Н. Страховъ.
Чмъ люди живы
(Въ журнал ‘Дтскій Отдыхъ’. Москва, 1881, т. III, стр. 407—434).
(Гражданинъ, 1882, No 10—11).
Чем люди живы, Страхов Николай Николаевич, Год: 1822
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Н. Страховъ. Критическія статьи. Томъ первый. Объ И. С. Тургенев и Л. Н. Толстомъ (1882—1885). Изданіе пятое.
Изданіе И. П. Матченко. Кіевъ, 1908.
Новое произведеніе гр. Л. Н. Толстаго, на которое, конечно, съ жадностію бросились вс его почитатели, произвело на этотъ разъ особенно сильное впечатлніе. Когда этотъ голосъ раздается среди шума нашей литературы, онъ всегда покрываегъ этотъ шумъ, покрываетъ не блескомъ и трескомъ, а тмъ тономъ искренности и простоты, передъ которымъ вс другія, и даже громкія рчи вдругъ начинаютъ казаться напускною реторикой, умышленною шумихой. Но на этотъ разъ въ маленькомъ разсказ Л. Н. Толстаго послышалась еще особая нота, такая глубокая и нжная, что она схватила за сердце самыхъ равнодушныхъ. Самое главное достоинство всего разсказа есть, конечно, удивительная сердечная теплота, и легко видть, что эта теплота находится въ прямой связи съ занятіями гр. Л. Н. Толстаго въ послднее время, о которыхъ, вроятно, знаютъ многіе читатели, съ занятіями тою книгой, изъ которой взяты восемь эпиграфовъ, сгоящіе передъ разсказомъ. Евангельскій духъ, евангельская точка зрнія,— вотъ что поразило читателей, поразило неожиданно и неотразимо. Неожиданно потому, что этотъ духъ едва въ насъ теплится, давно заглушенъ и ежедневно заглушается другими вліяніями, неотразимо потому, что онъ явился въ дйствительно художественной форм, т. е. самой ясной и выразительной изъ всхъ формъ.
Чмъ люди живы? Они живы любовью, и разсказъ состоитъ въ изображеніи этой животворной любви.
Бдный сапожникъ даетъ у себя пріютъ голому нищему, женщина, имющая грудного ребенка, беретъ въ себ двухъ только что родившихся двочекъ, у которыхъ умерла мать.
И любовь скрпляется и растетъ, нищій оказывается ангеломъ, а двочки замняютъ самыхъ лучшихъ дочерей для своей воспитательницы.
И вотъ, эти подвиги и дйствія любви изображены совсею ясностію, то есть изображены не одни вншніе поступки, а самыя души людей и то, что происходитъ въ этихъ душахъ. Въ нихъ проявилось чувство дйствительной любви, чистой, безкорыстной и простой, и оно-то приводитъ читателя въ умиленіе.
Замтимъ, однакоже, что нтъ ничего необыкновеннаго въ томъ, что тутъ разсказано. Городскому жителю, и вообще достаточному человку съ удобной квартирой и правильнымъ хозяйствомъ, конечно, покажется труднымъ взять бдняка съ улицы и раздлить съ нимъ и свое жилье и свои занятія. Но между бдняками, и простыми и даже образованными, такіе случаи гораздо возможне и не въ диковинку. Точно также дам, имющей грудного ребенка, не придетъ и въ голову кормить еще другихъ дтей, когда она, можетъ быть, не хочетъ кормить и своего. Обставляя свою жизнь удобствами и усложняя ее, мы, очевидно, ставимъ помхи сближенію людей и длаемъ тяжелымъ и даже невозможнымъ то взаимное участіе, которое совершенно просто длается у крестьянъ и бдняковъ.
Итакъ, въ разсказ Л. Н. Толстаго не совершаются какіе-нибудь чрезвычайные жертвы и подвиги. Да и люди, которые здсь дйствуютъ, не имютъ въ себ ничего героическаго, это — самые обыкновенные люди, скоре маленькіе, чмъ большіе люди, по размрамъ своихъ душъ. Сапожникъ Семенъ — добрый, но простой малый, любящій иногда выпить, какъ вс сапожники. Матрена — женщина хозяйственная, говорливая, любопытная и немножко сварливая,— словомъ, обыкновеннйшая женщина. Купчиха тоже отличается только добродушіемъ и мягкостію, развившимися среди мене заботливой и трудной жизни. Во всемъ этомъ нашъ авторъ остался вренъ самому себ. Главный фонъ всхъ произведеній Л. Н. Толстаго есть описаніе самыхъ обыкновенныхъ людей и самыхъ обыкновенныхъ событій.
Но откуда же неотразимое впечатлніе этого разсказа? Въ чемъ его сила? Безъ сомннія въ томъ, что художникъ сталъ совершенно въ уровень съ этими людьми, что онъ смотритъ на нихъ не сверху и не снизу, а прямо, какъ на равныхъ, какъ на братьевъ, какъ на своихъ. Онъ даже сталъ говорить ихъ языкомъ, такъ же, какъ онъ здсь думаетъ ихъ мыслями и чувствуеть ихъ чувствами. Тонъ разсказа поэтому нсколько уклоняется отъ прямого тона самого художника, это собственно — народный разсказъ, пересказанный Л. Н. Толстымъ. Пересказъ этотъ, однако, таковъ, что народное сказаніе длается въ немъ для насъ вполн понятнымъ, исполненнымъ глубокаго смысла, какого мы никогда не сумли бы найти въ простомъ народномъ сказаніи. Мы вдругъ начинаемъ понимать, чмъ живутъ эти люди, на чемъ держится эта простая жизнь, какія чувства и мысли составляютъ ея опору, руководство, отраду, ея главное зерно. Они живутъ — духомъ Христовымъ, они въ немъ видятъ главный смыслъ жизни, они искренно исповдуютъ ученіе любви, какъ верховное правило дйствій и мыслей, они слдуютъ наставленіямъ ангеловъ. Словомъ, они хотя и малые и слабые люди, но истинные христіане. Вотъ что обнаруживается для насъ изъ разсказа съ неотразимою художественною выпуклостію. Въ этомъ смысл слдуетъ сказать, что художникъ не только не заставляетъ насъ смотрть на описанныя лица сверху внизъ, но, напротивъ, поднимаетъ насъ до уровня этихъ лицъ, даетъ намъ чувствовать въ ихъ мысляхъ и дйствіяхъ вяніе истинной жизни, внушаетъ намъ, что отъ насъ самихъ, пожалуй, постоянно несетъ ‘мертвымъ духомъ’, и что сапожникъ Семенъ со своею семьею боле достоинъ общества ангеловъ, чмъ мы съ вами, любезный читатель.
Вотъ въ чемъ, мн кажется, главная прелесть и новость разсказа Л. Н. Толстаго.