РАЗСКАЗЫ
СТРАНСТВУЮЩАГО САТИРА
РАЗСКАЗЫ
СТРАНСТВУЮЩАГО САТИРА
Ю. Н. БОСТРЕМА.
Ю. Н. БОСТРЕМА.
МОСКВА.
Типографія Ф. Іогансонъ, у Красныхъ вор., д. б. Іогансонъ.
1876.
СЛІЯНІЕ СЪ НАРОДОМЪ.
СЛІЯНІЕ СЪ НАРОДОМЪ.
Слияние с народом, Бострем Юлий Карлович, Год: 1876
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Князь Борисъ Михайловичъ Чичиклей принадлежалъ къ числу тхъ избранныхъ людей, которые родятся съ серебряною ложкою во рту и съ кошелькомъ въ рукахъ. Но съ нкоторыхъ поръ судьба не благоволила къ нему, даже, повидимому, преслдовала его. Впрочемъ, въ жизни всегда такъ, говоритъ Теккерей: не только судьба, но и люди, то бросаются къ вамъ, то забываютъ васъ. Въ послднее время разнесся даже слухъ, что князь пріхалъ изъ Москвы въ свою степную деревню съ цлью женить своего сына на дочери богатаго сосда своего, купца — землевладльца едося Терентьевича Спатарева, чтобы поправить свое окончательно разстроенное состояніе.
Князь Чичиклей, извтный френо-психо-физіологъ, быль маленькій старикашка, сухой, съ блдно-желтоватымъ лицомъ, постоянно завитой, приглаженный и разодтый съ иголочки по послдней мод. Со всми былъ онъ ласковъ, вжливъ, называлъ нисшихъ себя по званію — монтерами или ‘мой другъ’. Чичиклей любилъ и спшилъ жить. По предписанію доктора, онъ ходилъ очень много, не шибко, а чинно, важно, какъ на пружинныхъ ножкахъ, держа обыкновенно въ одной рук батистовый платокъ, а въ другой — золотую, брилліантами усыпанную табакерку, при этомъ онъ почти всегда благосклонно улыбался, иногда гримасничалъ,— но послднее происходило отъ узкихъ сапогъ, къ которымъ онъ питалъ самую нжную привязанность. Въ особенности съ женщинами онъ былъ чрезвычайно любезенъ, потому что ничего отъ нихъ уже не ожидалъ. Князь Борисъ уврялъ, что знаетъ свтъ, жизнь и людей, что никогда не требовалъ отъ людей невозможнаго, отъ жизни несбыточнаго. Отъ рдко высказывалъ свое собственное мнніе и избгалъ спорныхъ вопросовъ, стараясь обойти ихъ хоть за сто верстъ. Женился онъ очень молодымъ, кажется, на 22-мъ году своего земнаго или столичнаго странствованія — на воспитанниц Смольнаго монастыря, Елен Емельяновн Карнаушенковой. Князь встртилъ ее въ первый разъ на одномъ изъ тхъ баловъ, гд богатые танцуютъ изъ состраданія къ бднымъ, влюбился въ ея банковыя билеты и женился на нихъ. ‘На бдной, говаривалъ онъ, я никогда и не женился бы, потому что каждая двица, хотя бы она была красиве самой Венеры, выходящей изъ пны морской, и добра какъ ангелъ, но безъ 300,000 рублей приданаго, въ моихъ глазахъ — мущина’. Княгиня Елена Емельяновна составила себ о своемъ спутник жизни самое невыгодное понятіе и смотрла на него, какъ на паровозъ, который тянетъ ее, куда ей захочется, себя-же она считала женщиной необыкновенной, въ чемъ успла убдить и мужа: нигд не бываютъ такъ заразительны идеи, какъ въ домашнемъ быту. Сынъ ихъ, князь Алексй Борисовичъ, или врне по русски prince Alexis, былъ безцвтная личность, не заслуживающая даже упоминанія, еслибъ онъ не былъ дйствующимъ лицомъ въ нашемъ разсказ. Многіе называли Алекся Борисовича человкомъ безхарактернымъ: но это опредленіе несправедливо. Все то, что мы называемъ у человка безхарактерностью: его неровность, непостоянство, эксцентричнось, втренность и т. п.— это-то и есть его выдающійся характеръ, его индивидуальность. Это было бы тоже самое, еслибъ мы утверждали, что у рыжаго горбуна нтъ ни фигуры, ни цвта волосъ: напротивъ, его фигура очень рельефна, очень даже маркирована, а у волосъ ужь слишкомъ много краски. Мы часто употребляемъ слово ‘безхарактерный’, когда встрчаемъ человка, не подходящаго съ симметрическою точностію прямоугольныхъ убжденій подъ нашъ характерометръ.
— Enfin, Alexis, ршено: ты женишься на дочери купца Спатарева, другаго выхода нтъ…. Наши кредиторы — ска-аты! проговорилъ князь Борисъ, прохаживаясь по зал и по временамъ останавливаясь, чтобы дать отдохнуть ногамъ: узкіе сапоги давили ему мозоли.
— Да я вамъ уже давно сказалъ, что женюсь, отвчалъ сынъ, щипая едва въ микроскопъ замтные усы свои.
— И прекрасно…. Alexis позвони.
Раздался звонокъ, вошелъ слуга.
— А что, мой другъ, купецъ едосй Терентьевичъ Спатаревъ дома? спросилъ князь Борисъ слугу, поправляя на немъ блый галстухъ и обдергивая ливрею.
— Дома, вчера прогонялъ черезъ нашу деревню гуртъ воловъ на свою землю: на ярмарк былъ.
— Такъ прикажи сдлать лошадь и позжай къ нему. Скажи, что я его прошу къ себ на чашку чаю.
Слуга вышелъ.
— Я думаю, Alexis, началъ снова князь Борисъ, опуская большой и указательный пальцы къ золотую табакерку сх душистой пылью, что это будетъ гораздо лучше, если Спатаревъ самъ лично сюда прідетъ, а не мы къ нему: не то зазнается больно борода…. Тогда и покончимъ дло. Enfin, вдь этимъ торгашамъ все равно, что продать вола или выдать замужъ дочь: ‘коммерческое дло-съ’! Такъ ты говоришь, Alexis, что дочь Спатарева образованная двушка?
— Н-да, кажется…. На вечер у Пугачевыхъ вела она себя не дурно…. и манеры есть.
— Посл свадьбы мы тотчасъ-же удемъ въ Москву, ну а тамъ даже никто и не спроситъ, кто она такова? А если и узнаютъ, что она дочь бородача, то тоже невелика бда: ты скажешь, какъ и нашъ сосдъ, ну какъ его?…
— Глуховъ?
— Да, скажешь, что женился на ней, чтобы сблизиться съ народомъ, по принципу. Говори, какъ и онъ, что сословные предразсудки нелпость, не современность — ну, enfin, и тому подобныя побасенки. Пожалуй, ты пріобртешь еще себ симпатію въ извстномъ кругу, въ кругу тхъ крикуновъ, которые просто наводняютъ наше общество и длаютъ его невыносимымъ…. Спатарева-же нужно умаслить и усахарить, какъ можно поскоре, а тамъ и приступить къ длу. Воображаю въ какой телячій восторгъ придетъ борода отъ нашего предложенія!… Пожалуй, онъ еще и не повритъ, приметъ все это за шутку, сказалъ съ самодовольнымъ смхомъ князь Борисъ.— Ты, Alexis, наднь свою бархатную поддевку и красную рубашку: это ему понравится, да прикажи прибить сюда, въ уголъ, образъ.
Князь Борисъ отправился къ жен, а Алексй Борисовичъ, развалившись, какъ могъ удобне, на кушетк, началъ чистить ногти, но временамъ задумчиво гладя на носокъ сапога.
Вошелъ слуга.
— Ну что? спросилъ князь Алексй, небрежно и граціозно стряхивая съ сигары пепелъ.
— едосй Терентьичь приказали кланяться и благодарить: они не могутъ сами пріхать, а просятъ пожаловать васъ къ себ, отвчалъ слуга.
— Почему?
— Говоритъ нездоровится: нутро болитъ…. животикъ простудили.
— Хорошо: ступай.
Слуга вышелъ.
— Обожрался ска-атина, проговорилъ съ досадой князь Алексй.— Вишь, борррода, еще и церемонится!… Нутро болитъ, животикъ простудили, ха, ха, ха….
Общимъ семейнымъ совтомъ было ршено отложить сватовство до слдующаго праздника. Съ этого дня молодой князь началъ почти ежедневно извщать Спатарева, наряжаясь la mouschik.
Былъ праздничный день. Въ большой съ дубовымъ поломъ комнат, увшанной богато-изукрашенными, въ золотыхъ и серебрянныхъ ризахъ, обравами, передъ которыми теплились лампадки, было чисто и опрятно, но до того накурено ладономъ, что вс предметы исчезали какъ въ синеватомъ туман. За пузатымъ, шипящимъ самоваромъ, походившемъ очень на толстаго купца, сидлъ купецъ-землевладлецъ едосй Терентьевичъ Спатаревъ, врная копія пузатаго самовара, и самодовольно поглаживалъ свою сдую клинистую бородку: онъ баловалъ себя маленечко чайкомъ. Слушая разсянно разсказъ странника-юродиваго, брата Ефрема, по временамъ тяжело вздыхалъ и охалъ о сует міра сего. Братъ Ефремъ былъ въ костюм нашего праотца Адама, прикрытый однимъ лишь балахономъ, доходившемъ до самыхъ пятокъ. На груди его вислъ огромный деревянный образъ, а на ше около тридцати образковъ разныхъ величинъ.
— Не вши и не пивши десять дней, продолжалъ странникъ, король, отцы мои, и возропталъ на Господа Бога….
— Возропталъ?… Значитъ, не въ моготу было?
— Возропталъ, гршный!… А на преподобнаго отца низошло откровеніе господне: снились ему шестикрылые серафимы и херувимы, видлись ему, отцы мои, старцы съ божественными ликами…. Лукавый-же и вся адская сволочь не дремали, а чинили преподобному отцу разныя пакости, каверзы, тоскали его за власы по келіи, подсылали къ нему нагихъ, нечестивыхъ женъ….
— Охо, хо, хо — Господи? простоналъ Спатаревъ:— за грхи міра сего наказуешь насъ, гршныхъ…. Братъ Ефремъ — стаканчикъ, ась?
— Благодарствуемъ…. если милость ваша….
Спатаревъ налилъ и подалъ стаканъ съ чаемъ брату Ефрему и, ослабивъ поясъ, принялся допивать свой девятый стаканъ китайскаго зелья.
— Кушай, братъ Ефремъ, на здоровье: чай отмнный, изъ магазина братьевъ Поповыхъ, а не ерофеичъ какой, не брандахлыстъ…. Вдь ты таперича въ монастырь отправляешься?… Ну а тамъ-то больно не раскутишься!
— Оно точно такъ: братія малая, обитель ветхая, преветхая….
— А трапеза?
— Скудная — тьфу!
Братъ Ефремъ поставилъ на сголъ выпитый стаканъ, опрокинулъ на него блюдочко и спряталъ оставшійся отъ прикуски кусокъ сахару въ подкладку своего длиннаго балахона. Онъ хотлъ было продолжать начатый имъ разсказъ, но у дверей показалась дочь Спатарева, Агаья едосевна, не много худощавая, но довольно красивая блондинка съ болзненнымъ цвтомъ лица.
— Папа….
— Не разъ я ужъ те сказывалъ, чтобы ты меня не обзывала папа, а тятенька…. Ты, Агафья едосевна, говори съ господами по ихнему, по французскому, а съ нашимъ братомъ — по православному…. Значитъ, я ужъ привыченъ къ нашему обиходу. А что тамъ?
— Какой-то экипажъ детъ къ намъ. Кажется, княжескій….
— Ладно — знаемъ! Пущай себ детъ: не въ первыя разъ у меня.
Агасья едосевна вышла.
— Значитъ, енто таперьчи самъ князь Чичиклеевъ изволитъ жаловать ко мн…. ну, не велика птица! и мы также-съ не изъ вчерашнихъ: пожили слава-те Богу, тожь маленечко на своемъ вку…. Да что мн князь!… Ничего! проговорилъ пріосаниваясь и хвастая передъ братомъ Ефремомъ Спатаревъ, поглаживая свою бороду. Вотъ ето на прошлой недл, продолжалъ онъ.— князь изволилъ просить меня на стаканчикъ чаю. Я пошелъ…. Значитъ: чайку извольте откушать, а ихъ княжеской милости подавай денежки взаймы. Меня не проведешь: и я знаю господскій обиходъ. Покутимши, и растранжиримши деньжонки на разныхъ ахтеровъ, ахтерокъ, цыганокъ и комедіянщицъ, они и изволили пріхать къ намъ, чтобы подссть поближе къ нашимъ карманамъ…. А что, братъ Ефремъ, какъ въ священномъ-то вашемъ писаніи сказано?… Тельцу поклоняются и….
— И чреву угождаютъ! отвчалъ на распвъ, братъ Ефремъ.
— Тэкъ-съ!
— И покляются Веельзовулу….
— Тэкъ-съ!… Нешто я кузнецъ, денежки кую? Коли голъ — пущай работаетъ, а деньги не бери взаймы. Значитъ, все энта надуванція одна?
— Все гота и магога! добавилъ Ефремъ. Въ притч царя Соломона сказано: ‘Лучше мужъ въ безчестіи работай себ, нежели честь себ обложивъ и лишайся хлба’.
— Э-эхъ, не теб-бъ енти слова сказывать. Вдь и ты, братъ Ефремъ, тунеядствуешь, не работаешь, еще другимъ глаза колишь!
— Работаемъ, отцы мои, работаемъ! Молитвами нашими искупаемъ, спасаемъ души ваши многогрешныя….
— Тэкъ-съ!
— А міряне должны работать на себя, на насъ….
— Пущай будетъ и по твоему!… Ну, да что мн князь! И едосй Терентьичъ расходился и расптушился.
Княжеская коляска подъхала къ дому, вошли князья Чичиклей.
— Здраствуйте, едосй Тереньевичъ, проговорилъ ласково, почти нжно князь Борисъ Михайловичъ, съ чувствомъ пожимая руку Спатарева, вотъ и я къ вамъ, съ сыномъ.
— Милости просимъ…. прошу садиться, отвчалъ пріосаниваясь Спатаревъ. Въ немъ была замтна какая-то сдержанность и замкнутость. Въ подобныхъ торжественныхъ случаяхъ едосй Терентьевичъ обыкновенно выражался отрывисто, но высокопарно.
— Мы къ вамъ по длу, едосй Терентьевичъ, продолжалъ князь Борисъ, поглядывая на странника-юродиваго, брата Ефрема,— и желали бы поговорить съ вами наедин.
Князьямъ, повидимому, было не ловко.
— Знаемъ-съ: енто, значитъ, на счетъ того-съ, на счетъ венгерскихъ воловъ, что вчера Алексй Борисовичъ изволили торговать?… Можно покончить-съ…. Отчего-жъ нтъ!
— Нтъ, не то, едосй Терентьевичъ, дло поважне, дло секретное….
Князь Борисъ опять косо взглянулъ на брата Ефрема. Спатаревъ замтилъ этотъ взглядъ.
— Оно ничего-съ…. значитъ, человкъ божій…. ему все единственно…. Впрочемъ, ты, братъ Ефремъ, маленечко отдохнулъ бы, али сходилъ бы къ хозяйк, къ Домн Никитишн, покедова мы переговоримъ съ ихъ княжескою милостію.
Братъ Ефремъ направилъ стопы свои въ другую комнату, но лукавый искусилъ его гршнаго: онъ приложилъ ухо къ дверямъ и принялся напряженно вслушиваться въ разговоръ. Оставшись наедин, князь Борисъ прямо приступилъ къ длу: онъ объяснилъ сначала Спатареву, что теперь, въ настоящее время, сословные предразсудки искоренились, что ныншнее поколніе питаетъ большее уваженіе къ личности человка, къ его уму, нежели къ деньгамъ и т. под.
— Тэкъ-съ! проговорилъ Спатаревъ, разумю…. По вашему, значитъ, выходитъ, что таперьчи князь и нашъ братъ одно? Енто тэкъ-съ, энто мы разумемъ: вс мы, значитъ, дти одного отца. Но на счетъ того-съ, что умъ уважается больше денегъ, какъ вы изволите доложить, то ентому я не поврю, извините-съ! Вотъ-съ прикладно сказать, у меня есть въ земскомъ суд знакомый чиновникъ, преумнйшаи голова, значитъ, въ наук собаку сълъ — ну, а на счетъ уваженія плохо: шапки ему никто не сниметъ, а единственно изъ за его бдности. А вотъ я въ ученьи не былъ, значитъ, простой человкъ, за то капиталецъ есть — ну, и уваженіе есть всякое, кланяются, да вотъ даже и ваша княжеская милость изволите жаловать ко мн въ гости….
— Гмъ…. да…. разумется, это еще вопросъ спорный, замтилъ князь Борисъ.
— Тэкъ-съ!
Чтобы обойти еще нсколько предстоявшихъ спорныхъ вопросовъ, князь Борисъ объяснилъ Спатареву очень деликатно и вразумительно цль своего посщенія, присовокупляя, что сынъ его, князь Алексй Борисовичъ, при первой-же встрч съ его дочерью, Агаьей едосевной, полюбилъ ее всею душой, и что онъ, въ качеств свата — отца, проситъ у Спатарева руку Агаьи едосевны для своего сына и родительское его на то благословеніе.
Въ комнат водворилось на нсколько минутъ томительное молчаніе, за дверью послышался шорохъ: брата Ефрема все еще искушалъ лукавый. едосй Терентьевичъ, оправившись отъ перваго впечатлнія княжеской фразеологіи, и придумавъ приличный и высокопарный на этотъ случай отвтъ, всталъ съ своего мста, откашлялся, поклонился и началъ такъ:
— По нашему разумнію, значитъ, ваша княжеская милость сдлали мн честь: просите, примромъ въ супружницы дочку мою, Агаью едосевну, князю Алексю Борисовичу? Тэкъ-съ?
— Да.
— За честь — поклонъ. Но не извольте имть, батюшка князь, никакаго сумнительства на счетъ того, что мы, прикладно, не вошли въ намреніе единоутробную нашу дочь, такъ сказать, супружествомъ привести къ счастливому браку съ ихъ княжескою милостію, княземъ Алексемъ Борисовичемъ.
едосй Терентьевичъ поклонился и слъ на прежнее свое мсто, князья Борисъ и Алексй молчали: ихъ поразилъ отказъ.
— Но, enfin, причина….
— На ваши слова я вамъ скажу вотъ что: дло оно выходитъ, не во гнвъ вашей княжеской милости будь сказано, не подходящимъ. Помоему: коли, значитъ, князь — бери въ супружницы княгиньшу, гратъ — графиньшу, аль герцогу….
— Но я вамъ ужъ говорилъ, прервалъ его князь Борисъ, что теперь сословныхъ предразсудковъ нтъ: князь, крестьянинъ — одинъ человкъ.
— Встимо, одинъ человкъ: передъ богомъ вс мы равны, все-же таки по моему оно выходитъ иначе: тутъ, первая, значитъ причина та, что Агаья едосевна не привычна къ княжескому обиходу, вторая — ваша родня, да и она сама пожалуй станутъ ето гнушаться своей родней…. во што! А мн не наряжаться на старости лтъ во французскіе кафтаны, добавилъ Спатаревъ, указывая на поддевку молодого князя, ну, а Агаья едосевна у меня единственное дтище, да притомъ-съ она, по моему родительскому благоусмотрнію, почти что обручена: женихъ ея — нашъ братъ, Василій Никоничъ Жеребятниковъ, пребогатющій и въ ученьи былъ, пять, значитъ, лавокъ въ рядахъ иметъ. Ваша княжеская милость сами изволите его знать.
— Не помню хорошенько…. можетъ быть!
— Какъ-же-съ! Самъ видлъ въ его книг счетецъ бакалейныхъ товаровъ, что вы изволили у него забирать. Его вс знаютъ. Таперьчи, значитъ, такъ какъ ваша княжеская милость сами изводили мн сказать, что князь и нашъ братъ одно — видно, на енто ужь такой указъ вышелъ — то не извольте прогнваться, коли я вамъ скажу, что посл того для меня Жеребятниковъ будетъ статья повыгодне, повальяжнее: онъ значитъ, человкъ съ капитальцемъ-съ.
Князья встали.
— Такъ, примромъ, мы премного и чувствительнйше благодаримъ вашей княжеской милости за честь и остаемся, значитъ, во всякомъ удовольствіи.
Спатаревъ погладилъ бородку и поклонился въ поясъ.
Князья холодно разспрощались.
— Эхъ, едосй Терентьичъ! проговорилъ самодовольно съ протяженнымъ вздохомъ Спатаревъ, не вдалъ ты: продававши въ Москв квасъ, что за твоей дочкой будутъ свататься князья…. Ну, да что мн князь! Значитъ — ничего! едосй Терентьевичъ махнулъ рукой и гордо пріосанился.— А вдь все деньжонки!
— Все гога и магога! Въ притч царя Соломона…
— Что не подобаетъ братія, подслушивать благочестивому мужу у дверей, добавилъ Спатаревъ, грозя пальцемъ на входящаго брата Ефрема.
— Ска-атина! проговорилъ князь Алексй, садясь въ коляску.
— Борррода! добавилъ князь Борисъ сердито, вотъ и сближеніе съ народомъ…. Пусть же мн теперь кто понесетъ ахинею о сближеніи и сліяніи съ народомъ, съ хамами въ глаза плюну…. ска-аты!