Старина царскосельского лицея, Грот Яков Карлович, Год: 1876 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 34 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ТРУДЫ Я. К. ГРОTА

III.
ОЧЕРКИ
изъ
ИСТОРІИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.
(1848—1893).

СТАРИНА ЦАРСКОСЕЛЬСКАГО ЛИЦЕЯ¹).

¹) Было напечатано въ Русскомъ Архив 1875 и 1876 г.

СВДНІЯ О НКОТОРЫХЪ ЛИЦЕИСТАХЪ 1-го КУРСА.

1. МАЛИНОВСКІЙ И ВАЛЬХОВСКІЙ.

‘Можетъ-быть’, замчаетъ Пущинъ въ своихъ запискахъ {См. Атеней 1859 года.}, ‘когда нибудь появится цлый рядъ воспоминаній о лицейскомъ своеобразномъ быт перваго курса, съ очерками личностей, которыя потомъ заняли свои мста въ общественной сфер’.

Теперь, когда въ живыхъ остается уже не боле трехъ {Это были (въ 1875 г.): князь А. М. Горчаковъ, С. Д. Комовскій и графъ М. А. Корфъ.} изъ тридцати первенцевъ царскосельскаго лицея (слдовательно только ¹/₁₀ цлаго курса), настаетъ время для такой біографической галлереи. Въ послднее время опять не стало двоихъ изъ самыхъ близкихъ къ Пушкину товарищей: въ 1872 году умеръ едоръ едоровичъ Матюшкинъ, а въ 1873 году Иванъ Васильевичъ Малиновскій, сынъ перваго директора лицея, но лтамъ старшій изъ всхъ первокурсниковъ: ему при поступленіи въ лицей уже было лтъ шестнадцать. Вышелъ онъ въ военную службу, но уже давно покинулъ ее и доживалъ вкъ въ деревн, въ Харьковской губерніи. Съ нимъ и съ Пущинымъ поэтъ былъ особенно друженъ въ лице, ихъ обоихъ вспомнилъ онъ и на смертномъ одр, сказавъ: ‘Какъ жаль, что нтъ здсь ни Пущина, ни Малиновскаго: мн бы легче было умирать’. Въ первоначальной редакціи своихъ стиховъ 19 Октября (1825 года) онъ помянулъ было и Малиновскаго стихами, посл зачеркнутыми. Кончивъ обращеніе къ Пущину, постившему поэта въ деревн, онъ говоритъ Малиновскому:

Что жъ я тебя не встртилъ тутъ же съ нимъ,

Ты, нашъ казакъ и пылкій, и незлобный?

Зачмъ и ты моей сни надгробной

Не озарилъ присутствіемъ своимъ?

Казакомъ Малиновскій слылъ между товарищами за свой горячій, необузданный нравъ, который везд проявлялся задоромъ. Какъ сынъ директора, отличавшійся притомъ симпатическою личностью, онъ пользовался покровительствомъ начальства. Всхъ ниже по способностямъ и ученію были: Мартыновъ, Тырковъ, Броліо и Мясодовъ. Послдній въ иллюстраціяхъ Илличевскаго изображался обыкновенно съ ослиною головою на человческомъ тл, въ статьяхъ журнала Лицейскій Мудрецъ онъ являлся подъ именемъ Мясожорова, и ему приходилось читать тамъ жестокія истины о своемъ ум и характер. Ему приписывали стихъ:

Блеснулъ на запад румяный царь природы ¹),

¹) Впрочемъ, составляющій первоначально собственность Анны Петровны Буниной. См. объ этомъ статью В. П. Гаевскаго въ Современник 1863 г.: ‘Пушкинъ въ лице и его лицейскія стихотворенія’.

распространенный однимъ изъ товарищей въ ‘извстное четверостишіе. Мясодовъ, по выпуск изъ лицея, поступилъ въ армію, потомъ вышелъ въ отставку и поселился въ деревн, кажется въ Тульской губерніи. Къ числу самыхъ способныхъ воспитанниковъ принадлежали: Масловъ, бывшій напослдокъ директоромъ департамента податей и сборовъ, Саврасовъ и Есаковъ. О Саврасов ничего неизвстно. Есаковъ былъ благороднйшій человкъ, но во время польской кампаніи (1831) имлъ несчастіе потерять дв пушки подъ какимъ-то мостомъ и съ отчаянія застрлился. Ломоносовъ умеръ посланникомъ въ Голландіи, за расположеніе къ пронырству, его въ лице прозвали кротомъ. Илличевскій былъ остроуменъ, но вспыльчивъ, задоренъ и сварливъ. Особеннымъ прилежаніемъ отличался Вальховскій, который впослдствіи породнился съ Малиновскимъ, женившись на сестр его.

Владимиръ Дмитріевичъ Вальховскій былъ однимъ изъ замчательнйшихъ характеровъ въ лтописяхъ лицея. Въ первыя два десятилтія посл выпуска онъ быстре всхъ товарищей шелъ въ гору, пока несчастныя обстоятельства не остановили его и не свели преждевременно въ могилу. О немъ при мн ходило въ лице много разсказовъ, и мы приняли его съ большимъ почетомъ, когда онъ однажды, кажется въ 1830 году, постилъ насъ. Сообщу о немъ нсколько подробностей, пользуясь между прочимъ рдкою брошюрою, напечатанною въ Харьков въ 1844 году и присланною мн тогда же Е. А. Энгельгардтомъ. Жаль только, что она относительно второй половины біографіи Вальховскаго касается почти исключительно однихъ вншнихъ обстоятельствъ его жизни.

Вальховскій поступилъ въ лицей изъ числа отличнйшихъ воспитанниковъ Московскаго университетскаго пансіона и во все время продолжалъ заниматься съ особеннымъ прилежаніемъ, такъ что сами товарищи передъ выпускомъ пли:

Покровительствомъ Минервы

Пусть Вальховскій будетъ первый.

Эти-то стихи, вроятно придуманные Пушкинымъ, конечно вспомнились ему, когда онъ, въ первоначальной редакціи 19 октября, такъ началъ одну изъ строфъ:

Спартанскою душой плняя насъ,

Воспитанный суровою Минервой,

Пускай опять Вальховскій будетъ первый.

При выпуск Вальховскій дйствительно получилъ первую золотую медаль. Скромный и тщедушный, Вальховскій однакожъ и надъ способнйшими товарищами бралъ верхъ трудомъ и желзною волей. Чтобы успшне работать, онъ сокращалъ часы сна и налагалъ на себя добровольный постъ: лишалъ себя по цлымъ недлямъ мяса, пирожнаго, чаю, чтобы упражнять тлесныя силы, взваливалъ иногда на плечи два толстйшіе словаря Гейма, чтобы боле успвать въ верховой зд, онъ, во время приготовленія учебныхъ уроковъ, садился верхомъ на стулъ и наблюдалъ правильную посадку, наконецъ, чтобы усовершенствоваться въ произношеніи, онъ, подобно Демосену, клалъ въ ротъ камешки и отправлялся декламировать на царскосельское озеро. Вс эти странности и усилія надъ самимъ собою доставили Вальховскому два товарищескія прозвища: Суворочка и Sapientia. О немъ Илличевскій писалъ въ 1815 году, по поводу посылки Фуссу портрета его вмст съ портретами Мартынова и Пушкина: ‘Это портретъ Вальховскаго, одного изъ лучшихъ нашихъ учениковъ, прилежнаго, скромнаго, словомъ, великихъ достоинствъ и великой надежды, этого ты на портрет не видлъ, а примтилъ разв большой носъ и большіе усы’.

Выпущенный изъ лицея въ гвардію, Вальховскій но побоялся подвергнуться еще разъ экзамену и избралъ мстомъ службы генеральный штабъ, въ который иначе не принимали. Отсюда начинается рядъ служебныхъ успховъ Вальховскаго, они исчислены въ указанной мною брошюр. Упомяну только, что въ чин поручика, въ 1820 году, онъ былъ командированъ въ Бухару при императорской миссіи подъ начальствомъ Негри, а по возвращеніи оттуда, черезъ годъ, удостоился личнаго доклада Александру I въ кабинет государя и награжденъ пенсіею въ 500 р.

Въ 1826 году ему велно состоять при генералъ-адъютант Паскевич, при которомъ онъ впослдствіи игралъ важную роль, такъ что ему даже приписывали часть успховъ и славы знаменитаго полководца. Подъ начальствомъ Паскевича онъ участвовалъ въ персидской кампаніи и не разъ отличался въ военныхъ дйствіяхъ, а въ начал 1828 года былъ откомандированъ къ Персидскому шаху въ Тегеранъ и твердостію своею способствовалъ къ побужденію тамошняго правительства уплатить общанные 10 мил. рублей контрибуціи. Поздне онъ съ такимъ же отличіемъ принималъ участіе въ дйствіяхъ противъ польскихъ мятежниковъ. Есть однакоже слухъ, будто Вальховскаго везд преслдовала какая-то роковая неудача, такъ что его появленіе считалось дурною примтой, и солдаты прозвали его чернымъ ворономъ: надобно знать, что у него были черные какъ смоль волосы и смуглое лицо.

По окончаніи польской кампаніи Вальховскій былъ назначенъ оберъ-квартирмейстеромъ отдльнаго Кавказскаго корпуса, здсь онъ опять быстро подвигался по служб и находился въ четырехъ экспедиціяхъ и въ нсколькихъ опасныхъ длахъ. Кром того, онъ занимался сводомъ матеріаловъ при составленіи проектовъ положеній о горцахъ. Съ 1832 года онъ служилъ подъ личнымъ начальствомъ корпуснаго командира барона Розена и въ ноябр назначенъ исправляющимъ должность начальника штаба Кавказскаго корпуса, но когда въ 1837 году государь лично постилъ Закавказье и при этомъ главноуправлявшему краемъ были приписаны разныя упущенія, то невзгода постигла и начальника его штаба. Вальховскій былъ переведенъ бригаднымъ командиромъ въ западныя губерніи, а какъ съ этимъ вмст онъ попалъ подъ начальство нерасположеннаго къ нему князя Варшавскаго, то и нашелся вынужденнымъ, скрпя сердце, выйти въ отставку. Онъ былъ уволенъ отъ службы въ феврал 1839 года и поселился въ харьковской деревн {Изюмскаго узда, въ сел Стратилатов.}, по сосдству съ лицейскимъ товарищемъ Малиновскимъ, на сестр котораго онъ былъ женатъ, но жилъ уже не долго: днемъ его смерти было 7 марта 1841 года.

Пушкинъ, во время своего закавказскаго путешествія, встртился съ нимъ въ лагер близъ Карса у Паскевича и записалъ: ‘Здсь увидлъ я нашего Вальховскаго, запыленнаго съ ногъ до головы, обросшаго бородой, изнуреннаго заботами. Онъ нашелъ однако время побесдовать со мною, какъ старый товарищъ’.

Скромность и добродушіе, которые украшали Вальховскаго въ лице, остались до конца его отличительными свойствами. Если случалось навести разговоръ на его походы, онъ никогда не выставлялъ своей личности. Никогда, говоритъ его біографъ, не упускалъ онъ случая помочь ближнему и дломъ, и совтомъ, а въ длахъ правосудія, которыя ему нердко приходилось производить, Вальховскій, строгій другъ правды и исполнитель закона, всегда старался облегчить участь обвиненнаго.

Пожизненную пенсію и аренду обращалъ онъ на очищеніе долговъ своего отца, на устройство длъ родныхъ и на уплату подушныхъ за крестьянъ своей жены.

2. МАТЮШКИНЪ.

Въ стихотвореніи Пушкина 19 октября дв изъ самыхъ теплыхъ строфъ посвящены Матюшкину, которому онъ между прочимъ говоритъ:

Счастливый путь! Съ лицейскаго порога

Ты на корабль перешагнулъ шутя…

Ты сохранилъ въ блуждающей судьб

Прекрасныхъ лтъ первоначальны нравы:

Лицейскій шумъ, лицейскія забавы

Средь бурныхъ волнъ мечталися теб.

Ты простиралъ изъ-за моря къ намъ руку,

Ты насъ однихъ въ младой душ носилъ…

Зато и Матюшкинъ питалъ горячее сочувствіе къ геніальному товарищу и вполн понималъ его высокую природу. Когда роковая пуля сразила поэта, Матюшкинъ былъ въ Севастопол. Всть объ этомъ несчастій повергла его въ глубокую скорбь, и онъ могъ написать Яковлеву только слдующія строки: Пушкинъ убитъ! Яковлевъ! Какъ ты это допустилъ? У какого подлеца поднялась на него рука? Яковлевъ, Яковлевъ! Какъ могъ ты это допустить? Нашъ кругъ рдетъ, пора и намъ убираться… 14 февраля. Севастополь’.

Въ Матюшкин не было ничего блестящаго: онъ былъ скроменъ, даже застнчивъ и обыкновенно молчаливъ, но при ближайшемъ съ нимъ знакомств нельзя было не оцнить этой чистой, правдивой и теплой души. Онъ до конца неизмнно хранилъ завтную привязанность къ лицею и къ своимъ товарищамъ и былъ одинъ изъ тхъ, которые знали всего боле подробностей о лицейской жизни перваго курса. Видя, что кто-нибудь интересуется ими, онъ охотно передавалъ свои воспоминанія. Съ его словъ я усплъ кое-что записать, но къ сожалнію, по свойственной человку привычк откладывать, узналъ далеко не все, что могъ бы извлечь изъ бесдъ съ Матюшкинымъ.

Въ біографическихъ о немъ извстіяхъ насъ прежде всего поражаетъ то обстоятельство, что онъ, нося вполн русское имя, былъ реформатъ. Эта странность объясняется мстомъ его рожденія. едоръ едоровичъ Матюшкинъ родился 10-го іюля 1799 года въ Штутгарт, гд отецъ его былъ совтникомъ посольства и переводчикомъ. За неимніемъ тамъ русскаго священника, мальчикъ былъ окрещенъ по обряду реформатской церкви и на всю жизнь остался въ этомъ исповданіи. Мать его была рожденная Медеръ. Не знаю, когда именно она лишилась мужа, но въ 1810 году, стало-быть за годъ до поступленія сына въ лицей, она была уже классною дамою въ Московскомъ Екатерининскомъ институт, и это положеніе, при покровительств императрицы Маріи еодоровны, конечно облегчило г-ж Матюшкиной помщеніе сына въ новооткрытое заведеніе. Въ должности классной дамы она и оставалась до конца 1825 года, и день рожденія сына, 10 іюля 1831 года, былъ днемъ ея смерти.

При поступленіи въ лицей Матюшкинъ выдержалъ экзаменъ изъ языковъ: русскаго французскаго и нмецкаго, изъ исторіи, географіи и ариметики. Кром того, требовались познанія ‘общихъ свойствъ тлъ’ (т. е. кое-что изъ физики), оказалось, что онъ и объ этомъ предмет ‘имлъ понятіе’.

За время его лицейскаго воспитанія сохранилось нсколько профессорскихъ отмтокъ о его занятіяхъ. Куницынъ, Карцовъ, Кайдановъ, де-Будри довольно согласно свидтельствуютъ въ пользу его способностей и прилежанія. Вотъ что первый изъ этихъ преподавателей записалъ въ 1815 году: ‘Понятенъ и прилеженъ, занимается пауками съ разсужденіемъ. Успхи его становятся время отъ времени примтне. Въ теченіе прошлаго года онъ превзошелъ многихъ изъ своихъ сверстниковъ. Добрый его нравъ и скромное поведеніе заслуживаютъ особенную похвалу’. По отзыву гувернера Пилецкаго, Матюшкинъ былъ ‘весьма благонравенъ, при всей пылкости вжливъ, искрененъ, добродушенъ, чувствителенъ, иногда гнвенъ, но ‘безъ грубости’. При такихъ свойствахъ естественно, что Матюшкинъ сдлался въ лице однимъ изъ любимыхъ товарищей. По-русски онъ говорилъ совершенно чисто, хотя и родился за границею, но въ иностранныхъ языкахъ онъ не былъ никогда силенъ, профессоръ французской литературы де-Будри отмтилъ однажды, что онъ любознателенъ и оказываетъ замтные успхи, но еще очень отсталъ (quoiqu’il soit encore bien arrir). При выпуск онъ попалъ во второй разрядъ, т. е. получилъ только 10-й классъ.

Отличительною чертою Матюшкина съ дтства была его страсть къ морю. Мы не знаемъ, подъ какими вліяніями она развилась, но при оставленіи лицея, онъ, по словамъ директора Энгельгардта, считалъ верхомъ счастія отправиться въ морское путешествіе. И Энгельгардтъ помогъ ему достигнуть этого счастія. Директоръ лицея далъ очень благопріятный отзывъ о его познаніяхъ, особенно въ математическихъ наукахъ, и прибавилъ: ‘при твердости характера, нтъ сомннія, что онъ въ избираемомъ имъ образ жизни полезенъ будетъ’.

Въ числ бумагъ, переданныхъ мн Матюшкинымъ, я нашелъ и дв черновыя тетради, писанныя имъ въ первые дни по выпуск изъ лицея. Въ одной изъ нихъ помщены два письма, посланныя имъ-къ товарищу по Московскому университетскому пансіону Сазоновичу, а въ другой записка его о путешествіи въ Москву и обратно. По эпох и обстоятельствамъ, къ которымъ относятся эти документы, они для насъ любопытны, тмъ боле, что знакомятъ насъ и со степенью литературнаго образованія, вынесеннаго изъ лицея однимъ изъ товарищей Пушкина, воспитанникомъ средней руки но оцнк начальства. Вотъ что писалъ Матюшкинъ изъ Царскаго Села 10 іюня 1817 года, на другой день посл выпускныхъ экзаменовъ {Приводимые ниже отрывки выписываются безъ всякаго измненія.}:

‘Публичныя испытанія, которыя продолжались 16 дней, были причиною, что я не писалъ къ теб уже около мсяца. Не пеняй на меня: ты знаешь, что я лнивъ писать письма. Вчера, любезный Сережа, былъ у насъ выпускъ. Государь на ономъ (т. е. на послднемъ экзамен) присутствовалъ, постороннихъ никого не было. Все сдлалось такъ нечаянно, вдругъ. Я выпущенъ съ чиномъ коллежскаго секретаря. Ты конечно поздравишь меня съ счастливымъ началомъ службы. Еще ничего не сдлавши, быть 10-го класса, конечно это много, но мы судимъ по сравненію: нкоторые выпущены титулярными совтниками. Но объ этомъ ни слова. Я вознагражденъ тмъ, что директоръ нашъ Е. А. Энгельгардтъ, о которомъ я писалъ теб уже нсколько разъ, общалъ доставить мн случай сдлать морское путешествіе. Капитанъ Головнинъ отправляется на фрегат Камчатка въ путешествіе кругомъ свта, и я надюсь, почти увренъ, итти съ нимъ. Наконецъ мечтанія мои быть въ мор исполняются! Дай Богъ, чтобы ты былъ такъ же счастливъ, какъ я теперь. Одного мн недостаетъ — товарищей: вс оставили Царское Село, исключая меня, я, какъ сирота, живу у Егора Антоновича. Но ласки, благодянія сего человка, день ото дня, часъ отъ часу, меня боле къ нему привязываютъ: онъ мн второй отецъ. Не прежде какъ получу извстіе о моемъ счастіи (ты меня понимаешь), не прежде я оставлю Царское. Шестилтняя привычка здсь жить длаетъ разлуку съ нимъ весьма трудною. Прощай, любезный Сазоновичъ, до радостнаго свиданія. Вотъ теб наша прощальная пснь. Ноты я теб не посылаю, потому что ни ты, ни я въ нихъ толку не знаемъ, но впрочемъ скажу теб, что музыка прекрасна,— сочиненіе Tepper de Tergasin, (ошиб. вм. Ferguson), а слова барона Дельвига. Ты объ нихъ самъ судить можешь: они стоятъ музыки’.

(За этимъ въ рукописи слдуетъ цликомъ псня: Шесть лтъ).

Второе письмо Матюшкина начинается размышленіями о сладости дружбы, о томъ, какъ было бы весело быть вмст съ другомъ, бродить съ нимъ по пустыннымъ аллеямъ царскосельскаго сада, вспоминать о прошедшемъ счастливомъ времени и мечтать о будущемъ.

‘Теперь я хожу одинъ, задумываюсь, мечтаю. Каждое дерево, каждая бесдка рождаютъ во мн тысячу воспоминаній счастливаго времени, проведеннаго въ лице. Царскосельскій дворецъ построенъ въ 1744 году графомъ Растрелли, напоминаетъ вкъ вкуса и роскоши, и несмотря, что время истребило яркую позолоту, коею были густо покрыты кровли, карнизы, статуи и другія украшенія, все еще можетъ почесться великолпнйшимъ изъ дворцовъ въ Европ. Еще видны на нкоторыхъ статуяхъ остатки сей удивительной роскоши, предоставленной дотол однимъ внутренностямъ царскихъ чертоговъ. Когда императрица Елисавета пріхала со всмъ дворомъ своимъ и иностранными министрами осмотрть оконченный дворецъ, то всякій, пораженный великолпіемъ его, спшилъ изъявить государын свое удивленіе, одинъ французскій министръ, маркизъ де ла-Шетарди, не говорилъ ни слова. Императрица, замтивъ его молчаніе, хотла знать причину его равнодушія и получила въ отвтъ, что онъ не находитъ здсь главной вещи — футляра на сію драгоцнность. Я слышалъ также, что когда Екатерина приказала выкрасить зеленою краскою кровлю, то многіе подрядчики предлагали боле 20.000 червонныхъ за позволеніе собрать оставшееся на ней золото’.

Кром этихъ двухъ писемъ, сохранилось также черновое начало записокъ Матюшкина, которыя онъ, какъ говоритъ преданіе, сбирался вести по совту и плану Пушкина. Приведу изъ нихъ только самое существенное.

Получивъ достоврное извстіе, что Головнинъ беретъ его съ собой, Матюшкинъ ршился създить въ Москву проститься со своими, напередъ онъ отправился въ Петербургъ за подорожной и отпускомъ и, доставъ ихъ, воротился въ Царское Село. ‘Поживши три дня у Егора Антоновича, пишетъ онъ, я отправился въ дорогу. Прощаясь съ мстомъ, гд я, можетъ-быть, провелъ счастливйшее время жизни, гд въ отдаленіи отъ родителей я вкушалъ вс пріятности сыновней любви, гд, будучи принятъ въ кругъ счастливйшаго семейства, и я наслаждался его счастіемъ, — прощаясь съ Егоромъ Антоновичемъ и его семействомъ, я не могъ удержаться отъ слезъ… Это было 2-го іюля. Не знаю, что я чувствовалъ, когда я прибылъ въ Ижору. Хотя я халъ въ Москву, хотя я халъ къ любимой мною матери, которую не видлъ шесть долгихъ лтъ, но я не радовался: какая-то непонятная грусть тяготила меня, мн казалось, что я оставляю Царское Село противъ воли, по принужденію. Изъ Ижоры я спшилъ какъ можно скоре, чтобы (признаюсь) мн не возвратиться назадъ’.

Не продолжая здсь выписокъ, упомяну только вкратц, что на дорог близъ Ижоры онъ взялъ съ собою старика, который просилъ довезти его до слдующей станціи: это былъ отставной дьячокъ села Грузина, принадлежавшаго графу Аракчееву. Онъ началъ было разсказывать о своихъ длахъ, но нашъ утомленный путешественникъ не въ силахъ былъ слушать и скоро уснулъ. Проснувшись, онъ сталъ было раскаиваться въ предпринятомъ путешествіи, ему казалось, что онъ ‘удаляется отъ своего счастія, но уже поздно! Счастіе невозвратно. Я долженъ удалиться. Слезы у меня катились изъ глазъ, и я къ ужасу своему увидлъ, что это не сонъ, но истина!’

Записки кончаются слдующимъ разсказомъ: ‘На станціи Ванино я имлъ удовольствіе увидть одного изъ старыхъ моихъ товарищей, Маслова. Онъ выхалъ 24-мя часами прежде меня изъ Москвы. Мы хали нсколько станцій вмст, но въ Бронницахъ онъ получилъ прежде меня лошадей, и такимъ образомъ мы разстались. Мн запрягли посл, и очень худыхъ. Я видлъ, что мн не прохать на нихъ и половины дороги: нечего длать, надобно отъ нихъ какъ-нибудь избавиться. Къ счастію, ночевали по близости цыгане, первому, мн встртившемуся, я сунулъ полтину въ руки, и онъ, подошедъ къ извозчику, пророческимъ голосомъ ему объявилъ, что если онъ сегодня подетъ, то одна лошадь у него падетъ. Ямщикъ такъ испугался, что тотчасъ распрегъ телгу и нанялъ за себя тройку. Вскор я догналъ Маслова, перегналъ его и двумя днями ране его, 30-го, увидлъ Царское Село. Городъ лежитъ на гор: вс улицы видны. Мн казалось, что я давно тамъ не былъ, съ удовольствіемъ смотрлъ я на высокіе златоглавые куполы, на блые красивые домики, искалъ глазами тотъ, гд живетъ мой благодтель, мой наставникъ, гд живетъ его любезное семейство, нашелъ его, и не могъ спустить глазъ съ него… Я забылъ Москву, когда увидлъ Царское Село’.

Благодаря стараніямъ Энгельгардта, Матюшкинъ, но выпуск изъ лицея, имлъ возможность вполн удовлетворить свою страсть къ морскимъ путешествіямъ. Плаваніе вокругъ свта считалось тогда дломъ великой важности, такія путешествія были еще рдки и поручались только людямъ, снискавшимъ особенное довріе: Головнинъ прежде семь лтъ прослужилъ въ англійской служб. Матюшкинъ попалъ въ хорошую школу. Любопытно, что, при своей страсти къ морю, Матюшкинъ былъ въ сильной степени подверженъ морской болзни и такъ страдалъ отъ нея, что Головнинъ, достигнувъ Англіи, хотлъ было тамъ оставить своего молодого спутника и съ трудомъ уступилъ настоятельной просьб взять его въ дальнйшій путь. И впослдствіи Матюшкинъ никогда не могъ вполн избавиться отъ наклонности къ морской болзни. Два года онъ съ капитаномъ Головнинымъ провелъ на шлюп Камчатка, отправившемся въ сверо-американскія наши колоніи, а потомъ кругомъ свта. Въ этой экспедиціи ему данъ былъ чинъ мичмана. По окончаніи ея, онъ опредленъ въ балтійскій флотъ и подъ командою лейтенанта барона Врангеля, съ 1820 по 1824 годъ, былъ употребленъ при описаніи сверныхъ береговъ Восточной Сибири и для отысканія земель на Ледовитомъ мор. Въ описаніи своего путешествія Врангель не разъ отзывается съ похвалою о дятельности и распоряженіяхъ Матюшкина и сообщаетъ, въ вид особыхъ главъ, два журнала о совершенныхъ этимъ офицеромъ отдльныхъ путешествіяхъ — къ рк Ангол (приток Колымы) и по тундр къ востоку отъ Колымы до самыхъ чукотскихъ кочевьевъ. Эти дв главы принадлежатъ къ числу самымъ интересныхъ страницъ книги Врангеля {См. Путешествіе по свернымъ берегамъ Сибири и Ледовитому морю, Ф. Врангеля. С.-Петербургъ, 1841, ч. I, стр. 252, и 272, я ч. II, стр. 76—114 и 230—279.}. Посл этого Матюшкинъ съ барономъ Врангелемъ еще разъ совершилъ двухлтнее кругосвтное плаваніе.

Дальнйшее служеніе Матюшкина, въ продолженіе многихъ лтъ, происходило почти безпрерывно на корабл, мы видимъ его то въ Архипелаг, то въ Средиземномъ, то въ Черномъ мор. Въ 1830 году онъ былъ назначенъ командиромъ брига Ахиллесъ, на которомъ позже и крейсеровалъ въ греческихъ водахъ противъ идріотскихъ мятежниковъ, принадлежала къ эскадр судовъ подъ начальствомъ адмирала Рикорда. 30-го іюня 1831 года, въ Монастырской бухт острова Поро, часть этой эскадры, въ томъ числ и бригъ Ахиллесъ, атаковали крпость и два греческіе корвета, бывшіе въ то время во власти идріотскихъ мятежниковъ. По засвидтельствованію Рикорда въ донесеніи князю Меньшикову, Матюшкинъ въ это время дйствовалъ не только съ отличною храбростію и благоразуміемъ, но съ изумительной быстротою, находчивостью и искусствомъ морского офицера. Другое военное дло, въ которомъ участвовалъ Матюшкинъ, было въ 1838 году сраженіе противъ горцевъ при взятіи мстечекъ Туапса и Шапсухо. Тогда онъ командовалъ фрегатомъ Браиловъ въ эскадр адмирала Хрущова, перевозя изъ одного пункта въ другой отряды сухопутныхъ войскъ для дйствій противъ горцевъ. Адмиралъ Лазаревъ отдалъ справедливость энергическимъ распоряженіямъ командовавшихъ, къ числу которыхъ принадлежалъ и Матюшкинъ. Въ 1850 году, во время дйствій голштинцевъ противъ датчанъ, адмиралъ Матюшкинъ. Съ тремя судами успшно блокировалъ Кильскій заливъ, гд находились голштинскіе корабли. Въ 1854 году, во время восточной войны, Матюшкинъ нкоторое время завдывалъ морского частію въ Свеаборг. Тогда онъ былъ уже (съ 1849 г.) контръ-адмираломъ и бригаднымъ командиромъ. Съ этихъ поръ онъ занималъ разныя административныя должности по морскому министерству: былъ вице-директоромъ инспекторскаго департамента, членомъ генералъ-аудиторіата, предсдательствующимъ морского ученаго комитета и проч., наконецъ въ 1861 году былъ пожалованъ въ сенаторы.

Во время своей службы во флот Матюшкинъ рдко бывалъ въ Петербург. Въ сохранившихся протоколахъ лицейской годовщины 19-го октября, имя его въ первый разъ встрчается въ 1834 году.

Не берусь оцнивать дятельность и значеніе Матюшкина какъ морского офицера, объ этомъ существуютъ разныя мннія и, можетъ-быть, со временемъ истина разъяснится. Приведу только довольно характеристическій разсказъ, слышанный мною отъ одного изъ сослуживцевъ Матюшкина по флоту. Одно время князь Меньшиковъ, оцнивъ въ немъ одного изъ самыхъ образованныхъ морскихъ офицеровъ, сталъ оказывать ему особенное вниманіе, но какъ скоро скромный адмиралъ замтилъ это, онъ, по обыкновенію своему, сталъ уклоняться отъ благосклонности своего начальника и отступилъ на задній планъ.

Въ послдніе годы я имлъ довольно часто случай сходиться съ Матюшкинымъ, какъ членомъ комитета для сооруженія памятника Пушкину, въ этомъ комитет онъ, вмст съ графомъ М. А. Корфомъ, радушно присоединился къ длу прославленія памяти своего бывшаго товарища. Онъ принималъ дятельное участіе въ совщаніяхъ и первый подалъ мысль поставить памятникъ въ Москв, гд поэтъ родился и получилъ первыя неизгладимыя впечатлнія, опредлившія навсегда развитіе его генія въ дух народности.

Матюшкинъ никогда не былъ женатъ. За нсколько лтъ до смерти онъ построилъ себ по московской желзной дорог, близъ станціи Бологово, на берегу озера, изящную дачу Заимку, которую очень любилъ, хотя и не жилъ въ ней, а отдавалъ ее въ пользованіе кому-нибудь изъ друзей своихъ. Самъ онъ проводилъ лто по большей части недалеко оттуда, въ семейств покойнаго друга своего, бывшаго лицеиста, князя Эрнстова. Тамъ сохранилось о Матюшкин самое теплое воспоминаніе, какъ о добромъ, сердечномъ человк. Каждое утро ранехонько отправлялся онъ на свою дачу, присматривалъ за работами и только къ обду возвращался, дти домашнихъ бжали къ нему на встрчу, онъ любилъ и ласкалъ ихъ. Проведя тамъ лто 1872 года, но чувствуя большой упадокъ силъ, Матюшкинъ въ август, по совту доктора, перехалъ въ Петербургъ для лченія. Кажется, онъ предчувствовалъ, что ему уже не возвратиться: обойдя весь садъ и свъ въ экипажъ, онъ приказалъ хать шагомъ, чтобы въ послдній разъ взглянуть на окрестность. Въ Петербург онъ много лтъ сряду жилъ въ гостиниц Демутъ, гд занималъ комнату въ четвертомъ этаж. Тамъ онъ слегъ и уже не вставалъ боле: вечеромъ 16-го сентября онъ безъ страданій уснулъ навки.

Всмъ коротко знавшимъ Матюшкина дорога память объ этомъ искреннемъ, прямодушномъ человк, неизмнномъ въ своихъ привязанностяхъ, чуждомъ всякой суетности: онъ не дорожилъ успхами въ свт и въ обществ, далеко не возвысился до той степени значенія и власти, которой могъ бы достигнуть при большемъ честолюбіи, но въ ряду первыхъ питомцевъ лицея и его преданій этотъ другъ и почитатель Пушкина всегда будетъ занимать одно изъ самыхъ почетныхъ мстъ.

3. ЛИЦЕЙСКІЯ ГОДОВЩИНЫ.

Прославленная Пушкинымъ годовщина 19-го октября праздновалась бывшими воспитанниками перваго курса лицея то у одного, то у дрогого изъ товарищей: сперва у Тыркова, потомъ у Михаила Лукьяновича Яковлева, въ дом ІІ-го Отдленія, на Екатерининскомъ канал, гд еще и долго посл того находилась типографія этого Отдленія, которою онъ управлялъ въ званіи ея директора. Яковлевъ, какъ самый пламенный чтитель лицейскихъ преданій, былъ и постояннымъ распорядителемъ этихъ завтныхъ празднествъ. Самъ онъ назывался ‘лицейскимъ старостой’, а квартира его ‘лицейскимъ подворьемъ’. Каждый разъ, когда въ этотъ день собирались товарищи, составлялся протоколъ сходки, разумется, полушуточный, отчасти даже буфонскій. Нкоторые изъ такихъ протоколовъ сохранились и переданы мн Матюшкинымъ, къ которому перешли по смерти Яковлева. Самый ранній изъ нихъ относится къ 1825 году {По какой-то случайности я, при составленіи этой замтки въ 1875 году, не зналъ статьи В. П. Гаевскаго: ‘Празднованіе лицейскихъ годовщинъ въ пушкинское время’, напечатанной въ Отеч. Запискахъ 1861 года (т. 139). Какъ видно изъ этой статьи, до меня уже не дошли нкоторыя изъ бумагъ, бывшихъ въ рукахъ автора ея и содержавшихъ кое-какія дополнительныя свднія особенно о празднованіи 19-го октября въ первые годы но выпуск лицеистовъ пушкинскаго времени и о стихахъ, которыми въ т годы товарищи Пушкина, въ отсутствіи его, чествовали годовщину.}, здсь намарано Илличевскимъ нсколько неконченныхъ стиховъ и подписаны имена шестерыхъ присутствовавшихъ, въ такомъ порядк: баронъ Корфъ, баронъ Дельвигъ, Илличевскій, Саврасовъ, Комовскій, Яковлевъ. Эта годовщина потому заслуживаетъ особеннаго вниманія, что именно ее заочно отпраздновалъ Пушкинъ въ сельскомъ уединеніи Михайловскаго знаменитыми стихами: ‘Роняетъ лсъ багряный свой уборъ’… За 1827-й годъ нтъ протокола, но къ 19-му октября этого года относится, какъ извстно, прелестное привтствіе нашего поэта, начинающееся стихомъ:

Богъ помочь вамъ, друзья мои…

Покойный П. А. Плетневъ разсказывалъ, что за окончаніе 2-го куплета:

И въ мрачныхъ пропастяхъ земли.

Пушкину были сдланы внушенія, которыя, въ связи съ офиціальнымъ дломъ, возникшимъ о стихахъ Андрей Шенье, могли вызвать стихотвореніе Предчувстіе:

Снова тучи надо мною

Собралися въ тишин…

Слдующій за тмъ протоколъ помченъ 1828-мъ годомъ и писанъ весь рукою Пушкина, который, посл коронаціи императора Николая, снова могъ явиться въ Петербург. Здсь Пушкинъ прилагаетъ къ своимъ товарищамъ непонятное на первый взглядъ прозвище скотобратцы. Оно объясняется помщенными при рукописномъ журнал Лицейскій Мудрецъ карикатурами, изображающими нкоторыхъ воспитанниковъ въ вид животныхъ, Это названіе было употребительно еще въ лице и, сколько помню, встрчается въ самомъ текст поименованнаго журнала.

‘Собралися’, такъ начинаетъ Пушкинъ протоколъ 1828 года, ‘на пепелище скотобратца курнофеіуса Тыркова, по прозванію кирпичнаго бруса {Такъ онъ былъ прозванъ по Своему тлосложенію и цвту лица}, 8 человкъ скотобратцевъ’. Затмъ они исчислены въ томъ же порядк, въ какомъ ныне подписались, именно: Дельвигъ, Илличевскій, Яковлевъ, Корфъ, Стевенъ, Тырковъ, Комовскій, Пушкинъ. При каждомъ имени и тутъ и тамъ поставлены одни и т же прозвища, изъ которыхъ иныя составлены изъ уменьшительныхъ крестныхъ именъ: такъ Дельвигъ названъ Тося (Антонъ), Илличевскій — Олосенька (Алексй), Стевенъ, какъ финляндскій уроженецъ, названъ Шведомъ, а Пушкинъ — извстною уже изъ его біографіи кличкою Французъ, къ чему его же рукой прибавлено: ‘смсь обзіаны (sic) съ тигромъ’

Посл исчисленія участниковъ пирушки означено въ 11-ти юмористическихъ пунктахъ, чмъ они занимались, напр. ‘вели бесду, — пли псню о цар Соломон {Обыкновенно Дельвигъ затягивалъ торжественно:

О Соломонъ,

Въ Библіи первый пвецъ и первый мудрецъ!}, — пли скотобратскіе куплеты прошедшихъ шести годовъ’ (тутъ очевидно разумется прощальная пснь Дельвига), ‘Олосенька въ вид тамбуръ-мажора утшалъ собравшихся, Тырковіусъ безмолвствовалъ, толковали о гимн ежегодномъ и негодовали на вдохновеніе скотобратцевъ’. Не выписываю всхъ пунктовъ, потому что нкоторые изъ нихъ потребовали бы слишкомъ мелочныхъ комментаріевъ. Послдній пунктъ былъ такъ изложенъ: ‘И завидли на двор часъ 1-й, а въ стражу вторую скотобратцы разошлись, пожелавъ добраго пути воспитаннику Императорскаго Лицея Пушкину, Французу, иже написа сію грамоту’. Онъ сбирался тогда въ деревню (см. Матеріалы для его біографіи, въ изданіи г. Анненкова, т. I, стр. 212) и повидимому въ ту же ночь долженъ былъ пуститься въ путь. Посл подписей, его же рукой набросаны стихи:

Усердно помолившись Богу,

Лицею прокричавъ ура,

Прощайте, братцы: мн въ дорогу,

А вамъ въ постель уже пора.

Изъ протоколовъ ближайшихъ за тмъ годовъ видно, что однажды Пушкинъ, хотя и находился въ Петербург, не присутствовалъ на праздник своихъ товарищей. Въ краткомъ протокол 1831 года, писанномъ красивымъ почеркомъ Яковлева, у котораго собирались въ этотъ разъ, замчено: ‘Пушкинъ не былъ потому только, что не нашелъ квартиры. При заздравномъ кубк, или заздравной чаш (продолжаетъ протоколъ), вспоминали пвца 19-го октября:

И первую полнй, друзья, полнй,

И всю до дна въ честь нашего союза!

Благослови, ликующая Муза,

Благослови! Да здравствуетъ лицей!’

Въ 1834 году, въ числ восьми собравшихся находился и Пушкинъ. Весь протоколъ ограничивается ихъ подписями, но при немъ сохранилась слдующая записка поэта, писанная поутру того же дня къ Яковлеву: ‘Вдь у тебя празднуемъ мы годовщину? Не правда ли?’ Вмсто имени подписанъ номера лицейской комнаты Пушкина — No 14.

Послднее лицейское собраніе, въ которомъ онъ участвовалъ, было 19-го октября 1836 года, за нсколько мсяцевъ до его трагической смерти. По странной случайности, это была 25-я годовщина со дня основанія лицея. Во время приготовленій къ празднованію ея былъ поднятъ вопросъ, не устроить ли по этому случаю обычный праздникъ какимъ-нибудь особеннымъ образомъ, напр. соединившись съ ближайшими изъ послдующихъ курсовъ. Эту новость настойчиво предлагалъ бывшій директоръ лицея Е. А. Энгельгардтъ, какъ видно изъ слдующаго письма Яковлева къ Пушкину, писаннаго за десять дней до годовщины:

‘Сегодня утромъ былъ у меня Егоръ Антоновичъ съ предложеніемъ соединить по крайней мр три выпуска для 19-го числа. Я ему ршительнаго отвта не сказалъ, а совтовалъ, чтобъ онъ завтра переговорилъ съ тобою.

‘Посл обда было у насъ съ нкоторыми изъ нашихъ совщаніе, и ршительно положено: праздновать по прежнимъ примрамъ одному первому выпуску. Пусть Егоръ Антоновичъ, какъ бывшій директоръ лицея, соединяетъ подъ свои знамена 2-й и 3-й и прочіе выпуски и воздаетъ честь и хвалу существованію лицея, но пусть насъ стариковъ оставитъ въ поко.

‘Егоръ Антоновичъ въ крпкой надежд, что ты на его предложеніе согласишься. Конечно и нтъ причины повидимому отказаться отъ соединенія трехъ выпусковъ, но вотъ задача, какъ отстать отъ ветерановъ, которые ршительно объявили, что съ мнніемъ Энгельгардта согласиться не хотятъ? Итакъ, да здравствуетъ лицей, и да воскреснетъ его воспоминаніе чрезъ 25 лтъ между скотобратцами!

‘No 39’.

‘Пятница

9-го октября’.

На это Пушкинъ отвчалъ Яковлеву:

‘Я согласенъ съ мнніемъ 39 No. Нечего для двадцатипятилтняго юбилея измнять старинные обычаи лицея. Это было бы худое предзнаменованіе. Сказано, что и послдній лицеистъ одинъ будетъ праздновать 19-го октября. Объ этомъ не худо напомнить’.

‘No 14’.

Послдними словами этой записки Пушкинъ намекаетъ на окончаніе. своей первой годовщины:

Кому жъ изъ насъ подъ старость день лицея

Торжествовать придется одному?

Несчастный другъ!… и т. д.

Пускай же онъ съ отрадой хоть печальной

Тогда сей день за чашей проведетъ,

Какъ нын я, затворникъ вашъ опальный,

Его провелъ безъ горя и заботъ.

Съ мнніемъ Пушкина согласились вс т, которымъ посл сообщена была записка его, какъ показываютъ сдланныя на ней, номерами же, другія подписи: No 40, No 33, No 41 и No 35.

Такимъ образомъ 19-го октября 1836 года состоялось обыкновенное, только нсколько боле многочисленное, собраніе, котораго протоколъ опять весь писанъ рукой поэта. Замчательна грусть, которая, какъ мрачное предчувствіе, овладла имъ при этомъ случа: она выразилась и въ самомъ протокол, гд уже не видно прежней кипучей веселости, и въ приложенныхъ къ нему прекрасныхъ стихахъ, начинающихся словами:

Была пора: нашъ праздникъ молодой

Сіялъ, шумлъ и розами внчался…

Это стихотвореніе, впрочемъ не конченное, вскор посл годовщины было отдльно напечатано, и оттискъ его пришитъ къ протоколу, который сообщаю здсь цликомъ.

‘Праздновали дватцатипятилтіе (sic) Лицея’ (слдуютъ подписи: ‘И. Юдинъ, П. Мясодовъ, П. Гревеницъ, М. Яковлевъ, Мартыновъ, М. Корфъ, А. Пушкинъ, А. Илличевскій, С. Комовскій, Ф. Стевенъ, К. Данзасъ’ — всего 11 человкъ).

‘Собрались’, продолжаетъ Пушкинъ, ‘вышеупомянутые господа лицейскіе въ дом у Яковлева и пировали слдующимъ образомъ:

1) Обдали вкусно и шумно.

2) Выпили три здравія (по заморскому toasts):

а) за двадцатипятилтіе Лицея,

b) за благоденствіе Лицея,

c) за здоровье отсутствующихъ.

3) Читали письма, писанныя нкогда отсутствующимъ братомъ Кюхельбекеромъ къ одному изъ товарищей.

4) Читали старинные протоколы, псни и проч. бумаги, хранящіяся въ архив лицейскомъ у старосты Яковлева.

5) Поминали лицейскую старину’.

(Рукою Яковлева приписано):

6) ‘Пли національныя псни.

7) Пушкинъ начиналъ читать стихи на 25-тилтіе Лицея, но всхъ стиховъ не припомнилъ и кром того отозвался, что онъ ихъ не докончилъ, но общалъ докончить, списать и пріобщить въ оригинал къ сегодняшнему протоколу’.

Примчаніе (Яковлева же): ‘Собрались вс къ половин 5-го часа, а разошлись въ половин 10-го’.

Изъ нкоторыхъ подлинныхъ записокъ, приложенныхъ къ протоколамъ, можно заключить, что долго 1-й выпускъ праздновалъ лицейскую годовщину ужиномъ, и только съ 1835 года, по желанію многихъ, ршено было замнить ужинъ обдомъ.

Посл смерти Пушкина, въ самый годъ рокового событія (1837), Энгельгардтъ наканун 19-го октября писалъ къ Яковлеву и приглашалъ его явиться на обдъ къ одному изъ бывшихъ воспитанниковъ 3-го выпуска, слдовательно возвратился къ прежней своей иде собрать первые курсы вмст. Неизвстно, былъ ли на этомъ обд кто-либо изъ товарищей Пушкина, но въ 1838 году желаніе Энгельгардта вполн осуществилось. Помщаю здсь цликомъ предшествовавшее тому письмо его къ Яковлеву, такъ какъ оно любопытно во многихъ отношеніяхъ и по многимъ встрчающимся въ немъ выраженіямъ, которыя конечно не ускользнутъ отъ вниманія читателя:

‘Подходитъ 19-е октября, день родной, лицейской, день дружбы и воспоминаній. Гршно бы было не праздновать его по древнему обычаю дружескою сходкою. Мы, т. е. первые четыре курса, собираемся у Ж., радушнаго холостяка и хлбосола. Я принялъ на себя пригласить старйшинъ лицея 1-го курса, общалъ, что они будутъ, и надюсь, что не выдадутъ стараго директора.— Этотъ общій обдъ не помшаетъ вамъ, если захотите, собраться и отдльно вечеркомъ у кого-либо изъ первокурсныхъ, а уже на общую сходку надо явиться неотмнно.— Всхъ на все здсь оказалось на лицо только 27 человкъ: исключивъ изъ нихъ обыкновенныхъ дикарей, кружокъ нашъ будетъ очень не великъ, тмъ чувствительне и больне, еслибъ 1-й курсъ тутъ не участвовалъ.

‘Итакъ, надясь на прежнее лицейство и увренный, что пустые расколы, которымъ нын уже и причины нтъ, совершенно исчезли, я приглашаю тебя, любезный Яковлевъ, явиться непремнно въ среду, въ 4 часа, къ Ж. на дружескую трапезу тряхнуть стариной и, если по сердцу прійдетъ, помочь подтягивать наше родное Шесть лтъ.— Право хорошо, хотя разъ въ году, сердце дружбою отогрть, чтобы не совсмъ остыло въ великосвтскомъ быту.

‘Прощай, до свиданья. Отъ всего сердца твой старой другъ

‘Егоръ Энгельгардтъ’.

’16 октября 1838′.

Съ тхъ поръ сборные обды первыхъ выпусковъ вошли въ обычай и происходили нсколько лтъ сряду у того же лица, которое не хочется называть полнымъ его именемъ по прискорбной судьб, постигшей его поздне и вскрывшей въ жизни его такія язвы, мысль о которыхъ тяжело соединять съ понятіемъ о лицейскомъ воспитаніи. Посл того сборные лицейскіе обды устраивались самимъ Энгельгардтомъ и на его счетъ, въ особомъ помщеніи на Васильевскомъ остров, недалеко отъ квартиры, которую онъ занималъ много лтъ. По смерти его (въ 1862 г.) товарищи Пушкина сколько мн извстно, регулярно уже не собирались 19-го октября, до позднйшаго времени, когда, по приглашенію 5-го, 6-го и 7-го курсовъ, которые издавна собирались вмст, къ нимъ присоединились немногіе пережившіе прочихъ первенцы лицея. Протоколы собраній 1-го выпуска прекратились со смертію Пушкина, подобные же велись постоянно въ 6-мъ выпуск.

Изъ сохранившихся бумагъ 1-го курса видно, что къ поддержанію стараго обычая праздновать лицейскую годовщину боле всхъ способствовали Пушкинъ и Яковлевъ, который, какъ музыкантъ и пвецъ, также обладалъ поэтическою душою. Стихотворенія Пушкина, посвященныя годовщин, и особенно первое изъ нихъ, въ которомъ высказана мысль о празднованіи этого дня до тхъ поръ, пока останется въ живыхъ хотя одинъ изъ товарищей, были въ этомъ случа чуть ли не главнымъ связующимъ элементомъ.

Нтъ сомннія, что вообще личность и память великаго поэта много способствовали къ живучести и особенному колориту лицейскихъ преданій. Вотъ одно изъ многихъ доказательствъ важнаго значенія литературы въ исторіи человческихъ учрежденій, какъ и цлыхъ народовъ.

4. ГРАФЪ КОРФЪ.

Въ архив лицея сохранилось нсколько замтокъ, относящихся до пребыванія въ этомъ заведеніи скончавшагося 2-го января 1876 г. графа М. А. Корфа. При поступленіи туда, ему только что минуло 11 лтъ (род. 11 сент. 1800 г.), такъ что онъ былъ моложе почти всхъ своихъ товарищей, на пріемномъ экзамен онъ оказалъ познанія въ ариметик, географіи, исторіи, въ языкахъ: русскомъ, французскомъ и нмецкомъ — хорошія, а въ ‘познаніи общихъ свойствъ тлъ’, т. е. въ первыхъ основаніяхъ физики, которыя между прочимъ отъ всхъ требовались, получилъ отмтку: ‘иметъ понятіе’.

О его занятіяхъ и поведеніи записаны слдующія аттестаціи:

1) Адъюнктъ-профессора логики и нравственной философіи, Куницына: ‘Понятіе иметъ острое, но съ нкотораго времени сдлался не такъ прилеженъ и боле разсянъ, а потому нкоторые изъ его товарищей превзошли его успхами въ теченіе прошлаго года. но какъ сіе дано ему почувствовать и какъ онъ весьма чувствителенъ къ выговорамъ, то есть надежда, что онъ скоро исправится. Въ разсужденіи поведенія, по своей скромности и благородному обхожденію съ высшими и равными, заслуживаетъ онъ всякую похвалу’.

2) Адъюнктъ-профессора географіи и исторіи, Кайданова: ‘Подаетъ о себ прекрасную надежду своими дарованіями, великою охотою къ ученію, примтными весьма хорошими успхами и своимъ благороднымъ поведеніемъ’. 3) Адъюнктъ-профессора математики и физики, Карпова: ‘Рачителенъ не всегда въ одинаковой степени, иметъ хорошія дарованія и успваетъ очень изрядно’. 4) Профессора французской словесности де-Будри: ‘II est tr&egrave,s intelligent, fort docile et bien appliqu. Ses progr&egrave,s font esprer qu’il sera toujours pour le franois un des premiers de sa classe’. (T. e. очень способенъ, весьма послушенъ и прилеженъ. Его успхи подаютъ надежду, что по французскому языку онъ всегда будетъ однимъ изъ первыхъ въ класс). 5) Гувернера нилецкаго: ‘Весьма благонравенъ, скроменъ, нсколько робокъ’.

Вотъ, сверхъ того, дв найденныя въ лицейскихъ спискахъ отмтки, къ нему же относящіяся:

1) ‘Воспитанники: Корфъ, Данзасъ, Корниловъ, Корсаковъ и Гурьевъ во время прогулки отставали отъ своихъ товарищей, и идучи мимо дворца, разсматривали пойманныхъ бабочекъ и производили шумъ. Слова и увщанія гувернера Ильи Степановича Пилецкаго, чтобы они сохраняли тишину и наблюдали порядокъ, нимало не имли на нихъ дйствія’. 2) ‘Воспитанникъ Корфъ, сказавшись больнымъ передъ начатіемъ класса чистописанія, остался въ арк и читалъ безъ позволенія книгу ‘Voyage de Platon en Italie’. Сіе было замчено г. директоромъ Василіемъ едоровичемъ Малиновскимъ, и приказано ему отъ него сидть съ прочими воспитанниками въ класс’.

Графъ Корфъ кончилъ курсъ въ 1817 году съ чиномъ титулярнаго совтника и съ серебрянною медалью, и выпущенъ на службу въ министерство юстиціи.

Для біографіи Модеста Андреевича въ его молодые годы, какъ и вообще для первоначальной исторіи лицея, чрезвычайно важна извстная уже по многимъ отрывкамъ записка, составленная имъ по поводу напечатанной въ ‘Московскихъ Вдомостяхъ’ 1854 года статьи П. И. Бартенева о воспитаніи въ этомъ заведеніи Пушкина. Въ обширной записк гр. Корфа помщены характеристики многихъ лицейскихъ товарищей и наставниковъ автора, — характеристики весьма замчательныя, хотя къ сожалнію и не всегда согласныя съ тмъ безпристрастнымъ отношеніемъ къ прошлому, какого мы были бы въ прав ожидать отъ одного изъ просвщеннйшихъ лицъ своего времени.

О человк, занимавшемъ такое видное положеніе, какъ графъ Корфъ, трудно въ первыя минуты по смерти его сказать что-нибудь новое. Свднія о главныхъ обстоятельствахъ жизни такихъ людей составляютъ общее достояніе, интересъ могутъ представлять только подробности или такія стороны ея, которыя мене другихъ были доступны взорамъ публики.

Принадлежа къ числу лицъ, долгое время стоявшихъ весьма близко къ графу Корфу, я попытаюсь набросать нсколько воспоминаній о немъ. Уже въ годы моего воспитанія въ царскосельскомъ лице, баронъ Модестъ Андреевичъ начиналъ пріобртать извстность, а въ глазахъ лицеистовъ онъ уже тогда составлялъ одну изъ первыхъ знаменитостей, вышедшихъ изъ стнъ этого заведенія. Пушкинъ, князь Горчаковъ, Вальховскій и баронъ Корфъ, — вотъ имена, которыя всхъ чаще произносились у насъ, когда заходила рчь о прошломъ лицея, про трехъ послднихъ говорили, что они идутъ въ гору. По выпуск моемъ оттуда въ 1832 году, мн, совершенно неожиданно для меня самого, выпалъ жребій поступить подъ начальство Модеста Андреевича. Онъ занималъ въ то время постъ управляющаго длами комитета министровъ, предсдателемъ котораго былъ князь Викторъ Павловичъ Кочубей. Лицейскій профессоръ И. П. Шульгинъ, обучавшій дтей князя, безъ моего вдома отрекомендовалъ меня ему, а князь выразилъ Модесту Андреевичу желаніе, чтобы я принятъ былъ на службу въ канцелярію комитета.

Вскор баронъ Корфъ приблизилъ меня къ себ: нсколько лтъ сряду я жилъ у него въ продолженіе лтнихъ мсяцевъ на дач и получалъ непосредственно отъ него служебныя порученія, въ 1834 году, по назначеніи его государственнымъ секретаремъ, и я переведенъ былъ имъ въ канцелярію государственнаго совта. Должность свою онъ умлъ окружить какимъ-то особеннымъ блескомъ, пользуясь милостью и довріемъ Государя, умлъ пріобрсти авторитетъ въ глазахъ самыхъ вліятельныхъ членовъ Совта. Въ отношеніи къ своимъ подчиненнымъ онъ былъ добрымъ и любящимъ начальникомъ, отъ высшаго до низшаго вс могли ожидать справедливаго вниманія къ своимъ трудамъ и готовности помочь каждому въ нужд. Порядокъ длопроизводства былъ доведенъ до совершенства. Дла ршались безостановочно, во всхъ канцелярскихъ отправленіяхъ господствовала величайшая точность, переписка бумагъ отличалась щегольскимъ изяществомъ, въ должность писцовъ привлекались искуснйшіе каллиграфы. Баронъ Корфъ не даромъ служилъ прежде подъ начальствомъ Сперанскаго старшимъ чиновникомъ ІІ-го отдленія собственной его величества канцеляріи: онъ обладалъ мастерствомъ въ изложеніи самыхъ запутанныхъ длъ, сжатость и ясность рчи достигли подъ его перомъ высшей степени, и это искусство усвоивали себ боле или мене вс работавшіе подъ его руководствомъ. Такимъ искусствомъ особенно славился въ мое время Павелъ Андреевичъ Теубель, сперва бывшій начальникомъ отдленія въ комитет министровъ, а впослдствіи также переведенный барономъ въ государственную канцелярію.

Одно неодолимое желаніе вполн посвятить себя учено-литературной дятельности могло заставить меня отказаться отъ подобнаго положенія: посл семилтней службы подъ начальствомъ Модеста Андреевича, я, скрпя сердце, заявилъ ему однажды о своей ршимости принятъ предлагаемую мн въ Финляндіи профессорскую каедру. Съ дружескимъ участіемъ онъ представилъ мн важность этого шага, но, видя мою твердость, пожелалъ мн успха на новомъ поприщ, и мы разстались въ самыхъ лучшихъ отношеніяхъ, которыя никогда уже не измнялись. Да проститъ мн читатель, если, говоря о человк, столь много для меня значившемъ въ моей молодости, я не сумлъ вполн воздержаться отъ подробностей, лично меня касающихся.

Въ семейств графа Корфа продолжался тотъ же патріархальный бытъ, посреди котораго онъ выросъ въ дом своихъ родителей и который я еще засталъ у его матушки, рожденной Смирновой. Благочестіе, полное согласіе между членами семьи, гостепріимство, доброта, ласка ко всмъ были отличительными чертами этого быта. Къ достойнйшей старушк Ольг Сергевн съзжались разъ въ недлю вс родные и многіе друзья. То же происходило часто и въ дом Модеста Андреевича. Кто разъ сдлался вхожъ въ этотъ радушный кружокъ, могъ быть увренъ, что онъ всегда найдетъ въ немъ ту же сердечную, участливую пріязнь. Какъ семьянинъ, графъ Модестъ Андреевичъ представлялъ рдкій образецъ и служилъ назидательнымъ примромъ младшимъ поколніямъ своего обширнаго родства. Правда, что ему дано было въ удлъ и необыкновенное семейное счастье: женившись уже 26-ти лтъ, онъ въ молодой супруг своей нашелъ драгоцннйшее сокровище — простоту души и неизмнно-любящее сердце, ихъ-то вліяніе, посреди охлаждающаго блеска почестей, не давало погаснуть въ немъ тому священному пламени, безъ котораго, на высшихъ ступенехъ счастія, трудно сохранить полное сознаніе своихъ человческихъ обязанностей.

Рано начавшіеся для него служебные, успхи не заглушили въ немъ развившейся еще въ лице потребности духовныхъ интересовъ. Онъ съ постоянною любознательностью слдилъ за умственнымъ движеніемъ современнаго міра, особенно, ни одно сколько-нибудь замчательное произведеніе русской литературы не ускользало отъ его вниманія. Въ первое время моего сближенія съ нимъ, на горизонт ея явилась крупною, хотя и не всегда свтлою, звздою ‘Библіотека для Чтенія’ Сенковскаго. Баронъ Корфъ, по живости и впечатлительности своего ума, не могъ остаться равнодушнымъ къ новости ея содержанія и, быстро поглощая всякую вновь выходившую книжку этого журнала, искренно потшался шутовскимъ остроуміемъ его литературной лтописи. Чтеніе лучшихъ русскихъ журналовъ до конца жизни составляло любимое занятіе Модеста Андреевича. Издавна усвоивъ себ вредную привычку (которая впослдствіи тяжело отозвалась на его здоровьи) проводить съ вечера долгіе часы за чтеніемъ въ постели, онъ успвалъ знакомиться и съ любопытнйшими явленіями иностранныхъ литературъ. Все новое, животрепещущее, сильно манило этотъ воспріимчивый, быстро схватывавшій умъ. Естественно, что при такихъ свойствахъ графъ Корфъ чувствовалъ неотразимую потребность въ обществ, онъ не любилъ уединенія и часто говорилъ, что ему необходима городская жизнь съ ея свжими новостями, съ ея шумомъ и разнообразіемъ, что онъ вовсе не рожденъ для деревни. Блескъ двора и почестей, свтская жизнь и тревога, имли для него особенную прелесть, но это не мшало ему быть добрымъ, сердечнымъ человкомъ, сочувствовать и помогать ближнему, поставленному судьбой въ мене благопріятныя вншнія условія.

Заслуги графа Модеста Андреевича русскому образованію въ качеств директора Императорской Публичной библіотеки такъ извстны всей Россіи, что распространяться о нихъ было бы излишне. Въ этой его дятельности, составившей эпоху въ исторіи нашего книгохранилища, особеннаго вниманія заслуживаютъ его близкія, можно сказать, какъ бы семейныя отношенія ко всмъ своимъ сотрудникамъ, смерть не изгладила чувствъ любви и благодарности въ сердцахъ всхъ исполнявшихъ его обширныя предначертанія къ обогащенію библіотеки и устроенію въ ней новаго порядка.

До послднихъ лтъ жизни графъ Корфъ изумлялъ своею неутомимою дятельностью и быстротою въ работ. Только этимъ его преимуществомъ можно объяснить, какъ онъ, будучи строгимъ исполнителемъ всхъ родственныхъ и свтскихъ обязанностей, употребляя, слдовательно, довольно много времени на посщенія и на общество, успвалъ исписывать цлыя кипы бумаги. Говорю не объ однхъ служебныхъ его работахъ: онъ, кром того, находилъ досугъ въ продолженіе нсколькихъ десятилтій вести свой дневникъ, тетрадями котораго занято множество картонокъ, исполнялъ по высочайшимъ порученіямъ разные историческіе труды, наконецъ, написалъ извстную біографію своего бывшаго начальника, потребовавшую многосложныхъ предварительныхъ изслдованій и обширной переписки. Вполн ли вренъ его взглядъ на Сперанскаго, справедливъ ли тяжкій упрекъ въ неискренности, взводимый имъ на этого государственнаго человка, — ршитъ потомство, но и независимо отъ этихъ вопросовъ, названная книга составляетъ одно изъ драгоцннйшихъ пріобртеній русской литературы шестидесятыхъ годовъ, не только по обилію и новости свдній, ею распространенныхъ въ обществ, но и какъ памятникъ новаго духа, повявшаго на Россію съ первыхъ лтъ царствованія Александра II.

Входить въ обсужденіе государственныхъ заслугъ графа Корфа не считаю себя въ прав, для современниковъ еще рано произносить въ этомъ отношеніи ршительный приговоръ. Другимъ предоставляю также отыскивать тни въ свтломъ образ, оставленномъ личностью графа Корфа въ душ всхъ коротко его знавшихъ: я хотлъ только сообщить нкоторыя черты, по которымъ этотъ образъ всегда останется незабвенъ и дорогъ въ исторической галлере русскихъ дятелей {Этотъ некрологъ графа Корфа былъ напечатанъ въ Русской Старитъ 1870 г.}.

5. ДЕ-БУДРИ.

Изъ числа наставниковъ своихъ графъ Корфъ, также какъ и Пушкинъ, съ особеннымъ уваженіемъ отзывался о преподавател французской литературы де-Будри, которому, по словамъ его, воспитанники были много обязаны своимъ развитіемъ. О немъ не разъ уже были сообщены свднія въ статьяхъ, посвященныхъ исторіи царскосельскаго лицея, но кажется, еще не было обращено вниманіе на некрологъ де-Будри, напечатанный въ конц 1821 года въ Сын Отечества, и потому не безполезно будетъ сообщить здсь эту довольно любопытную замтку. Она перепечатывается съ оттиска, доставленнаго мн почтеннымъ ветераномъ лицея, товарищемъ Пушкина и графа Корфа, Сергемъ Дмитріевичемъ Комовскимъ.

’23-го Сентября сего 1821 года скончался въ С.-Петербург профессоръ французской словесности коллежскій совтникъ и кав. Давидъ Ивановичъ де-Будри. Онъ родился въ 1756 г. въ город Нейштадт (въ Швейцаріи) отъ поселившагося тамъ изъ Италіи доктора медицины и философіи Ивана М…а (Марата). Ученіе началъ въ нейштадтской гимназіи, а въ 1768 г., переселившись съ отцомъ своимъ въ Женеву, вступилъ въ гимназію сего города, гд учился природному, латинскому и греческому языкамъ, также разнымъ наукамъ, кои преподаются въ гимназіяхъ, до 1773 года. Тогда переведенъ въ тамошнюю академію, въ оной занимался словесными и философскими науками, геометріею, физикою и преимущественно теологіею, которой былъ кандидатомъ въ то время, какъ вызвалъ его въ Россію 1784 г. покойный камергеръ Василій Петровичъ Салтыковъ для воспитанія своихъ дтей. По окончаніи сего воспитанія, г. Будри посвятилъ себя наставленію юношества въ пансіонахъ и частныхъ домахъ. Потомъ опредленъ учителемъ французской словесности въ 1803 г. въ Институтъ благородныхъ двицъ ордена Св. Екатерины, и въ 1806 г. въ С.-П.-Б. губернскую гимназію: а въ конц того же года учинилъ присягу на вчное подданство Россіи. Въ 1808 г. пожалованъ чиномъ V-го класса. Въ 1811 г. произведенъ въ профессоры 7-го класса и въ семъ званіи переведенъ изъ гимназіи въ Императорскій царскосельскій лицей. Въ томъ же году издавъ французскую грамматику съ россійскимъ переводомъ, посвятилъ оную государю императору. Въ 1814 г. опредленъ для преподаванія французской словесности въ царскосельскій благородный пансіонъ. Въ 1819 г. получилъ чинъ коллежскаго совтника. За отличное усердіе къ служб удостоивался въ разное время (кром орденовъ Св. Анны 2-го класса, котораго имлъ впослдствіи брильянтовые знаки, и Св. Владиміра 4-й степени) особенныхъ наградъ отъ государя императора и государыни императрицы Маріи еодоровны, состоящихъ въ золотыхъ часахъ, табакеркахъ и брильянтовыхъ перстняхъ.

‘Образованный умъ, благородное сердце, примрная кротость нрава и добродушіе пріобрли покойному любовь и уваженіе отъ всхъ его знавшихъ. Онъ имлъ друзей, для которыхъ память его пребудетъ навсегда драгоцнною.

‘Погребеніе сего почтеннаго мужа представляло трогательное зрлище. Нкоторые изъ молодыхъ людей, получившихъ воспитаніе въ лице, сохраняя къ бывшему ихъ наставнику, и по смерти его, чувствованія уваженія и признательности, и желая отдать послдній долгъ покойному, несли бренные останки его изъ церкви и сопровождали до кладбища. Въ несеніи гроба участвовалъ и директоръ лицея дйст. стат. сов. Энгельгардтъ’.

6. ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБЩЕСТВО ВЪ ЛИЦЕ ПРИ ЭНГЕЛЬГАРДТ.

Въ исторіи лицея за періодъ ближайшій ко времени перваго выпуска встрчается замчательный эпизодъ, до сихъ поръ мало извстный. Въ краткой исторіи этого заведенія, составленной г. Селезневымъ, упоминается только вскользь о еженедльныхъ вечернихъ собраніяхъ бывшихъ у директора для литературныхъ бесдъ {Историческій очеркъ бывшаго царскосельскаго, нын Александровскаго лицея. Составленъ И. Селезневымъ. Спб. 1861, стр. 148.}. Теперь могу сообщить боле полныя о томъ свднія изъ подлинныхъ бумагъ, полученныхъ мною отъ нашего бывшаго министра юстиціи Дмитрія Николаевича Замятнина, вышедшаго изъ лицея, по окончаніи тамъ курса, въ 1823 году (это былъ V-й выпускъ). Изъ этихъ бумагъ оказывается, что въ 1821 году Е. А. Энгельгардтъ задумалъ основать въ лице, для содйствія литературному образованію молодыхъ людей, ‘общество лицейскихъ друзей полезнаго’. Сохранившійся уставъ этого общества гласитъ, что дйствительные его члены избираются исключительно изъ лицейскихъ воспитанниковъ старшаго возраста, кром того, есть члены почетные, избираемые изъ преподавателей и гувернеровъ, со временемъ же предполагалось приглашать въ общество, съ этимъ званіемъ, и постороннихъ лицъ. Президентъ общества есть директоръ лицея. Дйствительные члены обязаны, каждый въ свою очередь, прочесть въ собраніи какое-либо свое сочиненіе, а иногда и переводъ, и труды ихъ подвергаются общему обсужденію, при этомъ выражено желаніе, чтобы для большей пользы вс сочиненія писались на иностранныхъ языкахъ. Кром частныхъ собраній, съ одними дйствительными членами, предположены и публичныя съ участіемъ всхъ воспитанниковъ лицея, а со временемъ и преподавателей и постороннихъ лицъ, каждое публичное собраніе, открывается рчью. Въ конц года, въ день рожденія ‘благословеннаго Основателя лицея’, бываетъ чрезвычайное собраніе, на которое приглашается и публика. Каждый дйствительный членъ вноситъ ежегодно по два рубля на покупку словарей и другихъ книгъ, изъ которыхъ впослдствіи должна образоваться библіотека общества. Все происходящее въ частныхъ собраніяхъ остается между членами и ни подъ какимъ видомъ не должно быть разглашаемо или пересказываемо постороннимъ лицамъ, виновный въ нарушеніи этого правила исключается изъ общества.

При устав, подписанномъ директоромъ и нсколькими воспитанниками лицея, сохранились и относящіяся къ засданіямъ бумаги. На первомъ собраніи, бывшемъ 11-го ноября 1821 года, предсдатель произнесъ небольшую рчь на французскомъ язык, въ которой любопытно особенно окончаніе. ‘Предвижу, сказалъ директоръ, что это соединеніе, чисто литературное, приведетъ къ другому союзу,— нравственному, столь же полезному, и, почему не сказать этого?— еще боле интересному. Эта литературная связь еще боле укрпитъ узы доврія, откровенности и дружбы, которыя уже соединяютъ насъ и которыя — скажу съ гордостью — ни въ какомъ другомъ заведеніи не существуютъ въ такой степени между воспитателемъ и воспитанниками. Да, друзья мои, наши литературные вечера еще утвердятъ сердечный союзъ, который путемъ любви и благодарности, а не страха, производитъ прочное повиновеніе и послушаніе, союзъ сердецъ, который вознаграждаетъ меня за вс непріятности, сопряженныя съ совстливымъ исполненіемъ моей должности. На этихъ вечерахъ мы сблизимся, мы соединимся еще тсне, и союзъ, образовавшійся въ этомъ убжищ мира и дружбы, продлится, надюсь, и за предлами лицея. Наше желзное кольцо {Кольцо, которое Энгельгардтъ, при выпуск каждаго курса, раздавалъ выходящимъ воспитанникамъ на память.} будетъ символомъ того. Разстоянія и обстоятельства могутъ иногда удалить насъ другъ отъ друга, но вполн они не разлучатъ насъ. Пусть лицей будетъ намъ вчно дорогъ, пусть онъ останется нашимъ сборнымъ мстомъ. И когда меня уже въ немъ не будетъ, когда меня не будетъ на свт, и тогда, друзья мои, любите лицей, будьте соединены, какъ руки, обвитыя нашимъ кольцомъ’.

Въ первомъ же засданіи были избраны должностныя лица общества, и званіе секретаря досталось Д. Н. Замятнину, затмъ назначена очередь чтеній. Вотъ нкоторыя изъ темъ, на которыя сочиненія были задаваемы и отчасти написаны. ‘Отвтъ другу на вопросъ: Если бы ты жилъ не въ ныншнемъ вк, то въ которомъ изъ предыдущихъ желалъ бы ты жить?’ — ‘Мысль о бытіи Высшаго Существа и о безсмертіи души составляютъ основу добродтелей и счастія человка’.— ‘Отчего просвщеніе народовъ обыкновенно сопровождается испорченностью нравовъ? Можно ли утверждать, что образованіе влечетъ за собой упадокъ и ослабленіе народовъ и государствъ?’ — ‘Сатирическая похвала клевет’.— ‘Очеркъ исторіи Мальтійскаго ордена {Е. А. Энгельгардтъ былъ въ царствованіе Павла секретаремъ этого ордена.}’.— ‘Что вредне для государства: частыя войны или дурное управленіе?’.— ‘Причины побдъ Россіи надъ Швеціею’.— ‘Взглядъ на главные перевороты въ русской исторіи’.— ‘Объ общественномъ мнніи’.— ‘Взглядъ на нравственное состояніе ныншней Европы’.— ‘О Мизантроп Мольера’ — ‘Взглядъ на законодательство Екатерины Великой’.

Послдніе четыре сочиненія, уцлвшія при протоколахъ общества, написаны секретаремъ его (Д. Н. Замятнинымъ), только одно изъ нихъ — четвертое — на русскомъ язык, и по самому предмету своему оно заслуживаетъ особеннаго вниманія. Въ краткомъ введеніи авторъ, между прочимъ, говоритъ: ‘Наиболе важно то, что вс узаконенія Екатерины II имютъ общій, къ одной цли ведущій духъ и отличаются вообще единствомъ, точностію и полнотою. Подробное систематическое изложеніе ея мудраго законодательства мн не по силамъ и не по лтамъ, а потому я довольствуюсь однимъ только краткимъ обозрніемъ главнйшихъ частей онаго’. Посл обстоятельнаго очерка законовъ и учрежденій Екатерины II, авторъ заключаетъ словами: ‘Слдуя во всхъ своихъ узаконеніяхъ однимъ началамъ съ великимъ преобразователемъ Россіи, Екатерина ознаменовала вторую блистательную эпоху нашего новйшаго законодательства. Нын благополучно царствующій государь императоръ, слдуя великимъ симъ примрамъ, предпринялъ довершить начатое Петромъ и Екатериною важное дло. По восшествіи его на престолъ, одно изъ первыхъ попеченій его было воскресить комиссію составленія законовъ. Образованіе сего сословія изъ людей отличнйшихъ, неусыпное участіе, которое принимаетъ самъ монархъ въ ихъ трудахъ, и важные успхи въ самихъ трудахъ сихъ служатъ намъ порукою въ томъ, что великое дло систематическаго нашего законодательства, начатое Петромъ I, продолженное Екатериною Великою, довершено будетъ Александромъ Благословеннымъ’.

Но общество собиралось уже нсколько разъ и еще не было утверждено высшимъ начальствомъ. Чтобы дать ему это окончательное освященіе, Энгельгардтъ лично испрашивалъ у тогдашняго министра народнаго просвщенія и духовныхъ длъ разршенія торжественно начать публичныя собранія въ день рожденія государя, 12-го декабря (1821). 6-го числа директоръ лицея получилъ отъ князя А. Н. Голицына слдующій собственноручный отвтъ:

‘Милостивый государь мой, Егоръ Антоновичъ.

‘По словесному вашему вопросу, можно ли 12-го декабря открыть общество изъ воспитанниковъ лицея для литературныхъ занятій, я сегодня докладывалъ государю императору, и его величеству угодно прежде видть правила, на которыхъ вы желаете оное устроить. Итакъ, ежели и послдуетъ разршеніе государя, то я сомнваюсь, чтобъ къ 12-му числу вы могли получить отвтъ.

‘По составленіи вами правилъ пришлите ихъ немедленно ко мн, пребывая съ истиннымъ почтеніемъ

Вашего превосходительства
покорнйшій слуга
князь Александръ Голицынъ.

С.-Петербургъ

5-го декабря 1821′.

Отвтъ на это письмо, съ приложеніемъ проекта устава, былъ отправленъ Е. А. Энгельгардтомъ немедленно. Вотъ что писалъ директоръ:

‘Сіятельнйшій князь, милостивый государь! По приказанію вашего сіятельства, мною сегодня полученному, честь имю препроводить при семъ проектъ правилъ, предполагаемыхъ для литературнаго сословія между воспитанниками лицея. Изъ общей физіогноміи оныхъ ваше сіятельство усмотрть изволите, что все сіе общество есть ничто иное, какъ домашній способъ занять пріятнымъ и полезнымъ образомъ молодыхъ людей, готовящихся вступить въ дйствительную жизнь, пріучить ихъ нсколько къ общему порядку длопроизводства въ присутственныхъ мстахъ и наконецъ пріучить ихъ къ необходимой способности объяснять и выражать мысли свои предъ публикою безъ робости, но и съ приличною скромностью. Все въ сихъ правилахъ содержащееся приспособлено преимущественно къ сей частной нашей цли, и мы, составляя оныя между собою, не дерзнули никогда полагать, чтобы оныя когда-либо могли удостоиться быть представленными государю императору, почему и не обращали особеннаго вниманія, какъ на слогъ, такъ и на расположеніе. Не мене того однако я долгомъ поставляю представить оныя вашему сіятельству безъ малйшихъ перемнъ или поправокъ.

‘Впрочемъ, я пріемлю смлость возобновить предъ вашимъ сіятельствомъ всепокорнйшую мою просьбу удостоить сію бездлицу благосклоннаго вашего вниманія, и если самое дло не найдетъ препятствія, то я смю надяться, что ваше сіятельство не откажете въ своемъ содйствіи къ исполненію столь естественнаго, какъ и похвальнаго желанія воспитанниковъ открыть свою бесду въ благословенный для нихъ день рожденія нашего Отца и Благотворителя, и такъ праздновать оный достойнйшимъ образомъ, стараніемъ ихъ соотвтствовать по мр силъ своихъ благодтельнымъ его желаніямъ и попеченіямъ. Съ достодолжнымъ высокопочитаніемъ имю честь быть вашего сіятельства милостиваго государя покорнйшій слуга Егоръ Энгельгардтъ.

Царское Село, декабря 6-го дня 1821 года’.

Прошло 12-е декабря, прошелъ и Новый годъ, — а отвта отъ князя Голицына все не было. Наконецъ, 14-го января 1822 года, получено въ лице такое отношеніе:

‘Милостивый государь мой, Егоръ Антоновичъ. Присланный при письм вашего превосходительства отъ 6-го числа минувшаго декабря проектъ правилъ для учрежденія, между воспитанниками Императорскаго Царскосельскаго лицея, общества, подъ названіемъ: лицейскіе друзья полезнаго, доводилъ я до свднія Государя Императора. Его Величество, по прочтеніи сихъ правилъ, соизволилъ признать учрежденіе такого общества между воспитанниками лицеи неприличнымъ и ненужнымъ: во-первыхъ, потому что занятія, предполагаемыя для сего общества, будутъ слишкомъ ихъ развлекать и отнимать у нихъ время, необходимое на повтореніе уроковъ и на упражненія гораздо полезнйшія и существеннйшія по разнымъ предметамъ ученія, во-вторыхъ, самые такъ называемые литературные труды учащихся не могутъ еще никакъ составлять предмета чтенія для публичныхъ собраній, и собственныя ихъ сужденія о сочиненіяхъ и переводахъ должны быть еще столько недостаточны, что имъ слдуетъ боле слушать мннія знающихъ и опытныхъ, нежели проявлять мысли свои о томъ, чему еще обучаются и чего потому основательно знать не могутъ, въ-третьихъ, позволеніе воспитанникамъ засдать въ собраніяхъ на ряду съ своими наставниками и воспитателями отниметъ у нихъ должное уваженіе къ начальствующимъ надъ ними.

По всмъ симъ причинамъ Государю Императору не угодно учрежденіе такого Общества между воспитанниками.

Увдомляя васъ о семъ, съ совершеннымъ почтеніемъ имю честь быть

Вашего превосходительства покорнйшимъ слугою
Князь Александръ Голицынъ.

No 3. Въ С.-Петербург 11 генваря 1822′.

Письмо было получено Егоромъ Антоновичемъ 14-го числа. Въ тотъ же день онъ собралъ членовъ своего неодобреннаго монархомъ общества и произнесъ слдующую рчь:

‘Милостивые государи! Сегодняшнее чрезвычайное собраніе наше иметъ предметомъ сообщить вамъ объявленную мн чрезъ г. министра духовныхъ длъ и народнаго просвщенія высочайшую Его Императорскаго Величества волю относительно существованія нашего сословія. Я получилъ сегодня отъ его сіятельства князя А. Н. Голицына слдующее отношеніе’.

Но прочтеніи бумаги, директоръ лицея продолжалъ: ‘Повиновеніе вол начальства есть первая обязанность подданнаго, а потому и надлежитъ намъ теперь же прекратить существованіе сего общества. Протоколъ сего засданія есть послдній нашъ, въ оный внесется письмо г. министра и немедленное исполненіе, по оному сдланное Вс понын состоявшіеся протоколы, уставъ нашъ, сочиненія и прочія бумаги я возьму къ себ на сохраненіе въ особо запечатанномъ пакет, и общество лицейскихъ друзей полезнаго боле не существуетъ! Мы тмъ исполнили долгъ повиновенія. Но съ тою же откровенностію, шторою руководствуюсь я всегда въ обращеніи моемъ съ вами, друзья ои, я не скрою отъ васъ, здсь, въ дружескомъ кругу, что я съ чувствомъ сердечнаго прискорбія разрываю связь, отъ которой ожидали мы нкогда многихъ полезныхъ послдствій для насъ, для любезнаго нашего лицея и для будущей службы нашей Государю и Отечеству. Вы, конечно, вс длите со мною сіе чувство, и я его не охуждаю, но я вмст съ тмъ увренъ, что вы послдуете и совту и примру моему повиноваться безъ малйшаго роптанія вол высшаго начальства. Я требую отъ васъ, какъ начальникъ и какъ другъ, чтобы, вышедъ изъ сей комнаты, вы не позволили себ въ кругу прочихъ товарищей нашихъ никакихъ разсужденій насчетъ прекращенія нашего общества. ‘Оно прекращено по вол высшаго начальства’: вотъ все, что можемъ, что должны мы дозволить себ о семъ сказать.

Итакъ мы, какъ члены ‘Общества лицейскихъ друзей полезнаго’, сегодня разлучаемся, но мы всегда останемся неразлучными лицейскими друзьями полезнаго, и здсь, въ лице, пока мы вмст, и въ свт, гд каждый пойдетъ отдльною стезею, да будетъ всегда единственнымъ и непоколебимымъ предметомъ нашихъ стараній, всей нашей жизни — польза, честь и слава нашего лицея, Отечества и Государя, благодтеля нашего’.

Происшедшія вскор посл этого перемны въ судьб лицея бросаютъ нкоторый свтъ и на строгость приговора, которому подверглись устроенныя Энгельгардтомъ собранія. Подобныя литературныя общества существовали тогда и въ другихъ учебныхъ заведеніяхъ, чему первый примръ былъ поданъ Московскимъ университетскимъ пансіономъ. Уставъ или проектъ, откуда мною приведены главныя основанія, начинался словами: ‘Вс высшія учебныя заведенія, признавъ пользу, приносимую такъ называемыми литературными обществами, учредили таковыя между собою. Они, безъ сомннія, суть врнйшія средства распространять кругъ нашихъ свдній и понятій, утвердить насъ въ пріобртенныхъ уже понятіяхъ, познакомить насъ самихъ съ недостатками и способностями нашими и вообще внушать охоту къ образованію. Увренные въ сей истин и возбуждаемые искренними чувствами любви и благодарности къ нашему отечеству и къ лицею, мы вознамрились послдовать примру тхъ заведеній и учредить у себя подобное общество’. Итакъ, при всей справедливости изложенныхъ въ послднемъ письм князя Голицына доводовъ для закрытія лицейскаго общества, нтъ сомннія, что, въ первое время по назначеніи Энгельгардта директоромъ лицея, мысль объ учрежденіи въ немъ такихъ собраній была бы совершенно иначе принята Государемъ. Извстно, какимъ довріемъ пользовался долгое время Энгельгардтъ. При опредленіи его въ названную должность удостоились полнаго одобренія предложенныя имъ (написанныя въ кабинет Аракчеева) условія, въ ряду которыхъ на первомъ мст стояло слдующее: ‘Управленіе лицея сдлать совершенно независящимъ отъ всякаго посторонняго и раздробительнаго вліянія, такъ чтобы директоръ, не выходя изъ общихъ предловъ законныхъ, имлъ право распоряжать во всемъ по усмотрнію и совсти своей, отдавая въ конц каждаго года отчетъ въ управленіи своемъ и подвергая себя строжайшей передъ Богомъ и Царемъ отвтственности за всякое злоупотребленіе своей власти {Русск. Архивъ 1872 г., стр. 1475: ‘Воспоминаніе о Е. А. Энгельгардт’ сына его, покойнаго Владимира Ег. Энгельгардта, воспитанника 5-го курса.}. Но извстно также, какъ измнились мало но-малу воззрнія императора Александра Павловича вслдствіе обнаруживавшихся на Запад общественныхъ движеній, находившихъ отголосокъ и въ нашемъ отечеств. Ботъ чмъ объясняется и перемна, происшедшая въ расположеніи Государя относительно Энгельгардта, къ чему, конечно, не мало способствовало также вліяніе Аракчеева. Черезъ два мсяца посл запрещенія, объявленнаго въ письм князя Голицына, лицей поступилъ подъ главное начальство великаго князя Константина Павловича и въ непосредственное вдніе начальника кадетскихъ корпусовъ Коновницына. Не прошло года, какъ, но случаю бывшаго въ лице концерта, у Энгельгардта возникли пререканія съ военнымъ начальствомъ, памятникомъ которыхъ осталась продолжительная офиціальная переписка, кончившаяся тмъ, что директоръ лицея подалъ въ отставку и былъ уволенъ 23-го октября 1823 года.

СТАРИНА ЦАРСКОСЕЛЬСКАГО ЛИЦЕЯ1).

3. ЛИЦЕЙСКІЯ ГОДОВЩИНЫ.

4. ГРАФЪ КОРФЪ.

5. ДЕ-БУДРИ.

6. ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБЩЕСТВО ВЪ ЛИЦЕ ПРИ ЭНГЕЛЬГАРДТ.

Читайте также:

СТАРИНА ЦАРСКОСЕЛЬСКАГО ЛИЦЕЯ¹).