Н. Страховъ
ФИЛОСОФСКІЕ ОЧЕРКИ
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1893
БЕКОНЪ.
1867.
БЕКОНЪ.
1867.
Бекон, Страхов Николай Николаевич, Год: 1867
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Францискъ Баконъ Веруламскій. Реальная философія и ея вкъ. Соч. Куно Фишера. Пер. Н. Страхова. С.-Петерб. 1867.
Наше умственное рабство передъ западными писателями есть фактъ, извстный, конечно, каждому внимательному наблюдателю, но очень слабо сознаваемый большинствомъ. Длать что нибудь сознательно и длать безсознательно — дв вещи совершенно различныя. Сознательное подчиненіе какому нибудь умственному авторитету, есть подчиненіе свободное, оно требуетъ со стороны подчиняющагося иногда весьма высокой умственной дятельности. Безсознательное подчиненіе есть рабство, оно основывается на чувств собственной слабости и сопровождается отреченіемъ отъ права собственнаго сужденія. Является идолопоклонство, при которомъ человку кажется естественнымъ поддерживать какое нибудь мнніе не внутреннею силою самаго мннія, а именемъ человка, который его высказалъ.
При нашей слабой образованности, при слабомъ распространеніи у насъ научнаго духа, при стремленіи, въ то же время, стать образованными, просвщенными, передовыми, подобное идолопоклонство развилось у насъ въ огромныхъ размрахъ. Наши школы, даже и лучшія изъ нихъ университеты, часто не оставляютъ въ душахъ юношей прочныхъ основъ, не вливаютъ въ нихъ даже строгаго духа науки, при которомъ возможно сомнніе, скептицизмъ, отсутствіе твердыхъ началъ и твердаго взгляда, но ни въ какомъ случа невозможно рабство. И вотъ, огромная толпа нашихъ грамотныхъ людей невольно ищетъ себ какого нибудь руководства, какихъ нибудь точекъ опоры для своихъ мыслей и сужденій. Главную роль при выбор руководителей, разумется, играютъ умственныя силы и, такъ сказать, умственные вкусы ищущихъ. Степень этихъ силъ не велика и эти вкусы обыкновенно очень низменны. Какая радость, если найдется наконецъ писатель, достаточно доступный и пришедшійся по вкусу! Съ нимъ начинаютъ носиться, какъ съ сокровищемъ, конца нтъ толкамъ и всякимъ примненіямъ.
Мы были еще недавно свидтелями яростной борьбы противъ авторитетовъ, какъ своихъ, такъ и иноземныхъ. Но что же оказалось подъ конецъ? Это была только мнимая свобода мысли, только кажущаяся самостоятельность, подъ нею скрывалось самое раболпное поклоненіе немногимъ избраннымъ авторитетамъ, оно-то и внушало ярость противъ всхъ остальныхъ.
Иногда становится больно и досадно за русскій умъ при подобномъ зрлищ. Еслибы наши заблужденія или даже наши направленія были явленіями нашего самостоятельнаго развитія, то ихъ было бы легче переносить, можно бы было спокойне съ ними мириться. А то, иной человкъ обнаружитъ огромную дятельность, много бойкости, остроумія, душевнаго жара, вс дивятся, глядя, откуда что берется, а онъ подъ конецъ и скажетъ: хотите знать, въ чемъ вся моя мудрость? Читайте вотъ такія-то книжки.
При такомъ положеніи длъ нельзя не пожелать, чтобы у насъ постепенно пробудилось и развилось критическое отношеніе къ умственнымъ явленіямъ, столь сильно на насъ дйствующимъ. До тхъ поръ, пока мы не станемъ судить объ нихъ, пока не будемъ относиться къ нимъ объективно, пока не станемъ смотрть на нихъ, какъ на предметъ изученія, а не какъ на источникъ поученія и истины, до тхъ поръ мы не освободимся отъ своей умственной крпостной зависимости. Въ этомъ отношеніи для насъ особенно важны не т книги, въ которыхъ догматически проповдуются какія нибудь ученія, а т, въ которыхъ они излагаются исторически и критически, въ которыхъ анализируется ихъ ходъ, преемственность и взаимная связь.
Западъ много сдлалъ для критики своихъ собственныхъ явленій. Конечно, однимъ изъ лучшихъ критиковъ этого рода слдуетъ считать Куно Фишера. Никто лучше его не уметъ стать на чужую точку зрнія, врне и правильне его анализировать вс послдствія, которыя отсюда вытекаютъ. Онъ объективенъ до высочайшей степени, люди не желающіе думать сами надъ излагаемыми явленіями, ищущіе непремнно помочей и указки, нердко сердятся, когда читаютъ его, и наивно восклицаютъ: да что же онъ самъ думаетъ объ этихъ вопросахъ?
Сочиненіе Куно Фишера, заглавіе котораго мы выписали, представляетъ самую ясную и общедоступную изъ его книгъ, а отдлано оно столь же тщательно, какъ и вс его сочиненія. Предметъ долженъ быть для насъ особенно интересенъ, у насъ чувствуется стремленіе къ реализму, а здсь дло идетъ о величайшемъ изъ реалистовъ, Франциск Бекон Веруламскомъ. Что онъ дйствительно, въ этомъ убдится всякій, кто прочтетъ книгу.
Его логическія требованія, его пониманіе опытнаго изученія природы — удивительнымъ образомъ совпадаютъ съ всегдашними требованіями натуралистовъ. Не даромъ натуралисты до самаго послдняго времени любятъ изрченія Бекона и выставляютъ ихъ какъ правила для своей дятельности. Современнымъ ученымъ кажется, что имъ не выразить лучше своихъ мыслей, чмъ выразилъ ихъ Беконъ, между тмъ, Беконъ жилъ въ XVI столтіи.
Первое требованіе Бекона состоитъ въ томъ, что изслдователь долженъ очистить свой умъ отъ всякихъ предвзятыхъ идей, отъ всхъ идоловъ, по выраженію философа. Этихъ идоловъ Беконъ перечисляетъ и мастерски характеризуетъ. За тмъ слдуетъ настоятельное требованіе, чтобы изслдователь обращался къ самимъ, чтобы онъ непремнно исходилъ изъ фактовъ, изъ опыта, изъ воспріятія
Главныя черты того метода, которымъ изслдователь долженъ руководствоваться при восхожденіи отъ фактовъ къ общимъ положеніямъ, указаны Бекономъ вполн врно. Нужно искать причинъ явленій. ‘Истинное знаніе есть знаніе причинъ’. Чтобы найти условія явленія, нужно идти путемъ индукціи то есть нужно разсмотрть вс случаи, когда явленіе совершается, и опредлить, какія обстоятельства необходимо присутствуютъ при этомъ и какія могутъ измняться, и слдовательно суть только случайныя. Если хоть разъ при данныхъ условіяхъ явленіе не совершится, то мы, значитъ, не нашли его причины. Нужно длать опыты, и если они дадутъ однообразный результатъ, то мы, значитъ, нашли законъ природы или, какъ выражается Беконъ, аксіому. Любопытно, что Бекону еще неизвстно было столь обыкновенное теперь выраженіе — законъ природы, точно такъ онъ нигд не говоритъ о силахъ природы. Очевидно, физическія понятія того времени были такъ неразвиты, что еще не достигли этихъ простыхъ формулъ.
‘Знаніе есть сила’ — всмъ извстно это изрченіе Бекона. Когда мы найдемъ аксіомы, опредляющія условія явленій, мы будемъ по произволу управлять этими явленіями, вызывать и предупреждать ихъ. Беконъ былъ въ высшей степени воодушевленъ этою мыслью о господств человка надъ природою, и она была исходною точкою его философіи.
Ко всмъ этимъ мыслямъ мы очень привыкли, но для того времени он были истиннымъ открытіемъ, а между тмъ, он были высказываемы и развиваемы съ твердостію, съ увренностію, даже съ высокомріемъ человка, вполн убжденнаго и сознающаго свою заслугу, свою, такъ сказать, новизну между другими.
Все въ Бекон носитъ характеръ истиннаго реализма. Онъ не основываетъ никакой системы, не проповдуетъ готоваго міросозерцанія, все должно быть воздвигнуто вновь, на основаніи его новаго метода, по руководству опыта и индукціи, которыхъ до него такъ мало держались. ‘Съ самаго начала* — говоритъ Куно Фишеръ — ‘у него было намреніе ввести въ дло философію, которая не пребывала бы на зло времени, а шла бы впередъ вмст съ временемъ’. ‘Можетъ быть, изъ всхъ философовъ Беконъ былъ единственный, который хотлъ не противиться теченію времени, а создать твореніе столь легкое, чтобы оно могло держаться на этомъ теченіи’. Самъ Беконъ говоритъ: ‘Меня могутъ упрекнуть, что мои слова требуютъ столтія. Отвчаю: можетъ быть, цлаго столтія для доказательства и нсколькихъ столтій для совершенія‘.
Мы знаемъ теперь, что онъ былъ правъ, говоря такимъ образомъ.
Но всего ясне новизна беконовскаго реализма открывается въ тхъ антипатіяхъ и отрицаніяхъ, которыя онъ обнаружилъ. Сейчасъ видно, что это не былъ человкъ, на которомъ бы тяготли какіе-нибудь изъ господствовавшихъ тогда предразсудковъ относительно методы и науки, сейчасъ слышенъ могучій новаторъ, котораго не можетъ подчинить себ никакой авторитетъ.
Онъ возстаетъ противъ конечныхъ цлей. Всмъ извстно его знаменитое слово: ‘изслдованіе цлей неплодотворно и бездтно, какъ двственница, посвященная Богу’.
‘Цлямъ’ — говоритъ Куно Фишеръ — ‘Беконъ противополагаетъ причины, родовымъ понятіямъ — единичныя вещи, абстрактнымъ формамъ — матеріальныя качества, и такимъ образомъ отрицаетъ все, что длаетъ объясненіе природы телеологическимъ, идеалистическимъ, вообще отвлеченнымъ’.
Интересно, что въ Бекон уже появились слды тхъ симпатій и отрицаній, которыя впослдствіи часто увлекали реалистовъ до послднихъ крайностей, и извстны намъ въ такомъ крайнемъ развитіи. Такъ Беконъ между всми греческими философами отдаетъ предпочтеніе Демокриту, слдовательно атомистическому матеріализму. Въ сужденіяхъ своихъ о поэзіи онъ высказываетъ односторонность своего реалистическаго пониманія. ‘Наука и исторія, по его мннію, должны представлять міръ какъ есть, поэзія же, напротивъ, должна представлять его такъ, какъ желаетъ человческая душа, чтобы онъ былъ’. Итакъ, поэзія будетъ зеркаломъ міра, но не зеркаломъ души и сердца. Отсюда слдуетъ отрицаніе лирической поэзіи. И въ самомъ дл, Беконъ говоритъ: ‘Сатиры, элегіи, эпиграммы, оды и все, что относится къ этому роду, мы удаляемъ изъ области поэзіи и относимъ къ философіи и реторик’.
Куно Фишеръ по этому случаю замчаетъ: ‘Лирическая поэзія есть выраженіе того, что вдохновляетъ фантазію и тмъ длаетъ ее способною къ творчеству и нуждающейся въ немъ, выраженіе того, что вообще обусловливаетъ и возбуждаетъ поэтическую и художественную дятельность. Нтъ художественнаго творчества безъ фантазіи, нтъ творящей фантазіи безъ глубочайшаго возбужденія души, лирическая же поэзія и высказываетъ то, что претерпваетъ возбужденная душа. Кто опредляетъ поэзію такъ, что исключаетъ лирическую, тотъ вообще понимаетъ поэзію и искусство безъ творящей фантазіи и душевнаго возбужденія, и такъ, естественно, что онъ изъ поэзіи и искуства удержитъ только одну прозу’.
Всего выше Беконъ ставитъ аллегорическую поэзію. Перейти отсюда къ полному отрицанію поэзіи, и вообще искусства, уже легко, кто не понимаетъ сущности поэзіи, тотъ, разумется, будетъ отрицать ее.
Весьма знаменательны также отношенія Бекона къ религіи и въ исторіи. Съ своей реалистической точки зрнія Беконъ пришелъ въ двоякому выводу: 1) Религія, единственно заслуживающая это имя, основывается не на естественномъ познаніи, въ этомъ смысл не существуетъ естественной религіи, 2) научное познаніе религіозныхъ истинъ невозможно, въ этомъ смысл не существуетъ философіи религіи. Такимъ образомъ, между философіею и религіею не должно быть ничего общаго. Куно Фишеръ подробно показываетъ, какимъ образомъ этотъ разрывъ постепенно превратился въ противорчіе и пришелъ, наконецъ, къ полному отрицанію религіи.
Что касается до исторіи, то Куно Фишеръ излагаетъ дло такъ: ‘Какъ философія относится къ религіи, такъ она относится къ истоки. Если она неспособна объяснить религію, то она, безъ сомннія, негодна къ объясненію исторіи: она никогда не пойметъ чужаго настроенія духа и его побужденій, и всегда будетъ судить и порицать чужое время по аналогіи собственнаго’.
Вотъ въ легкихъ указаніяхъ содержаніе беконовской философіи и ея отношенія къ другимъ сферамъ человческой дятельности. Что вышло изъ этого могучаго начинанія? Куно Фишеръ слдитъ за развитіемъ реалистическаго духа во всхъ его дальнйшихъ проявленіяхъ, вплоть до новйшихъ временъ. Передъ нами раскрывается поучительная картина того, какъ проросли, какой цвтъ и плодъ дали на различныхъ почвахъ смена, брошенныя Бекономъ.
Въ Германіи реализмъ сначала совсмъ не принялся. Она была сильна своими собственными мыслителями, Лейбницемъ, Лессингомъ.
Въ самой Англіи онъ прошелъ цлый рядъ превращеній въ такомъ порядк: атомизмъ Томаса Гоббза, сенсуализмъ Джона Локка, такъ-называемый идеализмъ Берклея и наконецъ скептицизмъ Давида Юма. Этотъ скептицизмъ былъ послднею формою, дальше которой уже было некуда идти, гд приходилось длать поворотъ къ чему-нибудь другому.
Совершенно иначе дло пошло во Франціи. ‘Какъ Гоббзъ и Локкъ коренятся въ Бекон’,— говоритъ Куно Фишеръ,— ‘такъ въ Локк коренится французская философія восемнадцатаго столтія: она относится къ англійской, какъ колонія къ метрополіи’. Локка пропагандировалъ Вольтеръ, ‘одинъ изъ ограниченнйшихъ его учениковъ’. Гольбахіанцы развиваютъ, наконецъ, чистый матеріализмъ, съ полнымъ отрицаніемъ религіи и съ совершенно революціоннымъ образомъ мыслей.
Вотъ явленіе, достойное самого серіознаго вниманія съ нашей стороны. Одни и т же зачатки у двухъ различныхъ народовъ производятъ различныя дйствія. Въ чисто-теоретической области въ Англіи развивается скептицизмъ, во Франціи матеріализмъ. Въ практическихъ взглядахъ во Франціи является и возрастаетъ теорія революціи, въ Англіи же скептикъ Юмъ оказывается противникомъ революціи и защитникомъ историческаго образа мыслей. Юмъ почти предсказалъ неудачу революціи и появленіе Наполеона.
‘Всего явственне’ — говоритъ Куно Фишеръ — ‘выступаетъ историческій образъ мыслей Юма въ томъ мст, гд у остальныхъ философовъ его вка утвердился совершенно противоисторическій догматъ. Ничто столько не доказываетъ того, какъ далеко просвщеніе восемнадцатаго столтія ушло отъ всякаго историческаго опыта,— какъ теорія изъ которой хотли объяснить государство. Человческое государство и устройство общественной жизни имютъ нкоторое историческое происхожденіе, но договоръ, подобный тому, о которомъ учатъ Гоббзъ, Локкъ, Спиноза, Руссо, никогда въ дйствительности не существовалъ такъ, гд они ‘его ищутъ’.
‘Юмъ — отъявленный противникъ договорной теоріи’.
‘Вмст съ теоріей договора, Юмъ возстаетъ на естественно-историческихъ основаніяхъ и противъ теоріи революціи. Здсь онъ обращается прямо противъ Руссо. ‘Если бы эти разумники взглянули вокругъ себя на міръ’,— говоритъ опытный скептикъ,— ‘то они не нашли бы въ немъ ничего, что хоть сколько-нибудь соотвтствовало бы ихъ идеаламъ. Въ дйствительности нтъ боле страшнаго событія, какъ полное разрушеніе какою-нибудь правленія, разнуздывающее толпу и поставляющее опредленіе или выборъ новаго устройства въ зависимость отъ множества людей, число которыхъ приближается къ числу всего народа, ибо весь народъ собственно никогда не ршаетъ дла. Каждый разумный человкъ желаетъ въ подобномъ случа — видть какого-нибудь генерала во глав сильной арміи, который бы захватилъ власть и могъ бы дать народу повелителя, такъ какъ избрать его толпа сама совершенно неспособна. Такъ мало дло и дйствительность соотвтствуютъ этимъ философскимъ понятіямъ’. И такъ, если бы наступилъ случай, который сдлалъ бы революцію фактомъ и превратилъ Руссо въ Робеспьера, то Юмъ знаетъ напередъ, чего онъ будетъ желать: онъ тогда надется на появленіе Наполеона!’
Такимъ образомъ, англійская мысль и французская мысль, вышедши изъ одной и той же точки, пришли къ результатамъ не только различнымъ, но даже прямо противоположнымъ. Это можетъ служить намъ прекраснымъ поясненіемъ нкоторыхъ явленій, совершающихся въ нашемъ умственномъ мір, и совершающихся съ очень недавняго времени. У насъ тоже явилась колонія мыслителей изъ великой метрополіи — Англіи. Бокль, Милль, Дарвинъ, и наималйшій изъ нихъ Льюисъ — принялись у насъ съ величайшимъ успхомъ, имена ихъ знакомы всмъ читающимъ, иныя сочиненія выдержали нсколько изданій и даже не одинъ переводъ. Въ послднее время явился Гербертъ Спенсеръ, и наконецъ въ газетахъ общаютъ появленіе на русскомъ язык Бэна. Очевидно, англійскіе мыслители имютъ для нашихъ умственныхъ силъ и вкусовъ большую привлекательность.
Что же это за мыслители? Нтъ никакого сомннія, что они остались врны своей своеобразной родин и не измнили ей, подобно германствующему Карлейлю. Вс они реалисты съ большимъ или меньшимъ оттнкомъ скептицизма, вс они вращаются въ той же сфер, крайніе полюсы которой составляютъ съ одной стороны родоначальникъ Беконъ, а съ другой стороны завершитель Юмъ. Это — новое повтореніе того же заколдованнаго цикла, изъ котораго не можетъ выйти англійскій умъ.
Но какъ отражаются эти писатели въ вашихъ умахъ? Такъ-ли мы ихъ понимаемъ, какъ они сами себя разумютъ? Такъ какъ дло идетъ о большинств, о массахъ, то можно напередъ сказать, что англійскія мысли терпятъ нкоторое измненіе, переходя въ русскіе умы. Но мы въ этомъ случа уже можемъ кое-что сказать и по опыту. Можно бы привести нкоторые весьма любопытные примры, показывающіе, что реалистическія и скептическія мннія англичанъ въ нашихъ умахъ получаютъ матеріалистическій смыслъ. И такъ, англійская колонія отчасти производитъ у насъ дйствіе, подобное тому, какое нкогда производила во Франціи.
Было бы, однако же, величайшею нелпостью видть здсь одинъ вредъ, или думать, что никакой другой исходъ изъ дла невозможенъ. Никакое истинно-философское направленіе не можетъ привести въ матеріализму. Если мы будемъ проникаться реализмомъ и скептицизмомъ англичанъ, то современемъ придемъ въ боле широкимъ и глубокимъ философскимъ взглядамъ. Исторія философіи показываетъ, что главное русло философскихъ идей никогда не проходило черезъ матеріализмъ. Наслдникъ Бекона — не Гольбахъ съ товарищами, а Юмъ, наслдникъ Юма — Кантъ, котораго назвать — значитъ назвать философію. Кантъ прямо относитъ къ Юму начало своего критическаго направленія. ‘Давидъ Юмъ’,— говоритъ онъ,— ‘вотъ кто много лтъ тому назадъ пробудилъ меня отъ догматической дремоты и далъ моимъ изслдованіямъ на поприщ спекулятивной философіи совершенно иное направленіе’.
Такимъ образомъ, англійскій реализмъ, долгое время неимвшій никакого вліянія на Германію, въ Кант подйствовалъ на нее и породилъ здсь совершенно иные плоды, чмъ во Франціи. Онъ породилъ рядъ системъ, въ силу которыхъ Германія стала философскою школою для цлаго міра, и которыя одн могутъ быть поставлены на ряду съ греческой философіей.
Конечно, реализмъ не породилъ этой философіи, а только возбудилъ ее. Кантъ прекрасно объясняетъ это отношеніе. ‘Юмъ’ — говоритъ онъ — ‘не внесъ никакого свта въ этого рода познаніе, но онъ добылъ искру, отъ которой можно было зажечь огонь, еслибы только она попала на воспріимчивый трутъ, и если бы тлніе этого трута было тщательно поддерживаемо и увеличиваемо’ {Prolegomena zu einer jeden kьnftigen Metaphysik. Vorrede.}.
Нмецкая философія у насъ издавна и легко прививалась. Будемъ надяться, что англійскій реализмъ послужитъ для нашихъ умовъ тою искрою, о которой говоритъ Кантъ, что у насъ найдется воспріимчивый, и довольно тщательности, чтобы поддержать и увеличить его тлніе.