Зел. Штейман
Зел. Штейман
Замятины, их алгебра и наши выводы
Замятины, их алгебра и наши выводы
Зел. Штейман. Замятины, их алгебра и наши выводы, Замятин Евгений Иванович, Год: 1927
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Стабилизация по Устрялову… Я не читал его нашумевшей книжки. Но говорят, впрочем, что пресловутые сменовеховцы, чаявшие спустить революцию на тормозах, — сейчас мирно опустили публицистические забрала и пересели на спецовские кресла. Злые языки уверяют, что эти чаявшие — просто младенцы перед Устряловым. Весьма возможно. Устряловской книжки я все-таки не читал.
Но книжка — не обязательна.
Важны факты.
В начале июня ленинградский союз писателей устроил два диспута. Вернее, диспут был один, но растянулся на два вечера. Это примечательно. Говорили о писателе и критике. И, как полагается, говорили не столько ‘вообще’, сколько о специфическом писателе, и сколько о специфической критике.
Выступали: Замятин, Сологуб, Лавренев, Федин…
Как на афишах: заслуженные актеры такие-то. И можно не покупать билетов. Старые знакомцы. Лавренев, между прочим, еще не заслуженный актер. Но, видимо, имеет все шансы.
Председатель второго вечера, небезызвестный г. Гизетти, обмолвился, что диспут, в сущности, совсем не диспут, а по традициям старой русской общественности — свободное собеседование.
Может быть и так.
Да и действительно так. Собеседование было до того ‘свободным’, что право же приходится просто недоумевать безмерной доброте некоторых людей.
Замятин говорил о ‘марксятских (!) вшах’, и о том, что русская критика совершенно недопустимо носит звучные еврейские фамилии. Сологуб рассказывал о ‘Мелком Бесе’, подтрунивал над теми, кто ругал в свое время Передонова и заметил кстати, что сейчас вообще невыгодно заниматься художественным творчеством.
Выступали: Федин, Лавренев, Гизетти…
Но продолжать незачем. Все равно, все это — вместо предисловия. А по существу — о последнем рассказе Евгения Замятина:
‘ИКС’.
‘Новая Россия’ — номер два.
Замятин кокетничает.
Рассказ назван почему-то ‘Иксом’.
Вероятно, это уже такая мода.
И в виде медвежьей услуги — статья Бориса Лавренева в журнале ‘Жизнь Искусства’. Заголовок: ‘Икс просит слова’. Лавренев пишет о придирчивых ‘марксятах’, юрких молодых людях, о пагубности и невежестве марксистской критики. И заканчивает, разумеется, тем, что соболезнует: ‘нынче говорят на очень уж плохом русском языке!’..
Очевидно: икс написал рассказ об иксе.
Но расшифровать очень легко.
Такие ‘иксы’ — и не так еще давно — порхали из ушка в ушко в качестве патентованных анти-советских анекдотцев. Анекдотцы занятные (и замятные!..), в меру черненькие, в меру розовые. Но должно быть так уж сильна стабилизация по Устрялову и ‘национальная экономическая политика’ по Лежневу! Анекдотцы обросли сюжетом и обрели тираж.
К тому еще: Замятин старый рассказчик, опытный рассказчик умеющий рассказывать так, чтобы можно было слушать.
‘Мамай’ и ‘Пещера’ из злободневности уже выскочили, и право же, могут служить классическими образцами в своем роде.
К двум анекдотам — третий.
‘Мамай’ жил в петербургской ‘Пещере’. ‘Икс’ — поп и провинция. Но ядрышко в них одно и то же. Те же сплетни, и та же бесподобная информация для белогвардейской печати. Точно не знаю, однако же думаю, что ‘Икс’ уже кем-нибудь перепечатан.
Главное — ядрышко.
В ‘Пещере’ — интеллигент. В ‘Мамае’ — интеллигент. В ‘Иксе’ — поп.
Но, конечно же, поп только предлог. Такой же, каким явился Мамай. Дело не в попе и не в Мамае. Дело в декорациях, в вещах и в том еще, что делается вокруг. Дело именно в том, что ‘делается’.
Мамай жил в Петербурге. Дома похожи на корабли. Каждый сам по себе. А вокруг: дикие люди с мандатами и с правом ночных посещений. Точно бы весь Петербург в дни военного коммунизма — город налетчиков с коммунис…, то-бишь большевистскими рожами.
Помните, у Андреева маски.
У Замятина тоже маски.
Герой-поп и Мамай. Дело в маске. За масками еще маски. Петербург и провинция. Но по существу человечек под маской не меняется. У человечка страх и галлюцинации. Вокруг — рожи…
Анекдотец в ‘Иксе’ смастерен не плохо.
Раскаявшийся для видимости поп. Марфизм вместо марксизма. Кусочек покушения. Поп хочет кого-то убить, поп бредит. Невероятная прозодежда. Сурик вместо хлеба. Коробок спичек на троих. И в заключение — анекдот в анекдоте: ‘полет на планету Маркс’.
Ради этого ‘полета’ написан рассказ.
И еще ради того, чтоб повторить: марфизм вместо марксизма, и сурик вместо хлеба.
Все это вместе — анекдот.
Таким образом — качество.
Теперь — о количестве этого качества.
— Все, кто видал дьякона вот сейчас на Розе Люксембург или раньше, знают, что это мужчина здоровенный.
Сообщу по секрету — речь идет об улице Розы Люксембург. Но если бы я ничего вам не рассказывал, — что бы вы подумали?
Не знаю, как назвать этот замечательный литературный прием, но ясно, что сие место маленько припахивает вполне явной и… не совсем ‘корректной’ похабщинкой.
— Сюсин вскочил в линейку, за ним милиционеры. Один из них стал нахлестывать лошадь так, как-будто это был классовый враг, — пожалуй, даже без ‘как-будто’: лошадь была купеческая.
Разрешите дальше?
— … Шли занятия балетно-драматической студии для милиционеров, густо пахло 1919 годом (примечание для тех, кто забыл: запах 1919 — санитарный вагон)…
Еще хотите?
Дьяконица вымазала суриком скамеечку, на которой вечером, в саду любовницы сидел дьякон. И вот:
— … утром дьякон еле продрал глаза к обедне. Скорей одеваться — схватил штаны… Владычица! — не штаны, а прямо знамя: все вымазано красным.
… Так и пошел, как некогда пророк Елисей, со стадом гогочущих мальчишек сзади.
Никому и никогда не удавалось изобразить по настоящему самум, землетрясение, роды, катценяммер. Нельзя изобразить то, что происходило в дьяконе, когда он служил эту обедню. Важно одно: к концу обедни дьякон оценил завоевания Октябрьской революции и, в частности, то, что революцией разрушена тюрьма буржуазного брака…
Когда формалисты говорят, что герой вырастает из лексики, — надо признать, что, пожалуй, они не ошибаются. Вот этакими шпилечками, словесными невинностями и каламбурчиками Замятин добился того, чего хотел.
Через гротеск — злая пародия и сверх-утрированный шарж.
В ‘Иксе’ важна не сама фабула.
В конечном счете, история с подменой ‘марксизма’ ‘марфизмом’ — не такая уже новая. И, разумеется, только ради этого не стоило писать ни рассказа, ни сего скромного фельетона.
Важно то, в каком виде еще раз подается этот старенький канон, возникший, разумеется, не на ‘запахах 1919 года’.
…Говорят, что гости подделываются под хозяев, и что в ‘Новой России’ этикет был в особенном почете.
Это похоже на правду.
Но опять-таки не в этом соль. Ну, не будет ‘Новой России’ — будет еще что-нибудь в этом же роде.
Факты сигнализируют математически точную консолидацию справа, точную, неизбежную, явную.
Замятин пишет очередный после ‘Мамая’ ‘Икс’. Сологуб замечает, что нынешняя критика непременно хочет ‘постричь кота догола’, и что сие — нелепо. Дискуссия в журнале ‘Жизнь Искусства’ позволила уже не сомневаться в том, что и так называемые ‘левые’ уже переходят в ‘правые’.
‘Икс’ просит слова.
‘Икс’ пишет рассказ об ‘иксе’.
Одним словом, кто-то хочет, если не революцию, то во всяком случае советскую литературу спустить на тормозах.
— … От поднятия непосильных тяжестей, — разъясняет медицина, — случается грыжа…
Источник текста: (Удар: Альманах / Под редакцией А. Безыменского. М. Новая Москва. 1927. [Кн.] 1)