Вс. С. СОЛОВЬЕВЪ.
СВЯТОЧНЫЕ РАЗСКАЗЫ.
КАВКАЗСКІЕ ЛЕГЕНДЫ.
ДЕСЯТЬ ЛТЪ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ Н. . МЕРТЦА.
1904.
Во сн и наяву.
Во сн и наяву.
Во сне и наяву, Соловьев Всеволод Сергеевич, Год: 1878
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Мы встрчали Новый годъ у Анны Николаевны Лубянской. Собрался небольшой, безцеремонный кружокъ, и вс чувствовали себя какъ дома. Наша хозяйка была премилая женщина. Она овдовла мсяцевъ четырнадцать тому назадъ и теперь ужъ сняла свое траурное платье. У нея были дв прехорошенькія, молоденькія дочери и сынъ, высокій, блднолицый, скромный юноша, замтно обижавшійся, если его называли юношей.
Самой Анн Николаевн, вроятно, уже исполнилось сорокъ лтъ, но никто-бы не могъ сказать этого,— такъ она была моложава, свжа и красива. Она принадлежала къ числу тхъ счастливыхъ женщинъ, на которыхъ время и жизненный опытъ дйствуютъ особеннымъ образомъ, т. е. нравственно развиваютъ, а не старятъ.
Мы вс, знакомые Анны Николаевны, ршительно не могли передать о ней ничего дурного, на ея счетъ не ходило никакихъ сплетенъ. Вс мы знали, что она прекрасная мать своимъ дтямъ, была доброй женой мужу, самоотверженно ухаживала за нимъ во время его долгой, мучительной болзни и искренно его оплакала.
Это послднее обстоятельство длало ей тмъ больше чести, что мужъ ея, не тмъ будь помянутъ, вовсе не принадлежалъ къ числу примрныхъ мужей. Онъ женился на Анн Николаевн, лтъ девятнадцать тому назадъ, единственно потому, что пришло ему время жениться, а у нея было порядочное приданое. Во все продолженіе супружеской жизни онъ, главнымъ образомъ, занимался своими длами, а на жену и на дтей обращалъ мало вниманія.
Знали мы также, или, врне, догадывались, что и Анна Николаевна никогда не была къ нему страстно привязана. Быть можетъ, еслибъ не было у нея дтей, все это и не такъ-бы кончилось, но явились дти, и она не только примирилась со своей семейной жизнью, но даже, въ теченіе восемнадцати лтъ, сумла найти въ ней не мало истинныхъ наслажденій — дти ея удались, и она могла гордиться ими.
Однимъ словомъ, Анна Николаевна дйствительно была хорошая женщина, и мы съ удовольствіемъ ршились на ея приглашеніе встртить съ нею Новый годъ.
Въ ожиданіи ужина и полуночи, мы помстились поближе къ хозяйк, въ ея красивой гостиной, у камина…
Изъ сосдней залы къ намъ доносились веселый смхъ и громкіе голоса молодежи. Тамъ устраивались всякія гаданья: приносился птухъ, лился воскъ… Въ будуар Анны Николаевны ея старшая дочь гадала въ зеркало. Туда были спущены портьеры, и никто не впускался.
Нашъ разговоръ не былъ особенно оживленнымъ, никто не старался искусственно подогрвать его, и онъ шелъ себ мало-по-малу, обрываясь и начинаясь снова, переходя отъ одного предмета къ другому. Намъ не было ни скучно, ни весело, а просто тепло и уютно. Мягкій свтъ лампы, прикрытой узорчатымъ абажуромъ, вспыхивающій огонь въ камин — освщали знакомыя лица.
Вотъ блдная, стройная madame N. поднялась со своего кресла, подсла къ роялю и что-то заиграла. Пронеслись, медленно замирая, тихіе гармоническіе звуки. Мы не знали, что это за пьеса, но прервали разговоръ и стали съ удовольствіемъ слушать.
Прошло нсколько минутъ. Madame ‘N. все играла, вдругъ портьера зашевелилась, въ комнату вбжала Marie, старшая дочь Анны Николаевны. Мы оглянулись на нее. Ея хорошенькое личико поблднло, глаза были широко раскрыты и какъ-то странно горли.
— Что съ тобою?— спросила Анна Николаевна.— Или въ зеркал что-нибудь увидала?
— Да!— прерывистымъ голосомъ отвчала Marie.— Увидала, мама. Честное слово увидала… и такъ ясно!..
Очевидно, ея сердце сильно стучало, такъ что она даже приложила къ нему руку и продолжала говорить, все съ возрастающимъ волненіемъ:
— Право, видла! Сначала комнату, а потомъ садъ… аллея, и даже липовая… такъ ясно! И кто-то идетъ по алле… Тутъ я не могла больше вынести!
— Ну, что за пустяки!— съ полуулыбкой сказала Анна Николаевна.— Помилуй! Больше часу сидть, такъ поневол въ глазахъ зарябитъ и Богъ знаетъ что будетъ казаться…
— Да нтъ-же, мама, право…
— Успокойся, успокойся! А еслибъ и видла — что-жъ? Тутъ ничего нтъ дурного… Въ такомъ случа напрасно не разсмотрла, кто идетъ по алле…
Но Marie ужъ спшила въ залу, къ своимъ, чтобъ передать имъ о случившемся съ нею.
Madame N. перестала играть. Мы невольно заговорили о гаданьи, о зеркал.
— Вы, конечно, не врите этому,— сказала madame N.:— но и я, какъ Marie, даю вамъ честное слово, что въ зеркал можно иногда увидать… Я не вдаюсь ни въ какія объясненія, я не знаю что это такое, знаю только, что родная моя тетка при мн разъ гадала и вдругъ говоритъ намъ: ‘вижу! вижу’. Я подбжала къ ней, заглянула черезъ плечо ея и, представьте мое изумленіе, тоже увидла и потомъ оказалось, что мы видли об большую комнату съ зеленой мебелью, съ дверью, Выходящею на балконъ, на стнахъ были картины, и я ясно разсмотрла даже рамки, даже цвтъ и почти узоръ обоевъ.
— Ну и что-же? Чмъ это кончилось?— разомъ спросили вс.
— А кончилось тмъ, что эта моя тетка ровно черезъ годъ, купила недалеко отъ Москвы имніе, перехала туда, а на слдующее лто отправилась я къ ней погостить. Она мн писала, что въ имніи прехорошенькій домъ, отлично меблированный, доставшійся ей съ полнымъ хозяйствомъ, и убдительно приглашала меня… Прізжаю я, она сейчасъ-же, не дала даже снять шляпу, беретъ меня за руку и ведетъ куда-то. Проходимъ мы комнату, другую, третью, она отпираетъ дверь, и я невольно вскрикнула:— я очутилась точно въ такой комнат, какую видла въ зеркал, изъ-за плеча ея. ‘А, вспомнила?’ — спрашиваетъ меня тетушка.— Какъ-же, говорю, не вспомнить! Уйдемте, ради Бога отсюда — мн страшно.— ‘А мн тоже думаешь, не страшно было въ первое время,— говоритъ она.— Какъ увидала я эту комнату, такъ даже отъ покупки хотла отказаться. Цлый мсяцъ сюда не входила, ну, а потомъ ничего, привыкла’.— Даю вамъ слово, что это правда!— закончила madame N.
Затмъ у каждаго нашелся свой разсказъ.
Вс мы слышали отъ своихъ близкихъ что-нибудь подобное. Разговоръ окончательно сталъ вертться на таинственномъ и фантастическомъ, и скоро мы очутились въ томъ жутко-пріятномъ настроеніи, которое такъ подходило къ этимъ святочнымъ минутамъ.
Одна только Анна Николаевна ничего намъ не разсказывала. Она молча слушала и, не отрываясь, смотрла на огонь въ камин. Но по мр того, какъ наши разсказы шли, оканчивались и замнялись новыми, я замчалъ, что ея лицо становится все серьезне и серьезне. Я догадывался, что у нея есть что разсказать и что, конечно, непремнно нужно, чтобъ она разсказала…
— Анна Николаевна!— обратился я къ ней.— А съ вами не было ничего необыкновеннаго въ жизни?
Она чуть замтно вздрогнула и обернулась въ мою сторону.
— То-есть, я никогда ничего не видла въ зеркал, никогда не являлись мн никакіе призраки, самое необыкновенное, что было со мною, было наяву, въ дйствительности…
— Что-жъ такое? Разскажите, пожалуйста!
— Хорошо, разскажу,— сказала она.— Да! Самое необыкновенное, что со мною случилось, было наяву. Но, впрочемъ — нтъ, все-же оно началось сномъ… Я воспитывалась здсь, въ Петербург, въ пансіон. Была ужъ въ послднемъ класс, приготовлялась къ выходу. Мои родные жили тогда въ деревн. Но вотъ пріхалъ отецъ на нсколько недль въ Петербургъ, по дламъ, и, конечно, навшалъ меня почти ежедневно. Какъ-то онъ объявилъ мн, что у однихъ его старыхъ хорошихъ знакомыхъ будетъ балъ, и что онъ общалъ пріхать на этотъ балъ со мною. Я, конечно, ужасно обрадовалась. Весь вечеръ продумала объ этомъ первомъ моемъ бал, такъ и заснула съ этой мыслью, конечно, и во сн грезила о томъ-же. Мн снилось, что я совсмъ ужъ приготовилась къ вызду, уже надто на мн розовое бальное платье. Я стою передъ зеркаломъ и застегиваю перчатку. Вдругъ входитъ отецъ и съ нимъ двое военныхъ,— но я ихъ не знаю. Я вижу только, что одинъ ужъ пожилой полковникъ, а другой — молодой офицеръ. Мн очень хочется разсмотрть этого молодого, но онъ стоитъ ко мн спиною.— ‘Я не могу съ тобою хать,— говоритъ мн отецъ: а тебя проводитъ полковникъ.— Нтъ, я не хочу,— отвчаю я:— я хочу хать съ Веригинымъ.— И я указываю на молодого офицера, стоящаго ко мн спиною… и просыпаюсь. Этотъ сонъ поразилъ меня необыкновенно. Въ немъ ничего не было особеннаго, кром того, что я сказала, ‘я хочу хать съ Веригинымъ’. Я никогда не слыхала такой фамиліи, да и во сн моемъ лица этого господина я не видла. Я взяла бумажку и записала фамилію. Въ то-же утро прізжаетъ мой отецъ и привозитъ мн показать матерію, которую купилъ для моего бальнаго платья. Матерія розовая,— та самая, въ какой я себя видла во сн. Я очень смутилась, но это смущеніе было ничто въ сравненіи съ тмъ состояніемъ, въ которое я была приведена, когда отецъ вдругъ вынулъ изъ кармана бумажку, развернулъ ее и подалъ мн.
— Скажи пожалуйста, знаешь ты эту фамилію?
Я читаю:— на бумажк написано ‘Веригинъ’. Я вскрикнула и дрожащими руками дала отцу мою бумажку, на которой была написана та-же самая фамилія. Тутъ пришла и его очередь изумляться: оказалось, что въ ту-же ночь онъ видлъ сонъ, совершенно одинаковый съ моимъ, и тоже въ этомъ сн его поразила оставшаяся въ его памяти фамилія ‘Веригинъ’, и тоже не видалъ лица этого молодого офицера — видлъ его только въ спину. Можете себ представить, съ какимъ сердечнымъ замираніемъ отправилась я на балъ. Балъ этотъ былъ блестящій, народу множество. Хозяйка дома и ея дочери встртили меня необыкновенно любезно. Молодые люди сейчасъ-же на-перерывъ стали приглашать меня на танцы. Я танцовала, но, конечно, была въ сильномъ смущеніи и совсмъ не потому, что это былъ мой первый выздъ — объ этомъ я и позабыла — а потому, что ждала исполненія нашего необыкновеннаго сна. Но время шло, мы протанцовали ужъ нсколько кадрилей и не случилось ничего особеннаго. Только вдругъ я слышу странный крикъ. Въ дальнемъ углу огромной залы какое-то движеніе. Вотъ гости разступаются, и трое людей несутъ какого-то офицера. Его несутъ ко мн спиною. Я не вижу его лица, но узнаю его мундиръ, его затылокъ, волосы. Это онъ!
— И съ чего это онъ упалъ въ обморокъ?— слышу я.
— Кто это?
— Да Веригинъ. Вдругъ вошелъ въ залу, вскрикнулъ и упалъ въ обморокъ!
Тутъ у меня голова закружилась и нсколько минутъ я не помню, что со мною было. Когда я очнулась — бросилась разыскивать отца. Онъ былъ въ одной изъ дальнихъ комнатъ и преспокойно игралъ въ карты. Я ему разсказала все, что случилось. Онъ изумился и заинтересовался не меньше моего, постарался всячески меня успокоить, а самъ пошелъ узнавать объ этомъ Веригин. Вотъ онъ вернулся. Веригинъ дйствительно существуетъ — это молодой офицеръ, но его ужъ нтъ въ дом. Онъ едва пришелъ въ себя и немедленно-же ухалъ,— такъ моему отцу и не удалось взглянуть на него. Весь конецъ этого вечера прошелъ для меня въ туман. Дня черезъ два отецъ ухалъ изъ Петербурга обратно въ деревню, а я осталась въ пансіон, мало-по-малу успокоилась и почти забыла о Веригин…
Анна Николаевна замолчала и снова начала глядть на огонь камина. Меня поразило выраженіе ея большихъ, черныхъ глазъ,— глаза эти, обыкновенно ясные и спокойные, теперь странно и вдохновенно блестли.
— И этимъ все кончилось?— спросили мы.
— Нтъ, было продолженіе,— очнулась Анна Николаевна.— Прошло два года, я совсмъ ужъ забыла этотъ странный случай. Мн жилось очень весело и беззаботно. Мои родители намревались провести всю зиму въ Петербург, а потому мы рано, въ начал августа, выхали изъ деревни, чтобъ успть нанять квартиру и устроиться. Погода была превосходная, въ город все еще довольно душно, и мы почти ежедневно узжали куда-нибудь на дачу. У насъ было много знакомыхъ, и мы не видли, какъ шло время.
Какъ-то похали мы въ Петергофъ, къ одному старому пріятелю моего отца — доктору. Мы долго разыскивали его дачу, наконецъ, вышли изъ коляски и пошли пшкомъ. Вотъ намъ растолковали, гд онъ живетъ. Я издали увидла карету, стоящую у подъзда этого дома. Когда мы ужъ совсмъ подошли, вышелъ какой-то офицеръ, крикнулъ кучеру и отворилъ дверцу кареты.
Я безсознательно сдлала нсколько быстрыхъ шаговъ впередъ и ясно различила фигуру садившагося въ карету офицера. Эта фигура была мн знакома. Это былъ опять онъ — Веригинъ… и опять я не разглядла лица его, опять увидла только такъ памятные мн затылокъ, волосы и мундиръ.
Карета быстро ухала.
— Это онъ, онъ!— крикнула я своему отцу. Я не знаю, что со мной сдлалось, я вся дрожала какъ въ лихорадк, я едва держалась на ногахъ. Отецъ и мать перепугались, а докторъ, хозяинъ дачи, вышедшій намъ навстрчу, даже заставилъ меня выпить какія-то успокоительныя капли.
Наконецъ, я пришла въ себя. Мн нужно было знать: какой это офицеръ ухалъ.
— Это былъ Веригинъ?— прямо спросила я доктора.
— Да, Веригинъ,— отвтилъ онъ.— Очень милый молодой человкъ. Онъ зазжалъ ко мн проститься,— я его лечу, и вотъ отправилъ за границу. У него чрезвычайно странная болзнь — сильное нервное разстройство. Ему время отъ времени представляется во сн и даже наяву женское лицо, и каждый разъ посл этого онъ впадаетъ въ нервный припадокъ, а такъ,— совершенно здоровый человкъ. Но я надюсь, что морскія купанья, прогулка по Европ укрпятъ его, и онъ избавится отъ этой странной болзни…
Можете себ представить, съ какимъ интересомъ и волненіемъ я и мои родители слушали этотъ разсказъ. Докторъ-же, услышавъ исторію нашего фантастическаго знакомства съ фамиліею Веригина, просто вышелъ изъ себя.
— Господи! Какая досада!— повторилъ онъ.— Ну, зачмъ вышли вы изъ коляски и пошли пшкомъ? Еслибъ дохали, застали-бы его здсь, и тогда-бы все, можетъ быть, уладилось. Это было-бы весьма интересно, еслибъ оказалось, что моему паціенту представляется именно ваше лицо,— обратился ко мн докторъ:— можетъ быть, тогда-бы обошлось и безъ заграничной поздки (онъ при этомъ лукаво улыбнулся). Но нельзя-ли это еще поправить?
Онъ веллъ подать нашу коляску и похалъ догонять Веригина. Однако, догнать его не могъ. Вернувшись домой, онъ послалъ къ нему письмо съ нарочнымъ. Посланный вернулся обратно съ этимъ письмомъ: — Веригинъ уже ухалъ заграницу…
Мы слушали Анну Николаевну съ возрастающимъ интересомъ. Мы были уврены, что она не прибавила въ своемъ разсказ ни одного слова, да и, наконецъ, ея родители и этотъ самый докторъ, о которомъ она говорила, были живы, и являлись свидтелями.
— Что-жъ случилось съ Веригинымъ?— спросила m-me N.— Неужели онъ погибъ за границей?
— Нтъ, не погибъ,— отвтила Анна Николаевна: — но не вернулся больше въ Петербургъ. Отъ доктора мы узнали, что поздка принесла ему пользу — онъ укрпился, затмъ получилъ назначеніе на Кавказъ, и съ тхъ поръ о немъ ничего не было слышно. Въ ту-же зиму я вышла замужъ, хотя мой дядя, Иванъ Петровичъ — котораго вы вс знаете — и уговаривалъ меня подождать. Онъ вбилъ себ въ голову, что непремнно долженъ явиться снова Веригинъ и сыграть въ моей жизни большую роль. Но я не послушалась дяди и вышла замужъ. Прошло много лтъ, я окончательно забыла всю эту исторію. Ни разу ни отъ кого не слыхала фамилію Веригина, не только того самаго офицера, но даже и какого-нибудь его однофамильца не встртила. Только года полтора тому назадъ, мсяца за три до смерти моего мужа, снова пришлось мн все вспомнить. Какъ-то мужъ вернулся домой и, во время обда, вотъ, при всхъ дтяхъ, объявилъ мн, что онъ по дламъ долженъ познакомиться съ генераломъ Веригинымъ, долгое время служившимъ на Кавказ, но теперь переведеннымъ въ Петербургъ, и что этотъ Веригинъ наврное будетъ посщать насъ.
— Это очень интересно,— сказалъ мужъ: — вдь, это, по всмъ вроятіямъ тотъ самый таинственный Веригинъ, который игралъ какую-то необыкновенную роль въ твоей жизни.
Я очень смутилась отъ этихъ словъ. Это имя снова вызвало вс мои позабытыя воспоминанія и привело меня опять въ то странное нервное состояніе, котораго я такъ давно не испытывала. Я почему-то ужасно перепугалась. Это былъ просто паническій страхъ. Я стала уговаривать мужа, чтобъ онъ не приглашалъ къ себ этого генерала Веригина и не знакомилъ его со мною. Мужъ началъ смяться, хоть мн и казалось, что ему смяться вовсе не слдовало.
Во всякомъ случа, это знакомство не состоялось. Черезъ нсколько дней мужъ мой заболлъ и съ тхъ поръ не вставалъ съ постели. Веригина я никогда не встрчала и опять съ тхъ поръ не слыхала даже его имени!..
— Такъ, значитъ, окончаніе впредь?— сказалъ я.— Я думаю, Анна Николаевна, что и вы раздляете мое мнніе о необходимости и неизбжности окончанія этой странной исторіи?!
Красивое, совсмъ почти молодое лицо Анны Николаевны вспыхнуло.
— Да, дйствительно, мн кажется, что я непремнно встрчусь съ Веригинымъ и знаете-ли, въ послднее время, именно вотъ теперь, эта мысль все чаще и чаще приходитъ мн въ голову. И еслибъ вы только знали, какъ я боюсь этой встрчи! Если мн кто-нибудь скажетъ, что Веригинъ здсь въ Петербург, что я могу съ нимъ встртиться у кого-нибудь изъ общихъ знакомыхъ,— я, право, совсмъ уду отсюда. Вотъ какъ силенъ страхъ мой.
— Я не понимаю чего вамъ бояться теперь?— улыбаясь замтила madame N, подчеркнувши слово ‘теперь’.— Я понимаю, что два года тому назадъ вы еще могли бояться…
— Ну, полноте! Перестаньте!— тоже слабо улыбнувшись, перебила ее Анна Николаевна.— Мн слишкомъ поздно думать о романическихъ развязкахъ фантастическихъ исторій моей молодости. Еслибъ я была моложе, я, можетъ быть, и не боялась-бы встрчи съ Веригинымъ, а напротивъ, искала-бы этой встрчи. А теперь — боюсь, именно потому боюсь, что мн все кажется, что наша съ нимъ встрча должна какъ-нибудь страшно кончиться, что развязка будетъ вовсе не романическая и не счастливая.
Нервы Анны Николаевны были, очевидно, очень разстроены. Она снова вздрогнула, снова поблднла.
— Однако, который часъ, господа? Можетъ быть пора, ужинать и встрчать Новый Годъ? Только странно, что дяди Ивана Петровича нтъ, а онъ непремнно общался быть…
Мы взглянули на часы. До полуночи оставалось сорокъ минутъ, и Анна Николаевна велла подавать ужинъ.
Но мы не успли еще перейти въ столовую, какъ раздался звонокъ.
— Это наврно дядя,— сказала хозяйка.— Наконецъ-то!
Дйствительно, черезъ минуту мы увидли старика Ивана Петровича, съ его вчно-веселой улыбкой и густыми, совершенно блыми, коротко остриженными волосами.
— А ужъ я думала, что вы обо мн забыли, дядя!— обратилась къ нему хозяйка.
— Не забылъ, Annete, не забылъ! Напротивъ, только о теб и думалъ все:то время!— какъ-то странно помаргивая и, очевидно, насильно удерживая какую-то особенную веселость, заговорилъ Иванъ Петровичъ, цлуя руку племянницы.— Но я не одинъ — я привезъ теб гостя.
На порог гостиной показалась незнакомая намъ фигура. Красивый господинъ, лтъ сорока пяти, въ генеральскомъ мундир, входилъ нсколько смущенно и неувренно.
Вотъ онъ остановился посреди комнаты. Я такъ и впился въ него глазами. Я замтилъ, что высокая, широкая фигура Ивана Петровича скрываетъ отъ него хозяйку.
Но вотъ Иванъ Петровичъ сдлалъ шагъ назадъ и обернулся.
Вошедшій генералъ взглянулъ на Анну Николаевну, его свжее, здоровое лицо покрылось необыкновенной блдностью, глаза широко раскрылись, онъ отшатнулся и, очевидно, не будучи въ силахъ совладать съ собою, вскрикнулъ.
Иванъ Петровичъ такъ весь и засіялъ отъ радости.
— Рекомендую теб, Annete,— проговорилъ онъ:— Петръ Владиміровичъ Веригинъ.
Анна Николаевна, смущенная, растерянная, даже не въ силахъ была протянуть руку вошедшему. Она тоже впилась въ него глазами съ выраженіемъ страха, ужаса, смущенія и вмст съ тмъ чего-то страннаго, чего-то даже похожаго на радость. Мы вс смотрли затаивъ дыханіе и ждали что будетъ.
Генералъ первый вышелъ изъ оцпеннія. Онъ вдругъ закрылъ лицо руками, повернулся и почти выбжалъ изъ комнаты. Анна Николаевна безумно взглянула ему вслдъ, слабо вскрикнула, и безъ силъ опустилась въ кресло. Мы вс кинулись къ ней. Ея грудь высоко поднималась. Она хотла говорить, но не могла.
— Это онъ! Онъ!— наконецъ разслышали мы ея слабый шопотъ.
Въ это время Иванъ Петровичъ ужъ снова входилъ въ гостиную подъ руку съ генераломъ.
— Прости меня, Annete, я, кажется, черезчуръ напугалъ тебя. Но я напугалъ не тебя одну, не знаю кто изъ васъ больше напуганъ: ты, или Петръ Владиміровичъ! Но онъ ужъ простилъ меня, прости и ты.
Наконецъ, Анна Николаевна кое-какъ совладла съ собой и протянула руку генералу. Я ясно замтилъ, что оба они вздрогнули въ эту минуту.
Иванъ Петровичъ обратился ко всмъ намъ.
— Господа!— весело сказзлъ онъ.— Воображаю, какъ вы изумлены и какъ вы ровно ничего не понимаете изъ того, что здсь происходитъ. Но вы будете изумлены еще больше, когда я вамъ дамъ надлежащія разъясненія.
— Мы ужъ все знаемъ,— сказалъ я.— Поврите-ли, что передъ самымъ вашимъ пріздомъ Анна Николаевна разсказала намъ одну очень странную исторію и закончила ее словами, что она очень боится встрчи съ господиномъ Веригинымъ.
Иванъ Петровичъ развелъ руками и опустилъ голову.
— Ну-съ,— продолжалъ онъ:— этого еще не доставало. Впрочемъ, чтожъ? Такъ оно и должно быть: чудное и непонятное во всхъ подробностяхъ остается чуднымъ и непонятнымъ. Но всеже мн нужно еще кое-что разсказать вамъ, да и самой Анн Николаевн. Мы вс здсь ея старые друзья, иначе я-бы и не пріхалъ сегодня съ Петромъ Владиміровичемъ.
И онъ разсказалъ намъ, что исторія Анны Николаевны всю жизнь не выходила у него изъ памяти. Онъ зналъ наврное, что рано или поздно его племянница непремнно встртится съ Веригинымъ. Онъ далъ себ слово добыть Веригина и узнать отъ него, какое это лицо его преслдовало и чмъ окончилась исторія его нервной болзни.
— И я усплъ съ нимъ познакомиться,— говорилъ Иванъ Петровичъ.— Мы сошлись съ нимъ еще восемь лтъ тому назадъ, на Кавказ, и при его описаніяхъ того лица, которое онъ увидлъ въ первый разъ во сн, потомъ на яву на балу (тогда ему показалось, что передъ нимъ не живая двушка, а видніе), я не могъ сомнваться, что это и есть лицо Анны Николаевны. Но я узналъ, что въ послдніе годы это лицо оставило его въ поко, и я не разсказалъ ему ничего про мою племянницу. Не говорилъ и ей, и она такъ и не знала, что мы съ Веригинымъ пріятели. Но мысль о неизбжности ихъ встрчи меня не покидала. Прізжаю я два мсяца тому назадъ въ Петербургъ, встрчаюсь снова съ Веригинымъ и ршаюсь непремнно познакомить его съ нашей милой Анной Николаевной. Но сегодняшняго дня я, конечно, не выбралъ-бы для этого знакомства, еслибы Веригинъ сегодня утромъ не явился ко мн и, совершенно разстроенный, не разсказалъ-бы мн, что всю ночь его снова преслдовало женское лицо, въ которомъ онъ узналъ черты своего прежняго виднія. Все это до такой степени странно, святочно, наконецъ, что я ршился устроить святочный сюрпризъ моему пріятелю и моей племянниц. Я почти насильно притащилъ сюда Веригина:— отъ этого такъ и запоздалъ. Я ему даже не объяснилъ куда и зачмъ его везу, просилъ только положиться на нашу старую дружбу и уврилъ его, что въ смшное, фальшивое положеніе его не поставлю. Если я отъ старости впалъ въ дтство и весь мой поступокъ — дикость: простите меня, добрые люди, но я, воля ваша, торжествую!
Бдная Анна Николаевна употребила весь свой тактъ, всю свою находчивость, чтобы выйти изъ неловкаго положенія, въ которое поставилъ ее дядя. Кром того, она, очевидно, боролась съ глубокимъ внутреннимъ волненіемъ.
Мы вс поспшили ей на помощь. Мы толковали о всевозможныхъ странныхъ психологическихъ явленіяхъ, однимъ словомъ всячески заговаривали ее и генерала Веригина, тоже глубоко потрясеннаго.
Мы перешли въ столовую ужинать. Это былъ странный ужинъ.
Дв хорошенькія дочки нашей хозяйки и ея сынъ давно знали исторію о Веригин и теперь раздляли волненіе своей матери. Они просто съ паническимъ страхомъ глядли на генерала.
Но вотъ пробило 12 часовъ. Мы высоко подняли бокалы, поздравили хозяйку съ Новымъ Годомъ и отъ души пожелали ей счастья.
— А, вдь, вся эта исторія непремнно должна хорошо кончиться!— шепнулъ мн Иванъ Петровичъ.— Я не умру покойно, пока не отпирую на свадьб у племянницы. Веригинъ отличный человкъ — я его знаю, а отъ судьбы не удешь!
И дйствительно, генералъ Веригинъ и Анна Николаевна отъ своей судьбы не ухали.
Черезъ полгода мы вс пировали на ихъ свадьб. Наша милая Анна Николаевна была въ этотъ день такъ молода и хороша, что никто-бы не могъ назвать ее матерью двухъ прелестныхъ двушекъ, которыя радостно плакали, обнимая и поздравляя своего новаго отца, сумвшаго очень скоро, вмсто паническаго страха, возбудить въ нихъ къ себ самое горячее чувство.
1878 г.