ДУРАКЪ.
ДУРАКЪ.
РАЗСКАЗЪ
Бретъ-Гарта.
‘Отечественныя Записки’, No 1, 1875
Дурак, Брет-Гарт Фрэнсис, Год: 1875
Время на прочтение: 20 минут(ы)
Онъ жилъ одинъ. Я не полагаю, чтобъ это происходило отъ желанія уединить свою глупость отъ остальныхъ жителей стана, точно также невроятно, чтобы соединенный разумъ Пятирчія обратилъ его въ изгнаніе. По моему мннію, онъ жилъ одинъ по влеченію къ одиночеству, которымъ онъ отличался гораздо ране того времени, какъ жители стана начали критически относиться къ его умственнымъ способностямъ. Онъ былъ очень молчаливъ и, хотя съ виду казался сильнымъ, мощнымъ, постоянно жаловался на свое здоровье. На этомъ основаніи нкоторые построили особую теорію, объяснявшую его изолированную жизнь тмъ, что она была удобне для принятія лекарствъ, уничтожаемыхъ имъ въ громадномъ количеств.
Его глупость впервые блеснула на жителей Пятирчія изъ оконъ почтоваго отдленія. Впродолженіи долгаго времени онъ одинъ изо всего стана писалъ домой съ каждой почтой, и вс его письма были адресованы одному лицу — женщин. Обыкновенно же въ Пятирчіи случалось противоположное, то есть получалось много писемъ и большинство отъ женщинъ, но на рдкія изъ нихъ посылались отвты.
Жители Пятирчія получали эти письма совершенно равнодушно, нкоторые распечатывали ихъ съ самонадянной улыбкою и прочитывали съ нетерпніемъ, другіе бросали ихъ посл первыхъ словъ ‘мой милый мужъ’, а третьи вовсе не ходили за ними въ почтовое отдленіе. Мало по малу, вс узнали, что единственный аккуратный корреспондентъ никогда не получалъ отвта. Поэтому, когда получился большой пакетъ на имя Дурака, боле извстнаго подъ именемъ Сайруса Гокинса, то все населеніе стана пришло въ неописанное волненіе. Я не знаю, какимъ образомъ открылась тайна, но всми было узнано, что въ этомъ пакет возвращены не распечатанными вс письма Гокинса. Это было первымъ доказательствомъ слабости его умственныхъ способностей, человкъ, постоянно писавшій къ женщин, которая ему не отвчала, долженъ быть дуракъ. Я полагаю, что Гокинсъ подозрвалъ какого мннія былъ весь станъ объ его умственныхъ способностяхъ, но онъ искалъ спасенія въ капляхъ и пилюляхъ, жалуясь на усиленные лихорадочные припадки. Какъ бы то ни было, въ конц недли онъ съ прежнимъ постоянствомъ взялся за перо, только на письмахъ его теперь стоялъ новый адресъ.
Въ т времена, по общему мннію, счастье улыбалось на золотыхъ розсыпяхъ особливо дуракамъ и неучамъ. Поэтому никто не удивился, когда Гокинсъ нашелъ золотоносную жилу на горномъ скат близь своего уединеннаго жилища. ‘Онъ спуститъ вс деньги на слдующую раскопку’, говорили сосди, зная по опыту, какъ обыкновенно счастливые рудокопы распоряжались своимъ капиталомъ. Ко всеобщему удивленію Гокинсъ, выручивъ около 8,000 доллровъ и истощивъ золотоносную жилу, не сталъ разъискивать другой. Тогда станъ началъ терпливо выжидать, недоумвая на что онъ употребитъ свои деньги. Но, узнавъ наконецъ, что онъ послалъ по почт -вексель въ 8,000 долларовъ на имя ‘этой женщины’, жители Пятирчія пришли въ такое негодованіе, что едва не выразили его насильственными дйствіями. Этого еще было мало, вскор распространился слухъ, что деньги возвращены также, какъ и письма, и что Гокинсъ стыдился взять ихъ обратно изъ почтамта. ‘Не дурно было бы отправиться на Востокъ, разодть какую нибудь двчонку и, выдавъ ее за эту вдьму, заполучить 8,000’, говорилъ одинъ дальнозоркій финансистъ. Здсь кстати замтить, что мы всегда называли, хотя и безъ всякаго основанія, прекрасную незнакомку Гокинса вдьмой.
Въ томъ факт, что Дуракъ иногда игралъ и выигрывалъ большія суммы, не было ничего удивительнаго, это было совершенно естественно, особливо примняясь къ вышеизложенной теоріи о счасть дураковъ. Но чтобъ онъ сорвалъ банкъ, открытый Джономъ Гамлиномъ и, получивъ отъ 10 до 20,000 долларовъ, не возвратился на другой день для проигрыша этихъ денегъ — было совершенно невроятно. Однако, это дйствительно случилось, и впродолженіи двухъ или трехъ дней Гокинсъ никуда не помстилъ своего вновь пріобртеннаго капитала.
— Если онъ пошлетъ деньги опять къ вдьм, сказалъ одинъ изъ знатнйшихъ гражданъ Пятирчія:— то надо будетъ принять мры. Нельзя дозволять, чтобъ такъ чернили честь нашего стана и бросали деньги чужимъ гражданамъ, которые даже ихъ не берутъ.
— Это — вредный примръ расточительности, замтилъ другой:— и право не лучше мошенничества. Вдь найдется въ стан человкъ пять, которые, слдуя по стопамъ Гокинса, должны бы отправить домой тяжело нажитой капиталъ. Къ тому же все это — вздоръ или 8,000 лежатъ преспокойно въ контор Адамса и К. Я того мннія, что въ настоящемъ случа необходимо было бы учредить общественный контроль надъ дйствіями Дурака.
Однако, прежняя глупость Гокинса не повторилась, и съ каждымъ днемъ все боле и боле увеличивалось всеобщее любопытство относительно того, куда онъ длъ деньги. Наконецъ, произвольно образованный наблюдательный комитетъ изъ четверыхъ гражданъ отправился къ нему, повидимому, совершенно случайно, но въ сущности съ преднамренной цлью. Посл обмна обыкновенныхъ учтивостей, Томъ Вингэтъ приступилъ къ длу.
— Задали же вы себя знать Джаку Гамлину, сказалъ онъ:— Джакъ жалуется, что вы не дали ему отъиграться, но я сказалъ, что вы — не такой дуракъ, вотъ при Дик.
— Да, поспшно произнесъ Дикъ:— вы сказали, что 20,000 долларовъ нельзя безсмысленно бросать. Вы сказали, что Сайрусъ намренъ лучше помстить свой капиталъ, но право я забылъ на что именно, прибавилъ Дикъ, обращаясь съ искуственнымъ спокойствіемъ къ своему товарищу.
Конечно, Вингэтъ не отвчалъ, но молча взглянулъ на Дурака, который съ безпокойствомъ потиралъ себ ноги. Наконецъ, онъ сказалъ съ сожалніемъ, обращаясь къ своимъ постителямъ:
— Кто нибудь изъ васъ чувствовалъ ли когда ломоту и дрожь въ ногахъ отъ колна до пятки? Это — такое странное чувство, сначала кажется что бьетъ лихорадка, но нтъ, это — не лихорадка, что-то другое, точно оцпенніе, точно смерть настаетъ. Пилюли Райта и Хина не помогаютъ.
— Нтъ, отвчалъ рзко Вингэтъ за всхъ товарищей:— но мы говорили о томъ, куда вы помстили вашъ капиталъ.
— И при томъ желудокъ всегда не въ порядк, продолжалъ Гокинсъ, красня отъ взгляда Вингэта, но все же отчаянно держась своего предмета, какъ потерпвшій крушеніе матросъ держится за послдній обломокъ мачты.
Вингэтъ ничего не отвчалъ, но многозначительно взглянулъ на товарищей. Гокинсъ очевидно понялъ, что этотъ взглядъ выражалъ общее признаніе его глупости, и, какъ бы защищаясь, сказалъ:
— Вы говорили что-то о моемъ капитал?
— Да, произнесъ Вингэтъ, съ необыкновенной быстротой:— я говорилъ, что вы употребили вашъ капиталъ на…
— На покупку оврага Раферти, застнчиво произнесъ Дуракъ.
Впродолженіи нсколькихъ минутъ постители смотрли другъ на друга съ безмолвнымъ изумленіемъ. Оврагъ Раферти былъ самой гибельной неудачей въ Пятирчіи. Непрактичный Раферти хотлъ исполнить непрактическій планъ, провести не существовавшую воду въ такое мсто, гд въ ней вовсе не нуждались, и въ грязи этого оврага похоронены капиталы самого Раферти и двадцати несчастныхъ его компаніоновъ.
— Вотъ въ чемъ дло, сказалъ наконецъ Вингэтъ: — я теперь все понимаю. Вотъ почему оборванецъ Раферти отправился вчера въ Санъ-Франциско въ нарядной одежд, а его жена съ дтьми похала въ карет на Сакраменто. Вотъ почему работники Раферти, не имвшіе все это время ни пенса, вчера играли на бильярд и ли устрицы. Вотъ почему во вчерашнемъ ‘Таймс’ появилось объявленіе, стоившее 100 долларовъ, о новомъ выпуск бумагъ этой компаніи и шестеро чужестранцевъ прибыло вчера въ гостинницу Магнолію. Все это надлалъ Дуракъ съ своими деньгами.
Дуракъ молчалъ. Постители, также не говоря ни слова, встали.
— Вы никогда не принимали индійскихъ растительныхъ пилюль? спросилъ застнчиво Гокинсъ у Вингэта.
— Нтъ, отвчалъ громовымъ голосъ Вингэтъ, отворяя дверь.
— А мн сказали, что он отлично дйствуютъ, продолжалъ Гокинсъ, но въ эту минуту Вингэтъ и его товарищи съ ожесточеніемъ хлопнули дверью подъ носъ Дураку.
Однако, черезъ полгода, все это дло было забыто, деньги, уплаченныя Гокинсомъ, прожиты, а самый оврагъ перепроданъ компаніи бостонскихъ капиталистовъ, увлеченныхъ блестящимъ описаніемъ какого-то туриста, который пропьянствовалъ цлую ночь въ Пятирчіи. Я полагаю, что критика боле не коснулась бы умственныхъ способностей Гокинса, если бы не случилось особаго обстоятельства.
Во время пламенной политической борьбы, когда страсти партій были воспламенены до крайности, явился въ Пятирчіе горячій капитанъ Макфаденъ. Вступивъ въ отчаянный споръ съ Калькуномъ Бунгстартеромъ, онъ вызвалъ его на дуэль. Капитанъ былъ извстенъ, какъ дуэлистъ и прекрасный стрлокъ, онъ не пользовался популярностью, и вс полагали, что его прислала оппозиція съ кроважадною цлью. Къ тому же онъ былъ чужестранецъ, а я долженъ съ сожалніемъ сказать, что Пятирчіе не отличалось гостепріимствомъ, какъ вс кочевыя племена. По этому въ толп произошло замшательство, когда капитанъ попросилъ, чтобъ кто нибудь согласился быть его секундантомъ. Наконецъ, къ всеобщему изумленію и къ негодованію многихъ, вызвался Дуракъ. Я право не знаю, выбралъ ли бы его добровольно въ секунданты капитанъ Макфаденъ, но за недостаткомъ лучшаго ему пришлось воспользоваться его услугами.
Однако, дуэль никогда не состоялась. Вс приготовленія сдланы, мсто избрано, соперники явились съ секундатами въ опредленное время, не было никакого вмшательства извн, не представлено никакихъ объясненій или извиненій, и все же дуэль не состоялась. Легко себ представить, въ какое волненіе было повергнуто Пятирчіе, когда узнаны были вс эти факты. соперники, докторъ и одинъ изъ секундантовъ ухали на другой день. Гокинсъ остался, но онъ не отвчалъ ни на какіе вопросы, говоря, что далъ слово молчать, и вообще, по мннію всхъ, велъ себя, какъ настоящій послдовательный дуракъ. Только черезъ полгода, полковникъ Старкботль, секундантъ Калькуна Бунгстартера, въ минуту слабости, за стаканомъ вина объяснилъ все дло. Я поступилъ бы совершенно несправедливо въ отношеніи полковника, еслибъ не передалъ его разсказа съ буквальною точностью. При этомъ слдуетъ замтить, что его характеристическая черта, гордое достоинство, увеличивалось пропорціонально выпитому вину, а напротивъ юморъ его исчезалъ въ эти минуты.
— Я говорю съ благородными людьми, сказалъ полковникъ, гордо поднимая голову: — и надюсь, что мн не придется защищать себя отъ легкомысленныхъ выходокъ, какъ въ Сакраменто, гд, разсказавъ впервые объ этомъ деликатномъ дл, я былъ принужденъ вызвать на дуэль одного изъ слушателей. Я увренъ, прибавилъ онъ, граціозно проводя по воздуху рукою, въ которой виднлся стаканъ вина:— что ничего подобнаго не потребуется здсь, въ мст пребыванія мистера Гокинса и поведеніе котораго, господа, заслуживаетъ всякихъ похвалъ.
Удовлетворенный, повидимому, серьезнымъ, почтительнымъ вниманіемъ слушателей, полковникъ Старкботль нжно улыбнулся и, закрывъ глаза, какъ бы для того, чтобъ лучше припомнить все случившееся, продолжалъ:
— Мсто, выбранное для дуэли, было близь жилища мистера Гокинса, а потому ршено собраться у него. Дйствительно, въ 6 1/2 часовъ, мы вс явились. Утро было холодное, и мистеръ Гокинсъ гостепріимно предложилъ бутылку виски, которую вс и роспили, кром меня. Я полагаю, что вамъ извстно, почему я составилъ исключеніе. Я всегда, вставая утромъ, пью чашку крпкаго кофе съ рюмкой коньяку. Это поддерживаетъ организмъ, сэръ, не разстроивая нервовъ.
Эти послднія слова были обращены къ буфетчику трактира, въ которомъ происходила описываемая сцена, и онъ, какъ экспертъ, одобрительно кивнулъ головой.
— Въ двадцать минутъ мы достигли назначеннаго мста, продолжалъ полковникъ среди всеобщаго напряженнаго вниманія: — мы отмрили шаги и зарядили пистолеты. Вдругъ мистеръ Вунгстартеръ сказалъ мн на ухо, что чувствуетъ себя не хорошо и очень страдаетъ. Я передалъ объ этомъ мистеру Гокинсу,:и оказалось, что его дуэлистъ также очень страдалъ. Симптомы ихъ болзни докторъ назвалъ бы холерными. Я говорю назвалъ бы, потому что докторъ также страдалъ и объявилъ, въ неприличныхъ выраженіяхъ, что ихъ всхъ чмъ нибудь опоили. Я обратился за объясненіемъ къ мистеру Гокинсу, и онъ вспомнилъ, что онъ, по разсянности, подалъ гостямъ бутылку виски, настояннаго на лекарств, которое не имло на него никакого дйствія и потому считалось имъ безвреднымъ. Его готовность дать удовлетвореніе каждому изъ соперниковъ, искреннее сожалніе о своей ошибк и неподдльный страхъ, возбужденный въ немъ состояніемъ его здоровья, на которое не вліяло то, что такъ сильно дйствовало на другихъ — были вполн достойны благороднаго человка и джентельмена. Черезъ часъ соперники пришли въ совершенное истощеніе, а докторъ ихъ бросилъ, самъ безпокоясь о себ. А я, вмст съ мистеромъ Гокинсомъ, ршились отвезти ихъ въ Марклквиль. Тамъ, посл продолжительнаго совщанія съ мистеромъ Гокинсомъ, все дло окончено мировой, сохранившей честь обихъ сторонъ. До сихъ поръ, прибавилъ полковникъ, стуча стаканомъ по столу и обводя взглядомъ всхъ присутствовавшихъ: — ни одинъ джентльменъ не осудилъ этого окончанія дла.
Каково бы ни было мнніе жителей Пятирчія о проявленіи умственныхъ способностей Гокинса въ этомъ случа, но, быть можетъ, благодаря рзкимъ манерамъ полковника, никто не высказалъ ни малйшей критики. Черезъ нсколько недль это дло было забыто и только составило лишнюю цифру въ числ глупостей, въ которыхъ обвиняли Гокинса. Къ тому же, новыя его выходки заставляли забывать старыя. Около года спустя, въ Звздномъ Тунел, подъ горою, гд онъ жилъ, найдена драгоцнная свинцовая руда и ему предложили большую сумму за участокъ земли на горной вершин. Какъ ни привыкли сосди къ его глупости, но извстіе, что онъ упорно отвергнулъ предложеніе, возбудило всеобщее изумленіе. Причина этого отказа была еще удивительне. Онъ хотлъ строить домъ.
Строить домъ на земл, которая могла быть употреблена въ дло рудокопами, было нелпостью, строить домъ, когда у него былъ кровъ, значило безсмысленно бросать деньги, строить домъ такой, какой онъ хотлъ, было просто безуміемъ.
Однако, факты подтвердили слухи. Планъ дома былъ уже составленъ и необходимый матеріалъ заготовленъ, въ то самое время, какъ подъ этимъ мстомъ устроена шахта Звзднаго Тунеля. Дйствительно, избранная мстность была очень живописна, а зданіе задумано въ такомъ стил, какого не видывали еще въ Пятирчьи. Сосди сначала скептически и недоврчиво наблюдали за постройкою. День за днемъ, съ необыкновенной быстротой возвышалось среди дубовъ и сосенъ зданіе, извстное по всей окрестности подъ названіемъ ‘Пріюта кретиновъ’. Наконецъ, оно было готово. Мистеръ Гокинсъ приступилъ тогда къ его внутреннему устройству, вполн достойному вншности. Ковры, мягкія кушетки, зеркала и фортепьяно, единственное во всей окрестной стран и привезенное за большія деньги изъ Сакраменто — возбуждали, въ продолженіи двухъ мсяцевъ, лихорадочное любопытство Пятирчія. Кром того, по мннію немногихъ женатыхъ сосдей, въ числ предметовъ, купленныхъ Гокинсомъ, находились вещи чисто женскія. Когда въ дом все было готово, Дуракъ заперъ наружную дверь, положилъ ключъ въ карманъ и спокойно удалился въ свое скромное жилище на южномъ склон.
Я не счелъ нужнымъ передавать читателямъ всхъ теорій, съ помощью которыхъ жители Пятирчія объясняли постройку Пріюта кретиновъ, ихъ легко себ представить. Конечно, самымъ распространеннымъ мнніемъ было, что вдьма своей искуственной скромностью и систематичнымъ безмолвіемъ такъ обошла Дурака, что онъ выстроилъ домъ для будущаго медоваго мсяца ‘несчастной четы’, такъ какъ вс были уврены, что этотъ бракъ будетъ несчастный. Но когда прошло достаточно времени и домъ все же оставался необитаемымъ, сосди пришли къ тому убжденію, что Дуракъ былъ въ третій разъ обманутъ. Общее негодованіе при этомъ дошло до того, что, еслибъ тогда и явилась вдьма, то, по всей вроятности, вся община помшала бы ея браку. Между тмъ, вс распросы мистера Гокинса, зачмъ онъ выстроилъ домъ и не живетъ въ немъ, не увнчались никакимъ успхомъ. Причины, приводимыя имъ, были уклончивы, неопредленны и неудовлетворительны. Онъ уврялъ, что нечего было торопиться и что всегда успетъ перебраться въ новый донъ, когда онъ будетъ совершенно готовъ. Часто въ лтніе вечера его видали на балкон этого необитаемаго жилища, гд онъ курилъ сигару. Разсказывали, что однажды ночью весь домъ съ верху до низу былъ блестяще освщенъ и что одинъ изъ сосдей, подкравшись къ окну гостинной, видлъ, какъ Дуракъ во фрак и бломъ галстух ходилъ по комнат, какъ бы принимая многочисленное общество. Однако, не смотря на это, по показанію того же свидтеля, въ дом никого не было, кром его владльца. Когда впервые былъ узнанъ этотъ фактъ, практическіе люди объясняли его тмъ, что мистеръ Гокинсъ подготовлялъ себя на един къ приличному исполненію своихъ будущихъ обязанностей гостепріимнаго хозяина. Нкоторые полагали, что домъ посщали духи, а редакторъ мстной газеты разсказалъ на ея столбцахъ цлую трогательную исторію о томъ, какъ Гокинсъ ежедневно принималъ призракъ его умершей невсты въ великолпномъ мавзоле, который онъ нарочно для этого воздвигнулъ. Наконецъ, неожиданное обстоятельство обратило всеобщее вниманіе совершенно въ другую сторону.
Около этого времени одна уединенная дикая долина въ окрестностяхъ Пятирчія вошла въ моду, какъ живописная мстность. Посщавшіе ее туристы заявляли, что нигд не было столько кубическихъ футовъ горныхъ утесовъ и такихъ большихъ водопадовъ. Корреспонденты прославляли ее, страшно злоупотребляя реторическими фигурами и вполн несоотвтствовавшими поэтическими цитатами. Мужчины и женщины, никогда не любовавшіеся дома заходомъ солнца, играющимъ на окнахъ ихъ жилища, и лтней ночью, при лунномъ свт которой они ложились спать — хали теперь за тысячу миль для точнаго измренія высоты утеса и глубины оврага, для того, чтобъ взглянуть на громадное, уродливое дерево и сказать себ съ отраднымъ самодовольствіемъ: ‘мы восхищаемся природою’. Такимъ образомъ, согласно вкусамъ и слабостямъ многочисленныхъ постителей этой долины, ея главнйшія мстности получили характеристическія названія: ‘Водопадъ Кружевнаго Платка’, ‘Источникъ Сочувственныхъ Слезъ’, ‘Мысъ Восхищенія’, ‘Долина Безмолвнаго Обожанія’ и безконечное количество вершинъ было окрещено именами великихъ людей, умершихъ и живыхъ. Съ теченіемъ времени, у подножія водопада находили пустыя бутылки содовой воды, а подъ тнью гигантскихъ деревьевъ остатки бутербродовъ и лоскутки засаленныхъ газетъ. Поэтому на единственной большой улиц Пятирчія часто появлялись чисто выбритые мужчины въ пестрыхъ галстухахъ и нарядно одтыя дамы.
Въ одинъ прекрасный день, ровно черезъ годъ посл окончанія ‘Гокинсовскаго Пріюта Кретиновъ’, въ Модную Долину прибыла веселая кавалькада учительницъ изъ общественныхъ школъ въ Санъ-Франциско. Это были не строгія Минервы въ очкахъ, не Паллады, защищенныя кольчугой невинности, а прелестныя, молодыя, веселыя, живыя двушки, увы! чрезвычайно опасныя для обитателей Пятирчія. По крайней мр, такъ думали рудокопы, не покидая своего тяжелаго труда въ оврагахъ и шахтахъ, а когда учительницы, ради интересовъ науки и умственнаго развитія молодаго поколнія, ршились остаться въ ятирчіи трое сутокъ для посщенія различныхъ копей и особливо Звзднаго Тунеля, то весь станъ пришелъ въ неописанное волненіе: всюду слышались требованія приличной одежды, крахмаленныхъ рубашекъ и бритвъ.
Между тмъ, съ смлостью и нахальствомъ, обычными женскому полу въ стадномъ вид, учительницы сновали взадъ и впередъ по городу, открыто любуясь красивыми лицами и мужественными фигурами, выглядывавшими на нихъ изъ копей и тунелей. Говорятъ, что Джени Форестеръ, поддержанная семью другими, столь же безстыдными молодыми двушками, открыто и публично махала платкомъ Геркулесу Пятирчія, Тому Флипу изъ Виргиніи, такъ что этотъ добродушный, но простоватый гигантъ долго крутилъ усы въ безмолвномъ изумленіи.
Въ свтлый іюньскій вечеръ миссъ Нелли Арнотъ, старшая учительница малолтняго отдленія одной изъ общественныхъ школъ въ Санъ-Франциско, искусно скрывшись отъ своихъ подругъ, ршила привести въ исполненіе смлый планъ, давно задуманный въ ея отважной, шаловливой головк. Съ удивительнымъ, мистическимъ инстинктомъ ея пола, для котораго открыты вс тайны сердца, она выслушала исторію Гокинсовскаго Пріюта Кретиновъ и положила во что бы то ни стало проникнуть подъ его таинственный кровъ. Миновавъ кусты у подножія горы, густой лсъ, отдлявшій Звздый Тунель и шалашъ Гокинса на скат, она, никмъ не замченная, достигла по маленькой тропинк до вершипы. Теперь передъ нею находился мрачный, безмолвный, неподвижный предметъ ея желаній, но мужество ей тутъ измнило съ характеристической непослдовательностью женскаго пола. Вдругъ на нее напалъ страхъ тхъ опасностей, которыя она благополучно миновала. Страхъ медвдей, тарантулъ, пьяныхъ людей и ящерицъ. Около минуты, она, какъ впослдствіи объяснила, думала, что сейчасъ умретъ. Вроятно съ этой мыслью она подняла два большіе, тяжелые камня, но потомъ бросила ихъ, взяла въ ротъ дв шпильки, старательно поправила растрепавшіяся пряди роскошныхъ, черныхъ волосъ и ощупала въ своихъ карманахъ платокъ, бумажникъ, футляръ съ визитными карточками и флаконъ со спиртомъ. Наконецъ, принявъ на себя спокойный, небрежный видъ, она взошла на балконъ и дернула колокольчикъ, хотя вполн была уврена, что никто не отзовется на ея звонъ. Посл довольно приличной паузы, она осмотрла закрытыя ставни оконъ. Одинъ изъ нихъ подался подъ ея рукой, она на минуту остановилась, кокетливо поправила свою шляпку и, отворивъ окно, вошла въ комнату.
Хотя домъ былъ запертъ долгое время, но въ немъ пахло свжей краской, а не сыростью, какъ обыкновенно въ жилищахъ, посщаемыхъ духами. Пестрые ковры, свтлыя обои и блестящая мебель совершенно не согласовались съ мыслью о призрак. Съ дтскимъ любопытствомъ начала она подробно разсматривать безмолвное жилище, сначала она боязливо отворяла двери и быстро отскакивала въ сторону, боясь кого-нибудь увидать, но потомъ, убдившись въ своей безопасности и безусловномъ одиночеств, она сдлалась смле. Въ самой большой изъ комнатъ красовались въ ваз цвты, очевидно, собранные въ то самое утро, и, что еще замчательне, въ кружкахъ и кувшинахъ была налита свжая вода. Это побудило миссъ Нелли замтить странный фактъ, что въ дом вовсе не было пыли, отъ которой страдало все Пятирчіе. Полы и ковры были недавно выметены, мебель тщательно вычищена. Если домъ посщался какимъ-нибудь призракомъ, то этотъ призракъ не отличался обычнымъ пристрастіемъ къ сырости и паутин. Однако, на постеляхъ никто еще не спалъ, пружины въ кресл, на которое опустилась миссъ Нелли, заскрипли, какъ новыя, двери туго отворялись, и, несмотря на окружающіе чистоту, блескъ и комфортъ, ясно было, что никто здсь не обиталъ. Ей очень хотлось, какъ она впослдствіи объяснялась, нарушить тишину, хоть уронивъ что-либо изъ мебели, но особенно ее искушало фортепьяно, безмолвно стоявшее у стны. Ей хотлось только открыть его, чтобъ посмотрть, какого оно мастера. Сдлавъ это, она подумала, что не было большого грха и попробывать тонъ. Она сла за фортепьяно и положила свою маленькую ножку на педаль. Но миссъ Нелли была слишкомъ пламенной музыкантшей и слишкомъ хорошо играла, чтобъ удовольствоваться двумя-тремя нотами. Она взяла нсколько акордовъ и съ такою силой, что звуки фортепьяно раздались по всему дому. Она умолкла и прислушалась. Пустой домъ снова впалъ въ прежнее безмолвіе. Она вышла на балконъ: везд царила тишина, только дроздъ долбилъ сосднее дерево и вдали смутно слышался шумъ телги. Никого не было видно вокругъ дома. Миссъ Нелли, успокоенная, возвратилась въ комнату. Рука ея снова забгала по клавишамъ, и черезъ пять минутъ она совершенно забылась, сбросивъ свою накидку, повсивъ соломенную шляпу на фортепьяно и закинувъ назадъ свои черные волосы, она вполн предалась музык.
Проигравъ около получаса, она вдругъ остановилась и ясно услышала рукоплесканія извн. Съ раскраснвшимися отъ стыда и негодованія щеками она бросилась къ окну и увидла быстро исчезавшихъ въ лсу человкъ десять или двнадцать въ синихъ и красныхъ фуфайкахъ.
Миссъ Нелли тотчасъ ршила, что ей слдовало длать. Я уже упоминалъ, что въ минуту одушевленія она была очень мужественна, и теперь, спокойно надвъ шляпу, перчатки и накидку, она казалась опаснымъ противникомъ для застнчиваго, неопытнаго человка. Закрывъ фортепьяно и окно, затворивъ двери и приведя домъ въ прежнее положеніе, она сошла съ балкона и прямо направилась къ шалашу Гокинса, отстоявшему на четверть мили.
Не успла миссъ Нелли постучаться въ дверь шалаша, какъ она отворилась и Дуракъ предсталъ передъ нею. Молодая двушка никогда не видала еще человка, носившаго такое неблагозвучное имя, и не могла скрыть своего удивленія при вид мужчины высокаго роста, прекрасно сложеннаго, съ черной бородой. Надъ впалыми отъ заботъ и нездоровья щеками блестли каріе глаза, большіе, мягкіе, невыразимо грустные. Конечно, не такого человка ожидала встртить миссъ Нелли, но, оправившись отъ перваго смущенія, она еще боле почувствовала оскорбленіе, нанесенное ея гордости. Однако, съ удивительнымъ искусствомъ и врожденнымъ женскимъ инстинктомъ она тотчасъ измнила свою тактику.
— Я пришла извиниться передъ вами, сказала она съ блестящей улыбкой, гораздо боле опасной, чмъ ея прежній строгій, серьзный видъ:— за дерзкую смлость. Я полагаю, что домъ на вершин этой горы, вашъ. Онъ мн такъ понравился по вншности, что я, оставивъ своихъ подругъ внизу, продолжала она, слегка махая рукою, словно указывая на цлый отрядъ амазонокъ, которыя готовы были отомстить за малйшее оскорбленіе, нанесенное ей:— я вошла въ комнаты. Увидавъ, что въ нихъ никого не было, я взяла смлость открыть фортепьяно и позабавиться музыкою до прихода подругъ.
Гокинсъ поднялъ на нее свои прекрасные глаза. Передъ нимъ стояла хорошенькая молодая двушка съ блестящими, срыми глазами, раскраснвшимися пухлыми щечками и алыми губками, полускрывавшими рядъ маленькихъ блыхъ зубовъ. Онъ смотрлъ на нее тихо, спокойно, пульсъ его не бился сильне обыкновеннаго, и онъ чувствовалъ только естественное безпокойство застнчиваго, молчаливаго человка.
— Я зналъ это, сказалъ онъ просто: — я слышалъ васъ.
Его хладнокровіе и подозрніе, что онъ участвовалъ въ таинственныхъ рукоплесканіяхъ, вывели ее изъ терпнія.
— А! а! сказала она все съ той же улыбкой:— я также слышала васъ…
— Нтъ, перебилъ онъ ее:— я не долго оставался. Увидавъ, что наши молодцы стоятъ вокругъ дома, я хотлъ-было васъ предупредить, но они общали не шумть, а вы такъ углубились въ музыку, что я не ршился васъ обезпокоить. Я надюсь, прибавилъ онъ поспшно: — что они ничмъ не обнаружили, что слышали вашу музыку. Они — недурные люди, наши молодцы, только по временамъ очень грубы. Впрочемъ, они не сдлаютъ вреда ни вамъ, ни… кошк, прибавилъ Гокинсъ, покраснвъ отъ своего неловкаго сравненія.
— Нтъ, нтъ, отвчала миссъ Нелли, чувствуя неожиданное негодованіе противъ себя, Дурака и всего мужскаго населенія Пятирчія:— нтъ, я поступила очень глупо, и, еслибъ они дали мн это понять, то мн было бы подломъ. Я хотла только извиниться передъ вами. Вы найдете домъ въ прежнемъ порядк. Прощайте.
Она повернулась и хотла уйти. Гокинсу было какъ-то неловко.
— Я бы васъ попросилъ ссть, сказалъ онъ, наконецъ: — еслибъ мое жилище было достойно такой постительницы. Во всякомъ случа, мн слдовало это сдлать, и, право, не знаю, что меня остановило. Но вотъ видите, миссъ, я нездоровъ. По временамъ у меня что-то въ род лихорадки… Это, вроятно, отъ сырости… И тогда, миссъ, я не совсмъ въ своемъ ум.
Нжное сердце миссъ Нелли было тронуто, и она взглянула съ сочувствіемъ на Гокинса.
— Могу я… Можно что-нибудь для васъ сдлать? спросила она боле скромнымъ тономъ, чмъ досел.
— Нтъ, разв вы припомните употребленіе этихъ пилюль, отвчалъ онъ, показывая коробочку съ полдюжиной пилюль: — я забылъ, какъ ихъ принимать… Вообще я теперь все забываю… Это — растительныя пилюли Джонса. Если вы ихъ когда-нибудь принимали, то припомните, сколько ихъ надо на пріемъ: шесть или восемь? Но, быть можетъ, вы ихъ никогда не употребляли?
— Нтъ, отвчала коротко миссъ Нелли.
Она обыкновенно легко схватывала смшную сторону всякаго предмета, но эксцентричность мистера Гокинса почему-то вызвала въ ней лишь одно сожалніе.
— Позвольте мн проводить васъ до подножья горы, сказалъ онъ посл нсколькихъ минутъ неловкаго молчанія.
Миссъ Арнотъ тотчасъ поняла, что подобные проводы загладятъ въ глазахъ свта ея легкомысленный поступокъ. Она могла по дорог встртить кого-нибудь изъ невдомыхъ поклонниковъ ея музыкальнаго таланта и даже подругъ, а, несмотря на свою живую, веселую натуру, она, какъ истая женщина, не совершенно презирала свтскія приличія, поэтому она согласилась съ нжной улыбкой на его предложеніе, и черезъ минуту они оба исчезли въ лсной чащ.
Какъ часто случается въ жизни, неознаменованной необыкновенными событіями, это мелкое обстоятельство имло важныя послдствія. Какъ ожидала миссъ Нелли, такъ и случилось: она встртила двухъ или трехъ изъ рукоплескавшихъ ей слушателей, которые, какъ ей показалось, смотрли на нее неловко, застнчиво, и также своихъ подругъ, искавшихъ ее съ безпокойствомъ и выразившихъ удивленіе, быть можетъ, нсколько завистливое при вид ея спутника. Я боюсь, что миссъ Арнотъ, въ отвтъ на ихъ тревожные вопросы, не сказала имъ всей правды, а, ничего прямо не утверждая, дала имъ понять, что она совершенно плнила слабоумнаго великана и повергла его къ своимъ стопамъ. Разсказавъ эту исторію два или три раза, она стала сама врить, что въ ней была доля истины, и надяться на счастливый ея исходъ. Она ни мало не сомнвалась, что подобный результатъ былъ бы счастьемъ для Дурака. Она была вполн уврена, что это исцлитъ его отъ безумной привязанности къ вдьм, какъ вообще вс мужчины и женщины постоянно думаютъ, что любовь, даже безнадежная, внушенная ими, приноситъ боле пользы, чмъ взаимная любовь другого лица.
Общественное мнніе въ Пятирчіи, какъ должно было ожидать, вскор и ршительно высказалось по этому предмету. Убдившись, что миссъ Арнотъ не была вдьма, принявшая личину молодой хорошенькой двушки, чтобъ обойти Пятирчіе и особливо Дурака, весь станъ ршилъ, что ему слдовало со всхъ точекъ зрнія какъ можно скоре жениться на хорошенькой учительниц. Необыкновенное счастье Гокинса совершенно соотвтствовало теоріи о счасть дураковъ, и потому никого не удивляло, что посл долгаго непоявленія вдьмы онъ открылъ златоносную жилу въ своемъ собственномъ дом безъ всякихъ поисковъ и хлопотъ. Какъ бы нарочно для скорйшаго осуществленія всеобщаго желанія, миссъ Арнотъ упала, взбираясь на линкольнскую вершину, и вывихнула себ ногу. Поэтому ей пришлось провести нсколько недль въ гостинниц посл отъзда ея подругъ. Во все это время Гокинсъ выказывалъ къ ней очень учтивое, но отчасти смшное вниманіе. Однако, время шло, и дло о занятіи пустыннаго дома счастливой четой нисколько не подвигалось, тогда вдругъ общественное мнніе измнило свой взглядъ на поведеніе мистера Гокинса. Вдьму стали считать за святую, долготерпливую мученицу, принесенную въ жертву слабости и непослдовательности Дурака. Пятирчію теперь стало ясно, что, выстроивъ домъ по ея желанію, онъ вдругъ впалъ въ сомнніе и, по слабости характера, не ршился довести дла до конца, а теперь онъ набивалъ руку на бдной, безпомощной учительниц. По общему приговору ршено было не дозволить ему опозорить Пятирчія. Миссъ Нелли неожиданно увидла себя предметомъ рыцарскаго поклоненія, которое было бы очень забавно, еслибъ подъ часъ не надодало, и было бы дерзко, еслибъ не сопровождалось самыми почтительными изъявленіями преданности. Каждый день кто-нибудь изъ стана заходилъ справляться о здоровь прелестной больной.
— Былъ у васъ сегодня Гокинсъ? спрашивалъ съ искусственной небрежностью Томъ Флинъ, облокачиваясь на спинку кресла миссъ Нелли.
— Нтъ, отвчала она, слегка покраснвъ.
— Вотъ видите, онъ вчера ушибъ себ ногу, продолжалъ Флинъ, не сморгнувъ, хотя онъ говорилъ явную ложь: — но не безпокойтесь, миссъ Арнотъ, онъ завтра придетъ, а пока онъ просилъ меня передать вамъ свой поклонъ вмст съ этимъ букетомъ и экземпляромъ его золота.
Съ этими словами мистеръ Флинъ подавалъ ей букетъ, набранный имъ на дорог, и кусокъ золота, найденный имъ самимъ.
— Вы не должны обращать вниманія на манеры Гокинса, миссъ Нелли, говорилъ другой рудокопъ самымъ сочувственнымъ тономъ:— во всемъ стан нтъ лучше человка Сайруса Гокинса, но онъ не уметъ по свтски обращаться съ женщинами. Онъ не бывалъ въ обществ, какъ нкоторые изъ насъ, прибавлялъ онъ съ чисто честерфильдскимъ пошибомъ:— но онъ васъ не обманетъ.
Между тмъ, другіе рудокопы убждали мистера Гокинса въ необходимости выказывать больной какъ можно боле вниманія.
— Не хорошо будетъ, Гокинсъ, говорили они:— если эта молодая двушка, возвратясь въ Санъ-Франциско, разскажетъ всмъ, что, когда она была больна, ее бросилъ единственный человкъ въ Пятирчіи, подъ кровомъ котораго она отдыхала и за столомъ котораго она сидла. (Это считалось естественнымъ и извинительнымъ реторическимъ украшеніемъ). Нтъ, это было бы позоромъ для Пятирчія.
Посл такихъ увщеваній, Дуракъ бжалъ въ долину, и миссъ Нелли принимала его сначала съ нкоторой сдержанностью, вскор замнявшейся обворожительными улыбками и кокетливой болтовней. Дни проходили за днями, миссъ Нелли быстро выздоравливала, но на ум у нея становилось все смутне и смутне, а мистеръ Гокинсъ чувствовалъ, что ему въ ея присутствіи все боле и боле неловко, граждане же Пятирчія съ улыбкой потирали руки и дожидались близкой развязки. Она дйствительно наступила, но не въ томъ вид, въ какомъ ее ожидало Пятирчіе.
Въ конц іюля, въ Пятирчіе прибыло общество восточныхъ туристовъ. Они ‘продлали’, только что передъ тмъ, Долину Крупныхъ Предметовъ, и, такъ-какъ въ числ ихъ было нсколько капиталистовъ, то положено было не довольствоваться одними красотами природы, а практически познакомиться съ горнымъ промысломъ Калифорніи. До сихъ поръ все шло прекрасно: въ водопад было достаточно воды, благодаря позднему сезону, въ ущельяхъ на высшихъ пикахъ лежалъ еще снгъ, туристы объхали вокругъ громаднаго дерева и прохали чрезъ внутренность не мене громаднаго пня, повергнутаго на землю. Сказать, что они были довольны своимъ путешествіемъ было бы не врнымъ выраженіемъ ихъ энтузіазма, мужчины и дамы были положительно опьянены любезнымъ гостепріимствомъ, новизною окружавшей ихъ пржроды и сухимъ, возбуждающимъ силы воздухомъ. Двое или трое изъ туристовъ объявили, что они съ радостью остались бы тутъ жить и умереть, а одинъ написалъ въ какую-то восточную газету блестящее описаніе страны, которую возносилъ надо всмъ, что можно было видть въ Европ и въ Америк. При подобныхъ обстоятельствахъ слдовало ожидать, что Пятирчіе также исполнитъ свой долгъ и произведетъ должное впечатлніе на туристовъ.
Съ этою цлью были получены письма изъ Санъ-Франциско отъ извстныхъ капиталистовъ и подъ искуснымъ руководствомъ одного изъ ихъ агентовъ: путешественники увидали все, что слдовало видть, а то, чего не слдовало замчать, было отъ нихъ старательно скрыто. Такимъ образомъ, конечно, въ программу не входило посщеніе кладбища, на которомъ покоилось только двое гражданъ, умершихъ естественной смертью, и мрачныхъ, нищенскихъ шалашей на горномъ скат, съ ихъ печальными, циничными, убитыми обитателями, работавшими съ утра до ночи за такую плату, отъ которой съ презрніемъ отказался бы простой работникъ на восток. За то копи и машины компаніи Звзднаго Тунеля были, по словамъ писемъ изъ Санъ-Франциско, вполн достойнымъ предметомъ для любопытства чужестранцевъ. Имъ были показаны драгоцнныя массы руды въ копяхъ компаніи, длинные бруски золота, которые дамы могли легко поднять, самый тунель, мрачный, странный, роковой и вообще, по выраженію одного корреспондента, ‘все богатство Пятирчія и вс мстныя условія, невольно привлекавшія на себя вниманіе восточныхъ капиталистовъ’. При этомъ случилось только одно обстоятельство, которое — я могу сказать, какъ безпристрастный очевидецъ — не имло никакого привлекательнаго вліянія на кого бы то ни было. Это обстоятельство касалось до главнаго героя моего правдиваго разсказа, и потому я не могу пройти его молчаніемъ.
Двое или трое изъ самыхъ практичныхъ и трезвыхъ членовъ веселаго общества замтили, что нкоторыя мста Звзднаго Тунеля (вроятно, въ виду большаго дивиденда) были экономично, не основательно и небезопасно устроены. Но эти замчанія забывались среди веселаго хохота и шума пробокъ отъ шампанскаго, громко раздававшихся подъ полу-освщенными сводами галлерей. Однажды, среди подобнаго веселья, вдругъ наступило неожиданное, таинственное безмолвіе. Люди съ факелами быстро направились въ отдаленную часть галлереи, послышались громкія приказанія, шумъ и говоръ. Нкоторые изъ туристовъ поблднли, одна изъ дамъ упала въ обморокъ. Что-то случилось. Но что?
— Ничего нтъ опаснаго, произнесъ какой-то рудокопъ, говоря очень поспшно и съ видимымъ безпокойствомъ: — одинъ изъ джентльменовъ, желая взять пробу кварца изъ стны, сшибъ съ мста подпорку. Сдлался обвалъ, и джентльменъ засыпанъ до плечъ. Это ничего, его легко можно вытащить, но надо быть очень осторожнымъ, чтобъ не расширить обвала. Я не знаю, какъ его зовутъ… это — маленькій господинъ, мужъ веселой дамы, съ черными глазами. Эй! куда? Остановите ее. Ради Бога остановите. Она не туда бжитъ! Она упадетъ! Она убьется!
Но веселая дама съ черными глазами была уже далеко. Вперивъ свои жалобные взоры въ окружающій мракъ, оглашая воздухъ отчаянными воплями, она бжала на свтъ, мелькавшій вдали. Она бжала мимо зіяющихъ пропастей по дрожащимъ доскамъ, подъ ненадежными сводами, бжала дико, отчаянно, слпо.
Наконецъ она налетла на Дурака, который спшилъ на помощь съ веревкой и ломомъ. Она схватила его за руку.
— О! спасите его! воскликнула она:— вы — здшній! Вы знаете эти страшныя мста. Скажите, гд онъ, поведите меня къ нему. Онъ умираетъ! Скоре, скоре!
Онъ пристально взглянулъ на нее и, страшно вскрикнувъ, прислонился къ стн.
— Анни! произнесъ онъ тихо:— это вы?
Она схватила его за об руки и впилась въ него глазами.
— Господи! Сайрусъ! промолвила она и упала передъ нимъ на колни.
Онъ старался освободить себя изъ ея рукъ, но она крпко держала его.
— Нтъ! Нтъ! восклицала она:— вы меня простите, Сайрусъ, и забудете прошедшее. Господь привелъ васъ сюда. Вы его спасете… Вы должны его спасти!
— Спасти кого? глухо произнесъ Сайрусъ.
— Моего мужа!
Ея слова нанесли ему такой страшный, неожиданный ударъ, что она, не смотря на собственное, всепоглощающее горе, искренно его пожалла.
— Я думала… что вы… это знали, промолвила она едва слышно.
Онъ молча, безсознательно смотрлъ на нее. Въ эту минуту до нихъ долетли шумъ шаговъ и говоръ отдаленныхъ голосовъ. Она снова схватила его за руку.
— О! Сайрусъ! воскликнула она: — если вы меня любили во вс эти долгіе годы, то не бросьте меня въ минуту горя. Вы спасете его! Вы можете его спасти! Вы всегда были сильны и отважны! Вы его спасете, Сайрусъ, ради меня, ради вашей любви! Я знаю, вы его спасете! Да благословитъ васъ Господь!
Она встала и хотла пойти за нимъ, но онъ остановилъ ее, медленно, безсознательно поднялъ съ земли веревку и ломъ, выпавшіе изъ его рукъ, а потомъ обернулся, поднесъ ея руку къ своимъ губамъ, тихо поцловалъ ее, впился глазами въ ея глаза и черезъ мгновеніе исчезъ.
Онъ не возвратился. Черезъ полчаса принесли и положили съ ея ногамъ мужа живого и невредимаго, только изнуреннаго отъ усталости и незначительныхъ ушибовъ. Опасенія рудокоповъ исполнились, образовался второй обвалъ. Они едва успли выхватить ея мужа, спасеннаго Сайрусомъ Гокинсомъ, какъ онъ былъ сбитъ съ ногъ и придавленъ тяжелой балкой.
Впродолженіи двухъ часовъ въ глазахъ всхъ онъ лежалъ съ раздавленной грудью, терпливый, въ памяти. Впродолженіи двухъ часовъ, рудокопы отчаянно работали вокругъ него съ геройской силой воли и съ мощью титановъ. Наконецъ, они докопались до отвснаго бревна, опиравшагося, на балку, подъ которой лежалъ несчастный. Въ воздух блеснулъ топоръ, но умирающій слабо произнесъ:
— Не рубите бревна.
— Отчего?
— Съ нимъ обрушится вся галлерея.
— Отчего?
— Это — фундаментъ моего дома.
Топоръ выпалъ изъ рукъ работника, вс поблднли, какъ полотно. Это была правда. Они находились въ верхней галлереи, и обвалъ произошелъ именно подъ новымъ домомъ. Посл нкотораго молчанія, Дуракъ едва слышно промолвилъ:
— Даму… поскорй!
Ее привели. Она нагнулась надъ нимъ едва дыша, посинвъ отъ ужаса и заливаясь слезами.
— Домъ выстроенъ для васъ, голубушка, произнесъ онъ шопотомъ: — и долго дожидался, чтобы мы въ немъ зажили. Вы должны жить въ немъ… съ нимъ. Онъ не разсердится, ему все равно, что я буду вчно близко васъ. Домъ стоитъ на моей могил.
Онъ былъ правъ. Черезъ нсколько минутъ его не стало. Тло его не тронули съ мста, а всю ночь, жители стана сидли вокругъ него при свт факеловъ. На другой день они закрыли эту галлерею сводомъ, но не сдлали никакой надписи, никакого знака, полагая, что ему былъ лучшимъ памятникомъ блестящій, веселый домъ, возвышавшійся надъ нимъ на горной вершин подъ лучезарнымъ сіяніемъ солнца.
— Этотъ памятникъ, говорили они: — не символъ смерти, мрака и горя, какъ вс другія гробницы, а жизни, свта, надежды. Этотъ памятникъ гласитъ всему міру, что подъ нимъ покоится — Дуракъ!