‘Земля’ сборник пятнадцатый. А. Куприн ‘Яма’. М. Арцыбашев ‘Война’, Н. Крашенинников ‘Плач Рахили’, Щеглова Л., Год: 1915

Время на прочтение: 4 минут(ы)

‘Земля’ сборникъ пятнадцатый. А. Купринъ ‘Яма’. М. Арцыбашевъ ‘Война’, Н. Крашенинниковъ ‘Плачъ Рахили’.

‘Какая превосходная повсть’….’до сихъ поръ я не очень то врилъ въ чудодйственное вліяніе книгъ’, но теперь я врю въ это чудо’.— ‘Подъ воздйствіемъ купринскихъ страницъ’ русское общество впервые посметъ ‘сказать завтное слово: свобода’… ‘Вы скажете что это утопія. Или вы забыли, что живете въ Россіи? Въ Россіи возможно все’,— такъ пишетъ Чуковскій (въ No 45 Нивы за 1914 г. {Повсть Куприна ‘Яма’ дается въ вид приложенія къ Нив въ 1915 г.} И вотъ эта то ‘Хижина дяди Тома’, купринская ‘Яма’ призвана совершить то, чего не могли сдлать никакія коллективныя усилія. Это не та ‘Яма’, которая, печатается сборникомъ ‘Земля’, съ посвященіемъ ‘юношамъ и матерямъ’. Нтъ, по словамъ Чуковскаго это ‘другая — еще никому неизвстная’. Новая ‘Яма’ ‘нисколько не похожа на прежнюю’, хотя въ ней т же персонажи. Прежняя казалась Чуковскому ‘альбомомъ фотографическихъ карточекъ’, новая — ‘чистая живопись’. Можно было бы поврить Чуковскому, если бы не одно странное обстоятельство — Купринъ и ту и другую повсть посвящаетъ юношамъ, а Чуковскій пишетъ: ‘Тамъ было описаніе нравовъ, здсь — проповдь, призывъ, обличеніе,— и недаромъ Купринъ эту повсть посвящаетъ юношамъ’. Въ порыв своего патетическаго возбужденія, Чуковскій забылъ о посвященіи первой повсти.Отвтственность за посвященіе той и другой (если только это ‘та и другая’) ложится на Куприна, а не въ мру экзальтированная аттестація Чуковскаго только усиливаетъ эту отвтственность.
Когда появилась первая часть ‘Ямы’, она совершенно не затронула души читателя, она ‘не жалила сердце’, по выраженію Чуковскаго. Теперь передъ нами вторая часть. Читаемъ первыя страницы и въ недоумніи останавливаемся. Что это — Леонъ Дрей? Да, это его родной братъ Сходство поразительное и благодаря сходству, черты становятся обобщенными. Когда, посл всяческихъ ухищреній и обмановъ, этотъ родственникъ Леона Дрея, продавецъ живого товара, Горизонтъ, получаетъ отъ кондуктора ‘подавись ты моими деньгами, жидъ пархатый’, то пожалуй читатель (юноша, которому посвящена повсть) не найдетъ въ своей душ протеста, тмъ боле, что Купринъ очень старательно подготовляетъ читателя къ такому отношенію. Въ своихъ многочисленныхъ нехудожественныхъ отступленіяхъ, напоминающихъ нсколько комментаріи въ плохихъ дтскихъ книжкахъ, Купринъ между прочимъ говоритъ: ‘Вс разсказы Горизонта о его комивояжерств были просто наглымъ и бойкимъ лганьемъ. Вс эти образчики портновскихъ матеріаловъ, подтяжки Глуаръ и пуговицы Геліосъ, искусственные зубы и вставные глаза служили только щитомъ, прикрывающимъ его настоящую дятельность, а именно торговлю женскими тлами’. Это ‘а именно’ великолпно — оно совершенно въ дух всего обозрнія, дловитаго, тенденціознаго, но отнюдь не художественнаго.
Для того, чтобы облегчить себ задачу обозрвателя, Купринъ прибгаетъ къ чисто опереточному пріему. Онъ вводитъ ‘извстную всей Россіи’ скучающую пвицу. Въ компаніи адвоката, сомнительной баронессы и богатаго свтскаго человка, они отправляютсяобозрвать публичные дома — Итакъ, вотъ сейчасъ вы насъ туда свезете на автомобил и познакомите насъ съ этимъ бытомъ, который для меня чуждъ. Но помните, что я полагаюсь на ваше покровительство,— говоритъ артистка точно она играетъ на открытой сцен.
Занавсъ падаетъ и снова открывается. Обозрватели переходятъ изъ одного ‘учрежденія’ въ другое. Въ заведеніи попроще проститутки оказываются умне и зле, они гонятъ постительницу и разражаются тирадами на соціальную тему: ‘Неужели вы думаете баронесса, что мы хуже такъ называемыхъ порядочныхъ женщинъ? Ко мн приходитъ человкъ, платитъ мн два рубля за визитъ или пять рублей за ночь и я этого ничуть не скрываю ни отъ кого въ мір… А скажите, баронесса, неужели вы знаете хоть одну семейную замужнюю даму, которая не отдавалась бы тайкомъ либо ради страсти — молодому, либо ради денегъ,— старику?.. Мы падшія, но мы не лжемъ и не притворяемся, а вы вс падаете и при этомъ лжете. Подумайте теперь сами, въ чью пользу эта разница?’. И дальше, въ томъ же дух популярной статьи, пока Ровинская не подошла къ піанино и не запла романса Даргомыжскаго ‘Разстались гордо мы’. Онъ ‘напомнилъ всмъ этимъ женщинамъ о первой любви, о первомъ паденіи’. И только что буянившая Манька-Скандалистка и Тамара, произносившая рчь и Женька — вс замолкли — Женька ‘упала на колни, зарыдала’ у ногъ артистки, и тутъ же, на слова Рбвинской ‘Сестра моя, дай я тебя поцлую’ призналась ей, что заражена. На это Ровинская отвтила — ‘Да это глупости — нсколько мсяцевъ леченія и все пройдетъ’.
И тутъ же Ровинская говоритъ проститутк: ‘врь своей: звзд’, а молодой адвокатъ ‘нжно’ цлуетъ ей руку, даетъ визитную карточку и проситъ не выставлять ее на комод: ‘не выставляйте ее на своихъ комодахъ, но помните, что съ этого вечера я — вашъ другъ’. Такова эта опереточно — обозрвательская инсценировка.
Параллельно съ обозрніемъ, Купринъ ведетъ разсказъ о томъ, какъ студентъ Лихонинъ увезъ проститутку Любку и что изъ этого вышло. Какое то двойственное впечатлніе остается отъ всего разказа. И это оттого, что Купринъ — художникъ борется съ Купринымъ-обозрвателемъ и какъ будто даже иной разъ конфузится, что не можетъ его побдить. Картины внутреннихъ переживаній Лихонина, Любки, тонутъ въ хроникерскомъ матеріал, и пресловутый уютъ, внесенный въ жизнь Лихонина Любкой мало прибавляетъ къ картин переживаній обозрвательскихъ персонажей. А комментаріи Conferencier — Куприна вовсе не способствуютъ концентраціи впечатлнія.
Такъ напримръ, характеризуя ‘твердые моральные запреты’ студента-грузина, товарища Лихонина, Купринъ пишетъ: ‘да и должно быть, онъ понималъ, а надо сказать, что эти восточныечеловки, несмотря на ихъ кажущуюся наивность, а можетъ быть и благодаря ей, обладаютъ, когда захотятъ, тонкимъ душевнымъ чувствомъ — понималъ, что, сдлавъ хотя бы на одну минуту Любку своей любовницей, онъ навсегда лишится этого милаго, тихаго семейнаго вечерняго уюта’… Помимо всего, это — варварская фраза. Она пожалуй, умстна въ какой нибудь теоретической стать, но не въ художественномъ произведеніи. Стиль измнилъ Куприну, или Купринъ измнилъ стилю. Возьмите хотя бы слдующую фразу: ‘Но если грузинъ и добродушный Соловьевъ служили въ курьезномъ образованіи ума и души Любки смягчающимъ началомъ противъ острыхъ шиповъ житейской премудрости’… и т. д.
Гд старый Купринъ — мастеръ слова? Такова логика вещей. Предвзятость, поученіе, коментаріи — поглотили художника-стилиста.
Посвятивъ свою ‘Яму’ матерямъ и юношеству, давъ въ иныхъ мстахъ недурное обозрніе, облеченный ролью conferencier. Купринъ не могъ справиться съ педагогической задачей. И. если одному Чуковскому открыто чудо соціально-педагогическаго откровенія какой то новой купринской ‘Ямы’, то въ изданной ‘Ям’, отъ которой Купринъ не отрекается, въ области идей все безпомощно. Единственная обобщающая мысль о власти генія: ‘Единственная власть, которая беретъ въ свои прекрасныя руки не подлый разумъ, а темную душу человка’. Но и эта власть проявляется на одинъ моментъ въ фальшивой обозрвательской атмосфер. И если бы на книг лежалъ отпечатокъ хотя бы краешка этой власти, она дйствительно могла бы быть посвящена и матерямъ и юношамъ. Этого нтъ. Купринъ измнилъ себ, а потому подальше отъ уродливаго дтищаВъ повседневной хроник событій ‘Война’ Арцыбашева тонетъ, какъ одинъ изъ безчисленныхъ эпизодовъ. И если бы въ этой пьес не было обычной для Арцыбашева оцнки женщины, то трудно было бы даже удержать въ памяти сюжетъ. Одно изъ дйствующихъ лицъ, жена офицера, тоскуя по муж, ушедшемъ на войну, испытываетъ влеченіе къ влюбленному въ нее князю. И вотъ этотъ то фактъ, очень просто объясняемый Арцыбашевымъ-Семеновымъ, какъ волненіе отъ близости мужчины и придаетъ нкоторый, правда, очень скромный, интересъ пьес. Въ цломъ же это драматическая хроника войны, съ обывательскими размышленіями надъ ней.
Тысячелтняя сказка ‘Плачъ Рахили’ Крашенинникова много бы выиграла безъ предисловія автора. Говорить о ‘перестройк семейнаго уклада’ въ предисловіи къ ‘тысячелтней сказк’ по меньшей мр… не стильно. Драматизмъ положенія вовсе не разршается измненіемъ основъ, а указаніе на это только мшаетъ чтенію и длаетъ либо сказку тенденціозной, либо лишнимъ предисловіе. Къ счастью сказка упразднила предисловіе.

Л. Щеглова.

‘Современникъ’, кн.IV, 1915

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека