‘Отечественныя Записки’, No 12, 1848
Творения Лактанция … прозванного Христианским Цицероном. Перевод Е. Карнеева…, Введенский Иринарх Иванович, Год: 1848
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Творенія Лактанція, писателя въ начал четвертаго вка, прозваннаго Христіанскимъ Цицерономъ. Переводъ Е. Карнеева. Санктпетербургъ. 1848:
Люцій-Целій-Лактанцій Фирміанъ принадлежитъ къ тмъ многочисленнымъ писателямъ.четвертаго вка, которые поставили для себя цлію окончательно подорвать шаткія начала греко-римскаго политеизма, еще находившаго послдователей и сильныхъ защитниковъ между современными философами. Подробности лактанціевой, жизни, очень-мало извстны. Онъ родился въ Африк во второй половин третьяго вка и получилъ свое образованіе у Арнобія, знаменитаго въ ту пору преподавател реторики и философіи. Въ-послдствіи, онъ самъ сдлался преподавателемъ краснорчія Никомидіи, и слава его распространилась до того, что императоръ Константинъ поручилъ ему воспитаніе сына своего, Криспа. Посл несчастной кончины цесаревича, Лактанцій удалился отъ двора, оставилъ всякія общества и велъ уединенную жизнь, занимаясь до самой смерти учеными трудами. Умеръ онъ, какъ полагаютъ, около 325 года. Вотъ и все, что извстно о его жизни. Изъ сочиненій Лактанцій дошли до насъ: 1) О смерти гонителей, 2) О гнв Божіемъ, 3) О творчеств Божіемъ, и 4) Божественныя Наставленія, раздленныя на семь книгъ.
Первое мсто между этими сочиненіями, безспорно, занимаютъ ‘Божественныя Наставленія’ (Institutiones divinae), которымъ и самъ авторъ придавалъ, по-видимому, особенную важность. Въ письм къ другу своему, Деметріану, Лактанцій писалъ, между прочимъ, что его отнюдь не пугаетъ приближающаяся смерть, но что онъ желалъ бы, однакожь, дожить до окончанія своего давно-задуманнаго сочиненія противъ языческихъ философовъ, ‘самыхъ опасныхъ и страшныхъ враговъ истины’. Противъ этихъ-то враговъ Лактанцій и направилъ свое побдоносное оружіе. Прежде всего доказываетъ Лактанцій, что главнйшія истины, утвержденныя христіанствомъ, были боле или мене извстны самимъ языческимъ философамъ и поэтамъ. Сократъ, Платонъ, Аристотель, такъ же какъ и Цицеронъ и Сенека, признавали бытіе и единство Бога вмст съ знаменитыми сивиллами, которыя вс въ этомъ отношеніи были единодушны. Книги сивиллъ, но словамъ Лактанція, находились въ его время въ рукахъ у всего свта, кром, однакожь, книгъ кумской сивиллы, которыя тщательно скрывались отъ народа. Вотъ какимъ-образомъ эта сивилла разсуждаетъ о Бог:
‘Есть только единый Богъ. Его величіе безконечно и сущность не сотворена. Единый Богъ стоитъ безконечно выше всхъ другихъ существъ. Онъ сотворилъ небо и звзды, землю и произрастающія на ней деревья, моря и воды, впадающія въ нихъ. Народы! покланяйтесь сему Богу, который есть единъ. Воздавайте ему, какъ владык міра, подобающую честь. Онъ единъ отъ вчности, и пребудетъ единъ во всю вчность.’
Лактанцій весьма-часто обращается къ сивилламъ и приводитъ Изъ нихъ множество цитатъ. Въ этомъ отношеніи, онъ, сколько намъ извстно, есть почти единственный писатель, который насъ знакомитъ съ этими прорицательницами языческаго міра.
Истина безсмертія души также признаваема была большею частію языческихъ философовъ, и нкоторые изъ нихъ до того въ ней были убждены, что умерщвляли сами себя, въ надежд поскоре переправиться на небо. Такъ поступили, между-прочимъ, Клеандъ, Хризиппъ, Зенонъ, основатель извстной школы стоиковъ, и многіе другіе. Эмпедоклъ, наскучивъ дожидаться безсмертія, бросился ночью въ пламенющее отверстіе Этны. О Катон извстно, что этотъ Римлянинъ, собираясь заколоть себя кинжаломъ, прочелъ напередъ Платоновы ‘Разговоры’, гд рчь идетъ о безсмертіи души. Клеомбротъ, прочитавъ сочиненія Платона, тотчасъ же бросился въ море единственно для того, чтобъ доказать свое убжденіе въ истин, доказанной Платономъ.
Вслдъ за Энніемъ, историкомъ языческой религіи, Лактанцій признаетъ дйствительное существованіе боговъ политеизма, но только эти боги, по его понятіямъ, были ни больше, ни меньше, какъ негодяи я обманщики, едва достойные имени героевъ. Подъ вліяніемъ этой мысли, онъ подробно разсматриваетъ жизнь каждаго бога, и богини и обличаетъ весь Олимпъ въ нагломъ шарлатанств. Не отвергаетъ Лактанцій и чудесъ, которыя въ его время приписывались языческимъ богамъ, но эти чудеса, по его мннію, были произведены адскою силою сатаны.
‘Обличивъ боговъ въ пагубномъ шарлатанств, Лактанцій съ неменьшею строгостью обличаетъ также заблужденія языческихъ философовъ, начиная съ Сократа и Платона, которымъ не даетъ онъ никакой пощады. Извстно, что Платонъ, при конц своей жизни, благодарилъ природу за то, что она произвела его человкомъ, а не скотомъ, Грекомъ, а не варваромъ, мужчиною, а не женщиною, гражданиномъ аинскимъ и современникомъ Сократа. ‘Смю утвержать’, возражаетъ Лактанцій, ‘что Платонъ въ жизнь свою ничего не могъ сказать безразсудне.’
Какая польза отъ того, что онъ предпочтительно родился въ Аинахъ, а не въ другомъ город? Разв въ другихъ городахъ но было людей, отличавшихся умомъ и пауками, и достоинствомъ своимъ превосходившихъ всхъ Аинянъ? Сколько во времена Сократовыбыло Аинянъ сущихъ невждъ и безумцевъ? Мсто рожденія нисколько не способствуетъ мудрости. Время также къ тому нимало не служитъ, и не было никакого нопода хвалиться тмъ, что кто либо родился во время Сократа. Могъ ли философъ этотъ д’аровать умъ людямъ, не имющимъ его? Могъ ли Платонъ забыть, что. Алкивіадъ и Критій были врнйшими учениками Сократа, и при всемъ томъ-одинъ объявилъ воину отечеству своему, а другой лишилъ свободы своихъ согражданъ.
‘Посмотримъ, что было, столь рдкаго я необычайнаго въ Сократ, почему бы умный человкъ могъ считать себя безмрно обязаннымъ природ за то, что родился съ его время. Признаюсь, что онъ дйствительно былъ умне тхъ людей, которые собственнымъ разумомъ хотли проникнуть таинства природы. Столько же злочестія, какъ и безразсудства, было въ томъ любопытств, съ какимъ они углублялись въ непроницаемую бездну Провиднія. Извстно, что въ Рим и въ другихъ мстахъ есть такія мистеріи, при которыхъ мужчинамъ запрещено присутствовать. Они поддерживаются отъ того съ благоговніемъ, и кто случится быть тамъ но невднію или по нечаянности, тотъ подвергается наказанію, и мистеріи начинаются снова. Что же должно длать съ тми, Которые хотятъ непремнно узнать то, чего не позволено имъ знать? Люди, покушающіеся проникать тайны природы и оскверняющіе храмъ Вселенной злочестивыми своими спорами, безъ сомннія боле преступны, нежели входящіе въ храмы Весты, доброй богини или, Цереры. Храмы эти, входъ въ которые воспрещенъ мужчинамъ, построены были мужчинами же. Между тмъ философы не только не осуждаются за то, что изъ дерзкаго любопытства стараются розыскивать сокровеннйшія тайны твореній Божіихъ, но напротивъ того пріобртаютъ довріе и приводятъ людей въ удивленіе своимъ умомъ и краснорчіемъ. О ни были бы еще извинительны, когда бы трудами своими приносили какую либо пользу, но они столько же безразсудны и несчастливы въ успхахъ, сколько дерзки въ предпріятіяхъ. Они не находятъ истины, а хотя бы и нашли, то не могутъ ее отстаивать. Если случайно и обртутъ ее: то равнодушно сносятъ нападки другихъ на нее. Никто не сходитъ съ неба, чтобы разршить ихъ споры, и утвердить, какое изъ мнній ихъ справедливе. Каждый не можетъ но видть, что занятія ихъ суетны, смшны и ни къ чему, годны. Сократъ весьма умно поступилъ, что воздерживался отъ подобныхъ безполезныхъ вопросовъ, но я крайне опасаюсь, чтобъ онъ не былъ уменъ единственно въ семъ отношеніи. Въ прочихъ предметахъ онъ уподоблялся другимъ философомъ, и заслуживалъ не похвалу, а порицаніе. Изъ многихъ его замчательныхъ изреченій я приведу здсь одно, удостоившееся всеобщаго одобренія. ‘Что свыше насъ, говоритъ онъ, то до насъ не касается.’ Стало быть намъ только надобно пресмыкаться на земл и ходить ничкомъ на рукахъ, которыя какъ будто бы и дарованы намъ для столь чудеснаго употребленія. Не надобно думать ни о неб, на которое должны мы непрестанно смотрть, ни о свт, который насъ всегда освщаетъ. Если Сократъ воображалъ, что не должно касаться никакого вопроса о естеств неба, то ему столь же мало извстно было и то что находится подъ его ногами. Но можетъ быть онъ худо изъяснился? Со<испорчено>но. Онъ вроятно полагалъ, что не должно слдовать религіи народа, но <испорчено>ся ясно о томъ сказать, дабы не воз<испорчено>ь всего свта.’
Къ Цицерону Лактанцій повидимому и го<испорчено>о благосклонне, чмъ, къ другимъ философамъ, но и этотъ великій ораторъ также не избжалъ строгихъ осужденій за нершительность своихъ мнній, и преимущественно за то, что осмлился включить въ число божествъ умершую свою дочь.— Въ седьмой книг, ‘Божественныхъ Наставленій’ Лактанцій подробно развиваетъ свои мысли относительно кончины міра.
‘Философы, считающіе нсколько милліоновъ лтъ съ начала міра, да вдають, что не прошло еще шести тысячь лтъ съ сотворенія его, и что по прошествіи сего времени онъ кончится, и положеніе вещей измнится къ лучшему. Чтобы ясне понять это, надобно вникнуть въ прошедшее время. Богъ совершилъ превосходное твореніе міра въ шесть дней, какъ свидтельствуетъ священное Писаніе, и въ седьмый день почилъ отъ длъ Своихъ, и освятилъ его. Это тотъ день, который Іудеи именуютъ днемъ субботнымъ, означающимъ число семь, число полное. Въ семь дней совершается годичный кругъ времени. Блуждающихъ звздъ, никогда не заходящихъ, считается семь. Планетъ, производящихъ разнообразіе годовыхъ временъ, также семь. А какъ вс эти творенія Божіи совершены въ шесть дней: то шесть же дней или шесть тысячь лтъ должны они и продолжаться. По словамъ Пророка день великій состоитъ изъ тысячи лтъ: тысяща лтъ предъ очима Твоима Господи яко день вчерашній (Псал. LXXXIX. 5). Подобно какъ Богъ трудился шесть дней надъ исполненіемъ Своего творенія, такъ Религія и истина потрудятся шесть тысячь лтъ, въ теченіи которыхъ неправосудіе будетъ царствовать: а какъ онъ въ седьмый день почилъ и его благословилъ, то надобно, чтобы ори конц шести тысячь лтъ неправосудіе истребилось, чтобы правда царствовала на земл тысячу лтъ, и чтобы міръ наслаждался совершеннымъ спокойствіемъ. Я постараюсь въ подробности объяснить, какимъ образомъ должно это совершиться. Неоднократно уже говорилъ я, что новйшія вещи служатъ иногда фигурами и прообразованіями вещей важнйшихъ и обыкновенный нашъ день, ограничивающійся восхожденіемъ и захожденіемъ солнца, есть фигура и образъ дня великаго, заключающагося въ круг шести тысячь лтъ. Составъ земнаго человка есть также фигура и образъ дня великаго, заключающагося къ круг шести тысячь лтъ. Составъ земнаго человка есть также фигура и образъ человка небеснаго. Подобно какъ Богъ, сотворившій прежде все то, что нужно было для употребленія человка, создалъ его уже послднимъ въ шестый день и помстилъ въ мір, какъ бы въ нкоемъ украшенномъ чертог, такъ, и Слово-Богъ правилами и ученіемъ Своимъ созиждетъ истиннаго человка, то есть, святый народъ въ великій день, который будетъ послднимъ. Подобно какъ въ начал міра сотворенъ былъ смертный и несовершенный человкъ, дабы жилъ на земл тысячу лтъ, такъ и при конц міра созванъ будетъ совершенный человкъ, дабы, оживотворяемый Богомъ, господствовалъ тысячу лтъ надъ тою же землею. Кто станетъ со вниманіемъ читать священное Писаніе, тотъ увидитъ, какимъ образомъ произойдетъ конецъ міра. Впрочемъ и мірскіе предсказатели согласно съ истинными пророками возвщаютъ скорый конецъ и паденіе міра, описывая какъ бы изнуреніе и обветшалость его.’
Впрочемъ, мысль о скорой кончин міра въ первые вка христіанства была почти всеобщимъ поврьемъ, и Лактанцій въ этомъ отношеніи оставался вренъ духу времени.
Посл ‘Божественныхъ Наставленій’, лучшимъ сочиненіемъ Лактанція считается его книга ‘О смерти гонителей’, которую написалъ онъ тотчасъ посл гоненія, воздвигнутаго противъ христіанъ Діоклетіаномъ въ 303 году. Основная мысль автора состоитъ въ томъ, что вс императоры, вооружавшіеся противъ христіанъ, погибла бдственною смертію. Упомянувъ кратно о гоненіяхъ, бывшихъ при Нерон, Домиціан, Деціи, Валеріан и Авреліан, Лактанцій особенно распространяется въ описаніи Гоненія, воздвигнутаго Діоклитіаномъ. Книга посвящена исповднику Донату, который, въ-продолженіе своей жизни, девять разъ былъ подвергаемъ жестокимъ истязаніямъ за свою приверженность къ христіанству. Множество историческихъ подробностей, ускользнувшихъ отъ вниманія свтскихъ писателей, придаютъ этому сочиненію характеръ историческаго матеріала, который необходимо брать въ соображеніе при изученіи послднихъ вковъ римской исторіи.
Длая отзывъ о сочиненіяхъ Лактанція блаженный Іеронимъ замтилъ, что Лактанцій обнаружилъ необыкновенное остроуміе въ опроверженіи языческихъ заблужденій, но въ то же время не показалъ глубокаго изученія догматовъ христіанства Евсевій въ свою очередь положительно утверждалъ, что Лактанціи превосходилъ всхъ писателей своего вка: отзывъ совершенно-правильный, если относить его исключительно къ изяществу латинскаго языка, который во многихъ отношеніяхъ напоминаетъ философскія сочиненія Цицерона. Русскій переводъ Лактанція достоинъ оригинала.