Тарас Шевченко, Григорьев Аполлон Александрович, Год: 1861

Время на прочтение: 7 минут(ы)

ТАРАСЪ ШЕВЧЕНКО

Parce, Liber, metuendo thyrso!

Horat.

Боже ты мiй! яка сыла

Лягла въ домовину…

(Изъ стихотворенiя, читаннаго

на могил Шевченка).

Время. 1861. N 4.

_____

Увы! намъ такъ часто приходится справлять печальныя тризны по великимъ славянскимъ дятелямъ, что пищущiй эти строки чуть-чуть было не озаглавилъ статейки своей общимъ именемъ: ‘Поминки’ и не поставилъ римской единицы надъ именемъ послдняго изъ дорогихъ покойниковъ… Въ самомъ дл, втеченiе полугода, Хомяковъ, К. Аксаковъ, Вячеславъ Ганка, Тарасъ Шевченко… и вс, кром разв Вячеслава Вячеславича, преждевременно!..
О, будетъ ли конецъ этой древней Мойр тяготющей надъ всми нами, отъ Волги до Лабы, отъ Двины до Дуная? Пушкинъ, Грибодовъ, Лермонтовъ, Гоголь, Мицкевичъ, Кольцовъ, Шевченко, Глинка, Брюловъ — вс, безъ исключенiя даже старшаго изъ нихъ, Мицкевича, похищенные безжалостною смертью въ цвту творчества, въ полномъ могучемъ развитiи силъ, — вс незамнимые, Блинскiй, Грановскiй, Кудрявцевъ, Челяковскiй, Хомяковъ, К. Аксаковъ, даже С. Т. Аксаковъ — старый дубъ, который только что распустилъ свою широкую снь — И. и П. Киревскiе, Ивановъ, Мартыновъ (А. Е.), ослпшiй, стало быть погибшiй для сцены С. В. Васильевъ — вс явно оторванные въ ту самую минуту, когда совершенно опредлились ихъ отношенiя къ обществу и литератур и отношенiя къ нимъ всхъ ей сочувствующихъ, Языковъ, успвшiй показать только могучiя силы безъ приложенiя ихъ къ общественной жизни, а сколько силъ, скошенныхъ нещадною косою въ минуту ихъ разцвта — Веневитиновъ, Станкевичъ, Валуевъ… а высокiе таланты, которыхъ дятельность замерла при самомъ начал — таланты, как Баратынскiй, съ отчаянiемъ взывавшiй
Къ чему же ты стремилась и кипла
Развитиiемъ спша,
Ты подвигъ свой свершила прежде тла
Безумная душа…
А громадныя силы, не выразившiяся какъ имъ слдовало бы вслдствiе различныхъ обстоятельствъ — Мочаловъ, Варламовъ, Полежаевъ, Марлинскiй… Не говоримъ уже о мене яркихъ талантахъ, которыхъ вслдствiе многоразличныхъ безобразiй нашей дйствительности, отражавшихся часто въ ихъ собственныхъ, личныхъ безобразiяхъ — погибло несчетное количество (Соколовскiй, Меркли, Бутковъ и т. д.) Не говоримъ о спецiальныхъ талантахъ — о какомъ-нибудь пвц Евсеев — по голосу и метод первостепенной нашей знаменитости, недавно умершемъ въ Долговомъ Отдленiи, о даровитомъ Гурилев, скончавшемся въ сумасшествiи, о множеств многихъ ‘ихъ же имена Господи, Ты вси…’ А. М. Стаховичъ — въ гибели котораго, кром общей иронiи Мойры надъ нашими талантливыми людьми, отозвалась еще кром того — ядовито и ни мало неостроумно какая-то общественная иронiя…
Все это грустные, даже горькiе факты, способные въ иную минуту внушить печальную мысль объ особомъ отдл ‘Поминокъ’ въ журнал!..
Да, поневол повторишь то, что сказалъ Погодинъ въ своей стать о Хомяков: {‘Русская Бседа’. 1860 г. Томъ II.} ‘Странная, удивительная судьба написана кажется вверху нашему времени. Какъ будто тамъ, въ воздух, высоко, борятся между собою два наши начала, доброе и злое, враждебныя между собою, и мы, подобно троянамъ, поражаемымъ невидимыми стрлами Аполлона, чувствуемъ только на себ, на нашихъ тлахъ, въ нашихъ душахъ, въ нашихъ обстоятельствахъ, когда побда склоняется на противную намъ сторону, вопреки всмъ соображенiямъ, положенiямъ и разсчетамъ. Иначе объяснить нельзя, что съ нами ежедневно случается…’
Можетъ быть — объяснить-то и можно, можно уловить законы этой мистической Мойры, да во первыхъ такое объясненiе завлекло бы насъ слишкомъ далеко и при томъ покажется многимъ мистическимъ, а во вторыхъ потребуетъ сводки фактовъ трагическихъ, какъ указанные нами, съ фактами именно горькими и страшными, но по форм своей комическими, можетъ быть, оно подыметъ вопросъ о томъ, почему напримръ хоть тотъ же самый констатирующiй трагическiй фактъ, мыслитель, представляетъ собою хаотическую смсь передовыхъ силъ съ гнилью отсталыхъ предразсудковъ, — почему гласность обратилась у насъ въ развитiе убжденiя на счетъ близости платка гоголевскаго Кочкарева, почему наши протесты противъ условной нравственности кончаются полу-мщанскою, полу-ямскою выходкою Камня-Виногорова?.. Повторяемъ, что трагическое и комическое выражаютъ собою въ сущности одинъ законъ, законъ неустановившагося броженiя силъ. То пна брызжетъ через край, то пузыри комически лопаются, то отсадокъ явно говорятъ намъ, что мы можетъ быть черезъ чуръ далеко хватили!.. И отъ этого, дйствительно какъ говоритъ дале Погодинъ: ‘Везд замшательство, неизвстность, неопредленность, сомннiе’, и заключаешь тмъ, что не вришь никому и ничему, а между тмъ вдали громъ гремитъ, перекаты его порою слышатся ближе и ближе, вонъ ужь сверкаютъ и молнiи.’
‘И падаютъ’ — повторимъ его же слова, ‘наши лучшiе, благороднйшiе люди, мыслящiе, чувствующiе, т на которыхъ отдыхалъ взоръ, о которыхъ сладко было думать, которые однимъ именемъ своимъ доставляли утшенiе, падаютъ безъ всякихъ достаточныхъ причинъ. Не успешь схоронить одного, рой могилу другому, невыпуская изъ рукъ заступа, и готовься оплакивать третьяго…’
Увы! это такъ — равно какъ врно отмчено въ той же стать и то, отчасти уже комическое по форм своей обстоятельство, хотя и далеко не комическое по своимъ послдствiямъ, что: ‘У насъ нтъ враговъ, нтъ и злодевъ между нами, подобныхъ какимъ-нибудь древнимъ страшилищамъ, а все-таки мы должны безпрестанно оглядываться, чтобъ какою нибудь дружескою рукою не хватили насъ въ високъ, чтобъ какимъ нибудь доброжелательнымъ ударомъ не раскроило лба!’ Все это глубоко врно и, какъ бы въ подтвержденiе врности взгляда мыслитель, высказавшiй столь врный и горькiй взглядъ, по старымъ предразсудкамъ — позабываетъ между именъ дорогихъ покойниковъ — дорогое имя Блинскаго!..

_____

Значенiе утраты, которую славянскiя литературы понесли въ Тарас Григорьевич Шевченк — если не равносильно съ утратами, понесенными ими въ Пушкин и Мицкевич — представителяхъ славянства передъ цлымъ человчествомъ, — то во всякомъ случа нисколько не меньше значенiя утраты Гоголя и Кольцова {* Такъ-какъ у насъ во всемъ и всегда нужно оговариваться, то и спшимъ сказать, что равносильность этой утраты мы признаемъ только относительно малороссiйской литературы, въ которой Тарасъ Шевченко занималъ огромное мсто.}.
Что Тарасъ Шевченко былъ великiй поэтъ, въ этомъ сомнваться можетъ только газета ‘Вкъ’ — на столь же разумныхъ основанiяхъ, на какихъ не сочувствуетъ она Шиллеру. Но что съ другой стороны Тарасъ Шевченко былъ только заря, великiй поэтъ только что начинающейся литературы, поэтъ исключительно народный, поэтъ, о которомъ трудно сказать — послднiй ли это изъ слпыхъ кобзарей или первый изъ мастеровъ и художниковъ, такъ наивна его красота и вмст такъ уже артистична, — это тоже не подлежитъ кажется спору. По красот и сил, многiе поставляли его наравн съ Пушкинымъ и Мицкевичемъ: мы готовы идти даже дальше въ этомъ — у Тараса Шевченки есть та нагая красота выраженiя народной поэзiи, которая только разв искрами блистаетъ въ великихъ поэтахъ художникахъ, каковы Пушкинъ и Мицкевичъ, и которая на каждой страниц ‘Кобзаря’ поразитъ васъ у Шевченки… Шевченко еще ничего условнаго не боится, нужны ему младенческiй лепетъ, народный юморъ, страстное воркованье, онъ ни передъ чмъ не остановится, и все это у него выйдет свжо, наивно, могуче, страстно или жартливо какъ самое дло. У него дйствительно есть и уносящая, часто необузданная страстность Мицкевича, есть и прелесть пушкинской ясности — такъ что дйствительно, по даннымъ, по силамъ своего великаго таланта, онъ стоитъ какъ бы въ середин между двумя великими представителями славянскаго духа. Натура его поэтическая шире своею многосторонностью натуры нашего могучаго, но односторонняго какъ сама его родина — представителя русской Украйны, Кольцова, свтле, проще и искренне натуры Гоголя, великаго поэта Малороссiи, поставившаго себя въ ложное положенiе быть поэтомъ совершенно чуждаго ему великорусскаго быта… Да! Шевченко — послднiй кобзарь и первый великiй поэтъ новой великой литературы славянскаго мiра. Да! устами этого своего перваго великаго поэта, Украйна безъ самохвальства могла сказать:
Нша дма, нша пiсня,
Не вмре, не загине..
Отъ де, люде, нше слва
Слва Украiни!
Безъ злота, безъ кмен
Безъ хитроi мви,
А голосн та правдва,
Якъ Гспода слво… {*}
{* Наша дума, наша псня
Не умретъ, не сгинетъ
Вотъ люди наша слава,
Слава Украйны
Безъ золота, безъ камней
Безъ искусной рчи,
А громка и правдива
Какъ Божiе слово.}
А было же время и было недавно, когда не Сеньковскiе только, а люди какъ Блинскiй отрицательно-враждебно и насмшливо относились, во имя централизацiонныхъ началъ, — къ существованiю малороссiйской литературы, забывая и богатство самобытно-развившагося языка и сокровища народной поэзiи… Было это время господства теорiи — и пусть бы оно, это время, отразилось только въ заблужденiяхъ теоретическаго мышленiя… Жертвою его былъ высокiй художникъ, былъ Гоголь. Значенiе его въ русской литератур хотя и огромное, есть однако значенiе преходящее и станетъ современемъ совершенно историческимъ. Значенiе его въ родной его литератур было бы вчное, народное — и какъ вполн народное вроятно столь же мiровое какъ значенiе Данта. Теперь же, то малороссы (какъ г. Кулишъ) уже упрекаютъ его — и повидимому справедливо, въ неточности или излишней яркости красокъ, то мы, русскiе, видимъ уже гиперболическiй и одностороннiй, хотя могущественный и генiальный юморъ въ его отрицательной манер изображенiя и совершенно отрицаемся отъ его положительныхъ идеаловъ.
Заявляя — пока еще безъ пространныхъ разсужденiй и доказательствъ такой взглядъ на Гоголя и такое сочувствiе къ искреннему и великому таланту Шевченки — мы поспшимъ однако оговориться на счетъ общаго сочувствiя нашего къ литератур Малороссiи.
Литературу Малороссiи мы видимъ пока только въ ея растительныхъ народныхъ сокровищахъ, въ великихъ художественныхъ элементахъ Гоголя, пожалуй въ грубыхъ зародышахъ натурализма Наржнаго и жарта Котляревскаго, въ задаткахъ добродушнаго юмора Основьяненки, юмора, который надобно однако отыскивать въ мор непроходимой пошлости, равносильной съ Загоскинской пошлостью… но ничего не можетъ быть намъ противне того узкохохлацкаго, того односторонняго, жалостнаго и хныкающаго, что вторглось было въ нашу литературу съ повстями Марка Вовчка, но что конечно къ нашей, уже опредлившейся литератур, не могло привиться несмотря на то, что повсти Марка Вовчка и переданы были намъ переводчикомъ, стоящимъ неизмримо выше ихъ автора, не смотря на любовь нашу къ Тургеневу, не смотря на умную статью о Марк Вовчк г. -бова, которая тоже, хоть мы и не всегда согласны съ ея даровитымъ авторомъ, гораздо выше всхъ повстей Марка Вовчка взятыхъ вмст… Удивятся можетъ быть, что въ числ элементовъ будущаго малороссiйской литературы, мы не упомянули блистательныхъ элементовъ таланта г-жи Кохановской. Но у г-жи Кохановской кром имени, да и то кажется псевдонимъ — ни въ манер, ни въ краскахъ, ни въ симпатiяхъ нтъ ничего малороссiйскаго. Это такой же талантъ, порожденный почвою великорусской Украйны, какъ Кольцовъ съ одной стороны, Тургеневъ съ другой. Въ ней все — совершенно русское: и взглядъ на жизнь и тонъ живописи. Самыя псни и преданiя, подъ влiянiемъ которыхъ сложилось развитiе этого яркаго таланта, ею самой переданныя въ двухъ статьяхъ ‘Русской Бесды’, суть русскiя псни и преданiя. Они-то и оставили ту яркую золотую пыль на ея краскахъ — которая невольно поражаетъ всхъ въ ея произведенiяхъ, которой она иногда, какъ въ ‘Портретной галлере’, готова злоупотреблять съ страстной наивностью артистки…
Сочувствуя зар литературы Малороссiи, мы вримъ и имемъ вс логическiе поводы врить, что заря эта не погасла съ ‘батькой орломъ сизымъ.’ Многострадальный орелъ ‘утнулъ’ въ далекую безконечность, но поэтическiй генiй его родины съ нимъ только что началъ, а не кончилъ своего полета… Почемъ мы знаемъ, что наслдника по себ, если не равносильнаго, то все-таки достойнаго, не оставилъ покойный Тарасъ Шевченко въ поэт, котораго надгробная псня Шевченк запечатлна такимъ очевиднымъ и такимъ наивнымъ талантомъ? Мы могли запомнить изъ нее только нсколько стиховъ, кром двухъ поставленныхъ нами эпиграфомъ, и ими окончимъ поминки наши по великомъ, отшедшемъ на покой литературномъ собрат…
И та писня пройшла въ душу
Старому и дытыни,
И дывчин ще кохала
И зрады дознала…
Удовици съ дiточками
Що хлиба крычала…
Твоя жъ писня — плачь янголя
За кажнаго долю,
Кажну душу прыгортае
Якъ матуся доню. {*}
{* И эта псня проникла въ душу
Старцу и юнош
И двиц которая любила
И узнала горе
Вдов съ дтьми
Которая просила хлба.
Твоя псня — плачъ Ангела
По дол каждаго
Приголубливаетъ каждую душу
Какъ мать свое дитя.}
О дай же Богъ, скажемъ мы въ заключенiе, чтобы не умолкла эта святая псня, дай Богъ чтобъ въ поэт, характеризовавшемъ ее съ такою силою и правдою, не умиралъ хоть ея отголосокъ!.. Да звучитъ она въ немъ живою ‘вчною памятью’ великому кобзарю Украйны — Тарасу Шевченк!

А. ГРИГОРЬЕВЪ

Григорьев Аполлон Александрович
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека