Товарищъ Тенесси
Товарищъ Тенесси
(РАЗСКАЗЪ БРЕТЪ-ГАРТА).
‘Нива’, No 16, 1874
Товарищ Теннесси, Брет-Гарт Фрэнсис, Год: 1869
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Не думаю, чтобы его настоящее имя было извстно. Неизвстность имени и происхожденія въ сущности не представляли никакихъ общественныхъ неудобствъ, потому что на Песчаной Кос, въ 1854 году, большая часть людей были вновь окрещены. Многія изъ именъ были произведены отъ какой нибудь особенности въ одежд, какъ напримръ Дунгари-Джекъ {Дунгари называется грубое синее сукно.}, или отъ какой нибудь своеобразной привычки, какъ Соленый Биллъ, названный такъ вслдствіе употребленія чрезмрной пропорціи соли въ пищ, или отъ какого нибудь несчастнаго промаха, какъ напримръ Айронъ Пайретъ, кроткій, безобидный человкъ, получилъ свое зловщее имя вслдствіе несчастнаго неумнья произносить желзный колчеданъ {Iron-pirate — желзный пиритъ, Iron-pyrites — колчеданъ.}. Можетъ быть это было началомъ первобытной геральдики, но мн думается, что это происходило главнымъ образомъ потому, что настоящее имя человка въ т времена зависло только отъ личнаго его усмотрнія.— ‘Васъ можетъ быть зовутъ Клифордомъ?’ сказалъ бостонецъ, обращаясь съ невыразимымъ презрніемъ къ новому пришельцу: — ‘адъ биткомъ набитъ такими Клифордами!’ — Затмъ онъ представилъ несчастнаго человка, котораго имя случайно было дйствительно Клифордъ, подъ названіемъ Сойки Черли,— и эта вызванная минутнымъ вдохновеніемъ кличка осталась при немъ навсегда.
Но вернемся къ Товарищу Теннесси, котораго мы никогда не знали иначе какъ подъ его относительнымъ титуломъ, мы только узнали впослдствіи, что онъ существовалъ и какъ отдльная и самостоятельная личность. Кажется, что въ 1853 году онъ здилъ изъ Покерфлета въ Санъ-Франциско — главнымъ образомъ для того, какъ онъ говорилъ, чтобы достать себ жену. Онъ однако не былъ дальше Стоктона. Тамъ ему приглянулась молодая особа, служившая за столомъ въ отел, куда онъ заходилъ обдать. Однажды утромъ онъ сказалъ ей что-то, что заставило ее улыбнуться не неблагосклонно, не безъ кокетливости ткнуть тарелку съ поджареннымъ хлбомъ въ его серіозное, добродушное лицо и затмъ уйти на кухню. Онъ пошелъ за ней и вернулся черезъ нсколько минутъ, завоевавъ еще больше поджареннаго хлба и побдныхъ лавровъ. Черезъ недлю они обвнчались въ мировомъ суд и вернулись въ Покерфлетъ. Я сознаюсь, что изъ этого эпизода можно было сдлать что нибудь больше, но предпочитаю передать его такъ, какъ онъ разсказывался на Песчаной Кос, въ портерныхъ и билліардныхъ, гд всякое чувство подавлялось безпощаднымъ юморомъ.
О ихъ брачномъ счастіи было мало извстно, можетъ быть потому, что Теннесси, тогда жившій съ Товарищемъ, однажды вздумалъ сказать что-то его жен въ свою собственную пользу, на что, говорятъ, она улыбнулась не неблагосклонно и скромно удалилась, — на этотъ разъ не дальше Мерисвиля, куда Теннесси послдовалъ за ней и гд они зажили безъ содйствія мироваго суда. Товарищъ Теннесси отнесся къ утрат жены просто и серіозно, какъ ко всмъ явленіямъ жизни. Но къ удивленію всхъ, когда Теннесси однажды вернулся изъ Мерисвиля безъ жены своего товарища, — она улыбнулась и скромно удалилась съ кмъ-то другимъ,— Товарищъ Теннесси первый пожалъ ему руку и дружески привтствовалъ его. Ребята, собравшіеся-было поглазть на ‘взрывъ’, были разумется возмущены. Ихъ негодованіе излилось бы пожалуй въ сарказмахъ, еслибъ не брошенный взглядъ Товарища Теннесси,— взглядъ, въ которомъ отсутствовало всякое сочувствіе къ юмористическимъ выходкамъ. Онъ былъ человкъ серіозный, но чрезвычайно внимательный ко всякимъ мелочамъ, что иногда ставило другихъ въ затрудненіе.
Между тмъ общественное мнніе постепенно возставало противъ Теннесси. Онъ былъ извстенъ какъ игрокъ, заподозрнъ въ краж. Эти подозрнія въ одинаковой степени компрометировали и Товарища Теннесси. Его постоянная интимность съ Теннесси посл вышеупомянутаго случая могла быть объяснена только преступнымъ сообщничествомъ.
Наконецъ, поведеніе Теннесси обнаружилось вполн и сдлалось окончательно возмутительнымъ. Онъ напалъ на прозжавшаго по дорог въ Реддогъ. Прозжій впослдствіи разсказывалъ, что Теннесси сперва развлекалъ его одиночество интересными анекдотами и воспоминаніями, но потомъ нелогично заключилъ пріятную бесду слдующими словами: ‘А теперь, молодой человкъ, побезпокойтесь мн передать вашъ ножъ, вашъ пистолетъ и ваши деньги. Оружіе можетъ ввести васъ въ лишніе хлопоты въ Геддог, ваши деньги могли бы послужить искушеніемъ для злонамренныхъ. Кажется, вы сказали, что живете въ Санъ-Франциско. Не премину завернуть къ вамъ’.— Надо замтить кстати, что Теннесси обладалъ такимъ запасомъ юмора, что никакія дловыя заботы не были въ силахъ его совсмъ подавить.
Эта выходка была послдней. Реддогъ и Песчаная Коса единодушно ополчились на грабителя большихъ дорогъ. Теннесси травили почти такимъ же способомъ, какъ его прототипъ — медвдя. Когда собаки сдвинулись тсне вокругъ него, онъ сдлалъ отчаянный прыжокъ черезъ Косу, выстрлилъ въ толпу передъ Аркадой, и бросился въ Гризли-Кененъ, но въ этой послдней крайности ему вдругъ перерзалъ дорогу небольшой человкъ на срой лошади. Они съ минуту поглядли другъ на друга въ молчаніи. Оба были безстрашны, независимы, полны самообладанія, оба — типы той цивилизаціи, которая въ семнадцатомъ вк была бы возвышена до геройства, а въ девятнадцатомъ считается признакомъ безстыдства.
— Какія карты у васъ на рукахъ? спросилъ спокойно Теннесси.
— Два валета и тузъ, отвчалъ человкъ на срой лошади, также спокойно и показывая два револьвера и ножъ.
— Значитъ, я покрытъ, отвчалъ Теннесси, и съ этой эпиграммой шуллера бросилъ безполезный пистолетъ и похалъ назадъ со своимъ побдителемъ.
Была теплая ночь. Прохладный втеръ, обыкновенно поднимающійся изъ-за горъ съ заходомъ солнца, избавилъ на этотъ вечеръ Песчаную Косу отъ своего присутствія. Маленькій поселокъ былъ полонъ теплыхъ смолистыхъ испареній, а гніющіе морскіе выброски на отмели испускали изъ себя смертоносные міазмы. Лихорадка дня все еще наполняла поселокъ. По берегу неугомонно мелькали огни, на черномъ фон елей, окна стараго чердака надъ конторой экспрессовъ выступали поразительно ярко, и сквозь открытыя рамы праздношатавшіеся внизу различали очертанія тхъ, кто ршалъ судьбу Теннесси. А надъ всмъ этимъ, на темномъ небосклон рзко обрисовывалась Сьерра, спокойная и безстрастная, увнчанная далекими, безстрастными звздами.
Процессъ Теннесси былъ веденъ настолько правильно, сколько было возможно при судь и присяжныхъ, чувствовавшихъ себя до нкоторой степени обязанными загладить приговоромъ предшествовавшія неправильности ареста и обвиненія. Законы Песчаной Косы были непреклонны, но не мстительны. Раздраженіе и личныя чувства, преобладавшія во время травли, отошли на второй планъ, овладвъ Теннесси, они были готовы терпливо выслушать всякую защиту. Въ ихъ собственныхъ умахъ не было никакого сомннія, но тмъ не мене они готовы были предоставить подсудимому всевозможныя льготы. Ршивъ въ общихъ чертахъ, что ему надлежитъ быть повшеннымъ, они окружали его тмъ почтеніемъ, которое неотразимо вызывала его безпечная смлость. Судья былъ боле взволнованъ чмъ подсудимый, который несомннно злорадно тшился созданной имъ отвтственностію.— ‘Я умываю руки, сами заварили кашу, сами и расхлебывайте’, — было его отвтомъ на вс распросы. Судья — поймавшій его и взявшій въ плнъ — на минуту пожаллъ-было, что не застрлилъ его на мст въ то утро, но затмъ тотчасъ же стряхнулъ съ себя эту человческую слабость, какъ недостойную юридическаго ума. Тмъ не мене, когда стукнули въ дверь и сказали, что пришелъ Товарищъ Теннесси сообщить что-то насчетъ подсудимаго, его впустили немедленно. Можетъ быть младшіе изъ присяжныхъ, которымъ процессъ смертельно надолъ, привтствовали его какъ спасеніе.
Онъ не являлъ въ себ ничего величественнаго. Коротенькій и плотный, съ четыреугольнымъ лицомъ, неестественно краснымъ отъ загара, одтый въ широкую, грубую куртку и панталоны, замаранныя красной глиной, онъ показался всмъ ужасно смшнымъ. Когда онъ остановился и опустилъ къ своимъ ногамъ тяжелый ковровый мшокъ, который принесъ съ собой,— вс замтили, что матеріалъ, которымъ были заплатаны его панталоны, былъ отмченъ таможенными клеймами и, слдовательно, первоначально предназначался для мене почетной цли. Тмъ не мене онъ имлъ сосредоточенный видъ, пожавъ руки всмъ бывшимъ въ комнат, онъ вытеръ свое серіозное, взволнованное лицо краснымъ бумажнымъ платкомъ, бывшимъ немного свтле лица, положилъ свою сильную руку на столъ, чтобы поддержать себя, и такимъ образомъ обратился къ судь:
— Я шелъ мимо и думалъ, не мшаетъ зайдти и взглянуть, какъ идетъ дло насчетъ Теннесси — моего товарища. Жаркая ночь! Я не запомню такой погоды у насъ на Кос.
Онъ помолчалъ съ минуту, но такъ какъ никто больше не вдавался въ метеорологическія разсужденія, онъ снова прибгнулъ къ носовому платку и въ теченіи нсколькихъ минутъ прилежно натиралъ себ лицо.
— Вы имете что нибудь сообщить относительно подсудимаго? спросилъ наконецъ судья.
— Точно такъ, отвчалъ Товарищъ Теннесси со вздохомъ.— Я пришелъ, какъ товарищъ Теннесси,— знающій его вотъ уже четыре года, вдоль и поперекъ, на суш и на вод, въ счастіи и несчастіи. Мы съ нимъ жили каждый на свой, ладъ, но въ этомъ молодомъ человк не было ни одного шага, котораго бы я не зналъ. И если вы мн скажете,— откровенно, какъ человкъ человку,— если вы у меня спросите: знаете ли вы что нибудь о немъ?— я скажу вамъ, положа руку на сердце, какъ человкъ человку: что можетъ человкъ знать о своемъ товарищ?
— И это все, что вы имете сообщить? спросилъ судья нетерпливо, чувствуя можетъ быть, что опасная искорка юмора начинала пробгать по суду.
— Именно, продолжалъ товарищъ Теннесси.— Не мн говорить что нибудь противъ него. А теперь, въ чемъ дло? Теннесси нужны были деньги, до зарзу нужны, и онъ не хотлъ попросить у стараго товарища. Хорошо, что же Теннесси сдлалъ? Онъ поймалъ чужаго человка и остановилъ его. А вы поймали его и остановили: не все ли равно? И я спрашиваю у васъ, какъ у человка умнаго, у всхъ джентльменовъ, какъ у людей умныхъ,— разв это не такъ?
— Подсудимый, прервалъ судья,— не желаете ли вы что нибудь спросить у этого человка?
— Нтъ, нтъ! продолжалъ торопливо Товарищъ Теннесси.— Я играю эту игру одинъ, и дайте мн кончить. Дло вотъ въ чемъ, Теннесси сыгралъ скверную штуку съ этимъ прозжимъ и со всми вами. Теперь дло только въ томъ, какъ бы уладить, чтобы никому не было обидно. Вотъ семнадцать сотъ долларовъ золотомъ и часы, — и пускай все будетъ попрежнему.
И прежде чмъ какая нибудь рука успла удержать его, онъ опросталъ ковровый мшокъ на столъ. На моментъ жизнь его была въ опасности. Одинъ или двое вскочили на ноги, нсколько рукъ схватились за ножи, и предложеніе выбросить его въ окно было пріостановлено только вмшательствомъ судьи. Теннесси смялся. Товарищъ Теннесси воспользовался случаемъ, чтобы отереть лицо платкомъ.
Когда порядокъ былъ возстановленъ, и при помощи усиленной реторики было выяснено, что проступокъ Теннесси нельзя искупить деньгами,— лицо его товарища стало еще серіозне и красне, и стоявшіе ближе къ нему замтили, что сильная рука его, опиравшаяся о столъ, слегка задрожала. Онъ поколебался съ минуту, прежде чмъ медленно опустить золото въ мшокъ, какъ будто не вполн уловивъ возвышенное понятіе о справедливости, двигавшей судомъ, и тревожно раздумывая, не слишкомъ ли мало онъ предложилъ. Затмъ онъ обратился къ судь и сказалъ:
— Я сыгралъ эту игру въ одиночку, безъ товарища, — затмъ онъ поклонился суду и хотлъ-было выйти, когда судья вернулъ его назадъ.
— Если вы имете сказать что нибудь Теннесси, говорите лучше теперь.
Въ первой разъ въ этотъ вечеръ глаза подсудимаго и его адвоката встртились. Теннесси усмхнулся, показавъ свои блые зубы, и сказалъ:— Не поминай лихомъ, старина!— и протянулъ ему руку.
Товарищъ Теннесси взялъ ее своей рукой и проговорилъ:— Я шелъ мимо и зашелъ взглянуть, въ какомъ положеніе дло… Затмъ давъ своей рук пассивно упасть, прибавилъ, что — ‘ночь ужасно теплая’, — опять утеръ лицо платкомъ и, не сказавъ больше ни слова, вышелъ.
Эти два человка никогда больше не видлись въ этой жизни. Неслыханное оскорбленіе подкупомъ, предложеннымъ Суду Линча — который, хотя узкій по понятіемъ и не чуждый ханжества, слылъ по крайней мр неподкупнымъ, — сняло съ сердца этой миической личности всякія колебанія насчетъ участи Теннесси. И на разсвт онъ шелъ, подъ сильной стражей, встрчать эту участь на вершин Мавлеева холма.
Какъ онъ ее встртилъ, какъ онъ быль хладнокровенъ, какъ онъ отказался что нибудь высказать, какъ безукоризненны были распоряженія комитета,— все это подробно описано, съ прибавкой предупреждающаго нравоученія въ назиданіе всмъ будущимъ злодямъ, въ ‘Встник Красной Собаки’, въ передовой стать издателя, который самъ при всемъ этомъ присутствовалъ и къ пикантному слогу котораго я совтую читателю обратиться. Но красота лтняго утра, святая гармонія земли, воздуха и небесъ, пробуждающаяся жизнь свободныхъ лсовъ и холмовъ, радостное, полное надеждъ пробужденіе природы, и надъ всмъ этимъ — безпредльное спокойствіе, отзывавшееся на всхъ, — не были описаны, такъ какъ они не шли въ тонъ соціальному поученію. А между тмъ, малодушное и безумное дло было сдлано,— и жизнь, съ ея возможностями и отвтственностями, вышла изъ нескладнаго образа, болтавшагося между небомъ и землей,— птицы пли, цвты благоухали, солнце свтило также весело, какъ прежде, и можетъ быть ‘Встникъ Красной Собаки’ былъ правъ.
Товарищъ Теннесси не былъ въ групп, окружавшей дерево. Но когда они повернулись, чтобы уйти, вс замтили на дорог неподвижно стоявшую телжку, запряженную осломъ. Когда они подошли ближе, то узнали почтенную Джинни и признали въ двухколесной телжк собственность Товарища Теннесси, употреблявшуюся имъ для вывозки грязи изъ его участка, а въ нсколькихъ шагахъ дальше и самъ хозяинъ экипажа, подъ деревомъ, вытиралъ потъ съ пылавшаго лица.
Въ отвтъ на вопросъ, онъ сказалъ, что пріхалъ за тломъ умершаго, если комитету все равно. Онъ не хочетъ никого безпокоить, и можетъ подождать. Онъ не будетъ работать сегодня, и если джентльмены покончили съ товарищемъ, ему желательно было бы взять его.
— А если кто изъ присутствующихъ,— прибавилъ онъ съ своей обычной серіозностью, — если кто нибудь не прочь принять участіе въ похоронахъ, то милости просимъ!
Можетъ быть благодаря преобладавшему юмору, о которомъ я уже говорилъ какъ о характерной черт Песчаной Косы, можетъ быть по какому нибудь лучшему побужденію — но дв трети звакъ сразу приняли приглашеніе
Былъ полдень, когда трупъ Теннесси былъ переданъ въ руки его товарища. Когда телжка подъхала къ роковому дереву, мы замтили въ ней грубый продолговатый ящикъ, до половины наполненный сухими листьями и хвоями. Кром того телжка была украшена втками и цвтами. Когда тло было положено въ ящикъ, Товарищъ Теннесси прикрылъ его смоленымъ холстомъ, и осторожно взобравшись на узенькое сиднье впереди и упершись ногами въ оглобли, пустилъ осла впередъ. Экипажъ медленно двинулся, тою степенною рысцой, которой Джинни не измняла даже въ мене торжественныхъ случаяхъ. Люди — наполовину движимые любопытствомъ, наполовину шутки ради, но вс въ высшей степени добродушно — побрели рядомъ, сзади или даже нкоторые впереди телжки. Но мало по малу, вслдствіе ли узкой дороги или взявшаго верхъ чувства приличія, компанія раздлилась на пары, сдержала шагъ и приняла вншній видъ формальной процессіи. Джекъ Фолинсби, который сначала затрубилъ-было похоронный маршъ, перебирая пальцами по воображаемому тромбону,— замолчалъ, видя недостатокъ симпатіи и оцнки и не обладая способностью вашихъ пресловутыхъ юмористовъ довольствоваться утхой своей собственной шутки.
Дорога вела черезъ Гризли-Кененъ, на этотъ разъ облеченный въ мрачную, печальную тнь. Красныя деревья, хороня свои мохнатыя ноги въ красной почв, стояли съ индійской сановитостью вдоль пути, словно благословляя своими нависшими втвями прозжавшій гробъ. Заяцъ, захваченный врасплохъ, притаился, весь дрожа, въ придорожныхъ папоротникахъ. Блки поспшили занять безопасный наблюдательный пунктъ на высшихъ втвяхъ, а синія сойки, распустивъ крылья, бжали скороходами впереди, пока они не дошли до уединенно стоявшаго домика Товарища Теннесси.
И при боле благопріятныхъ обстоятельствахъ, это мсто нельзя было бы назвать веселымъ. Некрасивое мстоположеніе, грубыя и непріятныя очертанія, непоэтичныя детали, свойственныя всмъ вообще гнздамъ калифорнскихъ піонеровъ, здсь усиливались всей безотрадностью разоренія и нищеты. Въ нсколькихъ шагахъ отъ домика была безхитростная изгородь, за которой, въ короткіе дни супружескаго счастія хозяина, предполагалось развести садъ, по гд теперь все сплошь заросло папоротникомъ. Когда мы подъхали, мы замтили нчто врод недавней попытки обработки почвы, но это было ничто иное, какъ куча земли возл свжей могилы.
Телжка остановилась у изгороди, и отвергнувъ предложеніе помощи съ тмъ скромно самоувреннымъ видомъ, который былъ ему присущъ, Товарищъ Теннесси взвалилъ тяжелый гробъ на спину и донесъ его до могилы. Затмъ приколотилъ доску, служившую крышкой, и взойдя на кучку земли возл могилы, снялъ шляпу и медленно обтеръ лицо платкомъ. Толпа догадалась, что это введеніе къ рчи, и они расположились какъ кто могъ по изгороди и на пняхъ и ждали.
— Когда человкъ, началъ Товарищъ Теннеси медленно,— пробгаетъ цлый день безъ устали, что ему естественно сдлать? Конечно, вернуться домой. А если онъ не иметъ возможности самъ вернугься домой, что можетъ сдлать его лучшій другъ? Конечно, привезти его домой! Вотъ и Теннесси бгалъ день-деньской и умаялся, и вотъ мы привезли его домой…
Онъ помолчалъ, поднялъ съ земли кусочекъ кварца, задумчиво потеръ его о рукавъ и продолжалъ:
— Не одинъ разъ я приносилъ его домой на спин, какъ вы сейчасъ видли. Не одинъ разъ я приносилъ его въ этотъ домъ, когда онъ былъ совсмъ безсиленъ и безпомощенъ, не одинъ разъ мы съ Джинни ждали его на томъ пригорк, чтобы подобрать его и привезти домой, когда онъ не могъ говорить и не могъ признать меня. А теперь вотъ… такъ какъ это въ послдній разъ, онъ остановился и тихонько потеръ кварцемъ о рукавъ,— видите ли… Товарищу тяжко… Однако, джэнтельмены, примолвилъ онъ, оборвавъ себя и поднявъ съ земли заступъ,— похороны кончены: спасибо вамъ, отъ меня и отъ Теннесси, за ваше безпокойство.
И отказавшись отъ предложеній помощи, онъ принялся зарывать могилу, обернувшись спиной къ толп, которая разбрелась, посл минутнаго колебанія. Когда они поднялись на небольшой холмъ, скрывавшій изъ виду Песчаную Косу, нкоторые, оглянувшись, увидли, что Товарищъ Теннесси, покончивъ дло, сидитъ на могил, съ заступомъ между колнъ и съ краснымъ бумажнымъ платкомъ на лиц. Но другіе увряли, что на такомъ разстояніи нельзя было отличить лица отъ платка, и потому этотъ пунктъ остался неразршеннымъ.
Въ реакціи, послдовавшей за лихорадочнымъ возбужденіемъ дня, Товарищъ Теннесси не былъ забытъ. Тайное изслдованіе сняло съ него всякое подозрніе въ соучастіи въ проступк Теннесси. Песчаная Коса сочла обязанностью постить его и почтить различными неуклюжими, но доброжелательными аттенціями.
Но съ этого дня его желзное здоровье видимо пошатнулось, и когда наступилъ дождливый сезонъ, и тонкія травки выглянули изъ-подъ холмика надъ могилой Теннесси, онъ слегъ въ постель.
Однажды ночью, когда ели вокругъ дома гнулись подъ бурей и припадали своими граціозными дланями къ крыш, и громко слышался плескъ и стонъ мятежной рки, Товарищъ Теннесси поднялъ голову съ подушки и проговорилъ:
— Пора хать за Теннесси, пойти запречь Джинни…
И хотлъ-было привстать съ постели, но его удержалъ сидвшій у изголовья. Онъ продолжалъ бредить.
— Тпру! стой, Джинни… тпру, старуха! Какъ темно! Берегись пней… и смотри, не прозвать бы намъ его! смотри въ оба, старуха. Иногда, ты знаешь, когда онъ мертвецки пьянъ, онъ ложится поперекъ дороги… Держи прямо на ель, сюда, къ пригорку. Вотъ, я говорилъ! вотъ и онъ… сюда, Джинни! Смотри: стоить самъ, трезвый, лицо свтлое… Теннесси! Товарищъ!
И такъ они встртились.