ВЕНЕЦІАНСКІЙ КУПЕЦЪ.
ВЕНЕЦІАНСКІЙ КУПЕЦЪ.
(По Шекспиру)
I.
II.
III.
IV.
Венецианский купец, Ив. Гр., Год: 1596
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Чудное лтнее утро. Мраморъ роскошной набережной Венеціи, пестрыя мозаики колоннъ, украшающихъ многочисленные красивые дворцы, блестятъ подъ лучами южнаго солнца. Волны моря, отражая темно-голубое небо, мрно ударяютъ о каменныя плиты, которыми вымощенъ берегъ обширной венеціанской гавани.
По морю снуетъ множество кораблей. Одни причаливаютъ къ берегу, другіе, распустивъ паруса, увозятъ въ далекія страны самые разнообразные товары.
На набережной большое оживленіе. Одни выгружаютъ изъ только что прибывшихъ судовъ тяжелые тюки цнныхъ товаровъ, другіе толпятся тутъ же, глазя на прізжихъ.
Въ сторон, по берегу, подъ тнью широколиственныхъ деревьевъ, прохаживаются два человка, оживленно о чемъ-то разговаривая. Одинъ изъ нихъ, среднихъ лтъ, полный, съ длинными, темнокаштановыми, волнистыми волосами, въ черномъ бархатномъ полукафтан, спокойно и серьезно слушаетъ, что горячо разсказываетъ ему его спутникъ. Это — Антоніо, богатый, всми уважаемый за доброе сердце и неподкупную честность венеціанскій купецъ. Другой — стройный, красивый, смуглый юноша, съ блестящими, черными глазами. На плечахъ у него небрежно накинутъ голубой плащъ. Онъ ходитъ неровно, то ускоряя шагъ, то вдругъ останавливаясь, и живо и громко говоритъ о чемъ-то, повидимому, очень его занимающемъ. Это — Бассаніо, молодой венеціанскій дворянинъ, закадычный другъ Антоніо.
Къ нимъ часто подходятъ молодые люди, прогуливающіеся тутъ же, дружески здороваются съ ними и весело заговариваютъ, но наши собесдники, перебросившись нсколькими словами съ гуляющими весельчаками, отходятъ отъ нихъ и продолжаютъ разговоръ.
— Скажи, другъ Бассаніо, говоритъ Антоніо, кто такая эта знатная дама, которая такъ плнила тебя чудной красотой?
— Ты знаешь, быстро отвчалъ красивый юноша, что я разстроилъ свое состояніе. Конечно, я не тужу о томъ, что уже не могу жить такъ весело и пышно, какъ жилъ прежде, — но какъ мн уплатить долги? Теб, Антоніо, я обязанъ боле всхъ другихъ и деньгами, и дружбой, и хочу сказать теб о средств, которое я придумалъ, чтобы поправить свои дла.
— Разсказывай все откровенно, съ участіемъ замтилъ Антоніо, и, если намренія твои честны, отъ души готовъ помочь теб всмъ, чмъ могу.
— Другъ Антоніо! знаю, я много задолжалъ теб, но увряю тебя, что, если ты только еще разъ, теперь, выручишь меня, то этимъ дашь мн средство возвратить теб съ признательностью вс прежніе долги. Въ честности же моихъ намреніи ты, кажется, можешь не сомнваться.
— Говори прямо, чмъ могу быть теб полезенъ: отъ всей души готовъ исполнить все, чего ты ни пожелаешь.
При этихъ словахъ друга Бассаніо остановился и, радостно сверкнувъ черными глазами, съ жаромъ заговорилъ:
— Въ Бельмонт живетъ богатая наслдница — Порція. Прелестна она и лицомъ, и умомъ, и сердцемъ. Со всхъ концовъ земли съзжаются къ ней самые богатые и знатные женихи. Имй я только средства, чтобы явиться въ числ ея жениховъ, я бы наврное усплъ добиться ея руки, и былъ бы счастливъ!
Антоніо привтливо улыбнулся и, дружески взявъ друга за руку, сказалъ:
— Ты знаешь — все мое имущество на мор, и я не могу достать сейчасъ же вс нужныя теб деньги. Но поищи у кого-нибудь въ город, и я готовъ поручиться за тебя. Врядъ-ли кто откажетъ дать теб денегъ подъ мое поручительство. Да вонъ идетъ богатый еврей — Шейлокъ, поговори съ нимъ наедин, а я уйду, чтобы не мшать вамъ.
И, дружески пожавъ руку Бассаніо, Антоніо скрылся за угломъ улицы.
Изъ другой улицы дйствительно вышелъ еврей. Это былъ высокій, сгорбленный старикъ, съ длинной, сдой, всклокоченной бородой. Одтъ онъ былъ въ длиннополый, грязный, изодранный кафтанъ, подпоясанный простой веревкой, на голов у него была маленькая ермолка, изъ-подъ которой выбивались рдкія пряди спутанныхъ волосъ. Онъ шелъ, опираясь на длинную, сучковатую палку, слегка наклонивъ голову, маленькіе, срые глаза его быстро бгали, внимательно оглядывая все окружающее.
Бассаніо пошелъ вслдъ за нимъ и громко окликнулъ его. Еврей остановился и подозрительно осмотрлъ Бассаніо съ головы до ногъ.
— Шейлокъ, сказалъ Бассаніо, у меня есть къ вамъ просьба.
Еврей поглядлъ на него вопросительно.
— Мн нужно три тысячи червонцевъ. Не согласитесь-ли вы одолжить мн ихъ за поручительствомъ Антоніо?
— Три тысячи червонцевъ? Хорошо, — отрывисто, слегка дрожащимъ, старческимъ голосомъ отвчалъ еврей, продолжая смотрть на Бассаніо изъ-подлобья.
— На три мсяца?
— На три мсяца? Хорошо.
— Въ уплат, какъ я сказалъ, поручится вамъ Антоніо.
— Антоніо?— Что-жъ, Антоніо хорошій человкъ, то-есть, онъ врный человкъ — у него есть, чмъ заплатить. Но его состояніе не у него въ рукахъ. Корабли его разсяны по разнымъ странамъ. А вдь по морю разъзжаютъ пираты, которые могутъ перебить матросовъ и разграбить богатства Антоніо. А волны, втры, скалы?.. Но у Антоніо есть все-таки, чмъ заплатить. Три тысячи червонцевъ? Я думаю, можно принять его поручительство.
— Будьте вполн уврены, Шейлокъ, что можно, а если хотите поговорить съ самимъ Антоніо, то не угодноли вамъ отобдать съ нами?
Еврей презрительно усмхнулся.
— Зачмъ, сказалъ онъ, я пойду къ вамъ? Чтобы нюхать свинину, слушать ваши насмшки… Я готовъ съ вами покупать, продавать, прогуливаться, разговаривать, словомъ, готовъ длать, что угодно, но ни сть, ни пить, ни молиться съ вами не стану…
Въ эту минуту къ нимъ подошелъ Антоніо, и еврей отошелъ въ сторону. Онъ выпрямился, поднялъ голову, глаза его засверкали какимъ-то особеннымъ блескомъ, и онъ злобно проворчалъ:
— О! какъ ненавижу я этого человка! Онъ — христіанинъ! гордясь своею хваленой честностью, онъ даетъ деньги взаймы, безъ процентовъ, отбиваетъ отъ меня мой доходъ! Попадись мн только! Я отомщу теб!.. Онъ презираетъ святое наше племя, онъ ругаетъ меня, охуждаетъ мои дла при всхъ, при всякомъ удобномъ случа, называетъ мои законный барышъ лихвою! Да будь проклята вся моя жизнь, будь проклято все мое потомство, если когда-нибудь прощу ему!
Еврей тяжело дышалъ. Въ груди его кипла старинная, заклятая вражда къ христіанамъ. Но увидя, что Антоніо и Бассаніо уже приближались къ нему, онъ подавилъ гнвъ, принялъ спокойный, даже нсколько заискивающій видъ, и низко поклонился подошедшему богачу- купцу.
— Шейлокъ, сказалъ Антоніо, хотя у меня и нтъ обычая ни брать, ни одолжать денегъ, чтобы не платить и не брать процентовъ, но на этотъ разъ я нарушаю свое правило, чтобы выручить пріятеля изъ крайности. Извстно-ли вамъ его желаніе?
Шейлокъ медленно погладилъ бороду, подошелъ близко къ Антонію и съ хитрой усмшкой началъ:
— А помните, почтенный господинъ, какъ часто вы здсь, на этой самой площади, изволили ругаться надо мной?.. Помните, какъ вы изволили называть меня собакой, злодемъ?.. И все это только за то, что я законно пользуюсь своимъ добромъ. Я все это переносилъ терпливо:— вдь терпніе удлъ наслдственный всего еврейскаго народа! А теперь, какъ понадобилась вамъ помощь того же самаго жида, надъ которымъ вы издвались, вы приходите ко мн и говорите: ‘Шейлокъ, намъ нужны деньги!’ Неужели это вы, государь мой, обращаетесь ко мн? Вы, такъ часто плевавшій мн въ лицо, такъ часто дававшій мн пинки, какъ чужой голодной собак, которая непрошенной гостьей переступила вашъ порогъ? Вамъ нужны деньги? Что же мн вамъ сказать? Не сказать-ли такъ: ‘Да разв есть деньги у собаки?’ Или, можетъ быть, прикажете мн снять шапку и униженно прошептать: ‘Почтенный господинъ! Въ прошлую среду вы на меня изволили плевать, вчера вы грубо толкали меня, сегодня обругали собакой, и вотъ теперь, за вс ваши ласки, имю честь принести къ вашимъ ногамъ вс мои червонцы?’ А? Какъ вы думаете? Такъ прикажете вамъ сказать?
И еврей захохоталъ. Насмшки еврея взбсили Антоніо.
— Я и теперь, презрнный жидъ, запальчиво воскликнулъ онъ, готовъ плюнуть теб въ лицо и назвать тебя собакой! Въ разговоры съ тобой вступать я не намренъ Коли хочешь, давай деньги, и давай мн ихъ, какъ злйшему врагу, съ тмъ, чтобы строго взыскать съ меня ихъ, если не возвращу ихъ теб къ сроку. А если нтъ, найдемъ и у другаго.
Шеилокъ опять усмхнулся:
— Ужь вы и вспылили! началъ онъ вкрадчиво. Напрасно! Мн хотлось бы быть вашимъ другомъ, забыть позоръ, которымъ вы меня пятнали, пособить вамъ въ нужд отъ чистаго сердца, не взявъ за это ни копйки процентовъ.
Антоніо и Бассаніо съ удивленіемъ посмотрли на Шейлока.
— Въ самомъ дл, я не шучу, продолжалъ еврей. И я вамъ это сейчасъ докажу. Пойдемте къ нотаріусу, и вы тамъ на простой росписк подпишетесь, такъ — для шутки, что, если не внесете ровно черезъ три мсяца, здсь, въ Венеціи, сполна всей суммы, то я, въ вид неустойки, выржу, гд пожелаю, на вашемъ тл одинъ только фунтъ вашего мяса. Согласны?
— Что-жъ, я не прочь! уже весело воскликнулъ Антоніо. Охотно подпишусь подъ такимъ условіемъ, и еще буду всмъ разсказывать, какъ чудо, что жидъ пересталъ брать проценты.
— Нтъ! ршительно перебилъ его пылкій Бассаніо, я не согласенъ на такую сдлку. Не надо мн его денегъ: жидъ замышляетъ недоброе.
— Эхъ, вы, христіане! съ укоризной возразилъ Шейлокъ. Ваше собственное жестокосердіе учитъ васъ подозрвать и въ другихъ дурныя мысли. Ну, сами посудите, что пользы мн отъ фунта человческаго мяса: вдь оно ни гроша не стоитъ. Неужели не видите, что я шучу? Вдь я предложилъ Антоніо оказать именно эту услугу только для того, чтобы заслужить его дружбу. Согласенъ онъ — извольте деньги, нтъ — прощайте и вините себя самихъ.
— Ну, жидъ, продолжалъ подшучивать Антоніо, ты, наврное, обратишься къ христіанской вр: такой доброты я прежде въ теб никогда не замчалъ. Готовъ подписать росписісу. Ступай къ нотаріусу, мы также сейчасъ будемъ тамъ.
И съ этими словами онъ дружески взялъ подъ руку Бассаніо и, увряя его, что нечего бояться страннаго условія займа, такъ какъ черезъ два мсяца должны прійти суда и привезти денегъ вдесятеро больше той суммы, которую они теперь занимаютъ, пошелъ вмст съ другомъ по берегу моря къ своему дому.
Ярко блестло лтнее солнце, отбрасывая на гладкихъ мраморныхъ стнахъ длинную тнь удалявшагося еврея. Безпрестанно оглядываясь, онъ шелъ такъ быстро, какъ только позволяли старыя ноги. Въ его маленькихъ срыхъ глазахъ сверкала злоба.
Вдругъ онъ остановился, поглядлъ еще разъ вслдъ удалявшимся друзьямъ, дрожащей рукой вытеръ потъ, крупными каплями выступившій у него на лбу. и. сильно ударивъ клюкой о землю и прошептавъ:
— О наше бдное, святое племя! Я буду мстить за тебя!— быстро скрылся за угломъ.
— Разозлилась старая собака! крикнулъ ему вслдъ одинъ изъ расхаживавшихъ по набережной весельчаковъ.
Дружный хохотъ его товарищей былъ отвтомъ на грубую выходку.
Чтобы сдлка между Антоніо и Шейлокомъ не показалась читателю невроятною, чтобы читатель понялъ, изъ-за чего возникла такая вражда между христіанами и евреями, скажемъ нсколько словъ о судьб еврейскаго народа.
Мы знаемъ изъ Священнаго Писанія, что этотъ народъ, переселившись изъ Египта, гд долго томился въ рабств у фараоновъ, утвердился въ обтованной земл Ханаанской. Жизнь евреевъ въ т времена была очень тяжелая, полная борьбы, трудовъ и лишеній. Сначала они должны были покорить въ земл Ханаанской воинственные народы, которые тснили пришельцевъ со всхъ сторонъ. Покореніе ихъ стоило евреямъ не мало жертвъ. Но лишь только они окончили это покореніе и завоевали спокойствіе и могущество, едва успли прославиться подъ скипетромъ знаменитыхъ царей, Давида и Соломона, какъ уже ихъ постили новыя несчастья.
Въ сред ихъ открылись смуты и междоусобія, сильное еврейское государство распалось на дв части: на царства Іудейское и Израильское, которыя, находясь почти въ безпрерывной войн между собой, ослабили могущество другъ друга и сдлали очень легкимъ покореніе одного — ассиріянами, другаго — вавилонянами.
Съ этихъ-то поръ евреи и потеряли свою самостоятельность, переходя отъ одного ига къ другому, отъ македонскаго къ сирійскому и египетскому, пока, на конецъ, не подпали подъ власть римлянъ.
Знаемъ мы также, что въ сред еврейскаго народа являлись пророки, устами которыхъ Богъ назвалъ евреевъ своимъ избраннымъ народомъ и общалъ, еще въ древнйшія времена, ниспослать имъ на землю Мессію — воплощеннаго Сына Своего, который долженъ былъ явиться ихъ спасителемъ и избавителемъ отъ Божьяго проклятія и происшедшихъ отъ него бдствій.
Евреи, истомленные продолжительнымъ рабствомъ и жестокими гоненіями и страстно желавшіе свободы, составили себ очень своеобразное представленіе о грядущемъ Мессіи. Они представляли Его гордымъ и грознымъ царемъ-завоевателемъ, который смло обнажитъ мечъ въ защиту евреевъ, покоритъ ихъ власти вс народы земные и сдлается основателемъ всесильнаго еврейскаго царства. Неудивительно, что, ослпленные созданнымъ ихъ воображеніемъ, подъ вліяніемъ пережитыхъ тяжелыхъ несчастій, представленіемъ о Спасител, эти люди не признали воплощеннаго Сына Божьяго въ человк, родившемся въ простомъ, бдномъ семейств, кротко обходившемся со всми, цроповдывавшемъ святое ученіе о всеобщей любви, о кротости и смиреніи, о прощеніи врагамъ обидъ. Они сочли Его за бунтовщика, за измнника вр праотцевъ, за самозванца, и предали Сына Божія позорной крестной смерти. ‘Прости имъ. Господи, сказалъ объ этомъ темномъ народ на крест Самъ Спаситель, прости, ибо не вдаютъ сами, что творятъ’.
Римскій императоръ, Веспасіанъ, раздраженный постоянными возстаніями евреевъ, послалъ въ Палестину сильное войско подъ начальствомъ сына своего Тита. Титъ взялъ Іерусалимъ, разграбилъ и сжегъ его, не оставивъ камня на камн въ обширномъ, богатомъ и красивомъ город. Несчастные евреи были лишены отечества и принуждены разсяться по всей земл. Но и въ этомъ новомъ бдствіи они сохранили глубокую любовь къ своей прежней родин, сохранили твердое убжденіе въ томъ, что еще снизойдетъ къ нимъ нкогда съ неба желанный Мессія, избавитъ ихъ отъ всхъ бдъ и возстановитъ ихъ свободу и могущество, и что тогда-то настанетъ блаженное время, сохранили, наконецъ, свтлую надежду на будущее возвращеніе свое въ обтованную землю Ханаанскую, на возстановленіе новаго Іерусалима изъ пепла и развалинъ и на основаніе новаго еврейскаго царства, еще боле сильнаго и славнаго, чмъ прежнее.
Посл паденія Іерусалима жизнь и положеніе евреевъ, разсянныхъ по всмъ странамъ и принужденныхъ жить среди другихъ, чуждыхъ имъ народовъ, стали еще боле ужасными.
Сначала римляне всячески притсняли ихъ, считая за бунтовщиковъ, за нарушителей спокойствія и общественной безопасности. Когда же на мст павшаго языческаго Рима водворились христіанскія государства, положеніе евреевъ стало, пожалуй, еще хуже. Христіане, ненавидя евреевъ за то, что они не признали Іисуса Христа и предали его страданіямъ и смерти, воздвигли противъ нихъ жестокія гоненія, всячески стсняли ихъ, отдаляли отъ себя, считая этихъ людей какими-то особыми, омерзительными существами, недостойными сообщества христіанъ, ругались надъ евреями и подвергали ихъ всевозможнымъ оскорбленіямъ, заточенію, пыткамъ…
Но не пришли евреи въ отчаяніе, не теряли надежды на грядущее пришествіе Мессіи, на лучшее будущее. И эта-то твердая вра въ Бога и его милосердіе поддерживала ихъ среди всхъ страшныхъ бдствій, которыя они претерпвали.
Тсно, братски соединились они между собою, составивъ одно общество, хотя и разсянное по всему лицу земли, но скрпленное единствомъ вры и цли жизни. Они ршились во что бы то ни стало защищать свою жизнь, свои законы, свою вру и жестоко мстить ненавистнымъ христіанамъ.
Но, чувствуя себя гораздо слабе христіанъ (и немудрено — евреевъ и по числу было гораздо меньше, чмъ христіанъ), они стали отыскивать средство, которое позволило бы имъ забрать въ руки христіанъ и распоряжаться ими. Такое средство они нашли: это были — деньги.
И стали евреи стараться сосредоточить въ своихъ рукахъ громадныя богатства, чтобы такимъ образомъ вынудить христіанъ при всякой нужд въ деньгахъ обращаться именно къ ихъ помощи. Тогда-то евреи обременяли христіанъ огромными процентами и, въ случа неотдачи долга въ срокъ, подвергали должниковъ преслдованію, заключали въ тюрьмы.
И развилась въ характер евреевъ страсть къ деньгамъ, и, побуждаемые этою пагубною страстью, соединенною съ заклятою племенною ненавистью къ христіанамъ, они отваживались на самыя черныя, кровавыя дла.
Такое положеніе евреевъ продолжалось много столтій. Хотя и раздавались изрдка благородные голоса нкоторыхъ смлыхъ людей въ защиту евреевъ, но христіане оставались глухи къ благимъ напоминаніямъ о христіанскомъ всепрощеніи, и только очень незадолго до нашего времени начали сознавать свою несправедливость.
Поэтому-то нтъ ничего удивительнаго въ томъ, что въ Венеціи вс такъ презирали Шейлока, и что онъ въ своей племенной ненависти могъ предложить Антоніо, вмсто процентовъ, такое безчеловчное условіе, какъ вырзаніе фунта мяса изъ тла несостоятельнаго должника.
Сосредоточивъ въ своихъ рукахъ значительныя богатства, евреи селились въ большихъ торговыхъ городахъ, гд могло всегда найтись больше людей, нуждавшихся въ деньгахъ. Къ числу такихъ большихъ и богатыхъ городовъ принадлежала въ XVI столтіи Венеція.
Основанъ былъ этотъ городъ еще въ пятомъ столтіи по P. X. Нсколько десятковъ бглецовъ венетовъ, спасаясь отъ полчищъ грознаго азіатскаго завоевателя, Аттиллы, опустошавшаго тогда Европу, пріютились на безлюдномъ, болотистомъ, песчаномъ берегу Адріатическаго моря и построили себ тамъ жилища. Вскор къ нимъ присоединились новые переселенцы, и вотъ, мало по малу, изъ убогаго и бднаго селеньица выросъ богатый городъ. На многочисленныхъ прибрежныхъ островахъ Адріатическаго моря воздвиглись огромные дворцы и высокія церкви, и, подобно улицамъ, прорыты были глубокіе каналы, по которымъ здили, вмсто экипажей, въ красивыхъ лодкахъ, гондолахъ. Этотъ городъ, съ немногими только площадями и небольшими настоящими улицами, выстроенный какъ бы на мор, съ исполинскими зданіями, какъ бы выходящими изъ воды, чрезвычайно своеобразенъ и великолпенъ.
Выгодное приморское положеніе Венеціи привлекало туда множество богатыхъ и предпріимчивыхъ купцовъ, которые завели тамъ обширную торговлю со всми извстными странами. Торговля эта сослужила новому то роду хорошую службу. Быстро закипла здсь жизнь, тысяча тяжело нагруженныхъ кораблей ежедневно сновала но венеціанской гавани. Городъ быстро росъ, украшался и богатлъ.
Въ это-то именно время, когда слава Венеціи гремла во всей Европ, приблизительно въ начал XVI столтія, и жилъ тамъ купецъ Антоніо, обладавшій несмтными богатствами. Корабли его развозили во вс концы земли отъ Индіи до Америки богатые грузы дорогихъ товаровъ. Но онъ не гордился своими богатствами. Золото не сдлало его надменнымъ и недоступнымъ. Со всми былъ онъ одинаково ласковъ и привтливъ, всхъ радушно принималъ у себя, всмъ съ радостью готовъ былъ помочь. Только бездушныхъ корыстолюбцевъ и ростовщиковъ, людей, недобрыми средствами стремящихся къ нажив, не терплъ онъ. Самъ честный, благородный, онъ смотрлъ на деньги, только какъ на хорошее средство длать добро. Самъ онъ всегда давалъ взаймы, не обременяя должниковъ никакими процентами, давалъ отъ души, съ искреннимъ желаніемъ помочь въ нужд, его безкорыстіе возмущалось противъ безсовстнаго образа дйствій жадныхъ ростовщиковъ, которые готовы были отнять у должника послдній кусокъ хлба, чтобы только получить лишній грошъ дохода. Эти люди глубоко оскорбляли Антоніо, и онъ всегда съ негодованіемъ обличалъ ихъ недостойные поступки, нарушающіе законы совсти и человчности.
Своею честностью, правдивостью и благородствомъ Антоніо пріобрлъ всеобщую любовь и уваженіе. Его окружали многочисленные друзья, хотя и веселые и милые молодые люди, но пустые и праздные, всю жизнь проводившіе въ забавахъ и пирушкахъ. Между ними особенно выдавалась благородная, юношески пылкая, хотя и легкомысленная и не въ мру увлекающаяся, личность Бассаніо.
Въ числ торговыхъ людей въ Венеціи поселилось много и евреевъ, сосредоточившихъ въ своихъ рукахъ огромные капиталы и понемногу овладвшихъ почти всею торговлею. Среди ихъ первое мсто но богатству занималъ Шейлокъ. Онъ былъ одаренъ отъ природы проницательнымъ умомъ и хорошими способностями, которыя могли бы сдлать изъ него прекраснаго человка. Но жизнь и ея печальный для еврея опытъ изломали его богато одаренную натуру, и направили въ дурную сторону его душевныя силы. Постоянно видя вокругъ себя презрніе къ своимъ роднымъ и соотечественникамъ, слыша насмшки и перенося и на себ самомъ оскорбленія, онъ почувствовалъ противъ христіанъ страшную злобу. Суровая школа жизни, которую пришлось и ему пройти вмст со всми евреями, выработала и въ немъ страшную ненависть противъ христіанъ, какъ злйшихъ враговъ всего еврейскаго племени.
Отецъ указалъ ему на деньги, какъ на средство самозащиты отъ нападковъ христіанъ, и Шеилокъ жадно сталъ стремиться къ обогащенію, не пренебрегая никакими средствами, какъ бы позорны и незаконны они ни были. Онъ дйствительно накопилъ громадныя богатства, собралъ въ сундуки свои цлую груду драгоцнностей,— но эта страсть къ деньгамъ загубила въ его душ вс хорошія качества. Сердце его очерствло, и глубокая привязанность къ своему народу составляла почти единственное человческое чувство, которое въ немъ осталось, а страстное желаніе все боле и боле обогатиться и помощью пріобртенныхъ денегъ мстить, жестоко мстить христіанамъ — составляло единственную цль его жизни.
И вотъ этимъ людямъ, столь различнымъ по характеру и стремленіямъ, Антоніо и Шейлоку, пришлось встртиться въ одномъ город и на одномъ торговомъ поприщ. Очевидно, что они возненавидли другъ друга. Антоніо постоянно и всенародно обличалъ недостойное поведеніе Шейлока, прямо и рзко порицалъ его лихоимство. Еврей также жестоко возненавидлъ его. Антоніо, давая взаймы значительныя суммы денегъ безъ всякихъ процентовъ, и притомъ обвиняя дйствія самого еврея, который обременялъ своихъ должниковъ огромными поборами, конечно, заставлялъ отворачиваться отъ еврея многихъ, и такимъ образомъ уменьшалъ доходъ ростовщика Къ этой ненависти между честнымъ купцомъ и пронырливымъ торгашемъ присоединилась еще во всей сил племенная вражда, и Шейлокъ, во чтобы то ни стало, хотлъ погубить ненавистнаго ему Антоніо.
Вотъ почему онъ такъ жадно и ухватился за просьбу Антоніо, немедленно согласился даіь ему взаймы требуемыя деньги и поспшилъ, въ вид шутки, заключить такую сдлку, которая, въ случа гибели кораблей Антоніо, отдавала жизнь должника въ руки заимодавца.
Антоніо былъ такъ увренъ въ своемъ богатств, а Бассаніо такъ ослпленъ любовью къ своей Порціи, что оба, нисколько не сообразивъ послдствій сдлки, необдуманно согласились на условіе, и Антоніо тотчасъ же подписалъ предложенную имъ росписку.
У Шейлока была прелестная дочь — Джессика. Хотя и выросла она въ дом отца-еврея, но, по какой-то счастливой случайности, осталась чужда всякаго дурнаго вліянія. Ни безумная страсть къ деньгамъ, ни племенная вражда къ христіанамъ не привились къ ея кроткой, доброй, нжной натур. Она сохранила въ себ вс хорошія черты своего характера, и не усвоила пороковъ отца.
Жизнь двушки въ дом Шейлока была невыносима. Старикъ сварливостью, скупостью, постоянными мелочными придирками не давалъ ей минуты покоя. Цлыми днями онъ толковалъ ей, что дочь должна ненавидть христіанъ всми силами души, что они злйшіе враги какъ ея, такъ и всего племени. Но ея безхитростному сердцу была непонятна такая вражда: она видла въ христіанахъ такихъ же людей, какъ и она сама, только замчала въ нихъ меньше злобы, меньше ненависти, чмъ въ евреяхъ, встрчала въ сред ихъ гораздо больше людей справедливыхъ, честныхъ и добрыхъ, чмъ въ сред своихъ очерствлыхъ и исключительно преданныхъ мелочнымъ денежнымъ разсчетамъ соплеменниковъ. А притомъ она горячо полюбила молодаго христіанина — Лоренцо, одного изъ друзей Антоніо и Бассаніо.
Долго терпла она эту неприглядную жизнь и, наконецъ, узнавъ, что ея возлюбленный отправляется вмст съ Бассаніо въ Бельмонтъ, ршила бжать изъ отцовскаго дома, принять христіанство и, помимо воли отца, обвнчаться съ Лоренцо.
Планъ этотъ ей удалось успшно привести въ исполненіе.
Въ ночь передъ отъздомъ Бассаніо, Антоніо устроилъ прощальный ужинъ, на который изъ благодарности за оказанную услугу былъ приглашенъ и Шейлокъ. Еврей было не соглашался раздлить съ христіанами пирушки, но когда посланные отъ Антоніо стали настаивать, онъ хитро усмхнулся и злобно проворчалъ:
— Хорошо, хорошо! Я пойду къ нимъ! Буду пить за ихъ гибель!
Онъ собрался и ушелъ, оставивъ дочь одну.
Къ этому времени все уже было готово къ бгству. Она переодлась въ мужское платье, захватила съ собою множество драгоцнностей и бжала съ Лоренцо на корабль Бассаніо, который уже стоялъ у пристани, готовый къ отплытію.
Едва успли провожавшіе Бассаніо собраться на веселую прощальную пирушку, какъ поднялся благопріятный, попутный втеръ, и откладывать отъздъ было невозможно.
Вс отправились къ берегу. Больно сжалось сердце Бассаніо, когда онъ въ послдній разъ обнялъ друга. Вспомнилось ему условіе жида, и невольная грусть выразилась въ его глазахъ. Но Антоніо поспшилъ разогнать его сомнніе:
— Позжай, добрый, другъ, съ веселой усмшкой сказалъ онъ, будь счастливъ! Отъ души желаю теб успха! А обо мн не тревожься — хватитъ, чмъ заплатить!..
Успокоить Бассаніо было не трудно — онъ весь былъ погруженъ въ свои мечты, живо рисуя въ воображеніи картину будущаго счастья. Еще разъ крпко пожалъ онъ руку Антоніо, и быстро и весело взошелъ на корабль.
Подали сигналъ къ отправленію, подняли паруса, и красивый корабль, подгоняемый свжимъ попутнымъ втромъ, полетлъ въ дальнее плаваніе…
Страшный ударъ, какъ громомъ, поразилъ Шейлока, когда онъ вернулся домой съ неоконченнаго ужина: его дочь бжала, увезя съ собою значительную часть его драгоцнностей.
Дыханье сперлось въ его груди. Вн себя отъ гнва, выбжалъ онъ изъ дому и бросился къ морю, инстинктивно сознавая, что дочь его скрылась на отплывающемъ корабл. Но онъ опоздалъ: корабль уже отчалилъ и на всхъ парусахъ мчался вдаль.
Безсильно оперся старикъ о стну высокаго дома: лицо его покрылось смертельной блдностью:
— Джессика, дитя мое! глухо прошепталъ онъ, ушла съ христіаниномъ! Отдайте мою дочь!
Новый приливъ гнва придалъ ему сверхъестественную силу. Съ дикой яростью сталъ онъ кричать, чтобъ ему возвратили его дочь и его червонцы. Неистово требовалъ онъ правосудія. Въ разодранномъ плать, съ растрепанными волосами, съ безумнымъ, изступленнымъ взоромъ, потрясая клюкой, дико, безсвязной рчью вопя о мщеніи, бродилъ бднякъ по улицамъ. Мальчишки бгали за нимъ, осыпали бранью и насмшками. Онъ ничего не замчалъ. Ярость скряги по потеряннымъ червонцамъ и драгоцннымъ камнямъ, оскорбленное отеческое и вмст религіозное чувство, жажда кровавой мести — терзали старика.
Джессика посягнула на его имущество, она измнила власти отца, измнила святому племени и вр праотцевъ — Шейлокъ безжалостно проклялъ ее. И новый приливъ ненависти противъ христіанъ еще боле ожесточилъ очерствлое сердце.
Горе Антоніо, если счастье отвернется отъ него!
Въ отдаленной отъ Венеціи части Италіи, въ прелестной мстности на берегу моря, возвышался на высокой гор уединенный замокъ Бельмонтъ, окруженный великолпнымъ садомъ изъ лавровъ и миртъ, съ роскошными фонтанами и цвтниками.
Всякій, кто ни заходилъ въ замокъ, а такихъ было очень много, встрчалъ радушное гостепріимство стараго князя — обладателя этого чудеснаго имнья, и весело проводилъ вечеръ, сидя въ богато разукрашенной зал, за обильнымъ ужиномъ, услаждая вкусъ роскошными яствами и тонкими винами, а слухъ нжной музыкой. Въ открытыя громадныя окна врывался изъ саду свжій, ароматный воздухъ, а изъ чащи доносилась псня соловья.
Хорошо чувствовалъ себя каждый гость богатаго князя, и на слдующее утро отправлялся въ дальнйшій путь, увозя съ собой воспоминаніе о тепломъ пріем и задушевной рчи стараго хозяина и восхищаясь чудной красотой и ласковымъ, привтливымъ взглядомъ его дочери Порціи.
Много лтъ прожилъ на свт старый князь, много видывалъ онъ и людей на своемъ вку. Зоркимъ окомъ наблюдалъ онъ за всми, съ кмъ приходилось ему встрчаться. Его глубокій природный умъ, его разносторонняя жизненная опытность помогали ему понимать людей. И вотъ, въ конц своей жизни, онъ пришелъ къ печальному заключенію, что самый частый порокъ у людей — корыстолюбіе, которое часто бываетъ причиной не только безчестныхъ проступковъ, но даже и кровавыхъ преступленій. Грустно становилось ему, когда смотрлъ онъ на подростающую красавицу-дочку. Грызла его мысль, что и ей придется, можетъ быть, сдлаться женою такого человка, который выберетъ ее, увлеченный не прелестью прекрасныхъ достоинствъ ея души, а одной заманчивою силой ея несмтныхъ богатствъ.
И придумалъ старикъ средство обезопасить, избавить Порцію отъ такой печальной будущности.
Разъ, когда онъ опасно заболлъ, позвалъ онъ къ себ дочь, указалъ ей на стоявшія подл него на стол три шкатулки — золотую, серебряную и свинцовую, и передалъ ей свою послднюю волю. Онъ указалъ на господствующую между людьми страсть къ деньгамъ, предостерегалъ отъ опасности сдлаться жертвою этой пагубной страсти, отдавъ свою руку человку, который полюбитъ не ее самое, а ея сокровища, и завщалъ ей вступить въ бракъ только съ тмъ, кто выберетъ ту шкатулку, гд будетъ спрятанъ портретъ Порціи.
— И тотъ человкъ, который выберетъ именно эту шкатулку, прибавилъ онъ, будетъ, я увренъ, вдохновленъ искреннею любовью къ теб, а не надменнымъ желаніемъ присвоить себ твои богатства. Сказавъ это, онъ взялъ съ нея клятвенное общаніе исполнить эту послднюю волю умирающаго отца, благословилъ ее и отдалъ ей шкатулки.
Черезъ нсколько дней старый князь скончался, и красавица Порція сдлалась единственной наслдницей роскошнаго замка Бельмонта и всхъ несмтныхъ сокровищъ отца.
Порція была замчательная двушка. Въ ея большихъ, блестящихъ, оттненныхъ длинными рсницами, черныхъ глазахъ, ярко сквозилъ свтлый, проницательный умъ. Богатыя природныя способности ея были развиты серьезнымъ воспитаніемъ. При этомъ у нея было еще и доброе, любящее сердце, которое чутко отзывалось на все прекрасное и съ негодованіемъ отвергало всякую дурную мысль. Неподдльная веселость и милая простота сказывались въ ея оживленномъ говор, въ ея звучномъ, непринужденномъ смх. Она жила беззаботною жизнью молодости, весело гуляя по широкимъ, тнистымъ аллеямъ сада, и занимаясь музыкою и пніемъ съ любимой своей подругой Нериссою. А такъ какъ она никогда не знала ни нужды, ни горя, то въ ум двушки не было и слда мрачности и унынія, и самыя остроты ея и шутки никогда не бывали злы или язвительны.
Уже вскор посл смерти отца къ ней стали являться искателями ея руки знатнйшіе владтельные принцы. Но это были люди ничтожные, не отличавшіеся никакими внутренними достоинствами, побуждаемые къ браку пустымъ тщеславіемъ и корыстолюбіемъ. Конечно, они не могли нравиться Порціи, притомъ же она оставалась врна клятв, данной отцу, и каждому изъ соискателей ея руки предлагала на выборъ одну изъ шкатулокъ, на случай неудачи, предварительно взявъ съ каждаго обтъ молчанія. До того времени, когда происходили первыя событія нашего разсказа, еще никто изъ ея многочисленныхъ жениховъ не съумлъ выбрать желаннаго ящика, и знатные принцы узжали отъ нея опечаленные неудачею.
Она отталкивала отъ себя ничтожныхъ, корыстолюбивыхъ жениховъ, но доброе, любящее сердце двушки не осталось равнодушнымъ къ одному юнош, котораго она съумла отличить посреди бездарныхъ и бездушныхъ людей, ослпленныхъ ея сокровищами. Этотъ юноша былъ Бассаніо.
Еще при жизни отца Порціи, онъ случайно постилъ Бельмонтъ. Его пылкій, открытый, честный взглядъ, благородная осанка, добродушная веселость, умная, оживленная, правдивая рчь понравились Порціи. И сама она милой простотой обращенія, привтливостью взгляда живою и умною бесдою, въ которой сказывалась ея добрая душа, произвела сильное впечатлніе на молодаго венеціанца. Они горячо полюбили другъ друга, и теперь, когда Порція перевидала у себя столькихъ представителей блестящей молодежи, она все-таки ставила Бассаніо неизмримо выше всхъ этихъ ничтожныхъ корыстолюбцевъ и страстно желала назвать его своимъ возлюбленнымъ супругомъ.
Мы уже знаемъ, что Бассаніо на занятыя деньги снарядилъ корабль, пригласилъ съ со