РАЗСКАЗЫ
СТРАНСТВУЮЩАГО САТИРА
РАЗСКАЗЫ
СТРАНСТВУЮЩАГО САТИРА
Ю. Н. БОСТРЕМА.
Ю. Н. БОСТРЕМА.
МОСКВА.
Типографія Ф. Іогансонъ, у Красныхъ вор., д. б. Іогансонъ.
1876.
СВАДЬБА ВЪ ГЛУШИ.
СВАДЬБА ВЪ ГЛУШИ.
——
Свадьба в глуши, Бострем Юлий Карлович, Год: 1876
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Голубкину, Никифору Ивановичу, мелкопомстному дворянину Херсонской губерніи, стукнуло 45-ть лтъ. Вслдствіе этого ничуть не удивительно, если онъ иногда и помышлялъ о женитьб, но подумавъ, какъ можно смть свое сужденіе имть, онъ предоставилъ сей казусъ вол божьей. Робкій Голубкинъ боялся женщинъ какъ губернскія власти ревизора-сенатора: въ присутствіи женщинъ онъ роблъ, краснлъ, конфузился, заикался и чаще обыкновеннаго спотыкался. Въ молодости его всякая женщина могла съ нимъ длать, что ей вздумается. Голубкинъ ни въ какомъ случа не могъ бы остаться холостякомъ: еслибъ онъ не захотлъ даже жениться, то наврное на немъ бы женились. ‘Вдь он-съ, дамы-то, не нашъ братъ, а нжный полъ: съ ними нужно очень деликатно обращаться, повторялъ онъ часто, а я этого не умю, да и деликатныхъ словъ не знаю. Давно, еще въ молодости моей, мн очень понравилась было одна барышня, Софья Степановна, и жениться даже думалъ, да никакъ не могъ познакомиться. Однажды, на бал у узднаго предводителя, подошелъ, я къ нимъ-съ: ‘Что — говорю — за прекрасная прическа у васъ, Софья Степановна, лихо изволили причесаться… А она мн въ отвтъ: ‘Вы, господа кавалеры, что-то теперича ужъ слишкомъ дерзки стали, все комплименты говорите, а бырышни не должны никогда врить кавалерамъ.’ Теперь, разумется, не осмлился-бъ я сказать подобное двиц, но тогда я былъ не тотъ, что теперь, а кавалеръ — мое почтеніе!… да-съ.’
Въ одинъ прекрасный день Голубкинъ похалъ навстить сосда своего, помщика Наума Ильича Буйволова, человка съ очень, очень крутымъ нравомъ. Голубкинъ засталъ послдняго въ саду, передъ самымъ домомъ, съ трубкой во рту и съ длиннымъ кнутомъ въ рук, занятымъ дрессировкой своей лягавой собаки.
Взаимное отношеніе Голубкина и Буйволова было довольно странно. Раззоривъ свое имніе, Буйволовъ началъ распоряжаться имніемъ Голубкина какъ своей собственностію, не отдавая послднему никакихъ отчетовъ, а Голубкинъ считалъ за великую честь, что ‘они-съ, всмъ уздомъ уважаемый Наумъ Ильичъ, заботятся о немъ, какъ о родномъ братц-съ.’
— Послушай, Никифоръ Ивановичъ, началъ посл продолжительнаго молчанія Буйволовъ, скажи на милость долго ли ты еще думаешь остаться холостякомъ? Отчего не женишься ты?
Этотъ неожиданный вопросъ испугалъ подобострастно сидящаго на кончик стула Голубкина, и онъ съ недоумніемъ посмотрлъ на Буйволова.
— Что вы, что вы, Наумъ Ильичъ!… Мн-то жениться? это невозможно-съ, да и какая барышня захочетъ выйдти за меня…. Извстно-съ, женскій полъ народъ деликатный.
— Ну, а я ручаюсь, что любая выйдетъ за тебя, лишь бы ты только захотлъ. Вотъ, хоть бы и моя дочь, Лиза, ужъ какая бойкая, да и та съ радостью….
— Лизавета Наумовна?…. Что вы, что вы, Наумъ Ильичъ!… Невозможно-съ.
— Знаешь, что я теб скажу, Никифоръ Ивановичъ, ты трусъ, хуже зайца: боишься сдлать предложеніе, а хочешь, чтобы сама двица сдлала его. Не такъ?
— Оно точно, Наумъ Ильичъ, лучше, гораздо лучше…. Но трудновато. Лизавета Наумовна не могутъ сдлать этого.
— Ну, а если согласится? Сама придетъ къ теб, да сдлаетъ предложеніе, тогда что, а?
— Нтъ, нтъ, уважаемый Наумъ Ильичъ! этого не будетъ… Съ ними нужно будетъ тогда говорить этакъ, знаете, деликатно, особенно, ну, а я этого не съумю, проговорилъ робко и въ полголоса Голубкинъ.
— Къ чему откладывать: я, ты, она согласны — ну, и ладно. Вотъ я сейчасъ пришлю ее сюда.
Съ этими словами Буйволовъ всталъ ршительно со скамьи и отправился отыскивать свою дочь. Прошло боле часу, но никто не являлся. Полумертвому Голубкину показалось это время цлою вчностію. ‘Боже ты мой! тяжело простоналъ онъ, ну что если он-съ придутъ?… Женскій полъ народецъ капризный, подсмиваться любитъ, а тутъ, какъ нарочно, словъ не приберешь, деликатности не посоотвтствуешь….’
Вроятно и Буйволову не такъ то легко было справиться съ дочерью, какъ это ему казалось съ начала, но дло изъ рукъ его не валилось….
Наконецъ, Лизавета Наумовна вышла къ Голубкину. На лиц ея отражалось сильное душевное волненіе, и еще боле отзывалось въ ея голос. Какъ только вошла она, Никифоръ Ивановичъ хотлъ было приподняться съ мста, но ороблъ, сконфузился и ни съ сего, ни съ того подошелъ спотыкаясь къ огромному кактусу и переставилъ его на другое мсто. Замтя его замшательство, Лизавета Наумовна ршилась первая начать разговоръ. Она прямо открыла ему, что любитъ другаго, что онъ, Голубкинъ, какъ человк благородный, конечно не захочетъ ея несчастія, что хотя она и уважаетъ его, но по ея убжденію, она не можетъ быть счастлива, выходя замужъ не но любви. ‘Предположимъ, продолжала она, что я выйду за васъ замужъ и сердце мое будетъ свободно, но я не ручаюсь, что рано или поздно, оно все-таки вступить въ свои права — и мы будемъ тогда оба несчастны’. Долго, съ увлеченіемъ и искренностію молодости, говорила Лизавета Наумовна, а передъ ней стоялъ Голубкинъ и думалъ: ‘Господи, какъ прекрасно умютъ он говорить!… И какъ это деликатно выходитъ у нихъ, да и слова какія-то все новомодныя’. Никифоръ Ивановичъ ршительно не могъ возражать, и все только поддакнулъ. Лизавета Наумовна-же, чтобы не утомить вниманія Голубкина, торопливо окончила свой монологъ, медленно встала съ своего мста и вопросительнымъ взглядомъ выжидала отвта.
— Такъ значитъ, наипрелестнйшая Лизавета Наумовна, произнесъ неровнымъ голосомъ Голубкинъ, дло покончено-съ? Доброт вашей угодно меня осчастливить?
— Какъ?… Стало-быть, вы не слушали, не поняли меня? спросила съ отчаяніемъ и съ слезами на глазахъ Лизавета Наумовна.
— Нтъ-съ, Лизавета Наумовна, точно не понялъ… Хоть убейте — не понялъ, вы такъ хорошо говорили….
Лизавета Наумовна посмотрла съ отчаяніемъ на Голубкина, сжала губы, поворотилась и вышла, оставивъ въ ршительномъ недоумніи: она была слишкомъ растрогана и взволнована, чтобы отвчать ему. Проходя залъ, она встртила своего отца.
— Это что такое! спросилъ онъ ее, слезы, рыданія?… Слушай, моя милая, эта музыка мн давно знакома: ваша чувствительная и нервная матушка угощала меня ею 10-ть лтъ сряду. Прійду — уйду-ли, поду — пріду-ли — всегда слезы, слезы, да слезы!… Эти элегіи мн надоли: начинайте лучше съ другаго тона.
Лизавета Наумовна хотла что-то сказать.
— Молчать! отвчалъ отецъ.— Знай, если я говорю, никто не смй возражать.!
У ограды небольшой пятиглавой деревенской церкви стояли помщичьи экипажи разныхъ формъ и калибровъ, а на паперти сгруппировались ихъ владльцы въ самыхъ разнохарактерныхъ костюмахъ и мундирахъ очаковскихъ временъ, съ высокими красными воротниками и съ почернвшимъ и засаленнымъ на нихъ шитьемъ. Все это ожидало прізда жениха и невсты. Наконецъ, они прибыли и вошли на паперть: блдную и разстроенную Лизавету Наумовну, къ ужасу, уздной молодежи, велъ Никифоръ Ивановичъ Голубкинъ, спотыкавшійся почти на каждомъ шагу. Вошли въ церковь. Наступила тишина, прерываемая лишь гьлосомъ священника и шопотомъ нсколькихъ помщиковъ, спрашивавшихъ въ нетерпніи другъ у друга: ‘А что, каковы у васъ сна, проса, жита?’ Еще минута — и внчальный обрядъ былъ оконченъ. Поздъ двинулся въ имніе Голубкина, куда былъ приглашенъ почти весь уздъ. Было очень весело: о снахъ, просахъ и житахъ наговорились до сыта. Невста, повидимому, была также весела, но, по словамъ кумы Голубкина, вела себя не очень пристойно: она часто перешептывалась съ Лихачевымъ, о которомъ вс знали, что онъ неравнодушенъ къ ней. Ужь начало разсвтать, когда гости, отыскивая невсту, чтобъ распрощаться съ ней — начали собираться въ дорогу, но невсты нигд не оказалось: она бжала съ Лихачевымъ.
Буйволовъ приходилъ въ ярость, Голубкинъ молчалъ.
— Что-же ты молчишь, да сидишь сложа руки! напустился на Никифора Ивановича Буйволовъ. Вдь у насъ, слава Богу, законы есть! Можно требовать, чтобы по этапу препроводили обратно.
— Нтъ-съ, къ чему, уважаемый Наумъ Ильичъ, оставимте мы лучше это дло… Что сдлано, то сдлано! Врно ужъ такъ суждено: судьба-съ!…. Лизавета Наумовна очень хорошо знали, что он длаютъ-съ… Не намъ судить, отвчалъ скромно двственный мужъ.