Клод Бернар о методе опытов, Страхов Николай Николаевич, Год: 1867 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 35 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Н. Страховъ

ФИЛОСОФСКІЕ ОЧЕРКИ

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1893

КЛОДЪ БЕРНАРЪ О МЕТОД ОПЫТОВЪ.

1867.

(Введеніе къ изученію опытной медицины. Клода Бернара. Переводъ Н. Страхова. Спб. 1866).

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

Клодъ Бернаръ — одинъ изъ первыхъ представителей физіологіи въ настоящее время. Только два имени могутъ быть поставлены наряду съ его славнымъ именемъ, именно, Дибуа-Реймонъ — нмецъ, профессоръ берлинскаго университета, знаменитый изслдованіями электрическихъ явленій въ нервахъ, и Гельмгольцъ — профессоръ въ Гейльдеберг, извстный изысканіями тоже по части нервовъ, въ особенности же по части органовъ чувствъ. Что касается до Фохта, Молешотта и Бюхнера, которымъ такъ посчастливилось на святой Руси прослыть за великихъ знатоковъ человческаго организма, то они занимаютъ въ наук очень скромное мсто. Бюхнеръ даже едва-ли можетъ быть причисленъ къ ученымъ, его имя наврное не попадетъ ни въ одну ученую книгу по естественнымъ наукамъ, и будетъ встрчаться разв только въ философскихъ сочиненіяхъ. Послднее вовсе не составляетъ особой чести, ибо нтъ книгъ, которыя бы такъ часто были вполн нужды философіи и всякой науки, какъ книги, носящія названіе философскихъ, съ другой стороны, даже истинно философскія сочиненія бываютъ обязаны трактовать о человческихъ глупостяхъ, какъ о явленіяхъ, необходимо сопровождающихъ человческую разумность.

Быть представителемъ науки — дло великое. Это значитъ — быть воплощеніемъ научнаго духа, сливаться съ жизнью науки. Науки, какъ легко замтитъ всякій знакомый съ ними, обладаютъ очень крпкою самобытностію, очень ясною самостоятельною жизнью. Он представляютъ лучшіе примры жизненнаго развитія. Он возрастаютъ постепенно, и слдовательно, медленно, каждый шагъ ихъ есть непремнно шагъ къ усовершенствованію, каждая новая форма ихъ не просто отрицаетъ старыя формы, а поглощаетъ ихъ въ себ и сохраняетъ ихъ существенное содержаніе. Науки, какъ вс живыя явленія, страшно консервативны, он ничего не уступаютъ времени безъ боя и упорнаго сопротивленія. Въ то же время он неудержимо прогрессивны, ничто не въ силахъ остановить ихъ развитія, ихъ потребности созрваютъ медленно, но обнаруживаются съ неодолимою силою.

И такъ, быть представителемъ науки, значитъ — носить въ себ очень мощный духъ. Это значитъ, воплощать въ себ очень твердыя начала, очень правильныя и прочныя стремленія ума. Поэтому, весьма поучительно разсматривать убжденія такихъ людей, самыя ихъ ошибки могутъ повести къ важнымъ заключеніямъ.

Клодъ Бернаръ очень живо чувствуетъ свою близость къ наук, свое сліяніе съ нею, и потому свое право говорить отъ ея имени. ‘Въ ученомъ изслдованіи’,— говоритъ онъ,— ‘малйшіе пріемы имютъ величайшую важность. Счастливый выборъ животнаго, извстнымъ образомъ устроенный инструментъ, употребленіе одного реактива вмсто другаго — часто достаточны для того, чтобы разршить самые высокіе общіе вопросы. Однимъ словомъ, величайшія научныя истины имютъ свои корни въ подробностяхъ опытнаго изслдованія, составляющихъ нкотораго рода почву, на которой эти истины развиваются. Нужно воспитаться и пожить въ лабораторіяхъ, чтобы понять важность всхъ этихъ подробностей изслдованія, столь часто игнорируемыхъ и презираемыхъ ложными учеными, которые даютъ себ титулъ обобщителей. Никто не можетъ дойти до обобщеній дйствительно плодотворныхъ и свтоносныхъ, если не будетъ самъ длать опытовъ‘ (стр. 18).

Новая книга Бернара представляетъ трактатъ о метод опытовъ,— трактатъ очень полный и обстоятельный. Интересъ этого сочиненія мы вполн поймемъ только тогда, когда вспомнимъ, какой мастеръ въ этомъ метод самъ авторъ. Начиная съ 1854 года, Клодъ Бернаръ читаетъ въ Coll&egrave,ge de France физіологическія лекціи, непрерывно сопровождаемыя опытами. И такъ какъ онъ владетъ этимъ орудіемъ изслдованія совершенно твердо и искусно, то вмсто простыхъ лекцій у него выходитъ — непрерывный рядъ открытій, происходитъ правильная, постоянно плодотворная работа правильное воздлываніе поля науки.

Въ настоящей книг Клодъ Бернаръ объясняетъ намъ тайну этихъ удивительныхъ успховъ. Онъ желаетъ передать другимъ свое искусство. Въ особенности его увлекаетъ мысль — внушить свой методъ тмъ, кто занимается медициной. Вотъ почему онъ и назвалъ свою книгу — Введеніемъ къ изученію опытной медицины. Медицина, какъ извстно, весьма несовершенная наука, и ея дятели издавна и постоянно страдаютъ недостаткомъ истиннаго научнаго духа. Клодъ Бернаръ приводитъ по этому случаю анекдотъ, показывающій, что дйствительные ученые иногда даже не могутъ считать медиковъ настоящими собратами по наук. Когда Лапласъ предлагалъ допустить въ парижскую академію наукъ медиковъ, ему возражали, что медицина не наука. Онъ не сталъ отрицать этого, но сказалъ, что ему желательно, ‘чтобы медики обращались съ учеными’ (стр. 273). Имя въ виду медиковъ, Клодъ Бернаръ борется съ тми уклоненіями отъ научнаго духа, которыя встрчаются въ медицин, и излагаетъ свой взглядъ со всевозможною подробностію, не пропуская и того, что ‘можетъ показаться элементарнымъ — людямъ, занимающимся физико-химическими науками’ (стр. 87). Дло идетъ ни больше ни меньше, какъ объ основаніи истинно-научной медицины.

‘Вся будущность опытной медицины’,— говоритъ онъ,— ‘зависитъ отъ созданія метода изысканій, который съ пользою прилагался бы въ изученію явленій жизни, какъ въ нормальномъ, такъ и въ патологическомъ состояніи. Я не стану настаивать здсь на необходимости въ медицин такого метода опытнаго изслдованія, и даже не буду пробовать исчислять вс его трудности. Ограничусь тмъ, что скажу, что вся моя научная жизнь посвящена тому, чтобы съ моей стороны способствовать этому великому длу, которое нашъ вкъ къ слав своей понялъ и въ заслуг своей началъ, оставляя будущимъ вкамъ долгъ — продолжать и окончательно основать его (стр. 17).

Такимъ образомъ, передъ нами сочиненіе, имющее, по всмъ признакамъ, величайшую важность и величайшій авторитетъ. Таково оно и есть на самомъ дл. Везд въ немъ виденъ человкъ, который по собственной долголтней практик знаетъ важность каждаго правила, каждаго замчанія, которое онъ высказываетъ, онъ не вдается ни въ какія излишнія отвлеченности, и говоритъ только то, что совершенно нужно. При этомъ, книга съ величайшей отчетливостію выражаетъ современный научный духъ, господствующій въ естествознаніи, методъ опытовъ изложенъ въ ней вполн, со всми своими научными основами.

Изложеніе это страдаетъ, однакоже, безпорядкомъ, нисколько не уменьшающимъ достоинства содержанія книги, но показывающимъ, что авторъ нсколько затруднился философскою стороною предмета. Клодъ Бернаръ самъ хорошо это чувствуетъ. ‘Я, конечно’,— говоритъ онъ,— ‘не имю притязанія входить здсь въ философскій разборъ, который былъ бы здсь и не на мст, и не по моей части’ (стр. 54). Нсколько разъ онъ повторяетъ, что онъ говоритъ не въ качеств мыслителя, а въ качеств практика, экспериментатора, многіе годы занимавшагося дломъ. Тмъ боле вса имютъ, конечно, его слова. Но, повторяю, этотъ практикъ изложилъ и глубочайшія научныя основы своего метода, изложилъ въ совершенно строгой формулировк. Попробуемъ же указать главныя черты этого метода.

‘Въ опытномъ метод, какъ и во всемъ другомъ, единственный дйствительный критерій есть разумъ’^, (стр. 69). Бернаръ длаетъ такое утвержденіе въ противоположность чистымъ эмпирикамъ, которые думаютъ, что мы можемъ научиться и руководиться одними фактами. ‘ Фактъ самъ по себ ничто’ (стр. 69). ‘Въ изысканіи истины чувству всегда принадлежитъ иниціатива’. ‘Въ самомъ дл, самыя великія истины суть только чувствованіе нашего ума’ (стр. 36). ‘Какъ въ другихъ дйствіяхъ человческихъ, чувство заставляетъ дйствовать, порождая идею, составляющую мотивъ дйствія, такъ точно и въ опытномъ метод, чувству принадлежитъ иниціатива посредствомъ идеи. Одно лишь чувство направляетъ умъ и составляетъ primum movens науки. Геній есть то же, что тонкое чувство, врно предчувствующее законы явленій природы’ (стр. 53). ‘Идея есть двигатель всякаго разсужденія въ наук, какъ и въ всемъ другомъ’ (стр. 51).

‘Еслибы факты необходимымъ образомъ порождали идеи, то каждый новый фактъ долженъ бы былъ порождать новую идею. Но есть факты, которые ничего не говорятъ уму наибольшаго числа людей, тогда какъ для другихъ они свтоносны. Случается даже, что какой нибудь фактъ, или какое нибудь наблюденіе долгое время остается передъ глазами ученаго, не внушая ему ничего, потомъ вдругъ является лучъ свта, и умъ истолковываетъ совершенно иначе, чмъ прежде, тотъ же самый фактъ и находитъ для него совершенно новыя отношенія. Тогда новая идея является съ быстротою молніи, какъ нкоторое внезапное, что ясно доказываетъ, что въ этомъ случа открытіе основывается на чувств вещей, не только личномъ, но даже извстнымъ образомъ связанномъ съ тмъ состояніемъ, въ которомъ субъектъ находится въ извстное время’ (стр. 43).

И такъ, разумъ составляетъ основаніе дла. Его начала или положенія, признаваемыя независимо отъ опыта, его ‘чувствованія’, какъ выражается Клодъ Бернаръ, составляютъ исходныя точки науки. Да и все движеніе науки управляется идеями, являющимися какъ внезапныя откровенія.

Спрашивается теперь, что же намъ ближайшимъ образомъ внушаетъ разумъ?

II.

‘Человкъ ведетъ себя такъ, какъ еслибы онъ долженъ былъ дойти до абсолютнаго знанія, и непрестанное отчего, съ которымъ онъ обращается къ природ, служитъ тому доказательствомъ. Въ самомъ дл, только эта надежда, постоянно обманывающая, постоянно возрождающаяся, поддерживаетъ и всегда будетъ поддерживать въ послдовательныхъ поколніяхъ страстный жаръ изысканія истины. Наше чувство искони склоняетъ насъ врить, что абсолютная истина должна быть нашимъ достояніемъ’ (стр. 105).

Вотъ основное стремленіе ума. Клодъ Бернаръ тутъ же, впрочемъ, доказываетъ его несостоятельность слдующимъ красивымъ аргументомъ:

‘Познаніе внутренней природы или абсолютнаго въ самомъ простомъ явленіи потребовало бы знанія всей вселенной, ибо, очевидно, каждое явленіе вселенной есть нкоторый лучъ этой вселенной, въ гармонію которой онъ входитъ какъ ея частъ. Слдовательно, абсолютное знаніе ничего не допускало бы вн себя, и только подъ условіемъ всезнанія оно могло бы стать достижимымъ для человка’.

Этотъ аргументъ противъ абсолютнаго знанія, какъ видятъ читатели, опирается на нкоторомъ пониманіи вселенной, столь смломъ, какъ будто Клору Бернару не совсмъ чуждо и закрыто абсолютное знаніе. Положеніе длъ среди этого противорчія, гораздо лучше объясняется въ другомъ мст, въ конц книги.

‘Пламенное желаніе знанія есть единственный двигатель, который возбуждаетъ и поддерживаетъ усилія изслдователя, и именно это-то знаніе, которое онъ дйствительно схватываетъ, и которое однако всегда убгаетъ отъ него, составляетъ въ одно и то же время и его единственную муку, и его единственное счастіе. Кто не знаетъ мукъ незнанія, тотъ не пойметъ радостей открытія, которыя поистин самыя живыя изъ радостей, какія когда либо можетъ чувствовать умъ человка. Но, по капризу нашей природы, эта радость открытія, которой мы такъ ищемъ, на которую такъ надемся, исчезаетъ какъ скоро найдена. Это только молнія, озарившая намъ другіе горизонты, къ которымъ ненасытное наше любопытство стремится съ еще большимъ жаромъ. Отъ этого и въ самой наук извстное теряетъ свою привлекательность, между тмъ какъ неизвстное всегда полно прелести. Оттого-то умы, которые выдаются и становятся дйствительно великими, никогда недовольны своими совершенными длами, но стремятся всегда къ лучшему въ своихъ твореніяхъ. Чувство, о которомъ я говорю въ настоящую минуту, хорошо знакомо ученымъ и философамъ. Это то чувство, которое заставило Пристлея сказать, что одно сдланное нами открытіе указываетъ намъ на множество другихъ, которыя мы можемъ сдлать, это то чувство, которое выражаетъ Паскаль, можетъ быть, въ вид пародокса, когда говоритъ: ‘Мы никогда не ищемъ чего-нибудь, а ищемъ изслдованія чего-нибудь’. Однако, насъ интересуетъ именно истина сама по себ, и если мы ее постоянно ищемъ, такъ это потому, что найденное нами до сихъ поръ не можетъ насъ удовлетворить. Безъ этого, наши изслдованія были бы тою безполезной и безконечной работой, о какой разсказывается въ басн о Сизиф, вчно катящемъ свой камень, который безпрестанно скатывается снова къ точк отправленія. Это сравненіе вовсе не точно въ научномъ смысл, ученый, ища истины, всегда подымается, и если онъ никогда не находить ея во всей цлости, то онъ тмъ не мене открываетъ весьма значительные ея отрывки, и изъ этихъ-то именно отрывковъ общей истины составляется наука’.

‘И такъ, ученый ищетъ не изъ удовольствія поискать, онъ ищетъ истину, чтобы обладать ею, и онъ уже обладаетъ ею въ предлахъ, представляемыхъ самыми науками въ ихъ настоящимъ состояніи’ (стр. 297).

Здсь, очевидно, Клодъ Бернаръ допускаетъ, что мы можемъ обладать самою истиною, что и отрывки ея все же заслуживаютъ названія истины. Пойдемъ дале и посмотримъ, какимъ образомъ разумъ удовлетворяетъ своему стремленію въ абсолютной истин.

III.

‘Человкъ не можетъ ничего узнать иначе, какъ переходя отъ извстнаго къ неизвстному’, но такъ-какъ человкъ, раждаясь, не приноситъ съ собою знанія, то, повидимому, мы находимся въ ложномъ круг, и человку суждено не имть возможности узнать что нибудь. Такъ это дйствительно и было бы, еслибы человкъ не имлъ въ своемъ ум чувства детерминизма, который и становится критеріемъ истины ‘ (стр. 58). ‘Умъ человка отъ природы иметъ чувство или идею нкотораго принципа, господствующаго надъ частными случаями’ (стр. 61).

‘Опытныя истины основываются на абсолютныхъ принципахъ, абсолютныхъ потому, что они, какъ и принципы математическихъ истинъ, опираются на нашемъ сознаніи и нашемъ разум. Въ самомъ дл, абсолютный принципъ, опытныхъ наукъ есть необходимый и сознательный детерминизмъ въ условіяхъ явленій. Именно,— какъ скоро дано какое бы то ни было естественное явленіе, никогда экспериментаторъ не можетъ допустить, чтобы произошло измненіе въ обнаруженіи этого явленія безъ того, чтобы не вошло въ то же время новыхъ условій въ это обнаруженіе, кром того, достоврно а priori, что эти измненія опредляются строгими математическими отношеніями. Опытъ показываетъ намъ только форму явленій, но отношеніе между каждымъ явленіемъ и нкоторой опредленной причиною необходимо и независимо отъ опыта, оно строго математическое и абсолютное. Такимъ образомъ, мы видимъ, что принципъ опытныхъ наукъ въ сущности тожественъ съ принципомъ математическихъ наукъ, такъ какъ и съ той и съ другой стороны этотъ принципъ выражается необходимымъ и абсолютнымъ отношеніемъ вещей’ (стр. 70).

Вотъ абсолютный принципъ, предписываемый разумомъ а priori: Читатель видитъ, что это не что иное, какъ начало причинной связи. Но не даромъ Клодъ Бернаръ употребляетъ для своего начала новое названіе начало причинной связи здсь очевидно понято иначе, чмъ понималось и понимается до сихъ поръ. Въ это начало была постоянно вносима нкоторая метафизика, очень естественная человческому уму. Именно, причина и дйствіе понимались не просто какъ два явленія, связанныя необходимо, причин, какъ предшествующему, всегда приписывалось гораздо большая важность и существенность, нмъ ея дйствію. Поэтому познаніе причинъ явленій считается издревле самымъ главнымъ познаніемъ. Виргилій поетъ:

Felix qui potuit rerum cognoscere causas

и нашъ Кантеміръ вслдъ за нимъ хвалитъ тхъ, кто проводитъ время

со Греки и Латины,

Изслдуя вещей всхъ дйства и причины.

Въ такомъ смысл и естественныя науки стремились открыть причины изучаемыхъ ими явленій. Притяженіе земли есть причина паденія т&#1123,лъ, электричество есть причина грозы — вотъ обыкновенныя выраженія, форма которыхъ показываетъ, что тутъ думали видть шагъ въ постиженіи сущности вещей. Мало по малу, натуралисты однако же замтили, что въ дйствительности они при всхъ своихъ трудахъ нисколько не понимаютъ лучше сущности вещей. Помню, какъ нашъ наставникъ, М. В. Остроградскій, тоже дйствительный представитель науки, смялся надъ очень обыкновеннымъ опредленіемъ, по которому механика занимается изслдованіемъ законовъ движенія, а физика — его причинъ. ‘Кажется, однако же’ — говорилъ онъ,— ‘физика до сихъ поръ ни одной причины не открыла, хотя она этимъ и занимается. Напримръ, что такое тяжесть? Вдь нтъ никакой связи между тломъ падающимъ и землею, и Ньютонъ прямо говоритъ, что не надобно воображать себ, что тла тянутся другъ къ другу, притягиваются, но что онъ выбралъ это слово для того только, чтобы обозначить явленіе, а не указать на его причину. Ту же самую непонятность можно указать и въ дйствіи другихъ физическихъ силъ’ (Лекціи 1849 г.).

Точно такъ же физики нашли, что сказать: это электричество или это магнетизмъ значитъ — только назвать явленіе, и нисколько не объяснить его.

И такъ, пришлось отказаться отъ изученія причинъ какъ основанія явленій, какъ такихъ реальностей, которыя могутъ намъ дать понять, почему явленія совершаются такъ* а не иначе. Дйствительно, естественныя науки все больше и больше бросаютъ этотъ метафизическій путь и приходятъ къ тому, что Клодъ Бернаръ называетъ детерминизмомъ’. Это значитъ: я не знаю ни какъ, ни почему совершается явленіе, но знаю, что для его совершенія необходимы извстныя условія, извстныя обстоятельства, и что, какъ скоро эти обстоятельства будутъ, явленіе необходимо совершится. Все дло науки заключается въ точномъ опредленіи явленій, напримръ, въ ихъ точномъ измреніи и въ опредленіи тхъ условій, при которыхъ они совершаются.

Клодъ Бернаръ называетъ иногда детерминизмъ ближайшею или опредляющею причиною, употребляя такимъ образомъ прежнюю терминологію, различавшую причины ближайшія отъ первыхъ причинъ, въ которыхъ заключается уже самый корень вещей. Гораздо правильне было бы вовсе оставить эти термины.

IV.

Первое слдствіе такого пониманія дла будетъ полное отрицаніе всякой метафизики, которую до сихъ поръ натуралисты вносили въ изучаемые ими предметы. ‘Условія существованія явленія не могутъ намъ ничего открыть о его природ’ (стр. 104). Поэтому Клодъ Бернаръ прямо заключаетъ:, первыя причины не принадлежатъ къ научной области, и он всегда будутъ ускользать отъ насъ въ наукахъ о живыхъ тлахъ такъ же, какъ въ наукахъ о мертвыхъ тлахъ. Экспериментальный методъ необходимо отклоняетъ отъ химерическихъ изысканій о жизненномъ начал, жизненной силы точно такъ же нтъ, какъ нтъ минеральной силы, или, если угодно, одна существуетъ ровно на столько же, какъ и другая. Слово ‘сила’ есть только отвлеченіе, которымъ мы пользуемся для удобства выраженія’ (стр. 85).

‘Физіологъ или медикъ не должны воображать себ, что имъ предстоитъ отыскивать причину жизни, или сущность болзней. Это значило бы терять свое время на преслдованіе фантома. Нтъ никакой предметной реальности въ словахъ: жизнь, смерть, здоровье, болзнь. Когда физіологъ называетъ жизненную силу или жизнь, онъ произноситъ только одно слово, на дл же существуетъ только жизненное явленіе со своими матеріальными условіями, и вотъ единственная вещь, которую можно изучить и познать’ (стр. 86).

Невидимому, такія слова, какъ жизнь, сила, электричество и т: д. хотя и не открываютъ намъ боле глубоко сущности явленій, но все же ничему не мшаютъ, и могутъ быть употребляемы для удобства выраженія. Но легко убдиться, что присутствіе ненаучнаго элемента, имющаго свои корни въ другой области, не можетъ не порождать противорчій и недоразумній. Натуралисты все больше и больше убждаются, что имъ нужно вовсе изгнать изъ науки эти понятія, не только какъ безполезныя, но и какъ вредныя для дла. Вотъ слова, которыя приводитъ Клодъ Бернаръ изъ лекціи своего собрата и друга, извстнаго химика Сент-Клэръ-Девилля.

‘Не нужно скрывать отъ себя, что изученіе первыхъ причинъ въ явленіяхъ, которыя мы наблюдаемъ и которыя мы измряемъ, представляетъ собою серіозную опасность. Ускользая отъ всякаго точнаго опредленія, он приводятъ насъ къ тому, что мы, гораздо чаще чмъ думаемъ, длаемъ ложные круги и довольствуемся обманчивыми объясненіями, не могущими выдержать строгой критики. Въ особенности химическое сродство, понимаемое какъ сила, распоряжающаяся химическими соединеніями, долгое время было и теперь еще остается скрытой причиной, нкотораго рода археемъ, которому приписываютъ вс непонятые факты и считаютъ ихъ объясненными этимъ, между тмъ какъ они часто только классифицированы, и даже часто дурно классифицированы: точно такъ же каталитической сил приписываютъ множество весьма темныхъ явленій, которыя, по моему, становятся еще боле темными, когда ихъ вс цликомъ относятъ къ совершенно неизвстной причин’.

‘И такъ, въ нашихъ изслдованіяхъ нужно оставить въ сторон вс эти неизвстныя силы, къ которымъ прибгаютъ только потому, что не измрили ихъ дйствій. Напротивъ, все наше вниманіе должно быть обращено на наблюденіе и числовое опредленіе этихъ дйствій, которыя одни только въ нашей власти. Посредствомъ такой работы мы установимъ ихъ различія и аналогіи, и получимъ новый свтъ изъ этихъ сравненій и измреній’.

‘Теплота и сродство постоянно на лицо въ нашихъ химическихъ теоріяхъ. Сродство совершенно ускользаетъ отъ насъ, а мы однако приписываемъ ему соединеніе, которое бываетъ слдствіемъ этой неизвстной причины. Будемъ просто изучать физическія обстоятельства, сопровождающія соединеніе, и мы увидимъ, сколько измримыхъ явленій, сколько любопытныхъ сближеній будутъ открываться намъ съ каждой минутой’. (Стр. 247).

Такъ говоритъ химикъ, онъ находитъ, что понятія теплоты и химическаго сродства только останавливаютъ правильный ходъ изысканій. Что касается до Клода Бернара, то ему, какъ физіологу, пришлось немало бороться съ такъ называемыми виталистическими мнніями, въ своей книг онъ указываетъ много примровъ заблужденій, проистекающихъ изъ этихъ мнній, приведемъ здсь одинъ.

‘Я дозналъ, что сахаръ производится въ печени посл смерти въ большемъ изобиліи, чмъ при жизни, нашлись физіологи, которые заключили изъ этого, что жизнь иметъ вліяніе на образованіе сахара въ печени, они говорили, что жизнь затрудняетъ его образованіе, а смерть ему благопріятствуетъ. Вотъ виталистическія мннія, которымъ мы изумились, слыша ихъ въ нашу эпоху, и которыя, къ удивленію, поддерживаются людьми, хвастающимися внесеніемъ точности физическихъ наукъ въ физіологію и въ медицину. Я посл покажу, что дло тутъ только въ физическихъ условіяхъ, которыя или существуютъ, или не существуютъ, а нтъ ничего инаго реальнаго, ибо, еще разъ, въ сущности вс эти объясненія сводятся на открытіе условій или детермизма явленій’. (Стр. 248).

И такъ, мы должны отказаться отъ всей той метафизики, которою думали приблизиться въ сущности явленій. Метафизика эта мшаетъ, потому что воображаемой сущности вещей приписываются нкоторыя дйствія, какъ безусловно отъ нея зависящія, безусловно ею производимыя. Отъ этого мы можемъ опустить изъ виду опредленіе условій явленія.

Другими словами,— каждое явленіе вполн обусловлено, наука должна искать, чмъ оно обусловливается. Изъ этого само собою слдуетъ, что она никогда не найдетъ ничего первоначальнаго, ничего такого, что само не было бы обусловлено, а только обусловливало бы собою другія явленія.

Повидимому, такимъ образомъ наше знаніе ограничивается, ему ставятся предлы, за которые оно не можетъ переступить. Легко, однако же, видть, что мы въ этомъ случа несравненно больше выигрываемъ, чмъ проигрываемъ. Сказать, что разуму недоступна метафизика силъ, атомовъ,сродства и прочее,— значитъ вдь сказать, что эта метафизика недостойна знанія, неразумна по самой своей сущности. Это не такая область, въ которую желательно и любопытно проникнуть, это область темная, противная свту разума.

Напротивъ, детерминизмъ, который намъ остается, есть доброкачественное и прекрасное знаніе. Въ силу его мы можемъ сказать, какъ часто повторяетъ Клодъ Бернаръ, что наука отвергаетъ все неопредленное (стр. 72), что она заключается только въ опредлимомъ и опредленномъ (стр. 86).

Такъ какъ сущность вещей не открывается намъ ни въ какой точк, и наука не терпитъ ея воплощенія ни въ какомъ вид, то отсюда слдуетъ отрицаніе всего твердаго и неподвижнаго, что мы любимъ подкладывать подъ измняющуюся видимость міра. Напримръ, отсюда слдуетъ отрицаніе вещества, понимаемаго какъ неизмнное содержаніе вещей. Клодъ Бернаръ весьма правильно вывелъ это любопытное заключеніе.

‘Для физіолога-экспериментатора не должно быть ни спиритуализма, ни матеріализма. Эти слова принадлежатъ натуральной философіи, которая устарла, они будутъ вытснены изъ употребленія самымъ ходомъ науки. Мы никогда не узнаемъ ни духа, ни матеріи, и, если бы было здсь мсто, я легко показалъ бы, что и съ той и съ другой стороны мы тотчасъ дойдемъ до научныхъ отрицаній, откуда слдуетъ, что вс разсужденія этого рода тщетны и безполезны. Для насъ есть только явленія, которыя слдуетъ изучить, матеріальныя условія ихъ обнаруженій, которыя слдуетъ опредлить’ (стр. 84).

Повторяю, отъ этихъ смлыхъ отрицаній мы очевидно гораздо больше выигрываемъ, чмъ теряемъ. Конечно тмъ, кто думалъ видть въ матеріализм внецъ человческой мудрости и разршеніе всхъ вопросовъ, должно быть прискорбно слышать, что ихъ взглядъ отвергается наукою какъ нчто постороннее и нимало непригодное для дла. Но для настоящаго любителя истины, который обращается съ ней уважительно и не думаетъ, что такъ легко исчерпать сущность вещей, какъ это полагаютъ матеріалисты, разсужденія Клода Бернара должны быть весьма пріятны. Они опираются на строгой наук, на положеніяхъ, которыя наука уяснила себ и признала абсолютно-достоврными, несомннными а priori. Это не скептицизмъ, а напротивъ усиленіе знанія, укрпленіе его началъ, правильное и плодотворное воздлываніе его поприща.

VI.

Всякое явленіе иметъ причину, эта истина часто понималась такъ, что всякое явленіе иметъ какую-нибудь причину, въ одномъ случа одну, въ другомъ — другую. Первая глаза Опытовъ скептика Монтаня надписывается: различными средствами можно достичь одинаковой цли. Клодъ Бернаръ извлекаетъ изъ понятія детерминизма положенія, которыми устраняется въ этомъ случа всякая неопредленность.

‘Въ познаніяхъ, которыя мы можемъ пріобрсть’ — говоритъ онъ — ‘мы должны различать понятія двухъ порядковъ: одни, относящіяся къ причин явленій, и другія — относящіяся къ средствамъ воспроизведенія ихъ. Мы разумемъ подъ причиной явленія постоянное и опредленное условіе его существованія, это мы и называемъ его детерминизмомъ. Средства вызывать явленіе суть различные пріемы, съ помощію которыхъ можно привести въ дятельное состояніе эту опредляющую причину, которая одна только осуществляетъ явленіе. Необходимая причина образованія воды есть соединеніе двухъ объемовъ водорода и одного объема кислорода, это единственная при, которая должна всегда опредлять явленіе. Для насъ невозможно представить воду безъ этого существеннаго условія’ (стр. 108).

‘Слдовательно, детерминизмъ, то есть причина явленія — одинъ, хотя средства для воспроизведенія явленія могутъ быть многочисленны и, повидимому, весьма разнообразны. Это различеніе весьма важно принять особенно въ медицин, гд царствуетъ по этому предмету величайшее смшеніе понятій, такъ какъ медики признаютъ множество причинъ для одной и той же болзни. Чтобы убдиться въ этомъ, достаточно раскрыть первое попавшееся руководство патологіи. Но вс обстоятельства, которыя перечисляютъ такимъ образомъ, не суть причины, это не больше какъ средства или пріемы, съ помощію которыхъ можетъ произойти болзнь. Настоящая производящая причина болзни должна быть постоянная и опредленная, то есть единственная, думать иначе — значило бы отрицать науку въ медицин. Словомъ, детерминизмъ, связующій тожество слдствія съ тожествомъ причины, есть научная аксіома, которая не можетъ нарушаться ни въ наукахъ о жизни, ни въ наукахъ о мертвыхъ тлахъ’ (стр. 108).

Такимъ образомъ, а priori нужно признать, что каждое явленіе требуетъ для своего совершенія совершенно опредленныхъ, всегда одинаковыхъ условій. Отсюда само собою слдуетъ, что всякое измненіе условій влечетъ за собою и измненіе явленій.

‘Законъ явленій есть ни что иное, какъ эта связь, выраженная численно, такъ чтобы предугадывать отношеніе причины къ слдствію во всхъ данныхъ случаяхъ. Это-то отношеніе, опредленное наблюденіемъ, даетъ возможность физику, химику, физіологу не только предсказывать явленія природы, но и измнять ихъ по своему произволу’ (стр. 109).

VII.

Чрезвычайно любопытно, что изъ этихъ апріорическихъ началъ Клодъ Бернаръ непосредственно выводитъ нкоторыя положенія науки, которыя обыкновенно считались добытыми опытомъ. Вотъ полное его разсужденіе:

‘Наблюдатель можетъ только наблюдать естественныя явленія, экспериментаторъ можетъ только измнять ихъ, ему не дано ни творить ихъ, ни абсолютно уничтожать. Мы часто повторяли, что экспериментаторъ дйствуетъ не на самыя явленія, а только на физико-химическія условія, необходимыя для ихъ обнаруженія. Явленія суть только выраженіе отношенія этихъ условій, отсюда выходитъ, что при сходныхъ условіяхъ отношеніе будетъ постоянное и явленіе тожественное, и что съ измненіемъ условій отношеніе будетъ иное и явленіе различное. Словомъ, чтобы вызвать новое явленіе, экспериментаторъ только новыя условія, но онъ не творитъ ничего, ни силы, ни матеріи. Въ конц прошлаго вка наука возвстила великую истину, именно, что въ разсужденіи матеріи ничего не создается въ природ, вс тла, которыхъ свойства непрестанно мняются передъ нашими глазами, суть только перестановки въ сочетаніи веществъ, эквивалентныя по всу. Въ послднее время наука возвстила другую истину, которую продолжаетъ выяснять еще и теперь, и которая составляетъ дополненіе первой, именно, что въ разсужденіи силъ ничего не теряется и ничего не творится въ природ, откуда слдуетъ, что вс формы явленій міра, различныя до безконечности, суть только эквивалентныя превращенія силъ однхъ въ другія’ (стр. 109).

Мы знаемъ уже, что матерія и сила суть одни слова, именно потому, что намъ доступенъ только детерминизмъ явленій. И вотъ Клодъ Бернаръ говоритъ, что законъ сохраненія матеріи и законъ сохраненія силы справедливы именно въ силу детерминизма явленій. И такъ, смыслъ этихъ законовъ долженъ быть таковъ, что въ сущности они отрицаютъ и матерію и силу, хотя, повидимому, говорятъ о сохраненіи той и другой. Такъ это и есть на самомъ дл, Мы не можемъ ни творить, ни уничтожать, да и въ природ ничто не творится и не уничтожается. Что же это значитъ? Значитъ, въ природ нтъ ничего самостоятельнаго, что бы изъ себя порождало явленія. Вещество не есть сущность, которая изъ себя дйствуетъ — вотъ законъ сохраненія вещества. Сила не есть дятельность, которая изъ себя начинаетъ — вотъ законъ сохраненія силы. Такимъ образомъ, эти законы выражаютъ полную зависимость явленій, а не самобытность, какъ можно подумать по ихъ ныншней формулировк.

Поясню подробне. Положимъ, тяжесть есть дйствіе вещества. Если бы она сама по себ, независимо, измнялась въ тлахъ, возрастала или уменьшалась, то это показывало бы, что мы дйствительно имемъ дло съ обнаруженіемъ нкоторой сущности. То же самое нужно бы было сказать, если бы тяжесть тла оставалась одною и тою же, несмотря ни на какія обстоятельства. Но ни того, ни другаго, какъ извстно, нтъ. Относительно тяжести можно сказать только слдующее: если взять извстную кубическую мру какого нибудь вещества при извстной температур, то на извстной точк земного шара, на извстномъ разстояніи отъ поверхности, это количество вещества обнаружитъ всегда одинаковую тяжесть, одинаковое давленіе на свою подпорку.

Такимъ образомъ, мы получаемъ только правильное соотношеніе явленій, правильную связь между ними, но не находимъ ничего самостоятельнаго и независимаго, что можно бы назвать сущностію, матеріею вещей.

VIII.

Посл этихъ поясненій легко понять, какого рода методомъ предлагаетъ руководиться Клодъ Бернаръ при производств опытовъ. Вотъ главныя его черты:

Дано явленіе, требуется опредлить т единственныя и неизмнныя условія, при которыхъ оно происходитъ. Сдлать это можно не иначе, какъ угадать ихъ, то есть, идя отъ извстнаго къ неизвстному, составить относительно ихъ нкоторую гипотезу.

Въ этомъ отгадываніи заключается геній экспериментатора, предписать правила для составленія гипотезы о томъ, какія условія требуются для даннаго явленія, невозможно. Поэтому Клодъ Бернаръ рекомендуетъ просто смлость воображенія и возможно большую свободу ума отъ всякихъ предвзятыхъ теорій и установившихся ученій.

Пусть составлена какая нибудь гипотеза, тогда слдуетъ ее проврить. Это значитъ, слдуетъ исполнить т условія, при которыхъ, по нашему предположенію, должно совершиться данное явленіе, и посмотрть, совершится оно, или нтъ. Если совершится — изслдованіе можно продолжать, если не совершится — его нужно начать съизнова, то есть нужно опять составлять догадку, и опять поврять ее на опыт.

Пусть мы успли вызвать явленіе, это значитъ только, что въ условіяхъ нашего опыта есть т условія, которыя его вызываютъ. Но какія именно эти условія? Нельзя сказать, чтобы это непремнно были т, которыя мы умышленно осуществили, между ними могутъ быть совершенно лишнія, отъ которыхъ явленіе нисколько не зависитъ. Въ тоже время, въ опытъ могутъ войти незамченныя нами условія, отъ которыхъ онъ между тмъ существенно зависитъ. Поэтому, слдуетъ строго изслдовать условія опыта. Именно, нужно повторять его, строго соблюдая тожество условій, но устраняя то одно, то другое изъ нихъ, и такимъ образомъ убдиться, какія условія — липшія, и какія — существенно необходимыя.

Если мы хоть разъ успли вызвать явленіе, но потомъ опытъ, повидимому совершенно тожественный, не удался, то это значитъ, что въ него вошли какія нибудь новыя, незамченныя условія, или же въ немъ недостаетъ необходимыхъ, но неизвстныхъ намъ условій. Въ такомъ случа, для опредленія неизвстныхъ условій, слдуетъ опять прибгнуть къ помощи догадокъ, и опять поврять придуманныя гипотезы опытомъ.

Слдуя такому пути, мы, наконецъ, достигнемъ полнаго и точнаго опредленія условій. Тогда мы получимъ неизмнную, строгую научную истину, то-есть будемъ знать, что при извстныхъ условіяхъ необходимо совершается извстное явленіе. Такимъ образомъ, въ наук не можетъ быть никакихъ колебаній, вроятностей или полуистинъ, догадки и предположенія, имющія различную степень вроятности, могутъ имть мсто только во время производства опытовъ, результатъ же всегда будетъ — чистая, несомннная истина.

IX.

Таковъ методъ, предписываемый понятіемъ детерминизма.

Такъ-какъ дло идетъ о пріобртеніи опытныхъ, апостеріорическихъ знаній, то любопытны здсь сужденія Клода Бернара относительно дятельности ума при этомъ пріобртеніи. Какъ извстно, очень большой ходъ иметъ то мнніе, будто умъ можетъ дйствовать двумя путями,— дедуктивнымъ и индуктивнымъ.Многіе считаютъ за главный пріемъ индукцію и съ презрніемъ смотрятъ на всякія апріорическія разсужденія. Натуралисты очень часто считаютъ источникомъ истины только наблюденія и факты, и противополагаютъ свои пріемы познанія — пріемамъ другихъ наукъ, философіи, исторіи. Такимъ образомъ, вообще можно подумать, что умъ можетъ дйствовать неодинаково, и что есть у него такіе пріемы, которые противоположны настоящему пути Къ истин и ведутъ къ однимъ заблужденіямъ. Совершенно иначе смотритъ на дло Бернаръ.

‘Каждый человкъ’ — говоритъ онъ — ‘съ перваго взгляда составляетъ себ идеи о томъ, что онъ видитъ, и склоненъ истолковывать явленія природы по предубжденію, прежде чмъ узнаетъ ихъ по опыту. Это стремленіе — врожденное, предвзятая идея всегда была и всегда будетъ первымъ порывомъ изслдующаго духа’.

‘Человкъ — по природ метафизикъ’. ‘Образъ дйствія человческаго ума никогда въ сущности не измняется. Метафизикъ, схоластикъ и экспериментаторъ дйствуютъ по иде а priori. Различіе состоитъ въ томъ, что схоластикъ считаетъ свою идею абсолютною истиною, которую онъ нашелъ и изъ которой выводитъ потомъ съ помощію одной логики вс послдствія. Экспериментаторъ, боле скромный, ставитъ, напротивъ, свои идеи какъ вопросъ, какъ предвзятое объясненіе природы, изъ котораго логически выводитъ слдствія, сличая ихъ каждую минуту съ дйствительностію посредствомъ опыта’ (стр. 34).

Что касается до раздленія двухъ методовъ, индуктивнаго и дедуктивнаго, то онъ замчаетъ:

‘Скажу въ качеств экспериментатора, что на практик, мн кажется, весьма трудно оправдать это раздленіе и ясно разграничить индукцію отъ дедукціи’ (стр. 57). ‘Во всхъ случаяхъ умъ человка всегда одинаковымъ образомъ дйствуетъ посредствомъ силлогизма, другимъ путемъ онъ идти не можетъ’ (стр. 58).

Клодъ Бернаръ не развиваетъ и не доказываетъ этихъ положеній философскимъ образомъ, что было бы, какъ онъ говоритъ, не по ею части. Но онъ поясняетъ свой взглядъ прекраснымъ сравненіемъ.

‘Какъ въ тлесномъ хожденіи человкъ можетъ подвигаться впередъ только ставя одну ногу передъ другою, точно такъ же и въ естественномъ ход ума онъ не можетъ подвигаться впередъ иначе, какъ ставя одну идею передъ другою. Другими словами, для ума, точно такъ же какъ и для тла, всегда нужна первая точка опоры. Точка опоры тла есть почва, которую чувствуетъ нога, точка опоры ума есть извстное, то-есть истина или принципъ, сознаваемый умомъ* (стр. 58). ‘Когда человкъ идетъ по твердой и ровной почв, по прямой дорог, которую знаетъ и видитъ на всемъ ея протяженіи, то онъ идетъ къ своей цли врнымъ и быстрымъ шагомъ. Если же онъ идетъ въ темнот по извилистой дорог, по почв неизвстной и обманчивой, то онъ боится оступиться и подвигается осторожно и шагъ за шагомъ. Прежде чмъ сдлать второй шагъ, онъ долженъ удостовриться, что нога, которая первая ступила, опирается на прочную точку, и потомъ подвигаться впередъ, на каждомъ шагу повряя опытомъ твердость почвы и постоянно измняя направленіе своего хода, смотря по тому, что ему встртится. Такъ поступаетъ экспериментаторъ’.

‘Изъ всего этого я вывожу заключеніе, что индукція и редукція принадлежатъ всмъ наукамъ. Я не думаю, чтобы индукція и дедукція дйствительно составляли дв формы разсужденія существенно различныя’ (61).

Это сравненіе само собою внушило Бернару очень замчательное доказательство его взгляда на мышленіе, за неимніемъ философскаго анализа, онъ заимствуетъ доводъ изъ своей собственной науки, изъ физіологіи.

‘Въ физіологіи, каждый опредленный органъ совершаетъ свое отправленіе всегда съ помощію одного и того же механизма, когда явленіе происходитъ въ другихъ условіяхъ, или не въ той сред, то отправленіе только принимаетъ различныя формы, но въ сущности его природа остается та же. Я думаю, что для ума точно такъ же существуетъ только одинъ способъ разсужденія, какъ для тла одинъ способъ ходить’ (61).

Это признаніе единою метода для всхъ наукъ и для всякаго разсужденія, вынесенное Клодомъ Бернаромъ изъ его практики, весьма замчательно. Конечно, оно совершенно справедливо, что бы ни говорили позитивисты и всякіе другіе приверженцы наблюденій и голыхъ фактовъ*

Но при вид ихъ усилій дйствительно можетъ прійти въ голову мысль, что мозгъ въ головахъ разныхъ людей не одинаково совершаетъ свои отправленія. Въ особенности одно великое племя,— англичане,— люди, которые, по точнымъ измреніямъ, отличаются наибольшимъ объемомъ мозга между всми племенами, представляютъ складъ ума, повидимому, существенно отличный отъ ‘континентальнаго’, какъ они любятъ выражаться. Главная черта этого склада — совершенное невріе въ мышленіе, совершенное отрицаніе силы мысли. Скептицизмъ одного изъ нихъ, Юма, побудилъ когда-то Канта написать Критику чистаго разума. Несмотря на то,. въ настоящее время Джонъ-Стюартъ Милль столь же ревностно, какъ и Юмъ, продолжаетъ отрицать у мысли всякое значеніе. Для него мышленіе — аббревіатура наблюденій записная книжка фактовъ.

За то, какъ оно и слдуетъ, съ такимъ мышленіемъ не получается ни единой истины. Даже законъ причинности, этотъ абсолютный принципъ метода опытовъ, не иметъ безусловной силы. Милль говоритъ о немъ:

‘Въ отдаленныхъ частяхъ звздныхъ пространствъ, гд явленія могутъ быть совершенно же похожи на т, съ которыми мы знакомы, было бы безуміемъ наврное утверждать, что этотъ общій законъ господствуетъ, совершенно такъ же, какъ и относительно частныхъ законовъ, которые найдены нами повсюду соблюдающимися на нашей планет’. (Syst, of Logic. 5-th ed. И, 106).

Какое дтство! ‘Въ отдаленныхъ частяхъ звздныхъ пространствъ!’ Отчего же не за стной этой комнаты, или не въ этой самой комнат, только на слдующій день? Но философу кажется, что чмъ дальше, тмъ лучше. Между тмъ, явленіе безъ причины совершенно такъ же удивительно, когда оно совершается въ отдаленныхъ звздныхъ пространствахъ, какъ если бы совершалось прямо передъ моими глазами. Если мышленіе есть записная книжка фактовъ, то что же мшаетъ въ ней возл факта съ причиною стоять факту безъ причины?

Съ другой стороны, какое отсутствіе научнаго духа! Попробуйте сказать астроному (какъ это впрочемъ и пробовалъ говорить Августъ Контъ, одинъ изъ авторитетовъ Милля), что онъ напрасно изслдуетъ отдаленныя звздныя пространства, что тамъ онъ встртитъ явленія, совершенно непонятныя, что въ нкоторыхъ мстахъ нельзя ручаться и за то, чтобы дйствія не совершались безъ всякой причины. Конечно, всякій астрономъ въ глаза засмется на такую рчь. Дло понятное, наука не можетъ въ себя не врить, поэтому она вритъ въ разумъ.

Во всякомъ случа, въ настоящее время едва-ли прійдется писать противъ англичанъ новую критику чистаго разума.

Клодъ Бернаръ въ нсколькихъ мстахъ высказывается противъ Бэкона и противъ позитивизма, который, къ удивленію, есть французское произрастете. Позитивизмъ, по его мннію, только питаетъ притязаніе, что онъ основанъ на наукахъ (стр. 32).

ГЛАВА ВТОРАЯ

Приложеніе къ организмамъ.

Всякое опредленное явленіе совершается не иначе, какъ при опредленныхъ, всегда однихъ и тхъ же условіяхъ. Такъ какъ вещественныя явленія суть явленія пространственныя и временныя, слдовательно измряемыя, имющія извстное протяженіе и продолженіе, то въ опредленіе ихъ входитъ мра. И такъ, мра каждаго явленія непремнно требуетъ извстной мры его условій. Вмст съ измненіемъ мры условій, измняется и мра явленія, при томъ не произвольно и случайно, а по нкоторому математическому закону, соблюдающемуся съ полной строгостію.

Вотъ абсолютныя начала метода опытовъ. Эти начала извлечены не изъ опыта, не изъ эмпирическаго изслдованія природы и наблюденія фактовъ, а даны намъ прежде всякаго опыта, а priori. Они просто вытекаютъ изъ того положенія, что въ явленіяхъ невозможно найти ничего безусловнаго, необусловленнаго, абсолютнаго. Невозможность чего нибудь никогда не дается опытомъ, для опыта все возможно. Такъ что, какъ скоро дло идетъ въ наукахъ о какой-нибудь невозможности, это значитъ, что мы пришли къ области апріорическихъ понятій,— признакъ совершенно опредленный и неизмнный.

Доказательства невозможности чего нибудь могутъ быть только апріорическія. Почему въ явленіяхъ не можетъ быть найдено ничего абсолютнаго? Потому, что это противорчило бы самой природ нашего познанія вещей. Если познаніе состоитъ въ опредленіи условій явленія, если познаніе стремится къ этому опредленію, то тмъ самымъ оно заявляетъ, что оно не признаетъ ничего безусловнаго, ничего такого, гд бы оно, само это познаніе было невозможно. Если вы ищете причинъ явленій, то тмъ самымъ предполагаете, что искомое существуетъ, что каждое явленіе иметъ причину, что нтъ существа или явленія, гд бы отысканіе причинъ было невозможно. Такимъ образомъ выраженія: первое условіе или первая причина, заключаютъ въ себ внутреннее противорчіе. Он совершенно подобны слдующимъ: первый моментъ времени или первая точка пространства. Подобныя представленія невозможны, время не иметъ ни перваго, ни послдняго момента, и пространство нигд не Начинается и нигд не кончается. Такимъ образомъ, физикъ, или химикъ, который бы искалъ въ своихъ явленіяхъ безусловнаго, первыхъ причинъ, абсолютнаго корня явленій, походилъ бы на математика, который бы вздумалъ опредлить границы пространства или найти то мгновеніе, когда началось время. Какъ скоро мы вообразимъ себ одинъ моментъ времени, мы необходимо должны будемъ представить предъидущій и послдующій моменты, и такъ дале, до безконечности, представляя одну точку пространства, мы необходимо представимъ и сосднія точки и протянемъ пространство безъ границъ. Такъ точно, признавъ, что нкоторое явленіе неизмнно опредляется своими условіями, мы необходимо должны представлять, что эти условія тоже обусловлены новыми условіями, а эти-своими, и т. д. безъ конца. Эта цпь условій нигд не должна имть предла. Ибо въ какой бы точк ея мы ни вообразили себ появленіе безусловнаго, гд бы мы ни представили, что въ рядъ дйствій ^обусловленныхъ вступаетъ дйствіе необусловленное,— весь характеръ цпи будетъ нарушенъ, и ни объ одномъ изъ ея явленій нельзя будетъ сказать, что оно опредляется только своими условіями: оно будетъ опредляться самимъ абсолютнымъ. Такъ точно, если вообразимъ себ границы пространства, то каждая его точка уже не будетъ опредляться однимъ своимъ положеніемъ относительно сосднихъ точекъ, а будетъ опредляться своимъ мстомъ относительно границъ. И такъ, относить что нибудь въ явленіяхъ къ абсолютному, значитъ то же самое, что искать разстоянія какой нибудь точки пространства отъ его границъ. Какъ пространство не иметъ предловъ, такъ міръ явленій не содержитъ въ себ ничего безусловнаго.

Есть, однако же, предметы и явленія, которые постоянно побуждали натуралистовъ уклоняться отъ этого строгонаучнаго взгляда, постоянно заставляли ихъ предполагать въ природ не одну условность, а и нкоторую самобытность. Эти предметы и явленія — организмы и ихъ отправленія. Натуралисты невольно отличали эти тла отъ остальныхъ предметовъ природы, отличали именно въ томъ отношеніи, которое насъ занимаетъ. Подъ различными названіями — жизни, жизненной силы, образовательнаго стремленія, они приписывали имъ способность нкотораго безусловнаго начинанія явленій. Такъ, напримръ, имъ приписывалась способность образовывать внутри себя химическія соединенія, въ которыя элементы по однимъ своимъ свойствамъ не могли бы вступить, говорили также, что жизнь не допускаетъ разложенія организмовъ, которому они необходимо должны были бы подвергнуться отъ окружающей среды и т. д. Вообще предполагалось, что вещества, окружающія организмы или вступающія въ самое ихъ тло, не дйствуютъ сообразно своимъ физическимъ и химическимъ силамъ, а подчиняются власти нкотораго архея, распоряжающагося ими по своему. Дло доходило до того, что даже механическія явленія, то-есть явленія, подчиненныя законамъ, имющимъ почти такую же силу, какъ математическія теоремы, не считались изъятыми отъ вліянія самобытной силы организмовъ. Въ организм дважды два не всегда составляло четыре, а иногда пять. Такъ, до очень недавняго времени физіологи считали вроятнымъ, что движеніе крови не вполн зависитъ отъ механической силы сердца и сосудовъ, а можетъ также ускоряться или замедляться жизненною силой {См., напр. Bronn, Allgemeine. Zoologie. Stuttg. 1850.}.

Клодъ Бернаръ приводитъ много примровъ, показывающихъ, что это ученіе, называемое имъ общимъ именемъ витализма, до сихъ поръ еще иметъ жаркихъ приверженцевъ между медиками и физіологами. Понятно, что взглядъ виталистовъ необходимо противорчитъ самому принципу метода опытовъ. Явленія зависятъ здсь не просто отъ извстныхъ вещественныхъ условій, но еще отъ архея, причины самостоятельной, неограниченной никакими условіями. Слдовательно, въ сущности, явленія могутъ быть какія угодно, они уже не обусловлены, а безусловны. Это противорчіе двухъ взглядовъ обнаруживалось многократно и c большою силою. Бернаръ приводитъ, между прочимъ, свой споръ съ парижскимъ хирургомъ Жерди, происходившій въ 1845 г. Жерди сдлалъ ему слдующее возраженіе:

‘Вы сказали, что въ физіологіи результаты опытовъ тожественны, когда опыты производятся въ тожественныхъ условіяхъ, я не думаю, чтобы было такъ. Это заключеніе точно для мертвой природы, но оно не можетъ быть истиннымъ для живой природы. Всякій разъ, когда жизнь привходитъ въ явленія, какъ бы ни были тожественны условія, результаты могутъ быть различны’. Въ доказательство своего мннія, Жерди привелъ случаи недлимыхъ, пораженныхъ одною и тою же болзнью, которымъ онъ прописывалъ одни и т же лекарства и у которыхъ результаты лченія были различны. Онъ напомнилъ также случаи сходныхъ операцій, дланныхъ въ одной я той же болзни, но окончившихся выздоровленіемъ въ одномъ случа и смертью въ другомъ. Вс эти различія, по его мннію, зависли отъ того, что жизнь сама по себ измняла результаты, хотя условія опыта были одни и т же’ (стр. 243).

Подобныя мннія противорчатъ самымъ началамъ науки, то есть ея несомнннымъ, апріорическимъ исходнымъ положеніямъ. Поэтому Бернаръ, опровергая Жерди, прямо замчаетъ, что ‘его мннія представляютъ ни боле, ни мене, какъ отрицаніе біологической ‘ (стр. 244).

Но для того, чтобы дло было вполн ясно, для того, чтобы показать, что ученые, допускающіе въ организмахъ различные результаты при одинаковыхъ условіяхъ, ошибаются въ тожеств условій, Клодъ Бернаръ длаетъ въ своей книг анализъ условій, при которыхъ явленія совершаются въ: организмахъ. Эти- соображенія, чисто уже физіологическія, чрезвычайно любопытны, такъ какъ на примр поясняютъ понятіе условности явленій. Вкратц ихъ можно назвать ученіемъ о внутренней, это ученіе Бернаръ приписываетъ лично себ, и въ его прав на такое авторство, конечно, невозможно сомнваться.

II.

‘Самое поверхностное изслдованіе того, что происходитъ вокругъ насъ, показываетъ намъ, что вс естественныя явленія суть слдствія реакціи однихъ тлъ на другія. Всегда приходится разсматривать, въ которомъ совершается явленіе, и вншнія обстоятельства или среду, которая опредляетъ или возбуждаетъ тло въ обнаруженію его свойствъ’ (стр. 95).

Вотъ самая простая формула явленій природы. Нужны два различныя тла, ихъ взаимное дйствіе другъ на друга есть явленіе. Если же мы выберемъ за постоянный предметъ изученія, за центръ изслдованій, какое-нибудь тло, то вс остальныя на него дйствующія тла составятъ окружность, или среду для избраннаго тла, и все дло будетъ состоять въ изученіи дйствій этой среды на это тло.

Тла могутъ быть различны въ различныхъ отношеніяхъ. Науки о природ имютъ различныя точки зрнія, съ которыхъ и опредляютъ различія между тлами. Кром того, съ тхъ же точекъ зрнія науки опредляютъ различіе между частями тлъ, слдовательно анатомируютъ или анализируютъ тла. Такимъ образомъ получаются элементы тлъ, которые бываютъ различны, смотря по направленію анализа и полной степени, до которой онъ достигъ. Напримръ, въ органическихъ тлахъ различаютъ элементы механическіе, анатомическіе, химическіе, и притомъ же ближайшіе, дальнйшіе, наконецъ послдніе, до которыхъ успли достигнуть.

Это различіе и этотъ анализъ, очевидно, составляютъ необходимую предварительную работу для изученія явленій. Только посл нея мы можемъ ршать вопросъ, какія взаимныя дйствія происходятъ отъ вліянія однихъ тлъ и элементовъ на другіе.

Относительно получаемыхъ въ результат анализа подраздленій, Клодъ Бернаръ длаетъ такое замчаніе: ‘каждый опредленный элементъ, минеральный, органическій или организованный, есть автономическій (самозаконный), т. е. обладаетъ характеристическими свойствами и обнаруживаетъ независимыя дйствія* (стр. 100). Что значитъ это положеніе, высказанное мимоходомъ? Не боле того, что каждое опредленное тло, каждый опредленный элементъ, все равно ближайшій или дальнйшій, представляетъ всегда т же опредленныя свойства и на извстныя дйствія всегда отвчаетъ тми же воздйствіями. Очевидно, то, что Клодъ Бернаръ называетъ ‘самозаконностью элементовъ’ и ихъ независимыми дйствіями’, означаетъ только, что, при своемъ дйствіи другъ на друга, каждый элементъ столь же необходимо опредляетъ явленіе, какъ и другой, что явленіе одинаково зависитъ отъ обоихъ взаимно дйствующихъ тлъ.

Гораздо правильне слдующія положенія Клода Бернара:

‘Однако, каждое изъ этихъ тлъ инертно, то есть неспособно прійти въ движеніе само по себ, ему всегда нужно для этого войти въ отношеніе къ другому тлу и получить отъ него возбужденіе’ (стр. 100).

‘Сами анатомическіе элементы,— начала самыя измнчивыя и непостоянныя,— все-таки же инертны, т. е. никогда не приходятъ въ жизненную дятельность, если не побудитъ ихъ къ тому какое-нибудь чуждое вліяніе. Мускульное волокно, напримръ, обладаетъ жизненнымъ свойствомъ, которое ему спеціально — сокращаться, но это живое волокно инертно въ томъ смысл, что, если ничто не измнится въ окружающихъ его или въ его внутреннихъ условіяхъ, оно не совершитъ своего отправленія и не сократится’.

‘Коротко говоря, живая матерія, точно также какъ и мертвая, не можетъ прійти въ дятельность и движеніе сама собою’ (стр. 101).

III.

‘Явленія становятся для насъ, такимъ образомъ, простыми слдствіями прикосновенія или отношенія тла къ его ‘ (стр. 90). Это справедливо какъ относительно мертвыхъ тлъ, такъ и относительно живыхъ. Повидимому, однако же, явленія въ живыхъ тлахъ не находятся въ такой зависимости отъ среды ихъ окружающей. Напримръ, ‘мы видимъ, что высшіе организмы однообразно обнаруживаютъ свои жизненныя явленія, несмотря на разнообразіе окружающихъ обстоятельствъ’ (стр. 97).

Эта загадка разршается помощію принятія внутренней среды.

‘Старая наука могла представлять себ только вншнюю среду, но, чтобы основать экспериментальную біологическую науку, нужно кром того представить себ внутреннюю среду‘ (стр. 97).

‘Общая космическая среда — обща для тлъ живыхъ s тлъ мертвыхъ, но внутренняя среда, созданная организмомъ, спеціальна каждому живому существу’ (стр. 98).

‘Разсматриваемыя въ общей космической сред отправленія человка и высшихъ животныхъ представляются намъ свободными и независимыми отъ физико-химическихъ условій этой среды, потому что ихъ дйствительные возбудители находятся въ жидкой органической сред. То, что мы видимъ извн, есть только результатъ физико-химическихъ возбужденій внутренней среды’ (стр. 102).

Клодъ Бернаръ дале подробно говоритъ о главныхъ условіяхъ внутренней среды. Въ ней встрчаются вс физіологическія условія вншней атмосферы, и сверхъ того нсколько другихъ. Вотъ эти главныя условія жизненныхъ явленій:

1. Вода. ‘Можно отличить во вншней космической сред животныхъ водныхъ и животныхъ воздушныхъ, но этого различія нельзя уже сдлать для гистологическихъ элементовъ, они — водные у всхъ животныхъ, то-есть живутъ омываемые органическими жидкостями’ (стр. 154).

2. Температура. ‘Если растенія поставить въ теплицы, то вліяніе зимы тотчасъ прекращается. Но животныя съ теплой кровью нкоторымъ образомъ содержатъ въ теплиц свои органическіе элементы’ (стр. 155).

3. Воздухъ существуетъ и во внутренней сред.

4. Давленіе. ‘Вліяніе давленія на проявленія жизни органическихъ элементовъ, впрочемъ, мало извстно’ (стр. 156).

5. ‘ Химическій составъ космической или вншней среды очень простъ и постояненъ. Его представляетъ составъ воздуха, который остается тожественъ, за исключеніемъ пропорціи водяныхъ паровъ и нкоторыхъ электрическихъ и озоническихъ условій, которыя могутъ измняться. Химическій составъ среды внутренней или органической — гораздо сложне, и эта сложность увеличивается по мр того, какъ само животное становится выше и сложне. Органическія среды всегда водянисты, какъ мы уже сказали, въ нихъ растворены опредленныя вещества соляныя и органическія, они представляютъ точныя реакціи. Самое низшее животное иметъ свою собственную органическую среду, инфузорія иметъ среду, принадлежащую ей въ томъ смысл, что она, какъ и рыба, не пропитывается водою, въ которой плаваетъ. Въ органической сред высшихъ животныхъ, гистологическіе элементы — точно настоящія инфузоріи, т. е. они снабжены собственной средою, которая не то, что общая органическая среда. Такъ, кровяной шарикъ пропитанъ жидкостію, отличающейся отъ кровяной жидкости, въ которой онъ плаваетъ’ (стр. 157).

Чмъ выше организмъ, тмъ опредленне въ немъ свойства внутренней среды, тмъ тщательне она поддерживается въ одинаковомъ состояніи. Вотъ отчего, совершенствуясь, организмы становятся все боле и боле свободными отъ общей космической среды.

IV.

Теперь читателю уже будетъ понятно, какимъ образомъ каждое жизненное явленіе совершенно строго связано съ извстными условіями. То, что не обусловлено вншними вліяніями, обусловлено внутренними, и въ цни этихъ условій нигд нтъ перерыва.

Внутреннею средою объясняются т различія, которыя обыкновенно указываются между явленіями живыхъ и мертвыхъ тлъ. Отчего элементы живыхъ организмовъ не гніютъ, тогда какъ, повидимому, они окружены всми условіями гніенія? Оттого, что эти элементы находятся подъ вліяніемъ внутренней среды, которая устраняетъ условія гніенія. Отчего, какъ только остановится въ организм жизнь, онъ начинаетъ гнить, и вообще въ немъ происходятъ совершенно другіе процессы, чмъ при жизни? Оттого, что измняется внутренняя среда элементовъ. Если, напримръ, прекращается дыханіе и кровообращеніе, то ясно, что среда всхъ элементовъ измнитъ свой составъ.

Такимъ образомъ, повидимому, въ отношеніи къ обусловленности нтъ никакого различія между живою и мертвою природою. Все подводится подъ одну точку зрнія.

‘Вліянія вншней среды могутъ достигнуть до насъ только переходя во внутреннюю среду, откуда слдуетъ, что познаніе вншней среды не даетъ намъ знанія о дйствіяхъ, которыя порождаются внутренней средой и которыя ей свойственны’.— ‘Она-то и есть истинная физіологическая среда, ее-то физіологъ и медикъ и должны изучить и познать, потому что, только при ея посредств мы въ состояніи будемъ дйствовать на гистологическіе элементы. Тмъ не мене, эти элементы, хотя глубоко лежащіе, сообщаются съ вншнимъ міромъ, они все-таки живутъ въ условіяхъ вншней среды, усовершаемыхъ и регулируемыхъ игрою организма. Организмъ — ни что иное, какъ живая машина, устроенная такимъ образомъ, что съ одной стороны есть свободное сообщеніе вншней среды съ внутреннею органической средою, а съ другой стороны есть отправленія, которыя служатъ для того, чтобы сохранять матеріалы жизни и непрерывно поддерживать влажность, теплоту и другія необходимыя условія жизненной дятельности. Болзнь и смерть — ни что иное, какъ разстройство или возмущеніе этого механизма, регулирующаго соприкосновеніе жизненныхъ возбудителей съ органическими элементами. Словомъ, жизненныя явленія — ни что иное, какъ результаты соприкосновенія органическихъ элементовъ тла съ внутреннею физіологической средой, вотъ точка опоры всей экспериментальной медицины. Достигнувъ знанія того, каковы именно въ этой внутренней сред нормальныя и ненормальныя условія обнаруженія жизненной дятельности органическихъ элементовъ, физіологъ и медикъ будутъ господствовать надъ явленіями жизни, ибо, несмотря на сложность условій, явленія жизненнаго обнаруженія суть такъ же, какъ явленія физико-химическія, слдствіе соприкосновенія тла, которое дйствуетъ, и среды, въ которой оно дйствуетъ’ (стр. 98).

Организмы называются здсь, такъ какъ вс явленія ихъ вызываются механически, съ непреложностію и опредленностію механическихъ законовъ. Живыми эти машины называются только потому, что ихъ элементы и явленія, возбуждаемыя въ этихъ элементахъ, имютъ особую природу, таковы, напримръ,— сокращеніе мускула, возбужденіе нерва и проч. Дале Клодъ Бернаръ еще точне развиваетъ это сравненіе.

‘ Живая машина поддерживаетъ свое движеніе потому, что внутренній механизмъ организма вознаграждаетъ непрерывно возраждающимися дйствіями и силами т потери, которыя производятся процессомъ отправленій. Машины созданныя умомъ человка, хотя несравненно грубе, — построены не иначе. Паровая машина обладаетъ дятельностію, независящею отъ вншнихъ физико-химическихъ условій, потому что, при холод, жар, сухости и влажности, машина продолжаетъ дйствовать. Но для физика, который входитъ во внутреннюю среду машины, оказывается, что эта независимость — только кажущаяся, и что дйствіе каждой ея внутренней части опредлено абсолютными физическими условіями, законъ которыхъ ему извстенъ. Точно также, для физіолога, если онъ можетъ войти во внутреннюю среду живой машины, въ ней оказывается абсолютный детерминизмъ, который и долженъ стать для него дйствительной основою науки о живыхъ тлахъ’ (стр. 102).

И такъ, все въ организм совершается съ механическою необходимостію, нтъ никакихъ независимыхъ, самобытныхъ явленій, никакого архея, наблюдающаго за машиною и внезапно вмшивающагося въ ея ходъ. Клодъ Бернаръ проводитъ эту мысль сколь возможно дале. ‘Я увренъ’,— говоритъ онъ,— ‘что, несмотря на удивительную природу писхологическихъ явленій и на тонкость ихъ проявленій, невозможно, по моему, не заставить мозговыя явленія, какъ вс другія явленія живыхъ тлъ, войти въ законы научнаго детерминизма’ (стр. 117).

Таковъ современный физіологическій взглядъ на организмы, основывающійся на современномъ научномъ пониманіи причинной связи явленій. Опираясь на такое пониманіе дла, работаютъ ныншніе физіологи и дйствуютъ медики. Легко, однако же, показать, что этотъ взглядъ обнимаетъ, только одну сторону дла, и что есть въ организмахъ тайна и задача, которой онъ не касается. Клодъ Бернаръ, какъ отличный физіологъ, конечно, не могъ совершенно упустить изъ вида этой задачи, но она излагается у него далеко не такъ опредленно, какъ мысль о полной обусловленности явленій въ организмахъ.

Явленія, о которыхъ онъ до сихъ поръ говорилъ, далеко, не вс явленія, какія представляютъ намъ организмы. Именно, онъ говоритъ, очевидно, такъ, какъ будто организмъ уже готовъ, какъ будто живая машина уже вполн устроена, и намъ требуется только опредлить ходъ ея явленій. И вотъ, физіологъ намъ показываетъ, что каждое явленіе въ организм есть результатъ извстныхъ вншнихъ или внутреннихъ явленій,— положеніе, строго вытекающее изъ начала, что ничего не бываетъ безъ причины.

Но откуда же возникъ самый организмъ? Какъ построилась эта удивительная машина? Какимъ образомъ возникла эта внутренняя среда, дающая самостоятельность цлому организму и обусловливающая особенную дятельность каждаго изъ его элементовъ, такъ какъ каждый, сказано, иметъ свою среду? Какимъ образомъ эта среда, разъ возникши, сохраняется, и отчего происходитъ разрушеніе этой среды и смерть организма?

Очевидно, мы упустимъ самое главное, если, не умя отвчать на эти вопросы, будемъ считать, что понимаемъ порядокъ и связь жизненныхъ явленій.

Явленія, представляемыя организмами, очевидно, представляютъ два разряда: 1) явленія готоваго организма, т процессы, при которыхъ самый организмъ не измняется, по окончаніи которыхъ онъ приходитъ въ то же положеніе, въ какомъ былъ до начала. Ихъ можно назвать круговоротными явленіями, и объ нихъ справедливо то, что они обусловлены организмомъ и вліяніями, которыя на него дйствуютъ, 2) явленія развитія, явленія перемнъ въ самомъ организм, его постепеннаго роста, созрванія и смерти.

Въ вод лежитъ маленькій шарикъ, икринка рыбы. Изъ него образуется крошечная рыбка, въ ней постепенно дифференцируются и развиваются различные органы, вырастаетъ, наконецъ, огромная рыба, напримръ, сомъ, съ сильными мускулами, съ зоркими глазами, съ дятельнымъ сердцемъ, желудкомъ и проч. Спрашивается, чему приписать эти явленія? Можно ли сказать, напримръ, что они произошли отъ вліянія воды? Очевидно, нтъ.

Такъ точно понимаетъ это дло и Клодъ Бернаръ, боле или мене ясно онъ видитъ, что здсь заключается черта, отличающая ходъ жизненныхъ явленій отъ хода явленій въ мертвыхъ тлахъ.

‘Мертвое тло не иметъ въ себ никакой самобытности, какъ скоро его свойства находятся въ равновсіи съ вншними условіями, оно тотчасъ впадаетъ, какъ говорится, въ безразличное физико-химическое состояніе, то есть въ устойчивое равновсіе съ тмъ, что его окружаетъ. Поэтому, вс измненія явленій, какія оно будетъ испытывать, произойдутъ необходимо отъ нечаянныхъ измненій въ окружающихъ обстоятельствахъ, и понятно, что, точно принимая въ разсчетъ обстоятельства, можно съ увренностію обладать экспериментальными условіями, которыя необходимы для установленія хорошаго опыта. Живое тло, особенно у высшихъ животныхъ, никогда не приходитъ въ безразличное физико-химическое состояніе въ отношеніи къ вншней сред, она обладаетъ непрерывнымъ движеніемъ, внутреннимъ развитіемъ, повидимому (зачмъ тутъ ‘повидимому’?) самобытнымъ и постояннымъ, и, хотя это развитіе, чтобы обнаружиться, иметъ нужду во вншнихъ обстоятельствахъ, однако, оно — независимо отъ нихъ въ своемъ ход и въ своей модальности. Доказательствомъ тому то, что мы видимъ живое существо родящимся, развивающимся, заболвающимъ и умирающимъ, хотя наблюдатель и не видитъ перемны въ условіяхъ вншняго міра’ (стр. 123).

‘Мы видимъ, что высшіе организмы однообразно обнаруживаютъ свои жизненныя явленія, несмотря на разнообразіе окружающихъ космическихъ обстоятельствъ, и, съ другой стороны, мы видимъ, что жизнь продолжается въ организм только до конца извстнаго времени, хотя мы не могли бы найти во вншней сред причинъ ея прекращенія’ (стр. 97).

Эту точку зрнія, столь важную, столь существенную, Клодъ Бернаръ нигд, однако же, не развиваетъ строго и послдовательно. Онъ безпрерывно смшиваетъ оба разряда явленій, явленія круговоротныя съ явленіями развитія, и по многимъ мстамъ можно подумать, что онъ считаетъ ихъ одинаково обусловленными. Поэтому, читателя могутъ поразить своею неожиданностію т немногія мста, гд ярка выступаетъ противоположный взглядъ. Въ одномъ мст онъ говоритъ, что условія развитія составляютъ quid proprium біологической науки (стр. 128). Въ другомъ — онъ, повидимому, уже вполн твердо и ясно высказываетъ свою мысль.

‘Коренная сущность жизни заключается въ сил органическаго развитія, сил, которая составляетъ врачующую природу Гиппократа и archeus fаber фан-Гельмонта’.

‘Если бы понадобилось опредлить жизнь однимъ только словомъ, которое, ясно выражая мою мысль, поставило бы на видъ признакъ, который одинъ только, по моему мннію, явно отличаетъ біологическую науку, то я сказалъ бы: жизнь есть твореніе. Въ самомъ дл, созданный организмъ есть машина, которая необходимо совершаетъ отправленія въ силу физико-химическихъ свойствъ составляющихъ ее элементовъ. Мы различаемъ въ настоящее время три порядка свойствъ, обнаруживаемыхъ въ явленіяхъ живыхъ существъ: свойства физическія, свойства химическія и свойства жизненныя. Это послднее названіе свойствъ жизненныхъ существуетъ только пока, ибо мы называемъ жизненными т органическія свойства, которыя мы не могли еще свести на физико-химическія соображенія, но нтъ сомннія, что мы этого когда-нибудь достигнемъ. Такъ что, живая машина характеризуется не природой своихъ физико-химическихъ свойствъ, какъ бы сложны они ни были, а скоре творчествомъ этой машины, которая развивается передъ нашими глазами въ условіяхъ, ей свойственныхъ, и по опредленной иде, выражающей природу живаго существа и самую сущность жизни’.

‘Когда цыпленокъ развивается въ яйц, то вовсе не образованіе животнаго тла, разсматриваемое какъ группировка химическихъ элементовъ, существенно характеризуетъ жизненную силу. Это группированіе совершается только вслдствіе законовъ, которые управляютъ физико-химическими свойствами матеріи, но, что существенно принадлежитъ жизни, и что не принадлежитъ ни химіи, ни физик, ни чему другому, это — идея, управляющая этимъ жизненнымъ развитіемъ. Во всякомъ живомъ зародыш есть творящая идея, которая развивается и обнаруживается въ организаціи. Впродолженіе всего своего существованія живое существо остается подъ вліяніемъ этой самой творящей жизненной силы, и смерть наступаетъ, когда она не можетъ боле реализироваться. Здсь, какъ повсюду, все исходитъ отъ идеи, которая одна только творитъ и управляетъ, физико-химическія средства обнаруженія общи всмъ явленіямъ природы и остаются смшанными какъ попало, какъ азбучныя буквы въ ящик, гд нкоторая сила отыскиваетъ ихъ, чтобы выразить самыя разнообразныя мысли или механизмы. Эта-то самая жизненная идея и сохраняетъ существо, возстановляя живыя части, дезорганизованныя дятельностію, или разрушаемыя случайностями и болзнями, такъ что только къ физико-химическимъ условіямъ этого первичнаго развитія слдовало бы всегда возводить жизненныя объясненія, какъ въ состояніи нормальномъ, такъ и въ состояніи патологическомъ. Мы увидимъ, въ самомъ дл, что физіологъ и медикъ могутъ дйствовать только при посредств животной физико-химіи, то есть физики и химіи, которыя совершаются на спеціальной жизненной почв, гд развиваются, создаются и поддерживаются, по нкоторой опредленной иде и по строгимъ детерминизмамъ, условія существованія всхъ явленій живаго организма’ (стр. 120).

Вотъ прекрасная страница, въ которой многое сказано съ совершенной точностію, и которая заслуживала бы подробнаго и яснаго развитія. Такого развитія мы не находимъ въ книг Клода Бернара. Попробуемъ вывести нкоторыя заключенія изъ положеній, извлеченныхъ нами изъ его книги.

VI.

Явленія развитія составляютъ существенную особенность организмовъ. Эти явленія необусловлены, въ противоположность явленіямъ круговорота, которыя вполн обусловлены. Дло происходитъ такимъ образомъ. Подъ вліяніемъ вншнихъ условій, свта, теплоты, воздуха, пищи и пр., въ каждомъ организм происходятъ различные процессы, періодически возвращающіеся (періоды ихъ явно связаны съ періодомъ вншнихъ вліяній — суточнымъ обращеніемъ земли около оси). По окончаніи этихъ процессовъ организмъ оказывается въ томъ же состояніи, въ какомъ былъ до ихъ начала. Напримръ, растеніе, которое съ утра, въ теченіе сутокъ подвергалось различнымъ вліяніямъ свта, воздуха и теплоты, на слдующее утро оказывается въ томъ состояніи, въ какомъ было до совершенія круга этихъ вліяній.

Но кром этихъ явленій въ организм происходятъ другія, независимыя отъ всякихъ вліяній. Именно, хотя бы вншнія условія оставались совершенно неизмнными, слдовательно не было бы никакой причины для измненія организма, онъ измняется, представляетъ рядъ перемнъ, которыхъ порядокъ, совмстность и продолжительность тмъ опредленне, чмъ выше организмъ. Эти измненія собственно не обусловлены, потому что сказать, что организмъ самъ себя измняетъ, самъ себя творитъ,— значитъ сказать, что явленіе само себя обусловливаетъ, то есть происходитъ независимо отъ какихъ бы то ни было условій.

Чтобы вполн понять задачу, представляемую намъ организмами, нужно обратить вниманіе на отношеніе между явленіями круговорота и явленіями развитія. Спрашивается, можно-ли признать когда-нибудь круговоротъ въ организмахъ за совершенно тонный, то-есть можно-ли принять, что по совершеніи круговорота организмъ окажется точно въ томъ же состояніи, какъ при начал круговорота? Очевидно, нтъ. Ибо въ противномъ случа, при однихъ и тхъ же вншнихъ условіяхъ, организмъ оставался бы неизмннымъ, то есть не развивался бы. Если бы остановка развитія возможна, была бы хотя на одну минуту, то она возможна была бы на всегда. Организмъ жилъ бы вчно, то есть въ немъ, безъ конца творился бы тотъ же круговоротъ. Вс явленія такого организма были бы вполн обусловлены, та есть они вполн зависли бы отъ вншнихъ вліяній и отъ игры внутреннихъ его частей. Ничего новаго въ немъ не происходило бы.

Очевидно, однако же, это была бы не жизнь, а смерть. Для ясности, возмемъ ту сферу явленій, которая намъ всмъ знакома, какъ наша внутренняя сфера, именно — психическія явленія, душевную и умственную жизнь. Что было бы, если бы въ этой жизни не было ничего новаго? Нужно представить себ человка, который постоянно находится подъ тми же или слегка измняющимися впечатлніями и въ томъ же душевномъ состояніи. Въ ум его постоянно порождались бы одн и т же мысли, и въ душ одни и т же чувства, и то и другое онъ выражалъ бы постоянно одними и тми же словами. Относительно такого человка, конечно, можно было бы сказать то, что Клодъ Бернаръ говоритъ вообще, то-есть что его психологическія явленія подчинены строгимъ детерминизмамъ. Это была бы мыслящая и говорящая машина.

Вс мы знаемъ, что подобная психическая жизнь невозможна. Наша внутренняя жизнь состоитъ въ постоянномъ стремленіи къ новому содержанію для души и къ измненію ея стараго содержанія. Остановка невозможна по самому свойству души, по ея всегдашнему усилію обновиться и разшириться.

И такъ, вообще остановка въ развитіи равнялась бы смерти, и мы знаемъ по опыту, что ея никогда не бываетъ. Слдовательно, никогда организмъ не приходитъ въ точно такое состояніе, въ какомъ онъ былъ прежде. Каждое явленіе круговорота непремнно измняетъ организмъ. Каждое возбужденіе организма, каждое вліяніе, которому онъ подвергается, иметъ слдствіемъ нкоторое движеніе организма по пути развитія. И такъ, въ результат каждаго процесса, совершающагося въ организм, есть нчто необусловленное.

Это необусловленное и составляетъ самый важный результатъ каждаго вліянія, каждаго процесса. Представимъ себ, напримръ, развитіе человка. Человкъ выростаетъ изъ крошечной ячейки, ovulum Ваегі, подобной той икринк рыбы, о которой мы говорили. Если взять разницу, которая существуетъ между такою ячейкою и тломъ совершенно развитаго человка, то ясно будетъ видно, что въ ячейк должна заключаться способность измнять себя очень сильно и очень правильно. Еслибы она на вншнее дйствіе отвчала только простымъ воздйствіемъ, то она могла бы жить не измняясь, въ вид какой-нибудь инфузоріи или другихъ совершенно одноячейныхъ организмовъ. Между тмъ она на каждое вліяніе отвчаетъ внутреннимъ измненіемъ, которое черезъ множество ступеней приводитъ ее къ форм человка. Дло, слдовательно, не въ томъ, что ячейка просто живетъ, т. е. иметъ особую внутреннюю среду и проч., а въ томъ, что она развивается.

То же самое нужно сказать и о всей органической природ. Организмы были бы для насъ лишь живыми шинами, еслибы они не различались степенями и формами своего развитія. Если развитіе во всхъ ихъ есть одинъ и тотъ же процессъ, то нельзя не дивиться разнообразію его формъ, нельзя не видть, что это — дятельность совершенно свободная. Два различные организма, существующіе и дйствующіе при совершенно одинаковыхъ условіяхъ, представляютъ такую же точно загадку, какъ и то, что одинъ и тотъ же организмъ — безъ всякой перемны въ условіяхъ — измняетъ свою форму и строеніе.

VII.

Изъ одного состоянія организмъ переходитъ въ, одинъ организмъ непохожъ на другой, какое различіе мы разумемъ подъ этими выраженіями? Количественное, или качественное въ смысл химическаго? Очевидно, ни то ни другое, ибо количественныя и химическія измненія совершаются съ организмами совершенно такъ же, какъ съ мертвыми тлами, они вполн зависятъ отъ извстныхъ условій и сами измняются въ строгомъ соотвтствіи съ этими условіями. Существуетъ поврье, что мертвое тло тяжеле живаго, при точномъ измреніи оказывается, что животное убитое вситъ ровно столько же, сколько за минуту всило живое. Точно такъ, если человкъ състъ фунтъ пищи, онъ станетъ ровно на фунтъ тяжеле.

И такъ, говоря о различныхъ состояніяхъ организма и о различныхъ организмахъ, мы разумемъ нкоторое качественное различіе. Чтобы вполн почувствовать эту разницу, вообразимъ себ земной шаръ въ дв различныя эпохи: въ то время, когда на немъ еще не появлялось организмовъ, и въ настоящую эпоху, когда земля заселена людьми и всякаго рода организмами. Какая разница между землею тогда и теперь? Если мы возмемъ механическую или химическую точку зрнія, то не найдемъ никакой существенной разницы. Мы должны будемъ сказать, что съ той поры до настоящей минуты никакой существенной перемны не произошло. Именно, по закону сохраненія вещества не прибавилось и не убавилось ни малйшей частицы вещества, по закону сохраненія силы не народилось и не угасло ни единаго проявленія силы, дале,— въ об эпохи вещество представляло одни и т же химическіе элементы и по тмъ же законамъ вступало въ химическія соединенія. Словомъ,— опредленныя явленія всегда совершались при опредленныхъ условіяхъ, слдовательно, ничего новаго произойти не могло.

Мы знаемъ, однако же, что новое явилось. Въ первую эпоху, земля была пуста, мертва, глуха, въ настоящую минуту она населена, оживлена, оглажена одушевленными голосами, озарена свтомъ человческаго ума и согрта движеніями человческаго сердца.

Вотъ перемна, которую намъ слдуетъ постигнуть, если мы хотимъ понять, что такое — развитіе организмовъ.

20 февр. 1867.

КЛОДЪ БЕРНАРЪ О МЕТОД ОПЫТОВЪ.

Приложеніе къ организмамъ.

Читайте также: