Д. БАЙРОН
Д. БАЙРОН
ПОСЛЕДНИЕ СТИХИ ЛОРДА БАЙРОНА1
ПОСЛЕДНИЕ СТИХИ ЛОРДА БАЙРОНА1
Миссолунги, 22 января 1824 года
НАЧАЛО 4-й ГЛАВЫ ‘ЧАЛЬД-ГАРОЛЬДА’
НАЧАЛО 4-й ГЛАВЫ ‘ЧАЛЬД-ГАРОЛЬДА’
К . . .
К . . .
Стихотворения, Байрон Джордж Гордон, Год: 1824
Время на прочтение: 5 минут(ы)
‘Библиотека поэта’. Большая серия. Второе издание
М.,—Л., ‘Советский писатель’, 1964
Каролина Павлова. Полное собрание стихотворений
Последние стихи лорда Байрона
Начало 4-й главы ‘Чальд-Гарольда’
К … (‘Хоть гроза неприязни и горя…’)
Пора остыть душе гонимой,
Когда остыли к ней давно,
Но пусть любить и не любимой
Ей суждено!
Погибло в цвете наслажденье,
Поблекла жизнь, как дуб лесов,
И червь остался мне и тленье
От всех плодов.
Вулкану мрачному подобный,
Горит огонь груди моей,
Он не зажжет — костер надгробный —
Других огней.
Нет силы чувств в душе усталой,
Нет слез в сердечной глубине:
Любви былой, любви завялой
Лишь цепь на мне.
Но не теперь дано мне право
Грудь думой праздной волновать,
Не здесь, где осеняет слава
Святую рать.
Гремит война, кипит Эллада,
Настал свободы новый век,
На щит, как древней Спарты чадо,
Ложится грек.
Проснись! — не ты, уже так смело
Проснувшийся, бессмертный кран! —
Проснись, мой дух! живое дело
И ты свершай!
Во прах бессмысленные страсти!
Созрелый муж! тот бред младой
Давно бы должен уж без власти
Быть над тобой.
Иль не жалей о прежнем боле,
Иль умирай! — здесь смерть славна,
Иди! да встретит же на поле
Тебя она!
Найти легко тебе средь боя
Солдата гроб: взгляни кругом,
И место выбери любое,
И ляг на нем.
1 В день его рожденья, когда ему минуло тридцать шесть лет.
<1841>
В Венеции мост вздохов подо мною,
Стою я меж темницей и дворцом,
Град высится, сияя, над волною,
Как поднятый волшебника жезлом.
Здесь шли века, и озаряет слава
Тех чудных дней былые торжества,
Где каждая окрестная держава
Крылатого еще страшилась льва,
И, воцарясь, уселась величаво
Венеция на эти острова.
Как некая надводная Цибела,
Она, в тиаре каменной своей,
Красуется торжественно и смело,
Давнишняя владычица морей.
Была пора, для дочерей сбирала
Приданое она со всей земли,
Восточные края, как дань вассала,
К ее ногам сокровища несли,
И пиршество ее делить, бывало,
Могучие гордились короли.
Не слышны в ней теперь октавы Тасса,
Безмолвствуют в гондолах их гребцы,
Стал редок звук пленительного гласа,
И рушатся пустынные дворцы!
Но здесь, хоть всё покинуто и сиро,
Прелестно всё. В природе нет утрат,
Нет гибели, и рядит, как для пира,
Она досель возлюбленный свой град,
Приют родной увеселений мира,
Италии блестящий маскарад.
Но манит нас он славой непреложной,
Другой, чем ряд тех доблестных теней,
Которые в Венеции бездожной
Еще грустят о силе прежних дней.
Не нашему трофею лечь в забвенье!
Нет! времени не ведая обид,
Переживет Риальта он паденье,
Шейлок и Мавр прочнее, чем гранит:
Какое б здесь ни было разрушенье,
Пустыню нам их образ оживит.
Не праху подлежат души созданья:
Бессмертные, взносясь над суетой,
В нас лучшего они существованья
Вселят мечту и вложат луч святой.
И эта жизнь роскошная, другая,
Чем вялый быт в плену земной тюрьмы, —
Существенность призраком заменяя,
Украсит всё, что ненавидим мы,
И блеск внесет, и ароматы мая
В немой предел бесплодности и тьмы.
И в юности, взыскательной и смелой,
Влечет нас в мир счастливых небылиц,
И в старости, пустой и обеднелой,
Порыв души, и много им страниц
Наполнилось — наполнилась и эта.
Но образы бывают: их черты
Существенней волшебных грез поэта,
Полней живой и дивной красоты,
Чем все того несбыточного света
Блестящие и странные мечты.
Знавал, во сне иль наяву, порою
Те образы я в днях моей весны,
Мир им! — они явились предо мною
Как истина, и унеслись как сны.
Что б ни были — теперь они мне тени.
Их заменить я мог бы… полон ум
Еще досель мной встреченных видений,
Пусть пропадут! стыдится этих дум
Рассудок мой. Других жду впечатлений,
И голосов других я слышу шум.
Стал сроден мне язык иноплеменный,
В толпе чужой я не слыву чужим,
Везде в нас дух хранится неизменный,
И сам он свой. Убежищем родным
Могла б страна мне сделаться иная
И людный, да, или безлюдный брег,
Хоть я и сын прославленного края,
Где быть рожден гордится человек.
И, мудрости отчизну покидая,
В чужой предел коль перешел навек,—
Люблю ее я, может, и поныне,
И если б дух бесплотный мог избрать
Себе приют, — сложив свой прах в чужбине,
К своей земле вернулся б я опять.
Хотел бы я, когда промчатся годы,
Помянут быть на языке родном.
А если нет? и мне лишь славы всходы
Вдруг поднялись, чтобы пропасть потом,
И меж имен, которых чтут народы,
Не вспомнится об имени моем?..
Пусть так! и лавр, других чело венчая,
Пусть лучшее украсит торжество!
Спартанца будь мне надпись гробовая:
‘Спартанцы есть похвальнее его!’
Не сродно мне пока людское племя,
Не просит ум сочувствий и не ждет.
Растил я терн, взошел в свое он время
И исколол… и кровь моя течет…
Я мог бы знать, бросая это семя,
Какой с него собрать придется плод.
Не потому, чтобы боялся боли,
Сам о себе заговорил я вслух.
Кто зрел во мне, средь мук, упадок воли?
Когда слабел от судорог мои дух?
Но место дам я грозному укору,
И ветр небес не унесет его!
Слова мои в свою свершатся пору,
И, в гроб сходя — земное существо, —
Я на главу людей взвалю, как гору,
Месть тяжкую проклятья моего…
Месть моего прощения!.. Не я ли —
Будь, небо, ты, земля, родная мать!
Будь ты судьей! — не я ль, кого так гнали,
Довольно снес, чтоб ныне сметь прощать?
Не свергли ль в прах, ругаясь надо мною,
Они мои надежды и права?..
Не Жизни ль жизнь, в борьбе с их клеветою,
Утратил я? .. и устоял едва, —
Лишь потому, что сотворен судьбою
Не весь из их гнилого вещества! ..
1850
Хоть гроза неприязни и горя
Надо мной разразилась вполне,
Ум твой мягкий, упрекам не вторя,
Не искал прегрешений во мне,
Он страданья души уязвленной
Разделил и усвоил себе,
И мечта о любви неизменной
Для меня лишь сбылася в тебе.
Мне улыбкой своею природа
Об улыбке напомнит твоей,
И когда зашумит непогода
Вкруг меня, над пучиной морей,
И столкнутся, как люди со мною,
Вьюги с валом в железной борьбе,
Буду только я думать с тоскою,
Что едва ль мне вернуться к тебе.
Хоть последних моих упований
Потряслась и разбилась скала,
Хоть тяжелых я жду истязаний,
Не склоню я под ними чела:
Не потешится свет беспощадный
Надо мною в своей похвальбе,
Грудь мою, средь вражды этой жадной,
Наполняет лишь мысль о тебе.
Нет! людей не виню я понятья
И сражение многих с одним,
Лютость их испытав без изъятья,
Было глупо вверяться мне им,
И, пощады просивши у бога
В неуслышанной богом мольбе,
Если сердце терпело и много, —
Не ошиблось оно хоть в тебе.
О былом вспоминая уныло,
Я скажу про одно существо,
Что недаром душе оно было
В этой жизни милее всего. —
Есть в степи ключ мне, свежий и ныне,
Луч мне ясный есть в темной судьбе,
Есть волшебная птица в пустыне,
И поет мне она о тебе.
1855
Петербург
Последние стихи лорда Байрона. Вольный перевод стихотворения ‘On this day I complete my thirty sixth year’. Впервые — M, 1841, No 3, стр. 110—111, с подписью: К. П — ва. В сб. 1863 г. не вошло. Слова Байрона: ‘В этот день я достиг своих тридцати шести лет’, стоящие перед началом его стихотворения, Павлова передает в примечании от своего лица. Миссолунги — город в западной части средней Греции, где в 1824 г. умер Байрон, принимавший участие в борьбе греков за независимость. Гремит война, кипит Эллада — речь идет о восстании греков против турецкого владычества.
Начало 4-й главы ‘Чальд-Гарольда’. Перевод строф 1—10 и 134—135 из 4-й главы поэмы ‘Паломничество Чайльд-Гарольда’. Впервые — ‘Киевлянин на 1850 год’, кн. 3. М., 1850, стр. 203—206. В сб. 1863 г. не вошло. Внук Павловой, поэт Д. И. Павлов, в некрологе поэтессы Павловой (‘Русское обозрение’, 1894, No 12, стр. 963) писал о том, что ею была переведена вся 4-я глава, но до сих пор найти этого перевода не удалось.