отецъ говоритъ, что такъ слдуетъ.
Арвирагъ. Правда.
Гвидерій. Помоги-же перемстить его.
Арвирагъ. Вотъ такъ. Начинай.

Псня.

Гвидерій. Другъ, больше бояться теб не придется
Ни лтняго зноя, ни зимнихъ морозовъ.
Ты, мзду получивъ за дянья земныя,
Вернулся въ отчизну на вчный покой.
Красивую-ль двушку, статнаго-ль парня,
Вельможу-ли пышнаго иль трубочиста —
По смерти конецъ всхъ одинъ ожидаетъ: —
Вс въ прахъ обратятся, да, въ прахъ, милый мой.
Aрвирагъ. Теперь не страшитъ тебя гнвъ сильныхъ міра:
Ты гнета тирановъ теперь не боишься,
О пышной одежд, о вкусномъ обд
Замолкли навки тревоги и страхъ!
Конецъ властолюбью, стремленію къ слав,
Учености, мудрости, жажд познаній,
Всмъ благамъ земнымъ неизмнно все тотъ-же: —
По смерти мы вс обращаемся въ прахъ.
Гвидерій. Раскаты громовъ для тебя не опасны.
Арвирагъ. Не страшенъ и блескъ ослпительныхъ молній.
Гвидерій. Ни ядъ клеветы, ни злословія жало.
Арвирагъ. Ни радость, ни горе тебя не встревожатъ.
Гвидерій. Всхъ, кто утопаетъ въ любовныхъ мечтахъ,
Одинъ ждетъ конецъ: — вс лишь прахъ они, прахъ!
Арвирагъ. Тебя заклинать пусть никто не посметъ.
Гвидерій. Ничье колдовство пусть тебя не тревожитъ.
Арвирагъ. Вс злобные духи отъ мирной могилы
Твоей пусть бгутъ…
Гвидерій. Подойти къ ней не смя.
Арвирагъ. Спи мирно, о жизни людской не жаля.
Спи мирно, Фидэлій, въ могил своей.

Возвращается Бэларій съ трупомъ Клотэна.

Гвидерій. Отпваніе наше кончено. Клади сюда и того (Кладутъ трупъ рядомъ съ Имодженой).
Бэларій. Вотъ я принесъ немного цвтовъ, въ полночь наберу поболе. Растенія, на которыхъ сохранилась холодная ночная роса, боле пригодны на то, чтобы ими осыпать покойниковъ. Бросьте ихъ на умершихъ. И вы оба тоже были цвты, то теперь увяли, то-же станется и съ тми, которыми мы васъ осыпаемъ. Отойдемъ подальше и станемъ тамъ на колни. Земля, которая ихъ даровала, взяла ихъ обратно. ихъ земныя радости миновали, миновало вмст съ тмъ и ихъ земное горе (Уходятъ. Имоджена просыпается, но еще не совсемъ приходить въ себя).
Имоджена. Да, въ Мильфордскую гавань… Гд-же дорога? Вдоль той чащи? Благодарю… А далеко отсюда?.. О небо, неужто еще цлыхъ шесть миль?.. Я шла всю ночь. Лягу опять да землю и усну еще (Дотрогивается до трупа Клотэна) Нтъ, нтъ! не надо мн товарищей по ложу! (Очнувшись совсемъ). О боги и богини! Эти цвты олицетворяютъ собою радости міра, а этотъ окровавленный трупъ — таящееся въ немъ горе… Должно быть, это сонъ, по крайней мр, надюсь, что такъ… Мн снилось, будто я сторожила пещеру для добрыхъ людей, но ничего такого не бывало на самомъ дл: это стрла, пущенная изъ ничего въ ничто, она вылетла изъ скопившихся въ мозгу паровъ. Насколько слпы бываютъ иногда наши глаза, настолько-же порою слпъ нашъ разсудокъ… На самомъ дл я все-таки продолжаю дрожать отъ страха. О безсмертные, если въ васъ сохранилась хоть капля состраданія будь она не боле глаза кропивника, тогда, грозные боги, уделите мн хоть частицу его… А сонъ все продолжается, хотя я и проснулась, онъ и вн меня, и во мн… Это не игра воображенія, я чувствую его, осязаю!.. Обезглавленный человкъ!.. (Вглядывается и трупъ). Платье Постума!.. Я узнаю абрисъ его ноги… Вотъ его рука… его ступня, достойная Меркурія, его воинственный, достойный Марса станъ и его мышцы, достойныя Геркулеса! Все здсь! Но гд его ликъ, его Юпитеру подобный ликъ?.. Его нтъ! Неужто и на небесахъ совершаются убійства? (Вскакиваетъ). Ахъ, Пизаній, пусть вс проклятія, которыми обезумвшая Гекуба осыпала грековъ, обрушатся на тебя съ добавленіемъ и моихъ проклятій!.. Ты, пособникъ гнуснаго Клотэна, необузданнаго этого демона, погубилъ моего властелина! Для меня отнын и письмо, и чтеніе — одно предательство!.. Проклятый Пизаній своими подложными письмами… Да, онъ, проклятый, сокрушилъ вершину мачты y горделиваго корабля, подобнаго которому не было ни одного во всемъ мір… О мой Постумъ, гд-же твоя голова?.. Гд-же она?.. Пизаній могъ-бы поразить тебя въ сердце и оставитъ при теб твою голову… Кто могъ это сдлать? Ты, Пизаній?.. Конечно, ты и Клотэнъ. Злоба за одно съ жаждой наживы виною бды! Теперь мн все это ясно вполн. Не онъ-ли далъ мн это снадобье, говоря, будто оно исцляетъ отъ всякихъ недуговъ, а между тмъ оно оказалось губительнымъ? Этимъ подтверждается все: — убійство дло Пизанія и Клотэна!.. О, дай мн расцвтить твоею кровью мои щеки, чтобы мы оба приняли боле ужасный видъ для тхъ, кто можетъ насъ увидть!.. О властелинъ мой, безцнный властелинъ! (Падаетъ безъ чувствъ. Входятъ Люцій, Военачальникъ, другіе колоновожатые, потомъ Кудесник).
Военачальникъ (Люцію). Кром того, легіоны, находящіеся въ Галліи, согласно вашему приказанію, переправились черезъ море и ждутъ васъ въ Мильфордской гавани съ вашимъ флотомъ, они готовы къ бою.
Люцій. Но какія извстія получены изъ Рима?
Военачальникъ. Сенатъ призвалъ на службу пограничниковъ и итальянскихъ патриціевъ. Отъ рвенія этихъ новыхъ войскъ можно ожидать многаго. Ихъ ведетъ отважный Іахимъ, братъ Сіенны.
Люцій. Когда можно ожидать ихъ прибытія?
Военачальникъ. При первомъ попутномъ втр.
Люцій. Такая быстрота дйствій подаетъ намъ большія надежды. Прикажи, чтобы уже прибывшимъ войскамъ былъ сдланъ смотръ, пусть колоновожатые тотчасъ-же объ этомъ позаботятся. Ну, а ты, почтенный, скажи, что снилось теб за послднее время касательно исхода предстоящей войны?
Кудесникъ. Я постомъ и молитвой заклиналъ боговъ вразумить меня, и вотъ прошедшею ночью они послали мн пророческое видніе: — я видлъ, какъ птица Юпитера, римскій орелъ, отлетвъ отъ ноздреватыхъ береговъ юга, направился въ эту сторону запада и исчезъ въ ослпительномъ сіяніи солнечныхъ лучей, а это, — если только мои прегршенія не омрачаютъ моихъ познаній, — предсказываетъ римскому войску блестящую побду.
Люцій. Постарайся почаще видть подобные сны, и пусть они всегда исполняются. Стойте! Это что за обезглавленный трупъ? А по этой развалин замтно, что она когда-то была великолпнымъ зданіемъ… Вотъ на груди y трупа еще пажъ. Умеръ онъ или только спитъ? Вроятне, что умеръ. Природа внушаетъ отвращеніе къ смерти, и живые не любятъ длить ложе съ мертвыми.
Военачальникъ. Онъ живъ.
Люцій. Онъ-то намъ и скажетъ, чей это трупъ (Пришедшей въ себя Имоджен). Юноша, разскажи намъ свои приключенія, мн сдается, что о нихъ стоитъ поразспросить. Скажи также, чей это трупъ, служащій теб кровавымъ изголовьемъ, или, по крайней мр, кто обезобразилъ это произведеніе природы, повидимому, вышедшее изъ ея рукъ такимъ прекраснымъ. Какое участіе принимаешь ты самъ въ этомъ грустномъ крушеніи… Какъ оно произошло? Кто обезглавленный, и кто ты самъ?
Имоджена. Самъ я — ничто, но если я что-нибудь, лучше бы мн быть ничмъ. Но онъ, — доблестный и добрый британецъ, былъ моимъ господиномъ. Его убили горцы. Ахъ, такихъ господъ боле не существуетъ. Если-бы я сталъ блуждать по свту съ востока на западъ, предлагая своя услуги, меня въ услуженіе приняли-бы многіе, все тоже хорошіе и добрые, я служилъ-бы имъ врою и правдой, но такого господина, какъ этотъ, мн все-таки боле не найти.
Люцій. Твои слова настолько-же трогательны, какъ и видъ этого окровавленнаго трупа. Скажи, мой милый, какъ звали твоего господина?
Имоджена. Ричардомъ Дю-Чемпъ (Про себя). Я лгу, но вреда отъ этого нтъ никому, и если меня услышатъ боги, они, надюсь, меня простятъ (Люцію). Ты что-то сказалъ?
Люцій. А твое имя какъ?
Имоджена. Фидэлій.
Люцій. Насколько мн кажется, имя совершенно къ теб подходящее. Оно вполн достойно твоей преданности, а преданность твоего имени. Хочешь попытать счастіе y меня? я не общаю, что новый господинъ во всемъ замнитъ теб прежняго, но врь, что любить онъ будетъ тебя не мене прежняго. Даже письма императора, переданныя мн черезъ консула, не такъ быстро содйствовали-бы твоему повышенію, какъ собственныя твои прекрасныя качества. Идемъ за мной.
Имоджена. Куда угодно. Однако, прежде я съ соизволенія боговъ укрою моего господина отъ мухъ въ такую глубокую яму, какую съумютъ вырыть вотъ эти слабыя руки. Потомъ уже, усыпавъ его могилу листьями и травами, оросивъ ее слезами и насколько возможно облегчивъ душу тяжелыми вздохами, я перейду отъ служенія ему къ служенію теб, если ты согласенъ меня взять.
Люцій. Да, милый мой, согласенъ, и для тебя я скоре буду отцомъ, чмъ господиномъ. Товарищи, этотъ юноша напоминаетъ намъ, что на насъ лежитъ обязанность истинныхъ мужей. Отыщемъ мсто, гд растетъ поболе полевыхъ цвтовъ, выроемъ копьями и скирами могилу, а затмъ похоронимъ убитаго. Поднимите-же его на руки. Юноша, ты вызвалъ въ насъ сочувствіе къ нему, и мы похоронишь его настолько пышно, насколько могутъ это сдлать воины. Утшься-же, утри слезы. Иной разъ горе только помогаетъ нашему счастію (Уходятъ).

СЦЕНА III.

Комната во дворц y Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, придворные, а потомъ Пизаній.

Цимбелинъ. Пусть кто-нибудь изъ васъ пойдетъ опять къ королев и принесетъ намъ точныя свднія, какъ она себя чувствуетъ. Исчезновеніе сына вызвало въ ней такое изступленіе, что самая жизнь ея въ опасности… О, небеса, сколько страшныхъ ударовъ наносите вы мн разомъ! Имоджена, лучшая часть моихъ радостей, бжала. Королева лежитъ на смертномъ одр, а мн еще грозитъ жестокая война! Сынъ королевы, который такъ мн необходимъ въ настоящую минуту, исчезъ. Все это доводитъ меня до отчаянія (Обращается къ Пизанію). Теб, негодяй, извстно, куда скрылась наша дочь, хотя ты и притворяешься, будто ничего не знаешь, но мы жесточайшими пытками вымучимъ y тебя признаніе.
Пизаній. Государь, жизнь моя въ твоей власти, и я покорно предоставляю теб распоряжаться ею, какъ угодно, но гд госпожа моя, куда и зачмъ она скрылась, скоро-ли возвратится, этого я не знаю. Молю тебя, врь, что я твой преданный слуга.
1-й придворный. Съ вашего позволенія, добрйшій государь, я осмлюсь доложить, что въ тотъ день, когда хватились вашей дочери, я ручаюсь, что онъ былъ здсь. Ручаюсь также, что онъ всегда строго исполнялъ обязанности врноподаннаго. Что-же касается Клотэна, его тщательно разыскиваютъ, и нтъ никакого сомннія, что скоро найдутъ.
Цимбелинъ. Настоящее время до того полно всякихъ заботъ, что мы пока оставляемъ тебя въ поко, но подозрніе въ насъ возбуждено, и мы не перестанемъ объ этомъ помнить.
1-й придворный. Смю доложитъ вашему величеству, что римскіе легіоны, стоявшіе въ Галліи и усиленные новобранцами, навербованными изъ рядовъ патриціевъ, уже переправились на наши берега.
Цимбелинъ. Ахъ, какъ необходимы были-бы намъ теперь совты королевы и ея сына! Такая бездна длъ совсмъ сбила насъ съ толку.
1-й придворный. Добрйшій государь, войска ваши, уже имющіяся на лицо, могутъ смло потягаться съ тми легіонами, о которыхъ васъ извщаютъ. Если къ непріятелю придутъ подкрпленія, получите ихъ и вы. Вамъ стоитъ только двинуть впередъ войско, а оно ждетъ этого съ нетерпніемъ.
Цимбелинъ. Благодарю за извстіе. Удалимся пока и взглянемъ прямо въ лицо сил обстоятельствъ, когда они на это насъ вызываютъ. Того, что можно ожидать изъ Италіи, мы не боимся, насъ несравненно боле тревожитъ то, что происходитъ здсь. Идемте (Уходитъ, за нимъ придворные).
Пизаній. Съ тхъ поръ, какъ я написалъ своему господину, что Имоджена убита, отъ него нтъ никакихъ извстій. Это очень странно. Не слышу я также ничего и о госпож моей, а она общала извщать о себ какъ можно чаще. Не знаю также, что сталось и съ Клотэномъ. Я въ полнйшемъ недоумніи, но боги не могутъ-же бездйствовать. Мн остается только лгать, чтобъ оставаться честнымъ, и быть измнникомъ, чтобы оставаться врнымъ. Настоящая война докажетъ, насколько я люблю отчизну, въ этомъ она убдитъ даже короля, хотя мн, быть-можетъ, придется лечь на пол битвы. Вс-же другія подозрнія пусть время разсет потомъ. Счастіе даже безъ помощи кормчаго приводитъ иногда суда къ желанной пристани (Уходитъ).

СЦЕНА IV.

Передъ пещерой.

Входятъ Бэларій, Гвидерій и Арвирагъ.

Гвидерій. Кругомъ кипитъ страшная тревога.
Бэларій. Уйдемте отъ нея.
Арвирагъ. Отецъ, какая-же радость въ жизни, если прятаться отъ славныхъ подвиговъ и отъ опасностей?
Гвидэрій. Скажи, отецъ, ради чего станемъ мы скрываться? Римляне, принявъ насъ за британцевъ, или убьютъ насъ, или сочтутъ гнусными бглецами-измнниками, и заставятъ поступать къ нимъ на службу, а затмъ все-таки убьютъ.
Бэларій. Дти, мы укроемся на горныхъ вершинахъ и будемъ тамъ въ безопасности. Пристать къ войску короля намъ невозможно, потому что мы не внесены въ отрядные списки. Помимо этого, такъ какъ насъ никто не знаетъ, насъ, вслдствіе недавней смерти Клотэна, могуть заставить объяснитъ, гд мы проживали, сознаться въ томъ, что мы сдлали,и слдствіемъ этого будетъ смерть, только отсроченная мученіями пытки.
Гвидерій. Отецъ, въ настоящее время такая боязливость совсмъ теб не пристала, а насъ она не убждаетъ нисколько.
Арвирагъ. Совсмъ не вроятно, чтобы британцы, слыша ржаніе римскихъ коней, видя костры, зажженные въ стан непріятеля, когда глаза и уши ихъ заняты такими важными событіями, стали тратить время на разспросы, кто мы и откуда?
Бэларій. Въ войск меня знаютъ многіе. Вы видли, что, знавъ Клотэна, когда онъ еще былъ юношей, я черезъ столько лтъ тотчасъ-же призналъ его. Помимо этого и король не стоитъ ни моихъ услугъ, ни вашей любви. Изгнаніе лишило меня возможности дать вамъ должное воспитаніе, осудило на тягостную жизнь, безъ всякой надежды на то счастіе, которое сулила вамъ ваша колыбель, оно осудило насъ переносить и палящій зной лта, и дрожь въ дни свирпой зимы.
Гвидерій. Чмъ жить такъ, лучше совсмъ не жить. Молю тебя, отецъ, идемъ къ войску! Никто не знаетъ ни меня, ни брата, а o теб вс давно забыли. Ты такъ состарился, что никто не можетъ тебя узнать.
Арвирагъ. Клянусь вотъ этимъ сіяющимъ солнцемъ, что я туда пойду. Меня унижаетъ мысль, что я никогда не видалъ, какъ люди умираютъ на войн. Самое большее то, что я видалъ — кровь испуганныхъ зайцевъ или сернъ, по которымъ мы охотились. Я никогда не зжалъ верхомъ на настоящемъ кон, помимо жалкой клячи, бока которой никогда не знавали шпоръ, а только привыкли къ такимъ коблукамъ, какъ мои. Такъ долго оставаясь въ безвстности,мн стыдно глядть на солнце и пользоваться его лучами.
Гвидерій. Клянусь небомъ, пойду и я! Если ты благословишь меня, я стану боле заботливо относиться къ сохраненію жизни, не благословишь, пусть меня убьютъ римляне.
Арвирагъ. То-же говорю и я. Аминь.
Бэларій. Когда вы такъ мало дорожите своею молодою жизнью, зачмъ мн, старику, дорожить своею и безрадостною, и дряхлой? Дти, я иду съ вами. Если васъ въ бою за отчизну подкоситъ смерть, тамъ-же лягу и я. Идемте-же, идемъ! (Про себя). Они сгораютъ отъ нетерпнія, кровь въ нихъ негодуетъ, жаждя излиться, и все это, чтобы доказать царственное свое происхожденіе! (Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Поле между британскимъ и римскимъ лагерями.

Входитъ Постумъ, въ рукахъ y него окровавленный платокъ.

Постумъ. Да, кровавое полотно, я сохраню тебя, потому что самъ желалъ, чтобы ты было окрашено такимъ образомъ. О, мужья, если-бы вс вы слдовали моему примру, многіе изъ васъ казнили-бы своихъ женъ, тогда какъ он несравненно боле добродтельны, чмъ вы сами, и при томъ вы убивали-бы ихъ за самыя ничтожныя прегршенія… О, врный слуга Пизаній, ты не обязанъ былъ исполнять вс приказанія господина! Теб слдовало исполнять только т, которыя справедливы… О, боги, если-бы наказывали меня за каждый мой проступокъ, я не дожилъ-бы до пытки, переживаемой мною теперь. Вы дали-бы честной Имоджен время раскаяться, а весь свой гнвъ обратили-бы на меня, на меня, несравненно боле достойнаго вашей кары. Но, увы! нкоторыхъ вы за ничтожные проступки похищаете отъ насъ и поступаете такъ изъ любви къ нимъ, чтобы избавить ихъ отъ дальнйшихъ страданій, а другихъ допускаете совершать преступленіе за преступленіемъ, становиться чудовищами въ глазахъ людей и въ тоже время благоденствовать. Теперь Имоджена въ вашей власти, поступайте съ нею, какъ хотите, а мн дайте только силу покоряться вашей вол. Меня въ числ римскихъ патриціевъ привезли сюда, чтобы сражаться противъ страны моей жены. Британія, я умертвилъ твою королеву. Довольно, большихъ ранъ я теб не нанесу. Поэтому, боги, выслушайте снисходительно мои намренія: я сброшу съ себя эту римскую одежду, наряжусь въ платье простаго британскаго крестьянина и въ этомъ вид пойду противъ тхъ, съ кмъ прибылъ сюда. Такимъ я умру за тебя, Имоджена, безъ которой жизнь моя, каждое дыханіе — то-же, что смерть. Такъ, невдомый никмъ, въ крестьянской своей одежд, ни въ комъ не возбуждая ни ненависти, ни состраданія, я всего себя посвящу опасностямъ… О, боги, надлите-же меня мощью Леонатовъ. Чтобы пристыдить современниковъ, я постараюсь отличаться не наружнымъ блескомъ, а внутренними качествами (Уходитъ).

СЦЕНА II.

Другая часть того-же поля.

При гром трубъ и барабановъ входятъ съ одной стороны Люцій, Іахимъ и римское войско, съ другой войско британское, за которымъ, какъ простой воинъ, слдуетъ Леонатъ Постумъ. Они уходятъ за сцену. Шумъ сраженія. Іахимъ и Постумъ возвращаются, сражаясь. Послдній одолваетъ противника, обеззоруживаетъ, а затмъ уходитъ. За сценой битва продолжается.

Іахимъ. Сознаніе гнуснаго проступка, тяготящаго совсть, совсмъ лишаетъ меня мужества. Я оклеветалъ женщину, дочь короля этой страны, и здшній воздухъ какъ-бы въ отомщеніе лишаетъ меня всякихъ силъ. Если-бы не это, могъ-ли бы неотесанный варваръ одолть меня въ такомъ дл, въ какомъ я считаюсь мастеромъ. Если вы, воины Британіи, стоите хоть настолько выше этого проходимца, насколько онъ выше нашихъ воиновъ, окажется, что мы только люди, а они боги (Уходитъ).

Шумъ битвы продолжается. Британцы бгутъ. Цимбелинъ взятъ въ плнъ, на выручку его являются Бэларій, Гвидерій и Арвирагъ.

Бэларій. Стойте! Стойте! Поле битвы за нами… Ущелье занято. Одинъ только малодушный страхъ обращаетъ васъ въ бгство.
Гвидерій и Арвирагъ. Стойте крпче! Деритесь смле!

Сраженіе. Входитъ Постумъ и помогаетъ британцамъ, они отбиваютъ Цимбелина и уходятъ съ нимъ. Затмъ появляются Люцій, Іахимъ и Имоджена.

Люцій. Оставь войско, юноша, бги, спасайся! Здсь свои убиваютъ своихъ. Царитъ такая сумятица, что кажется, будто y войны завязаны глаза.
Іахимъ. Это оттого, что къ нимъ подоспли подкрпленія.
Люцій. Дло приняло совсмъ неожиданный оборотъ. Если не подоспютъ подкрпленія и къ намъ, прядется обратиться въ бгство (Уходятъ).

СЦЕНА III.

Другая часть поля.

Входятъ Постумъ и британскій вельможа.

Вельможа. Ты, кажется, оттуда, гд наши дали такой сильный отпоръ непріятелю.
Постумъ. А вы, какъ мн кажется, изъ числа бжавшихъ.
Вельможа. Да.
Постумъ. Нельзя васъ и осуждать за это. Все было уже потеряно, но за насъ вступились небеса. Даже y короля оба крыла были отшиблены, ряды наши порваны, видны были одн только спины бжавшихъ британцевъ, искавшихъ спасенія въ тсномъ ущель. Пылавшій отвагой, упившійся кровью непріятель, задыхаясь отъ надежды на предстоящій грабежъ и видя передъ собою боле работы, чмъ рабочихъ рукъ, однихъ разилъ на смерть, другихъ слегка, а иные падали отъ одного страха. Вскор тсное ущелье было запружено убитыми въ тылъ и трусами, только затмъ сохранившими жизнь, чтобы продлить свой позоръ.
Вельможа. Гд-же находится это ущелье?
Постумъ. Около самого поля сраженія. Оно защищено было рвомъ и валомъ изъ дерна. Этимъ воспользовался одинъ старый воинъ, человкъ несомннно честный и, — ручаюсь, — достойный за подобную услугу той долголтней жизни, о которой ясно говорила его длинная сдая борода. Вмст съ двумя юношами,еще почти дтьми, которымъ сродне, казалось-бы, играть въ горлки, чмъ участвовать въ рзн, и съ нжными, словно нарисованными лицами, — несравненно боле свжими, чмъ y многихъ женщинъ, которыя или из скромности, или боясь загара,прикрываются густыми покрывалами, — онъ протснился въ ущелье и крикнулъ бглецамъ: — ‘Въ Британіи одни олени, а не мужчины умираютъ, спасаясь бгствомъ. Души трусовъ-бглецовъ стремятся прямо въ преисподнюю! Стойте: или если вы будете убгать, словно стадо испуганныхъ животныхъ, мы не хуже римлянъ переколемъ васъ, какъ животныхъ! Обратитесь-же снова лицомъ къ непріятелю, въ этомъ ваше спасеніе! Стойте-же, стойте смле!’ Глядя на нихъ, можно было подумать, будто видишь передъ собою не троихъ смльчаковъ, а цлыхъ три легіона, потому что трое дйствующихъ могутъ съ успхомъ замнить цлыя полчища бездйствующихъ людей. Вотъ эти трое своимъ возгласомъ: ‘Стойте!’ при содйствіи благопріятной мстности, а еще боле при помощи своего чарующаго благородства, которое способно было веретено обратить въ копье, заставили краску стыда броситься въ поблднвшія отъ страха лица бглецовъ. Устыдившіеся и ободрившіеся воины, изъ которыхъ многіе превратились въ трусовъ только благодаря дурному примру, — на войн-же вся вина падаетъ на тхъ, кто подаетъ такой пагубный примръ, — оглянулись на лежавшее за ними пространство и, зарычавъ, словно львы, вс, какъ одинъ человкъ, ринулись навстрчу непріятельскимъ копьямъ. Преслдователи начали замедлять шагъ и скоро растерялись совершенно. Произошла жесточайшая свалка, и недавніе побдители, въ свою очередь, словно стая испуганныхъ цыплятъ, побжали назадъ по той-же дорог, по которой такъ еще недавно неслись побдоносными орлами, а недавніе трусы, обратившіеся теперь въ побдителей, стали преслдовать ихъ неумолимо. Да, наши трусы явились тмъ-же, чмъ являются негодные отбросы во время трудныхъ морскихъ странствованій, они сдлались поддержкою въ нужд. Когда ворота для нападенія на безоружныхъ распахнулись для нихъ настежь, о, боги! какими страшными ударами разразились, они вдругъ, нанося ихъ и живымъ, и раненымъ, и мертвымъ, и, — не въ силахъ будучи устоять противъ напора человческихъ волнъ, — даже своимъ. Каждый изъ тхъ, которыхъ до сихъ поръ обращалъ въ бгство одинъ непріятель, каждый способенъ былъ положить на мст по двадцати человкъ. Да, т, которымъ прежде казалось желательне умереть, чмъ сопротивляться, превращались въ смертоносныя чудовища битвы.
Вельможа. Странный рядъ случайностей: — ущелье, старикъ, юноши.
Постумъ. Что-же тутъ удивительнаго?.. Впрочемъ, мн кажется, что вы боле способны слушать разсказы про чужіе подвиги, чмъ совершать ихъ лично. Если вы, ради забавы, желаете стиховъ по этому поводу, вотъ вамъ они: — ‘Тутъ двое мальчиковъ со старикомъ явились, — и римлянъ торжества въ позоръ вдругъ обратились’.
Вельможа. За чтоже сердиться?
Постумъ. Я не сержусь, о, нтъ! Поврь мн, — ей-же-ей! —
Кто отъ враговъ бжитъ, мн всхъ друзей милй.
Послушный трусости извстной всмъ своей,
Онъ поспшить удрать отъ дружбы и моей’.
Вызвали во мн охоту говорить плохими стихами, такъ вотъ вамъ.
Вельможа. Вы сердитесь. Прощайте (Уходитъ).
Постумъ. Опять въ бгство!.. И это вельможа!.. О, благородная глупость! — самъ былъ на пол сраженія, а меня разспрашиваетъ о подробностяхъ битвы. Ахъ, сколькіе отдали-бы сегодня свою честь, чтобы только спасти свою шкуру! — чтобы спастись, они показывали непріятелю пятки и не достигли цли. Только я одинъ, заговоренный отъ смерти горемъ, не могъ найти ея тамъ, гд раздавались ея стоны, не подвергся ей тамъ, гд она распоряжалась всевластно. Не странно-ли, что она, это гнусное чудовище, таится въ свтлыхъ кубкахъ, на мягкихъ постеляхъ, въ сладкяхъ словахъ, и что тамъ y нея боле дятельныхъ пособниковъ, чмъ y насъ, обнажающихъ на войн въ честь ея мечи. Хорошо, но я все-таки найду ее! Бывъ сторонникомъ британцевъ, я боле не британецъ и перехожу въ ряды тхъ, съ кмъ прибылъ сюда. Не стану боле драться, а безпрекословно сдамся первому рабу, какъ только онъ прикоснется къ моему плечу. Велико было здсь пораженіе, нанесенное римлянами, но и велико возмездіе имъ со стороны британцевъ. Что-же касается меня, искупленіемъ моей вины должна быть смерть. На той или на другой сторон я ищу только возможности разстаться съ ненавистною жизнью, съ нею изъ-за Имоджены я разстанусь во чтобы то ни стало (Входятъ два британскихъ военачальника и воины).
1-й военачальникъ. Благодареніе великому Юпитеру! Люцій взятъ въ плнъ, а старика и двухъ его сыновей вс принимают за ангеловъ.
2-й военачальникъ. Былъ еще и четвертый. Въ одежд простолюдина онъ способствовалъ пораженію непріятеля.
1-й военачальникъ. Говорятъ, былъ, но его нигд не могутъ отыскать. Стой! Говори, кто ты?
Постумъ. Римлянинъ, который не сталъ-бы уныло бездйствовать здсь, если-бы его поддержали.
2-й военачальникъ. Задержите его собаку! Ни одна римская нога не вернется восвояси и не станетъ разсказывать дома, какіе вороны заклевали ихъ здсь. Онъ хвастается подвигами, словно важное лицо. Ведите его къ королю.

Входятъ Цимбелинъ со свитою, Бэларій, Гвидерій, Арвирагъ, Пизаній и римскіе плнники. Военачальники подводятъ кь королю Постума. Король передаетъ ею тюремщикамъ, затмъ вс уходятъ.

СЦЕНА IV.

Тюрьма.

Входятъ Постумъ и два тюремщика

1-й тюремщикъ. Теперь тебя не украдутъ, спутанъ ты отлично, пасись здсь, если найдешь, что пощипать.
2-й тюремщикъ. Иначе животъ подведетъ (Уходятъ).
Постумъ. Привтъ теб, заключеніе, потому что ты, кажется, путь къ освобожденію. Во всякомъ случа я счастливе больного подагрою, предпочитающаго вчные стоны исцленію при помощи смерти, этого искуснйшаго изъ врачей, имющаго въ своихъ рукахъ ключи отъ всхъ замковъ. Но ты, совсть, ты закована крпче, чмъ руки мои и ноги. О, милостивые боги, дайте раскаянію послужитъ орудіемъ для ея освобожденія, тогда и я свободенъ буду на вки. Достаточно-ли, однако, для этого одной моей скорби? Скорбью дти смягчаютъ гнвъ своихъ земныхъ отцовъ, а боги еще милосердне людей. Покаяться же я все-таки долженъ, а это всего удобне здсь, среди скоре добровольнаго, чемъ вынужденнаго, заключенія. Если для полученія свободы мн надо расплатиться, возьмите, о, безсмертные, все, что y меня есть, земную мою оболочку. Я знаю, вы милосердне, чмъ многіе заимодавцы,берущіе съ своихъ должниковъ третью, шестую, десятую часть долга, чтобы предоставить имъ возможность разбогатть снова, а остальную часть долга прощающія… Я прошу не этого: — въ уплату за драгоцнную жизнь Имоджены, возьмите мою. Хотя она и не стоитъ загубленной мною жизни несравненнаго созданія, но она все-таки вычеканена вами. И въ жизни взвшивается не всякая монета, находящаяся въ обращеніи, ее принимаютъ на вру. ради изображеннаго на ней лица. Вы примите мою монету хоть ради моего лица, такъ какъ оно есть подобіе вашего. О, силы небесныя, примите-же предлагаемую мною уплату, возьмите мою жизнь и уничтожьте долговое мое обязательство!.. О, Имоджена! Хотя безмолвно, но я все-таки буду продолжать разговаривать съ тобою (Засыпаетъ).

Торжественная музыка. Появляются призраки въ вид Сицилія Леоната, величаваго старика въ военныхъ доспхахъ, ведущаго за руку пожилую женщину, мать Постума. Впереди идутъ другіе призраки въ образ музыкантовъ. За старшими, тоже предшествуемые музыкантами, идутъ двое молодыхъ Леонатовъ, у каждаго на груди рана, отъ которой они пали въ сраженіи. Вс становятся вокругъ Постума.

Сицилій. Могучій царь громовъ, довольно изливать
Теб свой гнвъ на жалкихъ мухъ земныхъ! —
Ну, съ Марсомъ ссорься иль бранись съ своей Юноной, —
Что злобно мститъ теб за вчныя измны. —
Въ чемъ виноватъ мой сынъ, котораго увидть —
Не привелось мн на земл? Когда я умеръ, —
Въ утроб ждалъ еще онъ часа, чтобъ родиться. —
Коль правду говорятъ, что ты отецъ сиротамъ, —
Ты долженъ-бы его взять подъ свою защиту —
И охранять его отъ всякихъ бдъ земныхъ, —
Когда онъ никому на свт зла не длалъ
Мать. На помощь мн придти Люцина не хотла. —
Во время самыхъ мукъ она взяла младенца, —
И онъ съ рожденія попалъ въ среду враговъ. —
О, какъ не пожалть объ участи ребенка?
Сицилій. Но въ немъ могучій духъ и доблесть предковъ ясно —
Сказались такъ, что вс немедленно признали —
Его Сицилія наслдникомъ законнымъ.
1-й братъ. Едва лишь возмужать усплъ онъ, какъ во всей —
Британіи, гд жилъ онъ, съ нимъ въ единоборство —
Никто не смлъ вступить. Мриломъ-же полнйшимъ —
Его достоинствъ то, что выборъ Имоджены —
Палъ на него: она взяла его въ мужья.
Мать. Зачмъ-же этотъ бракъ, насмшка эта злая? —
Чтобъ онъ, лишившися наслдья славныхъ предковъ, —
Въ изгнаньи жилъ? чтобъ разлучить его —
Съ той, кто ему всего миле въ цломъ мір, —
Съ любимою женой, съ прелестной Имодженой?
Сицилій. Зачмъ ты допустилъ, чтобъ Іахимъ презрнный, —
Да, этотъ гнусный сынъ Италіи цвтущей, —
Постума обратилъ въ ничтожную игрушку —
И, распаливъ въ ум, а въ кроткомъ сердц ревность. —
Всю жизнь его тмъ ядомъ отравилъ?
2-й братъ. Вотъ это вызвало изъ мирныхъ странъ покоя —
Родителей и насъ, сложившихъ жизнь въ бою —
За благо родины и за права святыя — Тенанція.
1-й братъ. Постумъ служилъ и Цимбедлиу —
Съ такою-жь врностью. Зачмъ, зачмъ
Юпитеръ, — ты людямъ доблестнымъ въ награду посылаешь —
Одни страданія за преданность и честность?
Сицилій. О, царь боговъ, открой кристальное окно, —
Вглядись попристальнй и прекрати гоненья —
Несправедливыя на бдный родъ людской! —
Тмъ боле на сыновъ и доблести, и славы.
Мать. Вдь добродтеленъ нашъ сынъ, такъ прекрати —
Скоре на него жестокія гоненья!
Сицилій. Да, прекрати скорй! иль, призраки безъ плоти, —
Мы вс возопіемъ къ другихъ боговъ совту.
Несправедливости твоей вс ужаснутся!
2-й братъ. О, помоги-жь ему, Юпитеръ, иль мы сами —
Вс, вс укроемся отъ твоего суда.

Юпитеръ съ громомъ и молніей, спускается,сидя на орл, и бросаетъ огненную стрлу. Призраки падаютъ па колни.

Юпитеръ. Молчать! Какъ смете вы, выходцы изъ странъ —
Подземныхъ оскорблять нашъ слухъ?.. Молчите!.. Смирно! —
Какъ громовержца вы посмли обвинять —
Въ несправедливости? Вы знаете, т стрлы, —
Что мною пущены съ небесъ, умютъ быстро —
Негодованіе людское укрощать. —
Рой жалкихъ призраковъ, вернись же поскоре —
Въ Элизій, гд теб дано отдохновенье —
На ложахъ изъ цвтовъ невянущихъ, дла-же —
Земныя предоставь мн одному.
То дло — лишь одного меня касается, не васъ. —
Кого я боле люблю, того и испытую —
Сильне, чмъ другихъ, отъ замедленья счастья —
Лишь увеличится земное наслажденье. —
Такъ успокойтесь-же: приниженный теперь —
Лишь возвеличится сильне нашей властью —
И пышно расцвтетъ его жизнь молодая, —
Всмъ испытаніямъ его конецъ. Подъ нашей —
Звздою онъ рожденъ, и въ нашемъ храм бракъ —
Его былъ совершенъ. Такъ встаньте, испаритесь! —
Соединится онъ съ своею Имодженой, —
И жизнь ихъ въ счастіи безоблачномъ пройдетъ. —
Вотъ вамъ табличка. Вы ее на грудь ему —
Положите, а въ ней судебъ предназначенье —
Его начертано. Исчезните-же вс —
И больше никогда не поднимайте крика —
На праведный мой судъ, не вызывайте этимъ —
Вы гнва моего, безжалостнаго гнва —
Теперь лти, орелъ, въ кристальный мой чертогъ! (Улетаетъ).
Сицилій. Онъ съ громомъ, съ молніей спустился къ намъ на землю, —
Его небесное дыханье пахло срой. —
Орелъ его летлъ такъ быстро и такъ грозно, —
Какъ будто сокрушить намревался насъ, —
Но, поднимаясь, онъ сулилъ юдоли нашей —
Рядъ лучшихъ дней, поля благословивъ земныя. —
И чистила такъ клювъ свой царственная птица, —
Какъ будто говоря: ‘Хозяинъ мой доволенъ’.
Вс. Благодаримъ тебя, Юпитеръ!
Сицилій. Онъ вернулся —
Въ заоблачный дворецъ, ступилъ подъ свой лазурный —
И лучезарный сводъ. Исполнимъ повелнье —
Его, отъ этого зависитъ наше счастье (Исчезаютъ).
Постумъ (просыпаясь). Сонъ, ты былъ моимъ прародителемъ, ты разомъ далъ мн и отца, и мать, и двухъ братьевъ. Но какая злая насмшка! Едва успвъ народиться, они уже скрылясь, исчезли отсюда, а я очнулся отъ сладкаго забытья. Вс горемычныя созданія, какъ и я, расчитывающія на милость свыше, просыпаются и не находятъ ничего… Однако, я самъ не знаю, что говорю. На многихъ, даже не помышляющихъ о счастіи и недостойныхъ расчитывать на него, сыплются всевозможныя блага, какъ и на меня, во время того золотого сна, и они сами не знаютъ, за что имъ такое благополучіе… Какими-же феями посщается это мсто?.. Вотъ книжка… Какой великолпный переплетъ! О, лишь бы, наперекоръ современному обычаю и нашимъ царедворцамъ, пышная обложка не оставляла далеко за собою внутренняго ея содержанія! Пусть сдержиъ она т общанія, какія даетъ. (Читаетъ). ‘Когда львенокъ, не знавшій самъ, кто онъ, найдетъ то, чего не искалъ, его внезапно охватить струей ласковаго воздуха, а когда втви вковаго кедра, которыя вс много лтъ считали погибшими, зазеленютъ снова на старомъ ствол, окончатся и бдствія Постума. Британія будетъ снова счастлива и пышно расцвтетъ среди изобилія и мира’… Чтоже это такое? Тоже сонъ или вздоръ, срывающійся съ языка y сумасшедшаго безъ участія его мозга? То это или другое, или ровно ничего? Во всякомъ случа это схоже съ моей жизнью и потому я сберегу это (Входитъ тюремщикъ),
Тюремщикъ. Ну, пріятель, готовъ ты къ смерти?
Постумъ. Даже переготовъ. Чмъ скорй, тмъ лучше.
Тюрремщикъ. Рчь, вдь, идетъ о вислиц. Значить, для нея ты только посплъ, а не пересплъ.
Постумъ. Если я окажусь такимъ блюдомъ, на которое стоитъ поглазть, я самъ расплачусь за себя.
Тюремщикъ. Тяжелая это будетъ для тебя расплата пріятель. Одно только утшительно, что теб боле не придется сводить итоговъ подъ счетами. Ты даже не увидишь трактирныхъ счетовъ, которые вслдъ за полученнымъ удовольствіемъ длаютъ иногда печальными минуты ухода. Входите вы въ харчевню, вамъ чуть не длается дурно оттого, что вы голодны, а когда уходите, вамъ становится досадно, что вы слишкомъ много истратили и слишкомъ много получили. И въ кошельк, и въ мозгу пустота: въ мозгу потому, что въ немъ — тяжесть вслдствіе вашего легкомыслія, а кошелекъ слишкомъ легокъ потому, что въ немъ ничего не осталось. О, съ ныншняго дня вы будете защищены отъ подобныхъ непріятностей. Милосердіе веревки, стоющей всего одинъ пенни, прекращаетъ навкъ вс подобныя невзгоды. Лучшаго счетчика, чмъ она, нтъ. Она освобождаетъ и отъ прошедшаго, и отъ настоящаго, и отъ будущаго. Для нея, сударь, ваша шея — разомъ и перо, и счетная книга, и деньги. Расплатитесь, съ тмъ и конецъ.
Постумъ. Поврь, смерть для меня радостне, чмъ для тебя жизнь.
Тюремщикъ. Оно, конечно, такъ: кто спитъ, тотъ не чувствуетъ зубной боли. Но я все-таки думаю, что тотъ, кому предстоитъ уснуть такимъ сномъ, какъ теб, да притомъ когда его въ постель укладываетъ палачъ, охотно-бы помнялся участью съ этимъ прислужникомъ. Не знаешь, вдъ, какою дорогою придется идти потомъ.
Постумъ. Отлично знаю, любезный.
Тюремщикъ. Значить y твоей смерти глаза лзутъ вонъ изъ черепа. Никогда я не видывалъ, чтобы ее представляли такою. Ты или идешь по указаніямъ кого-нибудь, кто выдаетъ себя знатокомъ въ этомъ дл, или самъ идешь наудачу, ровно ничего не зная изъ того, что ждетъ тебя впереди. А о томъ, чмъ кончится все странствіе, я полагаю, ты уже никому не разскажешь.
Постумъ. Вотъ что я скажу теб, пріятель: чтобы отыскать дорогу, по которой мн предстоитъ идти, глаза найдутся y всхъ, кром, разв, тхъ, кто, не желая ими пользоваться, зажмурившись, идетъ впередъ.
Тюремщикъ. Вотъ чепуха! Какой же человкъ, имющій глаза, захочетъ идти впередъ, зажмурившись. Правда вислица заставитъ ихъ зажмуриться безъ всякихъ разговоровъ (Входитъ гонецъ).
Гонецъ. Сними съ него оковы и веди его къ королю.
Постумъ. Спасибо теб за добрую всть. Меня требуютъ, вроятно, за тмъ, чтобы даровать мн свободу?
Тюремщикъ. Не можетъ этого быть! Пусть меня повсятъ, если не такъ.
Постумъ. Ты тогда окажешься свободне, чмъ теперь. Мертвые не то, что тюремщики: никакіе болты и засовы для нихъ не существуютъ (Уходитъ вмст съ гонцомъ).
Тюремщикъ. Кажется, даже тотъ, кто, женившись на вислиц, народилъ съ нею не одну юную вислицу, не стремился къ ней такъ жадно, какъ этотъ. Однако, хоть онъ и римлянинъ, но, говоря по совсти, не мало на свт еще худшихъ бездльниковъ, которые дорожатъ жизнью боле, чмъ онъ, и умираютъ только поневол. Такъ-же умеръ-бы и я, если-бы оказался однимъ изъ нихъ. Хотлось бы мн, чтобы объ этомъ вс были одного мннія и притомъ хорошаго. Плохо пришлось бы тогда тюремщикамъ и вислицамъ. Конечно, я говорю противъ выгодъ теперешняго моего положенія, но и въ томъ, чего я желаю, была-бы тоже нкоторая доля выгоды (Уходитъ).

СЦЕНА V.

Ставка Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, Бэларій, Гвидерій, Арвирагъ, Пизаній, придворные, воины и свита.

Цимбелинъ. Вы, по вол боговъ, сдлались спасителями моего престола. Станьте же около меня. Какъ мн глубоко жаль, что не могли отыскать того бдно одтаго воина, который такъ мужественно сражался рядомъ съ вами, чья лохмотья стыдили позолоченныя латы и чья обнаженная грудь такъ неустрашимо шла противъ несокрушимыхъ щитовъ. Если наша благодарность можетъ составить чье-нибудь счастіе, счастливъ тотъ, кто его отыщетъ.
Бэларій. Никогда я не видывалъ такого благороднаго изступленія y такого жалкаго бдняка, которому, казались, свойственне запуганные взгляды нищаго, чмъ такіе подвиги.
Цимбелинъ. И никакихъ извстій о немъ?
Пизаній. Его искали и среди живыхъ, и среди мертвыхъ, но нигд ни малйшаго слда.
Цимбелинъ. Къ моему великому сожалнію, онъ заслуженную отъ насъ благодарность оставляетъ въ наслдство намъ, а мы присоединяемъ ее къ той, какую заслужили вы, печень, сердце и мозгъ Британіи. Я сознаю, что она жива только благодаря вамъ. Теперь самое время спросить, кто вы и откуда? Говорите-же.
Бэларій. Государь, родились мы въ Камбріи и происхожденія благороднаго. Хвалиться чмъ-нибудь еще было-бы и неправдиво, и нескромно. Добавлю только, что люди мы честные.
Цимбелинъ. Преклоните колна, а теперь встаньте, боевые наши рыцари. Вы будете состоять при нашей особ, и я надлю васъ почестями, соотвтствующими вашему сану. (Входитъ Корнелій въ сопровождніи придворныхъ дамъ). Отчего y васъ такія сумрачныя лица? Плохо-же привтствуете вы нашу побду. По виду васъ можно скоре принять за римлянъ, чмъ за британскихъ придворныхъ.
Корнелій. Да здравствуетъ великій нашъ король! Но, государь, я долженъ омрачить твою радость печальнымъ извстіемъ: королева скончалась.
Цимбелинъ. Врачу такой докладъ мене приличенъ, чмъ кому-либо другому. Но я все-таки знаю, что лекарства могутъ только продлить жизнь, но отъ смерти не избавлены и самые врачи. Какъ умерла она?
Корнедій. Ужасно! Какъ жила она послднее время въ изступленіи, такъ и умерла. Она была жестока ко всему міру и кончила жестокостью къ себ. Если вы соблаговолите выслушать, я передамъ вамъ, государь, въ чемъ она призналась. Если я въ чемъ-нибудь ошибусь, эти дамы могутъ исправить мою ошибку. Он, обливаясь слезами, присутствовали при ея кончин.
Цимбелинъ. Прошу тебя, говори.
Корнелій. Прежде всего она призналась, что никогда васъ не любила, что любила она величіе, которое вы ей доставили, но не васъ самихъ, что вышла она замужъ за вашъ королевскій санъ, была женою вашего престола, а васъ ненавидла.
Цимбелинъ. Про то знала она одна. Не выскажи она этого на смертномъ одр, я не поврилъ-бы собственнымъ ея устамъ. Дале?
Корнелій. Призналась она также, что ваша дочь, о которой она, повидимому, заботилась такъ нжно, на самомъ дл была ей не миле скорпіона и королева непремнно-бы ее отравила, если-бы та не скрылась.
Цимбелинъ. О, коварный демонъ! Кто разгадаетъ сердце женщины? Есть что-нибудь еще?
Корнелій. Есть, и притомъ самое худшее. Призналась, она, что y нея былъ для васъ приготовленъ смертельный ядъ, если-бы вы его приняли, онъ безпощадно подтачивалъ-бы вашу жизнь, дйствуя медленно, но ежеминутно. Она во время вашей болзни надялась заботами, слезами и ласками завладть вами окончательно, а достигнувъ этого и улучивъ удобную минуту, убдить васъ провозгласить ея сына наслдникомъ британскаго престола. Когда-же странное исчезновеніе сына разстроило вс ея планы, она впала въ изступленное отчаяніе и на зло, какъ богамъ, такъ и людямъ, безстыдно открыла свои замыслы и жалла только о томъ, что задуманное ею злодяніе не осуществилось. Отъ этого-то отчаянія она и умерла.
Цимбелинъ. И вы все это слышали?
Дамы. Слышали, государь.
Цимбелинъ. Не виноваты въ этомъ ни глаза мои, потому, что она была прекрасна, ни уши, слушавшія ея льстивыя рчи, ни сердце, считавшее ее такою, какою она казалась. Могъ-ли я ей не доврять? Но ты, о дочь моя, испытавъ то, что ты испытала, можешь смло укорять меня въ безуміи. О, небеса, если-бы явилась возможность все это исправитъ! (Входятъ Люцій, Іахимъ, Кудесникъ и другіе римляне, окруженные стражей. За ними Постумъ и Имоджена). Ты, Кай, не дань пришелъ теперь получать. Британцы избавились отъ нея силою оружія, хотя это обошлось не дешево. Они потеряли много храбрыхъ воиновъ. Родственники убитыхъ, увряя, будто ихъ души успокоятся только тогда, когда съ плнными поступлено будетъ самымъ немилосерднымъ образомъ, требуютъ вашей казни, и мы дали на это свое согласіе. Подумай-же о своемъ положеніи.
Люцій. Подумай и ты, государь, о превратностяхъ войны. Побда совершенно случайно оказалась на вашей сторон. Если бы она осталась за нами, мы, когда кровь уже остыла, не грозили бы нашимъ плнникамъ скирой. Но если такова уже воля боговъ, чтобы нашимъ выкупомъ была смерть, пусть она приходитъ. Римлянинъ съуметъ умереть, какъ подобаетъ римлянину. Августъ живъ, чтобы держать это въ памяти. Вотъ все, что касается лично меня. Прошу только объ одномъ: позволь мн выкупить юнаго моего слугу, британца родомъ. Едва-ли кто когда-либо имлъ настолько скромнаго, усерднаго, трудолюбиваго, такого ласковаго во всхъ случаяхъ жизни, такого преданнаго, врнаго, такого женственно заботливаго слугу, какъ этотъ. Принимая во вниманіе высокія качества его души, я смю надяться, государь, что ты мн не откажешь въ моей просьб. Хотя онъ и служилъ римлянину, но не сдлалъ ни малйшаго зла ни одному британцу. Спаси его, государь, а другихъ можетъ и не щадить.
Цимбелинъ. Его лицо мн знакомо… Я, конечно, гд-то видалъ его ране… Юноша, ты однимъ взглядомъ вкрался мн въ душу. Не знаю, ни почему, ни зачмъ я это говорю, но все-таки живи, дитя, и не благодари за это своего господина. Да, живи и проси y Цимбелина чего хочешь. Если исполненіе твоей просьбы окажется въ моей власти и можетъ быть теб пріятно, я согласенъ на все, когда-бы ты даже потребовалъ освобожденія кого-нибудь изъ благороднйшихъ военноплнныхъ.
Имоджена. Благодарю, ваше величество.
Люцій. Я не прошу тебя ходатайствовать за мою жизнь. Я знаю, что ты сдлаешь это и безъ моей просьбы.
Имоджена. Увы, нтъ! Мн предстоитъ другое дло: я вижу нчто такое, что мн боле горько, чмъ самая смерть. Жизнь-же твоя, добрый мой господинъ, должна ходатайствовать сама за себя.
Люцій. Этотъ юноша пренебрегаетъ мною, онъ отворачивается отъ меня, покидаетъ меня на произволъ судьбы. Непродолжительны радости тхъ, кто возлагаетъ свои упованія на увренія двушекъ и юношей. Почему стоитъ онъ въ такомъ недоумніи?
Цимбелинъ. Чего-же ты желаешь, дитя? Ты нравишься мн все боле и боле. Обдумай-же хорошенько, о чемъ теб слдуетъ меня попросить. Знакомъ теб тотъ, на кого ты смотришь? Говори: — Ты хочешь, чтобы я даровалъ ему жизнь? Родственникъ онъ теб? Другъ?
Имоджена. Онъ римлянинъ и настолько-же мало мн родственникъ, какъ и я вамъ. Нтъ, такъ какъ я родился вашимъ подданнымъ, вы мн ближе.
Цимбелинъ. Что-же ты смотришь на него такъ пристально?
Имоджена. Государь, я могу сказать это вамъ только съ глаза на глазъ, если вамъ угодно будетъ меня выслушать.
Цимбелинъ. Выслушаю охотно и со всмъ вниманіемъ, на какое только способенъ. Какъ твое имя?
Имоджена. Фидэлій, государь.
Цимбелинъ. Отнын, милый мальчикъ, ты будешь моимъ пажомъ, а я твоимъ господиномъ. Отойдемъ въ сторону, и говори не стсняясь.

Отходятъ в сторону и тихо разговариваютъ между собою.

Бэларій. Что за странность? Воскресъ этотъ юноша изъ мертвыхъ?
Арвирагъ. Дв песчинки не могутъ быть такъ похожи одна на другую, какъ этотъ на того нжнолицаго и милаго юношу, что умеръ y насъ и котораго тоже звали Фидэліемъ. Какъ ты думаешь?
Гвидерій. Умершій ожилъ.
Бэларій. Замолчите. Посмотримъ, что будетъ дале. Онъ насъ не узнаетъ, но подождемъ. Бываютъ странныя сходства. Будь это дйствительно онъ, я убжденъ, что онъ непремнно заговорилъ-бы съ нами.
Гвидерій. Мы, однако, видли его мертвымъ.
Бэларій. Тише. Полождемъ, что будетъ дале.
Пизаній (про себя). Это моя госпожа. Когда она жива, пусть будетъ, что будетъ (Цимбелинъ и Имоджена возвращаются).
Цимбелинъ. Стань около насъ и самъ громко задавай ему вопросы (Іахиму). Плнникъ, подойди и отвчай этому ребенку, говори всю правду безъ утайки, иначе, клянусь своимъ внцомъ, величіемъ и честью своего сана, жесточайшія пытки съумютъ распознать, что въ твоихъ словахъ правда и что ложь. Спрашивай-же его.
Имоджена. Мн хотлось-бы узнать, отъ кого получилъ онъ этотъ перстень?
Постумъ (про себя). Ему какое дло?
Цимбелинъ. Отвчай: — какъ попалъ къ теб тотъ брилліантъ, что y тебя на пальц?
Іахимъ. Ты грозишь мн пыткой, если я не открою того, чего ты требуешь, но берегись, какъ-бы открытіе тайны не обратилось въ пытку для тебя самого.
Циыбелинъ. Какъ! Для меня?
Іахимъ. Я радъ, что вы заставляете меня открыть тайну, которая страшно тяготитъ мою душу. Я добылъ этотъ перстень при помощи обмана. Брилліантъ этотъ принадлежалъ Леонату, тому самому Леонату, котораго ты изгналъ, межъ темъ какъ, — а это должно терзать тебя еще боле, чмъ меня, — благородне человка нтъ никого между небомъ и землею. Прикажешь продолжать, государь?
Цимбелинъ. Да, я хочу знать все, что относится къ этому длу.
Іахимъ. Твоя дочь, это чудо совершенства, при воспоминаніи о которомъ сердце мое обливается кровью и мой смущенный преступный духъ совсмъ изнемогаетъ… Прости, государь! Мн дурно…
Цимбелинъ. Моя дочь? При чемъ-же тутъ она?.. Соберись съ силами. Я скоре-бы согласился, чтобы ты жилъ пока это угодно природ, чмъ умеръ ране, чмъ я узнаю все. Оправься-же и говори.
Іахимъ. Нсколько времени тому назадъ, — о, будь проклятъ ударившій тогда часъ! — я находился въ Рим… будь такъ-же проклятъ домъ, гд это произошло!.. Шли приготовленія къ пиршеству… О, какъ было-бы хорошо, если-бы вс кушанья или, по крайней мр, т, что предназначались мн, были отравлены… Добрый и хорошій Постумъ… Что я говорю? Онъ былъ слишкомъ хорошъ, чтобы вращаться въ сред людей дурныхъ, такъ-какъ былъ самымъ лучшимъ среди самихъ лучшихъ!.. Сидлъ онъ грустный, задумчивый… Слыша, какъ мы восхваляемъ своихъ итальянскихъ возлюбленныхъ… Да, мы такъ прославляли ихъ за красоту, что самое напыщенное хвастовство становилось блднымъ сравнительно съ нашими напыщенными похвалами, за стройность, увряя при этомъ, будто такіе чудные образцы, какъ станъ Венеры или строгой Минервы, подобныхъ которымъ природа не въ силахъ ничего создать, ничто въ сравненіи съ станомъ тхъ, кого мы восхваляли, наконецъ, за ихъ душевныя качества, находя въ нихъ такой запасъ этихъ качествъ, что он способны увлекать мужчинъ и помимо красоты, этой вчной удочки, на которую ловятся мужья.
Цимбелинъ. Я какъ на горячихъ угольяхъ! Къ длу-же, къ длу!
Іахимъ. Я и такъ дойду до него слишкомъ скоро. Или ты, можетъ быть, желаешь узнать свое горе еще скоре?.. Постумъ, какъ подобаетъ всякому благородному влюбленному, притомъ влюбленному въ царственную подругу и сдержанному какъ сама добродтель, выступилъ противъ насъ и, нисколько не пороча тхъ, кого мы восхваляли, сталъ такими красками и такими вдохновенными словами описывать превосходство своей супруги, что изъ начертаннаго имъ образа мы скоро поняли, что мы сами или олухи, или что мы восторгаемся судомойками.
Цимбелинъ. Будетъ, будетъ! Къ длу!
Іахимъ. Вотъ мы и дошли до него. Когда-же рчь коснулась цломудрія твоей дочери, онъ сталъ говорить такъ, что можно было подумать, будто Діану посщаютъ страстныя сновиднія, и только одна Имоджена вполн чиста и холода. Слыша это, я, негодяй, усомнился въ его словахъ и предложилъ закладъ, ставя свое золото противъ вотъ этого перстня, находившагося тогда y него на пальц. Я утверждалъ, что вкушу блаженство на ея брачномъ лож, что цною ея паденія и своего собственнаго выиграю закладъ. Онъ, какъ истинный рыцарь, такъ-же твердо вря въ ея цломудріе, какъ и послдствіи убдился въ немъ по опыту, принялъ закладъ, не колеблясь ни минуты. Онъ такъ-же увренно прозакладывалъ бы карбункулъ изъ колесницы Феба и могъ бы смло это сдлать даже въ томъ случа, если бы карбункулу была такая-же цна, какъ и всей колесниц. Съ этою цлью я тотчасъ-же отправился въ Британію. Ты, государь, можетъ быть, припомнишь мой пріздъ къ твоему двору, гд твоя цломудренная дочь вполн выяснила мн всю разницу между истинною любовью и сластолюбіемъ. Лишенный такимъ образомъ надежды, но не желанія выиграть закладъ, мой хитрый итальянскій мозгъ подсказалъ мн величайшую гнусность, которая, однако, какъ нельзя лучше могла привести меня къ цли. Ну, коротко… моя хитрость удалась вполн, и я скоро вернулся въ Римъ съ цлымъ запасомъ лживыхъ уликъ, вполн достаточныхъ для того, чтобы свести съ ума благороднаго Леоната. Разрушая его вру въ жену разными свидтельствами и будто-бы несомннными доказательствами, какъ то: — описаніемъ картияъ, ковровъ, потомъ вотъ этимъ браслетомъ, добытымъ мною съ такою бсовскою ловкостью, наконецъ, описаніемъ сокровенной родинки на ея тл… я такъ сильно поколебалъ его вру, что онъ не могъ не придти къ убжденію, что жеа его расторгла узы цломудрія и сдлала это для меня… Затмъ… Однако, я вижу его самого…
Постумъ (выступая впередъ). Да, его, итальянскій дьяволъ! О, какой-же я легковрный глупецъ! Какое чудовище, убійца, воръ!.. Давайте мн вс кдички, какими позорятъ злодевъ прошедшихъ, настоящихъ и будущихъ!.. О, дайте мн веревку, ножъ или ядъ! Отправьте меня къ какому-нибудь праведному, но неумолимому судь! Посылай, государь, за опытнйшиыи палачами, чтобы они подвергли меня самымъ утонченнымъ пыткамъ, потому что я такое чудовище, отвратительне котораго нтъ на свт. Я тотъ самый Постумъ, который убилъ твою дочь. Нтъ, я, мерзавецъ, лгу! Не я самъ убилъ ее: это сдлалъ другой мерзавецъ, который, однако, много лучше меня, святотатственнаго вора!.. Она была храмомъ добродтели! Нтъ, она была самою добродтелью! Плюйте мн въ лицо! бросайте въ меня каменьями и грязью! травите уличными собаками! Пусть отнын каждому негодяю кличка будетъ: — ‘Леонатъ Постумъ!’ и все-таки, какъ-бы ни былъ гнусенъ этотъ негодяй, онъ окажется лучше иеня! О, Имоджена, царица моя, жизнь моя, жена моя! О, Имоджена, Имоджена, Имоджена!
Имоджена. Успокойся! Послушай, послушай!
Постумъ. Мое горе, кажется, хотятъ обратить въ шутку? Не допущу я этого! Прочь отъ меня, дерзкій пажъ! (Наноситъ ей ударъ, она падаетъ безъ чувствъ).
Пизаній. О, помогите, помогите моей и вашей госпож! Да, Постумъ, ране ты жены своей не убивалъ, а убилъ ее только теперь! Помогите-же, помогите! О, высокочтнмая моя госпожа!
Цимбелинъ. Что это такое? Мн кажется, будто все вокругъ меня кружится!…
Пизаній. Приди въ себя, безцнная госпожа!
Цимбелинъ. Если это такъ, боги очевидно хотятъ прц помощи людей убить меня смертельною радостью!
Пизаній. Какъ вы себя чувствуете, добрйшая госпожа?
Имоджена. Прочь съ глазъ моихъ! Ты далъ мя яду!.. Вонъ отсюда, опасный человкъ! Не смй дышатъ тамъ, гд есть царственныя лица.
Цимбелинъ. Это голосъ Имоджены.
Пизаній. Да забросаютъ меня боги пылающею срой, если я зналъ, что въ ящик, который я теб далъ, находился ядъ! Я думалъ, что въ немъ цлебное средство, и получиль его отъ королевы.
Цимбелинъ. Еще новая неожиданность!
Имоджена. Это цлебное средство отравило меня.
Корнелій. О, боги, я забылъ еще объ одномъ предсмертномъ признаніи королевы, которое должно вполн оправдать этого человка. Она говорила: — ‘Если Пизаній передалъ ей мое снадобье, считая его цлебнымъ средствомъ, я угостила ее такъ, какъ угощають крысъ’.
Цимбелинъ. Что это значитъ, Корнелій?
Корнелій. Государъ, королева подъ предлогомъ любознательности часто требовала, чтобы я составлялъ для нея разные яды, говоря, что будетъ длать опыты съ этими ядами надъ кошками, надъ собаками и надъ другими, ничего стоющими животными. Я-же, боясь, какъ бы y нея не было преступныхъ цлей, приготовилъ такое снадобье, которое будучи проглочено, заставитъ человка совсмъ принять видъ умершаго, но только на короткое время, онъ скоро оживетъ и вс жизненныя отправленія будутъ снова совершаться вт немъ, какъ слдуегъ. Вн, врео, приняли этого снадобья принцесса?
Имоджена. Разумется, приняла, меня поэтому и сочли умершей.
Бэларій. Вотъ, дти, откуда произошла наша ошибка.
Гвидерій. Это Фидэлій. Теперь нтъ боле никакого сомннія.
Имоджена. Зачмъ оттолкнулъ ты отъ себя законвую свою жену? Вообрази теперь, будто ты стоишь на скал, оттолкни и свергни меня съ нея (Обнимаетъ его).
Постумъ. Нтъ, жизнь моя, виси здсь, какъ плодъ на дерев, пока не умрет само дерево.
Цимбелинъ. Что-же это такое? Ты, мое дитя, плоть отъ плоти моей, заставляешь меня только глупо глядть на все происходящее и не скажешь мн ни слова?
Имоджена (становясь на колни). Благослови, государь!
Бэларій. Я не осуждаю васъ, что вы оба полюбили этого юношу, y васъ были уважительныя причины.
Цимбелинъ. Пусть мои льющіяся слезы превратятся для тебя въ святую воду. Ты слышала, Имоджена, мачиха твоя умерла.
Имоджена. Мн ее душевно жаль, государь.
Цимбелинъ. Не стоитъ жалть, она была нехорошая. Мы главнымъ образомъ обязаны ей тмъ, что вынуждены быля встртиться прп такихъ странныхъ обстоятелвствахъ. Сынъ ея тоже исчезъ, и мы не знаемъ ни какъ, ни куда.
Пизаній. Теперь, государь, когда страхъ мой миновалъ, я скажу всю правду. Узнавъ, что госпожи моей во дворц больше нтъ, принцъ Клотэнъ пришелъ ко мн съ обнаженнымъ мечемъ. Съ яной y рта онъ грозилъ убить меня тутъ-же на мст, если я не сообщу ему, куда она скрылась. Въ это время при мн находшгось письмо отъ моего господнна, написанное съ цлью ввести въ заблужденіе другое лщо. Содержаніе письма побудило принца отправиться отыскивать пропавпіую принцессу въ горы, что находятся по близости Мильфорда. Затмъ, кипя гнвомъ и переодвшясь въ платье моего гослодина, которое онъ заставилъ меня ему выдать, онъ посншно поскакалъ въ путь, питая самыя преступныя намренія относительно чести моей госпожи, то-есть, клянясь изнасиловать ее во чтобы-то ни стало. Какая судьба постигла его дале, не знаю.
Гвидерій. Я докончу твой разсказъ. Я убилъ Клотэна въ тхъ самыхъ горахъ.
Цимбелинъ. О, боги! Не хотлосъ-бы мн, чтобы мои уста за твои доблестиыя дянія произнесли теб строгій приговоръ. Умоляю тебя, мужественный юноша, отрекись отъ своихъ словъ.
Гвидерій. Я сдлалъ то, что сказалъ.
Цимбелинъ. Но онъ вдь былъ принцъ.
Гвидерій. И притомъ дерзкій до крайности. Когда онъ оскорблялъ меяя, въ немъ не было ничего, что длало бы его хоть сколько-нибудь похожимъ на принца. Онъ выводилъ меня изъ себя такими словами, что я возмутился-бы и противъ моря, если-бы оно вздумало такъ на меня ревть. Я отрубилъ ему голову и очень счастливъ, что его теперь здсь нтъ, вслдствіе этого онъ не можетъ разсказать про меня того-же, что разсказываю про него я.
Цимбелинъ. Мн очень тебя жаль! Тебя осудилъ собственный твой языкъ, и ты долженъ подвергнуться кар закона. Тебя ждетъ смерть.
Имоджена. А я думала, что обезглавленный человкъ мой мужъ.
Цимбелинъ. Свяжите преступника и уведите его съ нашихъ гдазъ.
Бэларій. Повремени, государь! Онъ много лучше того кого убилъ, и родомъ не уступаетъ теб самому. Къ томуже ты обязанъ ему такой услугой, какой не оказалъ-бы теб цлый рой Клотэновъ. Не прикасайтесь къ его рукамъ, он созданы не для оковъ.
Цимбелинъ. Зачмъ, престарлый воинъ, хочешь ты умалить цну своей заслуги? Зачмъ вызываешь нашъ гнвъ, не получивъ еще награды? Какъ можетъ онъ родомъ быть не хуже насъ?
Арвирагъ. Въ этомъ онъ зашелъ слишкомъ далеко.
Цимбелинъ. За то и умретъ.
Бэларій. Мы умремъ вс трое, но я прежде докажу, что про двоихъ изъ насъ можно сказать тоже, что я сказалъ про первато. Дти, приходится заводить рчь объ обстоятельств. крайне опасномъ для меня, но которое васъ приведетъ къ величайшему благополучію.
Арвирагъ. Опасность, грозящая теб, угрожаетъ и намъ.
Гвидерій. У насъ все должно быть общее: — и опасность, и счастіе.
Бэларій. Ну, нечего длать! Былъ y тебя, государь,подданный, котораго звали Бэларіемъ?
Цимбелинъ. Да, былъ, но онъ изгнанъ за измну.
Бэларій. Теперь онъ такихъ-же лтъ, какъ я. Да, онъ дйствительно изгнанникъ, но въ чемъ состояла его измна, не знаю до сихъ поръ.
Цимбелинъ. Схватить его! Его не спасетъ и цлый міръ.
Беларій. Не горячись, государь. Заплати мн прежде за то, что я вскормилъ твоихъ сыновей, а потомъ бери себ все то, что я получу отъ тебя.
Цимбелинъ. За то, что ты вскормилъ моихъ сыновей
Бэларій. Можетъ-быть, я въ самомъ дл говорю слишкомъ грубо, даже дерзко. Но вотъ я преклонилъ колно и не встану до тхъ поръ, пока не возведу сыновей моихъ на подобающую имъ высоту, Затмъ можешь, какъ угодно,карать ихъ стараго отца. Государь, два эти юноши, называющіе меня отцомъ и думающіе, будто я дйствительно имъ отецъ, не мои сыновья, а твои.
Цимбелинъ. Мои? Какъ это можетъ быть?
Бэларій. Такъ-же, какъ самъ ты сынъ своего отца. Теперь я называюсь Морганомъ, но я самый тотъ Бэларій, котораго ты отправилъ когда-то въ изгнаніе. Твое желаніе покарать меня было единственнымъ моимъ преступленіемъ, и мое наказаніе было моею измною. Виноватъ я только въ томъ, что пострадалъ безъ всякой вины. Прекрасныхъ этихъ юношей, — они и душою такъ-же прекрасны, какъ наружностью, — я воспитывалъ много лтъ, и научилъ ихъ всему, чему могъ, а какъ я былъ воспитанъ, ты знаешь самъ. Посл моего изгнанія, чтобы удобне завладть твоими дтьми, я женился на ихъ кормилиц Еврифил. Она-то ихъ и похитила. Склонилъ ее на это я, потому что еще ране былъ наказанъ за то, что сдлалъ потомъ. Преслдованіе за преданность натолкнуло меня на измну. Чмъ боле горевалъ ты о ихъ утрат, тмъ сильне росло во мн убжденіе, что мой проступокъ достигъ цли. Но вотъ теперь, государь, я возвращаю ихъ теб снова, возвращаю единственныхъ двухъ товарищей, какіе были y меня въ мір. Да снизойдетъ на нихъ росою благополучія благословеніе осняющихъ насъ небесъ! Они достойны сіять на этихъ небесахъ яркими звздами.
Цимбелинъ. Ты говоришь, а самъ плачешь горько. Услуга, которую вы вс трое оказали мн, еще невроятне твоего разсказа. Я потерялъ-было дтей моихъ. Если это дйствительно они, лучшихъ сыновей мн и желать нельзя.
Бэларій. Еще всего два-три слова. Этотъ юноша доблестнйшій изъ принцевъ и названный мною Полидоромъ, твой Гвидерій, а этотъ, — мой Кадвалъ, — Арвирагъ, младшій твой царственный сынъ. Онъ, государь, былъ закутанъ въ великолпное одяло, вытканное самою королевою, ихъ матерью. Для большаго удостовренія я могу предоставить это одяло какъ доказательство.
Цимбелинъ. У Гвидерія на ше было родимое пятно въ вид кровавой звздочки. Пятно это было замчательною отмтиной.
Бэларій. Оно существуетъ и до сихъ поръ какъ будто для того, чтобы теб легче было признать его.
Цимвелинъ. Чтоже это такое? Я — словно мать, разомъ родившаяся тройней! Дти мои, такъ странно вырванныя изъ своей среды, возвращаются въ нее снова… Но ты, бдная моя Имоджена, лишаешься черезъ это царственнаго внца.
Имоджена. За то, государь, я пріобртаю два новые міра. Милые мои братья, вотъ какъ пришлось намъ встртиться. Однако, видите, въ моихъ словахъ было боле правды чмъ въ вашихъ. Вы называли меня братомъ, тогда какъ я была вашею сестрою, я-же называла васъ братьями, какъ оказалось и на самомъ дл.
Цимбелинъ. Разв вы когда-нибудь встрчались и ране?
Арвивагъ. Какъ-же, государь, встрчались.
Гвидерій. Мы полюбили ее съ перваго взгляда и любили до тхъ поръ, пока не сочли умершей.
Корнелій. Посл того, какъ она приняла снадобье, данное королевой!
Цимбелинъ. О, мудрое чутье природы! Когда-же узнаю я все, какъ слдуетъ? Съ этимъ спшнымъ изложеніемъ связано такъ много обстоятельствъ, требующихъ боле подробныхъ разъясненій, чмъ твой теперешній разсказъ… Гд жила ты это время? Какъ попала на службу къ римскому нашему плннику? Какъ разсталась съ братьями и какъ встртилась съ ними ране? Зачмъ бжала ты отъ двора и куда? Эти вопросы, — какъ не знаю еще сколько другихъ, — задать мн теб необходимо… Мн хотлось-бы разъяснить вс эти побочныя обстоятельства, все это странное сцпленіе случайностей, но теперь не время и не мсто для дальнйшихъ разспросовъ. Смотрите, Постумъ бросилъ якорь близъ Имоджены, а она, словно безвредная молнія, съ восторгомъ глядя на него, на братьевъ, на меня, ея короля и повелителя, озаряетъ насъ всхъ своимъ сіяніемъ. Вс мы отвчаемъ ей тмъ-же. Идемте, и пусть храмы наполнятся дымомъ отъ нашихъ жертвъ. (Бэларію). Отнын ты мой брать и останешься имъ навсегда.
Имоджена. А мн — отцомъ. Твоей помощи обязана я тмъ, что дожила до такой счастливой минуты.
Цимбелинъ. Вс мы довольны и счастливы, кром плнныхъ узниковъ. Пусть радуются и они, пусть примутъ участіе въ нашемъ ликованіи.
Имоджена. Теперь, добрый господинъ, я готова къ твоимъ услугамъ.
Люцій. Будь счастлива.
Цимбелинъ. Какъ было бы хорошо, если-бы исчезнувшій воинъ, сражавшійся такъ доблестно, тоже находился здсь и далъ королю возможность отблагодарить его достойным образомъ.
Постумъ. Государь, я самый тотъ воинъ, который въ бдной одежд сражался рядомъ съ троими этими храбрецами. На то, чтобы облечься въ такую одежду, y меня была тогда собственная цль. Что это былъ именно я, можетъ подтвердить Іахимъ. Я повергъ тебя на землю, Іахимъ, и могъ бы тутъ-же покончить съ тобою.
Іахимъ (преклоняя колно). Вотъ я опять повергаюсь передъ тобою въ прахъ, но на этотъ разъ преклонить передъ тобою колна заставляетъ меня удрученная совсть, межъ тмъ какъ тогда ихъ согнула твоя непобдимая сила. Прошу тебя, лиши меня жизни, которою я обязанъ теб не впервые, а такъ-же возьми назадъ свой перстень. Вотъ и браслетъ цломудреннйшей изъ принцессъ, когда-либо клявшейся въ врности любимому человку.
Постумъ. Не преклоняй передо мною колнъ. Я милосердіемъ выказываю свое торжество надъ тобою, моя месть — прощеніе. Живи и поступай съ другими честне, чмъ со мною.
Цимбелинъ. Приговоръ вполн благородный: онъ учитъ насъ великодушію. Прощаю всхъ.
Арвирагъ. Ты помогалъ намъ, какъ бы думая, что ты намъ брать, и я очень счастливъ, что ты намъ въ самомъ дл братъ.
Постумъ. Вашъ покорнйшій слуга, принцы. Доблестный военачальникъ Рима, позови своего кудесника. Во время сна, я видлъ призраки моихъ родныхъ и Юпитера, слетвшаго на землю на своемъ орл. Проснувшись, я нашелъ на груди вотъ эти таблички, содержаніе которыхъ до того темно, что я ничего не понялъ. Пусть кудесникъ истолкуетъ ихъ и тмъ покажетъ свое знаніе.
Люцій. Филармонъ!
Кудесникъ. Я здсь.
Люцій. Прочти и растолкуй.
Кудесникъ (читаетъ). ‘Когда львенокъ, не знавшій самъ, кто онъ, найдетъ то, чего не искалъ, его внезапно охватитъ струей ласковаго воздуха, а когда втви вкового кедра, которыя вс много лтъ считали погибшими, зазеленеютъ снова на старомъ ствол, окончатся и бдствія Постума, Британія снова будетъ счастлива и пышно разцвтетъ среди изобилія и мира’. Львенокъ — это вы, Леонатъ, на это прямо указываетъ составъ вашего имени: Leo-natus, то-есть, рожденный львомъ (Цимбелину). Струя ласковаго воздуха — это твоя добродтельная дочь. Нжный воздухъ по-римски, вдь mollis aer, а molis aer, сливаясь въ mulier, по моему толкованію, означаетъ врнйшую изъ женъ, которая, въ подтвержденіе словъ оракула, сейчасъ обняла тебя, какъ ласковйшій воздухъ, тогда какъ ты не ждалъ ея и не искалъ.
Цимбелинъ. Похоже на правду!
Кудесннкъ. Вковой кедръ, Цимбелинъ, — ты самъ, а зеленющія втви — сыновья твои, похищенные Бэларіемъ. Много лтъ считались они умершими, но теперь ожили и присоединились къ царственному кедру, отпрыски котораго сулятъ Британіи миръ и довольство!
Цимбелинъ. Превосходно! Начнемъ-же съ мира. Хотя побда, Люцій, и осталась за нами, мы добровольно покоряемся цесарю римской имперіи и обязуемся платить ему обычную дань. Мы отказались выплачивать ее по наущенію злой нашей королевы, а ее вмст съ сыномъ жестоко покарало теперь правосудіе небесъ.
Кудесникъ. Созвучія этого мира настраиваются небесными перстами. Видніе, объясненное мною Люцію почти въ самомъ начал этой еще не вполн остывшей борьбы, теперь выяснилось окончательно. Римскій орелъ, такъ пышно летвшій съ юга на западъ и, все уменьшаясь, исчезнувшій наконецъ въ лучахъ солнца, предвщалъ, что нашъ внценосный Цезарь снова соединится узами дружбы съ лучезарнымъ Цимбелиномъ, такъ ярко сіяющимъ на запад.
Цимбелинъ. Восхвалимте-же боговъ, и пусть благовонный дымъ, клубящійся съ нашихъ жертвенниковъ, поднимется до ихъ ноздрей. Обрадуемъ всхъ нашихъ подданныхъ извстіемъ, что миръ заключенъ. Идемте, пусть римскія и британскія знамена развваются рядомъ. Такъ войдемъ мы въ Лудъ и тамъ, скрпя этотъ миръ въ храм великаго Юпитера, ознаменуемъ его новыми торжествами. Идемте, никогда война не оканчивалась ране, чмъ окровавленныя руки не были омыты такимъ миромъ.

ЦИМБЕЛИНЪ.

Стр. 1. Цимбелинъ появился въ печати впервые въ 1623 году въ изданіи in-folio. Большинство изслдователей относитъ теперь время его созданія къ послднему періоду драматическаго творчества Шекспира, когда создались ‘Буря’ и ‘Зимняя сказка.’ Тмъ не мене споровъ о времени созданія этой пьесы прежде было не мало. Мэлонъ категорически говорилъ: ‘Цимбелинъ’, я думаю, написанъ въ 1605 году’. По мннію Тика драма была написана въ 1615 году за годъ до смерти поэта. Кольеръ относилъ созданіе ‘Цимбелина’ къ 1610—1611 году. Канвою для Цимбелина послужила хроника Голиншеда и девятая новелла второго дня ‘Декамерона’ Бокаччіо. ‘Цимбелинъ’, по Голиншеду, считается однимъ изъ преемниковъ короля Лира и принадлежитъ къ династіи языческихъ правителей Британіи.
Стр. 4. Тенанцій — отецъ Цимбелина и племянникъ Кассибелана.
Стр. 11. Первоначально были указаны, кром француза, еще нмецъ и испанецъ. Это нмыя роли, и потому он могли безъ ущерба для хода пьесы быть исключены и въ перечисленіи лицъ, участвующихъ въ этой сцен. Шекспиръ, безъ сомннія, имлъ въ виду только указать, что безумное пари Постума состоялось въ сред стекавшихся въ Римъ иностранцевъ.
Стр. 13. Постумъ говоритъ,что онъ ‘не любовникъ, а только почитатель’ Имоджены, чтобы еще больше возвысить значеніе своей похвалы Имоджен, — похвалы, исходящей отъ разсудка, а не отъ сердца.
Стр. 23. Цитерея — островъ y береговъ Лаконіи. Здсь, по греческимъ сказаніямъ, родилась изъ морской пны Афродита-Венера, богиня любви. Вслдствіе этого и Венеру, и уподобляемыхъ ей женщинъ — иногда называютъ именемъ Цитереи или Цитеры.
Стр. 28. Іоахимъ упоминаетъ о томъ Тарквині, который изнасиловалъ цломудренную Лукрецію, не пережившую своего позора.
Стр. 29. Царь ракіи, Терей, былъ мужемъ Прогніи, дочери аинскаго царя Пандіона III. Онъ обезчестилъ свою свояченицу Филомелу. Боясь, чтобы она не разгласила его преступленія, онъ отрзалъ ей языкъ и заперъ ее въ темницу. Однако она нашла возможность увидаться съ своей сестрой и знаками объяснить ей свое несчастье. Чтобы отомстить Терею, сестры убили его сына Итиса и мясомъ послдняго накормили Терея. Филомела и Прогнія были превращены въ соловья и ласточку, а Терей въ коршуна.
Стр. 29. ‘Торопитесь, торопитесь, драконы ночи.’ Ночь представлялась въ древности женщиной, несущейся подъ темнымъ звзднымъ покрываломъ въ колесниц, запряженной драконам.
Стр. 30. ‘Голосъ самаго несомнннаго евнуха’. Это намекъ на извстное явленіе въ исторіи вокальной музыки: дискантами кастратовъ замняли женскіе голоса.
Стр. 40. ‘Твой дядя, Кассибеланъ’. Цимбелинъ, былъ внучатнымъ племянникомъ Кассибелана, такъ какъ Цимбелииъ былъ сыномъ Тенанція, племянника Кассибелана. Послдній соглашался сначала платить дань римлянамъ и отбилъ ихъ нападеніе, но при вторичномъ нападеніи Юлія Цезаря принужденъ былъ сдлаться римскимъ данникомъ. Такъ говоритъ объ этомъ хроника Годиншеда.
Стр. 40. Городъ Лудъ есть ничто иное, какъ ныншній Лондонъ, предполагая, что London есть сокращенія Lud’s town (Лудъ-городъ). Король Лудъ, ддъ Цимбелина, былъ братомъ Кассибелана и царствовалъ передъ послднимъ. Преданіе говоритъ, что онъ-то и перестроилъ сказочную столицу, построенную внукомъ Гектора подъ названіемъ Новой Трои. Въ Лондон до сихъ поръ существуетъ улица, носящая названіе Ludgate (Ворота Луда).
Стр. 41. Мульмуцій былъ сыномъ древняго британскаго правителя Клотэна, онъ побдилъ другихъ герцоговъ и посл смерти своего отца взялъ бразды правленія британской монархіи въ 3529 году отъ сотворенія міра. Изданные имъ законы, носившіе долго названіе ‘мульмуціевыхъ законовъ’, были переведены на латинскій языкъ Прикусомъ, потомъ появились въ англійскомъ перевод короля англійскаго Альфреда, который ввелъ ихъ въ свой статутъ Мульмуцій первый торжественно короновался золотою короною въ Британіи и потому онъ называется первымъ британскимъ королемъ, тогда какъ его предшественники назывались предводителями, герцогами или правителями.
Стр. 41. ‘Цезарь посвятилъ меня въ рыцари’. Это въ сущности анахронизмъ, но въ этомъ случа Шекспиръ строго придерживается хроники Голиншеда.
Стр. 42. Въ шекспировскія времена отравленія были въ большомъ ходу въ Италіи, и вра въ итальянскіе яды была всеобщею.
Стр. 44. Представленіе о великан читателями того времени соединялось съ понятіемъ о мусульманахъ — сарацинахъ.
Стр. 44. ‘Нагнитесь-же, дти’ — ‘Stoop, boys’. Эта фраза возбудила много споровъ такъ какъ первоначально вмсто ‘stoop’ прочли ‘sleep’ —‘спите’. Роу прочелъ зто слово ‘see’ — ‘смотрите’. Малонъ предполагалъ видть въ этомъ слов ‘sweet’, — ‘сладкіе, милые’. Первый прочелъ это слово, какъ слдуетъ, Гаммеръ.
Стр. 67. ‘Реполовъ натаскаетъ цвтовъ на твою могилу’. Во времена Шекспира существовало народное поврье, что реполовъ является какъ бы могильщикомъ для непохороненныхъ труповъ, которые онъ покрывает цвтами и мохомъ.
Стр. 68. Упоминаемый Гомеромъ Терсить былъ уродомъ, злымъ насмшникомъ и негодяемъ, напротивъ того, сынъ Теламона, царя саламинскаго, Аяксъ, изображается однимъ изъ красивйшихъ и храбрйшихъ грековъ, осаждавшихъ Трою.
Стр. 69. ‘Для похоронъ мнимоумершаго Фидэлія, говоритъ Джонсонъ, была еще написана псня моимъ несчастнымъ другомъ Уилльямомъ Коллинсомъ изъ Чичестера, необыкновенно образованнымъ и талантливымъ человкомъ’. Въ конц Цимбелина онъ перепечатываетъ эту трогательную псню Коллинса въ шесть куплетовъ. Клдлинсъ (род. 1720, ум. 1756 г.) былъ англійскій поэтъ, встрченный равнодушно или враждебно въ литератур, онъ впалъ въ нищету и умеръ въ больниц душевнобольныхъ.
Стр. 71. ‘Вроятно, говоритъ Стивенсъ, Шекспиръ подъ словами ‘братъ Сіенны’ подразумвалъ ‘брата сіоннскаго государя’, но, къ несчастію, Сіенна была республикой’.
Стр. 79. ‘Странный рядъ случайностей: ущелье, старикъ, юноши!’ Шекспиръ здсь воспользовался историческимъ фактомъ, и только перенесъ во времена Цимбелина событіе, которое случилось въ 976 году во время войны Кеннета Шотландскаго съ датчанами,
Стр. 80. Конецъ III сцены I дйствія — единственная, по замчанію Ритсона, нмая сцена въ полныхъ движенія пьесахъ Шекспира, и исполненіе ея зависитъ всецло отъ мимическихъ способностей актеровъ. Самъ же Шекспиръ, какъ извстно, рзко высказался въ Гамлет противъ ‘безсмысленныхъ пантомимъ’.
Стр. 81. Люцина — богиня родильницъ и новорожденныхъ

А. Михайловъ.

Шекспир Вильям
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека