Странствия Чайльд-Гарольда, Байрон Джордж Гордон, Год: 1818 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 20 минут(ы)

СТРАНСТВІЯ ЧАЙЛЬДЪ-ГАРОЛЬДА

РОМАНЪ ВЪ СТИХАХЪ ЛОРДА БАЙРОНА
(посвящается П. А. Плетневу)

Вселенная — нчто врод книги, которой вы прочли одну первую страницу, если видли только свою страну. Я перелистовалъ довольно много страницъ и вс нашолъ довольно плохими. Этотъ пересмотръ былъ для меня не безплоденъ. Я ненавидлъ свою родину. Мерзости разныхъ народовъ, посреди которыхъ я жилъ, меня съ ней помирили. Еслибы я не извлекъ никакой другой пользы изъ моихъ путешествій кром этой, я все-таки не пожаллъ бы ни объ издержкахъ, ни объ усталости. Le cosmopolite.

КЪ ЯНТ (¹)

Ни въ тхъ странахъ, гд я блуждалъ мечтая,

Хоть тамъ краса давно слыветъ чудесной,

Ни въ грезахъ сна, хоть образъ безтлесной

Порою въ мір видимомъ, вздыхая,

Повсюду ищетъ сердце,— никогда я

Не зрлъ теб подобной! Тщетно я бы

Подвижность чертъ передавать словами

Хотлъ. Слова для видвшаго слабы

И звукъ пустой дли тхъ, кто не видали сами.

О если бъ та же цлый вкъ была ты’

Необманувъ надеждъ весны прекрасной:

Краса съ душою чистою, хоть страстной,

Любви кумиръ земной, но не крылатый,

Сіяющій невинностію ясной…

О! врно та, кто съ нжностью лелетъ

Расцвтъ красы твоей, его мерцаньемъ

Любуется какъ радуги сіяньемъ,

Которое весь мракъ земныхъ скорбей разсетъ.

О пери запада младая! Счастье,

Что вдвое старше я тебя лтами:

Я созерцаю тихими очами

Расцвтъ красы — и не сгораю страстью.

Блаженъ, что не узрю я увяданья,

Еще блаженнй, что когда младыя

Сердца испепелятся отъ сіянья

Твоихъ очей,— избгну злой судьбы а

Нераздлимаго съ любовію страданья!

О пусть они, твои газельи глазки,

Которые то кротко покоряютъ

Блуждающимъ привтомъ тихой ласки,

То гордо прямо свтомъ ослпляютъ,—

Пусть пробгутъ страницы этой сказки

Съ улыбкой — не любви, во дружбы нжной!

Не спрашивай зачмъ я посвящаю

Теб, столь юной, пснь мою: вплетаю

Въ внецъ мой я цвтокъ лилеи блоснжной.

И съ пснью о Гарольд можетъ-статься

Навкъ отнын имя Янты слито,

То первое, что будетъ въ ней читаться,

Послднее, что будетъ позабыто.

Когда же дни мои сочтутся въ мір,

Перстами феи прикоснись порою

Къ замолкшей, твой расцвтъ воспвшей лир!

Я не хочу забытымъ быть тобою:

У дружбы, есть права надъ памятью людскою.

(¹) Леди Чарлотт Гэрлей, дочери графа Оксфорда, которой въ эту эпоху (въ 1812 году) былъ еще только одинадцатый годъ.

ПСНЬ ПЕРВАЯ

О ты, чей родъ съ небесъ вела Эллада,—

О муза, бредъ иль вымыселъ пвцовъ,

Всхъ жалкихъ лмръ истертая отрада!

Я не зову тебя съ твоихъ верховъ…

И я скитался вдоль рки хваленной,

Вздыхалъ у запуствшихъ алтарей,

Гд кром водъ все полно жизнью сонной

И ни одной изъ девяти, ей-ей!

Для сказки я пустой не разбужу моей.

Жилъ въ Альбіон юноша когда-то,

Который въ добродтели стезяхъ

Не обрталъ отрадъ! Дламъ разврата

День посвящалъ, пугливой ночи страхъ

Внушалъ онъ буйствомъ. Долженъ откровенно

Увы! сказать я: по уши въ грхахъ

Погрязъ онъ, негодяй былъ совершенно,

И въ сей юдоли лишь одно любилъ:

Наложницъ, оргій шумъ — да всхъ сортовъ кутилъ.

III

Звался онъ Чайльдъ-Гарольдомъ. Но откол

То имя, и откол велъ онъ родъ —

Я не скажу вамъ. Имя то народъ,

Въ вка былые чтилъ: чего-жъ вамъ бол?

Но имя сколь ни славно будь, порой

Однимъ пятномъ сквернится. Никакой

Старинный гербъ, ни лживыя хваленья

Въ стихахъ продажныхъ, въ проз заказной

Не могутъ срама скрыть, очистить преступленья.

Гарольдъ, на вешнемъ солнышк кружась,

Какъ всякій мотылекъ порхалъ, не зная,

Что краткій день его въ единый часъ

Способна отравить судьбина злая.

Но Чайльдъ и трети дня не пережилъ,

Какъ вдать сталъ горчайшее мученье

Изъ всхъ земныхъ мученій: пресыщенье!

И сталъ ему родимый край постылъ,

Пустыннй и мрачнй, чмъ кельи заточенье.

Весь лабиринтъ грха онъ изслдилъ,

Охоты къ исправленью не имя,

Вздыхалъ предъ всми, хоть одну любилъ,

И ту — увы!— не могъ назвать своею…

И счастье, что судьба не отдала

Ее тому, чьи ласки — оскверненье,

Кмъ для блудницъ бы кинута была,

Кто буйно-бъ расточилъ ея

Чуждъ мирныхъ радостей домашняго угла!

И сердце Чайльда страшно утомилось:

Ему бжать хотлось отъ пировъ,

Слеза бы, говорятъ, порой скатилась

Изъ глазъ его, когда бы ихъ зрачковъ

Не леденила гордость. Мрачнымъ горемъ

Объятый, одинокій онъ бродилъ —

И край родной покинуть вдругъ ршилъ

Для жаркихъ странъ за дальнимъ синимъ моремъ.

Отъ скуки звать бду, плыть въ адъ готовъ онъ былъ.

VII

Домъ предковъ Чайльдъ, назадъ небросивъ взора,

Покинулъ. Замокъ мрачный былъ тотъ домъ,

Столь ветхій, что казалось рухнетъ скоро,

Но массы сводовъ крпки были въ немъ.

Почтенный монастырь! Ему, въ которомъ

Гнздилось суевріе,— внимать

Пафосскихъ двъ нескромнымъ разговорамъ

Пришлось и, если сказкамъ доврять,

Былую жизнь своихъ монаховъ повторять.

VIII

Но часто средь разгула, буйства, шуна

Чело Гарольда странною тоской

Мрачилося. Была ли это дума

Вражды смертельной, страсти роковой —

Никто не зналъ и не мечталъ дознаться,

Душа Гарольда не была одной

Изъ мягкихъ душъ, привыкшихъ изливаться,

Совтовъ не искалъ онъ въ мук злой

И дружбы не хотлъ участьемъ утшаться.

И не любилъ никто его, хотя

И ближніе и дальніе бывало

На пиршествахъ его, постыдно льстя,

Бездушные толпились объдалы.

Никто!.. И ни одна изъ всхъ красотъ

Продажныхъ! Роскошь — ихъ одна забота.

Блескъ пышности влечетъ всегда Эрота,

И женщина какъ муха къ свту льнетъ:

Что ангелу не взять, Маммонъ всегда возьметъ.

У Чайльдъ-Гарольда мать была. Ее

Онъ не забылъ, но съ нею не простился,

Была сестра, но въ странствія свои

Неповидавшись съ нею онъ пустился,

Друзей, коль были, безъ прощанья онъ

Покинулъ тоже, но не заключайте,

Что съ грудью онъ стальною былъ рожденъ.

О! если вамъ что мило въ свт, знайте

Прощанье для души не лучше похоронъ.

Свой домъ, я теплый уголъ, и владнье,

И двъ, способныхъ прелестью своей,

Очей лазурью, роскошью кудрей.

Плечъ близною снжной въ искушенье

Ввести………, пылъ юной крови въ немъ

Дразнившихъ долго, кубка драгоцннымъ

Наполненные ддовскимъ виномъ:

Безъ вздоха все оставилъ онъ, влекомъ

Желаньемъ плыть къ странамъ востока отдаленнымъ.

XII

Втръ паруса наполнялъ, словно радъ

Нести его отъ родины. Теряясь

Вдали, утесовъ блыхъ меркнетъ рядъ,

Для взора съ пною валовъ сливаясь.

И Чайльдъ быть-можетъ ощутилъ тогда

Раскаянье, но въ сердц запертая

Затихла дума, и его уста

Для жалобъ нмы пребыли, когда

Кругомъ вс въ ужас металися стеная.

XIII

Но лишь спустилось въ море солнце, вдругъ

Онъ лютню взялъ, изъ коей временами

Онъ, неучась, умлъ глубокій звукъ

Извлечь своими гибкими перстами.

И пробжали пальцы по струнамъ,

Средь сумерекъ, прелюдіей прощанья.

Корабль стрлою несся по волнамъ

И берегъ все тусклй мелькалъ очамъ,

А онъ морскимъ валамъ плъ псню разставанья.

Прости, прощай, мой край родной!

Въ волнахъ ужь берегъ тонетъ,

Свиститъ и воетъ втръ ночной

И чайка дико стонетъ.

Уходятъ солнце въ дальній край’

Стремянъ свой бгъ за нимъ мы.

Прощай же солнце и прощай’

Прости мой край родимый!

Заутра вновь оно взойдетъ,

Разсявъ тьму ночную,

Увяжу море, неба сводъ,

Но не страну родную.

Покинутъ мной домъ старый мой,

Въ немъ плсень все покроетъ,

Дворъ поростетъ густой травой,

Песъ у воротъ завоетъ.

III

Поди ко мн ты, пажикъ мой!

О чемъ твое рыданье?

Иль страшенъ втра дикій вой

Да бездны колыханье?

Отри ты слезы: крпокъ нашъ

Корабль, онъ не потонетъ

И мчится быстро, насъ, мой пажъ,

И соколъ не догонитъ.

‘Пусть воетъ втръ и волны пусть

‘Бушуютъ — нтъ мн дла 1

‘Но не дивись, сэръ Чайльдъ, что грусть

‘Мн душу одолла.

‘Съ роднымъ отцомъ разстался я

‘Да съ матерью любимой:

‘Они одни моя друзья,

‘Да ты… да Богъ незримой.

‘Безъ жалобъ смогъ отецъ мн дать

‘На путь благословенье,

‘Но матери не осушать

‘Очей до возвращенья!’

Ну будетъ, будетъ, пажикъ мой!

Понятны слезы… Боже!

Съ такой невинною душой

И я бы плакалъ тоже.

Приближься, врный мой слуга!

Ты блденъ: что съ тобою?

Боишься ль Франка ты врага,

Или валовъ прибою?

‘Не думай ты, сэръ Чайльдъ, что я

‘За жизнь свою робю…

‘Но лишь придетъ на умъ семья,

‘Невольно я блдню.

VII

‘Жену съ дтьми въ родной стран

‘Я бросилъ узжая…

‘Коль дти спросятъ обо мн,

‘Что скажетъ имъ родная?’

Слуга мой врный, правъ ты, правъ!

И чту твою печаль я,

Но у меня знать легче нравъ:

Смясь пускаюсь въ даль я.

VIII

Жены ли, любовницы ли чьей

Не много стоитъ горе,

И слезы голубыхъ очей

Другой осушитъ вскор.

Не жаль мн ровно никого

И въ томъ мое проклятье,

Что нтъ на свт ничего,

О чемъ бы сталъ вздыхать я.

И вотъ одинъ на свт я

Въ широкомъ, вольномъ мор…

Кому печаль судьба моя?

Что мн чужое горе?

Пусть воетъ песъ! Его чужой

Накормитъ, приласкаетъ…

Когда вернуся я домой,

Онъ на меня залаетъ.

Лети, корабль, и глубину

Ты разскай морскую:

Неси въ любую сторону,

Лишь не въ мою родную!

Привтъ, привтъ, о волны, вамъ!

Когда же голубая

Наскучитъ зыбь,— привтъ степямъ!

Прощай, страна родная!

XIV

Корабль же все летитъ. Земля давно

Ушла изъ глазъ, а глубина бурлива

Безсоннаго Бискайскаго залива.

Четыре дня прошло тяжолыхъ, но

На пятый взорамъ новый брегъ мелькаетъ,

Вотъ горы Синтры, вотъ и Тагъ въ заливъ

Струй золотыхъ обычну дань ввергаетъ,

И лузитанскій кормчій ужь встрчаетъ

Корабль, несущійся средь пажитей и нивъ.

Владыка-боже! посмотрть отрадно,

Какъ щедро небомъ край благословленъ!

Что за плоды въ тни деревъ прохладной,

Что на холмахъ за видъ со всхъ сторонъ!

Но вс дары осквернены людскою

Рукою нечестивой, и когда

Всевышній громомъ грянетъ въ день суда,—

Громъ разразится местію тройною

Надъ гальской, племенамъ враждебною ордою (¹).

(¹) Чайльдъ-Гарольдъ — (кром послдней псни) писанъ во время владычества Наполеона, борьбы съ нимъ Англіи и Героической національной войны Испаніи. Почти вс послдующія строфы содержатъ въ себ намеки на событія того времени.

XVI

Въ какой крас предъ взоромъ Лиссабонъ

Раскинутъ! Какъ онъ весело глядится

Въ потокъ, который золотомъ струится

Въ мечтахъ пвцовъ! Державный Альбіонъ

Судами Тагъ своими наполняетъ

И лузитанскій берегъ охраняетъ

Могучею рукою, а народъ

Ту руку и лобзаетъ и клянетъ,

Которая его отъ хищника спасаетъ.

XVII

Но только путникъ на берегъ сойдетъ,

Онъ городъ, раемъ издали небеснымъ

Казавшійся, озлобленно клянетъ,

Испуганъ безобразьемъ повсемстнымъ.

Дворцы-ль, дома-ль,— заражены одной

Зловонной неопрятности заразой,

И нисшій классъ, и даже свтъ большой,

Въ грязи весь вкъ, сжились съ нечистотой,

Какъ поражонные египетской проказой.

XVIII

О жалкіе рабы, которыхъ край

Природа надлала чудесами!

Вотъ передъ взоромъ Синтра: дивный рай

Долинъ, перескаемыхъ горами…

О! чье перо, чья кисть изобразятъ

Хоть въ половину то, что смертный взглядъ

Безсмертными чаруетъ красотами

Въ краю волшебномъ, гд осуществленъ

Элизіумъ, пвцовъ великолпный сонъ.

XIX

Утесы мрачные, съ монастырями,

Повисшими на скатахъ ихъ вершинъ,

Мохъ, потемненный жгучими лучами,

Кусты безъ свта въ глубин долинъ,

Лазурь равнины моря, тихо спящей,

Потоковъ горныхъ брызги, апельсинъ,

Средь зелени какъ золото горящій,

Тамъ втви изъ, тутъ виноградъ виситъ: —

Разнообразіемъ великолпный видъ!

Кривой тропинкой подымаясь въ гору,

Оглядывайтесь чаще вы назадъ…

Что вверхъ ни шагъ — являться будетъ взору

Все новый рядъ картинъ. Достигнувъ вратъ

Монастыря ‘Мадонны всхъ скорбящихъ’,

Войдите. О мощахъ вамъ черный братъ

Повдаетъ, о мертвецахъ бродящихъ,

О томъ, какъ тутъ въ пещерахъ близлежащихъ

Онорій обращалъ для рая землю въ адъ.

XXI

А тамъ и сямъ, скользя надъ страшной бездной,

Вы по тропинк встртите кресты

Изъ дерева: — не набожности мстной,

Кровавыхъ длъ непрочные слды:

Гд подъ ножомъ убійцы, съ смертнымъ стономъ,

Погибла жертва, врно водружавъ

Подобный крестъ, въ горахъ, въ долинахъ онъ

Не рдкость. Жизнь въ краю блаженномъ ономъ

Не обезпечена заботливымъ закономъ.

XXII

Въ долинахъ ли, на скатахъ ли холмовъ,

Повсюду видны замки величавы:

Жилище королей — пріютъ цвтовъ

Пустынный нын, но бывалой славы

Еще досель хранятъ они слды.

Тамъ свой дворецъ построилъ Ватекъ, ты (¹),

Богатый сынъ Британіи, на диво

Вкамъ,— забывъ, что миръ души пугливо

Бжитъ отъ прихотей роскошной суеты.

(¹) ‘Vatheck — говоритъ Байронъ — одна изъ книгъ, которыя наиболе нравились мн въ моей молодости.’

ХXIII

Здсь жилъ ты, здсь подъ снью горъ ты планы

Роскошныхъ наслажденій создавалъ!

Но нын, какъ проклятію преданный,

Добычей запустнья домъ твой сталъ,

И путаясь въ растительности дикой

Безплодныхъ травъ, до портиковъ и залъ

Съ трудомъ доходишь, новый и великій

Урокъ тщеты всхъ вашихъ благъ земныхъ!

Одн развалины останутся отъ нихъ.

XXIV

Вотъ замокъ, гд сходился окаянный

Совтъ вельможъ — британцу гнусный видъ (¹)!

Безумства діадимою внчанный,

Насмшливый бсенокъ тутъ сидитъ

Въ порфир изъ пергамента, съ печатью

И чернымъ свиткомъ. Демонъ имъ клеймятъ

Родовъ великихъ много, и проклятью

Ихъ обрекая, доблестныхъ именъ

Вамъ кажетъ подписи съ злораднымъ смхомъ онъ.

(¹) Замокъ маркиза Марьяльвы, гд была подписана синтрская конвенція.

XXV

‘Конвенція’ зовется гномъ сей гнусный.

Въ Марьяльвскомъ замк мозга онъ лишилъ

Сановниковъ (коль мозгъ у нихъ лишь былъ)

И обратилъ веселье въ ропотъ грустный.

Трофеи войнъ попрала Глупость тутъ,

Надъ силой насмялся Ковъ искусный:

Напрасно лавры для вождей цвтутъ,

Вотще тріумфъ на Лузитанскомъ мор!

Здсь побдителямъ, и побжденнымъ горе.

XXVI

О Синтра! Бриттъ при имени твоемъ

Со дня того почтеннаго синклита

Блднетъ, лишь румянцемъ непокрыто

Лицо министровъ нашихъ съ мднымъ лбомъ.

Какъ дло это назоветъ потомство?

Передъ судомъ племенъ не стыдъ ли намъ,

Что побжденныхъ отдало врагамъ

Трофеи побдившихъ вроломство?

И насъ за то въ вкахъ не ждетъ ли вчный срамъ?

XXVII

Такъ думалъ Чайльдъ, бродя въ уединеньи

По высямъ. Міръ сіялъ какъ рай земной

Кругомъ, а онъ все въ даль рвался душой

Непостояннй ласточки въ стремленьи,

И надъ собой тогда ему не разъ

Случалось быть въ моральномъ размышленьи,

Презрніе разсудка строгій гласъ

Внушалъ къ безумствамъ юности постыдной,

Но отвращался взоръ отъ истины обидной.

ХXVIII

Въ путь, въ путь! Бжать ршился онъ, бжать,

Отъ мирныхъ мстъ, гд снова ощущала

Душа покой, но онъ уже искалъ

Въ продажныхъ ласкахъ и на дн бокала

Отрадъ не станетъ. Въ даль онъ путь стремитъ,

Скитальчеству конца неполагая,

И не одна предъ нимъ страна чужая

Мелькнетъ, пока онъ жажду утолитъ,

Пока въ немъ опытъ пылъ сердечный охладятъ.

XXIX

Его задержитъ Мафра на мгновенье:

Помшанной властительницы домъ (¹),

Гд церковь сочеталася съ дворомъ

И бальный шумъ смняло клира пнье —

Монастыря и суеты смшенье!..

И съ роскошью такою тутъ чертогъ

Воздвигнутъ вавилонскою блудницей,

Что, кровь забывъ, народъ лежитъ у ногъ

Грха, прикрытаго блестящей багряницей.

(¹) ‘Ея величество — пишетъ Байронъ въ замткахъ — сошла съ ума, докторъ Уиллисъ, столь искусный въ леченіи королевскихъ череповъ, не сладилъ съ ея черепомъ.’ Королева скончалась въ 1816 г. въ Бразиліи.

XXX

По злачнымъ доламъ, по крутымъ холмамъ,

(Зачмъ рабамъ сей дивный край достался?)

По радующимъ взоры сторонамъ

Гарольда путь широкій разстилался.

О, пусть лнивцамъ жажда странствій — вздоръ:

Имъ, непривыкшимъ съ кресломъ разставаться,—

Не знать блаженства по свту скататься,

И не вдыхать свободный воздухъ горъ,

И жизни новою струей не упиваться!

XXXI

Холмы блдня скрылися вдали —

И видомъ скромной боле картины

Смнилась безграничныя равнины,

И безъ конца предъ взорами легли

Испаніи поля и луговины:

Стадъ мягкорунныхъ пажити, купцамъ

Знакомыхъ чужеземнымъ. Но и самъ

Пастухъ вооружился здсь за стадо:

Враги въ краю, изгнать иль покориться надо.

XXXII

Гд Лузитанія сошлась съ сестрой,—

Вы знаетесь что служитъ имъ границей?

Царицу раздляютъ тутъ съ царицей

Не Тагъ своей могучею волной,

Не сумрачной Сіэрры высь крутая,

И не стна громадная Китая

Поставлена соперницамъ межой,

Ни скалъ, ни горъ, на т похожихъ горы,

Которыя страшатъ-на грани гальской взоры.

XXXIII

Между двухъ царствъ чуть видной полосой

Лишь ручеекъ сребристый тихо льется…

Едва онъ и по имени зовется!

А тамъ за нимъ, склонясь на посохъ свой,

Пастухъ съ лнивой гордостью взираетъ

На мирный токъ, который раздляетъ

Враговъ заклятыхъ. Гордъ поселянинъ

Въ Испаніи какъ знатный дворянинъ,

И лузитанскаго раба онъ презираетъ.

XXXIV

Но лишь рубежъ ничтожный перейденъ,

Волнъ Гвадіаны мрачной и сердитой

Вамъ слышится немолчно бурный стонъ,—

Рки въ романсахъ древнихъ знаменитой.

Вступили рыцари и мавры въ бой,

Доспхами сіяя, тутъ бывало,

Тутъ кровь лилась, тутъ много сильныхъ пало

И были поглощаемы порой

Чалма и шлемъ одной кровавою волной.

XXXV*

Испанія, страна чудесъ и славы!

Гд стягъ въ горахъ Пелагомъ поднятой,

Когда толпы чужія въ край родной

Предательски призвалъ родитель Кавы (¹)

И готфской кровью красились ручьи?

Въ тотъ вкъ борьбы, побдны и кровавы

Вились по втру знамена твои,

Гоня враговъ до крайняго предла —

И предъ сіяніемъ креста луна блднла,

(¹) Имя дочери графа Хуліана, призвавшаго въ Испанію мавровъ.

XXXVI

И прошлой славы псни не полны-ль?

Единый вчный памятникъ герою!..

Вка граниты обращаютъ въ пыль:

Хранится подвигъ пснію простою.

О, Гордость! съ неба взоры да сойдутъ

Твои на землю, доблесть въ псн скрыта.

Распались камни, хартіи гніютъ’

Замолкла лесть, клевещетъ поздній судъ

Исторіи — теб преданіе защита!

XXXVII

Проснись, вставай, Испанія! скорй!

Зоветъ богиня рыцарства и браня.

Но не копье, какъ встарь, у ней во длани,

Не съ гривой шлемъ колышется на ней:

Сквозь огнь и дымъ орудій раскаленныхъ

Она летитъ и тысячью громовъ

Гудитъ: ‘впередъ! рази иноплеменныхъ’!

И чтожъ? ужель теперь на бранный зовъ

Возстанетъ мене, чмъ встарь, твоихъ сыновъ?

XXXVIII

Чу! не копытъ ли топотъ въ слухъ несется?

Не шумъ ли битвы близко раздается?

Не жертвы-ль погибаютъ подъ мечемъ?

Скоре! Братья падаютъ рядами

Передъ тираномъ и его рабомъ!

Сверкаетъ смерть по воздуху огнями,

Отъ скалъ до скалъ разноситъ всти громъ,

Что тысячи людей не дышатъ бол’

И Битвы ярый духъ царитъ на смертномъ пол.

XXXIX

Вотъ онъ, Гигантъ, стоитъ на выси горъ,

Кровавые власы на солнц блещутъ…

Перуны смерти длани быстро мещутъ,

Жгутъ очи все, на что ни кинутъ взоръ,

То медленно вращаясь, то сверкая

Недвижно. Истребленіе лежитъ

У ногъ его, злорадно жертвъ считая,

Гіэны лютость нын утолитъ

Убійственной рзни трехъ націй страшный видъ.

И подлинно, картина — загляднье!

(Коль нтъ друзей и братьевъ средь рядовъ)

Сверканье сабель, ружей и штыковъ

И шарфовъ разноцвтное смшенье!

Войны борзые ринулись впередъ

И на добычу когти выпускаютъ…

Вс гонятся… но вс ли постигаютъ?

Часть лучшую улова Гробъ беретъ,

Убійство съ радости теряетъ трудомъ счетъ.

XLI

Три разныхъ войска жертвы тутъ приносятъ,

Три языка подъ снью трехъ знаменъ

Молитвы къ небу странныя возносятъ.

Побда — кликъ ихъ, лозунгъ — Альбіонъ,

Испанія и Франція. Сражаться

Сошлись тутъ врагъ и жертва, и вступаться

Обыкшій тщетно за другихъ патронъ,

Какъ-будто дома смерти нтъ ихъ бол

И любо утучнить имъ Талаверы поле.

XLII

Тамъ гнить имъ — честолюбіе шутамъ!

Но слава дернъ могильный ихъ внчаетъ…

Софизмъ! Что всъ давать пустымъ словамъ?

Орудія они, и разбиваетъ

Ихъ миріадами тиранъ, когда

Онъ смло по людскимъ сердцамъ шагаетъ,

Прокладывая путь себ… куда?

Цль — только призракъ. Собственностью можетъ

Назвать тиранъ лишь гробъ, гд червь его изгложетъ.

XLIII

О, Альбуэры долъ! Когда тобой,

Коня пришпоривъ, мчался странникъ мой,

Кто вдать могъ, о поле грозной славы,

Что на теб свершится споръ кровавый?

Миръ падшимъ! Да внчаютъ лавры ихъ,

Да ороситъ слеза ихъ прахъ! Докол

Свидтелемъ столь доблестныхъ иныхъ

Не будетъ похоронъ иное поле,—

Ихъ слава не умретъ въ преданьяхъ вковыхъ!

XLIV

Но будетъ о любимцахъ битвъ и славы!

Пусть жизнь они бросаютъ для забавы

Иль ради чести, прахъ ихъ оживить

Безсильной… Тысячи для возвышенья

Тирановъ гибли, съ мыслію служенья

Отчизн. Жалко было бы лишать

Наемниковъ наивныхъ смерти честной?

Ждала ихъ гибель въ бунтахъ можетъ-быть,

Иль даже на стез грабительства безвстной.

XLV

Гарольдъ промчался быстро одинокъ,

До стнъ Севильи, вольностью надменной…

Увы! вотще! Для ней, для вожделнной,

Добычи хищника ужъ близокъ срокъ…

Красу ея безжалостной стопою

Придетъ Завоеваніе пятнать.

Ему везд дано торжествовать

Съ голодною и буйною ордою:

Иначе-бъ Тиръ не палъ, могъ Иліонъ стоять.

XLVI

Но о грядущемъ дн не помышляя,

Вс въ псни тамъ, въ пиры погружены,

И дни въ забавахъ странныхъ расточая,

Не страждутъ ранами родной страны…

Не трубы тамъ звучатъ,— любви цвницы,

Развратъ, со взоромъ вчно юнымъ, тамъ

Полуночныя водитъ вереницы,

И посреди нмыхъ злодйствъ столицы

Все такъ же липнетъ грхъ къ готовымъ пасть стнамъ.

XLVII

Не такъ поселянинъ… Онъ, страхомъ мучимъ,

Съ подругой прячется и обратить

Не сметъ взоръ на виноградъ свой, жгучимъ

Дыханьемъ войнъ спаленный можетъ-быть.

Не слышны при вечернемъ звздъ мерцань

Фанданго звуки, кастаньетъ бряцанье.

Цари! Когда бы радостей вкусить

Вы вашею могли смущенныхъ властью,—

Замолкъ бы барабанъ, и міръ узналъ бы счастье.

XLVIII

О чемъ поютъ погонщики муловъ?

Любви-ль романсъ ихъ псня, гимнъ ли Богу,

Которые съ бряцаньемъ позвонковъ

Имъ сокращали нкогда дорогу?

О нтъ: поютъ они ‘Viv el rey!’ (¹)

Съ проклятьями то Карлу, то Голою,

То дню, въ который черный блескъ очей

Опуталъ королеву властью злою…

Измна рождена Блудомъ въ тотъ день скорбей.

(¹) ‘Viv el rey Fernando!’ — припвъ всхъ испанскихъ патріотическихъ псенъ той эпохи, направленныхъ противъ прежняго короля Карла, королевы и князя мира (Годоя).

XLIX

Вонъ на широкомъ, ровномъ пол пашня,

Гд по мстамъ лишь видится вдали

Скала съ остаткомъ старой маврской башни,—

Копытами израненъ грунтъ земли,

Чернетъ дернъ, огнемъ костровъ сожженный…

Здсь врагъ стоялъ, былъ станъ иноплеменный!

И вамъ о томъ, какъ смло разнесли

Гнздо дракона, селянинъ разскажетъ

И гордо на-утесъ отбитый имъ укажетъ.

И часто будутъ вамъ на всхъ путяхъ

Съ пунцовымъ бантомъ шляпы попадаться (¹).

То врный признакъ: другъ идетъ иль врагъ!

Бда тому, кто сметъ показаться

Безъ вывски законности въ народъ!

Кинжалъ остеръ и мтко въ сердце бьетъ,

Пришлось бы галламъ плохо расчитаться,

Когда бы пушекъ дымъ разсять могъ

И сабли притупить таящійся клинокъ.

(¹) Шляпы съ пунцовой кокардой и съ именемъ Фернанда VII.

Стенаютъ выси мрачныя Морены

Подъ тяжестью воинскихъ батарей.

Везд, куда лишь смертныхъ взоръ очей

Достигнуть можетъ,— земляныя стны,

Окопы, рвы налитые водой,

Сторожевыя вахты, палисады,

Складъ пороху подъ каждою скалой,

Подъ кровлей хижинъ конь готовый въ бой

И ядеръ пушечныхъ трехгранныя громады (¹).

(¹) Ядра кладутся, какъ извстно, пирамидальными кучами.

LII

Все боя ждетъ… Но тотъ, кто низвергалъ

Всхъ деспотовъ слабйшихъ мановеньемъ.

Еще десницы тяжкой не поднялъ.

Даетъ какъ-будто отдыхъ предъ сраженьемъ,

Но скоро легіоны видитъ онъ,

Въ немъ божій Бичъ признаетъ міръ въ безсильи.

И лишь расправитъ гальскій коршунъ крылья,

Раздастся, о Испанія! твой стонъ…

Оплачешь дорогихъ ты много-похоронъ.

LIII

О неужель я молодость, и силы

И мужество вредъ Хищнымъ пасть должны,

Средины нтъ межъ рабства и могилы,

Межъ торжествомъ разбоя и страны

Погибелью! И Власть, что Провидньемъ

Зовемъ мы, жертвъ не тронется моленьемъ!

И тщетны пылъ отчаянной войны,

Совтовъ мудрость, къ родин святая

Любовь, жаръ юности и грудь мужей стальная?

LIT

Свою гитару къ ив привязавъ,

Испаніи вооружилась два,

И полъ забывъ и тяжкій мечъ поднявъ,

Запла псню мщенія и гнва.

Блднвшая при вид ранъ одномъ,

Пугавшаяся совъ ночного крика.

Она теперь не дрогнетъ вредъ штыкомъ.

По теплымъ трупамъ, сквозь огонь и громъ,

Минерва юная какъ Марсъ несется дико.

Вы, кто дивясь теперь о ней расказъ

Внимаете,— когда бъ ее видали

Вы въ пору мира, еслибъ черныхъ глазъ,

Мрачившихъ черноту ея вуали,

Вы вняли блескъ, рчь мягкую слыхали

И зрли кудри длинныя, и весь

Ея воздушно-женскій образъ,— здсь,

На стнахъ Сарагоссы, вы бъ едвали

Ее безстрашную и грозную узнали.

LVI

Любовникъ палъ — не время слезы лить!

Сражонъ ли вождь — онъ ею замстится!

Бгутъ свои — ихъ ей остановить!

Врагъ отступилъ — за нимъ она стремится!

Кто друга тнь помянетъ какъ она?

Кмъ смерть вождя достойнй отмщена?

Кмъ мужество усталыхъ подкрпится?

И галлъ отъ осаждаемой стны

Бжитъ въ смятеніи, сражонъ рукой жены.

LVII

Но ты не амазонкою родилась,

О дочь Испаніи! Ты создана

Для чаръ любви, и ежели равна

Мужамъ отвагой, въ бой ты устремилась —

Голубки то врага клюющей гнвъ,

За раны голуба. Но чистотою

Сердечной, не отвагой — нашихъ двъ

Затмишь ты съ ихъ докучной болтовнею:

Душой ты выше ихъ, не ниже красотою.

LVIII

Печать перстовъ Любви за ямкахъ щекъ

И въ нихъ сокрытый рой очарованій…

Гнздо готовыхъ выпорхнуть лобзаній —

Уста, но храбрый лишь досел могъ

Коснуться ихъ! Взоръ дикою блистаетъ

Красой, и пусть ей Фебъ ланиты жжотъ:

Отъ жгучихъ ласкъ ярчй она сіяетъ…

Кто дв юга сверныхъ красотъ

Уныло-блдный видъ и вялость предпочтетъ?

LIX

О вы, края восптаго востока,

Гаремы странъ, гд нын въ честь красотъ

И для циническаго чистыхъ ока,

Я гимнъ пою: — кто гурію дерзнетъ,

Которою за запертою дверью

Отъ самыхъ втровъ ревность стережоть,

Сравнить съ блестяще-смуглой, вольной дщерью

Испаніи? Здсь, о востокъ! узнай,

Пророка твоего двъ черноокихъ рай.

Парнасъ! не въ грез мною нын зримый (¹),

Не сквозь покровъ узорчатый стиховъ,

Но въ одяньи сумрачномъ снговъ,

Подъ высью неба твоего родимой,

Въ величьи дивомъ горной красоты!..

Что я пою, ужель дивишься ты?

Мн, страннику смиренному утха,

Какъ всмъ инымъ — будить былое эхо,

Но музы не летятъ ужь больше съ высоты.

(¹) Эти строфы писаны Байрономъ въ Греціи.

LXI

Я о теб,— чье имя только тотъ

Незналъ, кто чуждъ всему, чмъ жизнь земная

Возвышена,— мечталъ не разъ, и вотъ

Нмю же въ валу твоихъ высотъ,

Стыжуся звуковъ слабыхъ, и когда я

Былыхъ пвцовъ твоихъ припоминаю,

Невольный страхъ мои колна гнетъ…

Я только взоры къ облачной вершин

Стремлю, восторженный, что зримъ ты мною нын.

LXII

Счастливй многихъ славныхъ бардовъ симъ,

Прикованныхъ судьбой къ родной ихъ дали,

Узрть я могъ ли, хладно-недвижимъ,

Тебя, по комъ незрвшіе пылали?..

Пусть Фебъ теперь пещеръ не поститъ,

Пусть Ты, жилище музъ — ихъ гробъ… Паритъ

Какой-то духъ здсь… онъ досель витаетъ

Въ пещерахъ, въ втра шелест вздыхаетъ

И легкою ногой по зыби волнъ скользитъ.

LXIII

Но о теб впослдствіи. Невольно,

Ходъ псни для тебя прервавъ своей,

Испаніи сыновъ и дочерей

Судьбу, родную каждой груди вольной,

Забывъ,— привтъ я приносилъ твоей

Вершин — не безъ слезъ быть-можетъ. Снова

За прежнее теперь! Но мн сорвать

Дозволь ты съ древа Дафны листъ лавровый

Въ залогъ, что вновь тебя мн дастся воспвать.

LXIV

Но никогда въ дни Греціи младые,

О Пиндъ! у исполинскихъ стопъ твоихъ

Не собирались хоры двъ такіе,

Ни Дельфы въ дни, какъ пла жрица ихъ

Пифійскій гимнъ въ восторгахъ неземныхъ,

Красотъ везла ли,— вдохновенныхъ даней

Достойнй андалузянокъ младыхъ,

Взращенныхъ жаркимъ воздухомъ желаній…

О Греція! зачмъ тамъ нтъ имъ рощъ твоихъ?

LXV

Прекрасна гордая Севилья… Только,

Гордись она и пышностью своей

И древностью,— Кадиксъ къ себ сильнй

Приманкой милой тянетъ, хоть нестолько

Высокой… Полнъ соблазномъ, о порокъ!

Твой путь. Кого, въ комъ кровь кипитъ младая,

Твой взоръ, о гидра съ ликомъ духа рая,

Чарующею силою не влекъ?

Ты ловишь въ сти насъ, по вкусамъ видъ мняя.

LXTI

Когда Пафосъ былъ Временемъ снесенъ,

(Сама царица всхъ покорна власти

Проклятаго) — ушли забавы страсти

Подъ новый, столь же теплый небосклонъ.

Измнчива во всемъ, но изначала

Врна родному морю, здсь своей

Державы центръ Киприда основала —

И тысячи блестящихъ алтарей

Возносятъ къ небу здсь дымъ жертвенныхъ огней.

LXVI1

Съ утра до ночи, съ ночи до поры

Какъ утро, изумляясь и красня

Освтитъ тжъ разгульные пиры,

Несутся псни, новая затя

Безумства старую смняетъ… Тотъ

Съ разсудкомъ распростись, кто здсь живетъ.

Веселыхъ пиршествъ здсь не прерываетъ

Ничто… Обрядъ лишь вру замняетъ

И съ ханжествомъ любовь здсь объ руку идетъ.

LXVIII

Приходитъ день молитвы, воскресенье.

Чтожъ? въ христіаннйшемъ краю каковъ

Сей День? О! торжества на удивленье!

Чу! слышите-ль вы ревъ царя лсовъ?

Ломая копья, ноздри раздувая,

Онъ свжую вдыхаетъ кровь, борцовъ

И коней ихъ рогами низвергая.

Зовутъ другихъ, и валъ кровавыхъ грудъ

Глазъ женскихъ не страшитъ притворно даже тутъ.

LXJX

То день седьмой, То праздникъ человка…

О Лондонъ! Не таковъ онъ въ вкъ изъ вка

Въ теб ведется… Приодлся твой

Почтенный гражданинъ, мастеровой

Умылся, подмастерье причесался…

На вольный воздухъ всякъ изъ нихъ помчался…

Фіакровъ, виски, одноколокъ рой

Въ Гемпстидъ, Брентфордъ, Гарро летитъ стрлою,

Обруганъ злобно вслдъ всей пшею толпою.

LXX

На Темз дамы въ лентахъ и цвтахъ

Катаются, иль такъ же разодты

Гуляютъ на ричмондскихъ высотахъ,

А кто стремится даже до Гайгета…

Зачмъ? Увы! отвтъ я дамъ ли вамъ,

О рощи віотійскія?.. Чтобъ тамъ

Таинственному рогу поклоняться,

Торжественно предъ этимъ рогомъ клясться,

Предъ нимъ плясать и пить по цлымъ по ночамъ (¹).

(¹) Насмшка надъ обычаемъ давать клятвы передъ какимъ-то священнымъ рогомъ въ Гайгет.

LXXI

Есть глупости везд, но не такія,

Какія градъ Кадиксъ въ себ хранитъ…

Едва лишь девять утра прозвонитъ —

Сейчасъ за четки жители святые,

Пречистой дв каясь (въ сей стран

Единственной) въ немалыхъ преступленьяхъ,

Которыхъ ровно столько же числомъ

Какъ богомольцевъ. Въ циркъ бгутъ потомъ

И старъ и младъ, равно безумны въ наслажденьяхъ.

LXXII

Ужь циркъ открытъ, арена отперта:

Кругомъ разслись тысячи тсняся…

Гораздо ране, чмъ раздалася

Труба впервые, заняты мста…

Здсь донны, гранды, дамы особливо

Въ наук сердце взорами разить

Искусныя, но сами боль лечить

Спшащія всегда нетерпливо…

Самимъ пвцамъ луны ихъ незачто винить.

LXXIII

Звонъ языковъ затихъ. Възжаютъ смло

Въ опасный кругъ на статныхъ бгунахъ

Четыре всадника. Блестяще-блой

Плюмажъ на токахъ, шпоры на ногахъ

Изъ золота, и копья въ ихъ рукахъ.

Они, кругомъ раскланиваясь, къ бою

Готовятся. Побду наградятъ

Восторга кликъ и дамъ привтный взглядъ,

Все что толпа даетъ царю или герою.

LXXIV

Весь въ золот, завернутый плащемъ,

Но пшій, матадоръ въ средин стоя,

Горитъ желаньемъ мряться съ царемъ

Мычащихъ стадъ, но поле боевое

Обозрваетъ прежде, онъ кругомъ.

Лишь дротикъ у него. Ему сражаться

Издалека: на большее дерзнетъ

Едвали смертный безъ коня ршаться!

И часто врный другъ за всадника падетъ.

LXXV

Чу! данъ сигналъ: три раза прозвучала

Труба… Открыто логовище, ждетъ

Толпа нмая, страшно замычало

Могучее животное — и вотъ

Однимъ скачкомъ среди арены стадо,

Вращаетъ очи, звонкимъ землю бьетъ

Копытомъ, но не съ самаго начала,

Не слпо въ бой кидается съ врагомъ:

Крутитъ рога оно и гнвнымъ бьетъ хвостомъ.

LXXVI

Вдругъ стадо, взглядъ недвиженъ… Прочь скорй,

Безумецъ юный, и готовь копье ты!

Теперь минута — съ жизнью кончить счеты,

Иль ярость звря обмануть своей

Отвагой ловкой. Впору выручаютъ

Лихіе кони!.. Съ пной у ноздрей

Стремится онъ, но ранъ не избгаетъ,

По бедрамъ льется кровь. Копье летитъ,

Вслдъ за копьемъ, ярясь отъ боли, онъ мычитъ…

LXXVII

Вновь онъ идетъ… Ни копья и ни стрлы,

Ни дикій скокъ мятущихся коней

Не остановятъ пылъ разсвирплый.

Ничтожно и оружіе людей,

Ничтожны передъ нимъ и люди сами.

Ужь конь одинъ простертый мертвъ лежитъ,

Другой — съ утробой прорванной, съ кишками

Наружи (страшный видъ!) — еще бжитъ

Шатаясь, и борца отъ гибели онъ мчитъ.

LXXVIII

Отъ ярости и боли изступленный,

Изъязвленный, весь копьями пронзенный,

Въ средин цирка и враговъ кругомъ

Невидя, сталъ онъ въ бшенств нмомъ:

Вотъ тутъ-то матадоры съ нимъ играютъ,

И краснымъ передъ нимъ вертятъ плащемъ,

И копьями сверкаютъ. Напрягаетъ

Послднія онъ силы — тщетный пылъ!

Свирпые глаза ужь красный плащъ покрылъ.

LXXIX

Туда, гд шея толстая съ спиною

Сочленена, мечъ смертный входитъ,

Стоитъ, вздрогнулъ онъ только, но и здсь

Не отступаетъ передъ смертью злою,

Онъ тихо наконецъ валится тутъ

Среди побдныхъ кликовъ, безъ стенаній.

Възжаетъ колесница, трупъ кладутъ

Торжественно подъ громъ рукоплесканій

И кони молнійно грузъ тяжкій вдаль несутъ.

LXXX

Свирпыхъ игръ забава манитъ дву

Испаніи, и юнош мила:

Воспитанъ ими, къ мести онъ и гнву

Привыкъ и знаетъ наслажденья зла.

О, сколько селъ возмущено враждами!

И хоть теперь фалангою одной

Возстали вс предъ общими врагами,

Но кто остались дома.— часто злой

Готовятъ ближнимъ ковъ изъ-за вражды пустой.

LXXXI

Зато, бжала Ревность. Нтъ запоровъ,

Замковъ, дуэньи тощей и сухой’

Всхъ возмущавшихъ душу прежде вздоровъ,

Затй нелпыхъ ревности смшной’ —

Все отошло съ минувшимъ поколньемъ…

Кто былъ вольнй испанки молодой

(Пока война не вторглась съ разрушеньемъ),

Когда по втру пышный локонъ свой

Развявъ, на лугу она плясала

Въ тотъ часъ какъ въ небесахъ звзда любви мерцала?

LXXXI1

Не разъ и часто мой Гарольдъ любилъ

Или мечталъ любить,— коль сновиднье

Восторгъ. Но здсь онъ сердцемъ хладенъ былъ

Печальнымъ. Онъ, еще воды забвеньи

Непившій, зналъ во глубин души,

Что у любви лишь крылья хороши,

Что какъ бы ни ласкали наслажденья,

Но горечь вс на дн они хранятъ —

И лучшіе цвты отравитъ этотъ ядъ.

LXXXIII

На красоту онъ не былъ слпъ, но было

То наслажденье мудрости одной…

Не то-чтобъ философія склонила

Взоръ цломудренно-суровый свой

На эту душу,— нтъ! но пожираетъ

Въ насъ страсть сама себя и убгаетъ.

Могилу роетъ собственной рукой

Себ порокъ. Отринувъ обольщенья,

Гарольдъ какъ Каинъ жилъ съ печатью отверженья.

LXXXIV

Все созерцалъ онъ недлясь съ толпой,

Но не съ враждой смотрлъ на міръ: участье

И онъ бы принялъ въ радостяхъ порой.

Но потерялъ давно улыбку счастья,

Ничто тоски не заглушало злой.

Онъ разъ лишь съ демономъ своимъ пытался

Бороться — и въ уборной молодой

Красавицы въ немъ жаръ поры былой

Внезапно пснію невольною сказался.

КЪ НИКС

Не улыбайся мн: бжитъ

Отъ сумрачной души моей

Давно улыбка. Да хранитъ

Тебя судьба отъ черныхъ дней

Иль знать ты хочешь что тоской

Мн точитъ сердце день и ночь?

Зачмъ?.. Лишь миръ смутится твой,

А мн не въ силахъ ты помочь.

Знай: не любовь и не вражда,

Не честолюбья глупый сонъ

Во мн проклятій будятъ стонъ,

Влекутъ невдомо куда,—

Но скука, скука мн сквозятъ

Во всемъ что вижу, слышу я.

Мн даже красота твоя

Едва лишь сердце шевелитъ.

То скука вчнаго жида…

За гробамъ ничего не ждетъ

Душа, во лишь во мракъ сойдя,

Миръ вожделнный обртетъ.

Кто можетъ отъ себя уйти?

Изъ края въ край, все дальше въ даль

Я мчусь,— повсюду впереди

Меня мой демонъ злой — печаль.

Вс жадно гонятся кругомъ

За тмъ, что бросила моя

Душа: дай-богъ имъ жить ихъ сномъ!

Да не пробудятся какъ я.

А мн… мн по свту блуждать,

Да мучиться прошедшимъ, другъ,

Да тмъ себя лишь утшать,

Что вызналъ зло лютйшихъ мукъ.

Какихъ? О! мать ихъ на желай

И въ бездну мрачною свой взглядъ,

Свой свтлый взглядъ не устремляй!

Въ душ людской таится адъ!

LXXXV

Прощай, Кадиксъ! быть-можетъ навсегда!

Кто стнъ твоихъ забудетъ защищенье?

Одинъ остался вренъ ты, когда

Подъ иго все склонялося въ смущень.

И ежели среди борьбы святой

Родною кровью стогны обагрялись,—

Убійства жертвой палъ предатель злой…

Вс стали честно здсь за край родной,

Покорностью одни вельможи лишь срамились.

LXXXVI

Да, таковы сыны твои, земля

Съ судьбой странной: вольности незная,

Они за вольность бьются, умирая

За честь безсильной власти короля.

Бжитъ дворянство, но толпа возстала,

Рабамъ Измны врная,— своей

Родной земл она оплотомъ стала…

Ей гордость путь свободы указала

И кликъ ея: война, война хоть до ножей!

LXXXVII

Вы, кто испанцевъ знать вполн хотите,

Кровавой брани лтопись прочтите!

Все, что вражда лютйшая къ врагамъ

Внушить лишь можетъ, въ ходъ она пускала:

Отъ топора до тайнаго кинжала —

Все годилось народа мести злой,

Лишь-бы сестеръ и жонъ спасти любимыхъ,

Лишь-бы враговъ изгнать изъ странъ родимыхъ…

О еслибъ хищныхъ ждалъ везд расчетъ такой!

LXXXVIII

Хотите-ль падшихъ вы почтить слезою?

Взглянуть на долъ кровавый стоитъ вамъ,

На руки, обагренныя рзнею.

Убійствомъ женщинъ — и затмъ вы псамъ

Оставьте мертвецовъ безъ погребенья,

Предайте трупы вранамъ на съденье…

Пусть груды поблвшія костей

И токи крови служатъ для дтей

Свидтельствомъ отцовъ великаго сраженья.

LXXXIX

Но дло страшное не ршено.

Стремятся съ Пиринеевъ легіоны —

И въ темныхъ тучахъ выси небосклона,

Исходъ предвидть смертнымъ не дано

Очамъ. Народовъ падшихъ упованье

Къ Испаніи приковано съ тоской.

Испаніи свобода — ихъ возстанье,—

И больше странъ, чмъ тяжкою рукой

Поработилъ Пизарръ, воспрянетъ съ сей страной.

ХС

Ни крови токъ на Талаверскомъ пол,

Ни чудеса Бароссы, ни костей

Людскихъ громады въ Альбуеры дол,

Досел, о Испанія, твоей

Увы! еще не искупили воли…

Когда же вновь олива зацвтетъ

И все въ краю свободой озарится?

О много, много дней еще промчится,

Пока свобода здсь какъ древо возрастетъ!

ХСI

И ты, мой другъ (¹)! (сердечной скорби сила

Невольнымъ стономъ рвется изъ груди)

Когда бы подъ мечемъ ты палъ, среди

Товарищей,— слезу-бъ остановила

У дружбы гордость, но во гробъ войти:

Безъ пользы и безъ славы, быть забвеннымъ

Всмъ міромъ, и однимъ уединеннымъ

Лишь сердцемъ быть помянуту моимъ —

За что наказанъ былъ ты жребіемъ такимъ?

(¹) Джонъ Уингфильдъ одинъ изъ англійскихъ офицеровъ, другъ Байрона, умершій отъ лихорадки.

ХСІІ

О старшій изъ друзей, всхъ больше мною

Любимый, сердцу милый — въ немъ же ты

Единый лишь вс пережилъ мечты!

Дай хоть во сн увидться съ тобою!

Пусть токи слезъ мн Утро обновитъ,

Меня къ сознанью горя пробуждая…

И пусть воображеніе паритъ

Надъ мирною могилою, пока я

Не стану прахомъ самъ: насъ смерть соединитъ!

ХСІІI

Гарольда странствій первая глава

Окончена. Кто знать о немъ желаетъ,

Тотъ скоро — если рифмовать слова

Охота не пройдетъ во мн — узнаетъ.

‘И такъ не много-ль?’ можетъ-быть кричитъ

Жестокій критикъ… Но прошу терпнья.

Гарольдъ страны иныя поститъ:

Онъ Греціи развалины узритъ —

Остатки лучшихъ дней святого вдохновенья.

АПОЛЛОНЪ ГРИГОРЬЕВЪ

Оренбургъ.

1802 года марта 12

‘Время’, No 7, 1862

СТРАНСТВІЯ ЧАЙЛЬДЪ-ГАРОЛЬДА

Читайте также: