Виктория, Гамсун Кнут, Год: 1898

Переводы
Время на прочтение: 93 минут(ы)
Скачать в PDF

Кнутъ Гамсунъ.
Полное собраніе сочиненій.
Томъ III.
Изданіе В. М. Саблина.
МОСКВА. — 1910.

Голосъ жизни

Повсти и разсказы.
ИЗДАНІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

ВИКТОРІЯ.

Переводъ В. К.

I.

Сынъ мельника задумчиво ходилъ взадъ и впередъ. Это былъ крпкій четырнадцатилтній подростокъ, загорлый отъ солнца и втра, съ головой, полной всевозможныхъ фантазій.
Ему хотлось бы, когда онъ вырастетъ, быть пиротехникомъ. Какъ великолпно было бы, когда онъ съ срой на пальцахъ проходилъ бы мимо, и ни у кого не хватило бы мужества протянуть ему руку. Съ какимъ уваженіемъ относились бы къ нему товарищи, благодаря его ужасному ремеслу!
Онъ оглянулся кругомъ и взглянулъ на птицъ. Онъ зналъ ихъ всхъ, зналъ, гд находятся ихъ гнзда, понималъ ихъ крикъ и отвчалъ имъ различными посвистываніями. Не разъ приносилъ онъ имъ шарики изъ тста, которые онъ длалъ изъ муки съ мельницы отца.
Вс эти деревья, растущія вдоль проски, были его добрыми друзьями. Весной онъ доставалъ сокъ изъ ихъ стволовъ, а зимой заботился о нихъ, какъ маленькій отецъ, освобождалъ отъ снга и выпрямлялъ ихъ втви.
Онъ зналъ каждый камень даже въ заброшенной каменоломн, онъ вырзалъ на нихъ буквы и знаки, и они казались ему паствой, собравшейся вокругъ своего пастыря. Въ этой заброшенной каменоломн происходили чудеснйшія вещи,
Онъ свернулъ на тропинку и вышелъ къ пруду, мельница была въ ходу,— ужасный, тяжелый шумъ стоялъ кругомъ. Онъ ужъ привыкъ ходитъ взадъ и впередъ и громко разговаривать съ самимъ собой. Каждая капля пны являлась для него цлой жизнью, о которой есть что сказать, а тамъ, у плотины, вода падала внизъ и казалась блестящей тканью, повшенной для просушки. Въ пруду ниже паденія воды водилась рыба, не разъ стоялъ онъ здсь со своей удочкой.
Когда онъ вырастетъ, онъ будетъ водолазомъ. Онъ спрыгнетъ тогда съ палубы парохода въ воду и сойдетъ въ чужія страны и королевства, гд растутъ и покачиваются большія чудесныя деревья и на самомъ дн стоитъ коралловый замокъ. Принцесса киваетъ ему изъ окна и говоритъ: ‘Приди сюда!’
Онъ слышитъ сзади себя свое имя, это отецъ стоитъ и кричитъ ему:
— Іоганнесъ! За тобой прислали изъ замка. Ты отвезешь молодыхъ господъ на островъ.
Онъ быстро собрался. Сына мельника постигла новая и великая милость. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Господскій домъ стоялъ среди зелени, какъ маленькій замокъ, да, какъ несоразмрно маленькій дворецъ ‘Уединенія’. Домъ былъ деревянный, окрашенный въ блый цвтъ, со множествомъ круглыхъ оконъ на стнахъ и на крыш, а когда въ дом бывали гости, на круглой башн вывшивался флагъ. Окрестные житли называли домъ замкомъ. Съ одной стороны къ господскому дому, прилегала узкая морская бухта, а съ другой — тянулись большіе лса, вдали виднлось нсколько небольшихъ крестьянскихъ домовъ.
Іоганнесъ пришелъ на пристань и повезъ молодыхъ господъ. Онъ зналъ ихъ всхъ давно, это были дти владльца замка и ихъ товарищи изъ города. На всхъ были высокіе сапоги для перехода въ бродъ, и только на Викторіи, которой было десять лтъ, были надты башмаки на застежк, когда они подъхали къ острову, ее надо было перенести на берегъ.
— Можно перенести тебя?— спросилъ Іоганнесъ.
— Разв я не могу этого сдлать?— сказалъ городской гость Отто, юноша конфирмаціоннаго возраста, и взялъ ее на руки.
Іоганнесъ стоялъ и видлъ, какъ онъ перенесъ ее на берегъ, и слышалъ, какъ она поблагодарила. Тогда Отто крикнулъ ому:
— Ну, ты посмотришь за лодкой,— какъ его тамъ зовутъ.
— Іоганнесъ,— отвчала Викторія.— Да, онъ посмотритъ за лодкой.
Онъ остался. Остальные пошли вдоль берега съ корзинками въ рукахъ на поиски за яйцами. Онъ стоялъ и думалъ о томъ, что онъ охотно бы пошелъ вмст съ ними, а лодку они могли бы втянутъ на берегъ. Тяжело? Нтъ, это не тяжело. Онъ ударилъ по лодк кулакомъ, и она подалась къ берегу.
Онъ слышитъ смхъ и шутки удалявшейся молодежи. Ну, теперь — прощайте. Они отлично могли бы взятъ его съ собой. Онъ показалъ бы имъ гнзда въ чудесныхъ, скрытыхъ горныхъ пещерахъ, гд живутъ хищныя птицы съ щетиной на клюв. Однажды онъ видлъ даже ласку.
Онъ столкнулъ лодку въ воду и подъхалъ къ другой сторон острова. Онъ отъхалъ довольно далеко, когда ему закричали:
— Греби назадъ. Ты пугаешь птицъ!
— Я хотлъ только вамъ показать, гд нора хищной ласки, — отвчалъ онъ въ вопросительномъ тон.
Помолчавъ немного, онъ продолжалъ:
— Мы могли бы выкуритъ змй! У меня есть съ собой спички.
Онъ не получилъ отвта. Тогда онъ повернулъ лодку и вернулся на то мсто, гд они причалили. Здсь онъ втащилъ лодку на берегъ.
Когда онъ вырастетъ, онъ купитъ у султана островъ и запретитъ къ нему подъзжать. Судно съ пушками будетъ охранять его берега.
— Ваша свтлость,— доложили бы рабы,— на подводныхъ камняхъ лежитъ разбившееся судно. Молодые люди тонутъ.
— Пустъ тонутъ! — отвтитъ онъ.
— Ваша свтлость, они зовутъ на помощь, ихъ еще можно спасти, среди нихъ находится женщина въ блой одежд.
— Спасти ихъ! — приказываетъ онъ громовымъ голооомъ.
И вотъ, черезъ много лтъ онъ снова видитъ дтей изъ замка, и Викторія бросается къ его ногамъ и благодаритъ за спасеніе.
— Меня не за что благодарить! Я только исполнилъ свой долгъ,— отвчаетъ онъ.— Ходите свободно по моей стран, куда захотите!
Онъ приказываетъ отпереть передъ гостями двери замка и угощаетъ ихъ на золотой посуд, а триста темныхъ рабынь поютъ и танцуютъ цлую ночь. Но когда дти изъ замка собираются узжать, Викторія больше не выдерживаетъ, она бросается на землю къ его ногамъ и рыдаетъ, потому что она любитъ его.
— Позвольте мн здсь остаться, не гоните меня отъ себя, ваша свтлость, возьмите меня себ въ рабыни…
Дрожа отъ волненія, пошелъ онъ вдоль берега. Да, онъ спасетъ дтей изъ замка. Можетъ-былъ, они заблудились на остров? Можетъ-бытъ, Викторія повисла между двухъ камней и не можетъ высвободиться? А ему стоитъ только протянуть руку, чтобы освободить ее.
Дти съ удивленіемъ взглянули на него, когда онъ подошелъ. Какъ же онъ отставилъ лодку?
— Ты отвчаешь мн за лодку,— сказалъ Отто.
— Я бы могъ вамъ показать, гд: растетъ малина,— произнесъ Іоганнесъ вопросительно.
Въ маленькомъ обществ царило глубокое молчаніе. Викторія обрадовалась этому предложенію:
— Ахъ! Гд это?— спросила она.
Городской гость быстро овладлъ собою и сказалъ:
— Намъ некогда теперь этимъ заниматься.
Іоганнесъ продолжалъ:
— Я знаю также, гд можно найти раковины.
Общее молчаніе.
— А есть въ нихъ жемчугъ?— спросилъ Отто.
— Ахъ, если бы въ нихъ былъ жемчугъ! — сказала Викторія.
Іоганнесъ отвтилъ, что этого не знаетъ, но раковины лежатъ далеко въ мор на бломъ песк, туда надо подъхать на лодк и нырять за ними.
Это предложеніе было совершенно осмяно, и Отто замтилъ:
— Ты напрасно воображаешь, что я водолазъ.— Іоганнесъ началъ тяжело дышать.
— Хотите, я поднимусь на гору и столкну тяжелый камень въ море?— сказалъ онъ
— Зачмъ?
— Такъ. Вы могли бы посмотрть на это.
Но и это предложеніе не было принято, и Іоганнесъ смущенно замолчалъ. Потомъ онъ перешелъ на другую сторону острова и вдалек отъ другихъ сталъ искать яйца.
Когда все общество снова собралось около лодки, у Іоганнеса яицъ оказалось больше всхъ. Онъ осторожно несъ ихъ въ своей шапк.
— Отчего это ты нашелъ такъ много яицъ?— спросилъ городской гость.
— Я знаю гнзда,— отвчалъ счастливый Іоганнесъ.— Я положу ихъ къ твоимъ, Викторія.
— Постой!— закричалъ Отто.— Зачмъ ты это длаешь?— Вс глядли на него. Отто показалъ на шапку и спросилъ:
— Кто мн норучится, что у тебя шапка чистая?
Іоганнесъ ничего не отвтилъ. Его радостное настроеніе исчезло. Онъ взялъ яйца и пошелъ съ ними въ глубь острова.
— Что съ нимъ? Куда онъ идетъ?— спросилъ Отто.
— Куда ты идешь, Іоганнесъ?— крикнула Викторія и побжала за нимъ.
Онъ остановился и тихо отвтилъ
— Я положу яйца назадъ въ гнзда.
Они стояли и глядли другъ на друга.
— А сегодня днемъ я пойду въ каменоломню,— сказалъ онъ.
Она ничего не отвтила.
— Я бы показалъ теб тамъ пещеры.
— Да, я такая трусиха,— отвчала она.— Ты говорилъ, тамъ очень темно.
Іоганнесъ улыбнулся, несмотря на свое большое огорченіе, и гордо сказалъ:
— Да, но я вдь буду съ тобой! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Всю свою жизнь игралъ онъ въ старой гранитной каменоломн. Крестьяне слышали, какъ онъ тамъ работаетъ и разговариваетъ совершенно одинъ. Иногда онъ былъ священникомъ и отправлялъ службы:
Мсто это было давно заброшено, камни обросли мохомъ, и исчезли вс слды человческихъ рукъ. Но въ таинственныхъ пещерахъ сынъ мельника поддерживалъ порядокъ и украсилъ ихъ съ большимъ искусствомъ. Здсь онъ жилъ, какъ атаманъ храбрйшей разбойничьей шайки.
Онъ звонитъ въ серебряный колокольчикъ. Къ нему выскакиваетъ маленькій человчекъ, карликъ, съ брилліантовыми пряжками на шапк. Это его слуга. Онъ склоняется передъ нимъ до земли. ‘Когда придетъ принцесса Викторія, приведи ее сюда’, говоритъ громко Іоганнесъ. Карликъ снова склоняется до земли и исчезаетъ. Іоганнесъ удобно вытягивается на мягкомъ лож и мечтаетъ. Здсь онъ предложитъ ей ссть и подастъ ей драгоцнныя кушанья на серебряной и золотой посуд, пылающій деревянный шестъ будетъ освщать пещеру. Въ конц пещеры за тяжелой занавсью изъ золотой парчи ей будетъ приготовлено ложе, и двнадцать рыцарей будуть стоять на страж.
Іоганнесъ поднимается, выползаетъ изъ пещеры и прислушивается. Внизу на тропинк слышится шорохъ среди втвей и листьевъ
— Викторія! — окликнулъ онъ.
— Да!— слышится отвтъ.
Онъ идетъ ей навстрчу.
— Мн такъ страшно,— говоритъ она.
Онъ пожимаетъ плечами и отвчаетъ:
— Я только что былъ тамъ. Я сейчасъ вышелъ оттуда.
Они вошли въ пещеру. Онъ показываетъ ей на каменное сиднье и говоритъ.
— На этомъ камн сидлъ великанъ.
— Ахъ, не говори объ этомъ, не разсказывай мн этого! Неужели теб не было страшно?
— Нтъ!
— Да, но вдь ты говорилъ, у него одинъ глазъ, а такіе великаны всегда злые духи.
Іоганнесъ задумался
— У него было два глаза, но онъ ослпъ на одинъ глазъ. Онъ самъ это говорилъ.
— А что онъ еще сказалъ? Нтъ, не разсказывай мн.
— Онъ спросилъ, хочу ли я ему служить?
— Но вдь ты на это не согласился? Сохрани тебя Богъ отъ этого!
— Нтъ, я не отказался!
— Ты съ ума сошелъ! Неужели ты хочешь, чтобы онъ заключилъ тебя въ скалу?
— Не знаю. На свт жить такъ плохо.
Они помолчали.
— Съ тхъ поръ, какъ пріхали гости изъ города, ты только съ ними и бываешь,— сказалъ онъ.
Снова молчаніе.
Іоганнесъ продолжалъ:
— Но я гораздо сильне ихъ всхъ… Если придется нести тебя или взятъ изъ лодки, я увренъ, что смогу продержать тебя на рукахъ цлый часъ. Посмотри-ка!
Онъ взялъ ее и высоко поднялъ. Она обняла его за шею.
— Хорошо, только опусти меня теперь на землю. Онъ поставилъ ее на землю. Она сказала:
— Да, но Отто тоже сильный. Онъ боролся со взрослыми.
Іоганнесъ недоврчиво переспросилъ: — Боролся со взрослыми?
— Да, это, правда, было. Въ город.
Они помолчали. Іоганнесъ задумался.
— Ну, хорошо, дло ршено,— сказалъ онъ. — Я знаю, что сдлаю.
— Что ты хочешь длать?
— Я поступлю на службу къ великану.
— Ты совсмъ съ ума сошелъ,— воскликнула Викторія.
— Мн все равно. Я сдлаю это.
Викторія придумывала выходъ.
— Да, но вдь онъ больше не придетъ?
Іоганнесъ отвчалъ:
— Онъ придетъ!
— Сюда?— быстро спросила Викторія.
— Да!
Викторія встала и подошла къ выходу.
— Уйдемъ лучше отсюда.
— Торопиться некуда,— сказалъ Іоганнесъ, хотя и самъ поблднлъ,— Онъ придетъ ночью… въ полночь.
Викторія успокоилась и хотла ссть на прежнее мсто. Но Іоганнесу уже трудно было побороть страхъ, который онъ вызвалъ, ему кажется опаснымъ оставаться въ пещер, и онъ говоритъ:
— Если ты хочешь выйти отсюда, тамъ есть камень съ твоимъ именемъ, я покажу его теб.
Они выползаютъ изъ пещеры и отыскиваютъ камень. Викторія счастлива и горда этимъ. Іоганнесъ тронутъ, онъ чуть не плачетъ и говоритъ:
— Когда я уду, приходи иногда сюда поглядть на него и вспомнить обо мн. Общай мн дружески вспоминать меня.
— Да,— отвчаетъ Викторія.— Но вдь ты вернешься?
— Богъ знаетъ. Нтъ, я, вроятно, не вернусь.
Они вышли на тропинку. Іоганнесъ былъ готовъ заплакать.
— Прощай,— говоритъ Викторія.
— Я провожу тебя немного
Это холодное прощанье вызываетъ въ немъ горечь, и гнвъ прорывается сквозь его оскорбленное чувство. Онъ вдругъ останавливается и говоритъ съ справедливымъ негодованіемъ:
— Вотъ, что я хочу, сказать, теб, Викторія. Никто не будетъ относиться къ теб такъ хорошо, какъ я. Я хотлъ теб это сказать.
— Но Отто тоже очень добръ ко мн,— возразила она.
— Ну, что жъ, бери его!
Нсколько шаговъ они прошли молча.
— А мн будетъ очень хорошо. Объ этомъ не безпокойся. Вдь ты не знаешь, какую я получу награду.
— Половину королевства. Эта одна награда.
— Хорошо, если бы ты, правда, получилъ это!
— А еще получу принцессу!
Викторія остановилась.
— Это неправда?
— Онъ общалъ мн это.
Молчаніе. Викторія говоритъ тихо, какъ бы про себя:
— А какой она можетъ быть?
— Можешь быть покойна. Она прекрасне всхъ на свт. Это-то ужъ всякій знаетъ.
Викторія совсмъ опечалилась.
— А ты хочешь ее получить?— спросила она.
— Да, — отвчаетъ онъ.— Это такъ и будетъ.— Но такъ какъ Викторія, дйствительно, огорчена, то онъ прибавляетъ:— Но, можетъ-быть, я еще и вернусь. Приду прогуляться немного по земл.
— Да, но не приводи ее, пожалуйста, съ собой, прошептала она.— Зачмъ ты хочешь вернуться вмст съ ней?
— Нтъ, я могу прійти одинъ.
— Можешь ты мн это общать?
— Да, общаю теб. Но что, въ сущности, теб до этого! Я никакъ не думалъ, что теб есть до этого дло.
— Ты не долженъ такъ говоритъ, слышишь?— возразила Викторія.— Я уврена, что она не будетъ любить тебя такъ, какъ я.
Теплая волна радости прилила къ его молодому сердцу. Ему хотлось бы упасть ницъ отъ радости и стыда посл этихъ словъ. Онъ не ршался взглянуть на нее, и глядлъ въ сторону. Потомъ поднялъ съ земли втку, очистилъ ее зубами и началъ бить себя по рук. Наконецъ, отъ смущенія засвисталъ.
— Теперь мн пора домой,— сказалъ онъ.
— Ну, прощай,— отвтила она и протянула ему руку.

II.

Сынъ мельника ухалъ изъ дома. Онъ долго не возвращался, ходилъ въ школу и много учился, выросъ большимъ и сильнымъ, и на верхней губ у него появился пушекъ. До города было далеко, дорога туда стоила дорого, и бережливый мельникъ оставлялъ сына въ город много лтъ — и лто и зиму. Все это время онъ учился.
Теперь онъ сталъ взрослымъ человкомъ. Ему было лтъ восемнадцать — двадцать.
И вотъ, однажды, весной вернулся онъ на пароход на родину. На замк разввался флагъ въ честь прізда сына, который пріхалъ съ тмъ же пароходомъ на каникулы домой. За нимъ на пристань выхала коляска. Іоганнесъ поклонился владльцу замка, его жен и Викторіи. Какъ выросла Викторія! Она не отвтила на его поклонъ. Онъ снялъ шляпу еще разъ и слышалъ, какъ она спросила у брата:
— Дитлефъ, кто это кланяется?
Братъ отвчалъ:
— Это Іоганнесъ… Іоганнесъ, сынъ мельника.
Она еще разъ взглянула на него, но онъ не ршился поклониться еще разъ. И коляска ухала.
Іоганнесъ пошелъ домой.
Боже мой, какой смшной и маленькой показалась ему комната! Ему пришлось наклониться, чтобы пройти въ дверь. Родители встртили его и выпили за его пріздъ. Его охватило нжное чувство, все было такое милое и родное, отецъ и мать, такіе посдвшіе и добрые. протягивали ему до очереди руки и говорили:— ‘Добро пожаловать’.
Въ тотъ же вечеръ дошелъ онъ навстить прежнія мста, былъ у мельницы, въ каменоломн и у пруда, съ грустью прислушивался онъ къ пнію знкомыхъ птицъ, которыя вили уже на вткахъ гнзда, и прошелъ къ большому муравейнику въ лсу. Муравьевъ уже не было, муравейникъ былъ заброшенъ. Онъ разгребъ его, но въ немъ не было и признака жизни. Блуждая по разнымъ направленіямъ, онъ замтилъ, что господскій лсъ былъ сильно повырубленъ.
— Узнаешь ты все здсь?— спросилъ его, шутя, отецъ.— Узналъ ты своихъ старыхъ знакомыхъ?
— Я ничего не узнаю. Лсъ вырубленъ.
— Это лсъ господина,— отвчалъ отецъ.— Намъ нечего считать его деревьевъ. Каждому могутъ быть нужны деньги, а ему надо много денегъ.
Дни шли и проходили, тихіе, милые дни, чудные часы одиночества, нжныхъ воспоминаній дтства, и призывали къ небу, къ земл, къ воздуху и горамъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Онъ пошелъ по дорог, ведущей къ замку. Утромъ его укусила оса, и верхняя губа его распухла, если онъ встртитъ кого-нибудь, онъ поклонится и пройдетъ, не останавливаясь. Онъ никого не встртилъ. Въ саду замка онъ увидлъ даму, подойдя ближе, онъ почтительно поклонился и прошелъ мимо. Это была хозяйка дома. Когда онъ проходилъ мимо замка, сердце его забилось, какъ и въ прежнія времена. Почтительный страхъ къ большому дому со множествомъ оконъ и къ строгимъ утонченнымъ обитателямъ его еще не искоренился изъ его крови.
Онъ повернулъ по дорог къ пристани.
Тутъ онъ вдругъ увидлъ Дитлефа и Викторію. Іоганнесъ былъ непріятно пораженъ этимъ, они могутъ думать, что онъ шелъ за ними. Къ тому же у него была распухшая губа. Въ нершительности, итти ли дальше, онъ замедлилъ шаги. Потомъ онъ пошелъ. Еще издали поклонился онъ и держалъ шляпу въ рук, пока не прошелъ мимо. Они оба молча: отвтили на его поклонъ и медленно прошли дальше. Викторія прямо взглянула на него и слегка перемнилась въ лиц.
Іоганнесъ продолжалъ итти по дорог къ набережной, его охватило безпокойство, походка его стала нервной. Какъ выросла Викторія, она стала совсмъ, совсмъ большой и еще прекрасне, чмъ прежде. Ея брови почти сходились и были словно изъ бархата. Глаза стали темне, совсмъ темноголубые.
На обратномъ пути онъ свернулъ на дорогу, идущую черезъ лсъ вокругъ барскаго сада. Никто не осмлится сказать, что онъ ходитъ по пятамъ за молодыми господами изъ замка. Онъ поднялся на холмъ, отыскалъ камень и слъ на него. Птицы пли дикія, страстныя мелодіи, заманивали, искали другъ друга и летали взадъ и впередъ съ вточками въ клювахъ. Въ воздух стоялъ нжный запахъ земли, распускающейся зелени и гнилого дерева.
Опять онъ всталъ на пути Викторіи, она шла прямо на него съ противоположной стороны.
Его охватилъ безсильный гнвъ, ему хотлось бы бытъ далеко, далеко отсюда, теперь она, конечно, подумаетъ, что онъ слдилъ за ней. Долженъ ли онъ еще разъ поклониться? Можетъ-быть, ему слдуетъ отвернуться въ сторону, и потомъ эта опухоль отъ укуса осы.
Но когда она приблизилась, онъ поднялся и снялъ шляпу. Она улыбнулась и кивнула ему головой.
— Добрый вечеръ! Добро пожаловать домой,— сказала она.
Ея губы опять слегка задрожали, но она сейчасъ же овладла собой. Онъ сказалъ:
— Какъ это странно вышло, но я не зналъ, что ты пойдешь этой дорогой.
— Да, вы это не знали,— отвчала она.— Мн случайно пришло въ голову пройти здсь.
А онъ-то сказалъ ей — ты!
— Долго вы прогостите дома?— спросила она.
— До конца вакацій.
Онъ отвчалъ ей съ трудомъ, она вдругъ стала такъ далеко отъ него. Зачмъ же она заговорила съ нимъ?
— Дитлефъ говорилъ, что вы очень способны, Іоганнесъ. Вы такъ хорошо сдаете экзамены. А потомъ онъ говоритъ, что вы пишете стихи, это правда?
Онъ отвчалъ коротко, глядя въ сторону:
— Да, конечно. Кто же ихъ не пишетъ?— Теперь она, конечно, уйдетъ, потому что она молчала.
— Случится же такая исторія: сегодня утромъ меня укусила оса,— сказалъ онъ и показалъ свою губу.— Поэтому у меня такой странный видъ.
— Вы такъ долго отсутствовали, что осы ужъ не узнаютъ васъ.
Ей было все равно, ужалила его оса, или нтъ. Ну, хорошо! Она стояла и вертла на плеч красный зонтикъ съ золотой ручкой, и ей ни до чего не было дла. А вдь, онъ не разъ носилъ на рукахъ эту гордую барышню.
— Я тоже не узнаю больше осъ,— отвчалъ онъ,— прежде он были друзьями.
Но она, не поняла скрытаго смысла его словъ и молчала. Онъ продолжалъ:
— Я ничего не узнаю здсь. Даже лсъ вырубленъ.
Лицо ея слегка передернулось.
— Въ конц-концовъ вы не будете въ состояніи писать здсь стихи! — сказала она.— А что, если бы вы когда-нибудь написали мн стихи? Впрочемъ, что я говорю! Теперь вы видите, какъ мало я въ этомъ понимаю!
Онъ былъ взволнованъ и молча смотрлъ въ землю. Она въ дружескомъ тон смялась надъ нимъ, говорила заране разсчитанныя слова и глядла, какое впечатлніе производитъ она на него. Пожалуйста не думайте, что онъ все свое время проводилъ за писаньемъ стиховъ, онъ также занимался, и даже гораздо больше, чмъ многіе другіе.
— Мы, вроятно, еще встртимся. До свиданья!
Онъ поклонился и пошелъ, не говоря ни слова.
Если бы она знала, что вс свои стихи онъ писалъ ей одной, даже посвященныя ночи и русалк! Но она объ этомъ никогда не узнаетъ…..
Въ воскресенье пришелъ Дитлефъ и попросилъ отвезти его на островъ ‘Вотъ, я опять долженъ быть лодочникомъ’, подумалъ Іоганнесъ. Но онъ все-таки пошелъ съ нимъ. Нсколько человкъ, пользуясь праздникомъ, ходило взадъ и впередъ по пристани, солнце ласково свтило на неб. Вдругъ вдали раздались звуки музыки, они доносились по вод изъ-за острова. Почтовый пароходъ, огибая большую дугу, подошелъ къ пристани, на палуб играла музыка.
Іоганнесъ отвязалъ лодку и слъ на весла. Онъ былъ въ какомъ-то странномъ, приподнятомъ настроеніи, этотъ яркій солнечный день и музыка на пароход сплетались передъ его глазами въ дымку изъ цвтовъ и золотыхъ колосьевъ.
Что же это Дитлефъ не идетъ? Онъ стоялъ на берегу и глядлъ на публику и пароходъ, какъ-будто ему больше ничего не было нужно. Іоганнесъ подумалъ: ‘Я больше не буду сидеть на веслахъ, я выйду на берегъ’. Онъ собрался повернуть лодку.
Вдругъ передъ его глазами мелькнуло что-то блое, и онъ услыхалъ всплескъ воды, съ парохода и берега раздались отчаянные крики, и вс глаза и руки показали на то мсто, гд исчезло что-то блое. Музыка сразу оборвалась. Въ одно мгновенье очутился Іоганнесъ на мст несчастья. Онъ дйствовалъ совершенно инстинктивно, не размышляя и не обдумывая. Онъ не слыхалъ, какъ на палуб кричала матъ: ‘Дитя мое, дитя мое!’ и онъ никого не видлъ. Онъ прыгнулъ съ лодки и нырнулъ.
Одно мгновенье его не было видно, всего одну минуту, видно было, какъ волновалась вода въ томъ мст, гд онъ нырнулъ, вс поняли, что онъ искалъ. Крики и плачъ на пароход не прекращались.
Вотъ онъ вынырнулъ на нсколько саженей дальше отъ мста несчастья. Ему кричали и показывали, какъ безумные. ‘Нтъ, это здсь, здсь!’
Онъ снова нырнулъ. Снова прошла томительная минута, на палуб отецъ и мать рыдали и ломали руки. Штурманъ, снявъ куртку и сапоги, тоже бросился въ воду. Онъ искалъ въ томъ мст, гд исчезла двочка, и вс возлагали на него надежду.
Но вотъ надъ водой еще дальше, чмъ въ первый разъ, снова показалась голова Іоганнеса. Онъ потерялъ шляпу, и его мокрая голова блестла на солнц, какъ голова тюленя. Онъ плылъ съ трудомъ, какъ бы борясь съ чмъ-то, одна рука его была занята, черезъ мгновенье онъ схватилъ въ зубы какой-то узелъ: это была утопленница. Крики восторга неслись ему навстрчу съ парохода и берега. Услыхавъ новые крики, штурманъ вынырнулъ и оглянулся.
Наконецъ, Іоганнесъ достигъ лодки, которую отнесло въ сторону. Онъ положилъ двочку и затмъ самъ прыгнулъ въ нее, все это онъ длалъ безсознательно. Видли, какъ онъ нагнулся надъ двочкой и буквально разорвалъ ей платье на спин, потомъ схватилъ весла, и лодка понеслась къ пароходу. Когда несчастную двочку схватили и внесли на пароходъ, раздалось многократное радостное ура въ честь спасителя.
— Почему вамъ пришло въ голову искать ее такъ далеко?— спрашивали его.
Онъ отвчалъ:
— Я знаю дно. А потомъ здсь идетъ теченіе, я зналъ это.
Какой-то господинъ протискался къ борту, онъ былъ блденъ, какъ смерть, судорожно улыбался, и на глазахъ его были слезы.
— Поднимитесь на минуту на пароходъ,— крикнулъ онъ внизъ.— Я хочу васъ поблагодарить. Мы вамъ такъ обязаны. Только на одну минуту.
И онъ отошелъ отъ борта, блдный, плача и улыбаясь.
Спустили трапъ, и Іоганнесъ вошелъ на пароходъ.
Онъ оставался тамъ недолго, онъ сказалъ свое имя и адресъ, какая-то дама обняла его, несмотря на то, что онъ былъ совершенно мокръ, а блдный, разстроенный господинъ сунулъ ему въ руку свои часы. Іоганнесъ прошелъ въ каюту, гд двое мужчинъ хлопотали надъ спасенной, ему сказали: ‘Она приходитъ въ себя, пульсъ бьется!’. Іоганнесъ увидлъ, что это была блокурая двочка въ короткомъ платье, платье было все разорвано. Потомъ кто-то надлъ ему на голову шляпу, и онъ сошелъ съ парохода.
Онъ не сознавалъ ясно, какъ причалилъ къ берегу и привязалъ лодку. Онъ слышалъ, какъ еще кричали ура и музыканты заиграли что-то веселое, когда пароходъ отошелъ отъ пристани. Жуткая и нжная волна радости охватила его, онъ улыбался, шевелилъ губами и не произносилъ ни слова.
— Сегодня, значитъ, не удается похать,— сказалъ Дитлефъ. Онъ былъ недоволенъ.
Викторія тоже пришла, она подошла къ нимъ и быстро произнесла:
— Ты съ ума сошелъ! Онъ долженъ поскоре пойти домой и переодться.
Іоганнесъ побжалъ, какъ только могъ быстре. Домой. Въ ушахъ его звучала музыка и громкіе крики ура, сильное возбужденіе влекло его все дальше. Онъ пробжалъ мимо мельницы и повернулъ въ лсъ по дорог къ каменоломн. Здсь онъ отыскалъ мстечко, освщенное солнцемъ. Отъ его платья шелъ паръ. Онъ слъ. Какое-то безумнoe, радостное волненіе заставило его встать и снова итти. Какъ онъ былъ счастливъ. Онъ упалъ на колни и со слезами благодарилъ Бога за этотъ день. Она стояла на берегу, она слышала, какъ ему кричали ура, она сказала, что онъ долженъ итти домой и переодться.
Онъ слъ и засмялся отъ радости. Да, она видла, что онъ сдлалъ, ея взглядъ съ гордостью слдилъ за нимъ, когда онъ плылъ, держа двочку въ зубахъ. Викторія! Викторія!
Если бы она знала, какъ всецло принадлежитъ онъ ей каждымъ мгновеньемъ своей жизни! Онъ хотлъ бы быть ея слугой, ея рабомъ, онъ хотлъ бы расчищать ей дорогу своими плечами. Онъ хотлъ бы цловать ея маленькіе башмачки, впречься въ ея экипажъ и топитъ ей печь въ холодные дни. Онъ топилъ бы печь золочеными дровами… Викторія!
Онъ оглянулся. Никто не слышалъ его, онъ былъ наедин съ самимъ собой. Онъ держалъ еще въ рук драгоцнные часы, они тикали, они шли.
Благодарю, благодарю за этотъ прекрасный день! Онъ погладилъ мохъ на камняхъ и упавшіе сучья. Викторія ему не улыбнулась, нтъ, это не въ ея привычк. Она только стояла на пристани, и яркій румянецъ заливалъ ея щеки. Можетъ-быть, она взяла бы часы, если бы онъ ихъ ей далъ.
Солнце сло, и стало прохладно. Онъ почувствовалъ, что весь мокрый. Легко, какъ перо, понесся онъ домой. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Въ замокъ нахали гости изъ города, тамъ шло веселье, музыка и танцы и на круглой башн цлую недлю день и ночь разввался флагъ.
Пора было свозить сно, но лошади нужны были веселымъ гостямъ для катанья, и сно оставалось въ пол. Трава во многихъ мстахъ была еще не скошена, но работниковъ брали правитъ лошадьми, грести, и трава стояла и гнила.
А музыка, не переставая, играла въ желтой зал…
Старый мельникъ на эти дни остановилъ мельницу и заперъ домъ. Онъ сталъ благоразумне: раньше бывало, что веселые горожане назжали на мельницу и выкидывали разныя штуки съ мшками зеренъ. Ночи были теплыя и свтлыя, и это особенно располагало къ разнымъ шуткамъ. Старый камергеръ въ молодости изволилъ разъ собственноручно принести на мельницу въ корыт муравейникъ и бросилъ его подъ жернова. Теперь камергеръ состарился, но сынъ его Отто прізжалъ въ замокъ и развлекался всевозможными забавами, Чего только про него не разсказывали…
Топотъ копытъ и веселые крики раздались въ лсу. Это хала кататься молодежь изъ замка, и лошади были выхоленныя и горячія. Всадники подъхали къ дому мельника, постучали хлыстиками и хотли въ него въхать. Дверь была слишкомъ низка, но они все-таки хотли въхать въ нее.
— Здравствуйте, здравствуйте!— кричали они.
— Мы пріхали васъ навстить!
Мельникъ принудилъ себя улыбнуться на эту выходку.
Потомъ они слзли съ лошадей, крпко ихъ привязали и пустили мельницу въ ходъ.
— Мельница пустая,— закричалъ мельникъ.— Вы испортите мельницу.
Но за оглушительнымъ шумомъ никто ничего не слыхалъ
— Іоганнесъ! — закричалъ мельникъ изо всхъ силъ.
Іоганнесъ пришелъ.
— Они испортятъ мн мельницу! — закричалъ мельникъ, показывая на нихъ рукой.
Іоганнесъ молча направился къ обществу. Онъ былъ страшно блденъ, и жилы вздулись у него на вискахъ. Онъ узналъ Отто, сына камергера, въ кадетской форм, кром него было еще двое другихъ молодыхъ людей. Одинъ изъ нихъ улыбнулся и поклонился ему, чтобы обратитъ все въ шутку.
Іоганнесъ ничего не крикнулъ, не сдлалъ никакого знака, но шелъ своей дорогой. Онъ подошелъ прямо къ Отто. Въ эту минуту онъ увидалъ двухъ амазонокъ, вызжающихъ изъ лсу, одна изъ нихъ была Викторія. Она была въ зеленомъ плать и хала на блой кобыл изъ замка. Она не сошла съ лошади, сидла и глядла на все вопросительными глазами. Тогда Іоганнесъ сразу повернулъ назадъ, пошелъ на плотину и открылъ шлюзъ, шумъ мало-по-малу прекратился, и мельница остановилась.
Отто закричалъ:
— Пусть мельница идетъ! Зачмъ ты это сдлалъ? Пусть мельница идетъ, говорятъ теб.
— Это ты пустилъ мельницу?— спросила Викторія.
— Да,— отвчалъ онъ смясь.— Почему она стоитъ? Почему ее нельзя пустить въ ходъ?
— Потому что она пустая,— отвчалъ Іоганнесъ, задыхаясь, и взглянулъ на него. — Понимаете? Мельница пустая!
— Она была пустая,— ты слышишь? — повторила Викторія
— Почемъ же я зналъ?— спросилъ Отто и засмялся.
— Почему же она пустая? — спрашиваю я.— Разв на мельниц нтъ зеренъ?
— Ну, садись, наконецъ! — прервалъ его одинъ изъ товарищей, чтобы положить этому конецъ.
Вс снова сли на лошадей. Прежде чмъ ухать, одинъ изъ нихъ извинился.
Викторія ухала послдней. Прохавъ нсколько шаговъ, она повернула лошадь и вернулась назадъ.
— Будьте такъ добры, извинитесь передъ вашимъ отцомъ,— сказала она.
— Было бы гораздо естественне, если бы это сдлалъ самъ господинъ кадетъ,— возразилъ онъ.
— Конечно, совершенно врно, но у него есть странности… Какъ давно я не видала васъ. Іоганнесъ.
Онъ взглянулъ на нее, думая, что ослышался. Она забыла прошлое воскресенье, его великій день! Онъ отвчалъ:
— Я видлъ васъ въ воскресенье на пристани.
— Ахъ, да,— вспомнила она.— Какъ хорошо, что вы могли помочь штурману въ поискахъ. Вдь вы нашли двочку?
Онъ отвтилъ коротко, оскорбленный:
— Да. Мы нашли двочку.
— А можетъ-быть,— продолжала она, какъ бы вспомнивъ что-то,— это сдлали вы одни… Ну, да это все равно. Такъ я надюсь, вы передадите вашему отцу поклонъ и извиненіе. Добрый вечеръ!
Она кивнула ему, улыбаясь, дернула за уздечку и ухала.
Когда Викторія исчезла изъ виду, Іоганнесъ, разсерженный и взволнованный, пошелъ въ лсъ. Вдругъ онъ увидлъ Викторію, стоящую одну подъ деревомъ. Она прислонилась къ дереву и рыдала.
Она упала? Ушиблась?
Онъ подошелъ къ ней и спросилъ:
— Съ вами что-нибудь случилось?
Она сдлала шагъ впередъ, протянула руки и взглянула на него сіяющими глазами. Она остановилась, опустила руки и отвчала:
— Нтъ, со мной ничего не случилось, я слзла съ лошади и пустила ее. Іоганнесъ, вы не должны такъ глядть на меня. Вы стояли на плотин и глядли на меня. Чего вы хотите?
Онъ пробормоталъ:
— Чего я хочу? Я не понимаю…
— Какія у васъ широкія руки,— сказала она, и положила вдругъ свою руку на него.— Какая у васъ широкая кисть. И какъ вы загорли, совсмъ черный.
Онъ сдлалъ движеніе, хотлъ схватить ее за руку, но она подобрала платье и сказала:
— Нтъ, со мной ничего но случилось. Я просто хотла пройтись до дому пшкомъ. Добрый вечеръ!

III

Іоганнесъ вернулся въ городъ. Шли дни и годы, Долгое время, посвященное работ и мечтамъ, ученію и поэзіи. Ему посчастливилось, онъ написалъ стихотвореніе объ Эсири, ‘Іудейской двушк, которая сдлалась царицей Персіи’, оно была напечатано, и онъ получилъ за него плату. Другое стихотвореніе ‘Любовный лабиринтъ’, слова котораго онъ вложилъ въ уста монаха Вендта, создало ему извстность.
Что такое любовь? Втерокъ, проносящійся надъ розами, нтъ, электрическая искра въ крови. Любовь — это пламенная адская музыка, заставляющая танцовать даже сердце стариковъ. Это маргаритка, широко распускающая свои лепестки съ наступленіемъ ночи, это анемона, закрывающаяся отъ дуновенія и умирающая отъ прикосновенія.
Такова любовь.
Она можетъ погубить человка, поднятъ его и снова заклеймить позоромъ, сегодня она любитъ меня, завтра тебя, а въ слдующую ночь его, такъ она непостоянна. Но она такъ же тверда какъ несокрушимая скала, и горитъ неугасаемымъ пламенемъ до самой смерти, потому что любовь вчна. Такъ что же такое любовь?
О, любовь — это лтняя ночь съ небесами, усянными звздами, и съ благоухающей землей. Почему же она заставляетъ юношу итти окольными тропинками, и почему заставляетъ она старика одиноко страдать въ своей комнат? Ахъ, любовь превращаетъ сердце человческое въ роскошный безстыдный садъ, гд растутъ таинственные, наглые грибы.
Разв не она заставляетъ монаха пробираться въ чужіе сады и заглядывать ночью въ окна спящихъ? Разв не она длаетъ безумными монахинь и помрачаетъ разумъ принцессъ? Она заставляетъ склоняться голову короля до самой земли, такъ что волосы его метутъ дорожную пыль, а уста его бормочутъ безстыдныя слова, и онъ смется и высовываетъ языкъ.
Такова любовь.
— Нтъ, нтъ, она совсмъ другая и она не похожа ни на что на свт. Она сошла въ весеннюю ночь, когда юноша увидлъ пару глазъ… пару глазъ. Онъ смотрлъ и не могъ оторваться. Онъ цловалъ губы, и ему казалось, что въ его сердц встртились два луча: солнце и звзда свтили другъ другу навстрчу. Онъ упалъ въ объятія и не слыхалъ и не видалъ больше ничего на свт.
Любовъ — это первое слово, произнесенное Богомъ, первая мысль, оснившая Его. Когда Онъ произнесъ: ‘Да будетъ свтъ!’ — появилась любовь. И все, что онъ сотворилъ, было такъ прекрасно, что онъ ничего не хотлъ передлывать. И любовь была первоисточникомъ міра и его властелиномъ, но вс пути ея покрыты цвтами и кровью, цвтами и кровью. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Сентябрьскій день.
Эта длинная улица была его мстомъ прогулки, онъ ходилъ по ней, какъ по своей комнат, взадъ и впередъ и никогда никто не встрчалъ. По об стороны улицы тянулись сады, деревья которыхъ украсились красными и желтыми листьями.
Почему Викторія идетъ по этой улиц? Куда она направляется этой дорогой? Онъ не ошибается, это она, и, можетъ-быть, это ее видлъ онъ вчера вечеромъ изъ окна.
Сердце его сильно забилось. Онъ зналъ, что Викторія въ город, онъ слышалъ объ этомъ, но она вращалась въ обществ, гд не бывалъ сынъ мельника. Съ Дитлефомъ онъ также не велъ знакомства.
Онъ оправился и пошелъ ей навстрчу. Она его не узнаетъ? Она шла серьезно и задумчиво, держа гордо голову на гибкой ше.
Онъ поклонился.
— Здравствуйте,— отвчала она едва слышно. Она не сдлала никакого движенія, чтобы остановиться, и онъ молча прошелъ мимо. Ноги его дрожали. Дойдя до конца улицы, онъ, по обыкновенію, повернулъ назадъ. ‘Я буду глядть на тротуаръ и не подниму глазъ’,— подумалъ онъ. Но, не пройдя и десяти шаговъ, онъ поднялъ глаза.
Она стояла передъ окномъ какой-то лавки.
Можетъ-быть, ему слдуетъ свернуть въ другую улицу? Зачмъ она тамъ стоитъ? Въ окн маленькой жалкой лавочки было выставлено нсколько кусковъ краснаго мыла, крупа въ стакан и нсколько бывшихъ уже въ употребленіи почтовыхъ марокъ.
Онъ можетъ пройти еще шаговъ десять и тогда вернуться назадъ.
Но она вдругъ взглянула на него и пошла ему навстрчу. Она шла быстро, какъ бы вдругъ набравшись храбрости, и задыхалась, когда заговорила. Она нервно улыбнулась.
— Здравствуйте. Какъ я рада, что мы съ вами встртились!
Боже мой, что длалось съ его сердцемъ, оно не билось, оно трепетало. Онъ хотлъ отвтить и не могъ, онъ только пошевелилъ губами. Какой-то аромать струился отъ ея оджды, или, можетъ-быть, отъ ея устъ? Въ эту минуту онъ не помнилъ ея лица: но онъ узналъ ея гибкія плечи и увидлъ ея длинную узкую руку, опирающуюся на ручку зонтика. Это была ея правая рука. На пальц было надто кольцо,
Въ первыя секунды онъ не обратилъ на это вниманія и не почувствовалъ всего несчастья. А рука ея была чудно прекрасна.
— Я уже цлую недлю въ город,— продолжала она,— а васъ еще не видала. Да, я видла васъ разъ на улиц, кто-то показалъ мн васъ. Вы стали знаменитостью.
Онъ пробормоталъ:
— Я зналъ, что вы въ город. Вы долго еще пробудете здсь?
— Нсколько дней. Нтъ, недолго. Мн пора хать домой
— Я очень вамъ благодаренъ, что вы доставили мн случай видть васъ,— сказалъ онъ.
Молчаніе.
— Да, знаете, я заблудилась,— заговорила она.— Я остановилась у камергера. Какъ мн пройти домой?
— Если позволите, я провожу васъ.
Они пошли.
— Отто живетъ дома?— спросилъ онъ, чтобы что-нибудь сказать.
— Да, дома,— коротко отвтила она.
Нсколько человкъ вышли изъ воротъ, они несли фортепіано и загородили дорогу. Викторія откинулась влво и почти прижалась къ своему спутнику. Іоганнесъ взглянулъ на нее.
— Простите,— сказала она.
Радостное чувство охватило его при этомъ прикосновеніи, ея дыханіе коснулось на мгновеніе его щеки.
— Я вижу, вы носите кольцо,— сказалъ онъ. Онъ взглянулъ и улыбнулся, стараясь быть равнодушнымъ.— Васъ можно поздравить?
Что-то она отвтитъ? Онъ глядлъ на нее и едва дышалъ.
— А вы?— спросила она.— Разв у васъ еще нтъ кольца? Неужели? Мн кто-то разсказывалъ. Теперь такъ много говорятъ о васъ. Даже въ газетахъ о васъ пишутъ.
— Я написалъ нсколько стихотвореній,— отвчалъ онъ.— Но вы ихъ, конечно, не читали.
— Разв вы не написали цлой книги? Я думала…
— Да, у меня есть небольшая книжка стиховъ.
Они вышли на маленькую площадь, она не спшила, хотя и искала дорогу въ домъ камергера. Она сла на скамейку. Онъ стоялъ передъ ней. Она вдругъ протянула ему руку и сказала:
— Садитесь.
И только когда онъ слъ, она отняла руку.
‘Теперь или никогда!’, подумалъ онъ. Онъ старался впасть опять въ шутливый, равнодушный тонъ, улыбался и глядлъ прямо передъ собой.
— Итакъ, вы обручены и даже не хотите мн этого сказать, мн, вашему сосду, тамъ, на родин.
Она ршилась.
— Не объ этомъ хотла я говорить съ вами сегодня, — сказала она.
Онъ сразу сталъ серьезнымъ и тихо отвчалъ:
— Да, я это хорошо понимаю.
Молчаніе.
Онъ продолжалъ:
— Конечно, я всегда зналъ, что этому ничто не помогаетъ,— да, что я никогда не буду тмъ, который… Я только сынъ мельника, а вы… конечно, это должно бытъ такъ. И я не понимаю, какъ я осмлился ссть рядомъ съ вами. Я долженъ бы лежать тамъ или стоять передъ вами на колняхъ. Это было бы справедливо. Но, все-таки, мн кажется, какъ-будто… И вс эти годы, что я прожилъ вдали отъ васъ, сдлали свое. Мн кажется у меня словно прибавилось мужества. Я знаю, я уже не ребенокъ, и знаю также, что вы не можете ввергнуть меня въ темницу, если бы даже этого и хотли. Поэтому у меня хватаетъ мужества высказать все это. Но вы не должны за этой сердиться на меня, иначе я лучше замолчу.
— Нтъ говорите. Скажите то, что вы хотли сказать.
— Вы позволяете? То, что я хочу? Но тогда ваше кольцо не должно мн ничего запрещать.
— Нтъ,— тихо отвтила она.— Оно вамъ ничего не запрещаетъ. Нтъ.
— Что? Да что же это значитъ? Да сохранитъ васъ Богъ, Викторія, я не ослышался?— Онъ вскочилъ и наклонился, чтобы увидть ея лицо. — Значитъ, кольцо ничего не означаетъ?
— Садитесь.
Онъ слъ.
— Если бы вы только знали, какъ я думалъ всегда только о васъ одной! Одинъ Богъ знаетъ, была ли у меня въ сердц хоть одна другая мимолетная мысль! Среди всхъ, кого я видлъ, среди всхъ, кого я зналъ, вы были для меня единственнымъ человкомъ на свт. У меня была только одна мысль: Викторія прекрасне и лучше всхъ, и я знаю ее! Фрёкэнъ Викторія, такъ называлъ я васъ мысленно. О, я давно хорошо понялъ, что никто такъ не далекъ отъ васъ, какъ я, но я зналъ васъ,— а это уже было совсмъ не такъ мало для меня — и зналъ, что вы живете тамъ и, можетъ быть, иногда думаете обо мн. Разумется, вы никогда не вспоминали меня, но часто вечеромъ я сидлъ въ своей комнат и мечталъ, что вы, можетъ-бытъ, изрдка вспоминаете обо мн.
— И, знаете, тогда небо открывалось передо мной, фрёкэнъ Викторія, и я писалъ вамъ стихи, покупалъ вамъ на вс свои деньги цвты, приносилъ ихъ домой и ставилъ въ воду. Вс мои стихи написаны вамъ, и т немногіе, не посвященные вамъ, я не напечаталъ. Но вы, конечно, не читали и тхъ, которые напечатаны? Я началъ теперь большое произведеніе. Боже мой, я такъ благодаренъ вамъ, потому что все мое существо полно вами и въ этомъ мое единственное счастье. Постоянно, и днемъ и ночью, слышалъ я и видлъ что-нибудь, напоминающее васъ. Я написалъ ваше имя на потолк и я лежу и гляжу на него, но двушка, которая у меня убираетъ, его и не видитъ, я написалъ его такъ мелко, чтобы оно было видно только мн одному. Это доставляетъ мн какое-то удовольствіе.
Она отвернулась, разстегнула платье и вынула бумагу.
— Поглядите! — сказала она, тяжело дыша.— Я вырзала это и спрятала. Знайте же, я читаю это каждый вечеръ. Въ первый разъ мн показалъ это пап, я отошла къ одну и прочла. Гд это? Я не могу найти, сказала я и отдала назадъ газету. Но я уже прочла и была такъ счастлива.
Отъ бумаги шелъ ароматъ ея груди: она сама развернула ее и показала: это было одно изъ его первыхъ стихотвореній: короткіе стихи, посвященные амазонк на бломъ кон. Это было наивное, горячее признаніе, котораго нельзя было больше сдержать, и какъ яркія звзды, горло оно въ каждой строк.
— Да,— сказалъ онъ.— Я написалъ это. Это было давно, тополи шумли подъ моимъ окномъ, и я написалъ это. Вы, правда, хотите его сохранитъ? Благодарю васъ! Вы опять спрятали ихъ?!
— Ахъ! — вырвалось у него и голосъ его зазвучалъ совсмъ тихо:— Подумать, что вы сидите такъ близко отъ меня. Я чувствую вашу руку въ своей, я ощущаю теплоту, исходящую отъ васъ. Часто, сидя одинъ и думая о васъ, я дрожалъ отъ честолюбія, теперь мн тепло. Когда я въ послдній разъ видлъ васъ на родин, вы были тоже прекрасны: но теперь вы стали еще прекрасне. Ваши глаза такъ прекрасны, и брови, и ваша улыбка,— нтъ, я не знаю самъ, что говорю, въ васъ все, все прекрасно.
Она улыбалась и глядла на него, полузакрывъ глаза, которые глубоко сіяли изъ-подъ длинныхъ рсницъ. Щеки ея были покрыты румянцемъ. Казалось, она была охвачена безумной радостью, и безсознательнымъ движеніемъ она взяла его за руку.
— Благодарю васъ,— сказала она.
— Нтъ, Викторія, дайте мн все высказать,— возразилъ онъ. Вся душа его стремилась къ ней, и ему хотлось сказать еще много, много, но у него вырывались только безсвязныя признанія, онъ былъ словно опьяненный.— Да, Викторія,— если вы меня хоть немного любите,— я не знаю этого, но скажите, что вы меня любите, даже если это не правда. Будьте такъ великодушны! О, мн хотлось общать вамъ, что изъ меня что-нибудь выйдетъ, что изъ меня выйдетъ что-нибудь великое, неслыханно великое. Вы и не подозрзаете, что изъ меня могло бы выйти, когда я задумываюсь объ этомъ, я чувствую, что преисполненъ великими подвигами. Иногда это стремленіе неудержимо рвется наружу, и я вскакиваю ночью и, шатаясь, хожу по комнат, потому что схожу съ ума отъ видній. Рядомъ въ комнат живетъ человкъ, которому я мшаю спать, и онъ стучитъ въ стну. Когда забрезжитъ свтъ, и онъ приходитъ ко мн и сердится на меня. Но мн это все равно, я не обращаю на него вниманія,— я такъ долго думалъ о васъ, что мн начинаетъ казаться, будто вы около меня. Я иду къ окну и пою. Начинаетъ свтать. Тополи чуть шелестятъ. Покойной ночи! — говорю я наступающему дню. И я вспоминаю васъ. Теперь она спитъ,— думаю я.— Покойной ночи! Богъ да благословитъ ее! Потомъ я ложусь спать. Такъ идетъ вечеръ за вечеромъ. Я никогда не думалъ, что вы такъ прекрасны, Викторія! Когда вы удете, я удержу васъ въ свой памяти такой, какая вы сейчасъ. Я, какъ живую, буду васъ видть передъ собой…
— Разв вы не подете домой?
— Нтъ, я еще не кончилъ работы. Да, я пріду. Я поду теперь же. Я еще не кончилъ работы, но я сдлаю все, что въ силахъ человческихъ. Гуляете ли вы по саду? Выходите ли вы по вечерамъ, Викторія? Я могъ бы васъ увидть, поклониться вамъ, большаго я и не хочу. Но если вы меня хоть немного любите, если вы жалете меня, если можете выносить мое присутствіе, скажите мн это — доставьте мн это счастъе… Знаете, есть такая пальма, которая цвтетъ разъ въ жизни, хотя и достигаетъ иногда восьмидесяти лтъ. Талипотовая пальма. Она цвтетъ только одинъ разъ. Теперь я цвту. Да, я достану денегъ и поду домой. Я продамъ то, что написалъ, я пишу теперь большую книгу, и я продамъ теперь, завтра же все, что я усплъ написать. Я получу за это много денегъ. Вы хотите, чтобы я похалъ домой?
— Благодарю васъ, тысячу разъ благодарю васъ… Простите, если я надюсь на слишкомъ многое — врю въ слишкомъ многое, но такъ пріятно — врить въ необычайно многое. Это счастливйшій день моей жизни.
Онъ снялъ шляпу и положилъ ее около себя.
Викторія поглядла вокругъ. По улиц шла какая-то дама, а дальше женщина съ корзиной. Викторія съ безпокойствомъ поглядла на часы.
— Вамъ уже пора итти?— спросилъ онъ.— Скажите мн что-нибудь прежде, чмъ уйти, дайте мн услышатъ, что… Я люблю васъ и говорю вамъ это. Отъ вашего отвта будетъ зависть… Вы владете мною всецло. Что вы мн отвтите?
Молчаніе.
Онъ опустилъ голову.
— Нтъ, не говорите! — попросилъ онъ.
— Не здсь,— возразила она.— Я скажу это тамъ, дома.
Они пошли.
— Говорятъ, вы женитесь на двочк, которую вы спасли, какъ ее зовутъ?
— Вы говорите о Камилл?
— Камилла Сейеръ. Говорятъ, что вы на ней женитесь.
— Да? Почему вы объ этомъ спрашиваете? Вдь, она еще ребенокъ. Я бывалъ у нихъ, у нихъ такой же большой, богатый замокъ, какъ и у васъ, я часто бывалъ у нихъ, нтъ, она еще ребенокъ!
— Ей пятнадцать лтъ. Мы встрчались съ ней въ обществ, я въ восторг отъ нея. Она такая прелестная!
— Я не женюсь на ней,— сказалъ онъ.
— Нти, такъ нтъ.
Онъ взглянулъ на нее. Тнь пробжала по ея лицу.
— Почему вы теперь заговорили со мной объ этомъ? Вы хотите отвлечь мое вниманіе на другую?
Она быстро пошла дальше и ничего не отвтила. Они подошли къ дому камергера. Она схватила его за руку и повела за собой по лстниц наверхъ.
— Я не могу съ вами,— сказалъ онъ удивленно. Она позвонила, обернулась къ нему, грудь ея волновалась.
— Я люблю васъ! — сказала она,— Понимаете? Одного васъ люблю я!
Въ одно мгновеніе сбжала она на нсколько ступеней ниже, обняла его и поцловала. Она вся трепетала отъ его прикосновенія.
— Одного васъ люблю я,— повторила она, задыхаясь, съ затуманенными глазами.
Наверху отперли дверь, она вырвалась отъ него и быстро взбжала по лстниц.

IV.

Свтаетъ, забрезжилъ холодный, срый сентябрьскій день.
Тополи шумятъ въ саду. Открывается окно, изъ него высовывается человкъ и тихо напваетъ. Онъ полуодтъ и словно опьяненъ отъ счастья.
Вдругъ онъ отворачивается отъ окна и смотритъ на дверь. Къ нему постучали. Онъ крикнулъ: ‘Войдите!’ Вошелъ пожилой человкъ.
— Здравствуйте! — обращается онъ къ вошедшему. Но послдній блденъ и вн себя отъ гнва, въ рукахъ у него лампа, потому что не совсмъ еще свтло.
— Я попросилъ бы васъ еще разъ обратить вниманіе, г-нъ Мюллеръ, г-нь Іоганнесъ Мюллеръ, и подумать, справедливо ли, вжливо ли вы поступаете?— гремитъ разгнванный старикъ.
— Да,— отвчаетъ Іоганнесъ,— вы правы. Но сегодня ночью на меня нашло вдохновеніе, посмотрите, все это я написалъ сегодня ночью. Я недаромъ провелъ эту ночь. А теперь я кончилъ. Я только открылъ окно и тихо напвалъ.
— Вы пли во весь голосъ! — говорить старикъ.— Я никогда не слыхалъ такого громкаго пнія понимаете? Да еще ночью.
Іоганнесъ хватаетъ со стола цлую пачку листковъ.
— Посмотрите! — воскликнулъ онъ. — Увряю васъ, никогда еще не писалось мн такъ легко. Меня какъ бы освтила продолжительная молнія. Однажды я видлъ молнію, скользившую по телеграфной проволок, точно это былъ огненный шарфъ. То же произошло сегодня и со мной. Что же мн длать? Мн кажется, вы не будете больше на меня сердиться, если услышите, какъ это все произошло. Я сидлъ и писалъ, я не шевелился, я помнилъ о васъ и старался сидть тихо. Но наступила минута, когда я уже ни о чемъ больше не думалъ, грудь моя разрывалась, можетъ-быть, я тогда всталъ, можетъ-быть, я даже не разъ вставалъ и ходилъ по комнат. Я былъ такъ счастливъ.
— Я не слыхалъ шума ночью,— сказалъ старикъ.— Но съ вашей стороны непростительно открывать такъ рано окно и кричать во весь голосъ.
— Конечно. Это непростительно. Но, вдь, я же вамъ объяснилъ. Я никогда не проводилъ подобной ночи. Вчера мн многое пришлось пережить. Вчера я шелъ по улиц и встртилъ свое счастье. О, слышите ли, я встртилъ мою звзду, мое счастъе. Знаете, она потомъ поцловала меня. Ея губы были красны, и я люблю ее, она цлуетъ меня и опьяняетъ меня. Дрожали ли у васъ когда-нибудь такъ губы, что вы не могли говорить? Я не могъ говоритъ. Мое сердце заставляло трепетатъ все мое тло. Я прибжалъ домой и заснулъ, я сидлъ вотъ на этомъ стул и спалъ. Вечеромъ я проснулся. Душа моя была охвачена волненіемъ, и я началъ писать. Что я писалъ? Вотъ, это все здсь! Мною овладло рдкое, возвышенное вдохновеніе, небеса разверзлись передо мной, мн казалось, что въ душ моей наступилъ теплый лтній день, ангелъ протягивалъ мн чашу съ виномъ, и я пилъ, это былъ опьяняющій напитокъ, и я пилъ его изъ гранатовой чаши. Слышалъ я бой часовъ? Видлъ я, какъ потухла лампа? Дай вамъ Богъ понятъ это! Я пережилъ все снова, я шелъ съ моей милой по улиц, и вс оглядывались на нее. Мы пришли въ паркъ, встртили короля, я снялъ шляпу и отъ радости почти коснулся ею земли, и король взглянулъ на нее, на мою милую, потому что она стройна и прекрасна. Мы вернулись въ городъ, и вс школьники оглядывались на нее, потому что она молода и одта въ свтлое платъе. Подойдя къ красному каменному дому, мы вошли въ него. Я проводилъ ее вверхъ по лстниц, и мн хотлось опуститься передъ ней на колни. Тогда она обняла меня и поцловала. Это случилось вчера вечеромъ. Если бы вы спросили меня, что я написалъ, я отвтилъ бы, что эта единая неудержимая пснь о радости и счасть. Мн казалось, что счастъе лежитъ передо мной, киваетъ мн своей гибкой шеей, улыбается и тянется ко мн.
— Довольно мн слушать вашу боловню, — сказалъ съ досадой и нетерпніемъ старикъ.— Я говорилъ съ вами въ послдній разъ.
У двери Іоганнесъ остановилъ его.
— Постойте. Если бы вы могли видть, какъ свтъ заигралъ на вашемъ лиц. Я замтилъ, когда вы повернулись, какъ на ваше лицо упалъ свть отъ лампы. Вы не казались уже такимъ сердитымъ. Да, я открылъ окно, я плъ слишкомъ громко. Я всхъ любилъ, какъ братьевъ. Иногда случается, что перестаешь разсуждать. Мн нужно было помнитъ, что вы еще спите.
— Весь городъ еще спитъ.
— Да, еще очень рано. Мн хочется вамъ сдлать подарокъ. Не откажитесь принятъ его. Это серебряный портсигаръ, я получилъ его въ подарокъ. Мн подарила его маленькая двочка, которую я однажды спасъ. Пожалуйста, примите его. Въ него входитъ двадцать папиросъ. Вы не хотите его принять? Да, вы не курите? Позвольте мн завтра прійти къ вамъ и извиниться? Мн хотлось бы чмъ-нибудь заслужить ваше прощеніе.
— Покойной ночи.
— Доброй ночи! Теперь я лягу спать. Общаю вамъ. Вы не услышите больше никакого шума. И въ будущемъ я постараюсь не забывать этого.
Старикъ ушелъ.
Іоганнесъ быстро распахнулъ дверь и крикнулъ ему въ слдъ:
— Я узжаю завтра. Я больше не буду вамъ мшать, завтра я узжаю. Я забылъ вамъ это сказать. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
На другой день ему не удалось ухать. Его задержали разныя дла, кое-что ему надо было купить, кое-что продать, такъ прошелъ и вечеръ. Какъ безумный метался онъ туда и сюда.
Наконецъ, онъ позвонилъ у дверей камергера. Дома ли Викторія?
Викторія ушла за покупками
Онъ объяснилъ, что онъ и Викторія были изъ одного мстечка, онъ хотлъ только повидать ее, если бы она была дома, онъ попросилъ бы позволенія повидать ее. Ему хотлось бы послать поклонъ домой.
Онъ пошелъ бродить по городу. Можетъ-быть, онъ ее встртитъ или увидитъ гд-нибудь, можетъ-быть, она продетъ мимо въ карет. Онъ бродилъ до вечера. Около театра онъ увидлъ ее, поклонился, улыбнулся и еще разъ поклонился, и она отвтила на его поклонъ. Онъ хотлъ подойти къ ней, ихъ отдляло всего нсколько шаговъ, вдругъ онъ замтилъ, что она не одна, съ ней былъ Отто, сынъ камергера, онъ былъ въ мундир лейтенанта.
Іоганнесъ подумалъ: Теперь она, вроятно, кивнетъ мн, или сдлаетъ знакъ глазами? Но она быстро вошла въ театръ, покраснвъ, съ опущенной головой, будто хотла спрятаться.
Можетъ-быть, ему удастся увидть ее въ театр?
Онъ вошелъ и купилъ билетъ.
Онъ зналъ ложу камергера. У этихъ богачей, конечно, была ложа. Она сидла въ ней, сіяя своей красотой, и оглядывала публику. Видла ли она его?
Нтъ!
Въ антракт онъ пошелъ въ коридоръ и дождался. Онъ снова поклонился, она взглянула на него съ нкоторымъ удивленіемъ и кивнула ему.
— Ты можешь получитъ здсь воду,— сказалъ Отто и показалъ на дверь.
Они прошли мимо.
Іоганнесъ поглядлъ имъ вслдъ. Какой-то туманъ застилалъ его глаза. Вс проходившіе толкали его и сердились, онъ машинально извинялся и продолжалъ стоять на томъ же мст. Тутъ она исчезла.
Когда она вернулась, онъ низко поклонился ей и сказалъ:
— Простите, фрёкэнъ…
— Это Іоганнесъ,— сказала она. — Ты его узнаешь?
Отто что-то отвтилъ, разсянно взглянувъ на него.
— Вы, вроятно, хотите спросить, какъ поживаютъ ваши родные?— продолжала она, и ея лицо снова стало прекраснымъ и спокойнымъ.— Наврно я не знаю, но думаю, что у нихъ все идетъ хорошо. Даже наврно. Я передамъ имъ отъ васъ поклонъ.
— Благодарю. Вы скоро узжаете?
— На-дняхъ. Хорошо, я передамъ вашъ поклонъ.
Она кивнула ему и ушла.
Іоганнесъ смотрлъ ей вслдъ, пока она не исчезла, потомъ вышелъ изъ театра. Тяжело и тоскливо ходилъ онъ взадъ и впередъ по улицамъ, чтобы убить время. Въ десять часовъ онъ стоялъ около дома камергера и ждалъ. Спектакль кончился, она сейчасъ прідетъ. Можетъ быть, ему удастся отворить дверцу кареты и снять шляпу, отворить дверцу кареты и склониться до земли!
Наконецъ, черезъ полчаса она пріхала. Остаться ли ему у дверей дома и еще разъ напомнитъ о себ? Онъ слышалъ, какъ отворились ворота, карета въхала во дворъ и ворота снова захлопнулись. Тогда онъ обернулся.
Цлый часъ ходилъ онъ передъ домомъ взадъ и впередъ по улиц. Онъ никого не ждалъ и ничего не желалъ. Вдругъ ворота раскрылись, и Викторія вышла на улицу. Она была безъ шляпы, только на плечи былъ накинутъ шарфъ. Она улыбалась, не то боязливо, не то смущенно, и спросила, чтобы начать разговоръ:
— Вы гуляете и мечтаете?
— Нтъ,— отвчалъ онъ.— Я не мечтаю. Я просто хожу здсь.
— Я видла, что вы ходите взадъ и впередъ и хотила… Я видла васъ изъ окна. Я должна сейчасъ же вернуться.
— Благодарю васъ, что вы вышли, Викторія. Я былъ въ такомъ отчаяніи, а теперь все прошло. Простите, что я поклонился вамъ въ театр, къ сожалнію, я былъ тоже здсь въ дом камергера и спрашивалъ васъ, я хотлъ васъ видть и узнать, чего вы хотите.
— Да,— сказала она,— вы же знаете все. Третьяго дня я сказала такъ много, что вы не могли не понять этого.
— Я попрежнему не увренъ во всемъ.
— Не будемъ больше говоритъ объ этомъ. Я сказала достаточно, я сказала слишкомъ много, а теперь вы страдаете изъ-за меня. Я люблю васъ, я не лгала третьяго дня и не лгу теперь, но многое раздляетъ насъ. Я очень люблю васъ, я говорю съ вами охотне, чмъ съ кмъ-бы то ни было другимъ, но… Я не могу больше оставаться здсь, насъ могутъ увидть изъ оконъ. Іоганнесъ, существуетъ такъ много причинъ, которыхъ вы не знаете, поэтому вы не должны просить меня сказать, что я думаю. Я думала объ этомъ день и ночь, я думаю то, что я высказала. Но это невозможно.
— Что невозможно?
— Все. Все, слушайте, Іоганнесъ. Позвольте мн быть гордой за васъ обоихъ.
— Хорошо, я согласенъ! Но третьяго дня вы были со мной ласкове. Вышло такъ, что вы встртились со мной на улиц, вы были въ хорошемъ настроеніи, и вотъ…
Она вернулась, чтобы уйти.
— Разв я сдлалъ вамъ что-нибудь непріятное?— спросилъ онъ. Онъ измнился въ лиц и поблднлъ.— За что я лишился вашей…? Разв я что-нибудь нарушилъ за эти два дня?
— Нтъ, дло не въ этомъ! Я только думала объ этомъ, разве вы не думали объ этомъ? Разв вы не понимаете, что это совершенно невозможно. Я расположена къ вамъ, я очень цню васъ…
— И уважаю.
Она взглянула на него, улыбка сбжала съ ея губъ, и она еще горяче продолжала.
— Боже мой, неужели вы сами не понимаете, что папа сказалъ бы вамъ. Зачмъ вы заставляете меня говоритъ это? Вдь вы сами это знаете. Что изъ этого можетъ выйти? Разв я не права?
Молчаніе.
— Да,— отвтилъ онъ.
— А потомъ,— продолжала она,— есть такъ много причинъ… Нтъ, вы не должны больше ходить за мной въ театръ. Я такъ испугалась васъ. Вы не должны больше этого длать.
— Хорошо,— сказалъ онъ.
Она схватила его за руку.
— Не можете ли вы хотъ ненадолго пріхать домой? Я была бы такъ рада. Какая у васъ горячая рука, а мн такъ холодно. Нтъ, теперь ужъ мн пора итти. Покойной ночи.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Покойной ночи,— отвтилъ онъ.
Холодно и сро тянулась улица, она казалась безконечно тянущейся лентой изъ песку. Ему встртился мальчикъ, продававшій старыя, вялыя розы, онъ подозвалъ его, взялъ одну розу, далъ мальчику золотую монету въ пять кронъ и пошелъ дальше. Вскор затмъ онъ увидлъ толпу дтей, играющихъ около воротъ. Мальчикъ лтъ десяти тихо сидлъ и смотрлъ на нихъ. Онъ слдилъ за игрой старческими, голубыми глазами, у него были впалыя щеки, четырехугольный подбородокъ, а на голов была надта холщевая шапочка. Эта была подкладка изъ-подъ шляпы. На ребенк былъ надтъ парикъ, какая-то болзнь навсегда лишила его волосъ. Душа его казалась также совсмъ поблекшей.
Все это онъ замтилъ, хотя не имлъ никакого представленія, гд онъ находится и куда идетъ.
Пошелъ дождь, онъ не замчалъ этого и не раскрывалъ зонтика, хотя цлый день носилъ его съ собой.
Выйдя, наконецъ, на площадь, гд стояли скамейки, онъ подошелъ и слъ на одну изъ нихъ. Дождь шелъ все сильне и сильне, машинально раскрылъ онъ зонтикъ и продолжалъ сидть. Вскор его охватила непреодолимая усталость, мысли его начали путаться, онъ закрылъ глаза и задремалъ.
Черезъ нсколько времени его разбудилъ громкій разговоръ прохожихъ. Онъ всталъ и поплелся дальше. Мысли его прояснились, онъ вспомнилъ все происшедшее, даже мальчика, которому онъ заплатилъ пятъ кронъ за розу. Онъ вообразилъ себ восторгъ маленькаго торговца, когда онъ увидитъ, что — это золотая монета въ пятъ кронъ, а не въ двадцать пятъ ёръ. Богъ съ тобой!
И другія дти, спрятавшись отъ дождя, продолжали, можетъ-быть, играть въ воротахъ, а калка — десятилтній старикъ — сидль и смотрлъ на нихъ. Какъ знать, можетъ-быть, онъ сидлъ и радовался чему-нибудь, можетъ-быть, дома, на заднемъ двор, у него была кукла, паяцъ или волчокъ. Можетъ-быть, онъ еще не все потерялъ въ жизни, можетъ-быть, въ его поблекшей душ еще теплилась надежда.
Его обогнала изящная, стройная дама. Онъ вздрогнулъ и остановился. Нтъ, онъ ея не знаетъ. Она повернула изъ сосдней улицы и быстро прошла мимо, у нея не было зонтика, хотя дождь лилъ ручьями. Онъ догналъ ее, взглянулъ на нее и прошелъ мимо.
Какая она была стройная и молодая! Она вся промокнетъ, простудится, а онъ не осмливается подойти къ ней. Онъ закрылъ зонтикъ, чтобы дождь промочилъ не ее одну. Когда онъ вернулся домой, была уже полночь.
На стол лежало письмо, это была пригласительная записка. Сейеры были бы очень рады, если бы онъ пришелъ къ нимъ завтра вечеромъ. Онъ встртятъ знакомыхъ и между прочимъ — не отгадаетъ ли онъ самъ?— Викторію, барышню изъ замка! Затмъ шли привтствія.
Онъ заснулъ, сидя на стул. Черезъ два часа онъ проснулся отъ холода. Полусонный, продрогшій, утомленный впечатлніями дня, онъ слъ къ столу, чтобы отвтить на приглашеніе, котораго онъ не хотлъ принять.
Онъ написалъ отвтъ и хотлъ опустить его сейчасъ же въ ящикъ. Вдругъ онъ вспомнилъ, что Викторія тоже приглашена. Да, но она ему ничего объ этомъ не сказала, она боялась, что онъ придетъ, она не хотла встрчаться съ нимъ въ обществ.
Онъ разорвалъ письмо и написалъ другое, въ которомъ благодарилъ и общалъ прійти. Рука его дрожала отъ внутренняго волненія, его охватило какое-то особенное радостное чувство горечи. Почему ему не пойти? Зачмъ ему скрываться? Довольно!
Онъ пришелъ въ сильное волненіе. Захвативъ полную горсть листковъ календаря, онъ разомъ оборвалъ ихъ и перенесъ свои числа на недлю впередъ. Ему казалось, что онъ чмъ-то обрадованъ, чмъ-то восхищенъ, онъ воспользуется этимъ часомъ, онъ закуритъ трубку, сядетъ на стулъ и будетъ наслаждаться. Но трубка не вычищена, онъ напрасно ищетъ ножъ или щипцы и отламываетъ вдругъ одну изъ стрлокъ отъ часовъ, стоящихъ въ углу, чтобы вычистить трубку. Видъ этого разрушенія дйствуетъ на него успокоительно, онъ смется внутренно и осматривается, что бы ему еще сломать.
Время идетъ. Не раздваясь, въ мокромъ плать бросается онъ на постель и засыпаетъ.
Онъ проснулся поздно днемъ. Дождь все еще шелъ, на улиц было мокро. Въ голов его шумло, воспоминанія о сн путались съ событіями прошедшаго дня, онъ не чувствовалъ лихорадки, жаръ спалъ, онъ чувствовалъ пріятную прохладу, словно всю ночь бродилъ по душному лсу, а теперь вышелъ къ источнику.
Въ дверь раздался стукъ. Почтальонъ принесъ ему письмо. Онъ его распечаталъ, прочелъ и съ трудомъ понялъ. Онъ былъ отъ Викторіи, она писала въ двухъ словахъ, что забыла сказать ему: сегодня вечеромъ она будетъ у Сейеръ, она хочетъ встртиться съ нимъ, хочетъ объясниться, хочетъ попросить его забыть ее и перенести это мужественно. Она извиняется за дурную бумагу и посылаетъ дружескій привтъ.
Онъ пошелъ въ городъ, пообдалъ, вернулся домой и написалъ Сейеръ отказъ, онъ не можетъ прійти, онъ съ удовольствіемъ приметъ это приглашеніе хоть на завтрашній вечеръ.
Это письмо онъ послалъ съ посыльнымъ къ Сейеръ.

V.

Наступила осень. Викторія ухала, и вдоль узкой, длинной улицы тянулись все т же домики и царила та же тишина. Въ комнат Іоганнеса по ночамъ горлъ огонь. Онъ зажигалъ его вечеромъ, когда появлялись звзды, и тушилъ на разсвт. Онъ работалъ и боролся, и писалъ свое большое произведеніе.
Такъ шли недли и мсяцы, онъ былъ одинъ и не искалъ общества, у Сейеръ онъ больше не былъ. Часто фантазія играла съ нимъ злыя шугки и заставляла его писать строки, не имющія ничего общаго съ его произведеніемъ, и поздне, прочитывая написанное, онъ долженъ былъ ихъ вычеркивать. Это сильно затрудняло его работу. Неожиданный шумъ, нарушившій тишину ночи, стукъ колесъ на мостовой, давали внезапный толчокъ его мыслямъ и отвлекали ихъ въ сторону: Сторонись съ дороги, детъ экипажъ!
Зачмъ? Зачмъ обращать вниманіе на этотъ экипажъ? Онъ прохалъ мимо, можетъ-бытъ, онъ уже на углу. Можетъ-быть, тамъ стоитъ человк, безъ сюртука и шапки, онъ стоитъ, наклонившись впередъ и подставляя голову, онъ хочетъ, чтобы экипажъ перехалъ его, искалчилъ, убилъ насмерть. Этотъ человкъ хочетъ умереть, это его дло. Онъ не застегиваетъ больше пуговицъ на рубашк и утромъ онъ не зашнуровалъ башмаковъ, все на немъ разстегнуто, худая грудь его обнажена, онъ долженъ умереть… Человкъ доживалъ свои послднія минуты, онъ написалъ другу письмо, записку, маленькую просьбу. Человкъ умеръ и оставилъ посл смерти это письмо. На немъ стояло число и подпись, оно было написано большими и маленькими буквами, хотя тотъ, кто писалъ его, черезъ часъ долженъ быть умереть. Это было такъ странно. Онъ даже сдлалъ подъ своей подписью обычный росчеркъ. А черезъ часъ онъ умерь.
Былъ еще человкъ. Онъ лежалъ одинъ въ своей маленькой комнат, выкрашенной въ голубую краску и съ деревянной облицовкой.
Что же изъ этого? Ничего. На всемъ Божьемъ свт онъ тотъ, кто долженъ теперь умереть. Онъ ршилъ это, онъ думаетъ объ этомъ до изнуренія. Онъ видитъ, что наступаетъ вечеръ, что стнные часы показываютъ восемь, и не понимаетъ почему они не бьютъ. Часы не бьютъ. Прошло уже нсколько минутъ посл восьми, они продолжаютъ чикать, но не бьютъ. Бдняга, его разумъ уже начинаетъ гаснутъ, часы пробили, а онъ этого и не замтилъ. Потомъ онъ прострлилъ портретъ своей матери, висвшій на стн, къ чему ему теперь этотъ портретъ, и зачмъ ему быть цлымъ, когда его уже не будетъ? Его усталые глаза замчаютъ на стол цвточный горшокъ, онъ протягиваетъ руку и медленно, задумчиво опрокидываетъ на полъ большой цвточный горшокъ, и онъ разбивается. Потомъ онъ выбрасываетъ въ окно янтарные мундштуки. Ему кажется такимъ понятнымъ, что они не должны здсь лежать, когда его не будетъ. Черезъ недлю этотъ человкъ умеръ.
Іоганнесъ поднялся и заходилъ взадъ и впередъ по комнат. Сосдъ по комнат проснулся, пересталъ храпть, и раздался вздохъ, стонъ, полный отчаянія. Іоганнесъ на цыпочкахъ подходитъ къ столу и снова садится. Втеръ шумитъ въ тополяхъ подъ окнами, и ему становится холодно. Со старыхъ тополей опали листья, и они похожи на печальныхъ уродовъ, нкоторые узловатые сучья трутся о стну дома и издаютъ скрипучіе звуки, напоминающіе звуки пилы, двигающейся взадъ и впередъ по дереву.
Онъ пробгаетъ глазами листки и прочитываетъ написанное. Да, его фангазія опять занесла его въ сторону. Ему совсмъ не нужна исторія о смерти и прозжающемъ мимо экипаж. Онъ пишетъ о сад, о зеленомъ роскошномъ сад, близъ своего дома, о сад при замк. О немъ пишетъ онъ. Онъ лежитъ теперь мертвый, занесенный снгомъ, и все-таки онъ пишетъ о немъ, и въ немъ царитъ не зима и снгъ, а весна и благоуханіе и теплые втры. Вечеръ. Вода течетъ тихая и глубокая и кажется озеромъ изъ клея, сирень благоухаетъ, живая изгородь высится, покрытая почками и зелеными листиками, а воздухъ такъ тихъ, что слышно, какъ токуетъ глухарь по ту сторону пруда. На дорожк сада стоитъ Викторія, она одна, одта въ бломъ, ей двадцатъ лтъ. Вотъ стоитъ она. Она выше самаго высокаго розоваго куста, она смотритъ поверхъ воды, мимо лсовъ, и взглядъ ея достигаетъ дремлющихъ вдали горъ, она выглядить блой душой, вющей среди зеленаго сада. Внизу по дорог раздается шумъ, она длаетъ нсколько шаговъ, входитъ въ бесдку, опирается локтемъ на перила и смотритъ внизъ. Человкъ, идущій по дорог, снимаетъ шляпу и кланяется, почти касаясь шляпой земли. Она киваетъ головой. Человкъ оглядывается, на дорог никого нтъ, никто не слдитъ за нимъ, онъ длаетъ нсколько шаговъ по направленно къ стн. Она откидывается назадъ и кричитъ : ‘Нтъ, нтъ !’ Она машетъ ему рукой.— Викторія, говоритъ онъ, это было истинно врно то, что вы разъ сказали : я не долженъ мечтать объ этомъ, потому что это невозможно.— Да, отвчаетъ она, но чего же вы хотите ? Онъ подходить совсмъ близко, ихъ раздляетъ только стна и раздается его отвтъ :— Чего я хочу ? Видите ли, я только хочу простоять здсь одну минуту. Это послдній разъ. Я хочу подойти къ вамъ какъ можно ближе, какъ можно ближе, типерь я стою близъ васъ ! — она молчить. Проходить минута.— Прощайте, говорить онъ и снимаетъ шляпу, опятъ почти касаясь земли.— Прощайте, отвчаетъ она. И онъ уходитъ, не оглядываясь.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Что ему за дло до смерти? Онъ собираетъ вс исписанные листки и бросаетъ ихъ въ печь. Тамъ лежали уже другіе листки, которые нужно было сжечь,— горячій потокъ фантазіи, выступившій изъ береговъ. И онъ писалъ дальше о человк, стоящемъ на дорог, объ этомъ удивительномъ человк, который поклонился и ушелъ, когда прошла его минута. А тамъ, въ саду осталась молодая двушка въ бломъ, вступившая въ свою двадцатую весну.
Она не хотла его, нтъ. Но онъ стоялъ у стны, за которой она жила. Онъ былъ однажды такъ близко отъ нея. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Шли недли и мсяцы и наступила весна. Снгъ растаялъ, отовсюду несся шумъ освободившихся ручьевъ и потоковъ. Прилетли ласточки, и въ лсу, примыкающемъ къ городу, началась веселая и шумная жизнь зврей и птицъ. Отъ земли поднимался свжій, пряный запахъ.
Онъ работалъ всю зиму. Какъ бы въ добавленіе къ его тяжелой работ, и день и ночь скрипли о стну дома крпкіе сучья тополей, теперь наступила весна, и скрипучіе звуки пилы замолкли.
Онъ распахнулъ окно и выглянулъ въ него, на улиц уже стихло, хотя еще не было полуночи, звзды сіяли на безоблачномъ неб, завтрашній день общалъ быть яснымъ и теплымъ. Изъ города несся неясный, смшанный шумъ. Вдругъ раздался желзнодорожный свистокъ, это проходилъ ночной поздъ, онъ звучалъ въ ночной тишин, какъ одинокій крикъ птуха. Теперь наступило время работы, этотъ свистъ ночного позда всю зиму напоминалъ ему объ этомъ.
Онъ закрываетъ окно и снова садится къ столу. Онъ отбрасываетъ въ сторону книги, которыя онъ читалъ, и ищетъ бумагу. Онъ схватываетъ перо.
Его большое произведеніе уже почти кончено, остается только заключительная глава, какъ бы привтъ съ уплывшаго вдаль корабля, и она уже готова въ его воображеніи:
Въ маленькомъ трактирчик на прозжей дорог сидитъ путешественникъ. Онъ здсь проздомъ и детъ далеко, далеко. У него сдые волосы и борода, онъ прожилъ уже не мало, не мало лтъ, но еще высокъ и силенъ и не такъ старъ, какъ выглядитъ. На двор стоитъ его экипажъ, лошади отдыхаютъ, кучеръ веселъ и доволенъ, потому что путешественникъ веллъ дать ему вина и накормить его. Когда путешественникъ записалъ свое имя, хозяинъ узналъ его, низко поклонился ому и оказалъ ему много почестей. Кто живетъ теперь въ замк?— спросилъ онъ. Хозяинъ отвчалъ: Полковникъ, онъ очень богатъ, а госпожа очень милостива ко всмъ. Ко всмъ? переспросилъ про себя путешественникъ и странно улыбнулся, и ко мн тоже? И онъ слъ и началъ писатъ, и дописавъ до конца, перечелъ еще разъ,— это были грустные и спокойные стихи, но въ нихъ было много горечи. Затмъ онъ разорвалъ бумагу и продолжалъ сидть и рвать ее на мелкіе куски.
Въ дверь постучали и вошла одтая въ желтое дама. Она откинула вуаль, это была владлица замка, фрау Викторія. Она прекрасна, какъ королева. Путешественникъ встаетъ, его душа въ ту же минуту освщается яркимъ пламенемъ, подобнымъ тому, съ какимь рыбаки ловятъ ночью рыбу. Вы такъ милостивы ко всмъ, говоритъ онъ съ горечью, вы пришли и ко мн. Она не отвчаетъ, она стоитъ и смотритъ на него, все лицо ея залито яркимъ румянцемъ. Чего вы хотите?— спрашиваетъ онъ съ той же горечью:— Вы пришли затмъ, чтобы напомнить мн прошлое? Такъ это будетъ послдній разъ, я узжаю навсегда. И снова ничего не отвчаетъ молодая владлица замка, но губы ея дрожатъ. Онъ говоритъ: Разв вамъ недостаточно, что я уже сознался въ своемъ безуміи, ну, такъ слушайте, я признаюсь въ немъ еще разъ: я мечталъ о васъ, я былъ васъ недостоинъ, теперь вы довольны? И съ возрастающей горячностью онъ продолжалъ: Вы отвтили мн ‘нтъ’, вы вышли замужъ за другого, я былъ мужикъ, медвдь, дикарь, случайно попавшій въ юности въ королевскій паркъ. Путешественникъ опускается на стулъ, рыдаетъ и молитъ: О, уходите! Простите меня, идите своей дорогой! Вся краска сходитъ съ лица владлицы замка. Она заговорила и произноситъ слова медленно и отчетливо: Я люблю васъ, поврьте мн, наконецъ: одного васъ люблю я, будьте счастливы! И молодая владлица замка быстро выходитъ изъ комнаты, закрывъ лицо руками…..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Онъ кладетъ перо и откидывается за спинку стула.
Точка. Конецъ. Передъ нимъ лежала книга, вс исписанные листки, работа девяти мсяцевъ. Радостное чувство удовлетворенія охватило его, произведеніе его было закончено. И пока онъ сидитъ и глядитъ въ окно, черезъ которое уже брезжитъ свтъ, въ голов его все шумитъ и звенитъ, и мысли бгутъ дальше. Его охватило вдохновеніе, мысли его подобны необработанному, дикому саду, отъ почвы котораго поднимаются испаренія.
Какимъ-то чудеснымъ образомъ очутился онъ въ глубокой вымершей долин, гд прекратилась всякая жизнь.
Вдали одинокій и заброшенныя стоитъ органъ и играетъ. Онъ подходитъ къ нему ближе и осматриваетъ его, изъ одной стороны органа течетъ струйка крови въ то время, какъ онъ играетъ… Идя дальше, онъ приходитъ на рыночную площадь. Здсь все пустынно, не видно ни деревца, не слышно ни звука, пустынная рыночная площадь. Но на песк видны слды мужской обуви, а въ воздух еще висятъ послднія слова, произнесенныя на этомъ мст,— такъ еще недавно жизнь покинула его. Какое-то особенное чувсгво охватываетъ его, эти слова, висящія въ воздух, надъ площадью, наводятъ на него ужасъ. Онъ отгоняетъ ихъ отъ себя, но он снова возвращаются, и это уже не слова, а старики: цлая толпа танцующихъ стариковъ, теперь онъ это видить. Зачмъ они танцуютъ, и почему они не веселы, когда танцуютъ? Отъ этихъ стариковъ ветъ холодомъ, они не смотрятъ на него, они слпы, и когда онъ зоветъ ихъ, они не слышатъ, потому что глухи. Онъ идетъ на востокъ, къ солнцу, и приходитъ къ гор. Чей-то голосъ кричитъ ему: подошелъ ты къ гор? Да, отвчаетъ онъ, я подошелъ къ гор. Тогда голосъ говорить: на гор, у подножія которой ты стоишь, я лежу связанный, иди на край свта и освободи меня! Тогда онъ идетъ на край свта. Около моста стоитъ человкъ и подстерегаетъ его, онъ крадетъ тни, человкъ этотъ изъ мускуса. Ледяной ужасъ охватываетъ его при вид человка, который хочетъ отнять у него его тнь. Онъ плюетъ на него и грозитъ ему сжатыми кулаками, но человкъ стоитъ неподвижно и ждетъ его. Обернись! кричитъ голосъ сзади него. Онъ оборачивается и видитъ голову, которая катится передъ нимъ и указываетъ ему дорогу. Это человческая голова, и по временамъ она молча и тихо смется. Онъ идеть за ней. Она дни и ночи катится передъ нимъ, а онъ идетъ слдомь за ней, на берегу моря она проскальзываетъ въ песокъ и исчезаетъ. Онъ бросается въ море и погружается на дно. Онъ стоитъ у великолпной двери и его встрчаетъ большая лающая рыба. На ше у нея грива, и она лаетъ, какъ собака. Сзади рыбы стоитъ Викторія. Онъ протягиваетъ къ ней руку, она стоитъ обнаженная и волосы ея развваюіся по втру. Онъ зоветъ ее, онъ слышитъ свой крикъ — и просыпается.
Іоганнесъ встаетъ и подходить къ окну. Почти уже разсвло, и онъ видитъ въ маленькое зеркало, что вки его красны. Онъ тушитъ лампу и при сромъ утреннемъ свт прочитываетъ еще разъ послднюю страницу своей книги. Потомъ онъ ложится спать. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Въ этотъ же день Іоганнесъ заплатилъ за комнату, сдалъ свою рукопись и покинулъ городъ. Онъ ухалъ за границу и никто не зналъ куда.

VI.

Большая книга вышла изъ печати, цлое королевство, маленькій, шумный міръ настроеній голосовъ и образовъ. Ее раскупали и читали. Прошло нсколько мсяцевъ, когда наступила осень, Іоганнесъ выпустилъ въ свтъ новую книгу. Что же произошло? Имя его было у всхъ на устахъ, счастье не покидало его. Эту книгу онъ написалъ на чужбин, вдали отъ воспоминаній пережитаго на родин, и она была крпка и сильна, какъ вино.
Милый читатель, это исторія Дидриха и Изелины. Она была написана въ доброе время, во дни ничтожныхъ работъ, когда все легко переносилось, написана съ сильной любовью къ Дидриху, котораго Богъ поразилъ любовью. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Іоганнесъ жилъ въ чужихъ странахъ, никто не зналъ гд именно. И прошло больше года, прежде чмъ кто-либо узналъ объ этомъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Кажется, стучатъ въ дверь,— сказалъ разъ вечеромъ старый мельникъ.
Онъ съ женой тихо сидли и прислушивались.
— Ничего не слышно,— сказала она,— уже десять часовъ, скоро ночь.
Прошло нсколько минутъ.
Въ дверь раздался короткій твердый стукъ, словно кто-то собрался, наконецъ, съ мужествомъ постучать. Мельникъ отворилъ дверь. На порог стоитъ барышня изъ замка.
— Это я, не бойтесь,— говоритъ она, робко улыбаясь. Она входитъ, ей подаютъ стулъ, но она не садится. На ея голову накинутъ только шарфъ, а на ногахъ маленькія, открытыя туфли, хотя весна еще не наступила и на дорог грязно.
— Я хотлъ васъ предупредить, что весной прідетъ лейтенантъ,— сказала она.— Лейтенантъ,— мой женихъ. Онъ хочетъ охотиться, я хотла предупредить васъ объ этомъ, чтобы вы не пугались.
Мельникъ съ женой съ удивленіемъ взглянули на барышню изъ замка. До сихъ поръ никто не предупреждалъ ихъ, когда гости изъ замка собирались охотиться въ лсахъ или поляхъ, они растроганно поблагодарили ее.
Викторія направилась къ двери.
— За этимъ только я и пришла. Я подумала, вы уже старые люди, лучше, если я предупрежу васъ.
Мельникъ отвчалъ:
— Благодаримъ васъ, милая фрёкэнъ! Но милая фрёкэнъ промочитъ ноги въ такихъ тонкихъ башмачкахъ.
— Нтъ, на дорог уже обсохло,— коротко сказала она,— Я пошла прогуляться. Покойной ночи!
— Покойной ночи!
Она надавила ручку двери и вышла. Въ дверяхъ она остановилась и спросила:
— Да, вы ничего не знаете объ Іоганнес?
— Нтъ, мы ничего не знаемъ о немъ — благодаримъ за память. Мы ничего не знаемъ о немъ.
— Онъ, вроятно, скоро прідетъ. Я думала, онъ вамъ писалъ.
— Нтъ, онъ не писалъ съ прошлой весны. Іоганнесъ, должно-быть, въ чужихъ странахъ.
— Да, въ чужихъ странахъ. Ему тамъ хорошо. Онъ самъ пишетъ, что живетъ беззаботно. Ему тамъ хорошо живется.
— Да, да, Богъ знаетъ! Мы ждемъ его,— намъ онъ не пишетъ и никому не пишетъ. Мы только ждемъ его.
— Ему тамъ, вроятно, лучше, если у него тамъ нтъ никакихъ заботъ. Ну, да это его дло. Мн просто хотлось знать, прідетъ ли онъ весной домой. Покойной ночи!
— Доброй ночи!
Мельникъ съ женой проводили ее до воротъ и видли, какъ она, гордо поднявъ голову, шла по дорог къ замку, ступая по лужамъ и грязи на растаявшей земл. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Черезъ два дня отъ Іоганнеса пришло письмо. Приблизительно черезъ мсяцъ онъ вернется домой, когда окончитъ новую книгу. Все это долгое время ему жилось хорошо, новая работа его скоро закончится, жизнь цлаго міра прошла черезъ его мозгъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мельникъ идетъ въ замокъ. На дорог онъ находитъ носовой платокъ съ мткой Викторія, она потеряла его третьяго дня вечеромъ.
Барышня наверху, но горничная предлагаетъ передать ей, что ему нужно.
Мельникъ отказывается. Онъ лучше подождетъ.
Наконецъ, приходитъ барышня.
— Мн сказали, вы хотите меня видть?— спросила она, отворяя двери въ сосднюю комнату.
Мельникъ входитъ, подаетъ ей платокъ и говоритъ:
— Мы получили отъ Іоганнеса письмо.
Радостная улыбка освщаетъ ея лицо, на минуту, на краткое мгновенье. Она отвчаетъ:
— Благодарю васъ. Да, это мой платокъ.
— Онъ скоро прідетъ домой,— продолжаетъ почти шопотомъ мельникъ.
Лицо ея принимаетъ холодное выраженіе.
— Говорите громче, кто прізжаетъ?— переспрашиваетъ она.
— Іоганнесъ.
— Іоганнесъ? Ну такъ что же?
— Ничего, только… мы думали, что объ этомъ надо сказать. Мы говорили объ этомъ съ женой, и она тоже такъ подумала. Вы спрашивали третьяго дня, прідетъ ли онъ весной. Да, онъ прідетъ.
— Вы этому очень рады?— сказала барышня.— Когда онъ прізжаетъ?
— Черезъ мсяцъ.
— А!.. Вы хотите мн сказать еще что-нибудь?
— Нтъ. Мы только подумали, такъ какъ вы спросили. Нтъ, мн больше ничего не нужно. Я хотлъ сказать только это.
Мельникъ снова понизилъ голосъ.
Она проводила его до двери. На крыльц они встртились съ ея отцомъ и она громко и равнодушно сказала, проходя мимо:
— Мельникъ говоритъ, что Іоганнесъ скоро прідетъ домой. Ты, вдь, помнишь Іоганнеса?
А мельникъ, выйдя изъ воротъ замка, клялся, что никогда, никогда онъ не будетъ такимъ дуракомъ, чтобы слушаться жены, когда она хочетъ что-то понимать въ тайныхъ длахъ. Пусть она такъ и знаетъ.

VII.

Онъ когда-то хотлъ срзать на удочку эту гибкую рябину, растущую на мельничной плотин, теперь же, черезъ столько лтъ, дерево стало толще его руки. Онъ удивленно взглянулъ на нее и пошелъ дальше.
Вдоль ручья попрежнему зеленла чаща папоротниковъ, цлый лсъ, черезъ который скотъ протопталъ тропинки, невидныя подъ листьями папоротниковъ. Онъ продирался черезъ чащу, какъ въ дни дтства, разводя руками и утаптывая траву ногами. Наскомыя и гады бжали при вид этого большого человка.
Наверху въ каменоломн онъ нашелъ подснжники, шиповникъ и фіалки въ полномъ цвту. Онъ рвалъ цвты, и знакомый запахъ напоминалъ ему прежнее время. Вдали синли холмы, а по ту сторону бухты куковала кукушка.
Онъ слъ, черезъ нсколько времени онъ началъ напвать какую-то мелодію. Внизу на тропинк раздались шаги.
Наступилъ вечеръ, солнце сло, въ воздух еще было тепло, надъ лсами, холмами и прудомъ царила безконечная тишина. По тропинк поднималась женская фигура. Это была Викторія, въ рукахъ у нея была корзинка. Іоганнесъ всталъ, поклонился и хотлъ уйти.
— Я не хотла вамъ мшать,— сказала она.— Я хочу нарвать цвтовъ.
Онъ ничего не отвтилъ. Онъ не подумалъ о томъ, что въ ея саду росли всевозможные цвты.
— Я взяла для цвтовъ корзинку,— продолжала она.— Но я, пожалуй, ихъ не найду. Я хотла нарвать ихъ для гостей. Мы ждемъ гостей.
— Здсь есть шиповникъ и фіалки,— сказалъ онъ.— Выше растетъ хмель. Но теперь, пожалуй, ему еще рано цвсти.
— Вы стали блдне, чмъ прежде,— замтила она, обернувшись къ нему.— Прошло уже два года, я слышала, вы были за границей. Я читала ваши книги.
Онъ продолжалъ молчать. Ему пришло въ голову, что слдовало бы сказать ‘добрый вечеръ’ и пройти мимо. Съ того мста, гд онъ стоялъ, ему стоило сдлать шагъ внизъ до сосдняго камня, еще шагъ до нея, и все вышло бы само собой. Она стояла посреди тропинки. На ней было желтое платье и красная шляпа, она была хороша и прекрасна, шея ея была обнажена.
— Я загораживаю вамъ дорогу,— пробормоталъ онъ и отошелъ въ сторону. Онъ старался овладть собой, чтобы не выдать волненія.
Ихъ отдлялъ одинъ шагъ. Она не давала ему дороги и стояла неподвижно. Они взглянули другъ другу въ глаза. Вдругъ она покраснла, опустила глаза и отошла въ сторону, лицо ея приняло нершительное выраженіе, но она принудила себя улыбнуться. Онъ подошелъ къ ней и остановился, ея смущенная улыбка тронула его, сердце его забилось и онъ сказалъ, чтобы что-нибудь сказать:
— Вы, вроятно, часто бывали въ город? Съ тхъ поръ?— Я вспомнилъ, гд много цвтовъ,— на холм, гд стоитъ флагштокъ.
Она обернулась къ нему, и онъ увидлъ, что она была блдна и смущена.
— Не придете ли вы къ намъ вечеромъ?— сказала она.— Не придете ли вы къ намъ въ гости? Къ намъ прідутъ гости изъ города,— прибавила она, и легкая краска снова покрыла ея лицо.— Изъ города прідетъ нсколько человкъ. Это будетъ на-дняхъ, но я еще вамъ дамъ знать. Что вы мн отвтите?
Онъ не отвчалъ. Это общество было не для него, онъ не принадлежалъ къ постителямъ замка.
— Вы не должны отказываться. Вы не будете скучать, я позаботилась объ этомъ и приготовила вамъ сюрпризъ.
Молчаніе.
— Вы не можете ужъ ничмъ удивить меня,— возразилъ онъ.
Она закусила губу, горькая улыбка мелькнула на ея лиц.
— Чего вы хотите отъ меня?— произнесла она беззвучно.
— Я ничего не хочу отъ васъ, фрёкэнъ Викгорія. Я сиделъ здсь на камн, я хотлъ избавить васъ отъ своего присутствія.
— О да, я шла домой, я ходила по лсу цлый день и, наконецъ, пришла сюда. Мн слдовало бы пройти другой дорогой, по ручью, тогда бы я не пришла сюда.
— Милая фрёкэнъ, все это принадлежитъ вамъ, а не мн.
— Я была разъ несправедлива къ вамъ, Іоганнесъ, мн хотлось бы это загладить, заставить васъ забыть прошлое. Я, дйствительно, приготовила, вамъ сюрпризъ, и надюсь, что вы будете довольны. Больше теперь я не могу сказать. Но я васъ прошу притти къ намъ.
— Если это доставитъ вамъ удовольствіе, я приду.
— Вы, правда, придете?
— Да, благодарю васъ за вниманіе.
Сойдя по тропинк въ лсъ, онъ оглянулся назадъ. Она сидла, корзинка стояла около нея. Онъ не пошелъ домой, но продолжалъ ходитъ взадъ и впередъ по дорог. Тысячи мыслей вихремъ кружились въ его голов. Сюрпризъ? Она говорила, что это будетъ на-дняхъ, голосъ ея дрожалъ. Горячая волна радости охватила его, сердце его сильно забилось, и онъ чувствовалъ, какъ поднимается въ высь надъ дорогой, по которой онъ шелъ. И случайно ли она сегодня опять, была одта въ желтое платье? Онъ видлъ ея руку, на которой она носила кольцо,— кольца не было.
Прошелъ часъ. Испаренія лса и поля поднимались вокругъ него, они проникали въ его дыханіе и сердце. Онъ слъ, откинулся назадъ, заложилъ руки за голову и долго сидлъ такъ, прислушиваясь къ кукушк, кукующей по ту сторону бухты. Страстныя псни птицъ дрожали кругомъ него въ воздух.
Онъ переживалъ все случившееся. Когда она поднялась къ нему въ каменоломню, она выглядла въ своемъ желтомъ плать и ярко-красной шляп бабочкой, перелетающей съ камня на камень и, наконецъ, остановившейся передъ нимъ.
— Я не хотла вамъ мшать,— сказала она и улыбалась. Губы ея были красны, и она вся сіяла и свтилась, какъ звзда. На ше ея виднлись тонкія, глубокія жилки, а родинки подъ глазами придавали мягкій колоритъ лицу. Ей было двадцатъ лтъ.
Сюрпризъ? Что она хочетъ сдлать? Можеть-быть, она хочетъ показать ему его книги, принести ему эти нсколько томиковъ и порадовать его тмъ, что она ихъ купила и разрзала? Получите эту ничтожную долю вниманія и дружескаго утшенія! Примите эту ничтожную долю участія!
Онъ быстро вскочилъ и остановился. Викторія шла назадъ съ пустой корзинкой.
— Вы не нашли цвтовъ?— спросилъ онъ, давая ей дорогу.
— Нтъ, даже не искала ихъ, я просто сидла тамъ.
Онъ сказалъ:
— Да, чтобы не забыть: вы не должны думать, что причинили мн какое-либо страданіе. Вамъ нечего заглаживатъ какими бы то ни было дружескими утшеніями.
— Нтъ! — вскрикнула она, пораженная. Она задумалась и глядла на него.— Нтъ! Мн казалось, что тогда я бы не хотла, чтобы вы продолжали сердиться на меня за то, что произошло.
— Нтъ, я не сержусь на васъ.
Она задумалась на минуту. Потомъ сразу гордо выпрямилась.
— Отлично,— сказала она.— Мн бы слдовало знать это. Это не произвело такого сильнаго впечатлнія. Ну, такъ не будемъ больше говоритъ объ этомъ.
— Да, бросимъ этотъ разговоръ. Мои впечатлнія не имютъ для васъ никакого значенія, какъ прежде, такъ и теперь.
— Прощайте! — сказала она.— До свиданія!
— Прощайте! — отвчалъ онъ.
И они разошлись въ разныя стороны. Онъ остановился и оглянулся. Онъ шла впередъ. Онъ протянулъ руки и шепталъ тихо и нжно: ‘я не сержусь на васъ, нтъ, нтъ, я не сержусь, я все еще люблю васъ, люблю васъ…’
— Викторія! — крикнулъ онъ.
Она услышала, вздрогнула, оглянулась, но продолжала итти дальше.
Прошло нсколько дней. Іоганнесъ былъ охваченъ страшнымъ безпокойствомъ, онъ не работалъ, не спалъ, почти цлые дни проводилъ онъ въ лсу. Онъ поднялся на холмъ, поросшій соснами, гд поднимался флагштокъ. На шест разввался флагъ такъ же, какъ и на башн замка.
Его охватило странное чувство. Въ замк, слдовательно, ждутъ гостей и на-дняхъ будетъ устроенъ праздникъ.
День стоялъ тихій и жаркій, ручей лниво протекалъ среди знойнаго ландшафта. Къ берегу подходилъ пароходъ и оставлялъ на зеркальной поверхности моря блый пнистый слдъ. Изъ воротъ замка выхали четыре экипажа и направились къ пристани.
Пароходъ остановился, съ него сошли мужчины, дамы и сли въ экипажи. Изъ замка раздались выстрлы, двое людей стояли на высокой башн, заряжали и стрляли, заряжали и стрляли изъ охотничьихъ ружей. Когда они выстрлили въ двадцать первый разъ, экипажи въхали въ ворота замка, и стрльба прекратилась.
Да, въ замк будетъ устроенъ праздникъ. Гостей встртили флагами и салютами изъ ружей. Въ экипажахъ сидло нсколько офицеровъ, можетъ-быть, и Отто былъ среди нихъ.
Іоганнесъ сошелъ съ холма и пошелъ домой. Его догналъ слуга изъ замка. Онъ несъ въ шапк письмо, его послала фрёкэнъ Викторія и онъ долженъ былъ дождаться отвта.
Іоганнесъ съ сильно бьющимся сердцемъ прочелъ письмо. Викторія въ сердечныхъ выраженіяхъ приглашала его притти. На этотъ разъ она просила его. Посланный долженъ былъ принести отвтъ.
Горячее чувство неожиданной радости снова охватило его, кровь прилила ему къ голов и онъ отвтилъ посланному, что придетъ. Да, онъ сердечно благодаритъ и сейчасъ придетъ.
Онъ далъ посланному до смшного крупную монету и поспшилъ домой, чтобы переодться.

VIII.

Первый разъ въ жизни вошелъ онъ въ ворота замка и поднялся по лстниц въ первый этажъ. Изъ комнатъ доносился смутный шумъ голосовъ, сердце его сильно забилось, онъ постучалъ и вошелъ. Еще нестарая хозяйка дома вышла ему навстрчу, ласково поздоровалась съ нимъ и подала ему руку. Она рада его видть, она помнитъ его еще совсмъ маленькимъ мальчикомъ, а теперь онъ уже взрослый мужчина.— И казалось, что хозяйка дома хочетъ сказать еще многое другое, она долго держала его руку въ своей и пытливо глядла на него.
И хозяинъ дома подошелъ къ нему и подалъ ему руку. Какъ сказала уже жена, онъ сталъ большимъ и не только въ одномъ смысл большимъ человкомъ. Онъ знаменитость, очень радъ видть.— Его представили мужчинамъ и дамамъ, камергеру, увшенному орденами, супруг камергера, сосднему помщику и лейтенанту Отто. Викторіи онъ не видлъ.
Черезъ нсколько времени вошла Викторія, блдная, почти смущенная, она вела подъ руку молоденькую двушку. Он шли по зал, подходили къ гостямъ, здоровались и болтали. Передъ Іоганнесомъ он остановились.
Викторія улыбнулась и сказала:
— Видите, вотъ Камилла, разв это вамъ не сюрпризъ? Вдь вы знакомы.
Она постояла съ минуту, поглядла на нихъ и вышла изъ залы.
Іоганнесъ въ первое мгновеніе былъ ошеломленъ и изумленъ. Такъ вотъ что за сюрпризъ! Викторія дружески предлагала ему другую вмсто себя. Слушайте, идите и берите другъ друга, вы люди! Весна въ полномъ цвту, солнце свтитъ, распахните окно, изъ сада несется ароматъ, и скворцы поютъ на березовыхъ втвяхъ. Почему же вы не говорите другъ съ другомъ? Такъ смйтесь же!
— Да, мы знакомы,— сказала просто Камилла.— Здсь вы вытащили меня изъ воды.
Она была веселая семнадцатилтняя блондинка, одта въ розовато-красное платье. Іоганнесъ стиснулъ зубы и смялся, и шутилъ. Но мало-по-малу ея веселость заразила и его, они долго болтали и сердце его перестало биться. Она сохранила милую дтскую привычку слушать его, склонивъ головку на бокъ. Онъ узнавалъ ее, она не была для него сюрпризомъ.
Викторія снова вошла, она взяла подъ руку лейтенанта и, подойдя къ нимъ, обратилась къ Іоганнесу.
— Вы знакомы съ Отто,— съ моимъ женихомъ? Вы, вроятно, помните другъ друга.
Мужчины вспомнили другъ друга. Они обмнялись поклонами, нсколькими неизбжными фразами и разошлись.
Іоганнесъ и Викторія остались вдвоемъ. Онъ сказалъ:
— Это и было сюрпризомъ?
— Да,— отвтила она раздраженно и нетерпливо,— я сдлала все, что могла, я не знала, что еще сдлать. Не удивляйтесь больше, поблагодарите меня лучше, я видла, что вы были рады.
— Благодарю васъ. Да, я былъ радъ.
Невыразимое отчаяніе охватило его, онъ поблднлъ, какъ полотно. Если она когда-нибудь сдлала ему больно, то теперь она все вернула и исправила. Онъ, дйствительно, былъ ей благодаренъ.
— Я вижу, сегодня вы опять надли кольцо,— сказалъ онъ глухо.— Не снимайте же его больше.
Молчаніе.
— Нтъ, теперь ужъ я его, конечно, больше не сниму,— отвтила она.
Они взглянули другъ другу въ глаза. Губы его дрожали, онъ кивнулъ на лейтенанта и сказалъ сиплымъ, глухимъ голосомъ:
— У васъ есть вкусъ, фрёкэнъ Викторія. Онъ красивый мужчина. Эполеты красятъ его худыя плечи.
Она возразила съ поразительнымъ спокойствіемъ:
— Нтъ, онъ некрасивъ. Но онъ благородный человкъ. Это тоже что-нибудь да значитъ.
— Это намекъ на меня, благодарю васъ!— Онъ громко засмялся и дерзко прибавилъ:
— У него много денегъ, это значитъ еще больше.
Она быстро отошла отъ него.
Какъ безпокойный духъ блуждалъ онъ по комнат. Камилла заговорила съ нимъ, спрашивала его о чемъ-то, а онъ ничего не слыхалъ и ничего не отвчалъ. Она снова обратилась къ нему, тронула его даже за руку, но онъ опятъ не слыхалъ вопроса,
— Господи, онъ все ходитъ и мечтаетъ! — воскликнула она смлее.— Онъ мечтаетъ, мечтаетъ!
Викторія услыхала это и сказала:
— Онъ хочетъ остаться одинъ. Онъ и со мной не сталъ разговаривать.
Вдругъ она близко подошла къ нему и громко сказала:— Вы, вроятно, обдумываете извиненіе передо мной. Но вы можете не безпокоиться объ этомъ. Напротивъ, я должна извиниться передъ вами въ томъ, что такъ поздно прислала вамъ приглашеніе. Это было очень невжливо съ моей стороны. Я забыла объ этомъ, я почти совсмъ забыла о васъ. Но я надюсь, вы извините меня, у меня было столько дла.
Онъ молча и неподвижно глядлъ на нее, даже Камилла глядла то на него, то на нее и казалась удивленной. Викторія стояла передъ нимъ и ея холодное блдное лицо выражало полное удовлетвореніе. Она была отомщена.
— Да, вотъ каковы наши современные молодые люди,— обратилась она къ Камилл.— Намъ нечего ждать отъ нихъ. Тамъ сидитъ мой женихъ и разговариваетъ объ охот на лосей, а здсь стоитъ поэтъ и мечтаетъ. Скажите же хоть слово, господинъ поэтъ?!
Онъ вздрогнулъ, жилы на его вискахъ налились кровью.
— Отлично. Вы просите меня что-нибудь сказать! Отлично.
— О нтъ, не старайтесь.
Она уже собиралась отойти отъ него.
— Пойдемъ прямо къ длу,— сказалъ онъ медленно и улыбаясь, а голосъ его дрожалъ.— Начнемъ съ сути дла: давно ли вы влюблены, фрёкэнъ Викторія?
Нсколько секундъ длилось молчаніе, вс трое слышали, какъ бьются ихъ сердца. Камилла робко замтила:
— Конечно, Викторія влюблена въ своего жениха. Они недавно помолвлены, разв вы этого не знали?
Двери въ столовую распахнулись.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Іоганнесъ нашелъ свое мсто и остановился передъ нимъ. Столъ качался передъ его глазами, онъ видлъ массу людей и слышалъ шумъ голосовъ.
— Прошу васъ, это ваше мсто,— ласково сказала хозяйка дома.— Хотя бы вс поскоре сли.
— Простите,— раздался вдругъ за нимъ голосъ Викторіи.
Онъ отступилъ.
Она взяла его карточку и переложила ее на нсколько мстъ дальше, на семь мстъ дальше, рядомъ со старикомъ, бывшимъ учителемъ въ дом — который, какъ онъ зналъ, пилъ. Она вернулась съ другой карточкой и сла.
Онъ стоялъ и глядлъ на все происходившее. Хозяйка дома, непріятно озабоченная, длала видъ, что занята чмъ-то на другомъ конц стола и старалась не глядть на него.
Въ голов его еще больше помутилось, и въ страшномъ нервномъ состояніи опустился онъ на свое мсто, на его прежнемъ мст сидлъ товарищъ Дитлефа, пріхавшій изъ города молодой человкъ съ брилліантовыми запонками въ рубашк. Слва отъ него сидла Викторія, справа Камилла.
Обдъ начался.
Старый учитель зналъ Іоганнеса еще въ дтств и между ними сейчасъ же завязался разговоръ. Онъ разсказывалъ, что въ молодости тоже писалъ стихи, они еще цлы у него, и Іоганнесъ долженъ когда-нибудь почитать ихъ. Его пригласили теперь на семейное торжество по случаю помолвки Викторіи. Хозяева дома пригласили его въ память прежней дружбы.
— Я не читалъ вашихъ произведеній,— сказалъ онъ.— Когда, мн хочется читать, я перечитываю свои стихи, они хранятся въ моемъ стол. Посл моей смерти они должны бытъ напечатаны, я хочу, чтобы публика узнала, кмъ я былъ. Да, мы старые люди, не спшили сейчасъ же все нести въ печать, какъ длаютъ теперь. За ваше здоровье!
Обдъ подходилъ къ концу. Хозяинъ дома постучалъ о стаканъ и поднялся. Его важное худое лицо было растрогано и на немъ свтилась радость. Іоганнесъ низко опустилъ голову. Его стаканъ пусть и никто не думалъ наполнить его, онъ наполняетъ его до краевъ и снова опускаетъ голову. Теперь начинается!
Онъ сказалъ длинную, прекрасную рчь, принятую съ радостнымъ шумомъ, помолвка была объявлена. Со всхъ сторомъ стола неслись добрыя пожеланія дочери хозяина дома и сыну камергера.
Іоганнесъ залпомъ выпилъ стаканъ.
Черезъ нсколько минутъ нервное состояніе его прошло и онъ успокоился. Шампанское успокоительно подйствовало на него.
Онъ слышалъ, какъ отвчалъ камергеръ, какъ кричали браво и ура и чокались стаканами. Одинъ разъ взглянулъ онъ на Викторію, она блдна, измучена и не поднимаетъ глазъ. Камилла, улыбаясь, киваетъ ему, и онъ отвчаетъ тмъ же.
Старыя учитель продолжалъ нашептывать ему сбоку:
— Какъ хорошо, какъ хорошо, когда двое молодыхъ людей полюбятъ другъ друга. Со мной этого не случилось. Я былъ молодой студентъ, богато одаренный и съ блестящей будущностью. У моего отца было старинное имя, большой домъ, состояніе, много, много пароходовъ. Я долженъ прибавить, что у меня были даже очень большія надежды. Она также была молода и происходила изъ хорошей семьи. Я пришелъ къ ней и открылъ свое сердце. Она мн отказала. Можете вы это понять? Нтъ, она не хотла быть моей женой, сказала она. Тогда я сдлалъ, что могъ, я продолжалъ работать и велъ себя, какъ мужчина. Но вотъ наступилъ несчастный годъ, пароходы потерпли крушеніе, бумаги упали, однимъ словодъ, отецъ разорился. Что же я сдлалъ? Я продолжалъ вести себя, какъ мужчина. Теперь мн не приходится ждать двушку, о которой я говорилъ. Она прізжаетъ и отыскиваетъ меня въ город. Что ей было нужно отъ меня? спросите вы. Я былъ бденъ, я взялъ ничтожное мсто учителя, вся моя блестящая будущность была разбита и мои поэтическія произведенія лежали на стол, и теперь она пришла и сказала, что хочетъ быть моей женой!
Учитель взглянулъ на Іоганнеса и спросилъ:
— Понимаете вы ее?
— Но тогда вы отказали ей?
— А разв я могъ поступить иначе? Безъ средствъ, безъ будущаго, несчастный учитель, понимаете? Вдь я же не могъ согласиться. Но спрашиваю только: можете вы ее понять?
— А что же съ ней сталось потомъ?
— Господи, вы же не отвтили мн на вопросъ. Она вышла замужъ за полковника. Черезъ годъ. За артиллерійскаго полковника. За ваше здоровье!
Іоганнесъ сказалъ:
— О нкоторыхъ женщинахъ говорятъ, что он ищутъ предмета для своего состраданія. Если человку живется хорошо, то он не любятъ его и считаютъ, что он не нужны ему, когда я-же ему становится плохо, когда ему приходится гнуть спину, он приходятъ къ нему и говорятъ: вотъ я.
— Но почему же она не хотла знать меня въ мои хорошіе дни? Передо мной открывалась блестящая будущность.
— Она хотла дождаться, когда вы упадете въ безсиліи. Богъ знаетъ, чего она хотла.
— Нтъ, я никогда не падалъ въ безсиліи. Никогда. Я былъ гордъ и отказалъ ей. Что вы на это скажете?
Іоганнесъ молчалъ.
— Можетъ-быть, и вы правы,— сказалъ старый учитель.— Клянусь Богомъ, вы правы,— вдругъ воскликнулъ онъ возбужденно и залпомъ осушилъ стаканъ.— Въ конц-концовъ, она вышла за стараго полковника, она ухаживаетъ за нимъ, заботится о немъ и — полная госпожа въ дом. Артиллерійскій полковникъ.
Іоганнесъ поднялъ глаза. Викторія держала въ рук стаканъ и глядла прямо на него. Она высоко подняла стаканъ. Онъ чувствоваль, что сердце его дрогнуло, и тоже поднялъ стаканъ. Рука его дрожала.
Тогда она громко назвала по имени его сосда и разсмялась, она назвала имя учителя.
Іоганнесъ смущенно опустилъ стаканъ и нершительно улыбнулся. Вс глядли на него.
Старый учитель былъ до слезъ тронуть дружескимъ вниманіемъ со стороны своей ученицы. Онъ разомъ выпилъ свой стаканъ.
— А теперь,— продолкалъ онъ,— я доживаю свой вкъ одинокимъ, неизвстнымь старикомъ. Таковъ мой жребій. Никто не знаетъ, что я переживаю, но никто не слыхалъ, чтобы я ропталъ на свою судьбу. Помните горлицу? Знаете ее? Разв не горлица, эта великая печальница, мутитъ свжую, холодную воду истрчника, прежде чмъ, напиться?
— Не знаю.
— Да, но это такъ. То же самое длаю и я. Я разлученъ съ той, съ которой мечталъ прожитъ всю жизнь, но все-таки не такъ ужъ бденъ радостями. Но я омрачаю ихъ. Всегда и вчно я омрачаю ихъ. Такимъ образомъ, меня никогда не постигнетъ разочарованіе. Поглядите на Викторію. Она только что пила за мое здоровье. Я былъ ея учителемъ, теперь она выходитъ замужъ, и это радуетъ меня, я испытываю такое же чисто личное счастъе, какъ если бы она была моей ообственной дочерью. Можетъ-бытъ, мн придется быть учителемъ ея дтей. Да, въ жизни есть еще много радости. Чмъ больше я думаю о томъ, что вы сказали относительно состраданія женщины, и о безсиліи, тмъ боле я убждаюсь, что вы правы. Ей Богу, вы правы,— виноватъ, на одну, минуту.
Онъ всталъ, взялъ стаканъ и пошелъ къ Викторіи. Онъ шелъ, нсколько пошатываясь и сильно согнувшись.
Было произнесено много рчей, говорилъ лейтенантъ, сосдній помщикъ поднялъ стаканъ и провозгласилъ тостъ за женщину, и за хозяйку дома въ частности. Вдругъ поднялся съ мста господинъ съ брилліантовыми запонками и назвалъ Іоганнеса. Онъ получилъ разршеніе передать юному поэту привтъ отъ молодежи. Въ дружескихъ словахъ выразилъ онъ признательность и восхищеніе современной молодежи.
Іоганнесъ не врилъ своимъ ушамъ. Онъ шепнулъ учителю:
— Это онъ говоритъ обо мн?
Учитель отвчалъ:
— Да, онъ предупредилъ меня. Я долженъ былъ говорить о васъ, Викторія просила меня объ этомъ сегодня днемъ.
— Кто просилъ васъ объ этомъ?
Учитель пристально взглянулъ на него.
— Никто.
Во время рчи вс глядли на Іоганнеса, даже хозяинъ дома ласково кивнулъ ему, а супруга камергера поглядла на него въ лорнеть. Когда рчь кончилась, вс выпили стаканы.
— Отвчайте же ему,— сказалъ учитель.— Онъ обратился къ вамъ съ рчью. Слдовало бы подумать о старшихъ. Кром того, я съ нимъ во многомъ не согласенъ. Совершенно не согласенъ.
Іоганнесъ взглянулъ черезъ столъ на Викторію. Она просила сказать рчь господина съ брилліантовыми запонками, зачмъ она это сдлала? Сначала она обратилась съ этой просьбой къ другому, уже съ утра думала она объ этомъ, зачмъ она это сдлала? Она сидла и глядла прямо передъ собою и лицо ея было безстрастно.
Глубокое, горячее чувство вдругъ затуманило его глаза, ему хотлось бы броситься въ ея ногамъ и благодаритъ ее, благодарить ее! Онъ сдлаетъ это поздне. Посл обда. Камилла болтала направо и налво и все лицо ея было озарено веселой улыбкой. Она была счастлива, ея семнадцать лтъ наполняли ее радостью. Она нсколько разъ кивнула Іоганнесу и сдлала ему знакъ, что онъ долженъ встать.
Онъ поднялся.
Онъ сказалъ короткую рчь, голосъ его звучалъ глубоко и взволнованно! На праздникъ, устроенный по случаю семейнаго торжества, былъ приглашенъ и онъ — человкъ совершенно посторонній. Онъ хочетъ поблагодарить тхъ, кто доставилъ ему этотъ пріятный случай, и того, кто сказалъ ему столько дружескихъ словъ. Онъ считаетъ долгомъ поблагодаритъ также все общество за благосклонное отношеніе къ рчи, обращенной къ нему, человку совершенно постороннему. Онъ понимаетъ, что приглашенъ сюда только какъ сынъ сосда.
— Нтъ! — вдругъ прервала его Викторія со сверкающими глазами.
Вс взглянули на нее, румянецъ заливалъ ея щеки, грудь волновалась. Іоганнесъ остановился. Воцарилось неловкое молчаніе.
— Викторія! — удивленно замтилъ отецъ.
— Продолжайте! — воскликнула Викторія.— Только какъ сынъ сосда, продолжайте же!
Глаза ея потухли, она безпомощно улыбнулась и покачала головой. Потомъ, обратившись къ отцу, она прибавила:
— Я только хотла поправитъ его. Онъ преувеличиваетъ. Нтъ, я не хотла мшать…
Іоганнесъ услышалъ это объясненіе и нашелъ исходъ. Сердце его сильно забилось. Онъ замтилъ, что мать Викторіи со слезами на глазахъ и съ невыразимой нжностью глядла на нее.
Да, онъ преувеличилъ, фрёкэнъ Викторія права. Она была такъ любезна, что напомнила ему о томъ, что онъ не только сынъ сосда, но и товарищъ дтскихъ игръ дтей замка, и этому послднему обстоятельству онъ, конечно, и обязанъ своимъ присутствіемъ на этомъ праздник. Онъ еще разъ благодарилъ ее. Когда онъ жилъ дома, лсъ при замк вмщалъ для него цлый міръ, за которымъ лежали невдомыя, сказочныя страны. Въ т годы Дитлефъ и Викторія часто посылали за нимъ, чтобы онъ принялъ участіе въ поздк или игр — это лучшія воспоминанія его дтства. Поздне, вспоминая объ этомъ, онъ увидлъ, что эти часы имли для всей его жизни значеніе, котораго никто и не подозрвалъ, и если его произведенія дйствительно,— какъ было сказано,— производятъ иногда впечатлніе, то этимъ онъ обязанъ воспоминаніямъ дтства, которыя вдохновляютъ его, онъ переживалъ снова то счастье, которое доставляли ему товарищи его дтскихъ игръ. Поэтому-то они оказали большое вліяніе на его произведенія. Къ обычнымъ добрымъ пожеланіямъ обрученнымъ онъ хочетъ прибавить личную благодарность дтямъ замка за т счастливые годы, когда ихъ ничто не раздляло, за тотъ короткій, веселый лтній день.
Рчь кончилась, общество выпило, обдъ и разговори продолжались. Дитлефъ, обращаясь къ матери, сухо замтилъ:
— Мн и въ голову не приходило, что это я написалъ его книги.
Но хозяйка дома не смялась. Она сказала, обращаясь въ дтямъ:
— Поблагодарите его. Это очень понятно, онъ росъ такимъ одинокимъ… Что ты длаешь, Викторія?
— Я хотла въ благодарность послать ему съ горничной эту втку сирени. Можно?
— Нтъ,— отвчалъ лейтенантъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Посл обда гости разошлись по комнатамъ, вышли на балконъ, нкоторые спустились даже въ садъ. Іоганнесъ сошелъ съ балкона и направился въ бесдку. Тамъ сидло нсколько мужчинъ, въ томъ числ и помщикъ, они курили и громко обсуждали денежныя дла хозяина. Имніе его было запущено, въ саду росла сорная трава, заборы были сломаны, лса повырублены: говорятъ, что ему трудно даже вносить проценты за страховку имущества.
— А во сколько оно застраховано?
Помщикъ назвалъ неслыханно крупную сумму.
Впрочемъ, въ замк никогда не было недостатка въ деньгахъ и траты всегда были крупны… Что стоитъ, напримръ, такой обдъ! Теперь, вроятно, все опустошено, даже шкатулка съ драгоцнностями хозяина дома, ну, да денежки зятя поправятъ дла.
— А большое у него состояніе?
— О, у него такое огромное состояніе, что…
Іоганнесъ всталъ, пошелъ въ садъ. Навстрчу ему несся ароматъ цвтущей сирени, нарциссовъ, жасмина и ландышей. Онъ отыскалъ укромный уголокъ у стны и слъ на камень, кустарникъ скрывалъ его отъ посторонняго взгляда. Онъ чувствовалъ себя изнуреннымъ и утомленнымъ отъ волненія, мысли его путались, онъ думалъ о томъ, что ему слдуетъ встать и пойти въ домъ, но онъ продолжалъ сидть въ какомъ-то полусознательномъ состояніи. На дорожк раздались шаги, онъ узналъ голосъ Викторіи. Онъ затаилъ дыханіе, сквозь зелень мелькнулъ мундиръ лейтенанта. Женихъ съ невстой гуляли одни.
— Я нахожу,— говорилъ онъ,— что ты странно ведешь себя. Ты внимательно слушаешь его рчь, прерываешь его. Что все это значитъ?
Она остановилась и гордо выпрямилась…
— Ты хочешь знать, что это значитъ?— спросила она.
— Да!
Она промолчала.
— Если это ничего не значитъ, то мн совсмъ не интересно,— продолжалъ онъ. — Ты можешь ничего не объяснятъ.
Вспышка ея погасла.
— Нтъ, это ничего не означало,— сказала она. Они пошли дальше. Лейтенантъ нервно передернулъ плечами и громко произнесъ:
— Пусть онъ будетъ поосторожне, а то какъ бы рука офицера не погладила его по щек.
Они подошли по направленію къ бесдк. Іоганнесъ остался на своемъ мст, охваченный тмъ же тупымъ отчаяніемъ. Онъ сталъ ко всему равнодушенъ. Лейтенантъ ревновалъ его, но невста сумла разсять его подозрнія. Она сказала то, что нужно было, чтобы успокоитъ его, и пошла съ нимъ дальше. И птицы звонко пли надъ ихъ головами. Да пошлетъ имъ Господь долгую жизнь.
За столомъ онъ говорилъ ей рчь и вырвалъ сердце изъ груди, какъ много стоило ему загладить ея неумстную выходку, а она, и не благодарила его за это. Она подняла стаканъ и выпила.
Ваше здоровье! Взгляните, какъ я прелестно пью… Поглядите сбоку на женщину, когда она пьетъ. Пьетъ ли она изъ чашки, изъ стакана или изъ другого сосуда, ея жеманство ужасно. Она вытягиваетъ ротъ и погружаетъ въ напитокъ нижнюю губу, она придетъ въ отчаяніе, если въ это время взглянуть на ея руку. Вообще, не слдуетъ смотрть на руки женщины. Она не выноситъ этого. Она сейчасъ же начинаетъ двигать рукой, стараясь придать ей боле красивое положеніе, чтобы скрыть неизящную линію или некрасивый ноготь. Наконецъ, она окончательно выходитъ изъ себя и гнвно спрашиваетъ: почему вы такъ смотрите… Однажды лтомъ она поцловала его. Это было такъ давно, Богъ знаетъ, еще и было ли это когда-нибудь? Какъ это было? Они, кажется, сидли на скамейк? Они долго разговаривали, потомъ, когда они пошли, онъ шелъ такъ близко, что касался ея руки. Передъ какой-то входной дверью она поцловала его. Я люблю васъ! — сказала она… Они прошли мимо, можетъ-быть, они сидятъ въ бесдк. Лейтенантъ сказалъ, что хочетъ датъ ему пощечину. Онъ ясно слышалъ это, онъ не спалъ, но не поднялся и ничего не сдлалъ. Рука офицера,— сказалъ онъ. А, да разв ему не все равно?
Онъ поднялся и пошелъ за ними въ бесдку. Но тамъ никого не было. На стеклянной веранд стояла Камилла и кричала ему: ‘Идите сюда пить кофе’. Онъ пошелъ за ней. На веранд сидли женихъ съ невстой и нсколько человкъ гостей. Онъ взялъ чашку кофе, отошелъ и слъ въ отдаленіи.
Камилла заговорила съ нимъ. Лицо ея было оживленно и глаза весело глядли на него. Онъ не могъ противостоять ей, отвчалъ ей и смялся. Гд онъ былъ? Въ саду? Это неправда. Она искала его по всему саду, его тамъ не было. Она убждена, что въ саду его не было.
— Былъ онъ въ саду, Викторія?— спросила она.
Викторія отвчала:
— Нтъ, я его не видала.
Лейтенантъ бросилъ на нее гнвный взглядъ и, чтобы напомнитъ ей сказанное, обращается черезъ всю веранду, преувеличенно громко къ помщику:
— Я принимаю ваше приглашеніе хать съ вами на охоту за бекасами.
— Очень радъ,— отвчаетъ помщикъ.— Очень радъ.
Лейтенантъ взглядываетъ на Викторію. Она молчитъ и не отговариваетъ его хать на охоту. Лицо его омрачается, нервнымъ движеніемъ онъ закручиваетъ усы.
Камилла обращается къ Викторіи съ какимъ-то вопросомъ.
Лейтенантъ быстро поднимается съ мста и говоритъ, обращаясь къ помщику:
— Отлично, такъ я сегодня же вечеромъ поду съ вами.
Съ этими словами онъ выходитъ съ веранды. Помщикъ и нсколько гостей выходятъ за нимъ.
Черезъ нсколько минуть вдругъ распахивается дверь и снова входитъ лейтенантъ. Онъ страшно раздраженъ.
— Ты забылъ что-нибудь?— спрашиваетъ Викторія и поднимается съ мста.
Онъ длаетъ нсколько прыгающихъ шаговъ по направленію отъ двери къ Іоганнесу и по дорог задваетъ его рукой по лицу. Затмъ онъ снова отпрыгиваетъ къ двери.
— Смотрите, поосторожне! Вы задли меня по глазу,— говоритъ Іоганнесъ и глухо смется.
— Ошибаетесь,— возражаетъ лейтенантъ,— я даль вамъ пощечину. Понимаете? Понимаете?
Іоганнесъ вынулъ платокъ, приложилъ его къ глазу и сказалъ:
— Сомнваюсь. Вдь вы же знаете, что я могу сложить васъ пополамъ и положить въ карманъ.
Лейтенантъ распахнулъ дверь и быстро скользнулъ въ нее.
— Я далъ вамъ пощечину! — закричалъ онъ.— Пощечину, скотина!
И дверь съ шумомъ затворилась. Іоганнесъ опустился на прежнее мсто. Викторія стояла посреди веранды. Она была блдна, какъ полотно.
— Онъ васъ ударилъ?— спросила Камилла, остолбенвъ отъ изумленія.
— Онъ нечаянно задлъ меня по глазу. Поглядите.
— Господи! У васъ весь глазъ въ крови. Нтъ, не трите его, дайте я приложу воды. Вашъ платокъ очень грубъ, спрячьте его, я достану свой. Боже мой, прямо въ глазъ!
Викторія тоже протянула свой платокъ. Она ничего не говорила, только губы ея дрожали. Потомъ она подошла въ стеклянной двери и, прислонясь къ ней, смотрла, на происходившее. Она разорвала свой платокъ на мелкіе куски. Черезъ нсколько минутъ она отворила дверь и молча вышла.

IX.

Весело и радостно шла Камилла къ мельниц. Она была одна. Она вошла прямо въ комнату и спросила, улыбаясь:
— Простите, что я не постучалась. Мельница такъ шумитъ, что все равно ничего не было бы слышно.— Она оглядлась кругомъ и воскликнула:
— Какъ у васъ уютно! Какъ у васъ хорошо! А гд же Іоганнесъ? Я знакома съ Іоганнесомъ. Какъ его глазъ?
Ей подали стулъ и она сла. За Іоганнесомъ послали на мельницу. Глазъ его распухъ и былъ багрово-красенъ.
— Я пришла васъ навстить,— обратилась къ нему Камилла,— я такъ хорошо прогулялась. Вы должны продолжать прикладывать холодные компрессы къ глазу.
— Пустяки,— отвчалъ онъ.— Боже мой, какъ это вамъ вздумалось притти сюда? Не хотите ли взглянутъ на мельницу? Я очень вамъ благодаренъ, что вы пришли.— Онъ обнялъ мать за талію и подводя къ Камилл, сказалъ:— Вотъ моя матушка.
Они пошли на мельницу. Старый мельникъ, почтительно снявъ шапку, что-то говорилъ. Камилла не разбирала его словъ, но улыбалась и ласково отвчала:
— Благодарю! Да, мн очень хотлось видть мельницу.
Шумъ пугалъ ее, она держала Іоганнеса за руку и глядла большими изумленными глазами на обоихъ мужчинъ, стараясь разобрать, что они говорятъ. Казалось, что она оглохла. Множество колесъ и вообще все устройство мельницы приводило ее въ изумленіе, она смялась, трясла Іоганнеса за руку и показывала въ разныя стороны. Мельницу остановили и потомъ опятъ пустили въ ходъ, чтобы она могла все разглядть.
Уже уйдя съ мельницы, Камилла продолжала еще говоритъ до смшного громко, словно шумъ все еще оглушалъ ее.
Іоганнесъ пошелъ проводитъ ее домой.
— Не понимаю, какъ онъ осмлился ударитъ васъ прямо въ глазъ?— сказала она.— Но зато онъ и исчезъ сейчасъ же, онъ ухалъ съ помщикомъ на охоту. Какъ это было непріятно. Викторія не спала всю ночь,— болтала она.
— Ну, она выспится сегодня,— возразилъ онъ.— Когда вы думаете хать домой.
— Завтра. А вы когда вернетесь въ городъ?
— Осенью. Увидимся мы съ вами сегодня днемъ?
Она вскрикнула:
— Да, да, пожалуйста! вы говорили, здсь есть какая-то пещера, покажите мн ее.
— Я приду за вами и мы пойдемъ вмст,— сказалъ онъ.
Вернувшись домой, онъ долго сидлъ неподвижно, въ глубокой задумчивости. Нжныя, счастливыя мысли бродили въ немъ.
Посл обда онъ пошелъ въ замокъ, онъ остался на двор и послалъ сказать Камилл о своемъ приход. Пока онъ ждалъ, онъ увидлъ въ одномъ изъ оконъ второго этажа Викторію, она пристально поглядла на него, повернулась и скрылась въ комнат.
Камилла вышла изъ замка и онъ повелъ ее въ каменоломню и пещеру. Онъ чувствовалъ себя какъ-то необыкновенно покойно и счастливо. Молодая двушка оказывала на него благотворное вліяніе, ея веселыя, безхитростныя слова ласкали и согрвали его сердце. Сегодня надъ нимъ виталъ его добрый геній. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Я вспомнилъ, Камилла, что вы какъ-то подарили мн кинжалъ. У него были серебряныя ножны. Я уложилъ его въ ящикъ съ другими вещами, потому что мн нечего было съ нимъ длать.
— Да, съ нимъ нечего было длать, но что же изъ этого?
— Я его потерялъ.
— Ахъ, какъ жаль. Но, можетъ-быть, мн удастся найти такой же взамнъ потеряннаго. Я постараюсь найти.
Они пошли дальше.
— Помните, вы мн еще подарили медальонъ? Массивный золотой медальонъ на подставк. Въ медальон вы вырзали нсколько дружескихъ словъ.
— Да, я помню.
— Въ прошломъ году за границей я подарилъ этотъ медальонъ.
— Нтъ, правда? Вы его подарили! Почему вы его подарили?
— Я подарилъ его на память одному товарищу. Это былъ русскій. Онъ на колняхъ благодарилъ меня за это.
— Онъ такъ былъ радъ этому? Я убждена, что онъ былъ безумно обрадованъ, если благодарилъ за него на колняхъ. Вы получите за это другой медальонъ, который будете носить.
Они вышли на дорогу, отдляющую мельницу отъ замка. Іоганнесъ остановился и сказалъ:
— На этомъ мст со мной однажды случилось слдующее. Однажды въ теплый лтній вечеръ я по обыкновенію пришелъ сюда. Я легъ за этими кустами и погрузился въ мечты. По дорог молча шли двое. Дама остановилась. Ея спутникъ спросилъ: отчего вы остановилась? И, не получивъ отвта, онъ повторилъ: что съ вами? Ничего, отвчала она, но вы не должны такъ смотрть на меня. Вдь я только смотрю на васъ, сказалъ онъ. Да, возразила она, я знаю, вы меня любите, но папа никогда не согласится на это, понимаете, это невозможно. Онъ пробормоталъ: да, это, конечно, невозможно. Потомъ она сказала: какая у васъ широкая рука, у васъ удивительно широкія руки! И съ этими словами она схватила его за руку.
Молчаніе.
— Да, а что было потомъ?— спросила Камилла.
— Не знаю,— отвтилъ Іоганнесъ.— Зачмъ она заговорила о рук?
— Можетъ быть, она находила его руки прекрасными. А если на немъ еще была крахмальная рубашка,— о, я это отлично понимаю. Можетъ быть, она тоже любила его.
— Камилла,— сказалъ онъ,— если бы я вамъ сказалъ, что люблю васъ и готовъ ждать нсколько лтъ,— я только спрашиваю… Я знаю, что недостоинъ васъ, но согласились бы вы быть моей женой, если бы я черезъ годъ, черезъ два спросилъ васъ объ этомъ?
Лицо Камиллы покрывается яркимъ румянцемъ, въ смущеніи она крпко сжимаетъ руки и подается впередъ. Онъ обнимаетъ ее за талію и спрашиваетъ:
— Какъ вы думаете, можетъ это быть? Хотите вы этого?
— Да! — отвчаетъ она и прижимается къ нему…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

На слдующій день онъ пошелъ проводить ее на пароходъ. Онъ цлуетъ ея маленькія, дтскія ручки, преисполненный благодарности и радости.
Викторіи не было.
— Почему тебя никто не провожаетъ?
Камилла съ ужасомъ въ глазахъ разсказала о несчасть, постигшемъ замокъ. Утромъ пришла телеграмма. Прочтя ее, хозяинъ замка поблднлъ, какъ полотно, а камергеръ и его жена зарыдали — вчера вечеромъ Отто застрлили на охот.
Іоганнесъ схватилъ Камиллу за руку:
— Умеръ? Лейтенантъ?
— Да, тло его везутъ сюда. Это ужасно.
Они пошли дальше, каждый погруженный въ свои думы. Ихъ привели въ себя только голоса людей, свистки парохода. Камилла смущенно протянула ему руку, онъ поцловалъ ее и сказалъ:
— Да, я недостоинъ тебя, Камилла, нтъ, совсмъ не достоинъ. Но если ты будешь моей женой, я буду любить тебя, какъ только смогу.
— Я хочу былъ твоей. Я всегда этого хотла, всегда.
— Я скоро пріду,— сказалъ онъ.— Черезъ нсколько дней мы увидимся.
Она вошла на палубу. Онъ кивалъ ей, пока она не скрылась изъ глазъ. Обернувшись, чтобы итти домой, онъ увидлъ Викторію, она стояла сзади него и также махала платкомъ и кивала головой, прощаясь съ Камиллой.
— Я немного опоздала,— сказала она.
Онъ не отвчалъ. Что могъ онъ сказать? Утшать ее въ потер, поздравить ее, пожать ей руку?
Голосъ ея былъ беззвученъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Пристань опустла.
— Вашъ глазъ еще красный,— сказала она и пошла. Она оглянулась на него.
Онъ стоялъ, не двигаясь.
Тогда она внезапно повернула и подошла къ нему:
— Отто умеръ,— сказала она рзко, и глаза ея горли.— Вы ничего не говорите, вы такъ равнодушны. Онъ былъ въ тысячу разъ лучше васъ, слышите? Вы знаете, какъ онъ умеръ? Его застрлили. Вся его голова разлетлась на куски, вся его маленькая, глупая голова. Онъ былъ въ тысячу разъ…
Она разразилась рыданіями, и медленными, тяжелыми шагами пошла она домой. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Поздно вечеромъ въ дверь мельника постучали, Іоганнесъ отворилъ дверь и выглянулъ. Викторія стояла за дверью и сдлала ему знакъ выйти. Онъ пошелъ за ней. Она схватила его за руку и повела за собой по дорог, рука ея была холодна, какъ ледъ.
— Не лучше ли вамъ ссть?— сказалъ онъ.— Сядьте и успокойтесь немного. Вы такъ взволнованы.
Они сли.
Она прошептала:
— Что вы подумаете обо мн, я никакъ не могу оставить васъ въ поко?
— Вы очень несчастны,— отвчалъ онъ.— Послушайтесь меня и успокойтесь, Викторія. Можетъ быть, я могу вамъ чмъ-нибудь помочь?
— Ради всего святого, простите мн, что я сегодня сказала,— обратилась она къ нему.— Да, я очень несчастна, вотъ уже нсколько лтъ, какъ я очень несчастна. Я сказала, что онъ былъ въ тысячу разъ лучше васъ, это неправда, простите меня! Онъ умеръ и былъ моимъ женихомъ, вотъ и все. Неужели вы думаете, что это случилось по моему желанію? Іоганнесъ, вы думали это? Вотъ мое обручальное кольцо, я его получила давно, очень, очень давно, а теперь я его бросаю,— далеко бросаю.— И она бросила кольцо въ лсъ, они оба слышали, какъ оно упало.— Этого хотлъ папа. Папа разорился, онъ нищій, а Отто былъ такъ богатъ.— ‘Ты должна это сдлать’, сказалъ мн папа.— Я не хочу, отвчала я.— ‘Подумай о твоихъ родителяхъ’, говорилъ онъ. ‘Подумай о замк, о нашемъ древнемъ имени, о моей честя’.— Хорошо, я согласна, отвчала я. Подожди три года, я согласна. Папа поблагодарилъ и сталъ ждать. Отто ждалъ и вс они ждали, но кольцо мн надли тогда же. Прошло нсколько времени и я увидла, что мн ничто не поможетъ. Зачмъ намъ всмъ еще ждатъ?— Приведи мн моего мужа теперь же,— сказала я пап.— ‘Богъ да благословитъ тебя’,— сказалъ онъ и поблагодарилъ меня за то, что я сдлала для него. Скоро пріхалъ Отто. Я не встрчала его на пристани, я стояла у окна и глядла, какъ онъ възжалъ на дворъ замка. Тогда я побжала къ мам и бросилась передъ ней на колни.— ‘Что съ тобой, дитя мое’? спросила она.— Я не могу, отвчала я, нтъ, я не могу выйти за него, онъ пріхалъ, онъ ждетъ тамъ внизу, застрахуйте лучше мою жизнь и я брошусь потомъ въ прудъ или подъ мельничное колесо, мн это будетъ легче. Мама поблддла и заплакала. Вошелъ папа.— ‘Ну, милая Викторія, сойди внизъ и встреть его’,— сказалъ онъ.— Я не могу, не могу,— отвчала я и повторяла, чтобы они сжалились надо мной и застраховали мою жизнь. Папа ничего не сказалъ, онъ слъ на стулъ и глубоко задумался.
Онъ весь дрожалъ. Увидя это, я сказала: Отведи меня къ моему мужу, я согласна бытъ его женой. Викторія замолчала. Она дрожала. Іоганнесъ взялъ ея другую руку и началъ ихъ грть.
— Благодарю,— сказала она.— Іоганнесъ, будьте такъ добры, сожмите покрпче мои руки: Будьте такъ добры, сдлайте это! Господи, какія у васъ горячія руки! Я вамъ такъ благодарна. Но вы должны мн простить то, что я сказала на пристани.
— Это уже давно забыто. Принести вамъ платокъ?
— Нтъ, благодарю васъ. Я не понимаю, я вся дрожу, а голова моя горитъ. Іоганнесъ, я должна во многомъ просить у васъ прощенія.
— Нтъ, нтъ, этого совсмъ не надо. Теперь вы будете спокойне. Не волнуйтесь.
— Вы обратились ко мн съ рчью. Я не помнила себя, пока вы говорили, я слышала только вашъ голосъ. Онъ звучалъ, какъ музыка, и я приходила въ отчаяніе отъ того, что онъ такъ очаровывалъ меня. Папа спросилъ меня, почему я прервала васъ своимъ восклицаніемъ. Но мама не спрашивала, она поняла меня. Мама знаетъ это уже нсколько лтъ, а два года тому назадъ, вернувшись изъ города, я повторила это. Это было тогда, когда мы съ вами встртились.
— Не будемъ больше говорить объ этомъ.
— Хорошо, но простите меня, слышите, сжальтесь надо мной! Что мн теперь длать? Папа все время ходитъ взадъ и впередъ по своему кабинету, это такъ ужасно для него. Завтра воскресенье, онъ распорядился отпустить всю прислугу, это одно, чмъ онъ сегодня распорядился. Лицо у него стало срое, и онъ ничего не говоритъ, такъ подйствовала на него смерть будущаго зятя. Я скзала мам, что пойду къ вамъ.— ‘Мы съ тобой должны завтра проводитъ въ городъ камергера съ женой’,— сказала она.— Я пойду къ Іоганнесу, повторила я.— ‘У папы нтъ денегъ хать намъ всмъ, онъ останется здсь’,— отвчала она и заговорила о другомъ. Я подошла къ двери. Мама глядла на меня.— Я иду къ нему, повторила я въ послдній разъ. Мама пошла со мной до двери, поцловала меня и сказала: ‘Да благословитъ васъ Богъ’.
Іоганнесъ выпустилъ ея руки и сказалъ:
— Теперь он согрлись.
— Благодарю васъ, да, я согрлась.— ‘Богъ да благословитъ васъ’,— сказала она. Я все разсказала мам, она давно все знаетъ.— ‘Koro же ты любишь, дитя?’ — спросила она.— Неужели ты еще можешь спрашивать? отвчала я:— Я люблю Іоганнеса, его одного любила я всю свою жизнь, его одного…
Онъ сдлалъ движеніе.
— Уже поздно. О васъ не будутъ безпокоиться дома?
— Нтъ,— отвчала она.— Вы знаете, что я люблю васъ, Іоганнесъ, вы конечно замтили это? Вс эти годы я такъ тосковала по васъ, этого никто, никто не можетъ понять. Я ходила по этой дорог и думала: лучше я сверну въ лсъ на тропинку, тамъ онъ любитъ гулять. И я шла туда. А въ тотъ день, когда я узнала, что вы пріхали, я одлась въ свтлое — въ свтло-желтое платье, я была больна отъ ожиданія и тоски и ходила безцльно изъ комнаты въ комнату.’ Какъ ты сіяешь сегодня’,— сказала мн мама. Я продолжала ходить и говорила сама себ: онъ снова вернулся домой! Онъ прекрасенъ и онъ вернулся, онъ уже пріхалъ! На слдующій день я не выдержала, я снова надла свтлое платье и пошла въ каменоломню, чтобы встртить васъ. Помните? Я встртила васъ, но я не искала цвтовъ, какъ говорила, и не за ними я пришла. Вы уже не радовались, видя меня, но все-таки были благодарны за встрчу. Я не видла васъ три года. Вы держали втку въ рук, сидли и махали ею, когда я прошла, когда вы ушли, я подняла втку, спрятала ее и отнесла домой.
— Хорошо, Викторія,— сказалъ онъ дрожащимъ голосомъ,— теперь вы не должны мн говоритъ объ этомъ.
— Нтъ,— сказала она со страхомъ и схватила его за руку.— Нтъ, я не буду. Нтъ, вы этого, конечно, не хотите.— Она начала нервно гладитъ его руку. — Нтъ, я не могу ожидать, чтобы вы этого хотли. Я вамъ причиняла столько горя. Можетъ быть, со временемъ вы сможете мн простить это. Вы думаете, это невозможно?
— Да, да, все это такъ. Но дло не въ томъ.
— Въ чемъ же?
Молчаніе.
— Я помолвленъ,— отвчалъ онъ.

X.

На слдующій день, въ воскресенье, хозяинъ замка вдругъ лично явился къ мельнику и просилъ его притти посл обда и перевезти на пароходъ тло лейтенанта Отто. Мельникъ, не понимая, съ изумленіемъ глядлъ на него, но хозяинъ замка объяснилъ ему, что онъ отпустилъ всю прислугу въ церковь и въ дом никого не оставалось.
Хозяинъ замка, наврно, не спалъ всю ночь, онъ былъ блденъ, какъ смерть, и не бритъ. И все-таки онъ привычнымъ жестомъ размахивалъ тросточкой и держался прямо.
Мельникъ надлъ свое лучшее платье и отправился въ замокъ. Когда онъ запрягъ лошадей, хозяинъ замка собственноручно помогъ ему уложить тло въ экипажъ. Все это происходило тихо, почти таинственно, никто не присутствовалъ при этомъ.
Мельникъ похалъ на пристань. Между тмъ изъ замка вышли камергеръ съ супругой. хозяйка дома и Викторія. Вс они пошли пшкомъ. Хозяинъ замка остался одинъ, онъ стоялъ на крыльц и кланялся, втеръ разввалъ его сдые волосы.
Когда тло внесли на пароходъ, за нимъ поднялись вс провожающіе. Съ палубы хозяйка дома крикнула мельнику, чтобъ онъ передалъ поклонъ барину, и Викторія попросила его о томъ же.
Пароходъ отошелъ. Мельникъ еще долго стоялъ и смотрлъ ему вслдъ. Дулъ сильный втеръ и море волновалось, только черезъ четверть часа исчезъ пароходъ за островомъ. Мельникъ похалъ домой.
Онъ поставилъ лошадей въ стойла, далъ имъ корму, и пошелъ къ владльцу замка, чтобы передать ему поклоны. Кухонная дверь была заперта изнутри. Онъ обошелъ вокругъ дома и хотлъ войти съ параднаго входа, но и эта дверь была заперта. Теперь послобденное время и баринъ спитъ подумалъ онъ. Но такъ какъ онъ былъ человкъ добросовстный и хотлъ во что бы то ни стало исполнить данное ему порученіе, то онъ и отправился въ помщеніе для прислуги, чтобы поручить кому-нибудь передать поклоны. Но онъ не нашелъ никого изъ слугъ. Онъ опять вышелъ на дворъ, обошелъ его крутомъ и даже зашелъ въ комнаты горничныхъ. Но и тамъ не было ни души. Весь дворъ словно вымеръ.
Онъ хотлъ уже уходитъ, какъ вдругъ увидлъ слабый свтъ въ подвальномъ помщеніи замка.
Онъ остановился. Черезъ маленькія, покрытыя ршеткой, оконца онъ ясно увидлъ человка, вошедшаго въ подвалъ, держащаго въ одной рук свчу, а въ другой красное шелковое кресло. Это былъ хозяинъ замка. Онъ былъ выбритъ и одтъ въ черный фракъ, словно собирался на балъ.— Постучать въ окно и передатъ ему поклонъ отъ барыни, подумалъ мельникъ, но не пошевелился.
Хозяинъ замка оглянулся, посвтилъ во вс углы и еще разъ оглянулся. Онъ взялъ мшокъ, наполненный, повидимому, сномъ или соломой, и положилъ его у входной двери. Потомъ онъ полилъ чмъ-то изъ кувшина на этотъ мшокъ. Онъ стащилъ сюда же ящики, солому, деревянную подставку для цвтовъ и полилъ все это изъ кувшина, мельникъ замтилъ при этомъ, что онъ заботливо старался не запачкать себ платья или рукъ. Онъ взялъ маленькій огарокъ, поставилъ его на мшокъ и осторожно обложилъ соломой. Потомъ хозяинъ замка слъ въ кресло.
Все съ большимъ ужасомъ смотрлъ м,ельникъ на все происходящее, онъ не могъ оторвать глазъ отъ маленькаго окошечка, и въ душ его зарождались мрачныя подозрнія. Хозяинъ замка неподвижно сидлъ въ кресл и наблюдалъ, какъ постепенно сгорала свча, руки его были сложены.
Старый мельникъ, охваченный ужасомъ, громко закричалъ.
Хозяинъ замка повернулъ голову и взглянулъ въ окно. Вдругъ онъ вскакиваетъ, подходить къ окну и выглядываетъ въ него. Во взгляд его отражались вс страданія міра. Рогъ его перекошенъ, молча, угрожающе протягиваетъ онъ къ окну сжатые кулаки, потомъ грозитъ одной рукой и возвращается назадъ. Когда онъ опустился въ кресло, свча догорла. Въ то же мгновенье яркое пламя поднялось кверху.
Мельникъ закричалъ и бросился въ сторону. Нсколько мгновеній метался онъ, обезумвъ отъ ужаса, по двору, не зная, чмъ помочь. Онъ подбжалъ къ окну подвала, стучалъ въ него и кричалъ, потомъ нагнулся, схватилъ желзные прутья и трясъ ихъ, гнулъ и, наконецъ, вырвалъ ихъ.
Изъ глубины подвала донесся слабый голосъ, голосъ безъ словъ, какъ бы стонъ заживо погребеннаго, онъ раздался два раза, и мельникъ, вн себя отъ ужаса, бросился бжать черезъ дворъ, по дорог къ дому. Онъ не ршался оглянугься,.
Когда онъ черезъ нсколько минутъ вернулся съ Іоганнесомъ, замокъ горлъ, старое, большое, деревянное зданіе все было охвачено пламенемъ. Съ пристани прибжало нсколько человкъ, но и они не могли помочь. Все погибло.
Но мельникъ былъ нмъ, какъ могила.

XI.

Что такое любовь? Это втерокъ, шелестящій розами и затмъ стихающій. Но часто она похожа на неизгладимую печать, длящуюся цлую жизнь, а иногда даже и посл смерти. Богъ создалъ ее въ разныхъ видахъ и она бываетъ то постоянна, то мимолетна.
Дв матери шли по дорог и бесдовали между собой: одна была одта въ свтлое, голубое платье, потому что ея возлюбленный вернулся изъ путешествія. Другая была въ траур. У нея было три дочери, дв темно-волосыя и одна блокурая, и блокурая умерла. Съ тхъ поръ прошло десять лтъ, десять долгихъ лтъ, а мать все еще носила по ней трауръ.
— Сегодня такой чудный день! — радостно говорила мать, одтая въ голубое.— Тепло опьяняетъ меня, любовь опьяняетъ меня, я такъ счастлива. Мн хочется броситься на землю, протянуть объятія солнцу и цловать его.
Но мать въ траур тихо шла, не улыбаясь и ни отвчая.
— Ты все еще горюешь о своей двочк? — спросила одтая въ голубое, въ сердечномъ невдніи. — Вдь она умерла десять лтъ тому назадъ?
Мать въ траур отвчала:
— Да, ей было бы теперь пятнадцать лтъ.
Тогда мать въ голубомъ сказала, чтобы утшить ее:
— Но, вдь, у тебя осталось еще дв дочери.
Мать въ траур вздохнула:
— Да. Но у нихъ темные волосы. Только она была блокурая.
И об матери разстались и пошли каждая своей дорогой, со своей любовью…
А об темно-волосыя дочери таили въ себ тоже любовь, и об он любили одного,
Онъ пришелъ къ старшей и сказалъ:
— Я хочу попросить у васъ совта, потому что я люблю вашу сестру. Вчера я измнилъ ей, она видла, какъ я цловалъ на лстниц служанку, она вскрикнула тихо и жалобно и прошла мимо. Что же мн теперь длать? Я люблю вашу сестру, ради Бога:— поговорите съ ней, помогите мн!
Старшая поблднла и схватилась за сердце, но она улыбалась, какъ бы желая благословитъ его, и отвтила:
— Я помогу вамъ.
На слдующій день онъ пошелъ къ младшей сестр, бросился передъ ней на колни и клялся ей въ любви.
Она оглядла его съ ногъ до головы и сказала:
— Къ сожалнію, я не могу подать вамъ больше десяти кронъ. Но обратитесь къ моей сестр, она подастъ вамъ больше.
И она вышла изъ комнаты съ гордо поднятой головой.
Придя въ свою комнату, она бросилась на полъ и ломала руки отъ любви.
Зима, на улицахъ холодъ, снгъ, туманъ и втеръ. Іоганнесъ снова въ город, въ прежней комнат, гд онъ слышалъ, какъ скрипятъ тополи о деревянную стну, и у окна которой не разъ встрчалъ завимающуюся зарю. Теперь солнце не показывается.
Работа поглощала все его время, число исписанныхъ листковъ увеличивалось все больше и больше по мр того, какъ шла зима. Это былъ рядъ сказокъ изъ міра его фантазіи, но дни выпадали разные, были хорошіе, были и дурные, и тогда во время работы какая-нибудь мысль, воспоминаніе о взгляд или слов сразу разрушали его настроеніе. Тогда онъ вставалъ и начиналъ ходитъ взадъ и впередъ по комнат. Онъ часто ходилъ такъ и по комнат протянулся блый слдъ отъ его шаговъ, и съ каждымъ днемъ слдъ этотъ становился все бле.
…Сегодня я не могу ни работать, ни думать, воспоминанія не даютъ мн покоя, я сажусь и записываю то, что пережилъ однажды ночью. Дорогой читатель, сегодня для меня ужасно плохой день. Идетъ снгъ, на улицахъ никого не видно, все уныло и въ душ моей царитъ ужасная пустыня. Цлые часы ходилъ я по улиц и затмъ по комнат и старался собраться съ мыслями, теперь наступаетъ вечеръ, и мн не легче. Я холоденъ и блденъ, какъ потухающій день. Дорогой читатель, въ этомъ настроеніи хочу я попытаться описать одну свтлую, чудную ночь, работа успокаиваетъ меня, и, можетъ быть, черезъ нсколько часовъ, я снова повеселю. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Въ дверь постучали, и къ нему вошла Камилла Сейеръ, его молоденькая невста. Онъ положилъ перо и поднялся. Они улыбнулись другъ другу и поздоровались.
— Ты не спрашиваешь меня о бал?— спросила она сейчасъ же, садясь на стулъ.— Я не пропустила ни одного танца. Я вернулась въ три часа. Я танцовала съ Ричмондомъ.
Онъ сказалъ:
— Я теб очень благодаренъ, что ты пришла, Камилла. Я такъ безконечно печаленъ, а ты такая веселая, это хорошо повліяетъ на меня. А какъ ты была одта на балу?
— Конечно, въ розовомъ. Я ужъ не помню, но я такъ много болтала и смялась. Это было такъ дивно хорошо. Да, я была въ розовомъ, безъ рукавовъ, даже безъ малйшаго намека на нихъ. Ричмондъ служилъ въ Лондон при посольств.
— Такъ!
— Его родители англичане, но родился онъ здсь. Что это съ твоими глазами? Они красны. Ты плакалъ?
— Нтъ,— отвчалъ онъ, смясь.— Но я глубоко заглянулъ въ свои сказки, а тамъ такъ много солнца. Камилла, если ты хочешь быть совсмъ милой, то не рви больше бумаги.
— Боже мой, я и не замтила. Прости, Іоганнесъ.
— Пустяки, это просто замтки. Ну, разсказывай: въ волосахъ у тебя была, конечно, роза?
— Да, красная роза, почти черная. Знаешь, Іоганессъ, подемъ посл свадьбы въ Лондонъ. Это совсмъ не такъ страшно, какъ говорятъ, и только такъ кажется, что тамъ туманы.
— Кто теб это разсказывалъ?
— Ричмондъ. Онъ говорилъ мн это на балу, а онъ-то уже знаетъ. Вдь ты знакомъ съ Ричмондомъ?
— Нтъ, я его не знаю. Онъ говорилъ мн однажды рчь, и на немъ были брилліантовыя запонки. Вотъ все, что я знаю о немъ.
— Онъ очень красивъ. Когда онъ подошелъ со мн, поклонился и сказалъ: фрёкэнъ, вроятно, не узнаетъ меня,— знаешь, я подарила ему розу.
— Какую розу?
— Которая была у меня въ волосахъ. Я ему отдала ее.
— Ты очень влюблена въ Ричмонда?
Она покраснла и начала горячо оправдываться.
— Нисколько. Нельзя ни съ кмъ болтать, никого находитъ пріятнымъ, чтобы… Фу, Іоганнесъ, ты сошелъ съ ума! Я больше никогда не произнесу его имени.
— Боже избави, Камилла, я совсмъ не хотлъ этого сказать — не думай, пожалуйста…. напротивъ, я бы съ удовольствіемъ поблагодарилъ его за то, что онъ былъ такъ внимателенъ къ теб.
— Попробуй только это сдлать! Я больше никогда въ жизни не скажу съ нимъ ни слова.
Молчаніе.
— Ну, хорошо, оставимъ это,— сказалъ онъ.— Разв ты уже уходишь?
— Да, мн пора итти. Далеко подвинулась твоя работа? Мама спрашивала какъ-то. Да, я такъ давно не видалась съ Викторіей, а сейчасъ встртила ее.
— Сейчасъ?
— Когда я шла къ теб.— Камилла улыбнулась.— Боже мой, какъ она измнилась. Послушай, ты скоро къ намъ придешь?
— Да, скоро,— отвчалъ онъ и быстро поднялся. Густой румянецъ залилъ его лицо. — можетъ-быть, даже на-дняхъ. Я долженъ сначала написать, что задумалъ, написать заключеніе къ своимъ сказкамъ. Да, я это напишу, напишу!
— Представь себ землю, если глядть на нее сверху, въ вид роскошной папской мантіи. По складкамъ ея ходятъ люди, вс они ходятъ попарно,— вечеръ, тишина, наступилъ часъ любви… Эта вещь будетъ называться ‘Сила пола’. Мн кажется, это будетъ очень сильная вещь, мн часто представлялся этотъ образъ, и каждый разъ мн казалось, что грудь моя рвется на части, и я могу весь міръ заключить въ объятія. Мн рисуются люди, зври и птицы, и для каждаго наступаетъ часъ его любви, Камилла. Восторгомъ дышатъ ихъ лица, глаза загораются, грудь волнуется. И вотъ отъ земли поднимается легкое красноватое облако, это — облако стыда, поднимающееся изъ всхъ этихъ разверстыхъ сердецъ, и вся ночь озаряется краснымъ свтомъ. А тамъ вдали высятся тяжелыя, спящія горы, он ничего не видятъ и ничего не слышатъ. А утромъ Богъ на все бросаетъ лучи своего жаркаго солнца. Это должно называться ‘Сила пола’.
— Такъ!
— Да. Я приду, когда кончу эту вещь. Я безконечно благодаренъ теб, что ты пришла, Камилла. Забудь, что я сказалъ. Я не хотлъ сказать ничего обиднаго.
— Я ужъ и забыла. Но я никогда больше не произнесу его имени. Никогда. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
На слдующій день Камилла опять пришла къ нему. Она блдна и взволнована.
— Что съ тобой?— спрашиваетъ онъ.
— Со мной? Ничего,— отвчаетъ она, волнуясь.— Я люблю тебя одного. Ты не долженъ думать, что со мной что-нибудь произошло, и что я не люблю тебя. Слушай теперь, что я задумала: мы не подемъ въ Лондонъ. Что намъ тамъ длать? Этотъ человкъ ничего не зналъ, когда говорилъ, тамъ тумановъ гораздо больше, чмъ онъ думаетъ. Почему, ты такъ посмотрлъ на меня? Я не назвала его имени. Это такой лгунъ… чего онъ только не наболталъ мн! Мы не подемъ въ Лондонъ.
— Хорошо, мы не подемъ въ Лондонъ,— задумчиво произнесъ онъ.
— Да, правда! Мы не подемъ. Кончилъ ты писатъ ‘Силу пола?’ Господи, меня такъ интересуетъ эта вещь. Ты долженъ скоре кончитъ ее и притти къ намъ, Іоганнесъ. Часъ любви, вдь ты такъ говорилъ?.. Роскошная папская мантія, красная ночь. Боже мой, я такъ хорошо помню все, что ты мн разсказывалъ. Послднее время я рдко приходила къ теб, но теперь я буду приходитъ къ теб каждый день и узнавать, какъ подвигается твоя работа.
— Я скоро кончу,— сказалъ онъ, не отрывая отъ нея глазъ.
— Сегодня я взяла вс твои книги и перенесла ихъ въ свою комнату. Я хочу ихъ перечесть, это меня нисколько не утомитъ, я Даже радуюсь этому. Послушай, Іоганнесъ, будь такимъ милымъ, проводи меня домой. Я не знаю, могу ли я спокойно дойти до дому. Право, я не знаю. Можетъ-быть, кто-нибудь ходитъ по улиц и ждетъ, когда я выйду. Я почти уврена въ этомъ…. Вдругъ она разразилась слезами и заговорила, волнуясь.— Я назвала его лгуномъ, но я совсмъ не хотла этого сказатъ. Онъ ничего не лгалъ мн, напротивъ, онъ все время былъ…. Въ четвергъ у насъ будутъ гости, его не будетъ, но ты долженъ притти, слышишь! Общаешь? Но я не хотла дурно говоритъ о немъ. Что ты теперь обо мн подумаешь?
Онъ отвчалъ:
— Я начинаю понимать тебя.
Она бросилась къ нему на грудь, прижалась къ нему, дрожа и плача.
— Но я тебя тоже люблю! — воскликнула она.— Ты долженъ мн врить. Я не люблю одного его, это было бы безумно съ моей сгороны. Когда въ прошломъ году ты спросилъ меня, я такъ обрадовалась, а теперъ я узнала его. Я не понимаю. Неужели это такъ дурно съ моей стороны, Іоганнесъ? Я люблю его, можетъ-быть, не много больше, чмъ тебя, я не виновата въ этомъ, со мной что-то случилось. О, Боже мой, я не спала столько ночей съ тхъ поръ, какъ увидла его, и я люблю его все сильне и сильне. Что же мн длать? Ты старше меня, скажи мн. Онъ проводилъ меня сюда и ждетъ на улиц, чтобы проводить меня домой, можетъ-быть, онъ озябъ тамъ. Ты презираешь меня, Іоганнесъ? Я не цловала его, нтъ, этого не было, поврь мн, я только подарила ему розу. Отчего ты все молчишь, Іоганнесъ? Скажи, что мн длать, я больше не могу выноситъ этого.
Іоганнесъ сидлъ и внимательно слушалъ ее. Онъ сказалъ:
— Мн нечего отвтитъ теб.
— Благодарю, благодарю тебя, милый Іоганнесъ, это такъ хорошо съ твоей стороны, что ты не сердишься на меня,— сказала она, вытирая слезы.— Но ты не долженъ думать, что я не люблю тебя. Господи, я буду приходить къ теб какъ можно чаще и длать все, что ты хочешь. Вотъ только одно, что я люблю его больше, чмъ тебя. Я не хотла этого. Я не виновата въ этомъ .
Онъ молча поднялся и сказалъ, надвая шляпу:
— Пойдемъ!
Они сошли съ лстницы.
У подъзда стоялъ Ричмондъ. Это — молодой человкъ съ черными волосами и темными глазами, сіяющими молодостью и жизнью. Щеки его покраснли отъ холода.
— Вы озябли?— спросила Камилла, быстро подходя къ нему.
Голосъ ея дрожалъ отъ волненія. Вдругъ она обернулась къ Іоганнесу, взяла его подъ руку и сказала:
— Прости, я не спросила, можетъ-быть, теб тоже холодно. Ты не надлъ пальто, хочешь я схожу и принесу его? Нтъ? Ну, такъ застегнись, по крайней мр.
И она застегнула его сюртукъ.
Іоганнесъ протянулъ Ричмонду руку. Онъ находился въ какомъ-то странномъ состояніи, какъ-будто все происходящее совсмъ не касалось его. Онъ неувренно, слабо улыбнулся и пробормоталъ:
— Очень радъ васъ видть.
Лицо Ричмонда не имло виноватаго или смущеннаго выраженія. На лиц его мелькнула улыбка удовольствія, когда онъ узналъ Іоганнеса, и онъ вжливо поклонился.
— Недавно въ Лондон я видлъ въ одномъ изъ магазиновъ вашу книгу,— сказалъ онъ.— Это былъ переводъ. Такъ пріятно было это видть, словно привтъ съ родины.
Камилла шла между ними и поочереди взглядывала то на одного, то на другого. Наконецъ, она сказала:
— Итакъ, ты придёшь въ четвергъ, Іоганнесъ. Прости, что я думаю только о своемъ,— прибавила она, улыбаясь. Затмъ она обратилась къ Ричмонду и просила его тоже притти. Будутъ только хорошіе знакомые и, между прочимъ, Викторія съ матерью.
Іоганнесъ вдругъ остановился и сказалъ:,
— Собственно говоря, я могу вернуться.
— До свиданья, до четверга! — отвчала Камилла.
Ричмондъ крпко пожалъ ему руку. И двое молодыхъ людей, веселые и счастливые, пошли своей дорогой.

XII.

Мать, одтая въ голубое, находилась въ страшномъ волненіи, она каждую минуту ждала сигнала изъ сада, а пока мужъ дома, никто не можетъ пройти черезъ него. Ахъ, этотъ мужъ, этотъ сорокалтній, лысый мужъ! Какія мысли тревожатъ его сегодня вечеромъ? Онъ сидитъ блдный, неподвижно и молча, пристально глядя въ газету…
Она ни на минуту не можетъ успокоиться, часы бьютъ одиннадцать. Дти давно уже спятъ, а мужъ все еще не уходитъ. Что, если раздастся сигналъ, дверь отопрется маленькимъ, дорогимъ ключикомъ,— и двое мужчинъ встртятся лицомъ к.ъ лицу! Она боялась довести свою мысль до конца.
Она ушла въ темный уголъ комнаты, ломала руки, и, наконецъ, сказала:
— Уже одиннадцать. Если хочешь попасть въ клубъ, пора итти.
Онъ поднялся, поблднлъ еще больше и вышелъ изъ комнаты, вышелъ изъ дому.
Выйдя изъ сада, онъ остановился и услышалъ сигналъ, осторожный свистъ. По дорожк раздались шаги, во входной двери, щелкнулъ замокъ, и на занавси окна появились дв тни.
Онъ зналъ впередъ и сигналъ, и шаги, и тни въ окн, все это было ему знакомо.
Онъ пошелъ въ клубъ. Онъ былъ еще отпертъ, въ окнахъ былъ виденъ свтъ, но онъ не вошелъ. Полчаса ходилъ онъ по улиц и кругомъ сада, безконечные полчаса! Ну, пусть подождутъ меня еще четверть часа! думалъ онъ и продолжаетъ ходить. Затмъ онъ входитъ въ садъ, поднимается по лстниц и звонитъ.
Двушка отпираетъ дверь, высовываетъ голову и говоритъ:
— Барыня уже давно…
— Ушла спать,— договариваетъ онъ,— Подите, скажите барышн, что ея мужъ вернулся.
Двушка уходитъ. Она стучитъ въ комнату барыни и передаетъ приказаніе черезъ запертую дверь:
— Мн приказали сказать, что баринъ вернулся.
Барыня спрашиваетъ изъ своей комнаты:
— Что ты говоришь, вернулся баринъ? Кто теб веллъ это сказать?
— Самъ баринъ. Онъ стоитъ за дверями.— Изъ комнаты барыни раздается стонъ отчаянія, шопотъ, отворяется и захлопывается дверь и все стихаетъ.
Входитъ баринъ. Жена въ смертельномъ ужас выходитъ ему навстрчу.
— Клубъ былъ уже запертъ,— говоритъ онъ сейчасъ же изъ жалости и состраданія.— Я послалъ предупредить тебя, чтобы ты не испугалась.
Она опускается на стулъ успокоенная, чувствуя себя спасенной. Подъ вліяніемъ охватившаго ее счастья, она хочетъ быть доброй и спрашиваетъ мужа:
— Ты такъ блденъ. Что съ тобой, милый?
— Со мной ничего,— отвчаетъ онъ.
— Съ тобой ничего не случилось? У тебя такой измученный видъ.
Мужъ отвчаетъ:
— Нтъ, я улыбаюсь. Это у меня такая улыбка. Я теперь всегда сохраняю на лиц эту гримасу.
Она слушаетъ эти отрывистые слова и не понимаетъ ихъ. Что онъ хочетъ этимъ сказать?
Вдругъ онъ порывисто, съ безумной силой обнимаетъ ее и шепчетъ ей въ лицо:
— А не наставить ли намъ ему рога,— тому, кто только что ушелъ,— не наставить ли намъ ему рога?
Она вскрикнула и позвала двушку. Онъ выпустилъ ее съ тихимъ, сухимъ смхомъ, при чемъ онъ кривитъ ротъ и бьетъ себя по колнямъ.
Утромъ доброе чувство одерживаетъ въ жен верхъ и она говоритъ мужу:
— Вчера вечеромъ у тебя былъ странный припадокъ, теперь онъ, разумется, прошелъ, но ты блденъ.
— Да,— отвчаетъ онъ,— въ мои годы не слдуетъ увлекаться. Этого больше не повторится.
Изобразивъ разные виды любви, монахъ Вендтъ разсказываетъ еще объ одной любви:
— Потому что такая любовь доходитъ до самозабвенія!
Новобрачные только что вернулись на родину посл долгаго свадебнаго путешествія и удалились на покой.
Падающая звзда скатилась надъ ихъ домомъ.
Лтомъ молодые гуляли вмст и не разлучались. Они рвали желтые, красные и голубые цвты и собирали ихъ въ букеты, они любовались, какъ втеръ колышетъ траву, слушали пнье птицъ въ лсу, и каждое ихъ слово было лаской. Зимой они катались на саняхъ, и надъ ихъ головами на безпредльномъ небосвод сіяли звзды.
Такъ прошло много, много лтъ. У нихъ было уже трое дтей, но ихъ сердца любили другъ друга, какъ въ день перваго поцлуя.
Но вотъ мужъ заболлъ какой-то болзнью, на долго приковавшей его къ постели. Терпніе жены подверглось трудному испытанію. Когда онъ, наконецъ, выздоровлъ и всталъ съ постели, онъ самъ себя не узналъ. Болзнь обезобразила его и лишила волосъ.
Онъ долго страдалъ молча. Однажды утромъ онъ сказалъ:
— Теперь ты меня, конечно, разлюбила?
Но жена, красня, обняла его и поцловала такъ же страсгно, какъ въ дни юности, и отвчала:
— Я люблю, люблю тебя. Я никогда не забуду, ты взялъ меня и сдлалъ такой счастливой.
И, придя въ свою комнату, она обрзала свои золотистые волосы, чтобы походить на любимаго мужа.
Прошло много, много лтъ. Молодые люди состарились и дти ихъ выросли. Они были счастливы попрежнему, лтомъ они ходили въ поля и любовались, какъ колышется трава, а зимой они закутывались въ шубы и катались подъ звзднымъ небомъ. И сердца ихъ бились попрежнему горячо и радостно, какъ отъ дйствія чудеснаго напитка.
У жены отнялись ноги. Старая женщина не могла ходить, ее приходилось возитъ въ кресл на колесахъ, и мужъ самъ возилъ ее. Жена невыразимо страдала отъ своего несчастья и страданіе покрыло ея лицо глубокими морщинами.
Однажды она сказала:
— Мн хотлось бы теперь умереть. Я лишилась ногъ и стала такъ безобразна, а ты такъ прекрасенъ, ты не можешь больше цловать меня и любить попрежнему.
Но мужъ, дрожа отъ волненія, обнялъ ее и сказалъ:
— Я люблю тебя, дорогая, больше жизни, я люблю тебя, какъ въ первый день, какъ въ первый часъ, когда ты подарила мн розу. Помнишь? Ты протянула мн руку и взглянула на меня своими чудными глазами, роза благоухала, какъ ты, ты покраснла, какъ она, и я опьянлъ отъ счастья. Но теперь я люблю тебя еще больше, ты прекрасне, чмъ была въ юности, и мое сердце благодаритъ и благословляетъ тебя за каждый день, прожитый нами вмст.
Мужъ идетъ въ свою комнату, обливаетъ лицо срной кислотой, чтобы обезобразить себя, и говоритъ жен:
— По случайной неосторожности мн на лицо попала срная кислота, щеки мои покрыты ожогами. Теперь ты, конечно, меня больше не любишь?
— О, ты женихъ мой, возлюбленный мой! — воскликнула старая женщина и поцловала его руки.— Ты прекрасне всхъ на свт, твой голосъ еще и теперь заставляетъ биться мое сердце, и я до самой смерти не перестану любитъ тебя.

XIII.

Іоганнесъ встртилъ Камиллу на улиц, она хала съ матерью, отцомъ и молодымъ Ричмондомъ. Они остановили экипажъ и дружески поздоровались съ нимъ.
Камилла схватила его за руку и сказала:
— Ты не пришелъ къ намъ. У насъ было много народу. Мы ждали тебя до послдней минуты, но ты не пришелъ.
— Я былъ занятъ,— отвчалъ онъ.
— Прости, что я до сихъ поръ не была у тебя,— продолжала она,— Я непремнно приду на-дняхъ, когда удетъ Ричмондъ. Ахъ, какъ у насъ было весело! Викторія заболла и ухала домой, ты слышалъ объ этомъ? Я собираюсь навстить ее. Ей теперь, вроятно, лучше, можетъ-быть, она уже выздоровла, Я подарила Ричмонду медальонъ, почти такой же, какъ и теб. Послушай, Іоганнесъ, общай мн обратить вниманіе на твою печку. Когда ты пишешь, то забываешь обо всемъ, и у тебя длается страшно холодно. Ты долженъ тогда звать двушку.
— Да, я буду звать двушку,— отвчалъ онъ. Г-жа Сейеръ также заговорила съ нимъ, она спрашивала о его работ, о его новомъ произведеніи, скоро ли оно будетъ закончено? Она съ нетерпніемъ ждетъ, когда оно появится въ печати.
Іоганнесъ отвтилъ на вопросы, почтительно поклонился и поглядлъ вслдъ узжающей карет. Какъ мало ему дло до всего этого, до этого человка, этихъ людей, этихъ разговоровъ? Холодное равнодушіе охватило его и не покидало всю дорогу. Передъ его домомъ взадъ и впередъ ходилъ какой-то человкъ, это былъ его старый знакомый, бывшій учитель изъ замка.
Іоганнесъ поклонился ему.
На немъ было длинное, теплое пальто, старательно вычищенное, на лиц его было довольное, самоувренное выраженіе
— Вы видите передъ собой вашего друга и коллегу,— сказалъ онъ. — Протяните мн руку, молодой человкъ. Съ тхъ поръ, какъ мы видлись въ послдній разъ, судьб моей было угодно измниться. Я женатъ, у меня есть свой домъ, маленькій садикъ, жена. Въ жизни еще случаются чудеса. Что вы можете возразитъ на это?
Іоганнесъ съ удивленіемъ глядлъ на него.
— Итакъ, слушайте. Я училъ ея сына. У нея былъ сынъ отъ перваго брака, она, разумется, уже была замужемъ и овдовла. Вы можете возразитъ, что мн не это было предназначено при рожденіи, но я женился на вдов. Мальчикъ былъ отъ перваго брака. Я хожу туда, вижу каждый день садикъ и вдову и, наконецъ, привыкаю къ нимъ. Вдругъ мн пришла въ голову эта мысль, и я сказалъ себ: конечно, я предназначался не для этого и такъ дальше, но все-таки я это сдлаю потому, что это, вроятно, предсказано звздами. Видите, какъ все это вышло.
— Поздравляю,— сказалъ Іоганнесъ.
— Стойте! Ни слова! Я знаю, что вы хотите сказать. А та, первая, хотите вы сказать, неужели вы забыли вчную любовь вашей юности? Вы хотли это сказать. А позвольте, въ свою очередь, почтеннйшій, спросить васъ, гд она, моя первая, единственная и вчная любовь? Разв она не вышла замужъ за полковника артиллеріи? Позвольте задать вамъ еще одинъ маленькій вопрюсъ: видали ли вы когда-нибудь, чтобы мужчина соединился съ той, съ кмъ онъ хотлъ? Въ одной сказк разсказывается объ одномъ человк, мольбу котораго Богъ услышалъ и соединилъ его съ его первой и единственной любовью. Но онъ не былъ счастливъ.— Почему? спросите вы, и я вамъ отвчу на это: по той простой причин, что она сейчасъ же умерла,— слишите, тотчасъ же умерла, ха-ха-ха, сейчасъ же. Такъ всегда бываетъ. Обыкновенно, никто не соединяется съ женщиной, которую любитъ, но если это и случается, то она умираетъ. Счастье никогда не бываетъ совершенно. Тогда человку только и остается полюбить другую и постараться найти себ въ этомъ утшеніе, но ему совсмъ не слдуетъ умиратъ отъ этого. Увряю васъ, природа дйствуетъ очень мудро, помогая человку переносить подобныя испытанія. Взгляните хотъ на меня.
— Вы выглядите очень хорошо!.
— Великолпно. Слушайте, чувствуйте, смотрите! Разв меня касаются какія-либо заботы? Я одтъ, обутъ, у меня есть семейный очагъ, жена, ребенокъ,— я говорю о мальчик. Если вы спросите о моихъ поэтическихъ произведеніяхъ, то я отвчу вамъ и на этотъ вопросъ. Ахъ, мой молодой коллега, я старше васъ и, можетъ-быть, отъ природы лучше одаренъ. Бумаги мои сложены въ письменномъ стол. Он будутъ изданы посл моей смерти. Вы можете возразить, что я не получу отъ этого никакого удовольствія. И опять-таки вы ошибаетесь, ими наслаждается теперь моя семья. Вечеромъ, когда зажигаютъ лампы, я отпираю столъ, вынимаю свои стихотворенія и читаю ихъ жен и мальчику. Ей сорокъ лтъ, а ему двнадцать, они оба бываютъ въ восторг. Приходите какъ-нибудь вечеромъ, я угощу васъ стаканчикомъ грога. Да сохранитъ васъ Господь .
Онъ протянулъ Іоганнесу руку и вдругъ спросилъ:
— Знаете вы что-нибудь о Викторіи?
— О Викторіи? Нтъ. Да, я только что слышалъ.
— Разв вы не замтили, какой у нея болзненный видъ и какъ впали ея глаза?
— Я не видалъ ее съ весны. Она все еще больна?
Учитель отвтилъ до смшного рзко топнулъ ногой.
— Да.
— Я только-что слышалъ.— Нтъ, я не видалъ, насколько она измнилась, я не встрчался съ ней. Она опасно больна?
— Очень. Вроятно, она уже умерла, понимаете.
Пораженный Іоганнесъ смотрлъ то на учителя, то на дверь своего дома, не зная, входитъ ему или стоять здсь, потомъ онъ снова взглянулъ на учителя, на его длинное пальто и шляпу, онъ улыбнулся смущенный, страдальческой улыбкой.
Старый учитель продолжалъ угрожающимъ тономъ:
— Вотъ опятъ примръ, разв вы можете его отрицать? Она тоже не вышла за, того, кого любила, за жениха, назначеннаго ей съ самыхъ дтскихъ лтъ, за молодого прекраснаго лейтенанта. Онъ отправился однажды на охоту, выстрлъ попалъ ему въ голову и раздробилъ черепъ. И вотъ онъ явился жертвой слпого случая. Викторія, его невста, начинаетъ чахнуть. червякъ грусти точитъ ея сердце, мы, друзья ея, видли все это. Черезъ нсколько времени она появляется въ обществ, въ дом Сейеръ, она разсказывала мн, между прочимъ, что и вы должны притти, но вы не пришли. Однимъ словомъ, въ этотъ вечеръ она пересиливала себя, на нее нахлынули воспоминанія о любви, она сдлалась нервно весела и танцовала, танцовала цлый вечеръ, какъ безумная. Вдругъ она падаетъ, полъ окрашивается кровью, ее поднимаютъ, увозятъ домой. Ей жить не долго.
Учитель подходитъ вплотную къ Іоганнесу и жестко говоритъ ему:
— Викторія умерла.
Іоганнесъ, какъ слпой, начинаетъ ощупывать вокругъ себя руками.
— Умерла? Когда она умерла? Викторія умерла?
— Она умерла,— отвтилъ учитель.— Она умерла сегодня утромъ, теперь… вотъ только что.— Онъ сунулъ руку въ карманъ и вынулъ толстое письмо.— Она поручила мн передать вамъ это письмо. Вотъ оно. Посл моей смерти, сказала она. Она умерла. Я передалъ вамъ письмо. Моя миссія окончена.
И, не прощаясь, не прибавляя ни одного слова, учитель повернулся, медленно пошелъ по улиц и исчезъ за угломъ.
Іоганнесъ стоялъ и держалъ въ рукахъ письмо. Викторія умерла. Онъ произнесъ громко ея имя и голосъ его звучалъ рзко и беззвучно. Онъ взглянулъ на письмо и узналъ почеркъ, на конверт стояли большія и маленькія буквы, строчки шли ровно, а та, которая писала ихъ, уже умерла!
Потомъ онъ вошелъ въ подъздъ, поднялся по лстниц, вынулъ ключъ, вложилъ его въ замокъ и отперъ дверь. Въ комнат было темно и холодно. Онъ слъ на окно и началъ читать письмо Викторіи при умирающемъ свт дня.
— Дорогой Іоганнесъ,— писала она.— Когда вы будете читать это письмо, меня уже не будетъ въ живыхъ. Все кажется мн теперь какимъ-то особеннымъ, и я не стыжусь писать вамъ, какъ-будто этому ужъ ничто не препятствуетъ. Потому что пока я была жива, я предпочла бы страдать дни и ночи, чмъ снова обратиться къ вамъ, теперь же, умирая, я уже не думаю такъ. Чужіе мн люди видли, какъ я истекала кровью, а докторъ, осматривавшій меня, сказалъ, что у меня остался только кусочекъ легкаго, что же мн теперь стыдиться?
Лежа въ постели, я обдумывала нашъ послдній разговоръ.
Это было въ тотъ вечеръ, въ лсу. Тогда я не думала, что это нашъ послдній разговоръ, иначе я простилась бы съ вами и поблагодарила бы васъ. Теперь я васъ больше не увижу, и я раскаиваюсь, что не бросилась передъ вами на землю и не цловала вашихъ ногъ и землю, по которой вы ходили, и не высказала вамъ всю свою безконечную любовь. И вчера и сегодня я лежу и думаю только о томъ, какъ бы мн поправиться и похать домой, я пошла бы въ лсъ, отыскала бы то мсто, гд мы сидли и вы держали мои руки въ своихъ, я бросилась бы на землю, старалась бы разглядть слдъ вашихъ ногъ и цловала бы каждую травку кругомъ. Но я не могу похать домой, пока мн не станетъ немного лучше, на что надется мама.
Дорогой Іоганнесъ! Не страшно разв подумать, что я родилась и жила только, чтобы любить васъ, а теперь прощаюсь съ жизнью. Поврьте мн, такъ странно лежать и ждать, когда наступитъ тотъ день и часъ. Шагъ за шагомъ отдаляюсь я отъ жизни, отъ людей, идущихъ по улиц, и отъ шума экипажей.
Весны я, наврно, уже не увижу, и эти дома, улицы и деревья въ парк переживутъ меня. Сегодня мн позволили посидть немного на постели, я глядла въ окно и видла, какъ на улиц встртились двое, поклонились, подали другъ другу руки и смялись тому, что говорили. И мн казалось такимъ страннымъ, что я теперь сижу и смотрю на нихъ, и я должна умереть. Я невольно думала: вотъ эти двое и не знаютъ, что я сижу здсь и жду своего смертнаго часа, но если бы они и знали это, они бы все такъ же поздоровались и бесдовали другъ съ другомъ. Прошлую ночь, когда было темно, мн показалось, что я должна умереть, мое сердце перестало биться и мн казалось, что до меня доносится издали уже вяніе вчности. Но черезъ нсколько мгновеній я пришла въ себя и снова начала дышать. Это было ощущеніе, не поддающееся описанію. Но мама думаетъ, что я видла во сн нашу рку или водопадъ.
Боже мой, вы должны же, наконецъ, узнать, какъ я любила васъ, Іоганнесъ. Я не могла показать вамъ этого, многое мшало мн это сдлать и прежде всего мой характеръ. Папа тоже сдлалъ самъ себ много зла, а, вдь, я его дочь. Но теперь, когда я должна умереть, и когда уже поздно, я еще разъ пишу и говорю вамъ это. Я сама себя спрашиваю, зачмъ я это длаю, вдь вамъ это будетъ все равно, особенно, разъ меня нтъ въ живыхъ, но мн такъ хотлось бы передъ смертью быть ближе къ вамъ и не чувствовать себя такой одинокой, какъ до сихъ поръ. Я такъ ясно вижу васъ, когда вы будете читать это письмо, вашу фигуру, руки и жестъ, какимъ вы будете держать передъ собой письмо. И мн кажется, что мы становимся ближе другъ къ другу. Я не могу послать за вами, я не имю на это права. Дня два тому назадъ мама хотла послать за вами, но я ршила лучше написать вамъ. Мн хочется, чтобы вы вспоминали меня такой, какой вы видли меня раньше, пока я еще не была больна. Я помню, что вы (здсь пропущено нсколько словъ) — мои глаза и брови, но и они уже не т, что прежде. Поэтому я тоже не хотла, чтобы вы приходили. Я прошу васъ не глядть на меня, когда я буду лежать въ гробу. Я буду, вроятно, такая же, какъ при жизни, только немного блдне, и на мн будетъ надто желтое платье. Не все-таки вы будете жалть, если придете и посмотрите на меня.
Я нсколько разъ принимаюсь сегодня за это письмо, но я не сказала вамъ и тысячной доли того, что хотла сказать. Для меня такъ ужасно умереть, я не хочу умирать, и я все еще всмъ сердцемъ надюсь, что мн станетъ хоть немного лучше, что я проживу хоть до весны. Дни тогда свтлые, и деревья покрыты зеленью. Если бы я теперь выздоровла, я бы никогда не обращалась съ вами такъ дурно, Іоганнесъ. Сколько я плакала, думая объ этомъ, Іоганнесъ! Ахъ, мн хотлось бы сойти внизъ, ласкать каждую плиту на тротуар, останавливаться и благодарить каждую ступеньку, по которой я буду сходить, и быть ко всмъ, ко всмъ доброй. Пусть мн живется очень плохо, только бы-мн жить. Я бы никогда больше ни на что не жаловалась, нтъ, я бы улыбалась тмъ, кто оскорблялъ бы и билъ меня, я бы благодарила и прославляла Господа, только бы мн остаться жить. Я еще совсмъ не жила, я ничего ни для кого ни сдлала, и эта непрожитая жизнь должна теперь кончиться.. Если бы вы знали, какъ мн не хочется умирать, вы бы, можетъ быть, что-нибудь сдлали, сдлали бы все, что въ вашихъ силахъ. Конечно, вы не можете ничего сдлать, но мн кажется, если бы вы и весь міръ молился бы за меня и не хотлъ отпускатъ меня, то Богъ подарилъ бы мн жизнь. Ахъ, какъ бы я была благодарна, я не сдлала бы больше никому ничего дурного и я бы съ улыбкой принимала, все, что бы ни послалъ мн, Господь, только бы мн жить.
Мама сидитъ около меня и плачетъ, Она сидла и плакала такъ всю ночь. Это немного облегчаетъ меня и смягчаетъ горечь разлуки. Сегодня я думала еще вотъ о чемъ: что бы вы сказали, если бы вы вдругъ встртили меня на улиц, я была бы прекрасно одта и я не сказала бы вамъ ничего оскорбительнаго, а подарила бы розу. И я сейчасъ уже думаю, что я уже не могу сдлать того, что хочу, потому что я уже не выздоровлю ли самой смерти. Я такъ часто плачу, я лежу неподвижно и тихо и безутшно плачу, у меня не болитъ грудь, если я не рыдаю. Іоганнесъ, милый, дорогой другъ, моя единственная: любовь, приди ко мн, когда стемнетъ, и побудь немного со мной.
Тогда я не буду больше плакать, я буду улыбаться отъ радости, что вы пришли. Гд моя гордость и мое мужество! Я больше уже не дочь своего отца, но это происходитъ оттого, что силы меня покидаютъ. Я давно страдаю, Іоганнесъ, гораздо раньше этахъ послднихъ дней. Я страдаю уже, когда вы были за границей и посл того, когда я пріхала весной въ городъ, я тоже страдала. Я никогда раньше не знала, какъ безконечно длинна можетъ быть ночь. За это время я видла васъ два раза на улиц. Одинъ разъ вы шли, что-то напвая, и не замтили меня. Я надялась встртиться съ вами у Сейеръ, но вы не пришли. Я бы не говорила съ вами и не подошла бы къ вамъ, но я была бы благодарна, если бы могла хоть издали видть васъ. Но вы не пришли. Тогда я иодумала, что, можетъ-быть, вы не пришли изъ-за меня. Въ одиннадцать часовъ я начала танцовать, потому, что не могла больше переносить ожиданія. Да, Іоганнесъ, я любила васъ, всю свою жизнь я любила только васъ. Викторія: пишеть эти слова, и Богъ читаетъ ихъ изъ-за моего плеча.
А теперь я должна проститься съ вами, темнетъ, и я почти ничего не вижу. Будьте счастливы, Іоганнесъ, благодарю васъ за каждый день. Когда я буду отлетать отъ земли, я буду благодарить васъ до послдней минуты и про себя шептать ваше имя.
Будьте же счастливы на всю жизнь и простите мн за вс т страданія, которыя я причинила вамъ, простите и за то, что я не бросилась передъ вами на колни и не молила о прощеніи. Будьте же счастливы, Іоганнесъ, и прощайте навсегда. Благодарю васъ за каждый день и за каждый часъ. Я не могу больше.

Ваша Викторія.

Я велла зажечь лампу, и кругомъ стало свтло. Я лежала въ полумрак и опять далеко отдалилась отъ земли. Слава богу, это не было такъ страшно, какъ прежде. Я слышала отдаленную музыку и меня не окружалъ больше мракъ. Я такъ благодарна. У меня не хватаетъ больше силъ писать. Прощай, любовь моя!
Гамсун Кнут
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Фантазер, Гамсун Кнут, Год: 1904
  2. Мечтатель, Гамсун Кнут, Год: 1904
  3. Бенони, Гамсун Кнут, Год: 1908
  4. Новая земля (Новь), Гамсун Кнут, Год: 1893
  5. Старый служака, Захер-Мазох Леопольд Фон, Год: 1871
  6. Теневая черта, Конрад Джозеф, Год: 1917
  7. Маленькая принцесса. Приключения Сары Кру, Бёрнетт Фрэнсис Элиза, Год: 1905
  8. ‘Красавица’, Доде Альфонс, Год: 1886
Электронная библиотека