ЖЕНСКІЕ ТИПЫ ВЪ РОМАНАХЪ А. ТРОЛЛОПА.
ЖЕНСКІЕ ТИПЫ ВЪ РОМАНАХЪ А. ТРОЛЛОПА.
I.
II.
III.
Л. Полонскій.
‘Встникъ Европы’, No 8, 1871
Женские типы в романах А. Троллопа, Полонский Леонид Александрович, Год: 1871
Время на прочтение: 65 минут(ы)
Одна изъ самыхъ замчательныхъ сторонъ таланта Троллопа, безъ сомннія,— искусство его рисовать женскіе типы {Мы имли уже случай познакомить нашихъ читателей вообще съ талантомъ и дятельностью Троллопа: см. въ 1870 г. авг. 613 и окт. 667 стр.}… Въ этомъ отношеніи Троллопъ стоитъ гораздо выше большинства талантливыхъ беллетристовъ. Удачные, живые женскіе типы рдкость въ беллетристик всхъ націй. У писательницъ женскимъ типамъ, по большей части, недостаетъ рельефности, а у писателей этимъ типамъ обыкновенно недостаетъ живости. Послдняя трудность зависитъ отъ того, что авторъ-мужчина только посредствомъ ряда усилій можетъ весть постепенное развитіе избраннаго имъ женскаго лица. Особое положеніе и особенное воспитаніе женщинъ до сихъ поръ обусловливаютъ значительное различіе между мужчинами и женщинами не только въ общемъ взгляд на вещи, но и въ воспріятіи впечатлній и еще въ тхъ умственныхъ методахъ и путяхъ, какими т и другіе приходятъ къ заключеніямъ и ршеніямъ. Изображеніе женскаго лица авторомъ-мужчиною можетъ быть превосходно, пока онъ говоритъ самъ, пока изображеніе происходитъ его анализомъ: это — апріорическое изображеніе женскихъ типовъ у авторовъ-мужчинъ бываетъ обыкновенно даже лучше, чмъ у писательницъ, оно бываетъ рельефне, былъ можетъ потому именно, что предметъ имъ мене близокъ, не такъ досконально знакомъ. Объ описаніи вншности и говорить нечего, это у писателей выходитъ всегда лучше, чмъ у писательницъ. Но какъ только выводимыя женскія личности начинаютъ говорить сами, какъ скоро авторъ предоставляетъ имъ дорисовывать самихъ себя — то, по большей части, тотчасъ оказывается сухость, безжизненность или, какъ бы авторъ ни усиливался вложить въ эти рчи и эти поступки побольше души — все не звучитъ та струна, которая дала бы читателю знакомый ему звукъ, напомнила бы ему то именно выраженіе, которое ему фамильярно, но котораго онъ самъ ни анализировать, ни воспроизвесть не можетъ.
Авторы такъ хорошо знаютъ эту трудность, что предпочитаютъ именно сами объясняться за своихъ героинь, и еслибы счесть въ любомъ роман, написанномъ мужчиною, слова, вложенныя въ уста героевъ и героинь, то это могло бы послужить опроверженіемъ предразсудка о женской рчистости. Мало того: чтобы превозмочь трудность въ рисованіи женскихъ типовъ, авторы прибгаютъ обыкновенно въ какой-нибудь оригинальности и затмъ на ней и вызжаютъ, такъ какъ, конечно, гораздо легче справляться на каждомъ шагу съ одной какой-либо особенностью, чмъ растирать вновь вс свои краски и длать выборъ оттнковъ. Отъ этого происходитъ, что женскіе типы, въ большинств случаевъ, бываютъ у авторовъ оригинальне, но вмст и безжизненне мужскихъ. И вотъ почему А. Троллопъ, еслибы у него даже не было иныхъ качествъ, уже по одному своему умнью мастерски рисовать женскіе типы заслуживалъ бы названіе художника весьма замтнаго въ ряду современныхъ беллетристовъ.
Любая женская личность, за которую онъ возьмется, выходитъ у него необыкновенно-живо, потому, что въ каждомъ ея слов, въ каждомъ подмченномъ жест она совершенно врна именно той сокровенной для насъ дйствительности, которую мы однакоже способны тотчасъ узнавать.— По самому свойству этого анализа, по выдержанности самыхъ тонкихъ оттнковъ и всегдашней врности колорита — это спеціальное искусство нашего автора не можетъ быть передано въ краткомъ этюд. Въ подтвержденіе нашего отзыва мы можемъ только сослаться на примры. А примромъ можетъ служить любой женскій типъ въ романахъ этого беллетриста. И замтимъ, что именно въ тхъ женскихъ типахъ, которымъ авторъ придалъ мене исключительности, оригинальности, въ нихъ-то именно всего удивительне та жизненность, та сила колорита, какою съумлъ ихъ облечь Троллопъ.
Но этимъ мы не хотимъ сказать, что у Троллопа нтъ оригинальныхъ женскихъ типовъ. Ихъ не мало, хотя вообще этотъ авторъ отличается не столько оригинальностью, сколько врностью въ изображеніи окружающаго его общества. Удачно выходятъ у него не только т миссъ, которыхъ назначеніе въ роман — обворожатъ героевъ и приковывать къ судьбамъ своимъ вниманіе читателей. И старушки, чопорныя или простыя, и педантки — постительницы методистскихъ вечернихъ чайныхъ собраній, и свтскія, блестящія, порою бездушныя дамы, и исключительно-страстныя женщины, и свтскія умницы, и женщины вульгарныя, и — камень преткновенія почти для всхъ беллетристовъ — обыкновенныя, что называется, нжныя матери семействъ, врныя подруги жизни — вся эта длинная галлерея женскихъ портретовъ заслуживаетъ вниманія, а мстами блещетъ замчательными красотами. Страстная, почти безразсудная, остроумная и въ тоже время сохранившая въ себ столько чисто-дтской наивности и сердечности леди Гленкора Паллизеръ {Can you forgive her.}, честолюбивая, необыкновенно умная и чувствительная м-ссъ Гослеръ {Phineas Finn.}, бездушная, какъ-то ледянисто-кокетливая леди Домбелло {The Small House at Allington.}, злая, но добродтельная педантка м-ссъ Преймъ {Rachel Ray.}, чопорная, но истинно-добрая старушка леди Лофтонъ {Framley Parsonage.}, надменная и жестокая леди Десмондъ {Castle Richmond.} или эгоистичная и злая леди де-Курси, порядочно крутая, но славная старушка миссъ Стэнбэри {He knew he was right.}, причудливая, откровенная и смлая пожилая невста миссъ Донстэбль {Doctor Thome.}, добродтельная, но весьма нелишенная хитрости м-ссъ Грэнтли {Last chronicle of Barset.} и страшная деспотка и ханжа м-ссъ Проуди {Borchester Towwers.} — какое разнообразіе въ этой коллекціи портретовъ, какъ вс они реальны, живы и какое отсутствіе малйшаго произвола въ ихъ чертахъ и позахъ, и въ самой манер художника.
А молодыя двицы, главныя героини англійскихъ романовъ, назначенныхъ для семейнаго чтенія: какія увлекательныя фигуры ихъ уметъ рисовать Тролоппъ! Здсь, въ коллекціи этихъ фигуръ, конечно, меньше разнообразія. Въ тхъ слояхъ общества, которые изучалъ Троллопъ, то-есть не ниже (допускаемъ это выраженіе для краткости) бднаго, но образованнаго пасторскаго семейства, воспитаніе двушекъ въ Англіи довольно однообразно, большее или меньшее развитіе воспитательнаго плана зависитъ, разумется, отъ средствъ, которыя весьма различны и въ этихъ слояхъ, обнимающихъ собою и голодающее семейство пастора Кроули, и богатйшихъ аристократовъ Паллизеровъ и такихъ богачей-промышленниковъ, какъ сэръ Люисъ Скатчердъ или отецъ миссъ Донстэбль, изобртатель ‘ливанскаго масла’. По различію средствъ и исполненіе воспитательнаго плана весьма различно, но однообразіе тутъ все-таки есть и зависитъ оно оттого, что самый планъ-то и духъ воспитанія двушекъ во всхъ этихъ сферахъ англійскаго общества тже самыя. Сверхъ того, понятно, что въ типахъ молодыхъ двушекъ не можетъ быть такого разнообразія, какъ въ типахъ женщинъ уже и потому, что границы дятельности здсь гораздо уже и вншнія условія жизни еще не успли такъ повліять на нихъ, чтобы дать полное развитіе характеру. Въ обыкновенныхъ обстоятельствахъ, эти вншія условія лтъ до шестнадцати вовсе и не касаются двушки, въ англійскомъ обществ. До 16-ти лтъ она совершенно принадлежитъ ‘дому’, и въ самомъ дом принадлежитъ еще особой области, которую составляютъ дтская (nursery) и школьная комнаты (schoolroom). Только съ 17-ти лтъ она начинаетъ понемногу ‘вызжать’, т.-е. являться въ общество, при чемъ все-таки еще года два, даже три считается слишкомъ молодою для выхода замужъ.
Итакъ, молодая двушка въ Англіи, пока вншнія обстоятельства не разовьютъ въ ней особенности характера, есть продуктъ nursery и schoolroom. А вс nurseries и вс schoolrooms въ англійскомъ обществ ведутся совершенно по одной систем. Нтъ другой страны въ мір, въ которой на вс постоянныя условія быта было бы столько готовыхъ, общепринятыхъ образцовъ, какъ въ Англіи. Это и обусловливаетъ однообразіе до нкоторой степени и, въ особенности, до нкоторой поры. Правда, общепринятость и обязательность готовыхъ образцовъ для воспитанія и самаго образа жизни и создаютъ въ Англіи нкоторую узкость и нкоторый педантизмъ. Обязательность этихъ образцовъ въ англійской жизни и духъ нетерпимости и презрнія, съ какимъ англичане склонны относиться ко всему, что съ этими образцами несходно, напоминаютъ непреложность католическихъ догматовъ и тотъ духъ нетерпимой и исключительности, который вн этихъ догматовъ не признаетъ возможности спасенія.
Все это правда. Но эту правду нельзя признать безъ оговорокъ, ибо неполная правда можетъ быть понята въ смысл ложномъ. Правда, что когда есть на лицо готовые образцы для воспитанія и когда образцы эти считаются обязательными для всхъ семействъ, имющихъ право или хотя бы притязаніе на respectability, то въ этомъ есть и доля педантизма и стсненіе. Но слдуетъ однако имть въ виду, каковы именно главныя цли, которыя поставило себ такое образцовое, общеобязательное домашнее воспитаніе въ Англіи. А если цли эти, какъ въ воспитаніи англійскомъ, состоятъ въ укрпленіи характера, сообщеніи реальныхъ свдній о жизни, въ образованіи, а не въ приниженіи воли, наконецъ въ доставленіи возможно-большаго умственнаго развитія, то вдь придется сказать, что такое стсненіе, пожалуй, гораздо лучше той полной воспитательной свободы, какая существуетъ въ нкоторыхъ иныхъ обществахъ, гд не установилось никакихъ общихъ понятій насчетъ пріемовъ домашняго воспитанія, гд готовыхъ образцовъ вовсе нтъ, гд, положимъ, нтъ обязательности и педантизма, но гд вовсе нтъ и цлей, гд все зависитъ отъ случая, гд, наконецъ, домашнее воспитаніе хотя свободно отъ установленныхъ формъ, но зато вовсе не основано ни на какихъ принципахъ, и если въ немъ еще и можно открыть что-либо похожее на общій принципъ, то этотъ принципъ или это подобіе принципа есть: не созданіе твердаго характера, образованіе воли, предоставленіе на всякомъ шагу возможности благоразумнаго выбора, а совсмъ напротивъ — приниженіе характера, духъ покорности, духъ неразсужденія, духъ вншняго почитанія къ родителямъ, а не внутренняго, свободнаго къ нимъ уваженія.
Итакъ, признавая въ англійскомъ домашнемъ воспитаніи долю педантизма и стсненія, намъ, еслибы мы захотли ршить вопросъ, что либеральне: это ли стсненіе и педантизмъ или замчаемый у насъ самихъ полный воспитательный хаосъ, съ единственнымъ плавающимъ на немъ ковчегомъ, (да и тотъ въ весьма дряхломъ вид), намъ пришлось бы вопросъ этотъ отложить въ сторону, какъ невозможное сравненіе величины извстной, опредленной, съ чмъ-то въ род безконечнаго количества x-овъ, помноженныхъ на знаки удивленія и восклицанія.
Воспитаніе двушекъ въ Англіи хотя и внушаетъ имъ непреложность разныхъ условій ‘приличія’ и вообще выставляетъ это слово propriety какъ нчто безусловное, unquestionable, но это объясняется не однимъ педантизмомъ, а еще тою весьма существенною цлью, что англійской двушк, когда она окончитъ свое воспитаніе, будетъ предоставлена такая свобода въ дйствіяхъ, какою двушки не пользуются нигд во всемъ мір, за исключеніемъ именно Англіи и Соединенныхъ Штатовъ. Въ виду такого обстоятельства какже и не озаботиться сообщеніемъ двушк еще въ школьной комнат не только научныхъ свдній, но и всхъ, хотя бы то даже и пустыхъ, но тмъ не мене обязательныхъ правилъ жизни въ обществ? Уже въ школьной комнат, въ Англіи, дтямъ постоянно твердятъ, что жизнь есть борьба, общество выставляется имъ въ реальномъ свт, какъ общество взыскательное, полное борьбы, даже жестокое — the hard, cruel world, и внушается дтямъ, что для борьбы этой они должны запастись надежнымъ оружіемъ — свдніями и твердою, сознательной волею. И вотъ причина того, что въ англійскомъ обществ не только мужчины, не только женщины, но даже двушки одарены такою энергіею — spirit, и опредленностью намреній — firmness of purpose — въ каждомъ случа, которые возбуждаютъ удивленіе иностранцевъ. Двушкамъ еще въ школьной комнат внушаютъ избгать всякой приторности, преувеличенія женской слабости и двичьяго жеманства. Не будьте missish, т.-е. не играйте ‘барышни’ — это внушеніе одно изъ самыхъ частыхъ въ англійскомъ воспитаніи. Очень рано, едва выходя изъ дтства, англійскія двушки узнаютъ, что, по всему вроятію, имъ предстоитъ бракъ, и что выборъ мужа он должны сдлать сами, что шагъ этотъ безповоротный и потому выборъ долженъ быть какъ можно благоразумне, для чего имъ и предоставляется большая свобода въ обращеніи съ мужчинами. Континентальную манеру ‘выдавать’ дочерей замужъ англичане презираютъ и называютъ ее ‘продажею’ дочерей.
Прибавимъ, что собственно научное образованіе двушекъ въ Англіи до такой степени превосходитъ континентальное, въ томъ числ и нмецкое, что не можетъ быть никакого сравненія. О женскомъ образованіи въ Россіи и даже во Франціи — нечего и упоминать по этому поводу. Но и въ Германіи уровень женскаго образованія несравненно ниже, чмъ въ Англіи. Въ курсъ образованія англичанки средняго общества входятъ естественныя науки, даже химія, не говоря о физик, зоологіи и ботаник, математическое образованіе не ограничивается тройными правилами (еще безъ доказательствъ, какъ въ нмецкихъ пансіонахъ), а обнимаетъ геометрію. Сверхъ того, очень нердко англичанки учатся по-латыни и по-гречески (въ предлахъ благоразумныхъ, конечно, а не въ смысл утвержденія всего умственнаго образованія на классицизм). Что касается живыхъ языковъ, которые считаются для образованной двушки уже не роскошью, какъ латынь, а необходимостью, то языки французскій и итальянскій издавна входятъ въ обязательный кругъ хорошаго образованія, а съ недавнихъ временъ и нмецкій языкъ {Замчательно, что знаніе нмецкаго языка въ Англіи до сихъ поръ было мало распространено, и еще недалеко то время, когда англичане вовсе не учились по-нмецки. Когда Карлейль захотлъ учиться нмецкому языку, то онъ нкоторое время, не могъ найти въ Лондон учителя и наконецъ нашелъ — польскаго еврея! Въ настоящее время самъ Карлейль боле кого-либо способствовалъ ознакомленію англійскаго общества съ Германіею, такъ что теперь именно въ Англіи стало являться множество учебниковъ нмецкаго языка, переводовъ съ нмецкаго, и вообще вниманіе англичанъ сильно обратилось на Германію еще до послдней войны.}. Изъ искусствъ, въ англійскомъ женскомъ образованіи, кром музыки, очень распространено рисованіе. Оно входитъ въ тотъ обязательный курсъ, о которомъ мы говоримъ, и почти вс образованныя двушки въ Англіи рисуютъ недурно съ натуры и акварель одно изъ любимйшихъ ихъ занятій. При средствахъ, въ образованіе англичанки непремнно входитъ и верховая зда.
Различіе съ Германіею здсь въ томъ, что нмецкія Tchterschulen хотя и даютъ двушкамъ образованіе довольно солидное, но оно все-таки ведется въ такихъ размрахъ, чтобы приготовить изъ двушки хорошую Hausfrau (конечно, несравненно основательне образованную, чмъ даже т изъ нашихъ дамъ, которыя говорятъ по-французски съ чисто-парижскимъ акцентомъ), между тмъ, какъ англичанка, даже средняго общества, получаетъ такое образованіе, которое можно назвать и солиднымъ, и ‘блестящимъ’, по понятіямъ континентальнымъ. Отсюда происходитъ довольно замчательное явленіе: за исключеніемъ тхъ мужчинъ, которые получаютъ образованіе университетское потому ли, что не имютъ нужды приступать въ заработкамъ, или потому, что готовятся къ заработкамъ въ такъ-называемыхъ либеральныхъ профессіяхъ,— женщины въ среднемъ англійскомъ обществ бываютъ образованне и начитанне мужчинъ. Это естественно: двушки ничего не теряютъ, посвящая вс годы своей незамужней жизни, усовершенствованію своего образованія, напротивъ, даже съ точки зрнія конкурренціи въ обществ, он и не могутъ употребить этихъ годовъ выгодне для себя, между тмъ, какъ т молодые люди, которымъ предстоитъ конкурренція для заработковъ, не могутъ ‘терять’ нсколькихъ лтъ, когда они уже въ состояніи ссть въ контору, или на корабль, или за прилавокъ. Лтъ съ шестнадцати ихъ правильное умственное образованіе и оканчивается, и затмъ они стараются уже дополнить его урывочнымъ чтеніемъ, въ промежуткахъ между хлбной работой. Съ этой цлью издаются всякіе популярные научные очерки, историческія брошюры, краткія жизнеописанія знаменитыхъ людей, путешествія и т. д.
Мы вовсе не восторгаемся, чрезмрно англійскимъ воспитаніемъ и никакъ не расположены видть въ немъ окончательный педагогическій идеалъ для человчества. Мы согласны, что это воспитаніе недостаточно способствуетъ искорененію въ обществ старыхъ предразсудковъ, но при ныншнемъ устройств общества, когда усилія всхъ людей направлены къ полученію немногихъ значительныхъ призовъ, а затмъ вся остальная масса неумлыхъ и падающихъ остается въ положеніи недостаточномъ и неудовлетворительномъ, или хотя въ такомъ, которое, по существующимъ понятіямъ, неудовлетворяетъ человка, необезпечиваетъ ему довольства въ жизни, при такомъ, говоримъ мы, устройств и направленіи, когда общественная жизнь есть отчаянная борьба, въ которой большинство впередъ осуждено на пораженіе и вопросъ именно въ томъ, чтобы не быть въ числ этого большинства, при такой безграничной, безусловной конкурренціи, когда каждый мужчина иметъ въ виду сдлать себ состояніе карьерою или спекуляціею, а каждая женщина — обезпечить свое положеніе въ жизни замужествомъ — англійское домашнее воспитаніе слдуетъ признать вполн практичнымъ. Но и на этой оговорк еще нельзя остановиться. Необходимо добавить, что если англійское домашнее воспитаніе, само по себ, и далеко еще отъ того идеала, который можно себ представить въ мечтахъ о будущности человчества, то, во всякомъ случа, оно, въ сравненіи съ тмъ хаосомъ и даже отсутствіемъ домашняго воспитанія, какіе замчаются еще у насъ, составляетъ тоже своего рода идеалъ совершенства.
Въ типахъ двушекъ, которыхъ выводитъ на сцену Троллопъ, замчаются весьма многія общія черты, т именно, которыя и представляютъ сущность англійскаго женскаго воспитанія. Эти молодыя англичанки очень образованы, очень разсудительны, свободны отъ всякаго жеманства, однако въ высшей степени обладаютъ умньемъ держать себя постоянно ‘подъ контролемъ’, отлично отдаютъ себ отчетъ въ своихъ дйствіяхъ, и ставя высоко чувство долга, ни на минуту не теряютъ изъ виду и яснаго сознанія своихъ правъ. Права эти невелики досел по букв закона, такъ невелики, что совокупность ихъ досел можно было скоре назвать безправіемъ. Но не все дло въ законахъ писанныхъ, а установившіеся обычаи предоставляютъ-таки женщинамъ въ Англіи нкоторыя права довольно существенныя. Главное изъ этихъ правъ, это — безспорное царствованіе женщины въ дом, въ длахъ домашнихъ. Во Франціи, напримръ, вліяніе мужа и жены не такъ строго разграничены. Тамъ, и въ богатыхъ, и въ небогатыхъ сферахъ общества, въ сфер политической и въ сфер торговой женщины очень часто принимаютъ весьма важное участіе во вншней дятельности мужа. За то домашнее царствованіе ихъ не безспорно, и monsieur весьма часто позволяетъ себ отдавать приказаніе слугамъ помимо madame, и нердко происходитъ междоусобица по поводу какого-нибудь вопроса, касающагося дтской или столовой. Въ Англіи не то. О подробностяхъ вншней дятельности мужа жена даже не знаетъ и участіе въ ней принимаетъ только насколько ее побуждаеть къ тому любопытство. Но въ длахъ домашнихъ, она — королева, и тутъ только что-либо совсмъ чрезвычайное можетъ вызвать вмшательство мужа. Какъ хотите, а это — право довольно существенное, хотя оно и не записано ни въ какомъ закон.
Но…. вотъ и все. То-есть, что женщина, чтобы снискать себ положеніе, сколько-нибудь обезпеченное правами, должна выйти замужъ. И вотъ мы приходимъ къ тому вопросу, въ который мы вдаваться не будемъ, но котораго должны были коснуться, заговоривъ о женскихъ типахъ Троллопа. Троллопъ — не реформаторъ, а только наблюдатель и рисовщикъ. Онъ беретъ общество какъ оно есть, и такъ и передаетъ его, объективно, безнамренно. Критиковать самыя основы этого общества не входитъ въ общую его программу, хотя у него и вырываются порою намеки, что онъ могъ бы сказать нчто и о нкоторыхъ такихъ основахъ. Въ его планъ не входитъ разсматривать, до какой степени благоразумно то устройство общества, при которомъ каждый мужчина видитъ свою цль въ томъ, чтобы сдлать себ состояніе, то-есть стать въ положеніе исключительное, недоступное для большинства, а каждая двушка стремится найти и обезпеченіе въ жизни, и вчную любовь, и полное счастье въ такомъ союз, который основанъ на взаимномъ самопожертвованіи, то-есть опять-таки видитъ свою цль въ положеніи исключительномъ, въ огромномъ большинств случаевъ неосуществляющемся. И въ виду такого-то устройства, такого направленія, въ которомъ, въ примненіи въ большинству, очевидно есть абсурдъ, потому именно, что оно все состоитъ въ разсчет на то, чтобы стать исключеніемъ — ведется воспитаніе всего большинства средняго общества? Да, у Троллопа, какъ въ реальномъ обществ, двушки воспитываются въ виду брака, и воспитаніе ихъ открыто снабжаетъ для этой борьбы полнымъ вооруженіемъ, какъ наступательнымъ, такъ и оборонительнымъ, дастъ имъ мечъ совершенствъ (accomplishments), рдкихъ на континент и броню неизвстной на континент въ юномъ возраст житейской мудрости.
Есть много истинъ тривіальныхъ, открытыхъ житейской опытностью, которыхъ въ другихъ обществахъ не догадываются доводить до свднія несовершеннолтнихъ двушекъ, или которыми не хотятъ ‘разочаровывать ихъ прежде времени’. А между тмъ, въ той упорной борьб за положеніе и даже существованіе, которая постоянно выставляется въ англійскомъ воспитаніи какъ общій удлъ, ожидающій всякаго за предлами школьной комнаты, благовременное знакомство съ этою житейскою мудростью очень можетъ пригодиться. Для примра укажемъ на такія истины: что ‘любовь въ хижин’ есть пустая мечта, что для существованія необходимы деньги, что бдность разстраиваетъ и любовь, что если ни у одной изъ сторонъ нтъ готовыхъ достаточныхъ доходовъ, то слдуетъ ждать года до брака, что никто не долженъ вмшиваться между мужемъ и женою, что сожительство супруговъ съ родителями той или другой стороны въ высшей степени опасно, какъ бы хороши ни были первоначальныя отношенія, что двушка должна имть свободу выбора, но что эта свобода означаетъ также, что ей предстоитъ озаботиться самой устройствомъ своей судьбы. И послднее совершенно справедливо, какъ эта истина ни прикрывается поученіями противъ кокетства и грубой ловли жениховъ, въ сущности, если назначеніе есть бракъ, то двушка не можетъ же не озаботиться исполненіемъ своего назначенія. И пусть намъ не говорятъ, что все сейчасъ сказанное не входитъ въ воспитаніе женщинъ на континент потому будто бы, что принципы континентальнаго общества боле мягки. Это совершенно неврно. Всякое общество, основанное на конкурренціи къ исключительнымъ цлямъ, стремится къ тому же, къ чему стремится общество англійское, и если континентальное — въ особенности же русское — общество въ чемъ-либо расходится по своимъ воспитательнымъ пріемамъ съ англійскимъ, то это происходитъ вовсе не по принципу, не по убжденію, а просто по незнанію, по меньшей образованности, меньшей выработк сознанія условій успха, меньшей заботливости о своевременномъ вооруженіи дтей для борьбы.
Общія черты, замчаемыя нами въ двицахъ, которыхъ выводитъ на сцену Троллопъ, какъ уже выше сказано, образованность, разсудительность, постоянное наблюденіе за собою, чувство долга и сознаніе своихъ правъ. Къ этимъ чертамъ мы должны прибавить твердость воли и ту особую веселость (cheerfullness), которая внушается бодрымъ воззрніемъ на жизнь и увренностью въ себ.
Таковы вс эти въ высшей степени привлекательныя, но притомъ и нсколько ‘внушительныя’: Клара Бельсонъ, Лейли Дэль, Рахиль Рэй, Люси Робартсъ, Грація Кроули, Дороти Стэнбэри и т. д., и. т. д. Изъ длиннаго, списка ихъ читателю наиболе понравится одна, дв, но онъ въ тоже время почувствуетъ, что охотно пожалъ бы руку каждой изъ этихъ славныхъ двушекъ, он именно — славныя. И въ виду той простоты манеръ и того открытаго, бодраго и мужественнаго характера, а также и образованности, какими он отличаются, становится понятнымъ, почему уваженіе къ женщин — и именно уваженіе, а не галантерейность — нигд не стоитъ такъ высоко, какъ въ англійскомъ обществ.
Клара Бельтонъ {The Belton Estate. } — дочь помщика, остается одна, безъ матери и отца, безъ брата, безъ состоянія. Она любитъ капитана Эльмёра, капитана аристократическаго, члена парламента, и этотъ блестящій джентльменъ длаетъ ей предложеніе. Но когда она понемному узнаетъ его холодность и начинаетъ догадываться, что онъ беретъ ее только для исполненія общанія, и что она не можетъ разсчитывать на то, чтобы быть для него какъ онъ все для нея — она не только освобождаетъ этого блестящаго кавалера отъ общанія, но даже, когда онъ, побуждаемый самолюбіемъ, начинаетъ подъ конецъ добиваться руки ея съ искреннимъ уже, хотя и непрочнымъ, конечно, увлеченіемъ, то она прямо ему отказываетъ. Она умла оцнить искреннюю любовь другого соискателя, гораздо мене блестящаго, и поставить эту любовь несравненно выше выгодъ положенія, а затмъ, за чувствомъ уваженія къ этому простому, даже грубоватому, но почтенному молодому человку, и сердечная склонность въ ней мало-по-малу измняется и, наконецъ, она сама не понимаетъ, какъ могла прежде увлекаться капитаномъ Эльмёромъ.
Рахиль Рэй {Rachel Ray.} — дочь стряпчаго по церковнымъ дламъ, жила дома въ нкоторомъ угнетеніи. Ея мать была женщина слабая, и всмъ въ дом заправляла старшая сестра, Доротея, страшная педантка, постительница методистскихъ митинговъ, смотрвшая на вс общественная условія съ той мрачной строгостью, которая составляетъ исключительную принадлежность фанатизма почти всхъ протестантскихъ сектъ (т.-е. именно сектъ, а не церквей). Но это грозное господство сестры не saбило характера Рахили, и когда въ ней просыпается чувство любви въ нкоторому весьма энергическому пивовару, то, несмотря на сильное сопротивленіе сестры, и притомъ безъ всякаго возмущенія, а просто пассивно, но весьма ршительно отстаивая свое право не подчинять всей своей судьбы чьему-либо капризу, она-таки достигаетъ своей цли. Въ этомъ весьма удачномъ роман замчательна еще сама личность влюбленнаго пивовара, Луки Роуэна, который производитъ революцію въ пивоваренномъ дл города Эвстера, впервые провозглашая тамъ принципъ, что ‘пиво слдуетъ варить хорошее, а не дрянное’, принципъ, отъ котораго приходитъ въ ужасъ его компаньонъ, и самъ городъ раздляется на дв партіи. Люси Робартсъ {Frаmley Parsonage.} и Грація Кроули {Last Chronicle of Barset.} — дочери пасторовъ, которымъ выпадаетъ жребій аристократическаго брака. Само собою разумется, что доля эта дается имъ не безъ затрудненій со стороны родственниковъ будущихъ ихъ мужей. Въ исторіи каждой изъ нихъ замчательна та сдержанность, то незлобіе и та благородная твердость, съ какими он устраняютъ отъ себя все, что только могло бы быть похоже на интригу съ цлью сдлать хорошую партію. Каждая изъ нихъ нсколько разъ лучше готова пожертвовать своими надеждами, чмъ войти въ чужую семью насильно. И оттого, когда вс затрудненія наконецъ устраняются, то они устранены рукою самихъ будущихъ мужей, а никакъ не происками будущихъ женъ, вслдствіе чего и самое вступленіе ихъ въ чужую семью происходитъ уже при обстоятельствахъ благопріятныхъ и представляющихъ гарантію для прочности семейнаго благополучія.
Почти тоже можно сказать и о Мэри Торнъ {Doctor Thorne.}, двушк, которой рожденіе незаконно, и въ которую влюбленъ богатый молодой сквайръ Франкъ Грэшамъ. Чмъ неблагопріятне ея положеніе, чмъ мене она можетъ имть притязаній на такую блестящую партію, тмъ съ большей гордостью она держитъ себя по отношенію въ человку, котораго любитъ съ дтства. Она даже узжаетъ изъ его сосдства, чтобъ спасти его отъ нареканій его матери. Но, благодаря желанію автора, все кончается благополучно. Даже маленькая Дороти Стэнбэри {Не knew he was right.}, это нжное и робкое созданіе, повидимому, назначенное самой судьбою подчиняться чужой вол, пребывать подъ опекою, и поставленное подъ опеку такой типично-энергической старушки, какъ тетка ея, миссъ Стэнбэри, и это кроткое существо, когда тетка пріискала ей ‘отличнаго’ мужа, вдругъ, неожиданно, объявляетъ, что онъ ей ршительно не нравится! Въ глазахъ старушки миссъ Стэнбэри она этимъ поступкомъ стала на такомъ, же счету, какъ неисправимый, непослушный братъ ея, который — о ужасъ, работалъ въ газетахъ! Но Дороти, несмотря на свою кротость, все-таки одолла свою тетку, знаменитую на весь Экстеръ своей непоколебимостью и мужествомъ.
Та вышла замужъ, другая составила партію, третья добилась своей цли — преодолла препятствія и соединилась бракомъ…. вотъ что, пожалуй, приходитъ читателю на мысль вслдъ за этимъ перечнемъ. И вся эта энергія, вс эти дарованія и раннее знаніе жизни, все это проявляется только въ обыкновенной любовной исторіи, вс эти силы пошли на то, чтобы составить себ боле или мене удовлетворительную партію? Да, но въ этомъ виноватъ не Троллопъ. Положимъ, какъ романистъ, онъ по неизбжному требованію, долженъ былъ вплетать своихъ героинь въ исторіи любви. Но еслибы въ жизни были еще какія-либо иныя условія для дятельности двушекъ, то врный описатель англійскаго общества непремнно выказалъ бы и эти условія. Но такъ какъ ихъ нтъ въ дйствительности, то нельзя ихъ и требовать отъ романиста исключительно врнаго дйствительности, каковъ Троллопъ. Дйствительность представляетъ, правда, и исключенія, даже нсколько блестящихъ исключеній.
Вотъ одно изъ нихъ, довольно извстное. Въ 1854-мъ году, когда въ англійскомъ лагер въ Крыму оказались большіе недостатки въ устройств медицинской части, свободная печать, не разъ оказавшая Великобританіи огромныя услуги, представила на судъ общества, въ самыхъ яркихъ краскахъ, картину того, что во всякой иной стран газетамъ запретили бы описывать — безпомощное положеніе раненыхъ, отсутствіе медицинскихъ средствъ, недостаточность врачебнаго штата, неразсчетливость военной администраціи и возмутительныя бдствія, постигшія, благодаря этой непредусмотрительности, раненыхъ слугъ отечества. Въ обществ раздался вопль боли и негодованія. Но это не былъ безплодный вопль обществъ, находящихся въ ребячеств. За нимъ послдовали огромныя приношенія и пожертвованія не только денегъ, но личныхъ силъ. Одно изъ этихъ пожертвованій особенно памятно: миссъ Флоренсія Найтингэль, дочь богатаго Гэмшибрскаго землевладльца, двица въ полномъ блеск юности и красоты, получившая то превосходное воспитаніе, о которомъ мы говорили, знавшая и естественныя науки, и древніе языки, и нсколько языковъ новйшихъ, литературу своей страны и другихъ главныхъ народовъ Европы, двица богатаго дома, блиставшая въ аристократическомъ обществ,— собрала нсколько женщинъ, пожелавшихъ, подобно ей, посвятить себя служенію больнымъ солдатамъ, отправилась съ этими новыми подругами въ Крымъ, въ англійскій лагерь, зараженный лихорадками, и организовала тамъ общество сестеръ милосердія, общество, которое оказало во все время войны весьма существенныя услуги, и въ которомъ сама миссъ Найтингэль оставалась до конца войны.
Можно указать на нсколько дамъ и двицъ, составившихъ себ имя въ литератур и независимое положеніе литературою. М-ссъ Браддонъ, одна изъ модныхъ писательницъ, составила себ, такимъ образомъ, даже большое состояніе. Но вдь все это исключенія и къ чести англійскаго женскаго воспитанія должно сказать, что нигд нтъ такого числа подобныхъ исключеній, какъ именно въ англійскомъ обществ. Воспитаніе женщинъ тамъ превосходно, и главное преимущество его именно въ томъ, что оно направлено къ развитію въ женщин энергіи, а не въ подавленію ея. Много наличнаго знанія, много наличной энергіи — но что же длать, когда пока еще нтъ въ обществ широкаго доступа всмъ женщинамъ къ серьезной дятельности, дятельности боле самостоятельной и плодотворной для самихъ дятелей, чмъ, напр., трудъ гувернантокъ?
Во всякомъ случа, и теперь, двушки въ Англіи боле, чмъ въ какой-либо иной стран, склонны заниматься чмъ-нибудь серьезнымъ, хотя бы и не по нужд. Такъ, дочери помщиковъ и пасторовъ въ Англіи обыкновенно учатъ фермерскихъ и крестьянскихъ дтей въ приходскихъ и усадебныхъ школахъ. Все это, однако, не измняетъ того повсемстнаго факта, что прямымъ назначеніемъ женщины считается — вступить въ бракъ и посвятить себя хозяйству и воспитанію своихъ дтей. Если случается иначе, то это и обществомъ, и самою двушкою, считается неудачею и жизнь ея признается ‘манкированною’. Удивляться ли, что при такихъ условіяхъ устройство себ партіи представляется для двушки главнымъ предметомъ думъ, главной сферой женской энергіи и главнымъ поприщемъ женскаго соревнованія, такъ, что въ конц концовъ, исторія женщины есть не что иное, какъ исторія ея любви?
Замчательно однако, что самую любимую изъ своихъ героинь-двушекъ, а именно миссъ Лейли Дэль {The Small House at Allington. The Last Chronicle of Barset.}, которой самъ авторъ очевидно отдаетъ предпочтеніе предъ всми героинями своихъ романовъ, и изображенію которой онъ, въ самомъ дл, посвятилъ всю свою задушевность и весь блескъ своего колорита,— Троллопъ замужъ не выдаетъ.
Ему какъ будто жалко выдать ее замужъ, и онъ такъ и оставляетъ ея при намреніи остаться ‘старой двой’. Въ такомъ факт, то есть въ томъ, что любимую, лучшую изъ своихъ героинь Троллопъ не хотлъ принесть въ жертву браку, со стороны самого автора нтъ прямого намренія протестовать противъ условій этого учрежденія. Но тмъ не мене, исторія Лейли Дэль можетъ служить иллюстраціею несообразности нкоторыхъ изъ тхъ видовъ, съ какими обыкновенно приступаютъ въ браку. Прелестная, въ высшей степени симпатичная фигура Лейли Дэль представляетъ англійскую двушку со всми совершенствами, какія даетъ природа и англійское женское воспитаніе. Лейли не только хороша собой и умна, но одарена какъ всмъ тмъ, что только можетъ дать лучшее женское воспитаніе при ныншнемъ его направленіи, такъ и всми ‘особенностями’ женской привлекательности. Она остроумна, необыкновенно-граціозна, шаловлива, добра, и т. д. Но не слдуетъ думать, что изъ всхъ этихъ хорошихъ прилагательныхъ составляется нчто натянутое, неестественное: искусство автора порукою въ томъ, что ничего подобнаго у него не выйдетъ независимо отъ его воли.
Несмотря на вс свои совершенства, Лейли Дэль есть самая ‘славная’ изъ всхъ славныхъ двушекъ троллоповской галлереи.
И вотъ, отчасти именно потому, что она лучше ихъ всхъ, ей и не ‘удается’ выйти замужъ. А такъ какъ женщины воспитываются въ той мысли, что бракъ есть главное ихъ назначеніе, то Лейли, разумется, и считаетъ свою жизнь ‘манкированною’. Воспитаніе, пріучая двушекъ смотрть на бракъ, какъ на главное назначеніе, пріучаетъ ихъ вмст относиться къ этому назначенію въ двоякомъ смысл, т.-е. съ двумя взглядами, которые невсегда совмстимы, а именно: имъ внушаютъ, что бракъ есть дло, и самое важное дло, которое ршается однажды на всю жизнь, а потому къ нему должно относиться со всею возможной осторожностью и благоразуміемъ, но, вмст съ тмъ, воспитатели не имютъ достаточно ршимости, скажемъ пожалуй цинизма, чтобы прямо отвергать участіе въ брак того чувства любви, которое внушается природою, и которое, съ разсчетами благоразумія и вообще съ пріемами дловыми, не иметъ ничего общаго. Затмъ, въ дйствительности оказывается, что разсчеты и влеченіе чувства не всегда сходятся, а когда сходятся, то только отчасти и не навсегда. Отсюда т многочисленныя ‘разочарованія’ въ жизни замужнихъ женщинъ, разочарованія, которыхъ бы не было, еслибы он смотрли на бракъ исключительно только такъ, какъ то воспитаніе старается внушить имъ, но внушаетъ не совсмъ смло, не ршаясь совершенно отбросить любовь какъ нчто случайное, и къ длу неидущее.
Лейли Дэль вообще смотритъ на вещи тмъ здравымъ, самоувреннымъ и потому добрымъ взглядомъ, какой доставляется англійскою системою воспитанія. Она очень хорошо знаетъ, что бракъ есть дло, но ей вмст съ тмъ хочется, чтобы онъ былъ романъ, и притомъ не такой романъ, какимъ довольствуется большинство двушекъ, то-есть нкоторое подобіе романа, безъ глубины чувства, безъ требованія его вчности, коротенькій дюжинный романчикъ, котораго послдняя страница занумерована послднимъ числомъ медоваго мсяца.
Нтъ, она способна любить глубоко, любить такъ, чтобы быть готовою всю свою жизнь принесть въ жертву любимому человку, бросить свою жизнь въ его ногамъ и продолжать любить его, хотя бы онъ растопталъ эту жизнь. Пусть требуетъ этого отъ брака малообразованная, малоразвитая пансіонерка, полудитя, ея требованіе не серьезно, и при неисполненіи его она сама его забудетъ, утшивъ себя мыслью, что такъ бываетъ и со всми. Но здсь такое требованіе къ браку предъявляетъ двушка высоко-развитая, не ребенокъ, съ характеромъ вполн уже образовавшимся, и требованіе это основываетъ на весьма прочномъ убжденіи. Разумется, она должна быть несчастлива, и счастье Лейли въ томъ только и состоитъ, что она открываетъ еще до свадьбы неосуществимость своего идеала.
Ту глубокую, непригодную для жизни и едва-ли вполн сообразную съ чувствомъ человческаго достоинства безграничную преданность, обожаніе до самоуничтоженія, однимъ словомъ, идеалъ любви — она почувствовала. Но предметомъ ея сталъ человкъ, который на бракъ смотрлъ какъ большинство людей смотритъ, именно видлъ въ немъ, прежде всего, вопросъ о положеніи, дло, а вмст и пріятный романчикъ. И вотъ, когда она поняла, что происходило въ ум этого человка, она сама возвратила ему свободу, которую онъ сперва не принялъ, но потомъ принялъ-таки. Разъ разочаровавшись такимъ образомъ, она уже навсегда покончила съ ‘главнымъ назначеніемъ’ въ жизни. Она отвергаетъ любовь другого человка, котораго уважаетъ, отвергаетъ и новое предложеніе того самого человка, который ей однажды измнилъ. Въ какую-то сокровенную записную тетрадку она заноситъ свое имя съ надписью ‘старая два’, и можно поручиться, что это ршеніе неизмнится потому именно, что оно основано на сознательномъ убжденіи, которое выработалось долгими думами и немалою горечью.
Поговоривъ объ особенностяхъ женскаго воспитанія въ Англіи, и о томъ главномъ направленіи его, которое обще Англіи съ континентомъ, представимъ теперь дв интересныя по анализу картины брачной жизни.
Въ одномъ изъ новйшихъ романовъ {Не knew be was right.} Троллопъ, можно сказать, въ первый разъ отступилъ отъ своей естественности и сдержанности и создалъ типъ, хотя въ сущности и возможный, но, во всякомъ случа, преувеличенный, человка, который расходится со своей женой изъ-за пустяковъ, и продолжая любитъ ее, не хочетъ сдлать ни шагу ей на встрчу, а между тмъ такъ страдаетъ въ этомъ положеніи, что, наконецъ, чахнетъ и умираетъ. Правда, Троллопъ старается ‘спасти’ возможность такого типа, возбуждая въ ум читателя подозрніе, въ своемъ ли ум г. Тревиліанъ — герой этого романа, и такъ и не разршая этого вопроса. Но этотъ пріемъ, въ дйствительности, не спасаетъ ничего, ибо одно изъ двухъ: или Тревиліанъ — въ здравомъ ум, въ такомъ случа упорство его до конца невозможно, или въ ум его есть-таки доля помшательства — но въ такомъ случа анализъ подобнаго типа выходитъ изъ рамокъ романа, и можетъ представить только медицинскій интересъ — если только анализъ этотъ сдланъ надъ живымъ примромъ, а не надъ произвольнымъ типомъ. Два послдніе романа Троллопа были встрчены англійскою критикою неблагопріятно. О ‘Vicar of Bullhampton’ мы читаемъ въ ‘Times’, что ‘этотъ романъ ничего не придастъ къ репутаціи А. Троллопа’, но между тмъ ‘Urnes’ даетъ тутъ же подробное изложеніе этого романа, въ стать, которая по объему равна брошюр. О роман ‘Не knew he was right’ мы читаемъ въ ‘Westminster Review’, что онъ неправдоподобенъ, и что типы его слабы. Изъ той же статьи мы, между прочимъ, узнаемъ, что одно лицо и въ этомъ роман, именно старушка миссъ Стэнбэри свопирована съ живой личности. Но критика въ Англіи, какъ и везд, длаетъ оцнку новыхъ произведеній писателей давно извстныхъ гораздо строже, чмъ произведеній новыхъ писателей, и не будь этотъ романъ подписанъ А. Троллопомъ, нтъ никакого сомннія, что критика обратила бы вниманіе на ‘замчательный талантъ выказываемый авторомъ, несмотря на нкоторую долю преувеличенія’. Таковъ, несомннно, былъ бы отзывъ, такъ какъ такіе, и даже боле благопріятные отзывы мы читали въ англійскихъ журналахъ о произведеніяхъ, совершенно пустыхъ въ сравненіи и съ этимъ романомъ.
Можно даже сказать, что начало превосходно и принадлежитъ къ лучшимъ вещамъ Троллопа. Что касается того типа, который представляетъ миссъ Стэнбэри, то въ этомъ отношеніи отзывъ названнаго выше журнала нельзя не признать несправедливымъ. Сравненіе съ живою личностью могутъ сдлать только т, кто зналъ миссъ Стэнбэри, но взятое само по себ литературное изображеніе этого типа очень удачно, и сдлана именно сильною, искусною рукой.
Конецъ романа слабъ потому, что упорство Тревиліана до самой смерти неправдоподобно. Но, до нкотораго времени, такое упорство очень правдоподобно и вотъ почему начало очень хорошо. Оно посвящено искусному, тонкому разъясненію, посредствомъ мелочныхъ фактовъ, развивающихся мало-по-малу въ факты крупные,— той истины, что брачный союзъ не допускаетъ дйствительнаго равенства воли супруговъ. Это, конечно, старая истина, и грубые законы, и грубые люди отлично поняли, что бракъ основанъ на господств. Но дло не въ томъ, что бракъ можетъ или долженъ быть господствомъ одной стороны, а въ томъ, возможно ли, чтобы при наилучшихъ условіяхъ, если въ бракъ вступаютъ люди умственно развитые, съ наилучшими наклонностями, со взаимнымъ уваженіемъ, даже съ намреніемъ именно устранить между собой всякій вопросъ о личномъ преобладаніи, съ намреніемъ каждой стороны вестъ себя вполн ‘конституціонно’, ограничить свою власть чужою волею, съ наилучшимъ желаніемъ уступать другому всегда, когда тотъ въ самомъ дл правъ — возможно ли, говоримъ, и при такихъ условіяхъ истинное осуществленіе такого полнаго равенства, такого ‘искренняго конституціонализма’ и ‘сердечнаго согласія’? Вотъ этотъ-то вопросъ весьма обстоятельно и логично разработанъ въ роман Троллопа. Слишкомъ ясно, что въ жизни онъ кончиться такъ не могъ, какъ онъ кончается. Въ жизни одна изъ сторонъ непремнно уступила бы, та сторона, которая слабе, или боле глубоко привязана — непремнно уступила бы, не допустивъ трагическаго конца. Но этотъ фактъ уступки, вынужденной, недобровольной, и былъ бы фактомъ дйствительнаго покоренія и затмъ въ жизни, по всей вроятности, и навсегда, сломилъ бы волю одной изъ сторонъ, той, которая не выдержала борьбы до конца.
Что Троллопъ не допустилъ такой уступки и тмъ самымъ удалился отъ житейской правдоподобности — это правда. Но съ точки зрнія мысли, онъ поступилъ вполн логично: онъ предоставилъ дйствію свободный путь впередъ отъ точки исхода и показалъ, что выхода тутъ нтъ. Неправдоподобность его развязки есть та невозможная величина которою въ алгебр разршается неразршимое уравненіе. Одна изъ величинъ этого уравненія должна быть, въ сущности, помножена на нуль. И вотъ, другая величина и оказывается безусловною, безконечною.
Люисъ Тревиліанъ былъ богатый, молодой, высокообразованный джентльменъ, весьма серьезный, несмотря на молодость, и всми уважаемый. Изъ своей университетской коллегіи онъ вышелъ девятымъ и могъ получить стипендію члена этой коллегіи, но, будучи богатъ, отказался отъ нея, въ пользу другого. Онъ могъ бы быть и въ парламент, но самъ считалъ себя еще слишкомъ молодымъ для этого. Однимъ словомъ, онъ былъ крайне благоразумный, отличный во всхъ отношеніяхъ молодой джентльменъ. Англійскіе писатели всегда озабочиваются аккуратно ознакомить читателя съ средствами своихъ героевъ, то-есть финансовымъ ихъ положеніемъ, точно также, какъ они, среди описанія разныхъ возвышенныхъ радостей и горестей, никогда не упускаютъ изъ виду, гд и какъ завтракали, обдали и ужинали герои тхъ горестей и радостей. И это пріемъ очень хорошій, положеніе человка весьма существенно зависитъ отъ ‘какой-нибудь’ лишней тысячи фунтовъ, а слдить за движеніями его души легче, когда видишь, какъ они отражаются на его завтрак и обд, и на числ рюмокъ послобденнаго бордо. Тоже и о Люис Тревиліан мы аккуратно узнаемъ, что онъ получалъ ежегоднаго дохода 3.000 фунтовъ со своего капитала. Къ этому необходимо прибавить, что онъ былъ очень красивъ, не безъ успха работалъ въ журналахъ и даже напечаталъ томъ стихотвореній.
Тревиліанъ, въ ожиданіи зрлости, достаточной, по его мннію, для вступленія въ палату общинъ, путешествовалъ, путешествовалъ такъ, какъ длаютъ это англичане, которымъ и Швейцарія и Италія кажутся какъ будто окрестность Лондона, и которые считаютъ долгомъ, по меньшей мр, побывать въ Малой Азіи, подняться немножко вверхъ по Нилу, и ‘перехать воду’, т.-е. постить Соединенные Штаты. Но Люисъ Тревиліанъ не ограничился и этой программою, а попалъ на какіе-то ‘Мандаринскіе острова’. Губернаторомъ Мандаринскихъ острововъ — англійской колоніи — сэръ Мэрмадюкъ Роули. Сэръ Мэрмадюкъ тоже имлъ доходу 3,000 фунтовъ въ годъ, ровно столько, какъ Тревиліанъ, но положеніе его было совсмъ иное. Этотъ доходъ былъ только жалованье, изъ котораго онъ ничего отложить на сторону не могъ, во-первыхъ потому, что былъ губернаторъ, хотя и Мандаринскихъ только острововъ, но все-таки губернаторъ, обязанный широкимъ гостепріимствомъ, во-вторыхъ, еще потому, что у него было восемь дочерей.
И вотъ, когда случилось такъ, что Люисъ Тревиліанъ влюбился въ дочь Роули — Эмили, то это было сочтено истиннымъ благополучіемъ для нея, да и для всего семейства. Эмили полюбила Тревиліана и онъ сдлалъ предложеніе. Сэръ Мэрмадюкъ предварилъ его: ‘у меня ни полкопйки нтъ за нею’, но Тревиліанъ отвчалъ: ‘мое убжденіе такое, что не слдуетъ приданаго, мн кажется, мужъ чувствуетъ себя ловче безъ приданаго, и самая привязанность его, въ такомъ случа, бываетъ прочне’. Прекрасныя убжденія, вполн достойныя такого, во всхъ отношеніяхъ, совершеннаго джентльмена, какъ Тревиліанъ, вдобавокъ и ‘какъ будто этого еще недоставало’ — онъ предложилъ оставить ему съ женою, въ Англіи, и одну изъ ея сестеръ, Нору Роули. Однимъ словомъ, превзошелъ даже т ожиданія, которыхъ никто не имлъ.
Влюбленные супруги повнчавшись въ Лондон, въ присутствіи родителей и поселились въ небольшой, хорошенькой квартир въ Корзон-Стрит. Все пошло благополучно, и продолжалось благополучно около двухъ лтъ. У Тревиліановъ родился сынъ, которому дали имя отца, Люисъ. Они жили въ Лондон, а лто провели на берегу моря, по обычаю достаточныхъ городскихъ жителей. Замтимъ однако, что въ то самое время, когда Тревиліанъ и его невста еще только-что получили согласіе родителей ея, на Мандаринскихъ островахъ, и когда эти родителя восхищались счастьемъ своей дочери, леди Роули сказала мимоходомъ мужу, что Тревиліанъ вообще любитъ, ‘чтобы все шло по его нраву’.
— Такъ чтожь, возразилъ сэръ Мэрмадюкъ — его нравъ такой прекрасный, у него столько благоразумія, онъ будетъ отличнымъ руководителемъ для обихъ дочекъ.
— Да, проговорила леди Роули,— но Эмили тоже любитъ, чтобы все длалось по ея нраву.
Еслибы авторъ представилъ намъ типы двухъ супруговъ, которые не могутъ ужиться потому, что ихъ характеры совершенно несходны, то это обстоятельство усложнило бы смыслъ изображенной имъ драмы. Еслибы онъ изобразилъ намъ разладъ между супругами, происходящій вслдствіе явнаго и несомнннаго проступка одной стороны, или вслдствіе нелюбви одного супруга къ другому, или вслдствіе охлажденія одного изъ нихъ къ другому — то каждое изъ такихъ данныхъ ослабляло бы смыслъ всей драмы, усложняя его обстоятельствомъ побочнымъ и случайнымъ. Вотъ, замтимъ мимоходомъ, слабости въ логическомъ отношеніи большинства тхъ романовъ Жоржа Санда, которые посвящены анализу брака. Она именно всегда строитъ свою драму на одномъ изъ перечисленныхъ сейчасъ обстоятельствъ, на какой-либо случайной страсти, или холодности, или вин. Поэтому, ея выводы и могутъ быть устраняемы побочными и случайными вопросами, отдльными для каждаго даннаго случая. Напримръ — что-жъ хорошаго можно ждать отъ брака по принужденію? или — зачмъ же она выходила за старика? или — разв любовь можетъ быть вчно страстною? или — разв въ проступк виноватъ бракъ, а не самъ проступокъ?
Но у Троллопа дло обставлено совсмъ иначе, и случайнаго, побочнаго тутъ ничего нтъ. У него супруги не могутъ ужиться не потому, что не любятъ другъ друга, или пылаютъ преступной страстью, или упрямствуютъ просто по капризности своего характера. Нтъ, каждый изъ нихъ, съ своей точки зрнія, совершенно правъ и постоянно правъ. М-ръ Тревиліанъ ‘зналъ, что онъ правъ’, такъ и называется романъ. И точно также онъ могъ называться: ‘она знала, что она права’. Они оба и любили другъ друга, а не могли ужиться потому именно, что, будучи оба совершенно правы, не хотли сдлать уступки тому, что имъ казалось неправымъ, несправедливымъ, неблагоразумнымъ. Ни одинъ изъ нихъ не хотлъ сдлать уступки на счетъ своего достоинства и своего полнаго убжденія. И — они разошлись. А если читатель скажетъ, что оба они все-таки неправы потому, что каждый изъ нихъ долженъ былъ скоре согласиться на вс уступки, чмъ довести дло до трагическаго конца, то читатель тмъ признаетъ, что равенство воли въ брак невозможно, при самыхъ лучшихъ условіяхъ, что бракъ и держится именно фактомъ слабости на одной сторон, и фактомъ силы на другой — и что любовь никакъ этого не исключаетъ, ибо есть и любящее рабство, и любящій деспотизмъ,
Сила разсказа Троллопа въ томъ и состоитъ, что изъ него иного вывода сдлать нельзя. И сила этого вывода еще увеличивается тмъ обстоятельствомъ, что самъ авторъ ничмъ необнаруживаетъ предвзятаго намренія провесть такую мысль. Очень можетъ быть даже, что Троллопъ и не имлъ такого намренія, что и здсь, какъ всегда, онъ нисколько не тенденціозезъ. Быть можетъ, онъ просто, какъ художникъ, схватилъ живыя черты, и какъ искусный анализаторъ, логически развилъ до конца, не спрашивая себя, что изъ этого выйдетъ. А вышло несомннно то именно, на что мы сейчасъ указали.
Въ то время, когда сэръ Мэрмадюкъ Роули и леди Роули прізжали въ Англію, по случаю свадьбы дочери, къ нимъ въ домъ являлся старинный другъ самого Роули — полковникъ Осборнъ. Полковникъ Осборнъ былъ не моложе, чмъ сэръ Мэрмадюкъ, которому было лтъ пятьдесятъ, пожалуй былъ даже старе его, но полковникъ принадлежалъ къ категоріи ci-devant молодыхъ людей, вчно играющихъ роль молодыхъ людей. Полковникъ Осборнъ былъ — старый франтъ, разумется, холостякъ. Саму Эмили полковникъ Осборнъ видалъ еще лтъ двадцать тому назадъ, когда она еще не умла ходить. Однимъ словомъ, старый другъ дома. Но, по характеру своему и репутаціи, онъ вовсе не соотвтствовалъ тому типу ‘стараго друга папаши’, который даритъ дтямъ серебряные и золотые стаканчики на новый годъ.
Посл того, какъ Тревиліанъ года два счастливо прожилъ съ женою и свояченицею, полковникъ Осборнъ вдругъ какъ-то сталъ бывать у нихъ очень часто. Тревиліанъ, который его не уважалъ, высказалъ недовольство такими учащенными визитами. Недовольство это показалось жен его совершенно неблагоразумнымъ и даже смшнымъ. Чтожъ онъ, подозрвать ее что-ли вздумалъ? Да еще по поводу кого же — старика Осборна, который старше ея отца, который зналъ ее ребенкомъ! Неужели можно было оскорбить почтеннаго стараго друга родителей, отказавъ ему отъ дому, за то только, что мужу пришелъ въ голову нелпый капризъ? Нтъ, говорила Эмили сестр, ‘если онъ хочетъ этого — пусть прямо прикажетъ, а я сдлать не могу, не могу признать справедливымъ такую волю и не могу притворяться и показывать ему видъ, что признаю благоразумнымъ то, что есть пустой капризъ’. Сестра совтовала все-таки подчиниться вол мужа на томъ собственно основаніи, что ‘такъ будетъ гораздо лучше’. Но это было бы слишкомъ нелпо, наконецъ, этого нельзя было и требовать: пусть прямо прикажетъ — тогда будетъ ясно, что онъ смотритъ на жену какъ на рабу, и его приказаніе, конечно, будетъ исполнено. Но въ душ признать его: правымъ — это было невозможно, этого нельзя было и требовать.
Между тмъ, Тревиліанъ, съ своей точки зрнія, тоже былъ правъ. Онъ зналъ о полковник Осборн то, чего не знала его жена. Онъ зналъ, что этотъ старый франтъ иметъ старую репутацію ‘обольстителя’, что онъ былъ виною уже не одной домашней исторіи, что онъ постоянно ухаживалъ за замужними женщинами, что именно для поддержанія своей репутаціи молодого ловеласа, онъ считалъ нужнымъ продолжать такой образъ дйствій и нисколько не бояться притомъ огласки. Все это Тревиліанъ очень хорошо зналъ, а потому не только считалъ себя вправ не принимать въ свой домъ человка, котораго не уважалъ, но видлъ себя положительно обязаннымъ отклонить всякую интимность полковника Осборна съ его, Тревиліана, домомъ.
Отчего же онъ не объяснилъ этого откровенно жен? Понятно, что онъ не скоро мотъ ршиться на подобное объясненіе. Предварить жену, которую онъ любилъ, которую онъ держалъ въ высокомъ уваженіи, о грозящей ей опасности — ему, разумется, было непріятно. Ему непріятно было сопоставлять даже въ мысли имя своей жены съ именемъ и репутаціею Осборна. Столь же непріятно ему было выступать какъ будто съ ревностью относительно такого недостойнаго, пустого и смшного влюбчиваго старика, какъ будто онъ видлъ въ немъ возможнаго соперника. Все это было крайне непріятно, но, наконецъ, Тревиліанъ все-таки ршился на такое откровенное объясненіе и остерегъ жену на счетъ репутаціи, прежнихъ подвиговъ и ныншнихъ замашекъ полковника Осборна.
И чтоже — жена его, конечно, ничему этому не поврила, опасности никакой не увидала, а напротивъ, усмотрла во всей этой выходк только досаду Тревиліана, неуваженіе въ себ лично и общую манеру мужчинъ считать женщинъ неспособными судить объ общественныхъ условіяхъ. Особой щепетильности англійскихъ общественныхъ условій она не знала, потому что воспитывалась на Мандаринскихъ островахъ. Полковника Осборна она съ дтства привыкла считать другомъ своего отца, стало быть человкомъ заслуживающимъ уваженія. Она знала его двадцать лтъ, а мужъ едва былъ съ нимъ знакомъ. О подвигахъ его она ничего не знала сама потому, что очень рдко бывала въ томъ обществ, въ которомъ онъ жилъ. Ей было ясно, что мужъ просто ухватился за нелпыя сплетни по антипатіи къ Осборну, и въ повтореніи имъ этихъ сплетенъ ей — она увидла недостатокъ уваженія мужа къ ней, и недостатокъ уваженія его къ самому себ.
Да, она была совершенно права, съ своей точки зрнія. Она и не могла судить иначе. Сопоставленіе такихъ понятій, какъ ревность мужа, долговременная дружба старика Осборна, котораго она знала двадцать лтъ, который видлъ ее ребенкомъ, любовь мужа и въ тоже время выступленіе съ капризами, деспотическою волею — такое сопоставленіе не могло не казаться ей рядомъ противорчій, невозможностей.
Но Тревиліанъ тоже былъ правъ. Правда, полковникъ Осборнъ былъ лтами не моложе сэра Мэрмадюка Роули, правда, что Осборнъ видлъ Эмили ребенкомъ, и она знала его двадцать лтъ. Но все это было справедливо только по букв, а не по смыслу. Сэръ Мэрмадюкъ Роули, на шестомъ десятк лтъ жизни, былъ растолствшій, добродушный отецъ семейства и домосдъ. Вс зати молодости давно вышли изъ его головы. Онъ думалъ только о своихъ восьми дочеряхъ, о своей жен, да еще — о своемъ обд. Онъ, вроятно, задумывался иногда и надъ тмъ, что ничего не усплъ отложить на черный день, что подъ старость онъ имлъ въ виду одно жалованье, пока правительство держало его на служб.
Полковникъ же Осборнъ, хотя и старше его нсколькими годами, былъ человкъ совсмъ иного рода. Онъ, какъ уже сказано, не былъ женатъ и никакихъ заботъ не имлъ, кром заботъ члена парламента. Онъ очень хорошо ‘сохранился’, очень хорошо одвался, ежедневно отправлялся въ Гайдъ-паркъ верхомъ на отличной лошади, съ грумомъ, тоже на отличной лошади. У него въ имніи былъ хорошій конскій заводъ, и самъ онъ славился и теперь охотою верхомъ. Однимъ словомъ, онъ былъ франтъ, со всми претензіями франтовства, считалъ себя молодымъ, хотлъ казаться и казался молодымъ, былъ высокій, худощавый, красивый мужчина, съ тою ‘опасною’ репутаціей, о которой уже упомянуто. Эмили онъ видалъ ребенкомъ, но за то вовсе не видалъ ея съ тхъ поръ, и познакомился съ нею, когда она уже была невста, и продолжалъ это знакомство потому именно, что она была хорошенькая женщина. Она знала его уже двадцать лтъ, но еще врне можно было сказать, что она его двадцать лтъ не знала, а ей и теперь было всего двадцать два года.
Въ сцен объясненія съ женою относительно увеличившейся интимности этого ‘стараго друга’, у Тревиліана, когда его доказательства были встрчены недовріемъ и самая мысль его признана нелпою, вырвалось одно, довольно рзкое слово, сказанное или въ сердцахъ, противъ воли, какъ то бываетъ при разставаньи, посл жаркаго спора. Какъ только онъ сошелъ въ нижній этажъ, въ свой кабинетъ, онъ тотчасъ созналъ, что это слово, сказанное сгоряча, было совершенно лишнее, и что оно должно было оскорбить его жену. Онъ былъ почти готовъ пойти опять на верхъ и просить у Эмили извиненія. Онъ и сдлалъ бы это, еслибы извиненіе его не было принято какъ сознаніе въ томъ, что онъ былъ неправъ вообще, во всемъ этомъ дл. Эта мысль и задерживала его. Прохаживаясь взадъ и впередъ по кабинету, онъ, соображая, что у жены его характеръ не уступалъ въ твердости его собственному характеру, приходилъ къ ясному заключенію, что жена не помирится съ нимъ, если онъ не возьметъ своего слова назадъ. Но какъ взять назадъ одно слово, оговоривъ справедливость всего остального, и могло ли это повесть къ примиренію? Наконецъ, онъ все-таки ршился просить у нея прощенія, но только не теперь, не сейчасъ, а тогда, когда представится какой-нибудь удобный случай. Напримръ, онъ могъ сдлать это тогда, когда пошелъ бы наверхъ, чтобы одваться къ обду. Въ этотъ день они приглашены были къ обду у графини Мильборо, старушки-вдовы, весьма почтенной и доброй, бывшей другомъ всего семейства Тревиліановъ, еще съ его дтства. Эмили немножко, не то что побаивалась, но стснялась, възжая въ домъ этой старушки, окруженной въ обществ высокимъ почетомъ. Тревиліанъ разсчитывалъ на то, что досада его жены будетъ нсколько устранена этимъ чувствомъ робости, во время одванья въ вызду, и ршился тогда-то именно зайти въ ней, и сказать, что онъ никакъ не хотлъ ея обидть, и что предостереженіе его не имло ничего общаго съ малйшимъ какимъ-либо сомнніемъ или опасеніемъ насчетъ приличности собственнаго ея поведенія.
Между тмъ въ столовой поданъ былъ завтракъ. Тревиліанъ самъ никогда не завтракалъ, но иногда приходилъ къ завтраку и, для компаніи, съдалъ сухарь. Въ настоящемъ положеніи онъ могъ пойти въ столовую, могъ и не пойти, такъ какъ и то, и другое, не представляло бы ничего выходящаго изъ обыкновеній. Хорошо было бы, еслибы онъ пошелъ, но, при настоящемъ положеніи длъ, явиться въ столовую ему было какъ-то неловко, и естественно, что онъ этого не сдлалъ. Когда же завтракъ кончился, и дамы опять пошли въ себ, наверхъ, онъ началъ думать о томъ, прідетъ ли Осборнъ сегодня, и если прідетъ, то будетъ ли принятъ его женою. Потомъ, онъ слъ въ письменному столу и попробовалъ заняться статьею, которую онъ писалъ и для одного журнала, на мысль о визит Осборна не оставляли его уже ни на минуту. Пятьдесятъ разъ онъ божился самъ себ, что то, что онъ чувствуетъ, не есть ревность, что всякое подобное чувство въ немъ было бы непростительнымъ оскорбленіемъ его жены. Но, между тмъ, онъ очень ясно чувствовалъ также, что былъ бы весьма радъ, еслибы хоть собственно въ этотъ день жена его не приняла Осборна. Просить у жены прощенія онъ ршился во всякомъ случа: приметъ ли она Осборна или нтъ. Но, казалось ему, еслибы она не приняла, и тмъ выказала наклонность сообразоваться съ его желаніемъ, хотя бы въ этотъ только день, то ему было бы легче просить прощенія, и онъ съумлъ бы вложить въ свои слова боле нжности, боле выказать искреннюю свою привязанность.
— Не сказать ли слово Ричарду?— шепнула Нора сестр, когда он поднимались по лстниц, посл завтрака, Ричардъ былъ слуга, которому пришлось бы сказать, что — нтъ дома.
— Я не намрена, отвчала м-ссъ Тревиліанъ.
— Не могу ли я сказать?
— Конечно нтъ, Нора. Я бы чувствовала, что унижаю себя, еслибы допустила, чтобы вещи, сказанныя мн такимъ образомъ, сколько-нибудь на меня подйствовали.
— Эмили, мн кажется — вы неправы. Право, мн кажется такъ.
— Согласитесь, что я лучше знаю, что мн слдуетъ длать въ моемъ дом и по отношенію къ моему мужу.
— О, конечно.
— Пусть онъ дастъ мн приказаніе, приказаніе я исполню. Исполнила бы и простое желаніе, еслибы онъ выразилъ его иначе. Но когда онъ говоритъ, что ему ‘не хотлось бы’, чтобы полковникъ Осборнъ бывалъ у насъ въ дом — что же это значитъ? И еслибы вы видали, какъ онъ это сказалъ, то думали бы точно также, какъ я. Это было просто грубое оскорбленіе, и — не въ первый разъ.
Во время этой рчи, глаза ея блистали огнемъ и щеки покрылись яркимъ румянцемъ гнва. Сестра видла, что она серьезно сердится. Въ эту минуту послышался ударъ молотка въ дверь, и об сестры поняли, что это означало визитъ полковника Осборна. И Люисъ Тревиліанъ, сидя въ своей библіотек, за своей статьей, тоже понялъ, чье прибытіе возвщалъ этотъ ударъ молотка.
Если читатель, желающій самъ стать судьею между Тревиліаномъ и его женою, обратится къ самому автору за боле полными справками насчетъ истинныхъ намреній полковника, за такими справками, какихъ авторъ не могъ предоставить своимъ героямъ, но можетъ предоставятъ своимъ читателямъ,— то и эти справки не измнятъ въ ум читателя того, въ сущности неудовлетворительнаго мннія, что и миссисъ Тревиліанъ была права, и мистеръ Тревиліанъ былъ правъ.
Чтобы, вря въ безтенденціозность Троллопа, не заподозрили насъ самихъ въ тенденціозномъ изложеніи настоящаго дла, мы справку эту выпишемъ собственными словами Троллопа: ‘Читатель можетъ быть вполн увренъ, что у полковника Осборна вовсе не было предвзятаго злонамреннаго плана, когда онъ позволялъ себ становиться въ интимность съ дочерью своего стараго друга. Въ природ его не было ничего ‘адскаго’. Онъ не имлъ обычая хвастаться своими побдами. Онъ не былъ хищнымъ волкомъ, рыщущимъ по свту, кого бы поглотить, съ твердой ршимостью непремнно поглотить все то, что ему встртится. Но онъ любилъ то, что пріятно, а изъ всхъ пріятыхъ вещей, самою пріятною для него было общество хорошенькой, умной женщины. Въ настоящемъ же період его жизни, ни одна женщина не нравилась ему до такой степени, какъ хорошенькая миссисъ Тревиліанъ, и не казалась ему столь пріятно-умною, какъ она’. Вотъ и все. Но изъ этой справки, разсматриваемой въ совокупности съ хорошо извстною репутаціею полковника Осборна явствуетъ, что хотя миссисъ Тревиліанъ была права, но и мистеръ Тревиліанъ былъ вполн правъ.
Услыхавъ шаги Осборна по лстниц, Тревиліанъ поднялся со стула, какъ будто намреваясь послдовать за нимъ въ гостиную. И если бы онъ сдлалъ это, и усплъ не выказать никакой досады въ обращеніи съ этимъ человкомъ, то это могло открыть путь къ примиренію съ женою. Но дойдя до двери кабинета, и взявшись за ручку — онъ повернулся назадъ, говоря себ, что онъ не хочетъ позволить себ чего-либо похожаго на оскорбительную для жены ревность. А между тмъ, причиною этого отступленія было не это, а то, что онъ не чувствовалъ себя въ состояніи быть вжливымъ съ человкомъ, котораго ненавидлъ. Поэтому онъ опять слъ за столъ, взялся за перо, и началъ долбить свой мозгъ, стараясь продолжать статью для журнала. Но въ ум его не оказывалось въ ту минуту ничего, кром сознанія, что полковникъ Осборнъ — пошелъ наверхъ. Онъ оставилъ перо и сжалъ кулаки. Какое право имлъ тотъ человкъ вторгаться къ нему, непрошенный, и разрушать его счастіе? И жена его, воспитанная въ глуши, что могла она знать объ ухищреніяхъ этой великосвтской зми, и ея коварныхъ намреніяхъ? Онъ вспомнилъ примръ, какъ одну молодую даму мужъ увезъ въ Неаполь, чтобы спасти ее отъ Осборна. Неужели дошло до того, что и ему, Тревиліану, необходимо спасать въ Неаполь свою, любимую жену отъ стей такой презрнной твари? Самая мысль о бгств передъ такимъ гадомъ была глубокоязвительна. Да еслибы онъ и ршился поступить такъ, то еще согласится ли жена? Нтъ, она не захочетъ понять причину, недопуститъ, что на это есть основаніе, что благоразуміе требуетъ этого.
А между тмъ, полковникъ Осборнъ сидлъ наверху. Сидлъ онъ уже давно и повидимому не собирался уходить. При этой мысли, Тревиліанъ почти пришелъ къ тому убжденію, что его долгъ поступить въ этомъ дл напрямки. Извстно, что значитъ, когда мужъ говоритъ себ, что онъ долженъ поступить съ женою напрямки.
Думая такъ, Тревиліанъ пришелъ къ заключенію, что не только не слдуетъ просить извиненія у жены за сказанныя имъ рзкія слова, но что полезно даже повторить ихъ еще нсколько внушительне. Онъ предвидлъ, что она приметъ ихъ съ гнвомъ и что за этимъ гнвомъ послдуетъ періодъ молчаливаго негодованія, еще гораздо боле несноснаго, чмъ цлые потоки гнвныхъ словъ. Но неужели же онъ, мужчина, могъ не исполнить своей обязанности изъ одного страха передъ гнвомъ жены? Нтъ, не просить прощенія, а еще разъ напомнить ей слдовало, что для счастья ихъ обоихъ необходимо прекратить всякую интимность съ полковникомъ Осборномъ. Это ршеніе образовалось въ ум его вполн естественно подъ вліяніемъ продолжительности визита Осборна, чмъ дольше тотъ сидлъ, тмъ горче и мрачне становились мысли Тревиліана, тмъ боле, что онъ слыхалъ, какъ къ Нор пріхала знакомая дама, которая вызвала ее изъ гостиной, такъ что жена его сидла съ полковникомъ Осборномъ почти все время одна.
О чемъ же говорили въ это время они? Содержаніе ихъ бесды было не только невинно, но даже до нкоторой степени добродтельно. Осборнъ былъ избранъ членомъ парламентской коммиссіи, которой было поручено пересмотрть систему колоніальнаго управленія. Для этого, коммиссіи необходимо было призвать, для личныхъ объясненіи, по меньшей мр двухъ губернаторовъ колоній. А такъ какъ Осборнъ былъ въ связяхъ съ министромъ колоній, то отъ него зависло, чтобы въ числ этихъ двухъ губернаторовъ былъ вызванъ въ Англію губернаторъ Мандаринскихъ острововъ. Вотъ этотъ-то проектъ Осборнъ и сообщалъ жен Тревиліана. Этотъ проектъ открывалъ совершенно неожиданную возможность прізда въ Англію отца ея и матери. Безъ него они не имли бы еще долгое время возможности даже и помышлять о прізд въ метрополію, какъ потому, что сэръ Мэрмадювъ всего года два бралъ отпускъ туда, такъ и потому, что средства ихъ не позволяли имъ повторить такое путешествіе. Совсмъ иное дло быть вызвану въ Англію по казенной надобности: тутъ не надо просить отпуска, и вс издержки оплачиваются казною, включая даже расходы на извозчиковъ въ Лондон ‘по дламъ службы’. Вотъ какой добродтельный проектъ возымлъ полковникъ Осборнъ и сообщалъ своей собесдниц, которая, разумется, пришла въ восхищеніе.
Можно конечно сказать, что сэръ Мэрмадюкъ Роули вовсе не былъ губернаторъ особенно способный научить парламентъ чему-либо путному, и что, указывая министру на него, членъ парламента Осборнъ желалъ собственно оказать услугу хорошенькой женщин, которой онъ былъ другомъ. Но можно также сказать, что такъ какъ другой губернаторъ, котораго при этомъ предполагалось вызвать, считался орломъ, былъ администраторъ, что называется ‘перваго сорта’, то, чтобы избгнуть односторонности, небезполезно было придать ему въ товарищи администратора ‘второго сорта’, какъ сэръ Мэрмадюкъ, особливо съ его опытностью. Такъ что, въ настоящемъ случа, полковникъ Осборнъ, предлагая проектъ самъ по себ добродтельный, въ тоже время оставался безупреченъ и въ своемъ качеств одного изъ законодателей своего отечества.
Объ одномъ онъ серьезно просилъ свою ‘дорогую Эмили’. Какъ старый другъ родителей ея, Осборнъ считалъ себя вправ называть м-ссъ Тревиліанъ крестнымъ именемъ, прилагательное же ‘дорогая’ было имъ употреблено по отношенію въ ней нсколько разъ также въ присутствіи ея отца и матери — безъ всякаго съ ихъ или съ ея стороны возраженія. Затмъ, онъ такъ и продолжалъ обращаться къ ней, какъ бы къ ‘дорогой Эмили’,— за исключеніемъ впрочемъ тхъ случаевъ, когда присутствовалъ ея мужъ, который, какъ зараженный педантизмомъ, могъ бы обидться этой невинной вольностью. Объ одномъ Осборнъ серьезно просилъ ‘свою дорогую Эмили’ — не говорить ни слова о проект его относительно ея отца — мужу. М-ссъ Тревиліанъ очень хорошо понимала неловкость такихъ вещей, какъ обращеніе къ ней посторонняго человка съ выраженіемъ ‘моя дорогая Эмили’, и въ особенности — совмстнаго сокрытія ими чего-либо отъ мужа, но она ничего не могла, въ обоихъ случаяхъ. Относительно ‘дорогой Эмили’, ей крайне хотлось какъ-нибудь высказать Осборну, что такое обращеніе съ ней слишкомъ фамильярно и потому неумстно. Но какъ высказать нчто подобное — не мальчику, а человку солидному, въ положеніи Осборна? Имть общую съ нимъ тайму отъ мужа ей также очень не хотлось, но Осборнъ положительно потребовалъ этого. ‘Если объ этомъ узнаетъ кто-нибудь, если объ этомъ хоть слово будетъ сказано въ одномъ изъ клубомъ — убждалъ онъ ее — то я, какъ членъ коммиссіи, буду поставленъ въ положеніе крайне-непріятное. Это тотчасъ назовутъ интригою и я долженъ буду отъ всего отречься’. Нечего было длать, и м-ссъ Тревиліанъ, которой страстно хотлось такъ неожиданно доставить отцу и матери средство побывать въ Лондон, свидться съ нею и съ сестрою — дала общаніе не говорить объ этомъ и мужу, чтобы какъ-нибудь, сохрани Богъ, не испортить всего дла.
Она была очень обрадована проектомъ Осборна, хотя въ бесду его съ нею, на этотъ разъ, какъ-то прокрались еще нкоторыя новыя неловкости. Такъ, напр., онъ сказалъ мимоходомъ, что ‘ни для кого иного въ свт’ онъ не сдлалъ бы того, что ршился сдлать для нея. Казалось, какъ будто Осборнъ сознавалъ, что въ этомъ дл онъ приноситъ въ жертву свою гордость политическаго человка, приноситъ жертву весьма серьезную, которую онъ только въ состояніи перенесть изъ любви къ ней. Сверхъ того, при прощаніи, онъ, назвавъ ее опять дорогою Эмили, придалъ своему голосу нкоторый оттнокъ нжности, который почти уже показался ей совершенно лишнимъ. Но, конечно, все это можетъ быть ей только показалось такъ, да, и во всякомъ случа, все это были пустяки.
Когда Осборнъ ушелъ, м-ссъ Тревиліанъ оставалась нкоторое время въ гостиной одна. Она знала, что мужъ ея все еще въ нижнемъ этаж, и прислушивалась нсколько минутъ, не придетъ ли онъ къ ней. И онъ, онъ тоже слыхалъ, какъ уходилъ полковникъ, и въ продолженіи нсколькихъ минутъ не зналъ, идти ли сейчасъ къ жен или нтъ. Онъ считалъ себя человкомъ характера весьма твердаго, но, тмъ не мене, въ теченіи предшествовавшей четверти часа, умъ его колебался, то въ ту, то въ другую сторону, между двумя ршеніями: ршеніемъ поступить съ женою ‘напрямки’ или же — просить-таки у нея извиненія и тмъ покончить ссору. Онъ сознавалъ, что лучше исполнитъ свой долгъ, если поступитъ ‘напрямки’, это такъ. Но за то, въ сущности, гораздо пріятне да и легче было бы извиниться. Въ одномъ онъ былъ положительно убжденъ, именно то, что такъ или иначе, но непремнно слдовало выпрововодить Осборна изъ дому, потому что жизнь — съ такими чувствами, пока жена его сидла вдвоемъ съ Осборномъ — была бы невыносима, невозможна. Очень можетъ быть, что тутъ и въ самомъ дл не было ничего сколько-нибудь серьезнаго. Въ невинности своей жены, даже въ мысляхъ, а не только въ намреніяхъ ея, онъ былъ увренъ вполн. Все дло въ томъ, что такъ идти дале не могло, что если на то пойдетъ, то онъ готовъ скоре послдовать примру того джентльмена, который увезъ свою жену отъ полковника Осборна въ Неаполь, иначе, вс его способности мышленія будутъ парализованы, онъ самъ не будетъ знать, что съ нимъ длается, онъ станетъ негоднымъ ни на что. Съ этой ршимостью, онъ — не пошелъ на верхъ, а надлъ шляпу и вышелъ изъ дому.
А миссисъ Тревиліанъ, между тмъ, все еще оставалась одна въ гостиной, ожидая, не зайдетъ ли мужъ. Ей очень хотлось, чтобы онъ зашелъ, и она ршилась, несмотря на предшествовавшія свои ршенія, не поддаваться несправедливости,— ршилась теперь ухватиться за всякій, хотя бы самый легкій намекъ своего мужа въ смысл извиненія. И это было естественно. Сознаніе, что ей не слдовало бы имть тайну отъ мужа, и воспоминаніе о нжности тона, который былъ принятъ Осборномъ при прощаніи съ нею, смягчали сердце ея по отношенію къ мужу. И еслибы Тревиліанъ пришелъ наверхъ въ эту минуту, то все могло поправиться. Но онъ не пришелъ. ‘Хочетъ дуться, ну такъ и пусть дуется’,— сказала себ Эмили, узнавъ объ уход мужа изъ дому.
Чтобы провесть время до обда, Тревиліанъ пошелъ на улицу Пэлл-Мэллъ, въ свой клубъ. Осборнъ также членомъ въ этомъ клуб. Первое, что услыхалъ Тревиліанъ въ клуб, былъ разговоръ двухъ членовъ о предполагаемомъ вызов сэра Мэрмадюка Роули въ Англію, и объ участіи принимаемомъ въ этомъ дл Осборномъ. Такъ-то самъ Осборнъ хранилъ молчаніе о томъ дл, въ которомъ онъ такъ настойчиво требовалъ тайны отъ м-ссъ Тревиліанъ. Тревиліанъ, разумется, понялъ, что между ними происходитъ нчто такое, изъ чего онъ исключенъ или при чемъ онъ оставленъ въ сторон. Онъ узнавалъ въ клуб то, чего не могъ узнать дома! Каково это было для супруга любящаго и проникнутаго взаимными обязанностями мужа и жены, святостью откровенности, отвращеніемъ ко всякому постороннему вмшательству между ними?
Возвратясь домой, Тревиліанъ прямо отправился къ жен, но она одвалась при помощи горничной, такъ что онъ не могъ говорить, и опять ушелъ, говоря себ, что Эмили нарочно не выпускаетъ изъ комнаты горничную, для того, чтобы объясненія не могло быть. Когда дамы собрались, они вс втроемъ отправились къ леди Мильборо, въ карет. Тревиліанъ все время молчалъ, а сестры все время вели между собой разговоръ, но тонъ этого разговора былъ фальшивый, какой всегда бываетъ, когда говорятъ не для того, чтобы что-нибудь сказать, а для того собственно, чтобы избгнуть молчанія. Он чувствовали, что разговоръ не достигалъ и этой цли, что принужденность его была очевидна.
Обдъ у леди Мильборо былъ скученъ, особенно для м-ссъ Тревиліанъ, которая не любила леди Мильборо, за то, что та раза два попробовала дать ей совты. Совты эти были самаго невиннаго свойства, напримръ, относительно пользы пить пиво въ нкоторомъ интересномъ період. Но вообще всякія наставленія и совты, даваемые замужней женщин другою женщиною, которая принадлежитъ въ семь или къ старымъ знакомымъ мужа, рдко имютъ успхъ, а по характеру Эмили, они не только успха не имли, но еще предрасположили ее противъ леди Мильборо.
Между тмъ, леди Мильборо сама очень не любила полковника Осборна, котораго она именно почитала какимъ-то ‘хищнымъ звремъ’, рыщущимъ по свту, и случилось такъ, что именно въ этотъ день, отведя Тревиліана въ сторону, она сдлала ему нсколько вопросовъ насчетъ того, часто ли бываетъ у нихъ Осборнъ. Итакъ, убдился Тревиліанъ, не одинъ онъ, а и другіе начинаютъ уже замчать неумстную интимность Осборна въ его дом, и быть можетъ въ свт скоро начнутъ шептаться по этому поводу, соединяя съ именемъ Осборна имя его жены. Эта мысль была невыносима. Тутъ же кто-то другой обратился уже прямо къ нему съ вопросомъ: правда ли, что тесть его детъ въ Англію? Итакъ, это дло было извстно всему городу, и сохранялось въ тайн только отъ него.
Когда они хали домой, онъ обратился съ вопросомъ къ жен:
— Скажите, Эмили, правда ли, что я слышу насчетъ прізда вашего отца? Нсколько секундъ не было отвта. Можетъ вы, Нора,— продолжалъ онъ обращаясь въ своячениц — скажете мн, такъ какъ Эмили не хочетъ отвчать. Извстно вамъ, что вашъ отецъ прідетъ?
— Да, нершительно отвчала Нора.
— Почему же мн не сказали объ этомъ?
— Это былъ секретъ, отвчала м-ссъ Тревиліанъ, вооружись смлостью.
— Секретъ — отъ меня? Между тмъ, вс уже знаютъ. И почему же это могло быть секретомъ?
— Потому, что полковникъ Осборнъ не желалъ, чтобы это стало извстно, отвчала Эмили.
— А какое можетъ быть дло полковнику Осборну въ чемъ-либо такомъ, что касается васъ и вашего отца, не подлежа моему свднію? Я не хочу, чтобы вы имли какія-либо отношенія съ полковникомъ Осборномъ. Я не желаю, чтобы вы видлись съ полковникомъ Осборномъ, слышите?
— Слышу, Люисъ.
— Но намрены ли вы сообразоваться съ этимъ? Помните только, что я положительно приказываю вамъ не видаться съ полковникомъ Осборномъ. Вамъ можетъ быть неизвстно, что вы уже наносите себ ущербъ въ мнніи объ васъ людей, какъ о честной женщин, и позорите меня вашей интимностью съ полковникомъ Осборномъ.
— Люисъ, какже можно!— вступилась Нора.
— Оставьте, пусть его выскажетъ все разомъ, возразила ея сестра.
— Я высказалъ все, что слдуетъ и теперь необходимо только, чтобы вы дали мн торжественное общаніе исполнить мою волю.
— Если вы высказали все, что имли сказать, то выслушайте же меня.
— Мн нечего отъ васъ слушать, пока вы не дадите мн общанія, котораго я требую.
— Въ такомъ случа, я, конечно, не дамъ вамъ его.
— Эмили, душа моя,— опять вмшалась Нора — сдлайте такъ, какъ онъ желаетъ.
— Она еще не знаетъ,— сказалъ Тревиліанъ,— что ее обязываетъ долгъ поступать такъ, какъ я желаю. И такъ какъ она упряма, и не хочетъ слушаться тхъ, кто лучше ея знаетъ, что женщин позволительно и что нтъ — то дло и кончится тмъ, что она погубитъ себя и погубитъ мое счастье.
— Одно я знаю,— отвчала она,— что вы вашей безразсудной ревностью уже погубили мое счастье. Подумали ли вы, что должна я чувствовать, слыша такія слова отъ мужа? Если я заслуживаю, чтобы отъ меня требовали общанія не видть кого бы то ни было, то значитъ я не заслуживаю быть чьею бы то ни было женою. Затмъ она предалась истерическому плачу, и въ такомъ положеніи, подъхавъ къ дому, убжала прямо наверхъ.
Посл этого м-ссъ Тревиліанъ отказалась видться съ мужемъ, если онъ не намренъ извиниться передъ нею, а мистеръ Тревиліанъ отказался видться съ женою, если она не намрена прежде всего дать ему требуемое общаніе. И каждый былъ правъ по-своему. Онъ былъ убжденъ, что дло слишкомъ серьезно и что необходимо остановить жену на скользкомъ пути, во что бы то ни стало. А она была глубоко оскорблена. Такъ они и не видались.
На другой день Тревиліанъ, возвратившись домой, въ передобденное время, нашелъ у себя на стол конвертъ со своемъ именемъ, и узнавъ руку жены, обрадовался, думая, что онъ заключаетъ въ себ ея общаніе. Онъ тотчасъ ршился выказать ей въ такомъ случа всю свою привязанность и всю свою уступчивость. Но въ конверт была только слдующая записка: ‘Дорогая Эмили, я только что возвратился изъ министерства колоній. Все устроено, и вызовъ сэру М. посланъ. Теперь, разумется, вы можете сказать объ этомъ Т. Вашъ Ф. О.’. Записка эта была Осборна.
М-ссъ Тревиліанъ, хотя и отказывалась дать требуемое мужемъ общаніе, считая это обидою, однако ршилась въ дйствительности исполнить его волю. Еслибы онъ запретилъ ей даже принимать письма отъ Осборна, она не вскрыла бы этого письма, а отправила бы его къ мужу непрочтеннымъ. Но въ его приказаніи ничего не было о письмахъ. Думая такъ, она прочла письмо и потомъ послала его внизъ съ Норою, чтобы не обратить вниманія прислуги. Въ самомъ этомъ дйствіи она видла такое заявленіе покорности, которое должно было показать мужу всю его несправедливость. Но вышло совсмъ не такъ.
Во-первыхъ, вскрывъ конвертъ, онъ тотчасъ почувствовалъ горькое разочарованіе, найдя вовсе не ея общаніе, а нчто совсмъ иное. Во-вторыхъ, какое право имлъ этотъ человкъ называть его жену ‘дорогая Эмили’? Въ-третьихъ, она прочла письмо, стало быть прямо показывала, что намрена продолжать сношенія съ Осборномъ, и если послала письмо мужу, то только потому, что не намрена была скрывать своихъ дйствій. ‘Теперь вы можете сказать объ этомъ Т.’,— каково было читать это позволеніе Осборна?
До сихъ поръ Тревиліанъ не думалъ о всемъ томъ, что онъ сдлалъ для своей жены. Теперь онъ сталъ припоминать себ, какъ онъ взялъ ее, бдную двушку, изъ глуши, изъ другой, части свта, окружилъ ее довольствомъ, ввелъ ее въ общество, взялъ къ съ себ ея сестру, исполнялъ малйшія желанія своей жены, искренно любилъ ее, не имлъ никакого удовольствія, кром удовольствія быть съ нею, не имлъ никакой дамы, которая бы называла его ‘дорогой Люисъ’, и которою бы онъ не пожертвовалъ малйшей прихоти своей жены, наконецъ никогда же имлъ отъ нея ршительно никакихъ секретовъ. Честность, невинность своей жены онъ и теперь не думалъ заподозривать. Сохрани Богъ! Но ему было очевидно, что она недостаточно знаетъ свтъ, что она можетъ невинно компрометтировать себя, ему уже слышался возмутительный свтскій шепотъ… Не было никакого сомннія, что онъ долженъ былъ исполнить долгъ, налагаемый на него именно любовью его къ жен. Онъ еще разъ ршился непремнно добиться онъ нея потребованнаго общанія, объявивъ ей, если окажется нужное что иначе они не могутъ жить вмст. Да и какъ, въ самомъ дл, жить вмст, какая оставалась возможность для отношеній мягкихъ, искреннихъ, если она въ глаза отказывалась исполнить первую волю, которую пришлось облечь въ приказаніе?
Подъ вліяніемъ этихъ чувствъ онъ написалъ жен письмо, весьма мягкое по форм, съ выраженіемъ любви и всякой готовности забыть все случившееся, но съ твердымъ повтореніемъ своего требованія, чтобы она общалась не видться съ Осборномъ, прибавивъ къ этому еще свое желаніе, чтобы она не принимала и писемъ полковника, а отправляла ихъ къ мужу. Затмъ отъ отправился обдать въ клубъ.
Получивъ это письмо, м-ссъ Тревиліанъ сказала слуг, чтобы не принималъ никого.
— Могу ли я сказать слуг, чтобы онъ не допускалъ ко мн именно такого-то господина? говорила она сестр.— Посл этого мн совстно будетъ смотрть слуг въ глаза.
— Чтоже вы намрены длать? спросила Нора.
— Да ничего. Что же можемъ сдлать женщина при подобныхъ обстоятельствахъ? Просто жить въ одиночеств, и ждать, пока мужу заблагоразсудится перестать глупить. О, кто могъ думать, что дойдетъ до этого! И что я сдлала, чтобы заслужить такое обращеніе? Было ли когда-нибудь боле нелпое, боле чудовищное обвиненіе!
Однако, наконецъ, состоялось нчто въ род соглашенія. При усердномъ посредничеств Норы, произошло свиданіе мужа и жены, и м-ссъ Тревиліанъ сказала мужу, что она, разумется, не станетъ принимать кого-либо противъ воли мужа, и Тревиліанъ радъ былъ удовольствоваться этимъ общаніемъ, хотя она отняла у него всякое значеніе уступки разными оговорками, и затмъ старалась постоянно показать, что считала себя оскорбленною совершенно безъ всякаго основанія. Однимъ словомъ, она ясно показала, что подчиняется только капризу мужа. Но Тревиліанъ и этимъ быль бы доволенъ, еслибы жена не выводила его иногда изъ терпнія возвращаясь въ этому обстоятельству въ вид преувеличенія приказанія мужа, такъ, однажды, когда Осборнъ написалъ, что пріздъ сэра Мэрмадюка отложенъ до зимы, она ни за что не хотла сама взять въ руки этого письма, хотя его подавалъ ей мужъ, если эти письма ядовиты, то зачмъ же брать ихъ? Другой разъ, когда Осборнъ впередъ написалъ, что придетъ къ завтраку, Тревиліанъ хотлъ, чтобы его принять на этотъ разъ, для устраненія всякихъ догадокъ съ его стороны — но жена его ни за что не хотла остаться въ столовой и не показалась Осборну. Когда Тревиліанъ, на прогулк съ женою и свояченицею, встртилъ Осборна и послдній заговорилъ съ его женою, то она рзко просила мужа увестъ ее домой,— такъ что Осборнъ не могъ не понять всей исторіи. Тревиліану это было крайне непріятно, и чтобы загладитъ этотъ случай, онъ отмнилъ данное имъ слуг приказаніе не принимать Осборна. А когда онъ сдлалъ это, тогда м-ссъ Тревиліанъ стала опять принимать Осборна одна и вновь начала съ нимъ переписываться.
— Я готова слушаться его приказаній, возражала она сестр, но онъ самъ не знаетъ чего хочетъ, сегодня одно, завтра другое. Захочетъ опять запретить — тогда я опять буду знать, что нельзя.
Тревиліанъ, видя, что жена, въ конц концовъ, одержала надъ нимъ самую безспорную побду, счелъ нужнымъ снова сдлать ей внушеніе. Но изъ этого внушенія ничего хорошаго не вышло, оно только послужило сигналомъ къ возобновленію враждебныхъ демонстрацій съ обихъ сторонъ, изъ которыхъ каждая, въ тоже время, чувствовала любовь въ непріятелю и свое несчастное положеніе быть въ необходимости поступать такъ, а не иначе, для защиты своего нравственнаго достоинства.
Такъ, узнавъ, что Осборнъ опять пишетъ къ его жен, Тревиліанъ потребовалъ отъ нея снова общанія, въ которомъ она на этотъ разъ уже ршительно отказала, объявляя, что будетъ сообразоваться съ его волею только тогда, когда онъ самъ будетъ знать чего хочетъ. Она разсказала все одному близкому пріятелю мужа, прося этого пріятеля вразумить Тревиліана, а Тревиліанъ отказался его слушать. Потомъ, онъ послалъ въ ней леди Мильборо съ увщаніями, а она съ негодованіемъ отвергла увщанія, ссылаясь на то, что никто не иметъ права вмшиваться между мужемъ и ею. При новомъ свиданіи мужа и жены — теперь уже прямо устроенномъ для переговоровъ, она, опираясь на тотъ фактъ, что онъ самъ нсколько разъ торжественно призналъ ея невинность, отказалась отъ всякихъ уступокъ капризамъ. Дло въ томъ, что каждому изъ нихъ хотлось собственно только того, чтобы другой призналъ, что онъ былъ неправъ. А такъ какъ и онъ, и она были убждены въ совершенной своей правот, то именно такого признанія ни онъ, ни она не хотли допустить съ своей стороны. При настоящемъ свиданіи въ первый разъ произнесено уже было слово о возможности — разлученія.
— Я требую только одного — сказалъ онъ — общайте мн не входить ни въ какія сношенія съ этимъ человкомъ.
— Я не хочу дать общанія, которое свидтельствовало бы о моей вин.
— Тогда мы должны разойтись. Вы можете жить гд вамъ угодно, въ Лондон, или въ провинціи, но я приму мры, чтобы полковникъ Осборнъ не посщалъ васъ тамъ.
— Я не останусь въ этой комнат, чтобы подвергаться вашимъ оскорбленіямъ,— сказала она и вышла.
— Лучше разойтись…. подумалъ Тревиліанъ.
И они разошлись. Но Тревиліана вчно мучила одна мысль. Онъ ничмъ не могъ заниматься, онъ мало-по-малу обращался въ маніака. Онъ пріискалъ — самъ внутренно презирая себя за это — человка, который слдилъ за его женою. И узнавъ отъ него, что Осборнъ осмлился явиться въ домъ, гд м-ссъ Тревиліанъ поселилась съ однимъ семействомъ, онъ пришелъ къ заключенію, что остается одно средство смирить ее: отнять у нея ребенка. И онъ это сдлалъ, по его распоряженію, ребенокъ, былъ похищенъ изъ ея квартиры во время ея отсутствія.
Въ страшномъ гор, постигшемъ, такимъ образомъ, м-ссъ Тревиліанъ, нтъ сомннія, что начала наконецъ угасать и самая любовь ея къ мужу. Но онъ — онъ продолжалъ горячо любить ее, и живя съ сыномъ въ дикомъ уединеніи, въ Италіи, онъ изсушалъ себя горемъ, сознавая, что она должна была разлюбить его, а вмст мыслью о всей жестокости и несправедливости, какою она отплатила за его чистую любовь. Но — онъ зналъ, что онъ правъ.
Эмили, когда пріхали ея родители, перехала жить къ нимъ, и само собою разумется, что родители вполн сочувствовали ея положенію. Она знала, что она невинна, она знала, что и онъ это знаетъ — а между тмъ онъ ее бросилъ и отнялъ у нея ребенка. Вся ея жизнь была испорчена. Чмъ заслужила она это? И въ дйствіяхъ, и въ мысляхъ она была врна ему, она была права.
Сэръ Мэрмадюкъ два раза являлся къ Тревиліану, разъ еще въ Англіи, другой разъ въ Италіи (на своемъ обратномъ пути въ колонію) и въ гнв своемъ объявилъ зятю, что онъ — сошелъ съ ума, и что онъ, сэръ Мэрмадюкъ, потребуетъ освидтельствованія его врачами и затмъ потребуетъ учрежденія надъ нимъ опеки. Тревиліанъ съ негодованіемъ отвчалъ тестю, и просилъ его выйти вонъ, но такъ какъ въ самомъ дл здоровье его приходило въ упадокъ, такъ какъ онъ вчно сидлъ въ задумчивости и не могъ ничего длать — то въ немъ возникло опасеніе, что люди, судя ао вншности, пожалуй и въ самомъ дл сочтутъ его безумнымъ и примутъ какія-либо насильственныя мры. Это и было главной причиною его отъзда въ Италію.
Но его нашли и тамъ. Два раза Тревиліанъ видлся и съ женой. При вид его исхудавшаго тла, его померкшаго взгляда, наконецъ глубокой меланхоліи, которую выражали вс его движенія, она бросилась ему на шею, умоляя его не мучитъ себя. Въ первый разъ она только просила возвратить ей ребенка, общая сдлать все, что будетъ угодно мужу: она видла, что иметъ дло съ человкомъ, который въ самомъ дл боленъ. При этомъ она общала ему забыть прошлое. Тревиліанъ, хотя отвчалъ ей мягко, но отказался отдать ребенка.
— Чтоже вы хотите, чтобы я сдлала? спрашивала она.
— Сознайтесь, что вы гршны предо мною. На это она отвчала, слезами и заклинаніями, что она не согршила, что она невинна передъ нимъ. Они разстались, предполагай увидться еще разъ. Но Тревиліанъ тогда-то вдругъ и ршился ухать въ Италію и ухалъ, не повидавшись съ нею.
Другой разъ они видлись въ Италіи. Она провожала отца и мать, и открывъ убжище мужа, просила его позволенія повидаться съ ребенкомъ. Онъ согласился. Она убдилась, что онъ сталъ еще боле боленъ, еще боле непохожъ на себя. Она опять умоляла его отдать ей ребенка, общаясь забыть все прошлое.
Она общала ему забыть прошлое. Еслибы только она была мене уврена въ совершенной своей правот, то она догадалась бы иначе составить свою рчь — попросить его, чтобы онъ забылъ прошлое. Этого было бы довольно, потому что человкъ, тотъ, въ то время, въ самомъ дл уже былъ почти маніакомъ и стоило удовлетворить его ide fixe, чтобы спасти его отъ нея.
Но ей, искренно, добросовстно, при всемъ намреніи сдлать все для мужа въ его положеніи, все-таки не пришло въ голову малйшаго сомннія насчетъ полной своей правоты. Вотъ почему она и не догадалась сказать того, что могло спасти ея мужа, избавить его мысль отъ напряженія къ одной и той же цли.
Между тмъ, Тревиліанъ, чувствуя, зная, что онъ правъ, ршился все-таки принесть себя въ жертву — отдать ей ребенка. А самъ онъ, мало-по-малу, зачахъ. Жена ухаживала за нимъ во время послдней его болзни. Наконецъ, когда онъ уже умиралъ, ей внезапно пришла мысль, что онъ унесетъ съ собою во гробъ убжденіе въ ея неврности. Она стояла на колняхъ передъ его кроватью. Онъ повернулся въ стн, онъ зналъ, что умираетъ.
— Другъ мой, дорогой мой Люисъ, скажи мн одно слово… просила она.
— Какое?
— Обвиняешь ты меня въ прелюбодяніи — или нтъ? Если нтъ — поцалуй мою руку, Люисъ. И она приложила свои пальцы къ его губамъ. Нсколько секундъ она понапрасну ждала поцалуя. Страшное отчаяніе овладвало ею. Значитъ, онъ въ сердц произноситъ надъ нею приговоръ — навки? Наконецъ, она почувствовала движеніе ro губъ. Онъ не произнесъ ни слова, ни въ подтвержденіе, ни въ отрицаніе, и испустилъ духъ.
Несовмстимость характеровъ, скажутъ пожалуй. Если несовмстимость значитъ несходство характеровъ, то возраженіе это было бы неосновательно: супруги Тревиліанъ оба совершенно сходны въ томъ, что каждый изъ нихъ безусловно убжденъ въ своей правот. Если же несовмстимость характеровъ — извстная incompatibilit d’humeur, служащая легальнымъ поводомъ къ разводамъ — состоитъ именно въ томъ, что характеры супруговъ слишкомъ сходны въ твердости, а потому и несовмстны — то изъ этого выходитъ, что въ брак немыслимо равенство.
Обратимся теперь къ другой картин, картин брака вполн удовлетворительнаго, и предоставимъ судить, насколько онъ соотвтствуетъ идеаламъ женской юности.
Мистеръ Фэрниваль — одинъ изъ извстнйшихъ въ Лондон адвокатовъ. Съ нашею недавнею практикою гласнаго судопроизводства мы не можемъ имть понятія о томъ, какихъ усилій и трудовъ стоитъ адвокату, чтобы стать въ первомъ ряду въ Англіи. Причиною тому не столько сложность англійскаго законодательства, сколько — огромная конкуррекція. Образованныхъ людей, посвящающихъ себя юридической профессіи — множество, и начинающіе адвокаты цлые года сидятъ безъ серьезной практики. Мистеръ Фэрниваль {Orley Farm.} въ настоящее время одинъ изъ извстнйшихъ адвокатовъ, и разумется очень богатъ. Но извстность онъ пріобрлъ уже, когда ему было подъ пятьдесятъ лтъ, а для пріобртенія ея ему, кром замчательнаго таланта, надо была работать съ молодости по пятнадцати часовъ въ сутки. Во время сессій онъ весь свой день и часть ночи посвящалъ практик, во время вакацій онъ составлялъ судебные сборники изъ процессовъ, которые имъ же были записаны, у адвокатовъ непремнно цлая полка занята семнадцатью томами судебныхъ сборниковъ, изданныхъ Фэрнивалемъ и Стэпльсомъ. Сверхъ того, Фэрниваль работалъ и для издателей-книгопродавцевъ, и для газетъ, и все работалъ но юридической части, и долгіе, долгіе годы работалъ, такъ за безцнокъ. Этотъ работящій человкъ былъ вмст, человкъ терпливый: никто не слышалъ отъ него ни одной жалобы на жестокость свта и несправедливость судьбы, во все то долгое время, когда за непомрные труды свои онъ получалъ непомрно малое вознагражденіе, едва дававшее ему возможность сводить концы съ концами, или — какъ говорятъ англичане — ‘держать волка за дверьми’.
Какой особенный случай вывелъ наконецъ Фэрниваля изъ этого положенія, какой процессъ далъ ему извстность, нельзя сказать, да едва-ли былъ въ дйствительности такой особый случай. Мало-по-малу установилось такое мнніе, что онъ — человкъ надежный, знающій свое дло, добросовстный со своими кліентами и весьма опасный для противной стороны. Люди, имющіе процессы, берутъ иногда извстнаго адвоката не только для того, чтобы онъ велъ ихъ дло, но и для того, чтобы онъ не велъ дла противной стороны. Нельзя было, конечно, пригласить вмст, для одного и того же дла, и знаменитаго сэра Ричарда и г. Фэрниваля: это стоило бы слишкомъ дорого и представляло бы, пожалуй, излишекъ силъ, такъ какъ каждый изъ нихъ, самъ по себ, былъ уже могуществомъ. Но когда противная сторона брала, напримръ, сэра Ричарда, то было необходимо обратиться къ Фэрнивалю, для того, что ‘нейтрализировать’ (выражаясь химически) знаменитаго сэра Ричарда.
Фэрниваль, достигнувъ въ своей профессіи извстности и составивъ себ въ ней состояніе, вступилъ — какъ подобаетъ для увнчанія карьеры — въ парламентъ. Само собою разумется что парламентской карьеры онъ уже не можетъ имть въ виду, такъ какъ онъ взялся за это дло слишкомъ поздно, но онъ можетъ все-таки оказаться весьма полезнымъ, но своимъ спеціальнымъ свдніямъ, членомъ палаты. У адвокатовъ, какъ и у врачей, есть различныя спеціальности. Спеціальностью Ферниваля были не уголовныя дла, а наиболе трудныя, наиболе запутанныя изъ длъ гражданскихъ, такія дла, въ которыхъ нужно было разъяснить запутанность самыхъ законовъ, дла по завщаніямъ, дла желзнодорожныхъ компаній, дла по брачнымъ записямъ и укрпленіямъ, и — дла бракоразводныя. Этотъ перечень не исчерпываетъ всего круга дятельности Фэрниваля, но показываетъ только, въ какого рода длахъ онъ былъ особенно великъ и побдоносенъ. Вообще же не было такой отрасли гражданскаго судопроизводства, по которой не имлъ бы репутаціи адвоката весьма сильнаго, при чемъ не мшаетъ замтить’, что онъ имлъ также репутацію противника весьма опаснаго для добраго имени тхъ людей, противъ которыхъ онъ велъ дло. Такихъ соображеній, что поручаемое ему дло можетъ быть само по себ честно или безчестно, онъ не зналъ: его дло было всегда, честно, въ томъ смысл, что онъ поступалъ честно со своимъ поручителемъ. А было ли дло самого поручателя — честное, объ этомъ Фэрниваль и не спрашивалъ себя: его долгъ состоялъ въ томъ, чтобы выиграть дло ему порученное, какъ долгъ врача, призваннаго къ больному — излечить болзнь, не входя въ разсмотрніе, чмъ больной навлекъ на себя эту болзнь, и не заслуживаетъ ли онъ ея въ нравственномъ отношеніи. Исполнивъ свой долгъ по отношенію въ кліенту, онъ былъ спокоенъ. И. таковъ былъ никакъ не одинъ Фэрниваль, а — вс юристы его времени. Вопросъ о томъ, честно ли со стороны адвоката браться за дло нравственно-неудовлетворительное, вопросъ весьма деликатный, котораго мы здсь касаться, разумется, не будемъ, вполн сочувствуя тмъ примрамъ среди молодой вашей адвокатуры, которые отвчали на этотъ вопросъ отрицательно. На это — одинъ изъ вопросовъ, возбужденныхъ нашимъ временемъ, и среди старинныхъ судебныхъ сословій онъ еще слыветъ какъ бы революціоннымъ Ниже мы покажемъ, что Троллопъ коснулся этого вопроса, стало быть, онъ поставленъ и въ современной Англіи.
Фэрнивалю теперь пятьдесятъ-пять лтъ, и въ чертахъ его уже сказываются лта. Онъ высокаго роста, широкоплечъ, лобъ его высокъ, взглядъ срыхъ глазъ его необыкновенно пронзителенъ! Это свойство было однимъ изъ элементовъ его успха. Если кліентъ, обращавшійся къ маклеру (attorney) за совтомъ какого взять адвоката, пугался имени — т. е. цны — Фэрниваля, то маклеръ имлъ полное право сказать ему: ‘если Фэрниваль будетъ на противной сторон, то ваши свидтели не устоять на ногахъ подъ его взглядомъ’. У Фэрниваля былъ голосъ громкій, не непріятный въ зал суда, но нсколько рзкій для обыкновенной комнаты. Какъ только онъ надвалъ свой парикъ и мантію, на него тотчасъ какъ-то нисходилъ даръ слова, онъ тотчасъ начиналъ говорить ровно, плавно, безъ малйшаго усилія. Въ Англіи члены судебнаго сословія носятъ (въ суд) пудреные парики, cъ горизонтально-приглаженными ‘коками’, и черныя мантіи или плащи. Проходя въ залу засданій палаты общинъ, вы часто встрчаете, въ такъ-называемой ‘центральной зал’, джентльменовъ въ такомъ удивительномъ для иностранца наряд, со свертками бумагъ, или портфелемъ подъ мышкой: зданіе судебныхъ мстъ смежно съ новыми домами парламента и входитъ съ нимъ въ одну группу строеній.
Въ парик и плащ мистеръ Фэрниваль былъ фигурой весьма внушительной, облеченной торжественнымъ и строгимъ достоинствомъ. Можно было, пожалуй, замтить въ этомъ величіи нкоторую долю претензіи, но тмъ не мене, оно было своего рода величіе. Онъ говорилъ и смотрлъ такъ, какъ будто глубоко убжденъ, что дло его кліента — дло и честное, и врное, а дло противной стороны — и некрасиво, и слабо. Разумется, и Фэрнивалю случалось проигрывать иныя дла: но и въ такихъ случаяхъ, видвшіе его во время преній и слышавшіе его рчь, обыкновенно выносили удивленіе, какъ могло быть проиграно такое дло.
Вн суда, безъ парика, безъ мантіи, фигура Фирниваля лишалась значительной доли величественности и даже внушала гораздо мене доврія. Черты его были грубыя и выраженіе какъ будто немножко-подозрительнаго свойства. При первомъ взгляд на него могло показаться, что отъ него нельзя ожидать ни особенной добросовстности, ни особенно нжныхъ чувствъ.
Но Фэрниваль, по крайней мр въ молодости, былъ весьма нжный мужъ и отецъ. Правда, въ послдніе года, то-есть съ тхъ, поръ, какъ все положеніе его существенно измнилось, онъ довольно охотно сталъ исчезать изъ дому. Встарину онъ не могъ доставить своей жен никакого излишка, никакой роскоши, но за то самъ все свое время, за исключеніемъ утра, посвященнаго хлопотамъ вн дома, сидлъ у домашняго очага, жизнь его шла правильно, какъ прочный механизмъ: утро въ хлопотахъ, потомъ, усталый, онъ съ удовольствіемъ возвращался домой, садился съ женою за обдъ, который всегда казался ему вкусенъ, и за тмъ, вечеромъ обращался къ своей бумажной работ въ кабинет. Теперь, не то, Фэринваль, пріобртя извстность, столкнувшись съ людьми иныхъ сферъ, сталъ ощущать потребность чего-либо боле пикантнаго, записался въ клубъ, посщалъ другой, выше его стоявшихъ по положенію, узналъ толкъ въ настоящемъ портвейн, томъ портвейн, за который въ Лондон, въ клубахъ, платятъ по 9-ти рублей за бутылку,— а дома часто выражало недовольство, требовательность, даже выказывалъ несправедливость. За то онъ доставлялъ жен своей ‘весь желательный комфортъ’, т. е. квартиру весьма роскошную для жены адвоката, экипажъ, нанимаемый помсячно и имющій ‘видъ собственнаго’, лакея въ ливре, и мсто на одной изъ переднихъ скамей въ самой фэшенебльной церкви въ Брайтон. Затмъ, онъ самъ себя спрашивалъ, чего же ей нужно еще, и, разумется, отвчалъ себ на этотъ вопросъ самымъ успокоительнымъ образомъ, то-есть въ томъ смысл, что онъ вполн исполняетъ долгъ хорошаго семьянина.
Но миссисъ, Фэрнивалъ думала иначе и нердко сожалла о былыхъ временахъ, о прежней бдности, которая такъ тсно связывала мужа съ нею. Г-ж Фэринваль было лтъ не мене чмъ ея мужу, то-есть ровно пятьдесять пять и ей, пятидесяти-пятилтней дам, нравился мистеръ Фэрниваль пятидесяти-пяти лтъ отъ роду точно такъ, какъ ей нравился двадцати пятилтній мистеръ Фэрниваль, въ то время, когда ей самой было двадцать пять лтъ. Нужды нтъ, что подъ глазами мистера Фэринваля съ тхъ поръ образовались отёки и что верхушки щекъ его и носа покрылись синеватымъ оттнкомъ. Она все-таки желала, чтобы онъ былъ всегда при ней и въ этомъ полагала свое главное удовольствіе, и ощущала глубокую, хотя и сдерживаемую покамстъ печаль и ревность при мысли, что пятидесяти-пятилтній Фэринваль сталъ ухаживать на ‘посторонними идеалами’.
Такое неправильное его направленіе прямо, приписывала тому самому портвейну, который въ клуб стоитъ 9 р. бутылка, между тмъ, какъ миссисъ Болль, старая кухарка ея, а нын ключница, приписывала эту бду поварской кухн, съ которою слишкомъ освоился мистеръ Фэрниваль, такъ что домашній обдъ ему казался невкуснымъ. Но предоставимъ слово Троллопу: ‘Миссисъ Фэрниваль была полная, солидная женщина, весьма здравомыслящая въ извстной сфер. Когда она еще была Китти Блэккеръ, то обладала прелестями, которыя могли бы прославить ее, еслибы только были боле извстны, Ея розовыя, щеки, круглые глазки и модный бюстъ покорили себ, работящаго молодого адвоката, и вотъ она соединилась съ нимъ и они пошли вмст бороться съ міромъ. Глаза ея и теперь были круглые, щеки красныя, и бюстъ — полный, во всемъ этомъ не произошло никакой убыли, не скажу даже, чтобы губы ея имли теперь мене свжести. Но, тмъ не мене она отцвла, и въ настоящее время обратилась въ полную, крпкую женщину материнскаго характера, не особенно-блестящую въ разговорахъ, но никакъ не лишенную природнаго смысла, признающую вполн вс свои обязанности по отношенію къ другимъ, но вмст сознающую столь же ясно все, что было должно ей отъ другихъ. Разв вся красота ея молодости не была отдана мужу, и вся энергія ея въ борьб съ жесткимъ окружающимъ міромъ? Когда они вдвоемъ переносили бдность, разв она не просиживала рядомъ съ нимъ долгіе вечера, молча штопая, выворачивая, обшивая, потому только, что не хотла спросить у него денегъ на новое платье? Почему же должно быть иначе теперь, когда они разбогатли?— Теперь денегъ и всякихъ удобствъ у нея было довольно, но сама она все-таки была недовольна, такъ какъ м-ръ Фэрниваль постоянно ссылался на какія-то юридическія или политическія дла, которыя отзывали его изъ дому на весь день, и даже за городъ. Между тмъ, миссисъ Фэрниваль не желала оставаться покинутой или утшаться обществомъ другихъ женщинъ въ такомъ же положеніи. Фэрниваль былъ ея мужъ и она хотла, чтобы онъ сидлъ за столомъ, разрзывалъ жаркое, сидлъ съ ней за утреннимъ чаемъ, разсказывалъ ей новости, слышанныя имъ въ теченіи дня, и шелъ подъ ручку съ нею въ церковь, въ воскресенье. Тридцать лтъ тому назадъ они были соединены въ плоть едину, длить вмст и радость, и горе, и вотъ нын, въ зрлыя лта, она не могла привыкнуть къ разлученію.
‘Но люди, которымъ, подобно Фэрнивалю, удается возвыситься въ обществ, часто находятся въ затрудненіи, куда двать своихъ женъ. Дло не въ томъ, что дамы, сами по себ, мене способны стать въ уровень съ высшимъ положеніемъ, чмъ ихъ счастливые обладатели. Дло въ томъ, что имъ вовсе не предстоитъ длать усилій къ собственному возвышенію. Мистеръ Броунъ, длаясь генеральнымъ прокуроромъ, получаетъ кавалерское достоинство, становится сэръ Джакобъ Броунъ, а миссисъ Броунъ тмъ самымъ длается леди Броунъ. Но вс т люди, въ среду которыхъ сэръ Джакобъ бываетъ принужденъ при этомъ входить, вовсе не интересуются новою леди, и не желаютъ съ нею познакомиться. Броунъ возвысился, вышелъ въ люди, но жен его вовсе не представляется и случая попробовать, могла ли бы и она занять мсто въ новой сфер, ибо при возвышеніи Броуна вовсе не было включено такое условіе, что жен его будетъ предоставлено такое мсто. Хорошо, если она сама чмъ-либо можетъ привлечь къ себ особенное вниманіе: кокетствомъ ли, или необыкновенною роскошью, или хотя бы сочиненіемъ стиховъ пріобрсти себ отдльную отъ мужа, независимую славу и почетъ. Но почтенная миссисъ Фэрниваль — она была въ самомъ дл достойная женщина — никакой такой отдльной славы себ, не составляла, да и не мечтала о чемъ-либо подобномъ. Вотъ почему положеніе ея и стало неопредленно’. Приведемъ еще отрывокъ изъ одного разговора между миссисъ Фэрниваль, миссъ Софіею — дочерью ея, и однимъ молодомъ человкомъ, Люціемъ Мезономъ:
— Папа какъ разъ теперь очень занятъ политикою, сказала Софи, желая смягчить недовольство матери,— ему необходимо было похать въ Ромфордъ въ начал недли, а потомъ онъ долженъ хать въ Бирмингемъ. Тамъ, кажется, засдаетъ какой-то конгрессъ, не такъ ли?
— Все это требуетъ много времени,— сказалъ Люцій.
— Да, и все это прескучно, прибавила Софи. Я знаю, что папа такъ именно смотритъ на это.
— Вашему папа, напротивъ, это нравится, сказала миссисъ Фэрниваль, которая не могла скрыть даже своей скорби притворнымъ молчаніемъ.
— Не думаю, мама, чтобы ему нравилось такъ часто отлучаться изъ дому. Хотя, разумется, и онъ любитъ возбужденіе и успхъ. Вс мужчины любятъ это. Не такъ ли, м-ръ Мэзонъ?
— Такъ и слдуетъ, и женщины должны бы любить это.
— Да, но у женщинъ нтъ сферы для такой дятельности.
— Умъ женщинъ равенъ уму мужчинъ, сказалъ Люцій, и слдовало бы, чтобы имъ былъ открытъ доступъ къ блестящимъ карьерахъ, также какъ мужчинамъ.
— Никакихъ сферъ женщинамъ имть не слдуетъ, возразила м-ссъ Фэрниваль.
— Не знаю, помоему это не совсмъ такъ, мама.
— Свтъ ныньче что-то ужъ слишкомъ стремится къ тому, что вы называете возбужденіемъ и успхомъ. Конечно, хорошо, если человкъ заработываетъ себ состояніе въ своей профессіи и ему очень тяжело, когда это ему неудается — прибавила м-ссъ Фэрниваль, вспомнивъ о давнихъ годахъ. Но если успхомъ въ свт называется то, чтобы вчно скакать куда-нибудь, не находя ни минуты, чтобы спокойно приссть у своего очага, то, во мн, по крайней мр легко было бы обойтись безъ такого успха.
— Но мама, сказала Софи, почему успхъ непремнно долженъ вчно скакать?
— Женщины, которыя пріобрли себ имя въ литератур, замтилъ Люцій — носятъ свой почетъ спокойно.
— Не знаю, возразила м-ссъ Фэринваль. Говорятъ, нкоторыя изъ нихъ также рады таскаться изъ одного мста въ другое, какъ мужчина. Хорошо, если он старыя двы. О такихъ я не говорю. Кто не замужемъ и не женатъ, можетъ длать съ собою что хочетъ, и никто не въ прав сказать ему что-либо. Но у кого мужъ или жена — того дло совсмъ иное. Никакой успхъ не долженъ отстранятъ ихъ отъ дома. Жить слдуетъ дома, и жизнь дома есть лучшая часть жизни. Иначе, я не понимаю, что же значитъ домъ’.
Претензія пятидесяти-пятилтней м-ссъ Фэрниваль весть жизнь аркадскихъ пастушковъ съ ровесникомъ ея и супругомъ забавна, но нельзя не согласиться, что въ ея положеніи, столь часто встрчаемомъ въ обществ, есть и нчто трогательное. Троллопъ превосходно развилъ эти естественныя, обыденныя данныя, и создалъ изъ нихъ полный юмора и точнаго анализа эпизодъ о томъ, какъ между этими супругами происходитъ сперва недоразумніе, а потомъ и разладъ, доходящій до того, что м-ссъ Фэрниваль, поощряемая одною знакомою старою двицею, ршается покинуть домъ своего мужа, подъ вліяніемъ ревности въ одной изъ его кліентокъ, точно какъ будто обоимъ дйствующимъ лицамъ этой трагедіи лтъ по двадцати. У супруговъ Ферниваль есть взрослая дочь, а у мнимой соперницы м-ссъ Фэрниваль — леди Мэзонъ есть взрослый сынъ. Тмъ не мене дла доходятъ совершенно естественно до такого кризиса, что почтенная хозяйка уходитъ отъ своего мужа. И какъ ни забавно это странное положеніе Фэрнивалю, разсказъ веденъ такъ, что м-ссъ Фэрниваль вовсе не кажется взбалмошною старухой, напротивъ, читатель никахъ не можетъ отказать ей въ нкоторомъ сочувствіи, хотя внутренно и улыбается ея горю, зная, какъ малы въ сущности вины мистера Фэрниваля, и наконецъ, какъ мало онъ похожъ на Париса, Лозёна или Бокингэма, изъ-за которыхъ сердца могли бы предаваться отчаянію. М-ссъ Фэрниваль уходитъ, оставляя мужу трогательное по простот и истинности чувства письмо, въ которомъ говоритъ ему, между прочимъ, что она чувствуетъ себя такъ глубоко несчастною, что моглабы сидть цлый день и все плакать, еслибы но гордость и то, что прислуга увидитъ это, и спрашиваетъ его, думаетъ ли онъ когда-нибудь о старыхъ временахъ, когда они были такъ счастливы вдвоемъ въ бдной квартир въ Кеппель-стрит.
‘Не знаю,— говоритъ затмъ самъ Троллопъ,— думаете ли вы когда-нибудь о тхъ старыхъ временахъ, когда вы были такъ счастливы въ Кеппель-Стрит? О, какъ часто, въ позднйшее время жизни, въ тотъ періодъ, увнчанный успхомъ, когда война доведена до конца и привела къ побд, когда все, по-видимому, уже обстоитъ благополучно,— какъ часто именно тогда ссылаются на т счастливыя времена въ Кеппель-Стрит! не награда, не призъ, за которымъ мы гнались, могутъ сдлать насъ счастливыми, даже не въ самый моментъ побды, хотя онъ самъ по себ и доставляетъ короткое наслажденіе. Борьба, жаркій часъ честнаго боя, жестокая работа, когда сжимаются зубы, а кожа докрывается потомъ и пылью, когда все еще сомнительно, а иногда чуть не отчаянно, когда человкъ долженъ самъ врить въ свое мужество и силу, правда, что окружающіе его вовсе въ немъ не уврены — вотъ, это-то время и есть счастливое время жизни. Нтъ такого доступнаго человку наслажденія, которое бы равнялось съ работою на двнадцать часовъ, при всего шести часахъ времени для исполненія ея. И если еще ожидаемая плата за эту работу сомнительна — то тмъ сильне внутреннее довольство своимъ усиліемъ. О, эти счастливые дни въ Кеппель-Стрит, а можетъ быть и дальше — въ грязномъ предмсть или гд-нибудь вблизи Марилебонскаго рабочаго пріюта,— да, везд, гд за квартиру платится понедльно и платится дешево. Эти-то дни были для насъ, теперь есть для другихъ — и всегда будутъ для многихъ — счастливыми днями жизни. Какъ прекрасна была въ то время любовь, какъ полна поэзіи! Искры юмора порою, освщали все это, а какъ радушно он встрчались, какъ грли он сердце. А бутылка, рдкая въ то время! Мн кажется, съ тхъ поръ вино совсмъ утратило свой вкусъ. Ничто въ свт не можетъ сравниться съ этимъ: долгая работа, жестокая, утомительная работа, работа безъ увренности въ плат, работа безнадежная, но работа такая, въ которую работникъ вритъ самъ, считая ее цнною. Пусть только будетъ у него, какъ у Магомета, одинъ кто-нибудь, кто увруетъ въ него, и больше ничего не надо. Да, да, не знаю, думаете ли вы когда-нибудь о тхъ старыхъ временахъ, когда вы были такъ, счастливы въ Кеппель-Стрит? ‘Ничто не длаетъ, и въ человка такого брюзгу, какъ успхъ, ничто не превращаетъ такъ легко хорошаго пріятеля, въ неблагонадежнаго знакомаго, какъ успхъ. Человкъ, увнчанный успхомъ, начинаетъ слишкомъ плотно сть и желудокъ начинаетъ докучать ему, онъ слишкомъ много пьетъ, и носъ его синетъ. Онъ начинаетъ чувствовать потребности въ удовольствіяхъ и возбужденіи, и гоняется за благополучіемъ в такія мста, гд еще никто не находилъ его. Его безпокоитъ счетъ его у банкира, и все ему не нравится, что не позолочено. Онъ замчаетъ, что солома, подостланная въ омнибусахъ, воняетъ, а подкладка въ кебахъ грязна. Во всхъ Лондон только и оказываются три мста, въ которыхъ можно обдать. А между тмъ еще немного лтъ тому назадъ, какой великолпной кусокъ жаренаго гуся подавали — всего за шиллингъ — въ кухмистерской гд-то вблизи Гольден-Сквера. М-ссъ Джонсъ и м-ссъ Гринъ, м-ссъ Уокеръ, и вс другія миссисы такъ приторны, глупы и ограничены въ понятіяхъ, что нтъ средствъ выносить ихъ. Театры скучны, какъ рка Лета, и въ политик нтъ боле соли. Короче — успхъ есть въ жизни необходимое несчастіе, но хорошо, что только немногимъ, наиболе несчастнымъ, онъ достается въ жизни рано’.
Mы привели эту тираду потому, что много говорили о разныхъ карьерахъ въ англійской жизни. Тирады у Троллопа — рдкость. Въ настоящемъ случа онъ довольно близко подошелъ къ Тэккерею, въ томъ юмористическомъ идеализм, который доказываетъ призрачность, такъ-называемыхъ реальныхъ благъ, и реальность такъ-называемыхъ иллюзій.
М-ссъ Фэрниваль, когда она вышла изъ мужняго дому, конечно не особенно озаботившись своимъ туалетомъ, при такихъ обстоятельствахъ, казалась, на посторонній взглядъ, просто неряшливою, сердитою, брюзгливою пожилою дамою. А между тмъ сердце ея было полно нжности, полно до изобилія любви въ нему, она уже готова была искренно и навсегда простить его, еслибы только онъ общалъ не видаться боле съ тою ‘негодной женщиной’, т.-е. съ леди Мэзонъ,— которая, замтимъ, сама и не подозрвала, что по ея вин происходитъ драма. Переселившись на маленькую квартиру, вблизи своей пріятельницы, старой двы, м-ссъ Фэрниваль не осталась однакоже въ бездйствіи, какое часто внушается отчаяніемъ, а напротивъ, отправилась за городъ, къ самой леди Мэзонъ, убдилась, что у той въ самомъ дл есть процессъ, порученный ея мужу, разузнала вс обстоятельства у другой дамы, жившей въ сосдств, увидла, что она, миссисъ Фэрниваль, поступила глупо, и — стала въ весьма неловкое положеніе. Но характеръ ея былъ слишкомъ открытый и добросовстность ея не дозволяла ей окружить свое отступленіе и раскаяніе какими-либо предлогами и оговорками для поддержанія мнимаго достоинства. Возвратясь въ Лондонъ, она прямо такъ и похала въ свой домъ и застала мужа, скучавшаго за одинокимъ обдомъ. ‘Томъ — сказала она тихо, подойдя къ нему — я пришла къ теб опять’.
Мистеръ Фэрниваль, какъ уже сказано, пользовался большой извстностью въ обществ. Но мало того онъ занималъ въ своей профессіи мсто весьма почетное не только по своему таланту и числу своихъ подвиговъ, но и по самому роду длъ, которыми онъ занимался. Въ англійской адвокатур есть люди очень талантливые и извстные, но которые такимъ почетомъ не пользуются по роду тхъ длъ, изъ которыхъ они составили для себя спеціальность. Есть адвокаты, которые спеціально занимаются, за хорошее вознагражденіе, спасеніемъ отъ петли и ссылки такихъ людей, которыхъ виновность имъ самимъ, то-есть этимъ адвокатамъ, извстна лучше чмъ кому-либо. Средства, употребляемыя для спасенія такихъ отчаянныхъ людей, не запрещаются буквою закона, но, тмъ не мене, составляютъ злоупотребленіе. Они необыкновенно искусно путаютъ и запугиваютъ свидтелей на судебномъ слдствіи, и пользуются этою частью судебнаго отправленія еще для того, чтобы набросить всякую тнь на нравственный характеръ свидтелей, поддерживающихъ обвиненіе. Они славятся тмъ, что могутъ заставить свидтеля сказать все, что надо имъ, наговорить на самого себя, однимъ словомъ лишить свои прежнія показанія всякаго значенія или цны.
Таковъ былъ мистеръ Чафэнбрассъ. Онъ былъ самый знаменитый спеціалистъ по этой части. Это былъ маленькій человчекъ, весьма неряшливо одтый, и съ виду казавшійся незначительнымъ. Но на своемъ мст, въ суд, онъ превращался въ хищную птицу и приводилъ въ трепетъ свидтелей. Въ обществ онъ не бывалъ, и личность его была мало извстна, во имя его было знаменито и когда онъ шелъ по улиц, то на него указывали, какъ на нчто удивительное и вмст недоступное для созерцанія обыкновенныхъ смертныхъ. ‘Вонъ — онъ, это — Чафэнбрассъ, тотъ самый, который такъ отдлалъ N на перекрестномъ допрос, что тотъ скрылся изъ Лондона, убжавъ съ воплемъ въ пустыню!’
Фэрниваль, когда ему пришлось защищать леди Мэзонъ, въ ум своемъ достигъ почти полнаго убжденія, что она виновна. Тогда онъ увидлъ необходимость призвать къ себ на помощь Чафэнбрасса. Вина леди Мэзонъ состояла въ томъ, что она составила подложное завщаніе, въ силу котораго одно имніе умершаго мужа ея должно было перейти къ ея сыну, съ устраненіемъ отъ этого наслдства старшаго сына, ея пасынка, который получилъ другія имнія. Фэрниваль, при разговор съ Чафэнбрассомъ, употребилъ вс усилія, чтобы, глядя ему прямо въ глаза, выразить полное свое убжденіе въ невинности леди Мэзонъ. Чафэнбрассъ и не думалъ оспаривать его, и согласился быть его помощникомъ въ этомъ дл, но тмъ не мене, Фэрниваль, уходя отъ него, замтилъ, что онъ, Чафэнбрассъ не иметъ ни малйшаго сомннія въ виновности леди Мэзонъ.
Впослдствіи, въ самомъ суд, Фэрниваль длаетъ совершенно тоже, что Чафэнбрассъ, т.-е. сбиваетъ и пугаетъ свидтелей. Разница между ними только въ томъ, что Фэрниваль рдко занимается вообще такими длами, и въ настоящемъ случа хлопочетъ самъ не о вознагражденіи себ, а объ участи леди Мезонъ, къ которой чувствуетъ влеченіе. Вотъ вся разница между ними, Фэрниваль все-таки способенъ дйствовать точно также, какъ Чафэнбрассъ, а между тмъ, пользуется почетомъ.
Въ настоящемъ случа, они практикуются надъ двумя свидтелями: мужчиною характера слабаго и женщиною простою, но очень увренною въ себ. Приведемъ разговоръ между нсколькими пріятелями перваго изъ этихъ свидтелей, разговоръ, происходящій гораздо ране слушанія этого дла въ суд, но когда оно уже началось, и когда извстно, что этотъ свидтель — Джонъ Кэнби будетъ призванъ въ судъ для дачи показанія. Самъ Канби и его родственники и пріятели принадлежатъ къ классу мелкой буржуазіи.
Джонъ Кэнби былъ человкъ слабый, но добросовстный, и ощущая немалый страхъ при мысли о предстоящей ему задач, утшалъ себя однако тмъ, что онъ будетъ стоять на одной правд, и что такая роль, во всякомъ случа, безопасна,,
— Постараюсь высказать все какъ только могу лучше, а въ прочемъ положусь на Провидніе, говорилъ онъ сестр и ея мужу Моульдэру.
— И захватите съ собой глоточекъ чего-нибудь комфортэбльнаго, чтобы поддержать свой духъ, когда васъ позовутъ, сказала м-ссъ Моульдэръ.
— Подкрпить тутъ духъ! воскликнулъ Моульдеръ. Полагать надо, безъ малаго день цлый проведетъ онъ на мст. Я зналъ одного человка, который былъ свидтелемъ, дло было по части конокрадства, и свидтелемъ былъ тотъ, кому досталась лошадь.
— Что же, онъ показывалъ противъ самого себя? спросила вдова Смайли.
— Нтъ, онъ купилъ ее. То-есть, это и разбиралось: правда ли, что онъ ее купилъ или нтъ. Это-то они и хотли вытянуть изъ него, но ей-ей же, онъ самъ затаскалъ ихъ такъ, что наконецъ самъ судья не усидлъ на мст. И такъ-таки ничего отъ него и не добились.
— Но нашъ Джонъ Кэнби не таковской, замтила вдова Смайли.
Джонъ Кэнби заявилъ: ‘Я желаю быть на распашку передъ судомъ. А тотъ человкъ этого не желалъ’.
— Конечно нтъ,— сказалъ Моульдэръ. Ихъ братья рдко желаютъ этого.
— Но я-то желаю,— продолжалъ Кэнби. Если только они позволятъ мн высказать безъ стсненія, все, что я знаю о дл, то я нисколько не затрудню ихъ.
— Вы хотите честно сдлать, сказала его сестра.
— Всегда хотлъ, Мэри-Анна.
На это мистеръ Моульдэръ хотлъ замтить по своему обыкновенію — ‘ерунда’. Но выразился иначе: ‘Ладно, такъ я же вамъ скажу, каковы эти порядки. Такъ какъ м-ссъ Смайли не любитъ этого слова, то я не упомяну его, то-есть ‘на этотъ разъ’,
— Я ничего не имю противъ ‘ерунды’ употребленной кстати, м-ръ Моульдэръ, возразила м-ссъ Смайли, — но нахожу это слово неуважительнымъ.
— Ладно, ладно,— продолжалъ Моульдэръ, такъ вотъ я вамъ иначе выражу мое мнніе Послушайте, братъ Джоннъ, вамъ будетъ также легко говорить въ этомъ случа безъ сомннія, какъ… какъ когда вы стоите въ церкви, во время проповди. Подумайте, за что же этимъ молодцамъ, деньги платятъ, если вамъ будетъ предоставлено говоритъ все, что вамъ, угодно, и говорить все это по вашему?
— Да вдь все, что онъ хочетъ, вмшалась м-ссъ Моульдэръ, такъ это — высказать правду….
— А ну ее къ чорту, вашу правду! прервалъ Моульдэръ.
— Мцстеръ Моульдэръ! воскликнула вдова Смайли. Здсь дамы, пожалуйста не забудьте.
— Да этакій вздоръ хоть кого выведетъ, изъ себя, продолжалъ онъ. Точно будто всхъ этихъ адвокатовъ — умнйшихъ, вострйшихъ молодцовъ во всемъ, королевств,— соберутъ сюда для того собственно, чтобы такой человкъ, какъ Джонъ, могъ шевелить языкомъ по-своему. Нтъ, братъ, не тмъ пахнетъ: они заставятъ васъ разсказать дло не по вашему,— а по ихнему, то-есть на два ихнихъ манера, оба разные. Сперва одинъ молодчикъ заставитъ васъ разсказать все на его ладъ, а посл другой заставить васъ разсказать все на его ладъ, и — бьюсь объ закладъ — тотъ первый потомъ еще разъ нападетъ на васъ, опять на прежній манеръ,— то-есть такъ, что вы, наконецъ, будете не уврены, на чемъ вы стоите, на пяткахъ или на голов.
— Ну, это несправедливо, высказала м-ссъ Моульдэръ.
— А почему же несправедливо? возражалъ Моульдэръ. По чему это несправедливо, когда они за это берутъ деньги? Это ихъ должность: точно такъ какъ моя должность — продавать сахаръ фирмы ‘Гоббльсъ и Гризъ’. Разв я хотъ бы сказалъ, что ихъ сахаръ не хорошъ, или что товаръ въ поставк не будетъ соотвтствовать образцамъ? Моя должность — продавать его, я и продаю. А ихъ должность — добиться приговора въ свою сторону.
— А какже — правда-то? спросилъ Кэнби.
— Ну, ерунда! сказалъ Моульдэръ — опять-таки съ вашего позволенія, м-ссъ Смайли. Вотъ, слушайте еще, Джонъ: если теперь — вамъ бы платили деньги за то, чтобы вы сдлали человка невиновныхъ? чтожъ, разв бы вы не старались сдлать его невиновныхъ? Я самъ бывалъ въ судахъ, и слушалъ, слушалъ такъ, что, бывало, отъ глубины сердца сожаллъ, что меня не воспитали въ адвокаты. Не то, чтобы я о себ слишкомъ много думалъ, а конечно при образованіи тамъ, и все это въ соотвтственности. То-есть это чудо — ихъ слушать. Вотъ видишь, какъ встаетъ маленькій человчекъ въ парик, а передъ нимъ стоитъ на своемъ мст этакой, понимаете, франтъ, разодтый, что называется, по самые глаза, и думаетъ-то онъ поди о себ, куда какая птица. И вотъ, минутъ черезъ десять изъ него становится просто тряпка, мокрая бумага, и онъ высказываетъ — подъ присягой, помните это — все ршительно, что только тотъ маленькій человчекъ хочетъ, чтобы онъ сказалъ. Вдь это, какъ хотите — сила, и по-моему это чудесно.
— Но это не есть справедливость, сказала вдова Смайли.
— Почему же? А я такъ говорю — это справедливость. Вамъ она нужна и вы можете заплатить за нее, и я могу. Если я куплю себ теплое зимнее пальто, а вы не въ состояніи купить его и пойдете въ зимнюю ночь такъ, на легк,— такъ разв это будетъ несправедливость, что васъ холодъ погубитъ, а я буду себ теплешенекъ? Нтъ, я такъ говорю — слава Богу жить въ стран, гд можно купить теплое пальто.
Такой филистерскій взглядъ чисто въ дух разсуждающаго мщанства. Духъ этотъ еще очень силенъ въ Европ, и потому еще преобладаютъ множество взглядовъ, которые не выдерживаютъ критики ни съ точки зрнія принципа, ни съ точки зрнія интересовъ большинства, а между тмъ слывутъ практическими. И относительно юстиціи взглядъ, подобный выраженному Моульдэромъ, не составляетъ исключительной принадлежности мщанства англійскаго. Но въ иныхъ странахъ подобнымъ взглядомъ едва-ли кто будетъ гордиться. А въ Англіи это можетъ быть потому именно, что принципъ англійскаго общества до сихъ поръ былъ — безусловная свобода конкурренціи преимущественно капитала съ капиталомъ.
Въ подробномъ описаніи хода процесса леди Мэзонъ, Троллопъ приводитъ и перекрестный допросъ, которому подвергаются свидтели Фэрнивалемъ и Чафэнбрассомъ. Фэрниваль такъ наконецъ запутываетъ Джона Канби, что тотъ и въ самомъ дл говоритъ почти все что угодно адвокату противной стороны. Онъ соглашается признать такія возможности, которыя лишаютъ цны самое его показаніе. Чафэнбрассу, какъ еще большему знатоку, спеціалисту такихъ длъ, поручается переспросить другого свидтеля, то-есть свидтельницу, которая обнаружила весьма твердый характеръ и большую настойчивость въ своемъ первомъ показаніи. Чафэнбрассъ, съ первыхъ же словъ увидавъ съ кмъ иметъ дло, довольствуется угрозою свидтельниц, что ее можно будетъ преслдовать за клятвопреступничество, какъ только она на волосъ отступитъ отъ точности,— и затмъ обращается къ новой тактик, начинаетъ выспрашивать у ней такія вещи, которыя могутъ быть истолкованы во вредъ нравственному ея характеру, о близкихъ ея отношеніяхъ къ противной сторон, о томъ, общано ли ей вознагражденіе за расходы ея по перезду, и въ какихъ именно словахъ дано это общаніе и т. п., наконецъ, онъ доводитъ ее до смущенія, допытавшись-таки отъ нея, что она для подкрпленія выпила маленькую рюмку водки. Все это онъ потомъ соберетъ вмст, сплететъ въ одну ткань противорчій, корыстныхъ стремленій, порочныхъ привычекъ и т. д. и постарается закрыть этой тканью истину показанія.
Совершенно справедливо отдаютъ нкоторымъ англійскимъ обычаямъ судоговоренія преимущество предъ нкоторыми обычаями французской практики:— свобода судебныхъ преній, большое безпристрастіе президента въ заключительномъ обзор и въ особенности отсутствіе безусловно-обвиняющаго прокурора вполн оправдываютъ такое предпочтеніе. Но вотъ злоупотребленіе англійской уголовной практики, которое мене извстно. Устранить злоупотребленіе это вмшательствомъ президента суда нельзя, не стсняя свободы защиты. Но слдовало бы, чтобы общественное мнніе прониклось и по отношенію къ свидтелямъ тмъ благороднымъ и раціональнымъ принципомъ, который англійское судоговореніе примняетъ въ обвиняемымъ, именно: что никто не принуждается показывать противъ самого себя, то-есть — относительно свидтелей, противъ собственной своей нравственности и добросовстности. Это можетъ быть достигнуто только движеніемъ въ самомъ общественномъ мнніи противъ адвокатовъ, подобныхъ Чафэнбрассу. А пока большинство Моульдэровъ будетъ смотрть на юстицію съ той точки, съ какой смотритъ онъ,— до тхъ поръ Чафэнбрассы будутъ процвтать и Фэрнивали хотя и не будутъ очень уважать Чафэнбрассовъ, но будутъ не прочь подражать имъ, когда это нужно (или, какъ въ подобныхъ случаяхъ говорится — неизбжно).
Начало такого движенія въ общественномъ мнніи уже есть, и оно отражается и у Троллопа въ лиц молодого адвоката Феликса Грэама {Orley farm.}. Этотъ молодой человкъ держится такого принципа, что если онъ самъ убдится въ преступности или несправедливости порученнаго ему, за деньги, дла,— то отъ веденія такого дла онъ долженъ устраниться. Само собою разумется, что старые юристы, подобные Чафэнбрассу, смотрятъ на такіе принципы съ ужасомъ, провидятъ въ нихъ, такъ сказать, конецъ свту (юридическому). И мало того, съ своей точки зрнія они считаютъ такой образъ дйствій ‘нечестнымъ’. Но современный взглядъ, распространяющійся въ обществ, выражается и въ собственныхъ словахъ Троллопа о геро его Чафэнбрасс: ‘Принявъ во вниманіе, на какихъ мнніяхъ этотъ человкъ воспитался, нельзя не признать, что у Чафэнбрасса была своего рода добросовстность, заслуживающая похвала. Онъ всегда оставался вренъ тому человку, которому нанялся и предоставлялъ своему покупщику всмъ своимъ могуществомъ всю ту помощь, которую обязался за деньги ему поставить. Но такую же похвалу можно дать и наемному браво, который добросовстно и мужественно исполняетъ то порученіе, за которое взялся. Я зналъ въ Ирландіи одного убійцу {А. Троллопъ служилъ въ Ирландіи во время бывшаго тамъ въ 1846—1847 году голода. Картины изъ ирландской жизни той эпохи есть въ роман его Castle Richmond.}, который хвалился тмъ, что занимаясь въ Типперари своей ‘практикою’ въ теченіи двнадцати лтъ, онъ во все это время ни разу не обманулъ ожиданій своихъ поручителей. Добросовстность относительно нанимателей — великая добродтель, но въ этомъ отношеніи я склоненъ сопоставить съ мистеромъ Чафэнбрассомъ того человка’.
Одна изъ самыхъ лучшихъ сценъ въ этомъ юридическомъ роман та, въ которомъ, какъ говорится, ‘коса находитъ на камень’. Все дло леди Мэзонъ, т.-е. дло обвиненія ея начато маленькимъ провинціальнымъ стряпчимъ, мистеромъ Дократомъ, изъ-за какого-то поля, которое онъ арендовалъ у нея, и которое подало поводъ въ несогласію. Мистеръ Дократъ былъ человкъ не глупый и въ своемъ ремесл весьма ‘острый’. Онъ постоянно помнилъ, что у него шестнадцать дтей, и для прокормленія такого количества рыскалъ по свту какъ голодный волкъ, съ волчьимъ нравомъ и волчьими пріемами.
Но вотъ этотъ ‘пройдоха и дока’, этотъ ‘мднолобый’ Довратъ попадаетъ на зубы грознаго Чафэнбрасса, при судебномъ слдствіи, и тотъ его сокрушаетъ. Сокрушеніе Дократа, несмотря на навыкъ Чафэнбрасса въ такихъ длахъ, оказалось бы не столь легко, если бы Дократъ былъ равенъ Чафэнбрассу по положенію. Но хотя оба они — юристы и ходатаи, между положеніями ихъ лежитъ цлая пропасть — одинъ провинціальный стряпчій, другой лондонскій адвокатъ. Не только Чафэнбрассъ, который дйствительно знаменитъ, но даже обыкновенные лондонскіе стряпчіе и маклера, мистеры Роундъ и Кларкъ смотрятъ на Дократа съ неизмримой высоты величія. Самъ Дократъ, когда является въ ихъ контору, то, несмотря на свой мдный лобъ, чувствуетъ себя слабымъ. И дйствительно, Роундъ одолваетъ его. Іерархическій духъ на всхъ степеняхъ нигд не силенъ такъ, какъ въ Англіи. Вездсущность соціальныхъ разграниченій поражаетъ иностранца въ Англіи столько же, какъ и правильность и кажущаяся неизмнность однажды установленныхъ, обыденныхъ отправленій.
Англія — страна строгихъ правилъ и многочисленныхъ, весьма твердыхъ ограниченій. Иностранцу, пріхавшему въ Лондонъ, въ первый день кажется, что англичане больше всего занимаются тмъ, чтобы какъ можно больше запрещать себ. Предостереженія и запрещенія преслдуютъ васъ повсюду въ вид надписей: ‘здсь не курить’, ‘не наклеивать’, ‘просятъ не трогать’ {Не безъ улыбки смотришь на такое приглашеніе, висящее на стнахъ внутри вестминстерскаго аббатства: стнъ просятъ не трогать!}, ‘просятъ не кормить животныхъ (въ саду зоологическаго общества)’, ‘нтъ прозда’, ‘не впускаютъ’ и т. п. Въ первый день кажется, точно все запрещено. А воскресные запреты? Все это, конечно, одна поверхность, но поверхность эта отражаетъ весьма существенный фактъ дйствительнаго обилія ограниченій и разграниченій всякаго рода въ англійскомъ обществ. И какъ твердо держатся эти грани, какъ трудно ихъ сломить, какъ вс сами ихъ держатся! А между тмъ, та же Англія, безъ всякаго сомннія, самая свободная страна Европы. Мы разумемъ не только политическія права, но и то везд присутствіе духа свободы, духа личныхъ правъ, который проникаетъ въ этой стран вс общественныя и даже семейныя отношенія.
Тверды въ этомъ обществ и грани, тверда и свобода: прочна вся эта постройка, въ ней крпко все — и крыша, и печь, и замки. Мужественное воспитаніе и тотъ духъ бодрости, энергіи, который англичане спеціально называютъ spirit, длаютъ это общество въ высшей степени способнымъ къ завладнію, преодолванію препятствій, подчиненію себ, всего чужого, что неспособно противоставить равную силу сопротивленія. Все это общество ведено въ дух безпощаднаго соревнованія, и въ дух завладнія. И въ самомъ дл, англійское общество, которое положило свою печать и на Соединенные Штаты, есть общество завоевательное: это римляне или норманны нашего времени, съ тмъ различіемъ, какое обусловлено различіемъ эпохъ. Но внутри этого новаго Рима, между этими новыми cives romani господствуетъ свобода, для всхъ священная, всми поддерживаемая, свобода въ разъ условленныхъ граняхъ. Въ этомъ обществ невозможны уже никакіе сюрпризы {Какъ въ 1815 и 1850 годахъ для Германіи, а въ 1851 и нын для Франціи.}. Оно свое держитъ въ рук и держитъ крпко.
Когда вслдствіе своей новой реформы, право полнаго гражданства въ самой Англіи расширится и власть перейдетъ въ боле многолюдныя сферы, тогда т грани, которыя основаны только на преданіи, падутъ, и свобода въ этомъ обществ освятится шагомъ въ сближенію съ равенствомъ. Англія уже перестала быть чисто-аристократическою страной. Но когда политическая власть изъ полу-аристократической, полу-буржуазной сферы ‘верхнихъ ста тысячъ’ перейдетъ въ народную среду милліоновъ людей, тогда это англійское общество, какъ мы уже видимъ его за океаномъ, станетъ ближайшими идеаломъ человчества. И отъ такого идеала до совершенства въ общественномъ устройств еще весьма далеко, на пути къ такому устройству, при которомъ возможность удовлетворительнаго существованія представлялась бы не исключеніямъ, а большинству — если только такое устройство осуществимо — предстоитъ еще много усилій, кром реформъ чисто-политическихъ. Но, и до того времени, Англія будетъ для Европы свтильникомъ, какъ единственное истинно-свободное государство, гд свобода уже не есть только сильное стремленіе, какъ въ Германіи, и не отвлеченный принципъ, какъ во Франціи, а — фактъ, главнйшій, преобладающій въ обществ фактъ, законъ неоспоримый, прочный, непоколебимый, ибо онъ, въ самомъ дл, начертанъ въ груди каждаго англичанина и не даромъ въ національной псни ихъ вчно повторяется клятва, что ‘никогда, никогда британцы не будутъ рабами’.