Замтки о текущей литератур.
Замтки о текущей литератур.
‘Гражданин’, No 15-16, 1873
Оригинал здесь — http://smalt.karelia.ru/~filolog/grazh/1873/aprN1516.htm
I.
II.
III.
Н. Страховъ.
Заметки о текущей литературе, Страхов Николай Николаевич, Год: 1873
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Скучно нынче въ литератур! Такую первую замтку мы длаемъ почти невольно, почти со страхомъ. Но чувство скуки овладло нами съ такою силою при вид груды современныхъ журналовъ и книгъ, это чувство было такъ неотвязно и мучительно, что мы принуждены были серьозно задать себ вопросъ: что это значитъ? Не обманываютъ-ли насъ какiя-нибудь личныя пристрастiя и антапатiя? Не кажется ли намъ?
Нтъ, не кажется. Одна мысль о томъ, что для журнальнаго отчета слдовало бы читать вс эти современныя произведенiя, наводитъ тоску, въ основательности которой невозможно сомнваться. Во первыхъ, все у насъ длинно и пространно до невозможности, до уродства. Какая-нибудь корреспонденцiя изъ Клина или Кинешмы тянется въ газет на трехъ-четырехъ столбцахъ мелкой печати. Передовая статья напечатана крупне, но занимаетъ десять или двнадцать столбцовъ. За то наши газеты безпрестанно даютъ полтора, два листа вмсто одного, чего не длаетъ ни одна французская или англiйская газета. Раскройте книжку нашего толстаго журнала и вы встртите большею частiю одн середки произведенiй, которыя давно начались и неизвстно когда кончатся. Иной романъ появляется въ каждой книжк и все-таки тянется два года и захватываетъ даже часть третьяго. Конечно романы по самой сущности произведенiя объемистыя, но скажите, отчего ихъ такая гибель? Отчего исчезли повсти, — родъ, который когда-то такъ любили и такъ справедливо любили? Всякiй, кто чувствуетъ себя сколько-нибудь беллетристомъ, теперь только и мечтаетъ о роман, — и притомъ о большомъ роман, листовъ въ шестьдесятъ печатныхъ. Даже люди, талантъ которыхъ совершенно ясенъ, которые, напримръ, имютъ спецiально способность писать очерки или сцены (таковы В. Слпцовъ, Л. Левитовъ, Н. Успенскiй, Гл. Успенскiй, Ршетниковъ и пр.), даже они пытались, пытаются и наврное будутъ пытаться писать романы. Изъ этихъ усилiй разумется выходитъ мало хорошаго.
Ученыя и критическiя статьи нашихъ журналовъ имютъ длинноту совершенно соотвтствующую нашей беллетристик. Отдльныхъ статей у насъ не пишутъ, а пишется непремнно рядъ статей, и подъ заглавною строчкою вы повсюду съ тоскою увидите: статья первая, статьья четвертая и т. д. Для сравненiя загляните въ ‘Revue des Deux Mondes’, или въ любой англiйскiй журналъ: тамъ статья переходящая изъ одного нумера въ другой составляетъ исключенiе, у насъ она общее правило.
Этому странному вншнему виду нашей литературы вполн соотвтствуютъ ея внутреннiя качества, какъ оно и должно быть по общему закону природы. Подобнаго многословiя еще не представлялъ мiръ. По неряшливости, по болтливости и распущенности ни одна литература ни въ какую эпоху не сравнится съ нашею, — точно такъ, какъ нигд и никогда еще не было примра такого преобладанiя перiодической печати надъ не-перiодической, какое существуетъ у насъ Каждый какъ будто хлопочетъ о томъ, чтобы написать побольше, и потому тянетъ, размазываетъ, жуетъ, приплетаетъ все, что только можно приплести. Романы наполнены совершенно ненужными подробностями и часто вовсе не представляютъ ничего цлаго, статьи имютъ фельетонный тонъ и такое же безсвязное содержанiе, даже нкоторыя свтила нашей учености заразились этимъ порядкомъ длъ и, сами того не подозрвая, пишутъ лишь то, чт называется журнальными статьями — слово почти бранное.
Разумется, такой порядокъ не могъ бы существовать, если бы не поддерживался нкоторою дйствительною надобностью. Публика требуетъ чтенiя, и именно чтенiя перiодическаго, она вчно жаждетъ чего-нибудь новаго, только-что написаннаго. Отсюда у пишущихъ является надобность какъ-нибудь наполнять газеты и журналы, производить новое въ такомъ количеств, которое имъ вовсе не по силамъ, тянуть и переливать изъ пустаго въ порожнее. Кто давно уже видитъ эту механику, тотъ право берется за журналъ безъ особенной охоты.
Но что касается современной литературы, то еще не въ этомъ ея главное зло, ея бда, корень ея скуки гораздо глубже и существенне. Порядокъ многописанiя и усиленнаго наполненiя журналовъ существуетъ уже очень давно, мы давно привыкли къ нему, такъ что никто почти и не упоминалъ о немъ, даже говоря о недостаткахъ нашей литературы. Всякiй зналъ, что отъ журнала въ этомъ отношенiи нельзя много требовать, и искалъ въ немъ лишь того, чт въ немъ можно было найти. Растянутость, неряшливость — все прощалось, потому что среди нихъ мелькала иногда искра живой, оригинальной мысли, встрчалось талантливое художественное произведенiе (на которое въ т времена никакъ не распространялась индульгенцiя растянутости и неряшливости), попадалось наконецъ стихотворенiе, какiя нибудь восемь строчекъ, изъ-за которыхъ читатель забывалъ безобразiе всей остальной книги и носился съ нею какъ съ какимъ-нибудь чудомъ и сокровищемъ. Эта жизнь, пробивавшаяся въ прежнихъ журналахъ, показывавшаяся въ нихъ вспышками, мелкими струйками, иногда очень слабо, иногда сильне, но никогда вполн не изсякавшая, эта жизнь почти совершенно изсякла во многихъ нашихъ журналахъ, и вотъ въ чемъ ихъ главная бда. Они повторяютъ все одно и тоже, они вертятся на одномъ и томъ же мст, они не смютъ, да и не могутъ сказать ничего новаго. Ихъ статьи составляютъ сотое и тысячное изложенiе давно затверженныхъ ученiй, ихъ романы вс на одну колодку, съ однимъ и тмъ же пошибомъ, ихъ стихи также однообразны какъ романы, и не только не способны возбудить восторгъ, но вовсе не читаются самими поклонниками журнала, и печатаются только по старой памяти о когда-то бывшей на свт поэзiи
Я вотъ почему ныншнiе журналы такъ скучны, какъ никогда еще не бывали руccкie журналы. Застой, жестокiй и небывалый застой водворился въ прогрессивномъ мiр нашей журналистики.
Прежде чмъ изслдовать причины, констатируемъ сколько возможно самый фактъ. Точно ли такъ скучно, какъ мы говоримъ? Не доказываетъ ли прямо противнаго тотъ успхъ, который имютъ журналы въ настоящую минуту? ‘Встникъ Европы’ насчиталъ въ прошломъ году 8,003 подписчика, ‘Отечественныя Записки’ недавно объявили, что будутъ печатать первыя дв книжки вторымъ изданiемъ, слдовательно подписка у нихъ превзошла, и значительно превзошла ожиданiя редакцiи. Гд-жъ тутъ признаки застоя и скуки?
Успхъ! Распространенiе чтенiя! О, какiя это старыя слова! Когда-то, въ т радостныя времена, когда еще жива была вра въ таинственное и всесильное господство разума надъ человчествомъ, они имли огромное значенiе, огромную силу! Но эти времена давно миновали, давно уже мы отучились отъ оптимизма, видвшаго чуть не въ каждой книжк пользу и пpoгpecсъ для человчества, эти груды испачканной бумаги скоре наводятъ насъ на печальныя, чмъ на радостныя мысли. Восемь тысячъ подписчиковъ! Цифра еще небывалая у насъ для толстаго журнала, но что-же она значитъ? Можетъ быть она составляетъ и хорошiй признакъ, а можетъ быть и то, что она есть фактъ такой комическiй, такой уродливый, такой грустный, какого тоже еще не бывало въ нашей литератур. Успхъ измряетъ только величину факта, но еще ничего не говорить о его качеств и значенiи.
Относительно скуки мы встртили одно доказательство, по нашему мннiю очень убдительное и очень много раскрывающее. Въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’ за прошлый годъ, въ cтaть Дневникъ провинцiала въ Петербург, мы нашли слдующую характеристику современной литературы:
‘Литература уныло бредетъ по какой-то заглохшей коле и безсвязно лепечетъ о томъ, чт первое попадется подъ руку. Творчество замнено слово-сочиненiемъ, потребность страстной руководящей мысли замнена хладнымъ пережевыванiемъ азбучныхъ истинъ. Какимъ горькимъ процессомъ дошла литература до современнаго несноснаго пнкоснимательнаго бормотанiя? Было ли тутъ насильство, или же измельченiе произошло вслдствiе непростительнаго самопроизвольнаго неряшества?’
Сказавъ нсколько не особенно ясныхъ словъ въ отвтъ на этотъ вопросъ, авторъ продолжаетъ:
‘Но какъ бы то ни было, а въ результат оказывается какое-то безнадежное утомленiе. Писателю не хочется писать, читателю — противно читать. Взялъ бы, бросилъ все и ушелъ — только куда бы ушелъ? Необходимость что-нибудь высказать является результатомъ не внутренней гнетущей потребности духа, а извстнымъ образомъ сложившихся вншнихъ обстоятельствъ. Нужно къ извстному сроку дать извстное количество печатного матерiала — и ничего больше. Это — бремя, неимющее въ себ ничего привлекательнаго, а въ большинств случаевъ даже небезопасное. Понятно, что выходитъ безсвязный дтскiй лепетъ, съ тою разницею, что послднiй естественъ и свободенъ, тогда какъ такъ называемыя капитальныя произведенiя литературы имютъ характеръ жалкой вымученности. Понятно также, что и читатель пропускаетъ мимо вс эти такъ называемыя капитальныя произведенiя русской журналистики и обрушивается на мелкiя извстiя и стенографическiе отчеты’. (‘Отечественныя Записки’ 1872 г. августъ, стр. 341 и 342).
Чтобы кто-нибудь не подумалъ, что авторъ говоритъ здсь не о литератур вообще, что онъ разуметъ здсь не себя и свой журналъ, а только кружки плохихъ литераторовъ, которыхъ онъ на своемъ глумящемся язык называетъ пнкоснимателями, и что только имъ и именно имъ онъ приписываетъ безнадежное утомленiе и желанiе бросить все и убжать, — замтимъ, что тотчасъ за приведенными словами авторъ прибавляетъ:
‘Но для пнкоснимателей это время все-таки самое льготное. Повторяю: въ литератур сколько-нибудь одаренной жизнью они не могли бы существовать совсмъ, тогда какъ теперь они имютъ возможность дать полный ходъ невнятному бормотанью, которымъ преисполнены сердца ихъ‘ (Стр. 342).
И такъ пнкосниматели благоденствуютъ, а хорошie писатели напротивъ поражены скукой и безсилiемъ. Они пережевываютъ азбучныя истины и пишутъ только потому, что по вншнiмъ обстоятельствамъ вынуждены приготовлять матерiалъ для журнальныхъ книжекъ, этотъ матерiалъ, прославляемый иногда какъ капитальныя произведенiя русской журналистики, въ сущности иметъ характеръ жалкой вымученности.
Вотъ драгоцнныя признанiя, открывающiе намъ то, чего въ такой полнот не открыла бы намъ наша наблюдательность и чего мы пожалуй не посмли бы такъ рзко высказать, если бы она намъ и открыла такое плачевное положенiе длъ. Теперь намъ становится понятно, почему жалкая вымученность сквозить въ большой или меньшей степени въ современныхъ произведенiяхъ гг. Некрасова, Щедрина, Боборыкина, Скабичевскаго и другихъ постоянныхъ сотрудниковъ ‘Отечественныхъ Записокъ’: это не свободныя созданiя мысли и вдохновенiя, а матерiалъ, поставляемый ими къ извстному сроку. Для внимательнаго взгляда давно уже была замтна эта вымученность, нo теперь она засвидтельствована и объяснена въ своемъ источник. Но хуже всего то, что при этомъ, какъ свидтельствуетъ г. Щедринъ, нтъ никакой страстной руководящей идеи, что приходится только пережевывать азбучныя истины (т. е. положенiя, ставшiя азбучными для писателей этого журнала). Дйствительно, давно уже никакихъ свжихъ, живыхъ идей не появляется, ‘Отечественныя Записки’ конечно благоразумно скрываютъ это отъ читателей, и если проговорились въ приведенныхъ нами строкахъ, то только благодаря тому, что авторъ этихъ строкъ, въ силу своей талантливости, не можетъ иногда удержать въ себ порыва искренности. Но есть у насъ очень прямодушная газета ‘Недля’, та откровенно сокрушается о недостатк новыхъ идей и вопросовъ, она съ великимъ усердiемъ постоянно ищетъ ихъ, ловитъ малйшiе признаки чего-нибудь новаго, — и вотъ до сихъ поръ кажется еще ничего не поймала.
Если сообразимъ теперь факты, которые мы констатировали, то мы принуждены будемъ вывести заключенiе, которое на первый взглядъ необыкновенно поразительно. ‘Отечественныя Записки’ имютъ въ ныншнемъ году большой успхъ, какъ можно съ вроятностiю заключать изъ ихъ втораго изданiя. Этимъ успхомъ они конечно обязаны не ныншнему, а прошлому году. Если предположить, что здсь участвовала необыкновенная сухость, которою отличался въ прошломъ году ‘Встникъ Европы’, то все-таки должны были играть нкоторую роль и достоинства журнала, успвшаго привлечь къ себ читателей, наскучившихъ другимъ журналомъ. И мы знаемъ, что ‘Отечественныя Записки’ въ прошломъ году были дйствительно особенно занимательны для своихъ читателей. Именно знаемъ, что публика очень потшалась очерками и фельетонами, или, какъ ихъ нынче принято называть, сатирами г. Щедрина. Такъ что успхъ ‘Отечественныхъ Записокъ’ долженъ быть всего больше приписанъ г. Щедрину.
Но вотъ у г. Щедрина вырвалось нсколько унылыхъ словъ, изъ которыхъ видно, что его веселыя розсказни достаются ему не легко, что ему вовсе не хочется писать, и нтъ у него для писанiя никакой внутренней духовной пoтребности, что поэтому онъ замчаетъ въ своихъ произведенiяхъ жалкую вымученность, которая должна оттолкнуть отъ нихъ читателей.
Спрашивается теперь: какимъ же чудомъ эти самыя произведенiя могли имть такой блестящiй успхъ? Какъ могло понравиться читателямъ то, чт не нравится даже самому автору? Здсь очевидно есть загадка, которая многимъ покажется неразршимою. Между тмъ, не разгадавъ ея, трудно правильно судить о движенiи литературы.
Спшимъ сдлать оговорку. Нашъ выводъ можетъ быть нельзя такъ строго и прямо прилагать къ г. Щедрину. Можетъ быть именно г. Щедринъ, такъ сильно почувствовавшiй и выразившiй скуку ныншней литературной дятельности, съумлъ лучше другихъ стряхнуть и побороть эту скуку и развернулся въ прошломъ году особенно блистательно. Но если даже предположить, что такимъ образомъ г. Щедринъ составляетъ исключенiе, все-таки останется общiмъ фактомъ, что скука душитъ нашихъ журналистовъ, что сказать имъ нечего, а подписка, несмотря на то, увеличивается.
Очевидно у насъ существуетъ такой разрядъ читателей, котораго не поражаетъ никакая вымученность, который не замчаетъ отсутствiя вдохновенiя и свжей мысли, который готовъ съ удовольствiемъ читать книги, безъ конца повторяющiя и пережевывающiя одни и тже взгляды. Эти читатели почти слпы ко всему, чт можно назвать настоящими достоинствами литературныхъ произведенiй: къ строгой связи мыслей, къ порядку, къ точности и ясности выраженiя, къ истинному воодушевленiю, къ вдохновенiю, къ музык стиха, къ сил творчества и т. п. Имъ вовсе не того нужно, имъ только нужно, чтобы были затронуты ихъ знакомыя, любимыя идеи, чтобы авторъ попалъ въ ихъ привычное настроенiе, и подогрлъ ихъ давнишнiе мысли и вкусы, и тогда они готовы приходить въ восторгъ отъ такого автора, и не замтятъ въ немъ никакихъ недостатковъ. Имъ вовсе не нужно ничего свжаго и новаго, они слишкомъ полны разъ затверженными и принятыми мыслями и ничего новаго принять въ себя не могутъ. Понятно, что такiе люди никогда не устанутъ читать журналъ, толкующiй обо всемъ въ ихъ направленiи, и что скоре писатели должны почувствовать тоску и угрызенiе совсти, чмъ эти читатели перестанутъ ими восхищаться.
Вотъ до чего у насъ дошелъ прогрессъ. Въ обществ и въ кругу самихъ писателей образовались отдлы, которые другъ друга не понимаютъ, питаются безпрерывнымъ повторенiемъ мыслей своего особаго направленiя, и обыкновенно другъ друга терпть не могутъ. Есть поразительные факты, доказывающее, что наше общество разслоилось или разкучилось, и вотъ эти-то факты объясняютъ ходъ подписки на разныя журналы и дйствительное значенiе ихъ распространенiя. Большя подписка еще не ручается за общее вниманiе къ журналу, не показываетъ, что авторитетъ журнала возрастаетъ, напротивъ, подписка журнала можетъ возрастать и въ тоже время его авторитетъ падать. Есть, напримръ, у насъ журналъ ‘Дло‘ съ весьма значительнымъ числомъ подписчиковъ, между тмъ его никто не читаетъ кром его ревностныхъ приверженцевъ. Постороннему читателю, если онъ развернетъ случайно книжку ‘Дла‘, кажется иногда даже страннымъ, какъ можно читать то, чт въ ней напечатано, но тмъ съ большимъ удовольствiемъ читаютъ этотъ журналъ его сотрудники и поклонники. Такимъ образомъ, кром газетныхъ рецензентовъ, никаго изъ не-сотрудниковъ и не-поклонниковъ и не знаетъ, что такое тамъ творится, вотъ уже много лтъ, какъ мы не слыхали, чтобы какое-нибудь произведенiе ‘Дла‘ возбудило общее вниманiе.
Нчто подобное нужно сказать и о другихъ журналахъ. Почти у всхъ главная масса подписчиковъ, ядро читателей состоитъ изъ приверженцевъ. Для нихъ-то и работаетъ журналъ, имъ угождаетъ, имъ онъ и нравится, люди же свободные отъ пристрастiя къ журналу обыкновенно не находятъ въ немъ ничего xopoшагo. Для своихъ журналъ иметъ авторитетъ, блистаетъ капитальными произведенiями, талантами и знаменитостями, для чужихъ его мннiя лишены всякой тни авторитета и имена сотрудниковъ почти не различаются одно отъ другаго.
Если теперь вообразимъ вс такiя кучки, группирующiяся около журналовъ, то мы по самому свойству кучекъ должны будемъ предположить, что не смотря на быстрое и постоянно возрастающее распространенiе чтенiя, несмотря на увеличенiе числа подписчиковъ, достигающаго еще небывалыхъ цифръ, отъ кучекъ все-таки остается огромная масса образованныхъ людей, которые любятъ чтенiе не меньше журнальныхъ приверженцевъ, но ни къ какому журналу не принадлежатъ. Эта масса вовсе не читаетъ журналовъ и не обращаетъ на нихъ вниманiя. Вотъ явленiе, еще не бывалое въ нашемъ прогресс, и очевидно прямо зависящее отъ того развитiя журналистики, которое мы старались описать. Число этихъ нечитающихъ возрастаетъ съ каждымъ годомъ вмст съ возрастанiемъ подписки на журналы. Велико-ли это число — трудно сказать: наша интеллигенцiя, питающаяся журналами, такъ обширна, что пожалуй въ численности за нею останется перевсъ, но едва-ли въ качеств.
Въ былыя времена подобнаго позора не было. Уваженiе къ литератур было такъ велико, что хотя читали и писали несравненно меньше, но ни единый читатель, имвшiй притязанiе на образованность, не питалъ, или, по крайней мр, не смлъ высказывать пренебреженiя ко всей журналистик огуломъ. Нелюбящихъ читать было больше, но любящихъ чтенiе и отворачивающихся отъ журналовъ вовсе не было.
Существованiе той массы людей отвернувшихся отъ журналовъ, которая образовалась въ новйшее время, обнаруживается множествомъ признаковъ. Напримръ случается, что въ журнал на кого-нибудь жестоко нападаютъ, разсказываютъ о немъ и его рчахъ и поступкахъ что-нибудь дикое, смшное, наконецъ прямо обвиняютъ въ подлости въ подкупности, въ измн убжденiямъ. Что же длаетъ обвиняемый? Онъ молчитъ, какъ будто не объ немъ говорятъ, онъ не длаетъ ни малйшей попытки восстановить свою репутацiю. Въ подобныхъ случаяхъ нельзя не покраснть за русскую литературу, они могутъ быть объяснены только существоващнiемъ большой массы людей, для которыхъ авторитетъ журналовъ равенъ не только нулю, а даже пожалуй отрицательной величин. Обвиняемый (все равно, писатель онъ или нтъ) очевидно разсуждаетъ такъ: ‘люди, мннiемъ которыхъ я дорожу, не обратятъ никакого вниманiя на брань журнала, а иные пожалуй и поздравятъ меня съ нею, что же касается до поклонниковъ журнала, то если бы я и не желалъ пренебрегать ихъ добрымъ мннiемъ, едва-ли я что-нибудь успю сдлать: при величайшихъ усилiяхъ съ моей стороны вра ихъ въ слова журнала не поколеблется. Между тмъ, эти люди мало уважаемы и всмъ извстно, какъ они слпы, слдовательно изъ-за мннiя ихъ не стоитъ и хлопотать’.
Почти тоже нужно сказать о чисто-литературной и ученой полемик. Подобная полемика составляетъ нын рдкостный случай, и обыкновенно на литературныя и ученыя сужденiя журналовъ никто не отвчаетъ. Полемизируютъ въ настоящее время только въ своемъ кружк или въ кружкахъ очень близкихъ, т. е. люди, чувствующiе, что у нихъ приблизительно одна и таже публика. Люди же хорошо знающiе, что ихъ публика не читаетъ журналовъ, понятнымъ образомъ не отвчаютъ на журнальныя возраженiя. — Намъ приходитъ на память одинъ случай такого рода — очень поучительный. Журнальный писатель написалъ обширный критическiй разборъ какого-то ученаго сочиненiя. Выходитъ второй томъ сочиненiя и авторъ въ предисловiи толкуетъ объ отзывахъ и о замчанiяхъ, сдланныхъ на его первый томъ, но о разбор журнала не говоритъ ни слова, какъ будто его и не было. Тогда критикъ журнала въ новой стать сталъ очень наивно упрекать ученаго автора. ‘Мы’, говоритъ онъ, ‘имемъ пять тысячъ подписчиковъ, значитъ наши мннiя очень распространены. Мы говорили серьозно и могли вполн убдить нашихъ читателей, отчего же вы намъ не отвчаете, а разбираете сужденiя, о существованiи которыхъ почти и не знаетъ публика?’ На это, кажется, слдовало бы отвчать такъ ‘вы ошибаетесь, думая, что ваши сужднiя очень распространены, не смотря на пять тысячъ подписчиковъ, вы все-таки вертитесь въ заколдованномъ, со всхъ сторонъ отрзанномъ отъ остальнаго общества кружк, вы могли убдить читателей вашего журнала, но мн до нихъ нтъ дла, у меня свои читатели, и только ихъ мннiя для меня важны’.
И такъ несомннно, что кучки читателей нашихъ журналовъ очень обособлены, и что существуетъ у насъ публика, которая журналовъ не читаетъ. Скажемъ прямо — на сторон этой не читающей публики вс наши симпатiи. Конечно это еще хаосъ, безформенный и чуждый ясной организацiи, но въ немъ одномъ таятся задатки для будущаго. Публика журнальная есть, собственно говоря, та публика, которая уже сказалась и опредлилась и отъ которой ждать больше нечего. Она составилась изъ наиболе подвижной и такъ сказать легкой, всплывшей на поверхность части нашего общества, и обнаруживаетъ вс т недостатки, которые мы уже нсколько привыкли соединять съ представленiемъ о публик. Она легко возбуждается, много шумитъ и мечется, много говоритъ и пишетъ, она легко скучивается около выставленныхъ знаменъ, жадно ищетъ авторитетовъ и фанатически имъ поклоняется, обо всемъ судитъ и вчно повторяетъ чужiя слова. Такъ это происходитъ не только у насъ, но и везд въ Европ, вообще везд, гд есть такъ называемая интеллигенцiя. Люди съ большою энергiею слова и дла всегда составляютъ исключенiе, рдкость, но есть множество людей, которые не обладаютъ ни силою, ни мыслью, а только легки на подъемъ, легки на рчь и на дло, и они-то всегда играютъ самую видную роль въ интеллигенцiи. Точно такъ людей съ собственнымъ сужденiемъ о вещахъ очень мало, но людей готовыхъ съ величайшимъ азартомъ твердить чужiя мннiя очень много. Такъ бываетъ везд, но у насъ дло выходитъ несравненно хуже, вслдствiе того несчастнаго положенiя, въ которомъ мы находимся по отношенiю къ европейской цивилизацiи. У насъ публика, какъ бы хорошо она образована ни была, находится вчно въ положенiи полуобразованного человка, то есть подъ вчнымъ страхомъ провиниться противъ образованiя и съ мучительнымъ желанiемъ показаться вполн образованнымъ. Европа отъ насъ далека, мы никогда не можемъ вполн освоиться съ нею, ея авторитетъ, сiяющiй намъ издали и въ туман, заставляетъ даже зрлыхъ умомъ людей чувствовать себя школьниками, отнимаетъ у насъ смлость свое сужденiе имть. Понятно поэтому, что твердости мыслей, самостоятельности и свободы сужденiй у нашей публики еще въ сто разъ меньше, чмъ всякой другой. Прибавьте же еще ко всему этому, что публика у насъ принимаетъ влiянiе Европы не прямо, а черезъ журналы, слдовательно изъ вторыхъ рукъ, когда оно уже потерпло искаженiе, вытекающее изъ нашего ненормальнаго умственнаго положенiя, и тогда вы поймете, можно ли составить себ выгодное понятiе о наиболе легкой и подвижной части нашего общества, которая увлеклась журнальнымъ движенiемъ и скучилась вокругъ журнальныхъ знаменъ.
Что же касается до публики не читающей журналовъ, то конечно и въ ней не мало недостатковъ, и главный — недятельность. Но во всякомъ случа это часть того балласта, которымъ держится въ равновсiи корабль нашей земли. Эти люди не легки на слово и на дло, разрознены, не шумятъ, мало говорятъ, мало пишутъ, но читаютъ и думаютъ иногда очень много. И если мы ждемъ новыхъ талантовъ, самостоятельной мысли, истинной свободы и твердости убжденiя, то, какъ это видно изъ всего предъидущаго, намъ не откуда ихъ ждать, кром этой, пока еще косной, массы. Журналы не замчаютъ, какъ много они проигрваютъ своею нетерпимостiю, тою усиленною дрессировкою, которой они такъ усердно подвергали публику, набирая себ не простыхъ почитателей, а приверженцевъ. Но таково было неизбжное развитiе журнальной проповди. И вотъ теперь выдрессированные поклонники все еще читаютъ и восхищаются, а между тмъ въ самые журналы уже закрадывается тоска, и число людей, которые отъ нихъ отворачиваются, растетъ съ каждымъ днемъ.