Замчанія на Трагедію: Ермакъ.
(Письмо къ Издателю.)
Le destin de Mede est d’tre criminelle,
Mais son coeur toit fait pour aimer la vertu.
Дм. Ивнв.
‘Встникъ Европы’. Часть XXXII, No 5, 1807
Замечания на трагедию ‘Ермак’, Плавильщиков Петр Алексеевич, Год: 1807
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Читая Журналъ вашъ, я находилъ иногда замчанія объ игр актеровъ, и — въ нкоторомъ отношеніи — о тхъ сочиненьяхъ, которыя представлены были, а потому и ршился сообщить вамъ мои замчанія на театральную піэсу, полагая, что он будутъ непротивны правиламъ вашего Изданія.
Ермакъ, покоритель Сибири. Трагедія въ пяти дйствіяхъ, сочиненіе Петра Плавильщикова. Москва, 1806 годъ. Отдавая полную справедливость дарованіямъ и трудолюбію господина Автора, изъ любви къ Театру я позволилъ себ опредлить въ этой піес главнйшія ошибки.
Исторія наша богата длами великими, Государями славными и чертами разительными. Многія эпохи ея дадутъ прекрасныя содержанія для театральныхъ сочиненій: нуженъ только творецъ, которой бы оживилъ намъ Донскихъ, Годуновыхъ, Пожарскихъ! — И что можетъ быть пріятне для глазъ, для сердца, какъ видть, что любовь къ отечеству является во всхъ отрасляхъ нашей словесности! Пускай любители чужаго хвалятся чужимъ, а я, въ гордости души моей, Димитрія Самозванца не сравню ни съ какимъ произведеніемъ пера Расинова… Чужую рожь вять — глаза порошить… Вотъ почему я искренно порадовался, увидя въ первый разъ объявленіе въ театрахъ о представленіи Ермака. — Эпоха завоеванія Сибири, значительная въ Русской исторіи, показалась мн достойною Трагедіи. Я смотрлъ, слушалъ со вниманіемъ, и по окончаніи піесы — не зналъ, къ какому роду театральныхъ сочиненій причислить сіе произведеніе.
Ермакъ, разбивши нсколько разъ Татаръ, взявши въ плнъ двицу Ирту, двинулся къ стнамъ Искери, столицы Кугумъ-Хана, влюбился въ сбою плнницу и узналъ, что она дочь Царя Сибирскаго, побдилъ остатки ордъ Кучумовыхъ, плнилъ Хана, и получилъ отцовское благословеніе на бракъ съ любящею Иртою. Вотъ все, что остается въ ум. — Въ начал Трагедіи Ермакъ мучится любовію, въ конц получаеть желаемое, — кром кинжала, которымъ разсерженный Козакъ ранилъ Согдая, совсмъ ничего нтъ трагическаго, однакожь замтьте, что мучимый раскаяніемъ, сынъ Гетмана отъ раны своей не умеръ! — Удивляясь изобртательности ума человческаго, признаюсь, я до сихъ поръ не могъ догадаться, откуда проистекаетъ для сей піесы названіе Трагедіи? —
Первое дйствіе являетъ намъ любовь Ермака къ плнной Ирт, а вмст и неподражаемыя добродтели его, о которыхъ онъ самъ вщаетъ (Явлен. I, стран. 2) такимъ образомъ: ,,Престолъ Сибири для меня ничто. Я чту добродтель выше всякаго престола!’ — Потомъ говоритъ: ‘Никогда, можетъ быть, ни одно отечество не видало столь ревностнаго сына, каковъ Ермакъ!’ и наконецъ: (о чудо!) ,,Самая эта ревность сдлала меня злодемъ!‘
Прекрасная нравственность! изъ любви къ отечеству сдлаться злодемъ! Можетъ быть, скажутъ мн, что за симъ слдуетъ оправданіе этой мысли. Какое же? избраніе недостойнаго Гетмана, которой оклеветалъ Ермака передъ Царемъ Московскимъ, приговорилъ къ смерти, и тмъ заставилъ его убжать, сдлаться разбойникомъ. — Купить жизнь поношеніемъ!.. Доказательства превосходной добродтели! Не понимаю, какъ согласить такія противорчія? Г. Сочинитель, желая внушить уваженіе къ своему герою, съ одной стороны заставляетъ его превозносить свои правила, съ другой, влагаетъ ему въ уста такія оправданія, которыя очерняютъ добродтель, — и все на одномъ лист, все въ продолженіи одного монолога. Но всего удивительне (стран. 4), что онъ совершенно обличаетъ несчастнаго Ермака: ‘Я разбойникъ, не могу оправдаться, но могу важною услугою загладить мое злодяніе’ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Не странная ли мысль, представить намъ Ермака образцомъ честности и великодушія? Не странная ли мысль въ исторической трагедіи тронуть насъ небылицею? Всякой, кто сколько-нибудь знаетъ отечественную Исторію, въ такомъ характер увидитъ басню. Не лучше ли было бы, когдабъ завоеватель Сибири, постепенно приходя въ раскаяніе, плняясь боле и боле добродтелію, въ конц піесы, то есть при развязк, поразилъ насъ великостію души своей? — Нечаянность сильно дйствуетъ на воображеніе, нечаянность душа театра! Для меня сто разъ пріятне было бы, еслибъ Ермакъ оправдалъ на себ слова Корнелевой Медеи:
(Дйствіе II. явлен. VI.) Кучумъ Царь Сибирской, мучась неизвстностію о своей дочери, которая (какъ я выше сказалъ) находилась въ плну у Ермака, прокрался ночью изъ города въ станъ непріятельской, чтобъ узнать объ ея участи, былъ пойманъ, приведенъ предъ лице покорителя Сибири, увидлъ дочь свою — и получилъ себ и ей отъ тронутаго Ермака свободу. Не чудеса ли это, превосходящія мру всякаго вроятія? — Скажите, 1-е) можно ли Царю, любимому своимъ народомъ, избжать тысячи глазъ, стрегущихъ его особу и спокойствіе, избжать осторожности бдящаго своего воинства, которое чрезъ нсколько часовъ ожидаетъ ршительнаго нападенія, можно ли, такъ сказать, ослпя всхъ, пройти свободно? 2) Можно ли Ермаку, горящему славой и любовью, видя конецъ своихъ желаній, имя въ рукахъ своихъ Царя, одушевляющаго Татаръ, дать ему свободу для новыхъ препятствій, дашь свободу обожаемой плнниц, и лишиться даже надежды когда-либо ее увидть? — Такія чувства герою XVI вка несвойственны, тмъ боле, что грубое сердце его любило въ первой разъ, а, все, что неестественно, не годится для театра.
Въ III дйствія (явл. II) на верьху кургана является тнь супруги Кучумовой. ‘Не обвиняй дочь нашу… — произноситъ она — судьба неисповдима’…. и проч. и проч. (Тнь исчезаетъ.) Сіе чародйство, которое сильно подйствовало бы на меня въ Русалк, здсь напоминаетъ стихи Державина:
Въ т дни людскаго просвщенья
Какъ нтъ кикиморовъ явленья….
напоминаетъ — и заставляетъ жалть, для чего Г. Авторъ не захотлъ и свою трагедію причислить ко днямъ людскаго просвщенья? для чего не вспомнилъ онъ, что охота къ волшебствамъ и привидніямъ (а особливо въ исторической трагедіи) проходитъ, и что мы любимъ больше Коцебу, нежели Шехеразаду — любимъ больше картину нашего сердца, слпокъ нашихъ чувствъ, нежели Бову Королевича. — — —
Наконецъ и дошелъ до того мста, гд могу поздравить васъ съ новымъ открытіемъ. — Согдай, сынъ Геимана, находясь въ плну у Ермака, питалъ непримиримую къ нему ненависть, покушался на его жизнь, получилъ отъ него великодушное прощеніе — и посл всего этого перебжалъ къ Царю, хотлъ ему открыть планы и движеніе войскъ покорителя Сибири, былъ отосланъ назадъ въ оковахъ, представленъ Ермаку, и получилъ отъ одного отчаяннаго козака ударъ кинжала! — Чтожь бы вы думали произвело это? Согдай мгновенно примирился съ Ермакомъ, призналъ свою несправедливость противъ него, и въ полномъ раскаяніи произнесъ: (дйст. IV явл. V) ‘Текущая кровь прохладила во мн огонь изступленія…. померкающій лучь моей жизни живо представляетъ мн, что я не умлъ чувствовать твоихъ ко мн благодяній ‘ и проч… Теперь-то пораженъ я истиною словъ одного философа, которой сказалъ, что нтъ ничего безъ пользы въ мір. Хвала просвщенію! Мы теперь узнали, что кровопусканіе можетъ излчить всякую ненависть. — Еще хотлъ бы замтить кое-что… но ваше терпніе…. выписки…. боюсь! — Приступаю къ развязк.
(Дйствіе V. явл. послд.) Ермакъ, выигравши послднее сраженіе, взявши снова въ плнъ Кучума и съ дочерью, вн себя отъ радости, упавъ на колни, произноситъ: ‘Ирта! побдитель у ногъ твоихъ…. Одинъ твой взглядъ наградитъ меня за вс подвиги мои, или’ — — — —
ИРТА. ‘Не договаривай! здсь отецъ мой… а еслибъ его не было? Благодарю небо, оно не разлучило меня съ нимъ въ сію горькую минуту, мы вмст осужденэд испить горькую чашу погибели. — — — — Родитель мой! ты со мною: ты истощилъ все, что въ силахъ человческихъ, дабы защитить твое царство, гробы предковъ твоихъ, и капища славныхъ боговъ нашихъ. Ты видлъ, что дочь твоя, презрвъ пылающую любовь въ сердц своемъ, дышала пламенемъ войны, и мужественно сражалась…. Я все совершила!…’
КУЧУМЪ. ‘И все наше царство погибло! Сильный Богъ рукою сего ироя поразилъ насъ. Перестанемъ стенать, и покоримъ души наши подъ крпкую его десницу. Ермакъ! торжествуй! ты побдилъ и насъ. Этого мало: сердце дочери моей при первомъ на тебя взгляд воспылало къ теб любовію… Я оправдываю сіе ощущеніе…. Такъ, дочь моя! дай волю сердцу твоему’… и проч… Конецъ внчаетъ дло: дочь, горя нетерпніемъ любви, говоритъ отцу, что она все свершила... ожидаетъ только его благословенія, а отецъ, которой недавно порицалъ пламень дочери къ Ермаку, легко забываетъ престолъ, царство, народъ, — и думаетъ, что стенать не такъ пріятно, какъ пировать на свадьб!— — — —
‘Если, говоритъ Русскій путешественникъ — трагедія должна глубоко трогать наше сердце, или ужасать душу, то соотечественники Волтеровы не имютъ можетъ быть, двухъ истинныхъ трагедій’… Мы имемъ Ермака, покорителя Сибири! — —
Заключаю тмъ, что въ продолженіи піесы слогъ въ нкоторыхъ мстахъ надутъ, выраженія несоотвтственны времени произшествія, связь чудесна, характеры не выдержаны.
Можетъ быть вы удивитесь, что я долго медлилъ съ разборомъ посл представленія, которое было 1803 года, Февраля 13, тому причиной то, что я до сихъ поръ не имлъ Ермака, которой напечатанъ весьма неладно. Впрочемъ, пожелавъ г-ну Сочинителю лучшихъ успховъ, а вашему журналу юбилея, прошу васъ принять увреніе въ истинномъ моемъ къ вамъ почтеніи.
1807 года Января 22.