Сила русской плясовой песни, Бострем Юлий Карлович, Год: 1876

Время на прочтение: 4 минут(ы)

РАЗСКАЗЫ
СТРАНСТВУЮЩАГО САТИРА

Ю. Н. БОСТРЕМА.

МОСКВА.
Типографія Ф. Іогансонъ, у Красныхъ вор., д. б. Іогансонъ.
1876.

СИЛА РУССКОЙ ПЛЯСОВОЙ ПСНИ.

Хорошо онъ поетъ, высвистываетъ,
Выговорушки выговариваетъ
Голоскомъ всему городу…

Съ раздутыми ноздрями и разметанной гривой мчала насъ лихая тройка по одной изъ степныхъ дорогъ въ городъ N. Дружно фыркали лошади, кучеръ заливался соловьинымъ свистомъ, въ чистомъ и свжемъ ночномъ воздух раздавался мрный бгъ тройки. Была свтлая ночь, одна изъ тхъ рдкихъ лунныхъ ночей, которыя два или три раза въ годъ обливаютъ нашъ русскій пейзажъ такимъ блестящимъ свтомъ, какой даже и не мыслимъ берегахъ Адріи. Вокругъ насъ, какъ свжая поверхность моря, волновался и серебрился шелковый ковыль, а передъ нами — даль необозримой степи.
Вдали заблисталъ рядъ огней: мы приближались къ городку. Городъ N. не великъ, когда въ собор бьютъ часы, то вс жители знаютъ, даже въ самыхъ отдаленнйшихъ частяхъ города — который часъ. Зимою-же, въ сильные морозы, жители лишены и этого удобства, такъ какъ часовыя стрлки примерзаютъ къ циферблату. Число душъ въ этомъ богохранимомъ град не представляетъ большую цыфру, впрочемъ, здсь очень много дтей, больше чмъ взрослыхъ: царь Иродъ могъ бы здсь произвести страшное избіеніе. Если пишешь о какомъ нибудь городк, то пишешь разумется съ цлью характеризовать его, но чтобы характеризовать городъ N.— то стоитъ только поговорить о всевозможныхъ постороннихъ предметахъ, но только не о городк — и выйдетъ самая врная характеристика его. Притомъ намъ не дозволили заглянуть въ мстный архивъ, слдовательно мы должны довольствоваться ограниченными свдніями.
Възжая въ городокъ, мы съ трудомъ начали пробираться между разставленными чумацкими возами и большими гуртами воловъ, экипажъ нашъ постоянно окружали огромныя стада овецъ и табуны, со свистомъ и гикомъ гонимые татарами и калмыками. Народъ толпился, суетливо шмыгали между ними оборванные евреи, предлагая свои грошовые товары. Ярмарка — повидимому — была въ полномъ разгар. Наконецъ, мы прибыли въ гостинницу, а часъ спустя, сидли уже въ огромной зал, биткомъ набитой ярмарочными постителями всхъ націй нашего обширнаго отечества. Посреди залы сидли музыканты за большимъ столомъ, на которомъ были разбросаны ноты, скрипки, флейты и трубы, одинъ лишь контръ-басъ, крупнйшій и пустйшій (по своему внутреннему содержанію) изъ всхъ инструментовъ, увсисто упирался на кресло.
Въ залу вошли два купца. Старшему изъ нихъ, низенькому, съ рыжеватой клинистой бородкой — было, повидимому, 45-ть лтъ. На немъ былъ черный сюртукъ, изъ подъ котораго виднлась красная рубашка, плисовые панталоны и новые сапоги съ высокими голенищами, въ рукахъ онъ держалъ блестящую пуховую шляпу. Другой былъ красивый молодой парень, въ черной поддевк, опоясанный серебрянымъ кавказскимъ кушакомъ. Это былъ чисто-русскій типъ, свтлорусый, здоровый и широкоплечій. Глядя на него, вамъ невольно приходило на мысль, что Илья Муромецъ, Добрыня Никитичъ, Дунай Ивановичъ и вс эти мощные герои нашего богатырскаго зпоса, которымъ было грузно отъ силушки, какъ отъ тяжелаго бремени — наврное походили на этаго молодаго купца. Вся фигура его представляла какое-то спокойное величіе, какое обыкновенно выказывалъ и выказываетъ русскій народъ къ опасностяхъ и критическихъ моментахъ, даже за самоваромъ, но только не при звукахъ плясовой псни: тутъ величіе это исчезаетъ.
Молча сли они за столъ, рядомъ съ нами. Половой, въ блой какъ снгъ рубашк, завидя купцовъ, пріосанился и подошелъ къ нимъ, съ свойственной однимъ лишь половымъ мелкой походкой, походящей на бгъ куропатки, но, разумется, съ примсью какого-то достоинства и съ приличнымъ, мрнымъ движеніемъ плечъ {Подобная походка воспвается часто въ вашихъ народныхъ псняхъ.
На головушк кудри русыя,
Да еще примтушка —
Походушка частенькая,
На его-ли походушку
Прельстилася….
или
Онъ щепитко ходитъ,
Манежно ступаетъ….}. Купцы потребовали чаю.
Музыканты начали настраивать инструменты. Это незначительное обстоятельство, повидимому, очень обезпокоило и смутило старшаго изъ купцовъ: онъ пытливо началъ смотрть то на музыкантовъ, то на своего молодаго товарища.
— Иванъ Дементьичъ, проговорилъ онъ, обращаясь къ молодому купцу, таперьчи, значитъ, откушамши чайку, мы опосля и того-съ… по домамъ, ась?
— Мн все единственно, Миколай Парамонычъ, какъ вамъ заугодно….
— Вдь я тятеньк вашему слово далъ-съ…. Значитъ, васъ отъ всякаго соблазна и напущенія удалять, продолжалъ наставительнымъ тономъ Наколай Парамонычъ, ‘ты, Миколай Парамонычъ, возговорилъ вашъ тятенька, какъ старшій прикащикъ, ты смотри мн, что-бъ…’
Звуки русской плясовой псни прервали эту рчь.
— Иванъ Дементьичъ — крпитесь! добавилъ со страхомъ старшій прикащикъ, вроятно зная напередъ, какое дйствіе производитъ плясовая надъ хозяйскимъ сынкомъ Иваномъ Дементьичемъ. Крпитесь!
Но Иванъ Дементьичъ уже не слушалъ своего наставника: онъ началъ водить плечами подъ тактъ музыки, то встряхивалъ головой, то пріосанившись, пристукивалъ каблуками.
— Ахти, господи!… Иванъ Дементьичъ, началъ снова Николай Парамонычъ,— выкушаемте чайку, да и по домамъ… не стоитъ-съ! Музыка, значитъ, дрянь себ…. Она, Иванъ Дементьичъ, и не стоитъ того, чтобы слушать ее. Право, ну, ей-ей — не стоитъ! Ахти господи!— Шин-пан-скаго! крикнулъ молодой купецъ, махнувъ головой на половаго.
— Ахти, господи! простоналъ въ отчаяніи старшій прикащикъ.
— Сколько прикажете бутылокъ? спросилъ половой.
— Сколько? Коли приказалъ, такъ дюжину: значитъ — всхъ угощаю.
— Иванъ Дементьичъ… а, Иванъ Дементьичъ! что вы, что вы!
Не смотря на вс возгласы и стоны старшаго прикащика, Николая Парамоновича, Иванъ Дементьичъ усплъ уже разлить шампанское въ бокалы, стаканы, даже въ чайную полоскательную чашку — и угощалъ всхъ на славу, вторя этой волшебной плясовой псн и пристукивая каблуками.
— Ахти, господи! обратился ко мн растерявшійся прикащикъ, ну, что таперьча ихній-съ тятенька скажутъ. Прямо, значитъ, и на глаза не показывайся: осерчаютъ, ужасти осеречаютъ! Отпущая насъ на ярманку, тятенька ихній0съ, подозвамши и благословимши насъ, значитъ, въ путь-дорогу, возговорили такъ: ‘ты присматривай мн за парнишкой-то, Николай Парамонычъ, чтобы того-съ, не кутнулъ, да по шинпанскимъ и шпунтамъ не прохаживался: сынишко онъ купецкій, значитъ, залихватскій… Съ тебя взыщу! Да чтобы — смотри-и — и выручка въ цлости обстояла’. Ну что мн таперьчи длать? Тятенька ихній-съ, хозяинъ мой, человкъ они-съ строгій, баловства не терпятъ, а провинился — бда: что въ руки попадутъ — все въ голову пущаютъ: счеты — счетами, фунтовикъ — фунтовикомъ, ну, а коли ужъ ничего не найдутъ, такъ за волосное правленіе, аль за вихри… не приведи господь, что за вспыльчивые! Ну, какой я имъ, сударь, отвтъ держать буду, коли возговорятъ: ‘пошто ты, Миколай Парамонычъ, не присмотрлъ за парнишкой, а?… Пошто выручка не обстоитъ въ цлости, а?… Пошто ты…’. А!… Дамъ же я отвтъ, что я тутъ не причина, а причина, значитъ, единственно плясовая — въ резонтъ не приметъ. Не возыграй музыка плясовую — не былобы соблазну и напущенія, да и выручка въ цлости обстояла-бы! Вдь они-съ, тятенька ихній-съ, также имютъ чувствіе, знаютъ, что ужъ коли возыграется плясовая — человкъ, значитъ, поршилъ въ себ всякую волю….
Говоря это, Николай Парамонычъ даже и не замтилъ, что онъ ужъ давно самъ находится во власти плясововой: онъ также началъ рисоваться и водить плечами, кудри его дрогнули въ тактъ музыки. ‘Ахти, господи!’ началъ было онъ снова, но не договорилъ: музыка перестала играть.
— Шинпанскаго музыкантамъ! крикнулъ Николай Парамонычъ половому, вспрыгнувъ съ мста и разводя руками.
Музыка снова грянула плясовую.
— Эхъ — унеси-жъ ты мое горе!
И Николай Парамонычъ, подбоченясь лвой рукой, а правой помахивая платочкомъ — пустился съ Иваномъ Дементьичемъ въ пляску.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека