Сельма Лагерлёфъ.
Сельма Лагерлёфъ.
Переводъ со шведскаго П. Куколь.
Братья.
Братья.
‘Современный Міръ’, No 5, 1907
Братья, Лагерлёф Сельма, Год: 1899
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Сколько грха бываетъ съ покойниками, когда ихъ хоронятъ на городскихъ кладбищахъ. Точно ропщутъ и жалуются они въ своихъ гробахъ, когда ихъ укладываютъ на катафалки и везутъ по улицамъ за городъ на кладбище. Нкоторые изъ нихъ огорчаются отсутствіемъ перьевъ на катафалк. Другіе считаютъ внки и остаются недовольны ихъ количествомъ. Есть между ними и горько обиженные тмъ, что ихъ провожаетъ не боле двухъ или трехъ каретъ.
Ничего такого не слдовало бы ни знать, ни чувствовать покойникамъ. Но люди, живущіе въ городахъ, совсмъ не умютъ почтить тхъ, которымъ суждено сойти въ землю на вчный покой.
Въ деревн въ этомъ дл знаютъ гораздо больше толку, и нигд не умютъ лучше справлять похороны, чмъ въ приход Свартше, въ провинціи Вермландъ.
Если вамъ случится умереть въ Свартше, то вы можете быть уврены, что вы получите точно такой же гробъ, какой получили и вс другіе покойники, почтенный, черный гробъ того же качества, какого были гробы старшаго засдателя герадскаго суда и земскаго чиновника, похороненныхъ въ этомъ году, потому что вс гробы изготовляются однимъ столяромъ, а у столяра одинъ образецъ, и ни одинъ гробъ не можетъ выйти ни лучше, ни хуже другого. Вамъ также должно быть извстно, потому что вы это не разъ видали, что въ церковь васъ повезутъ на фургон, выкрашенномъ для этого случая въ черный цвтъ. Вамъ не зачмъ думать о перьяхъ, потому что перьевъ здсь никто никогда не видалъ. Вы также знаете, что лошади будутъ покрыты блыми покрывалами, прикрпленными къ хомутамъ, и что васъ повезутъ также тихо и торжественно, какъ везли хуторянина.
Вамъ не нужно опасаться, что на вашемъ гробу не окажется достаточнаго количества внковъ, потому что здсь не кладутъ на гробъ ни одного цвтка. Ничто не должно заслонять блестящей черной крышки гроба. Вамъ нечего задумываться надъ числомъ провожатыхъ, потому что ваши земляки проводятъ васъ вс вмст. Вамъ также не придется прислушиваться къ плачу и вздохамъ окружающихъ, чтобы убдиться въ томъ, что у вашего гроба достаточно горюютъ. Здсь никогда не плачутъ о покойникахъ, когда они стоятъ на пригорк у Свартшеской церкви.
Нтъ, ни васъ, ни молодого цвтущаго парня, сдлавшагося жертвою смерти какъ разъ въ то время, когда онъ только что начиналъ заботиться о своихъ бдныхъ старыхъ родителяхъ, не станутъ оплакивать здсь. Васъ поставятъ на черные козлы передъ дверью общественнаго дома и понемногу вокругъ васъ соберется цлая толпа, и вс женщины будутъ держать въ рукахъ носовые платки. Но никто не станетъ плакать. Вс платки останутся накрпко свернутыми въ трубочку и ни одинъ изъ нихъ не коснется глазъ. Вамъ не нужно бояться, что люди прольютъ надъ вами мене слезъ, чмъ они проливали надъ другими покойниками. Они бы и не прочь поплакать, если бы это было принято, но это не принято.
Вамъ не трудно понять, что излишняя печаль у гроба всми оплакиваемаго покойника обидна для того, о комъ никто не горюетъ. Жители Свартше знаютъ, что они длаютъ. Ихъ поведеніе опредлено вковыми обычаями.
Но пока вы стоите тамъ около церкви, вы могущественная и большая персона. Всякій, приходящій въ церковь, спрашиваетъ, кто вы. Каждый молча подходитъ къ вамъ и любуется вами. Никому не приходитъ въ голову обижать покойника своею жалостью. Хорошо тмъ, которые покончили съ жизнью, и это единственное мнніе, которое здсь позволено высказывать.
Здсь все не такъ, какъ въ город, гд васъ могутъ похоронить въ любой день. Въ Свартше васъ похоронятъ въ воскресенье, для того, чтобы весь приходъ могъ присутствовать на вашемъ погребеніи. Здсь у вашего гроба будутъ стоять т двушки, съ которыми вы танцовали подъ Ивановъ день, и тотъ барышникъ, съ которымъ вы помнялись лошадьми на послдней ярмарк. Школьный учитель, знавшій и учившій васъ, когда вы были мальчишкой и съ тхъ поръ о васъ позабывшій, подойдетъ къ вашему гробу и станетъ припоминать вашъ дтскій обликъ. Подойдетъ и депутатъ сейма, который, пока вы были живы, не удостаивалъ васъ отвтомъ на вашъ поклонъ. Да, здсь все по другому, чмъ въ город, гд прохожіе только взглянутъ на васъ мелькомъ, когда васъ провезутъ мимо нихъ.
Когда приносятъ длинные куски холста, вс слдятъ съ интересомъ за тмъ, какъ ихъ подкладываютъ подъ гробъ.
Вы просто не поврите, какой въ Свартше церковный сторожъ. Онъ отставной солдатъ и похожъ на фельдмаршала. Его сдые волосы острижены подъ гребенку, усы закручены кверху а борода клиномъ. Походка стройнаго и рослаго старика легка и увренна. По воскресеньямъ онъ надваетъ тщательно вычищенный пиджакъ изъ тонкаго сукна. Боле наряднаго стараго господина невозможно себ и вообразить. Онъ всегда шествуетъ во глав похоронныхъ процессій. За нимъ идетъ носильщикъ траурнаго жезла.
Нечего и говорить, что носильщикъ жезла всегда проигрываетъ по сравненію съ церковнымъ сторожемъ. Случается, что шляпа на немъ слишкомъ велика или старомодна. Притомъ же онъ, какъ и всякій, несущій траурный жезлъ, иметъ сконфуженный видъ.
За жезломъ слдуете вы сами. Вашъ гробъ несутъ шесть носильщиковъ, а за вами идетъ пасторъ, пономарь и вс прихожане, и вы можете быть уврены, что вс проводятъ васъ до самаго кладбища.
Но теперь обратите ваше вниманіе на присутствующихъ. Какъ невзрачны и бдны ваши провожатые. Вдь они не нарядные горожане, а простые жители Свартше. Здсь былъ только одинъ видный и внушительный мужчина, и имъ были вы сами, умершій, лежащій въ гробу.
Вс остальные завтра снова примутся за грубую, тяжелую работу, снова будутъ сидть въ своихъ убогихъ жилищахъ, снова однутъ свою покрытую заплатами одежду. Вс они будутъ безпрестанно мучиться и горевать, подъ гнетомъ унизительной бдности.
Если бы кто нибудь посторонній могъ прослдовать за вами до вашей могилы, ему было бы гораздо грустне смотрть на провожающихъ, чмъ думать о васъ, умершемъ. Вдь вамъ больше не нужно осматривать воротникъ вашего сюртука, чтобы убдиться въ томъ, что онъ еще не началъ протираться по краямъ, не придется закладывать складку на вашемъ шелковомъ галстух, чтобы скрыть протертыя мста. Вамъ больше нтъ необходимости упрашивать лавочника, чтобы онъ отпустилъ вамъ товаръ въ кредитъ, вы больше никогда не почувствуете, какъ ваши силы истощаются работою, вы ужъ больше не ожидаете того дня, когда вамъ придется сдлаться обузою для вашего прихода.
Между тмъ каждый изъ провожающихъ васъ къ могил думаетъ, что самое лучшее умереть, вознестись на небо на блыхъ утреннихъ облакахъ, куда лучше, чмъ переносить многострадальную жизнь.
У ограды кладбища, на которомъ уже вырыта могила, носильщики замняютъ холстъ, на которомъ они несли гробъ, крпкими веревками, взбираются на кучку рыхлой земли рядомъ съ могилою и спускаютъ васъ.
Когда это исполнено, пономарь подходить къ краю могилы и начинаетъ пть: ‘Я иду навстрчу смерти’…
Этотъ псаломъ онъ всегда поетъ одинъ, ни пасторъ, ни прихожане ему не помогаютъ. Пономарь долженъ пть, какъ бы сильно ни дулъ сверный втеръ, какъ бы безпощадно ни пекло его голову солнце. И онъ поетъ.
Пономарь очень старъ, и немного осталось отъ его голоса, онъ сознаетъ, что ужъ давно его надгробное пнье не звучитъ такъ красиво, какъ оно звучало въ дни его молодости, но онъ все таки поетъ, потому что это его служба.
Вы должны понимать, что въ тотъ день, когда голосъ ему окончательно измнитъ, онъ потеряетъ свой единственный заработокъ, а это значитъ — впасть въ нищету.
Поэтому вс присутствующіе слдятъ за его пньемъ со страхомъ и ждутъ, выдержитъ ли старческій голосъ до конца псалма или нтъ. Но никто не подпваетъ, ни одинъ человкъ, потому что подпвать не принято. Въ Свартше никогда не поютъ на похоронахъ, а въ церкви поютъ только разъ въ годъ первый псаломъ рождественской заутрени.
Но если бы кто нибудь хорошенько прислушался, онъ замтилъ бы, что пономарь поетъ не одинъ. Другой голосъ подтягиваетъ ему, но оба голоса такъ похожи другъ на друга, что они совершенно сливаются и звучатъ, какъ одинъ.
Этотъ второй голосъ принадлежитъ маленькому старичку въ длинномъ сюртук изъ грубаго сукна. Онъ еще старше, чмъ пономарь, но онъ напрягаетъ послдніе остатки своего голоса, чтобы помочь ему.
Какъ уже сказано, его голосъ такъ похожъ на голосъ пономаря, что невозможно слушать ихъ безъ удивленія.
А если присмотрться, то нельзя не замтить сходства самаго старичка съ пономаремъ: тотъ же носъ, тотъ же ротъ и тотъ же подбородокъ, но старичекъ старше на видъ и, по всей вроятности, боле измученъ жизнью. Ясно, маленькій бднякъ братъ пономаря. И тогда становится понятнымъ, почему онъ ему помогаетъ пть.
Дло въ томъ, что ему въ жизни никогда не везло, съ нимъ постоянно случались неучастья и однажды, обанкротившись, онъ запуталъ вмст со своими и дла пономаря. Онъ зналъ, что по его вин брату всегда приходилось круто.
Пономарь хотлъ ему помочь и снова поставить его на ноги, но это не удалось, потому что онъ принадлежалъ къ тмъ людямъ, которымъ никогда не удается помочь. Его преслдовало несчастье и потому онъ никогда не находилъ въ себ силы воли.
Пономарь былъ всегда самымъ щедрымъ въ семь, а братъ только и зналъ что брать у него, отдавать же было ему нечмъ.
Боже милосердный, гд ужъ тутъ отдавать, ему, такому бдняку. Вы бы посмотрли на лсную сторожку, въ которой онъ живетъ. Онъ самъ знаетъ, что онъ всегда былъ лишь обузою для своего брата, заботою и наказаніемъ для своихъ да и для чужихъ.
Но за послднее время и онъ сталъ полезнымъ человкомъ, могущимъ отдавать. Да, онъ помогаетъ своему брату пть, чтобы онъ могъ сохранить свой заработокъ.
Онъ не ходить въ церковь, потому что у него нтъ чернаго праздничнаго сюртука и ему кажется, что на него вс глазютъ. Но каждое воскресенье онъ подходитъ къ церковной оград и высматриваетъ, нтъ ли гроба на черныхъ козлахъ передъ общественнымъ домомъ. А когда онъ находитъ тамъ гробъ, онъ слдуетъ за нимъ до могилы и тамъ обрекаетъ на осмянье свой старый сюртукъ и этимъ своимъ несчастнымъ голосомъ помогаетъ брату пть.
Маленькій старичекъ отлично сознаетъ, какъ плохо его пнье, онъ становится назади и не старается пробраться поближе къ могил. Но онъ поетъ, и теперь опасность ужъ не такъ велика: если голосъ пономаря оборвется на какой нибудь нот, братъ поддержитъ его.
Никто не смется надъ пньемъ на кладбищ, но, возвращаясь домой и стряхнувъ съ себя благоговйное настроеніе, вс разсуждаютъ о томъ, какъ сошли похороны и смются, вспоминая пнье пономаря, смются надъ нимъ и надъ его братомъ. Пономарь не обращаетъ на это вниманья,— не таковъ у него характеръ, — но братъ страдаетъ отъ этихъ насмшекъ и задумывается надъ ними. При одной мысли о слдующемъ воскресеньи онъ содрогается въ продолженіе всей недли, но, несмотря на это, онъ аккуратно посщаетъ кладбище и исполняетъ свой долгъ.
Но вамъ, лежащему въ гробу, вдь это пніе не кажется такимъ плохимъ. Вамъ нравится эта музыка. Не правда ли, изъ-за одного этого пнья стоитъ пожелать быть похороненнымъ въ Свартше.
Въ псалм сказано, что вся жизнь ведетъ насъ навстрчу смерти, а когда объ этомъ поютъ эти два старика, которые всю жизнь страдали другъ за друга, чувствуется сильне чмъ когда-либо, какъ трудно жить и какъ пріятно сознавать, что уже умеръ.
Итакъ пнье кончается, пасторъ бросаетъ на гробъ горсть земли и что-то читаетъ надъ вами.
Посл этого два старческихъ голоса поютъ: ‘Я иду на небо’. Этотъ стихъ они поютъ не лучше, чмъ они спли предъидущій. Наоборотъ, чмъ дольше они поютъ, тмъ больше слабютъ и дребезжатъ ихъ голоса.
Для васъ же открывается необъятное пространство, къ которому вы несетесь въ боязливомъ блаженств, и все земное блднетъ и исчезаетъ.
Но послдніе земные звуки все-таки говорятъ о постоянств и любви. Псня бдняковъ сопровождаетъ вашъ трепетный полетъ, напоминая вамъ обо всемъ, что было сходно съ нею изъ встрченнаго вами на земл. Она вознесетъ васъ, озаритъ свтлыми лучами, преобразуетъ въ прекраснаго ангела.