РАЗСКАЗЫ
СТРАНСТВУЮЩАГО САТИРА
РАЗСКАЗЫ
СТРАНСТВУЮЩАГО САТИРА
Ю. Н. БОСТРЕМА.
Ю. Н. БОСТРЕМА.
МОСКВА.
Типографія Ф. Іогансонъ, у Красныхъ вор., д. б. Іогансонъ.
1876.
СУМАШЕДШІЙ ОТЪ ЛЮБВИ.
СУМАШЕДШІЙ ОТЪ ЛЮБВИ.
Сумасшедший от любви, Бострем Юлий Карлович, Год: 1876
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Надъ Одессой, посл продолжительныхъ знойныхъ дней, разразилась страшная, тропическая буря, отъ раскатовъ грома дрожали вс зданія, ослпительная молнія безпрерывно освщала взволнованное море и пнящуюся береговую линію его, крупными и тяжелыми каплями началъ падать дождь. Въ это самое время я выходилъ изъ морской купальни, всходя по большой каменной лстниц, ведущей къ бульвару.
— Что за несносная погода! произнесъ я невольно, подымая воротникъ пальто.
— Напротивъ, отвтилъ на это какой-то незнакомый мн господинъ, поровнявшись со мной, на противъ, по моему, это стремленіе природы къ свобод, торжество побды разнузданныхъ стихій, хотя бы даже вслдствіе этого многое что и погибло… но это ничего не значитъ: все что въ состояніи противостоять бур — достойно ея пощады. Эхъ, когда бъ этакая буря да пронеслась бы по всему свту, громя, ломая и сметая все слабое, ненужное, согнившее, что за прелесть! а остатокъ, все что устояло, все что выдержало подобную бурю — великолпіе!
Въ это время ярко освтила молнія его блдное, когда-то очень даже красивое лицо. Ему, повидимому, было душно, онъ началъ на ходу растегивать свое элегантное пальто, затмъ сюртукъ и жилетъ, не смотря на то, что постоянно вздрагивалъ отъ холода.
— Вы простудитесь, замтилъ я.
— Ежели мой организмъ не въ состояніи выдержать подобную бурю и непогоду, то пусть онъ лучше пропадетъ, отвтилъ мрачно оригинальный господинъ.
Когда мы достигли бульвара, буря, повидимому, начала стихать, хотя громъ все еще не переставалъ гремть, въ воздух запахло пріятной свжестью. Изъ открытыхъ освщенныхъ оконъ, въ бель-этаж одного красиваго дома, съ итальянской плоской крышей, неслись звуки фортепьянъ.
— Это по моему! проговорилъ въ экстаз незнакомый господинъ, приподнимаясь на цыпочки, чтобы разглядть чрезъ растворенную балконную дверь игравшую даму, это по моему! ай да Софья Ивановна! Буря, громъ гремитъ, а она разыгрываетъ себ. Аккомпаньнруетъ ли она грому, или громъ ея игр — не знаю, но но всякомъ случа выходитъ торжественно., величественно, согласно… видно, Софья Ивановна поклонница эффектамъ атмосфернаго электричества. Я никогда за ней этого прежде не замчалъ, а былъ всегда того мннія, что золотая цивилизація вытснила у ней весь ея романтизмъ и идиллію. вдь она только и повторяла фразу: ‘чудная, восхитительная жизнь, какъ ты отвратительна!’ Ну Софья Ивановна! сейчасъ-же отправлюсь къ ней, до свиданья!
Съ этими словами, несмотря на свое атлетическое сложеніе, онъ легкой походкой пошелъ по бульвару, къ дому, откуда неслись теперь стройные аккорды, заглушаемые по временамъ послдними раскатами грома.
Личность эту я было потерялъ совсмъ изъ виду, но спустя три мсяца посл нашей первой встрчи, гуляя на дач Ланжеронъ, я снова встртилъ его, но не тмъ уже атлетомъ, а исхудалымъ, съ неровной походкой. Онъ узналъ меня тотчасъ-же. Мы сли на скамью, у обрывистаго морскаго берега. Я замтилъ въ его обращеніи что то странное, настроеніе его мнялось ежеминутно. Сидя на скамь, онъ съ наслажденіемъ вдыхалъ въ себя свжій морской воздухъ и впалые большіе глаза его часто устремлялись на ту часть горизонта, откуда дулъ втеръ.
— Славный воздухъ, какъ-то легко дышется… а я думалъ, что процесъ дыханія надолъ мн уже окончательно, проговорилъ онъ устало, да вдь и надостъ-же наконецъ дышать!
Въ глазахъ его замтно было какое-то умственное разстройство.
— Мы, помнится, видлись съ вами въ начал лта, на бульвар, въ бурю? Да, да, припоминаю живо этотъ день… громъ, величественные аккорды… Софья Ивановна… Вы знали ее?
— Видлъ нсколько разъ въ собраніи, отвчалъ я.
— Да, лихорадочный жаръ, кипучій потокъ была эта женщина!
— Вы говорите ‘была’,разв…
— Умерла… Но вы не думайте, что я былъ причиной ея смерти, напротивъ, она причина смерти моей. Софья Ивановна захватила съ собой въ могилу вс мои чувства, умъ, надежды, все, оставивъ мн только чувство неудовлетворенной страсти… а это чувство я питаю только къ ней, къ мертвой: другія женщины не существуютъ для меня.
— Не больны-ли вы? спросилъ я.
— Кто? я? нтъ… одно только: не могу найти исхода для моей страсти… страшное, адское мученіе, хожу, ищу чего-то, безъ чего я не могу существовать, а между тмъ, все таки живу, хоть жизнь надола, дышу — дышать надоло… какъ то странно, мучительно…
Какъ будто обезсилвъ отъ горя, онъ опустилъ голову на грудь.
— А знаете, какъ все это случилось? проговорилъ онъ живо, съ энергіей, это было здсь, на дач Ланжеронъ вонъ тамъ въ тни акацій, добавилъ онъ, протягивая руку и указывая названную мстность, мы шли рядомъ, я что-то говорилъ съ увлеченіемъ. Во время разговора я подмтилъ взглядъ глубокаго интереса и сочувствія, съ которымъ она слушала, и тогда инстинктъ, вроятно подсказалъ ей, что она нашла родную душу. Это былъ чудный взглядъ! Мы помните ея глаза, черные какъ полированный каменный уголь, жгучіе, раскаленные отъ внутренняго огня, словомъ, тропическіе глаза! Каждый ея взглядъ поражалъ меня какъ электрическимъ ударомъ, возбуждалъ вс нервы. и вслдствіе этого нервнаго возбужденія у меня стучали зубы какъ въ лихорадк что за роскошная женщина! И такъ я говорилъ, съ увлеченіемъ говорилъ о какой-то титанической любви о всепожирающей страсти, а она, съ пылающими щеками, слушала меня, когда я, бывало, прерывалъ рчь, то она упрашивала меня продолжать ее. ‘Говорите, продолжайте, какъ я васъ люблю такимъ!’ Но вдругъ она поблднла, пошатнулась и опустилась на траву: ея черныя косы въ безпорядк повисли надъ блымъ какъ мраморъ лицемъ, съ нею сдлалось дурно. ‘Ничего, ничего, не безпокойтесь, пройдетъ… это отъ ходьбы, жары… я задыхаюсь…’ проговорила она шепотомъ, стараясь растегнуть на груди платье, дрожащими отъ волненія руками я помогъ ей: что за роскошная, блая грудь… Она долго тяжело дышала, наконецъ, открыла глаза и жгучій ея взгдадъ устремился на меня, а я смотрлъ на нее какъ на-вампира, который высасываетъ всю кровь изъ моихъ жилъ. Она полуприподнялась и губы ея прикоснулись къ моимъ губамъ: съ дикой страстью она обняла меня…
Вокругъ насъ царствовала мертвая тишина, лишь Черное море шумло свой вчный гимнъ.
Всходя на гору, я замтилъ на лиц ея нкоторое замшательство, которое она старалась замаскировать шутками и игривой веселостію, ‘Ахъ, несносный! вскрикнула невольно она, указывая красивой ручкой на плечо свое, при этомъ плутовски улыбаясь: вдь я ни въ какомъ случа не могла укусить себя въ этомъ мст. Взгляните, какое красное пятно!’
Я взглянулъ — и вся кровь застыла въ моихъ жилахъ, даже какъ будто процесъ мышленія пріостановился: на ея плеч я увидлъ кровавую крысу.
— Что это съ вами? спросила она въ испуг.
— Кровавая крыса, вскрикнулъ я, указывая на ея плечо.
— Что вы рехнулись? отвчала она, не замчая это страшное животное.
— Если и сошелъ съума, то наврное отъ блаженства, а крыса все таки у васъ на плеч, посмотрите, какъ она уставила на меня свои страшные кровавые глаза.
Незнакомый господинъ вскочилъ со скамьи, и устремивъ на меня неподвижный взглядъ, онъ дико вскричалъ, указывая на мой лобъ: ‘да вотъ она у васъ… на лбу сидитъ! Сбросьте ее… Вонъ она лезетъ ко мн… прогоните ее… Она грызетъ мой мозгъ! Спасите! спасите!
Прошло шесть лтъ. Снова пришлось мн встртиться съ нимъ. Завидя меня, онъ подошолъ ко мн, протянулъ руку и усадилъ меня возл себя, на диван. Это было въ кіевскомъ вокзал.
— Какъ ваше здоровье? спросилъ я.
— Здоровъ, совершенно здоровъ, сколько лтъ прошло тому назадъ, какъ мы съ вами не видались?
— Шесть лтъ.
— Шесть лтъ. Много можетъ перестрадать въ этотъ, повидимому, ничтожный промежутокъ времени наше человческое сердце, много гордыхъ надеждъ могутъ быть разбиты въ шесть лтъ, а сколько горькихъ испытаній! Одинъ день разочарованія уничтожитъ и разрушитъ боле, чмъ цлые года тихаго безмятежнаго счастья въ состояніи возсоздать разрушенное. Все пережитое мною кажется какъ во сн, но человкъ, нкогда глубоко погруженный въ практическую жизнь, можетъ спать двадцать лтъ безпробуднымъ сномъ — и, пробудясь, мало приходится ему узнавать. Онъ тотчасъ станетъ въ уровень съ настоящимъ временемъ. Сужденія его, можетъ статься, сдлались еще ясне отъ свжести продолжительнаго отдохновенія и спокойствія безстрастнаго обзора. Да, я былъ боленъ, заключилъ онъ, но теперь здоровъ, я чувствую, что я не тряпка — человкъ: я выдержалъ бурю. Кажется, я вамъ говорилъ когда то, что если организмъ мой не въ состояніи выдержать бурю, то пусть онъ лучше пропадетъ.