Венецианский купец, Шепелевич Лев Юлианович, Год: 1902 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 15 минут(ы)

ВЕНЕЦІАНСКІЙ КУПЕЦЪ.

Источник: Шекспиръ В. Полное собраніе сочиненій / Библіотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 1, 1902.

OCR Бычков М. Н.

Драма ‘Венеціанскій купецъ’ впервые была напечатана въ 1600 году, подъ заглавіемъ: ‘The excellent history of the merchant of Venice, with the extreme cruelty of Schylock the Jew towards the saide merchant in cutting pound of his flesch. And the obtaining of Portia by the chouse of three caskets. Written by W. Shakespeare. Printed by J. Roberts 1600.’ (Превосходная исторія о венеціанскомъ купц, съ описаніемъ ужасной жестокости жида Шейлока, хотвшаго вырзать помянутому купцу фунтъ мяса. При этомъ разсказъ о полученіи руки Порціи помощью одного изъ трехъ ящиковъ. Сочинено В. Шекспиромъ. Напечатано Робертсомъ въ 1600 г.). Второе изданіе того же года (Гейса) почти ничмъ не отличается отъ перваго. Затмъ пьеса не переиздавалась до 1623 года (изд. in F^о). Пьеса была написана нсколько раньше — около 1598 и, можетъ быть, даже 1594 г. Въ рчахъ Порціи критики видятъ манеру стиля, установившуюся y Шекспира въ начал девяностыхъ годовъ.

‘Венеціанскій купецъ’ справедливо считается однимъ изъ лучшихъ произведеній Шекспира и примыкаетъ къ той категоріи его пьесъ, которыя, несмотря на внимательнйшее изученіе, представляютъ собою весьма много невыясненнаго и спорнаго, хотя самый текстъ не заключаетъ ничего неяснаго или непонятнаго. Критика не успла даже придти къ соглашенію, считать ли Шейлока трагическимъ или комическимъ лицомъ?

Для мыслящаго читателя ‘Венеціанскій купецъ’ представляетъ много матеріала для размышленія, историкъ литературы найдетъ въ пьес много интересныхъ спеціальныхъ проблемъ, юристъ можетъ сдлать пьесу темой интереснаго и поучительнаго трактата, актеръ въ исполненіи роли Шейлока найдетъ много для себя благодарнаго и много труднаго. Но особенно интересна, какъ намъ кажется, драма ‘Венеціанскій купецъ’ въ двухъ отношеніяхъ: 1) Здсь проявляется весьма наглядно способъ использованія Шекспиромъ литературныхъ источниковъ для своихъ цлей. 2) Великій поэтъ ставитъ проблему первостепенной важности и даетъ разршеніе единственно возможное, хотя неожиданное и съ извстной точки зрнія несправедливое.

Въ противоположность свободному и своеобразному отношенію къ источникамъ въ такихъ пьесахъ, какъ ‘Гамлетъ’, ‘Буря’, ‘Тимонъ Аинскій’, ‘Королъ Лиръ’ и др., Шекспиръ въ ‘Венеціанскомъ купц’ очень близко держится фабулы разсказовъ, легшихъ въ основаніе этой пьесы, и не сдлалъ почти никакихъ измненій въ фактическомъ содержаніи двухъ новеллъ, легшихъ въ основаніе фабулы драмы. Первая новелла или, точне, новеллистическій мотивъ,— о заимодавц, требовавшемъ отъ должника уплаты по векселю фунта мяса, и о ршеніи судьи по этому вопросу въ связи съ сватовствомъ за богатую и умную красавицу, второй мотивъ — о выбор одного изъ трехъ ящиковъ претендентами на руку красавицы.

Ядро легенды о своеобразномъ долговомъ договор въ связи съ сватовствомъ за неуступчивую красавицу древнйшаго, едва ли не индійскаго происхожденія. Въ Европ его обработалъ нкій монахъ Iehan de Haute-Selve въ своемъ роман ‘Долопатосъ или Семь мудрецовъ Рима’. Французскій трубадуръ XIII в. Herbers переложилъ ‘Долопатосъ’ въ стихи и въ его обработк четвертый изъ ‘Семи мудрецовъ Рима’ разсказываетъ слдующее:

Одна богатая и красивая двушка, наслдница большого состоянія, знавшая тайны волшебства, предлагала всмъ своимъ женихамъ такое испытаніе: она общала свою руку тому, кто суметъ обнять ее, находясь на лож рядомъ съ нею,— въ противномъ случа искатель долженъ уплатить штрафъ въ 1000 марокъ и убраться восвояси. Многіе пытали счастья, но безуспшно, такъ какъ подъ подушку красавица клала волшебное перо, наводящее сонъ. Одинъ рыцарь, знатный, но обднвшій, потерпвъ въ первый разъ неудачу, ршилъ вновь попытать счастья, но не могъ достать необходимой суммы денегъ. Одинъ изъ его вассаловъ, богатый человкъ, которому рыцарь когда-то отрубилъ ногу, предложилъ ему нужную сумму денегъ, но при этомъ поставилъ условіе, что если долгъ не будетъ уплаченъ въ срокъ, то онъ иметъ право вырзать изъ тла своего должника кусокъ мяса. Рыцарь усплъ побдить волшебство и женился на красавиц, но, упоенный счастьемъ, забылъ о срок договора. Кредиторъ, мстившій за старыя обиды, настаивалъ на буквальномъ исполненіи договора, и король призналъ за нимъ это право. Тогда жена должника перерядилась въ судью и изрекла приговоръ, по которому кредиторъ могъ вырзать только такого вса кусокъ, который былъ выговоренъ въ договор,— въ противномъ случа онъ долженъ быть казненъ. Угроза подйствовала.

Канва этого разсказа перешла въ знаменитый средневковый сборникъ новеллъ ‘Gesta Romanorum’ (Римскія Дянія) и ихъ нмецкія переработки. Существовалъ также англійскій разсказъ XIV ст., по которому безжалостнымъ заимодавцемъ является старшій изъ двухъ братьевъ, а должникомъ — младшій. Судебное ршеніе произносятъ царскій сынъ, угрожающій кредитору смертью за пролитіе хотя капли крови.

На основаніи ‘Gesta Romanorum’ одинъ изъ подражателей Боккаччіо, итальянскій новеллистъ Джіованни Фіорентино, составилъ въ своемъ сборник ‘Il Pecorone’, относящемся къ 1378 г., аналогичный разсказъ. Здсь впервые въ роли кредитора выступаетъ еврей. Содержаніе этой новеллы состоитъ въ слдующемъ:

Воспитанникъ богатаго венеціанскаго купца Ансальдо, Джіанетто, предпринимаетъ изъ любознательности путешествіе на Востокъ и на пути останавливается въ одной гавани, чтобы постить прекрасную повелительницу этой мстности, молодую вдову, которая общаетъ свою руку и страну тому, кто суметъ овладть ею въ первую брачную ночь, въ противномъ случа соискатель долженъ рисковать всмъ состояніемъ. Джіанетто, вкушавшій дважды, ложась въ постель, снотворнаго напитка, все-таки ршается попытать счастья въ третій разъ. Ансальдо, его опекунъ, вынужденъ, чтобы снарядить своего пріемнаго сына, прибгнуть къ займу y еврея изъ Местре (городокъ возл Венеціи). Послдній требуетъ въ случа несвоевременности взноса денегъ фунтъ мяса должника. Предупрежденный служанкой госпожи Бельмонте, Джіанетто избгаетъ на этотъ разъ снотворнаго напитка, становится счастливымъ супругомъ и забываетъ о срок уплаты долга Ансальдо. Такимъ образомъ послдній подвергается опасности смерти, a еврей радуется предстоящему убійству, чтобы имть возможность похвастать, что заставилъ умереть самаго богатаго христіанскаго купца. Однако, Джіанетто все же вспоминаетъ о срок платежа и все разсказываетъ своей жен. Послдняя переряжается въ мужское платье и на суд успваетъ отстоять ршеніе, по которому еврей долженъ лишиться жизни, если выржетъ больше или меньше, чмъ ему полагается по условію.

Повсть Фіорентино несомннно была извстна Шекспиру, и она составляетъ главный источникъ фабулы пьесы, даже родина Порціи зовется въ ‘Венеціанскомъ купц’ Бельмонтъ.

Разсказы, близкіе по содержанію вышеизложенному, были распространены въ различныхъ варіантахъ, то въ форм стихотворныхъ, не лишенныхъ трагическаго интереса балладахъ въ род ‘Гернутъ, еврей изъ Венеціи’, то въ форм шутливыхъ до фривольности ‘Псенъ мейстерзингера’. Въ Лондон, около 1579 г., была поставлена пьеса ‘Еврей’, изображающая ‘кровожадность ростовщиковъ’ {Полный обзоръ см. у Simrock’a ‘Die Quellon des Shakespeare’. T. 1, изд. 1872 года и отчасти y Гретца ‘Shylock in der Sage, in Drama und in der Geschichte’ (2-oe изд. 1899).}.

Въ новелл Фіорентино, послужившей главнымъ источникомъ пьесы Шекспира, автора, болтливаго и словоохотливаго, интересуютъ лишь приключенія, боле или мене хорошо задуманныя. Ни юридическихъ, ни философскихъ вопросовъ онъ не поднимаетъ и не разршаетъ. Если онъ первый ввелъ въ старую легенду еврея, то тоже не съ тмъ, чтобы поднять вопросъ о національномъ и религіозномъ фанатизм, a поддаваясь общему теченію времени. Во второй половин ХІІ вка, посл страшной ‘Черной Смерти’, унесшей десятки милліоновъ людей, отношеніе къ евреямъ чрезвычайно обострилось. Какъ всегда въ такихъ случаяхъ, обезумвшій народъ искалъ ‘виновниковъ’ ужаснаго мора и они были найдены въ лиц евреевъ, якобы отравлявшихъ колодцы. Десятки тысячъ невинныхъ жертвъ были убиты, и имя еврея стало олицетвореніемъ ненависти къ христіанству и мщенія. Неудивительно, что и Фіорентино, ни мало не задумавшись, превратилъ кровожаднаго и мстительнаго кредитора въ еврея, хотя въ первоначальныхъ источникахъ на это нтъ никакихъ указаній.

Благодаря полному отсутствію въ источник, давшемъ сюжетъ драмы, какого бы то ни было идейнаго освщенія, при чтеніи пьесы Шекспира является поэтому чрезвычайно интереснымъ опредленіе, что новаго отразилось въ его міровоззрніи, сравнительно съ точкой зрнія на сюжетъ его предшественниковъ? Но къ разршенію этого вопроса мы подойдемъ, когда коснемся Шейлока, какъ типа. Обращаемся теперь ко второму мотиву — испытанію посредствомъ выбора одного изъ трехъ ларцовъ.

Параллелизмъ двухъ фабулъ — пріемъ, къ которому Шекспиръ прибгаетъ неоднократно. Особенно ярко оттненъ онъ въ ‘Корол Лир’. Въ ‘Венеціанскомъ купц’, вмсто циничнаго и вульгарнаго испытанія жениховъ итальянской новеллы, предлагается высокохудожественный пріемъ — выборъ одного изъ трехъ ларцовъ, снабженныхъ остроумными надписями. Шекспиръ могъ заимствовать канву разсказа изъ ‘Gesta Romanorum’, гд испытаніе пріурочено къ принцесс и играетъ притомъ второстепенную роль. Ему могла быть извстна и новелла Боккаччіо о рыцар Руджіери, съ ея своеобразнымъ испытаніемъ счастья и удачи и новой фаталистически-философской точкой зрнія, проводимой авторомъ ‘Декамерона’, не безъ вліянія восточнаго буддизма (ср. разсказъ о брамин Лабгадатта {Подробности см. въ сочиненіи А. Н. Веселовскаго ‘Боккаччіо, его среда и сверстники’, т. I.}. Шекспиръ выдвинулъ на первый планъ, подобно Боккаччіо, мотивъ испытанія, но отказался отъ фаталистической точки зрнія, выдвинувъ, наоборотъ, мотивъ личнаго совершенства и умственнаго превосходства и развивъ, такимъ образомъ, едва замченную точку зрнія ‘Gesta Romanorum’ y Боккаччіо рыцарь, жалующійся на немилость короля, долженъ убдиться, что король здсь ни причемъ, a виновна лишь его судьба (какъ Лабгадатта въ буддійской легенд). У Шекспира первые два искателя руки Порціи оказываются мало развитыми въ умственномъ отношеніи и нравственно незрлыми, имъ недостаетъ истинной скромности, какъ результата работы мысли и умственнаго опыта, лишь третій искатель и избранникъ Порціи оказывается достаточно зрлымъ во всхъ отношеніяхъ. Шекспиръ превосходно мотивируетъ аргументацію каждаго изъ искателей.

Въ общемъ Шекспиръ безцвтную и сухую схему новеллъ развилъ, и что особенно важно, очеловчилъ и индивидуализировалъ. И фатализмъ и случай отошли на задній планъ, ихъ мсто занялъ починъ свободной человческой воли.

Но если относительно литературныхъ источниковъ пьесы не можетъ быть разногласій, то пониманіе идеи ея является чрезвычайно спорнымъ и даетъ поводъ къ разнообразнымъ требованіямъ. Чтобы не возвращаться къ источникамъ, отмтимъ еще, что часто приводимая въ соотношеніе къ ‘Венеціанскому купцу’ трагедія Марло ‘Мальтійскій жидъ’ лишь въ слабой степени могла повліять на Шекспира: ни въ фабул, ни въ характерахъ главныхъ лицъ мы не находимъ ни сколько-нибудь яркаго сходства, ни точекъ соприкосновенія, если не считать, что и Варавва и Шейлокъ — евреи и фанатики {См. въ примчаніяхъ къ настоящему тому изложеніе содержанія ‘Мальтійскаго жида’. Ред.}.

Переходимъ къ вопросу объ основной иде пьесы, что въ свою очередь, сведется къ опредленію, какъ слдуетъ относиться къ Шейлоку и его образу дйствій. По этому вопросу критика далеко еще не сказала своего послдняго слова.

‘Венеціанскій купецъ’ — едва-ли не единственная пьеса (если не считать ‘Гамлета’) Шекспира, въ которой критики старались подмтить тенденціозность и подчеркнуть идею, нердко забывая, что мы имемъ дло съ объективнйшимъ художникомъ и совершенно зрлымъ его произведеніемъ. Правда, Шекспиръ, какъ сынъ своего времени и своей націи, могъ быть пристрастнымъ: достаточно вспомнить изображеніе имъ Орлеанской Двы. Но въ этомъ и аналогичныхъ случаяхъ мы имемъ дло съ пародіей и каррикатурой, чего ни въ коемъ случа нельзя сказать о Шейлок, характеръ котораго, при всей непривлекательности нравственной стороны, преисполненъ силы, своеобразной художественной красоты и цльности. Пушкинъ такъ формулируетъ свою характеристику Шейлока: ‘У Шекспира Шейлокъ скупъ, сметливъ, мстителенъ, чадолюбивъ, остроуменъ’. Въ этой лаконической характеристик вс основные черты характера Шейлока, никакъ не вяжущіяся съ простой пародіей и каррикатурою. Мы склонны думать, что великій драматургъ мене всего хотлъ казнить еврея, какъ такового, ростовщика — какъ такового, a скоре м_с_т_и_т_е_л_ь_н_о_с_т_ь Шейлока казалась ему отвратительной и роковой. Но съ этимъ вопросомъ намъ придется встртиться еще разъ. Много спорили лучшіе критики Шекспира, комическая или трагическая личность передъ нами въ Шейлок? Шлегель оставляетъ этотъ вопросъ неразршеннымъ. Готшаль видитъ въ Шейлок отвратительнаго шута, созданнаго Шекспиромъ въ угоду райку. Рюмелинъ склоняется къ тому, что комическій элементъ y Шейлока преобладаетъ. Геблеръ находитъ, что съ Шейлокомъ судьба обошлась мягко, что онъ заслуживалъ боле тяжелаго наказанія. Гервинусъ считаетъ Шейлока нравственнымъ уродомъ, превратившимся благодаря стеченью обстоятельствъ въ мученика.

Еще большее разнообразіе существуетъ въ критик относительно толкованія основной идеи пьесы. Эти толкованія принадлежатъ не только литературнымъ критикамъ, но и юристамъ.

До появленія прекраснаго трактата извстнаго юриста Колера, господствовало мнніе Ульрици, доказывавшаго, что въ ‘Венеціанскомъ купц’ проводится и наглядно доказывается тезисъ — summum jus — summa injuria. Рётшеръ, подробно развивая положенія Ульрици, доказываетъ, что въ пьес формальное и отвлеченное право противополагается внутреннему и нормальному правовому порядку. Ретшеръ видитъ въ ‘Венеціанскомъ купц’ повсюду символизмъ, золото, напр., является символомъ видимой матеріальной силы. Крейсигъ высказывается, что подводить подъ одно общее положеніе смыслъ драмы Шекспира нтъ никакой возможности.

Большинство юристовъ занимались ‘Венеціанскимъ купцомъ’, главнымъ образомъ,съ формально-юридической стороны, констатируя при этомъ знакомство Шекспира съ законодательствомъ и точность юридическихъ терминовъ, y него встрчающихся. Лишь въ новйшее время были сдланы попытки извлечь изъ произведенія Шекспира истины, имющія отношеніе къ исторіи права. Первый шагъ въ этомъ направленіи былъ сдланъ знаменитымъ юристомъ Іерингомъ. Въ своемъ сочиненіи ‘Борьба за право’ Іерингъ замчаетъ: ‘Условіе само по себ было недйствительно, такъ какъ содержаніе его было безнравственно, такъ долженъ былъ огласить приговоръ суда. Но если ‘мудрый Даніилъ’ призналъ вексель дйствительнымъ, то съ его стороны было такимъ же крючкотворствомъ, посл признанія за Шейлокомъ права вырзать y Антоніо фунтъ мяса, запретить связанное съ этимъ пролитіе крови’. Іерингъ изъ всего процесса выводитъ заключеніе, что пораженіе понесъ въ сущности не Шейлокъ, a законъ Венеціи, тенденціозно ставшій на сторону христіанина противъ безправнаго еврея.

Полемизируя съ Іерингомъ, другой извстный юристъ нашего времени Колеръ посвятилъ спеціальный трактатъ Шейлоку {Трактатъ Колера переведенъ на русскій языкъ въ ‘Юридической Библ. Я. А. Канторовича No 5. ‘Шекспиръ съ точки зрнія права’. (Шейлокъ и Гамлеть). Спб. 1805.}. Сочиненіе Колера представляетъ, на нашъ взглядъ, наиболе обоснованную попытку разобраться въ правовой сторон ‘Венеціанскаго купца’ и своими заключительными выводами удовлетворяетъ въ равной степени и юриста и историка литературы. Колеръ, анализируя договоръ Шейлока и Антонія, находитъ этотъ договоръ вполн согласнымъ съ тми правовыми взглядами, которые господствовали въ теченіе ряда столтій на сущность отношеній между кредиторомъ и должникомъ. Нсколько десятковъ страницъ посвящено y Колера разбору различныхъ законоположеній о долговыхъ обязательствахъ. Процессъ измненія правовыхъ отношеній въ этомъ вопрос совершался весьма медленно. Эволюція въ этой области должна была, по врному замчанію Колера, повести за собою и эволюцію въ этическихъ воззрніяхъ, за которой слдовала самостоятельная органическая переработка этическаго матеріала въ составныя части правового организма. ‘Этотъ процессъ совершается не по приказанію извн, a дйствіемъ духовныхъ силъ, управляющихъ исторіей человчества’.

И вотъ новое правовое сознаніе, по Кольеру, проникло въ пьесу Шекспира и повліяло на ршеніе ‘мудраго Даніила’. ‘Его время дошло уже до инстинктивнаго сознанія, что Шейлоковское условіе не должно быть приведено въ исполненіе, но соотвтствующее идейное выраженіе этого сознанія еще не было найдено. Это могучее душевное движеніе еще не было разложено на свои идейные элементы и не находило опоры въ твердыхъ посылкахъ’.

По Колеру, ‘мудрый Даніилъ’ произнесъ хорошій приговоръ, но плохо обосновалъ его. Съ точки зрнія формальной юриспруденціи Шейлоку должны бытъ предоставлены вс средства для реализаціи договора: ‘Ршеніе мудраго и справедливаго Даніила находится въ противорчіи съ этимъ принципомъ: ибо ясно, что кому разршено вырзать мясо, тому разршено и проливать кровь, если эта операція не можетъ быть совершена безъ пролитія крови’. Кредиторъ вправ ограничиться частью слдуемаго ему, ‘даже небольшое превышеніе вса ему не можетъ быть поставлено въ вину, такъ какъ вс человческія операціи могутъ быть выполнены только съ приблизительной точностью’. Колеръ основательно доказываетъ, что аргументъ Порціи противъ Шейлока ‘обращаетъ право въ тнь и не лучше всякаго правонарушенія’.

Намъ кажется, что Колеръ могъ-бы подсказать Даніилу—Порціи ршеніе, которое бы соотвтствовало требованіямъ истиннаго правосудія, но все же критическая сторона его трактата обставлена превосходно. По нашему убжденію, Шейлокъ гибнетъ лишь потому, что свое право, какъ таковое, онъ длаетъ орудіемъ личной мести и преслдованія. Въ его требованіяхъ судья не можетъ не видть низкаго озлобленія. Нравственное чувство судьи возмущается, онъ явно переходитъ на сторону Антоніо и произноситъ пристрастное ршеніе, вступивъ такимъ образомъ въ борьбу съ одной изъ тяжущихся сторонъ, т.-е. изъ судьи сдлавшись стороной. Все произошло оттого, что Шейлокъ неумренно натягивалъ свой лукъ мщенія: Arcus nimis intensus frangitur!

Теперь переходимъ къ вопросу, интересовавшему критику не мене правовой стороны драмы: именно къ вопросу о томъ, что заставило великаго драматурга оставить въ роли безжалостнаго и мстительнаго ростовщика еврея? Часть изслдователей приглашаетъ насъ взглянуть въ современныя Шекспиру общественныя отношенія, познакомиться съ ролью евреевъ въ Англіи въ царствованіе Елизаветы, такъ какъ основные источники повсти о безжалостномъ кредитор, какъ намъ уже извстно, либо ничего не говорятъ о его національности, либо не занимаются этимъ сколько нибудь подробно.

Для освщенія этого вопроса много сдлано историкомъ еврейства Гретцомъ. Въ своей замчательной, хотя тенденціозной и чрезмрно полемической работ Shylock in der Geschichte, im Drama und der Sage’), переводъ которой имется на русскомъ язык {‘Восходъ’, 1881 г., V.}, Гретцъ присоединяется къ англійскому критику Ли, напечатавшему въ 1880 г. изслдованіе, разъясняющее роль Шейлока въ драм Шекспира.

Работа Ли кажется Гретцу убдительной и неопровержимой. Ли указалъ, что въ царствованіе Елисаветы процессъ одного еврея, обвиняемаго въ государственной измн, обратилъ вниманіе публики на забытыхъ ею евреевъ (они были изгнаны изъ Англіи въ XIV вк), и что въ этомъ процесс противникомъ еврея является, какъ въ ‘Венеціанскомъ купц’, высокопоставленный христіанинъ, по имени Антоній. Въ царствованіе Елисаветы въ Англіи появляются тайные евреи — выходцы изъ Испаніи, гонимые Филиппомъ, которымъ англійское правительство покровительствовало, пользуясь часто ихъ услугами въ качеств шпіоновъ, вывдывая при ихъ посредств про то, что происходило въ ненавистномъ имъ королевств Филиппа II.

Изъ поселившихся въ Лондон тайныхъ евреевъ (‘новохристіанъ’, ‘маррановъ’) особенною извстностью пользовался врачъ Родриго Лопесъ, Ему покровительствовалъ фаворитъ Елисаветы Лейстеръ, и, благодаря ему и другимъ приближеннымъ королевы, Лопесъ былъ сдланъ придворнымъ лейбъ-медикомъ. Многіе соотечественники Лопеса получили при его посредств англійскіе паспорты. Особенную популярность Лопесъ пріобрлъ въ Англіи съ 1588 г., когда онъ сблизился и даже подружился съ Антоніо Пересомъ, претендентомъ на португальскій престолъ, покровительствуемымъ англійскимъ правительствомъ. Лопесъ сдлался переводчикомъ Антоніо, его посвящали въ дипломатическія тайны Испаніи и Португаліи. Однако, дружба между Антоніо и Лопесомъ оказалась непрочной. Желая отвязаться отъ своего совтника, Антоніо неоднократно унижалъ стараго врача. Посл разрыва послдняго съ лордомъ Эссексомъ, желавшимъ навязать Лопесу роль шпіона, отношенія Антоніо къ нему стали еще боле натянутыми, a Эссексъ при первомъ удобномъ случа жестоко отомстилъ Лопесу, настоявъ на привлеченіи его къ суду по обвиненію въ государственной измн. Судъ призналъ врача виновнымъ, несмотря на недостаточность уликъ, и Лопесъ, виновность котораго королева долго колебалась признать, былъ наконецъ казненъ въ 1594 г.

По мннію Ли, процессъ Лопеса, вызвавшій во всей Англіи негодованіе противъ евреевъ, заставилъ Шекспира (и двухъ его предшественниковъ-драматурговъ) придать своеобразную окраску своей пьес ‘Венеціанскій купецъ’, поставленной на сцен вскор посл казни Лопеса. Ли обращаетъ вниманіе на имя Антоніо, котораго нтъ въ источникахъ Шекспира и которое, по его мннію, указываетъ на аналогію съ Антоніо Пересомъ, сдлавшимся врагомъ Лопеса. Подтвержденіе этому предположенію Ли видитъ въ нкоторыхъ другихъ чертахъ пьесы. Роль Антоніо въ пьес Шекспира станетъ, по мннію Ли, понятной лишь тогда, когда мы будемъ имть въ виду историческаго Антоніо.

Аргументація Ли, указавшаго на нкоторыя любопытныя стороны быта евреевъ въ царствованіе Елисаветы, дала поводъ Гретцу прямо обвинять Шекспира въ нетерпимости къ евреямъ и пристрастномъ воспроизведеніи въ ‘Венеціанскомъ купц’ Лопеса, возбудившаго своею недоказанною измною ненависть англичанъ. Въ этомъ же обвиняютъ названные изслдователи и Марло, несмотря на то, что Марло сочинилъ своего ‘Мальтійскаго жида’ гораздо раньше процесса Лопеса.

Ни въ какомъ, однако, случа не можетъ считаться доказаннымъ фигурированіе Лопеса передъ судомъ въ качеств еврея. Вс документы считаютъ его христіаниномъ (‘ново-христіаниномъ’, ‘марраномъ’) и даже вопросъ о тайномъ исповданіи іудейства нигд не ставится.

Во всякомъ случа попытка Гретца и Ли доказать, что ‘Венеціанскій купецъ’ былъ сочиненъ Шекспиромъ подъ вліяніемъ свжихъ событій процесса Лопеса, иметъ совершенно вншній интересъ, не говоря уже о томъ, что точная дата пьесы не можетъ считаться установленной. Ничего общаго между Лопесомъ и Шейлокомъ въ сущности нтъ. Лопесъ былъ государственный человкъ, весьма свтскій, врачъ по профессіи, человкъ съ всомъ и высшимъ общественнымъ положеніемъ. Его обвиняли въ заговор, направленномъ противъ королевы, въ заговор чисто политическаго характера, о его ненависти къ христіанамъ, мести за униженія — не могло быть и рчи. Что же касается до случайныхъ сближеній нкоторыхъ чертъ характера Лопеса и Шейлока, то эти сближенія такого рода, что могутъ быть отнесены къ любому индивидууму.

Мы подойдемъ гораздо ближе къ истинному пониманію типа Шейлока, если будемъ помнить, что, несмотря на нкоторыя свои субъективныя симпатіи, Шекспиръ является въ своихъ произведеніяхъ объективнйшимъ художникомъ. Область каррикатуры на личности или націи была совершенно чужда Шекспиру. Его персонажи типичны, за немногими исключеніями, и представляютъ собою художественныя обобщенія, результаты тонкаго и высокаго творчества поэта, всегда органически вытекающіе изъ тхъ психологическихъ задачъ, которыя ставилъ себ великій знатокъ человческаго сердца. Если онъ выбираетъ для героевъ своихъ пьесъ не своихъ соотечественниковъ, a представителей другихъ націй, то лишь въ тхъ случаяхъ, когда ему казалось, что извстная народность, въ лиц типичныхъ ея представителей, обладаетъ такими исключительными качествами, которыя лишь въ слабой степени присущи другимъ народностямъ. Блестящимъ примромъ можетъ служить личность Отелло. Шекспиръ вывелъ на сцену мавра (или негра) не потому только, что литературные источники подсказали ему эту мысль, a въ виду того, что столь слпая, безумная ревность, какъ y Отелло, почти недоступна европейскимъ націямъ, равно какъ и связанныя съ этимъ чувствомъ у Отелло голубиная доврчивость, отличающая представителей еще нетронутыхъ дурными сторонами цивилизаціи народовъ. Подобнымъ же образомъ мы не въ состояніи представить себ Яго иначе, какъ итальянцемъ эпохи Возрожденія, выработавшей этотъ тонкій и преступный типъ интригана.

Обращаясь къ Шейлоку, мы должны принять во вниманіе два соображенія: 1) Для художественнаго образа безжалостнаго кредитора, задуманнаго Шекспиромъ, представитель современнаго драматургу еврейства долженъ былъ показаться наиболе подходящимъ. 2) Безпристрастное отношеніе къ Шейлоку должно убдить насъ, что въ этой фигур свтъ и тни распредлены поэтомъ равномрно и что Шейлокъ не хуже среды, его окружающей по нравственнымъ качествамъ, a умомъ, остроуміемъ и чистотою семейныхъ нравовъ онъ значительно превосходитъ христіанскую среду.

Лишенное всякихъ человческихъ правъ, еврейство среднихъ вковъ и эпохи Возрожденія могло быть извстно христіанину только съ худшей своей стороны. За исключеніемъ Польши, гд евреямъ жилось сравнительно лучше, отъ крайняго свера Европы и вплоть до Алжира, евреи, представляя собою какъ-бы зачумленную касту, были въ большей или меньшей степени лишены даже возможности принять участіе въ общегражданской жизни страны и развернуть лучшія стороны своего нравственнаго существа. Въ силу необходимости все вниманіе еврея сосредоточивалось на торговл и связанныхъ съ нею предпріятіяхъ, a всю свою силу и значеніе евреи черпали изъ сознанія своей матеріальной самостоятельности, которая обезпечивала имъ относительную гражданскую свободу и давала средства для борьбы съ суровыми законоположеніями, противъ нихъ направленными.

Такая легко объясняемая въ положеніи средневковаго еврея погоня за наживой, сосредотеченіе въ его рукахъ денежныхъ средствъ, въ связи съ религіознымъ фанатизмомъ, возбуждали и поддерживали среди христіанъ ненависть, которая сплошь да рядомъ принимала дикія, стихійныя формы. Понятно, что и евреи не могли питать иного характера чувствъ къ христіанамъ и держались изолированно и враждебно. Эти обоюдныя отношенія значительно ухудшались тмъ, что евреи не отказывались отъ операцій, особенно преслдуемыхъ средневковымъ законодательствомъ, первое мсто въ этой категоріи занимала ссуда денегъ подъ высокіе проценты.

Было время, когда законодательство какъ европейскихъ, такъ и восточныхъ народовъ чрезвычайно сурово относилось къ должникамъ. Кредиторъ становился нердко господиномъ не только имущества, но и личности должника. Но позднйшее законодательство (начиная съ XIV ст.) старалось смягчить участь должника, стало принимать мры противъ ростовщиковъ, a церковь отвела лихв мсто среди самыхъ суровыхъ прегршеній {Весьма характерно отношеніе Данте къ ростовщикамъ. Опъ видитъ въ лихв насиліе, соединенное съ обманомъ и, согласно съ этимъ воззрніемъ, отводитъ имъ мсто въ ‘Аду’. Ср. А-ръ Н. Веселовскій. Ж. М. H. П. 1889, стр. 267—272 и Шепелевичъ, Этюды о Данте, ‘Видніе св. Павла’, ч. II, стр. 87 и 88.}. Въ эпоху Шекспира въ Англіи, какъ и на континент, озлобленіе общества противъ ростовщиковъ было весьма сильно.

Послднихъ было много среди той части еврейства, которая приходила въ столкновеніе съ недоступнымъ для иного общенія христіанскимъ обществомъ,— отсюда усугубленіе ненависти къ цлому племени. Шекспиръ вывелъ Шейлока въ роли безжалостнаго кредитора лишь потому, что, по его свдніямъ, въ его время эта роль съ большимъ основаніемъ могла быть приписана еврею, чмъ представителю какой либо другой національности. Что это, a не иное соображеніе, руководило великимъ поэтомъ, уяснится, какъ только мы обратимъ вниманіе на безпристрастное освщеніе въ драм личности и дйствій Шейлока.

Если, въ самомъ дл, много есть въ личности Шейлока отталкивающаго, то неотразимо-убдительные и язвительные доводы не одной изъ его рчей исключаютъ всякую мысль о спеціальномъ желаніи выставить его исключительно въ дурномъ свт. И только шаблонное и безвкусное изображеніе Шейлока актерами долго искажало эту отвтственную роль и служило источникомъ неврныхъ и неточныхъ представленій среди публики о Шейлок, какъ о художественномъ тип.

Отмнное мастерство Шекспира, какъ художника, сказалось прежде всего въ чрезвычайно сильной и яркой характеристик Шейлока. Въ сущности онъ появляется на сцен не часто и говоритъ сравнительно мало, но каждое его появленіе и каждая рчь даютъ совершенно полное о немъ представленіе, такъ что въ лишнихъ сценахъ и явленіяхъ не имется никакой нужды.

Первое появленіе Шейлока — бесда на площади съ Бассаніо и Антоніо о займ въ 3000 червонцевъ. Шейлокъ, какъ истый длецъ, взвшиваетъ, достаточно-ли кредитоспособенъ Антоніо? Дале мы читаемъ объясненіе Шейлока въ ненависти къ Антоніо за то, что тотъ лишалъ его прибыли и процентовъ и публично поносилъ его. Насчетъ процентовъ y Шейлока своя теорія, онъ съ удовольствіемъ подкрпляетъ ее ссылкой на примръ патріарха Іакова, успвшаго хитростью увеличить приплодъ овецъ. Здсь, какъ и въ своихъ операціяхъ, Шейлокъ видитъ лишь находчивое остроуміе, a не коварство или хитрость. Затмъ Шейлокъ осыпаетъ Антоніо заслуженными и неотразимыми упреками: давно-ли его поносили, плевали на него, a теперь хотятъ взять y него денегъ? Антоніо не высказываетъ раскаянія, а предлагаетъ Шейлоку смотрть на ссуду, какъ на коммерческую сдлку. Шейлокъ предлагаетъ извстное условіе: если Антоніо не уплатитъ въ срокъ,— обязывается уплатить неустойку: фунтъ мяса. Мотивируетъ Шейлокъ свое предложеніе желаніемъ пошутить и, повидимому, не иметъ серьезнаго намренія воспользоваться уступчивостью христіанина: онъ доволенъ лишь тмъ, что пристыдилъ его, заставивъ публично вступить въ унизительную сдлку со своимъ врагомъ. Однако, событія складываются роковымъ для Антоніо образомъ. Шейлокъ человкъ страстныхъ привязанностей: онъ съ нжностью вспоминаетъ о покойной жен своей, онъ любитъ дочь. Пушкинъ называетъ Шейлока ‘чадолюбивымъ’ — и это вполн врно. Отправляясь на пиръ къ Бассаніо, Шейлокъ убждаетъ Джессику избгать всякихъ искушеній во время маскарада и беречь его кассу. Онъ ретивый и усердный хозяинъ, вносящій страстность своей натуры въ самые будничные процессы существованія.

Въ третьемъ дйствіи мы видимъ Шейлока поглощеннымъ извстіемъ о бгств дочери и пропаж драгоцнностей. Онъ потрясенъ, оскорбленъ и униженъ. Онъ оживляется лишь тогда, когда слышитъ, что Антоніо, вслдствіе крушенія кораблей, разорился. Теперь y него созрваетъ намреніе воспользоваться оплошностью стараго врага. Въ яркомъ и краснорчивомъ монолог разсказываетъ онъ о всхъ обидахъ, накипвшихъ въ его груди. Какъ христіане обращаются съ евреями, такъ и евреи должны обращаться съ христіанами. За месть — месть. Извстіе о безплодной трат Джессикой денегъ еще боле распаляетъ его, планъ его мстить окончательно созрлъ, и Антоніо будетъ первой жертвой.

Въ послдней сцен, гд является Шейлокъ,— на суд предъ дожемъ,— мы присутствуемъ при высокомрныхъ и заносчивыхъ заявленіяхъ еврея, настаивающаго на своемъ прав вырзать y Антоніо фунт мяса. Онъ говоритъ умно и находчиво. По существу онъ правъ, это чувствуетъ и Антоніо, чувствуютъ и вс присутствующіе на суд. Онъ не порицаетъ, не хулитъ христіанъ, но въ его рчахъ чувствуется глубокое презрніе къ ихъ показному милосердію и лицемрной добродтели, онъ бьетъ въ самое больное мсто: указываетъ на тяжелое положеніе угнетенныхъ рабовъ. Шейлокъ не длаетъ никакихъ попытокъ выставить себя и свои претензіи въ благовидномъ свт, онъ откровенно и цинично настаиваетъ на своемъ прав. Онъ такъ увлекается чувствомъ мщенія, что не замчаетъ, какъ становится на краю пропасти, и приговоръ Порціи своимъ заключеніемъ ошеломляетъ, и подкашиваетъ его. Зритель чувствуетъ, что существованіе еврея в

Читайте также: