Вс. С. СОЛОВЬЕВЪ.
СВЯТОЧНЫЕ РАЗСКАЗЫ.
КАВКАЗСКІЕ ЛЕГЕНДЫ.
ДЕСЯТЬ ЛТЪ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ Н. . МЕРТЦА.
1904.
Персъ изъ Индіи.
Персъ изъ Индіи.
I.
II.
III.
IV.
V.
Перс из Индии, Соловьев Всеволод Сергеевич, Год: 1883
Время на прочтение: 13 минут(ы)
25-го августа прошлаго года, окодо полудня, вся наша маленькая кампанія вышла изъ подъзда тифлисскаго ‘Grand Htel’ и услась въ помстительную коляску.
Куда хать?
Куда? Конечно, въ азіатскую часть города, къ Сіонскому собору, въ караванъ-сарай.
Мы только что наканун вечеромъ пріхали въ Тифлисъ, полные превзошедшихъ наши ожиданія дикихъ и грандіозныхъ впечатлній Военно-Грузинской дороги. Теперь мы должны были скоре познакомиться съ Азіей, на сколько съ нею можно познакомиться въ Тифлис.
Мы имли видъ беззаботныхъ туристовъ,— но это только съ перваго раза. Мы вс были очень утомлены, почти безъ сна провели ночь. Въ особенности нашъ спутникъ, И. Н., большой ипохондрикъ, съ каждой минутой становился все мрачне и молчаливе. Къ тому-же жара и духота южнаго полдня давали себя чувствовать.
Но все-же, какъ ни было это трудно, мы длали всевозможныя усилія, чтобы поддерживать видъ беззаботныхъ туристовъ и отвлекать И. Н. отъ его мрачныхъ мыслей.
Однако, нашихъ усилій хватило не надолго: разговоръ вдругъ замеръ, замчанія прекратились, и мы хали молча, поглядывая по сторонамъ и только изрдка.бросая торопливые взгляды на нашего печальнаго спутника, который начиналъ переходить даже въ какое-то оцпенніе.
Между тмъ мы очутились уже у Сіонскаго собора, среди отчаянной толкотни и давки. Направо и налво всюду узенькіе переулки, лавченки со всевозможнымъ товаромъ. Азіаты самаго разнообразнаго вида, тутъ-же, на открытомъ воздух, каждый занимается своимъ ремесломъ… Запахъ пряностей, овощей и травъ, смняющійся временами вовсе не ароматическими дуновеніями. И надъ всмъ этимъ синее безоблачное небо и палящіе, всюду проникающіе лучи солнца…
Ну, что-же — вотъ и азіатская часть города! Вотъ Сіонскій соборъі Дальше и прохать почти невозможно…
Мы приказали кучеру остановиться, вышли изъ коляски и отправились пшкомъ, по разнымъ ‘рядамъ’ къ караванъ-сараю.
Что-же мы тамъ будемъ длать?
Дамы объявили, что дла имъ много: кавказскіе и персидскіе платки, чучунча, дарая, шитыя подушки и скатерти… Все это нужно осмотрть, ко всему прицниться, выбрать, купить и привезти въ Петербургъ со всевозможными хлопотами, тогда какъ въ Петербург безъ всякихъ хлопотъ т-же самые товары и за ту-же почти цну очень легко достать въ восточныхъ магазинахъ.
— Прекрасно! А я посмотрю персидскіе ковры, быть можетъ, дйствительно, они здсь дешевле!— замтилъ я, когда мы очутились въ караванъ-сара передъ обширными и маленькими лавками, изъ которыхъ выглядывали, зазывая насъ, восточныя физіономіи.
— Покажите ковры!
Три проворныхъ молодыхъ перса, переговариваясь между собою на непонятномъ для насъ язык, стали раскладывать всевозможные ковры, объясняя ихъ достоинства.
Но дамы коврами не заинтересовались и исчезли въ сосднюю лавку, гд были выставлены образцы восточныхъ шелковыхъ матерій, шитыя скатерти и тому подобное. Я остался вдвоемъ съ И. Н. передъ цлой грудой ковровъ. Любезные персы непремнно желали показать мн вс свои товары.
Мн было все равно, я хорошо зналъ, что дамы не скоро покончатъ со своей чучунчой и дараей, а потому услся на низенькой тахт, закурилъ папиросу и предался созерцанію причудливыхъ, разнообразныхъ узоровъ, которые такъ и мелькали передо мною…
— Присядьте, И. Н., устанете, вдь, намъ еще предстоитъ сегодня много… Тутъ, по крайней мр, не жарко!
Онъ не слъ, а просто упалъ на тахту, будто у него разомъ переломились об ноги. Я взглянулъ на него,— онъ меня положительно начиналъ безпокоить. Лицо ужасное, даже все какъ-то потемнло… неподвижный взглядъ…
Я сдлалъ нсколько вопросовъ. Онъ съ усиліемъ отвчалъ: ‘Да’… ‘Нтъ’…— и затмъ снова возвращался къ своему оцпеннію.
Я ршился во чтобы то ни стало разговорить его. Нужно было напасть на такую тему, которая-бы могла хоть нсколько заинтересовать его, заставить шевельнуться мысли. Я вспомнилъ, изъ прежнихъ нашихъ разговоровъ, что его очень занимаетъ вопросъ о спиритическихъ и другихъ неизслдованныхъ явленіяхъ. Онъ относился къ нимъ съ недовріемъ, но вмст съ этимъ сильно желая убдиться въ возможности ихъ существованія.
Въ то время, какъ груда ковровъ все увеличивалась передъ нами, я перешелъ къ намченной мною тем и сразу убдился, что выбралъ ее удачно. И. Н. нсколько оживился, отвты его сдлались мене односложными, и, наконецъ, онъ заговорилъ, хотя все съ тмъ-же мрачнымъ видомъ, но не безъ нкотораго даже жара. Только на этотъ разъ онъ оказался крайнимъ скептикомъ и упорно отрицалъ всякую возможность того, во что еще недавно ему такъ хотлось врить.
Это неожиданное, упорное отрицаніе всего, что не подходило къ категоріи изслдованныхъ физическихъ законовъ и явленій, подзадорило меня самого. Я сталъ передавать мннія людей боле или мене авторитетныхъ, извстныхъ ученыхъ, свидтельства людей, заслуживающихъ полнаго доврія. Наконецъ, свидтельства собственныхъ своихъ глазъ.
Я былъ возбужденъ, у меня въ этотъ день тоже расходились нервы. Но вс мои доказательства и весь мой жаръ пропали даромъ.
— Нтъ, это самообманъ, только самообманъ! Этого нтъ и быть не можетъ!— твердилъ И. Н.
Въ это время у двери показалась одна изъ нашихъ спутницъ.
— И. Н., подите сюда,— сказала она:— помогите мн выбрать…
Онъ поднялся съ тахты и послушно побрелъ за нею, опустивъ голову, едва передвигая ноги.
Я остался одинъ. Я спросилъ цну отобранныхъ мною ковровъ. Она оказалась не только не меньше, но даже гораздо больше петербургской. Я предложилъ половину. Персы что-то поговорили между собою, а затмъ приступили къ торгу, уступая понемногу и выставляя какія-то совсмъ непонятныя для меня качества своего товара. Я ршительно стоялъ на своемъ. Я объявилъ, что не прибавлю ни копйки, и собрался уйти, какъ вдругъ былъ остановленъ подошедшимъ ко мн и почтительно мн поклонившимся старымъ персомъ.
Я уже замтилъ этого старика и даже обратилъ на него особенное вниманіе съ той самой минуты, какъ мы вошли въ лавку. Онъ сидлъ въ нсколькихъ шагахъ отъ меня и отъ И. Н., на другой низенькой тахт. Онъ, очевидно, не принадлежалъ къ числу продавцовъ и, вроятно, только зашелъ сюда къ своимъ единоплеменникамъ. Это былъ статный, замчательно красивый старикъ, съ серьезнымъ, умнымъ лицомъ и тихими, внимательными глазами. Одтъ онъ былъ очень франтовато: въ широкихъ панталонахъ, въ казакин изъ тонкаго сукна, отороченномъ серебрянымъ позументомъ и съ откидными рукавами. На груди у него висла массивная золотая цпочка отъ часовъ, на голов была высочайшая черная шапка.
Я нсколько разъ замтилъ, что онъ внимательно всматривается въ меня и моего спутника и даже какъ будто прислушивается къ нашему разговору.
Теперь я отвтилъ на его поклонъ и съ изумленіемъ взглянулъ на него.
— Извините, господинъ!— проговорилъ онъ тихимъ и спокойнымъ голосомъ, прикладывая къ груди свою красивую руку съ выкрашенными въ красный цвтъ ногтями.
— Что вамъ угодно?— спросилъ я.
— Хотлъ-бы сказать вамъ немного словъ,— отвтилъ онъ.
Онъ говорилъ по русски съ видимымъ затрудненіемъ, и очень неправильно, но совершенно ясно.
Я послдовалъ за нимъ въ уголъ лавки.
Что это за ‘немногія слова’, которыя онъ мн скажетъ?
— Я слышалъ, про что вы говорили съ тмъ господиномъ,— началъ онъ.— Я знаю, что вы говорили, очень знаю…
Онъ кивнулъ головою, лицо его стало еще серьезне. Мое изумленіе возрастало съ каждой секундой.
— Я знаю то, что вы знаете, и еще много больше знаю, а господинъ тотъ ничего не знаетъ… не вритъ… И пусть… кто не вритъ и не хочетъ знать,— того не надо… пусть.
Онъ усмхнулся.
— А вы, господинъ, хотите знать больше? Хотите видть лучше? Если молчать будете и никому, и тому господину не скажете, и моему слову поврите — я вамъ покажу…
— Что вы мн покажете?
— Много больше, много лучше… большой вещь…
— Какъ и гд?
— Головинскій проспектъ у Дворцовой улицы знаете?
— Знаю!
— Сегодня, какъ темно станетъ, въ восемь часовъ, на Головинскій проспектъ, у Дворцовой улицы, приходите,— я буду васъ ждать, тамъ и покажу. Врите, господинъ, моему слову?
Я пристально взглянулъ на него. Этотъ старикъ съ своимъ серьезнымъ лицомъ, спокойнымъ голосомъ и важной манерой, мн очень нравился. Онъ внушалъ къ себ довріе. Онъ изумилъ меня, заинтересовалъ.
Я такъ радъ былъ въ тотъ день найти какой-нибудь новый интересъ, встртиться съ какимъ-нибудь приключеніемъ, выходящимъ изъ обыденной рамки.
Я отвчалъ ему:
— Не позже половины девятаго я постараюсь непремнно быть тамъ, гд вы говорите, только съ какой стороны Головинскаго проспекта?
— Идешь отъ Дворцовой улицы съ лвой, у самаго начала.
— Приду непремнно.
— Хорошо, господинъ.
Онъ протянулъ мн руку, отошелъ отъ меня и слъ на тахту.
Я покончилъ съ купцами и присоединился къ своему обществу.
Посл ранняго обда мы сдлали большую прогулку въ экипаж, совершили неизбжное восхожденіе на гору въ монастырь святого Давида, поклонились праху Грибодова, а затмъ вернулись въ городъ. Зазжали въ нкоторые магазины на Головинскомъ проспект.
Уже стемнло. Я взглянулъ на часы: какъ разъ — восемь.
Я объявилъ, что желаю пройтись одинъ и возвращусь въ гостиницу черезъ часъ или полтора, къ вечернему чаю.
Подходя къ Дворцовой улиц и внимательно разглядывая прохожихъ, я очень скоро замтилъ фигуру стараго перса, важно выступавшаго мн навстрчу. Онъ наклонилъ голову повернулъ и пошелъ рядомъ со мною.
— Кажется, не опоздалъ?— спросилъ я его.— Вы не долго меня ожидали?
— Нтъ, господинъ, нтъ, я зналъ — вы придете врно.
— Куда-же мы идемъ?.
— Сейчасъ тутъ, сейчасъ.
И, дйствительно, слдуя за нимъ, я повернулъ въ ворота ближайшаго дома. Онъ повелъ меня по небольшому темному дворику. Затмъ мы поднялись по лстниц во второй этажъ. Лстница была чистая, слабоосвщенная гд-то высоко повшенной лампой. Персъ остановился возл двери и, любезно пропуская меня впередъ, проговорилъ:
— Прошу, господинъ!
Я очутился въ темнот и остановился, признаюсь, не безъ нкоторой робости. Я вспомнилъ, что со мною, въ боковомъ карман, находились вс мои деньги. Впрочемъ, робость моя и сомнніе скоро прошли. Я былъ слишкомъ заинтересованъ.
Между тмъ персъ вынулъ ключъ, заперъ двери изнутри, не торопясь чиркнулъ спичкой, зажегъ свчу, и я увидлъ, что нахожусь въ маленькой передней, самой обыкновенной передней, какую только можно себ представить, съ желтой ясеневой вшалкой, съ такимъ-же столикомъ и даже съ дешевымъ зеркаломъ, искажающимъ предметы, повшеннымъ надъ этимъ столикомъ.
Персъ повторилъ свое: ‘прошу, господинъ!’, приподнялъ предо мною коверъ…
И вдругъ я очутился совсмъ уже въ иной обстановк. Комната, въ которую я вошелъ, была довольно высока и обширна и, кром потолка, буквально вся завшена прекрасными персидскими коврами. Весь полъ былъ въ этихъ коврахъ, вс стны. Ковры скрывали окна и двери. По стнамъ стояли низенькія широкія тахты, съ потолка спускался оригинальной форы большой фонарь, озарявшій эту комнату безъ оконъ и дверей блднымъ зеленовато-голубоватымъ свтомъ.
По приглашенію хозяина я слъ на мягкую тахту, полный недоумнія, ожидая чего-то необычайнаго, что заставляло биться мое сердце.
Я глядлъ на перса. Онъ помстился рядомъ со мною и взялъ въ руки тутъ-же на тахт лежавшій инструментъ, что-то въ род гитары. Его тонкіе пальцы съ выкрашенными ногтями прикоснулись къ струнамъ. Раздался тихій, дребезжащій звукъ. Еще, еще, пальцы забгали, струны зазвенли, началась какая-то странная мелодія, которая, однако, показалась мн довольно пріятной.
Не умю сказать, сколько времени продолжалась эта музыка. Я ждалъ съ замираніемъ сердца. Я отвелъ глаза отъ старика и пристально глядлъ вокругъ себя, ожидая какого-нибудь явленія, но я ничего не видалъ. Передо мною было все то-же однообразіе ковровъ, передо мной была все та-же комната — коробка съ блой крышкой — потолкомъ, озаренная голубовато-зеленоватымъ свтомъ.
Но вотъ одинъ изъ ковровъ направо отъ меня шевельнулся, показалась маленькая рука, коверъ приподнялся еще больше и, на темномъ фон восточнаго рисунка, ясно обрисовалась блая фигурка.
Это была двочка, маленькая двочка лтъ десяти или одиннадцати, въ длинномъ бломъ балахон. Она неслышно приблизилась, остановилась посреди комнаты, почти подъ самымъ фонаремъ. Когда она шла, я замтилъ ея голыя маленькія ноги. Когда она остановилась въ нсколькихъ шагахъ отъ меня, я могъ отчетливо разглядть ее.
Это была двочка чрезвычайно красивая, съ правильными тонкими чертами, неимвшими въ себ ничего восточнаго. Довольно длинные и густые блокурые волосы, разсыпанные по плечамъ, большіе темные, почти совсмъ черные глаза. Кожа на лиц блая, тонкая, съ легкимъ румянцемъ. Ничего болзненнаго, ничего забитаго, запуганнаго. Одно, что поразило меня — это выраженіе ея лица, или, врне, отсутствіе выраженія въ ея лиц.
Остановясь посреди комнаты, она поклонилась мн. Я не помню даже, отвтилъ-ли я на поклонъ ея. Я весь былъ — вниманіе. Она взглянула на меня, но я ничего не прочелъ въ ея взгляд. Полное спокойствіе, полное равнодушіе.
Я перевелъ глаза на перса.— Онъ продолжалъ, только теперь уже совсмъ тихо, перебирать струны. Красивое лицо его было серьезно. Мы не произнесли ни слова.
Двочка простояла неподвижно нсколько мгновеній,— вотъ, подъ эти тихіе звуки, приподнявшисъ немного на пальцахъ, стала кружиться. Я глядлъ. Съ каждой секундой ея движенія становились быстре, ея волосы начинали развваться, ея блый длинный балахонъ, развваясь во вс стороны, сдлалъ ея фигурку похожею на колокольчикъ.
Но вотъ она подняла руки,— быстрое движеніе — балахонъ упалъ на коверъ. На ней не оказалось никакой одежды. Только теперь она вертлась уже такъ быстро, что нельзя было уловить ея очертанія.
Мгновенія летли за мгновеніями, странные звуки становились то громче, то совсмъ почти замирали. Странная двочка вертлась съ неестественной быстротою. Ея волосы поднялись во вс стороны вокругъ ея головы, и вдругъ я увидлъ, совершенно отчетливо и ясно, довольно сильное сіяніе, какъ-бы исходившее изъ этихъ волосъ, образовавшее вокругъ нихъ ореолъ.
Я закрылъ глаза, открылъ ихъ снова.
Нтъ, я не обманывался, я ршительно не обманывался… Ореолъ вокругъ вертящейся двочки вся яснетъ и яснетъ!
Но этого мало. Я сталъ отчетливо замчать, какъ ея неопредленная фигурка начинаетъ отдляться отъ темнаго ковра все выше и выше. Для меня не оставалось уже никакого сомннія — двочка кружилась въ воздух, на полъ-аршина, по крайней мр, надъ поломъ.
Я опять закрылъ глаза. Я ощупалъ свою голову. Я не брежу, я въ полномъ сознаніи, я даже довольно спокоенъ, я отдаю себ ясно отчетъ во всемъ. Открываю глаза — снова передо мною этотъ удивительный феноменъ — вертящаяся въ воздух двочка съ сіяніемъ вокругъ головы.
Персъ прекратилъ свою музыку,— движенія двочки стали мало-по-малу медленне, ея ноги коснулись ковра. Вотъ уже волоса не такъ развваются, вотъ уже меркнетъ исходящій, изъ нихъ свтъ, уже можно все отчетливе и отчетливе различать въ этой неопредленной фигурк формы маленькаго человческаго тла. Еще нсколько мгновеній — и двочка остановилась.
Я думалъ, что она упадетъ, но она не упала. Она только склонилась къ полу, подхватила свой балахонъ и мгновенно скрылась за колыхнувшимся тяжелымъ ковромъ, изъ-за котораго она появилась.
Я сидлъ неподвижно, собираясь съ мыслями, стараясь дать себ отчетъ въ томъ, что я видлъ.
— Хорошо, господинъ?— вопросительно обратился ко мн старый персъ.
— Очень хорошо!— отвтилъ я, наконецъ, — и благодарю васъ, что вы мн это показали. Но теперь я прошу васъ отвтить на нкоторые мои вопросы.
— Нынче отвчать не можно, господинъ, завтра въ этотъ-же часъ приходите. Покажу еще больше… еще лучше покажу… и тогда говорить вамъ буду. Придете?
Онъ это сказалъ такимъ тономъ, въ которомъ слышалась ршимость.
— Ну, какъ хотите,— проговорилъ я:— завтра, такъ завтра…
Онъ проводилъ меня въ переднюю, отперъ двери, свелъ съ лстницы, вывелъ даже на улицу и пожалъ мн руку. Я два раза обернулся, отходя отъ дома, и все видлъ, его фигуру, стоявшую у воротъ и, очевидно, слдившую за мною.
На слдующій день я, конечно, явился въ назначенный часъ, на назначенное мсто. Я предупредилъ своихъ, что вернусь поздно. Персъ меня ожидалъ, какъ и наканун. Опять та-же комната, т-же звуки страннаго инструмента, то-же появленіе блокурой двочки. Въ мельчайшихъ подробностяхъ повторялось все. Она начала вертться, сбросила съ себя балахонъ, потомъ появилось сіяніе вокругъ ея волосъ. Она вертлась въ воздух и, наконецъ, остановилась.
Но на этотъ разъ она не ушла, а осталась неподвижной посреди комнаты.
Персъ обратился ко мн:
— Она по-русскому не знаетъ, врьте мн, а теперь спрашивайте ее… давайте ей вопросы… Вотъ такъ…
Онъ взялъ мою правую руку, согнулъ мн указательный палецъ и объяснилъ, что, задавъ свой вопросъ, я долженъ прикоснуться ко лбу двочки вторымъ своимъ суставомъ этого пальца.. Затмъ онъ проговорилъ, обращаясь къ двочк, какія-то быстрыя, непонятныя для меня слова. Она покачнулась и стала медленно подходить ко мн.
Теперь я могъ совершенно явственно разглядть ее. Она еще боле чмъ наканун поразила меня красотой своего лица. Ея свтлые волосы, падавшіе на плечи, составляли яркую противоположность съ тонкими черными бровями и темными глазами. Щеки ея были теперь блдны, и прекрасно очерченныя губы ея слегка вздрагивали.
Она опять глядла прямо на меня, но все съ тмъ-же полнйшимъ равнодушіемъ. Въ ея прелестномъ, поблднвшемъ лиц невозможно было прочесть никакой мысли, никакого ощущенія.
Она, очевидно, нисколько не смущалась отъ того, что стоитъ безо всякой одежды передъ совсмъ незнакомымъ ей человкомъ.
Положимъ, она была еще ребенокъ, но вовсе уже не такой маленькій ребенокъ, которому можетъ быть непонятно чувство стыдливости. Пройдетъ года два-три — и она станетъ превращаться въ женщину. Она правильно, красиво сложена, въ ней незамтно худобы, болзненности. Она стояла передо мною, спокойно опустивъ руки, и только по часто поднимавшейся груди ея и по глубокому дыханію можно было замтить усталость и волненіе, произведенныя въ ней ея продолжительнымъ круженіемъ. Какъ она могла крпко держаться на ногахъ, какъ у нея не кружилась голова — этого объяснить я не въ состояніи.
— Что-же ее спрашивать?— обратился я къ персу.
— Что хотите, господинъ, она все знаетъ.
Я всталъ и приложилъ указательный палецъ правой руки къ ея лбу, какъ научилъ меня старикъ. Я почувствовалъ, что ея лобъ покрытъ холоднымъ потомъ.
— Гд жилъ я въ послднее время?— спросилъ я ее.
— Въ Кисловодск!— отвтила она.
Она проговорила это почти шопотомъ, но совершенно явственно, совершенно правильно. Я не врилъ ушамъ своимъ.
— Какъ меня зовутъ?— сдлалъ я второй вопросъ.
Она явственно произнесла мое имя.
Нервная дрожь охватила меня, мои зубы стучали. Я отнялъ малецъ отъ ея лба и почти упалъ на тахту. Старый персъ глядлъ на меня и улыбался.
— Теперь, господинъ, задумайте что-нибудь и держите свою правую руку на ея голов. Она будетъ говорить на ваши думы.
Я приподнялся и положилъ руку на ея голову. Голова ея показалась мн очень горячей. Волосы были совсмъ сухи. Я сталъ задавать ей мысленные вопросы, и она отвчала на нихъ связно и правильно, дйствительно отгадывая мои мысли. По крайней мр, каждое ея слово могло быть удовлетворительнымъ отвтомъ на то, о чемъ я думалъ.
Вдругъ старый персъ произнесъ цлую непонятную для меня фразу, двочка тряхнула головой, отошла отъ меня, взяла съ полу свой балахонъ и скрылась за спущеннымъ ковромъ.
Прошло не мало времени, пока я собрался съ мыслями. Персъ серьезно и спокойно глядлъ на меня и не начиналъ разговора.
— Дайте-же мн какія-нибудь объясненія, нсколько придя въ себя, сказалъ я,— вы вчера общали?
— Что угодно, господинъ?
— Кто вы? Кто эта двочка? Какимъ образомъ все это происходитъ?
Онъ вдругъ проговорилъ скороговоркой какое-то совсмъ невозможное слово, изъ котораго ни одного звука не осталось въ моей памяти.
— Что это такое?
— Мое имя, господинъ.
— Повторите пожалуйста!
Онъ повторилъ. Но все равно,— ничего изъ этого не вышло: ‘дж’ ‘хр’ — что-то такое — я ничего не понялъ.
— Вы, вдь, изъ Персіи?
— Да, но много лтъ прожилъ въ Индіи, ‘училъ тамъ’.
— Кого учили?
— Себя училъ. Въ Индіи можно много учить.
Теперь, когда ему приходилось выражаться уже не короткими фразами, а вести обстоятельный разговоръ, онъ началъ очень затрудняться, подбирая и путая русскія слова. Мн часто приходилось просить его повторять, чтобы уловить смыслъ его фразъ, но въ конц-концовъ все-же можно было понять его. И такъ какъ онъ сказалъ мн, что въ Россіи находится мене двухъ лтъ, то мн пришлось только изумляться, какъ онъ и настолько могъ научиться говорить по-русски. Но, во всякомъ случа, приводить дословно нашъ разговоръ нтъ никакой возможности.
Онъ объяснилъ мн, что двочка не дочь, его и не персіянка, и еще разъ столъ настаивать на томъ, что она не знаетъ ни одного слова по-русски. Она у него воспитывается и хорошая двочка. Когда она придетъ въ возрастъ, онъ дастъ ей много денегъ и много вещей и найдетъ ей добраго мужа. Тогда она превратится въ обыкновенную женщину и уже не будетъ въ состояніи ни подниматься на воздухъ, ни отвчать на неизвстномъ ей язык на мысленно задаваемые ей вопросы. Потеряетъ даръ ясновиднія и предсказыванія будущаго.
На мой вопросъ о томъ, принадлежатъ-ли эти высшія способности исключительно ей, или можно ихъ развить въ каждомъ ребенк,— онъ отвчалъ, что въ каждомъ ребенк такихъ способностей развить невозможно, что для этого должны быть извстные признаки, доведенные до большого совершенства въ его двочк.
— Какіе-же это признаки?
— Женскій (непремнно женскій) организмъ, недошедшій еще до полнаго развитія, совершенно правильное и пропорціональное сложеніе, физическое здоровье въ соединеніи съ большой впечатлительностью нервной системы, полная дтская невинность, разноцвтность, то-есть, темные глаза при свтлыхъ волосахъ или, наоборотъ, свтлые глаза при волосахъ черныхъ.
— Если, господинъ, вы будете встрчать такого ребенка, то можете, научившись отъ меня, длать все, что я длаю.
— Ваша двочка, дйствительно, на видъ здоровая и полная,— замтилъ я:— но я полагаю, что такія круженія и все, что посл нихъ происходитъ, должно быть ей очень вредно и можетъ даже совсмъ погубить ея здоровье.
Персъ покачалъ головою и улыбнулся.
— Не знаете, господинъ, а я знаю… доброе дитя… люблю дитя… не желаю злого… будетъ здорова, хорошая жена будетъ!
— И вы готовы научить меня, какимъ образомъ слдуетъ въ ребенк развить эту силу?
— Большая наука, много учить надо!— опуская голову и сдвигая свои густыя брови, проговорилъ персъ.— Приходите завтра я еще покажу и научу, что можно, а нынче не можно.
— Я завтра долженъ ухать изъ Тифлиса.
— Не узжайте, господинъ.
— Мн необходимо хать, а потому прошу васъ, что можете, и показать и объяснить мн сегодня.
— Не можно, господинъ, никакъ не можно. Приходите завтра!— повторилъ персъ ршительнымъ тономъ, недопускавшимъ возраженій.
— Хорошо, я постараюсь,— сказалъ я: — но очень можетъ быть, что все-таки завтра уду и не увижусь съ вами. Благодарю васъ за интересныя вещи, которыя вы мн показали. Но я не знаю, какъ благодарить васъ. Вы, можетъ быть, позволите мн предложить вамъ деньги. Скажите, сколько?
Вдругъ персъ вскочилъ съ тахты, на которой сидлъ рядомъ со мною. Негодованіе изобразилось на его красивомъ лиц.
— Стыдно, господинъ!— проговорилъ онъ съ такимъ достоинствомъ, что мн дйствительно стало стыдно. Я началъ извиняться, стараясь объяснить ему, что, вдь, я его не знаю, что очень часто почтенные люди, показывая постороннимъ интересныя вещи, принимаютъ за это деньги.
— Не хорошо,— сказалъ онъ.— Мн деньги ваши не нужны. Приходите завтра, когда удете — жалть будете.
Сконфуженный и взволнованный, я сталъ съ нимъ прощаться.
Онъ, какъ и наканун, проводилъ меня, свелъ съ лстницы, довелъ до воротъ и, протягивая мн руку, шепнулъ:
— Господинъ, достаньте камень хризопразъ, носите его, для васъ хорошо!
Я поспшилъ по направленію къ ‘Grand Htel’. Сердце усиленно билось, въ виски стучало. Я будто вырвался изъ тьмы, будто посл долгаго заключенія вдругъ почувствовалъ свободу и дышалъ чистымъ воздухомъ.
‘Что такое все это?’ — думалось мн. Мн припоминались и вертящіеся дервиши, и шаманы, и наши хлысты, и различныя секты всхъ временъ и народовъ. Я не могъ сомнваться, что столкнулся съ однимъ изъ интереснйшихъ явленій, еще невдомыхъ европейской наук. И, само собою, что я былъ потрясенъ глубоко.
Но вдругъ вмст съ этимъ во мн появилась, признаюсь откровенно, позорная трусость.
‘Все это такъ!— говорилъ я себ:— и персъ обижается, когда я ему предлагаю деньги, и у него такой почтенный видъ, но кто знаетъ? Я въ незнакомомъ город… Какая-то таинственная квартира, комната-коробка безъ оконъ, безъ дверей… и эта двочка, сбрасывающая съ себя балахонъ и остающаяся передо мною безъ малйшихъ признаковъ какой-либо одежды. Персъ заставляетъ меня являться каждый вечеръ, заманиваетъ общаніями на слдующій день. Быть можетъ тутъ ловушка, быть можетъ, начавши съ ‘интереснйшихъ явленій въ области духа’, я долженъ буду окончить въ качеств обвиняемаго въ чемъ-нибудь, вовсе не относящемся къ ‘области духа’. Нтъ, слава Богу, что я вырвался! Завтра утромъ мы узжаемъ изъ Тифлиса’…
Я ршилъ это и исполнилъ. Но уже на слдующій день, по дорог въ Кутаисъ, я сильно раскаивался, что ухалъ. Раскаиваюсь въ этомъ и теперь, откровенно описывая свое приключеніе и хорошо зная, что весьма многими оно будетъ принято за сказку.
1883 г.