СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО.
СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО.
‘Малый театръ’: Послдняя воля, ком. В. И. Немировича-Данченко.— Въ Шильонскомъ замк, трагедія Л. Ф. едотова.
Ан.
‘Русская Мысль’, кн.I. 1889
Современное искусство, Ремезов Митрофан Нилович, Год: 1889
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Нашъ театральный годъ не кончается первымъ января. Это время есть самый разгаръ сезона, а потому теперь и нельзя подводить какихъ-либо итоговъ. Теперь-то именно и слдуютъ одна за другою самыя крупныя сценическія новинки, пріурочиваемыя къ бенефисамъ заслуженныхъ артистовъ. Въ начал декабря былъ данъ бенефисъ г. Музилю, въ конц декабря — прощальный бенефисъ г. Вильде, выслужившему пенсію за двадцать пять лтъ службы театру и оставившему сцену. Въ бенефисъ г. Музиля шла четырехъ-актная комедія Вл. Ив. Немировича-Данченко Послдняя воля и имла большой успхъ, благодаря, главнымъ образомъ, превосходному ея исполненію лучшими артистами московской сцены. Говоря это, мы вовсе не хотимъ умалить достоинство пьесы г. Немировича-Данченко. Для того, чтобы самые выдающіеся артисты могли развернуть и показать вс свои силы, необходимо, чтобъ авторъ пьесы далъ имъ къ тому подходящія положенія. И въ этомъ-то заключается главное достоинство комедіи Послдняя воля. Она очень сценична и замчательно удобна для актеровъ: въ ней каждый исполнитель иметъ свой показной моментъ, такую сцену, въ которой онъ на одномъ себ сосредоточиваетъ все вниманіе публики. Наши драматурги давно знаютъ этотъ пріемъ выдвиганія актеровъ, давно его практикуютъ и часто имъ злоупотребляютъ, т.-е. вытаскиваютъ артиста на середину сцены и заставляютъ его продлывать ‘вызывныя’ штучки. Въ большинств случаевъ, это плохо удается, правда, актеру иногда похлопаютъ, а штучка, все-таки, видна и ржетъ глазъ, какъ заплата, пришитая блыми нитками. Мы видали даже такія пьесы, которыя сплошь сшиты изъ подобныхъ лоскутовъ. И что всего странне, авторы — лоскутныхъ длъ мастера — именно за это-то и пользуются репутаціей ‘знатоковъ сцены’. Въ комедіи г. Немировича-Данченко эти показные моменты не имютъ вида заплатъ и не пришиты къ пьес, они вытекаютъ изъ самаго существа дла, слиты съ нимъ и отъ него неотдлимы. Авторъ никого не вытягиваетъ, какъ фантоша на веревочк. Вс его дйствующія лица живутъ настоящею жизнью, двигаются, какъ то подобаетъ живымъ людямъ, и разговоры разговариваютъ настоящіе. Это составляетъ очень большое достоинство пьесы и даетъ возможность артистамъ увлекать зрителя изображеніемъ подобія дйствительной жизни, весьма близкаго къ самой дйствительности. Благодаря этому, публика слдятъ за разыгрывающимся передъ нею съ большимъ интересомъ, не обращая вниманія на незначительность фабулы и не ставя въ вину автору нкоторыя несообразности его пьесы. А фабула комедіи г. Немировича-Данченко весьма незначительна и несообразности въ ней есть довольно крупныя. Все дло въ томъ, будетъ утверждено или не будетъ утверждено духовное завщаніе одного деревенскаго барина, Бориса Николаевича Вешневодсжаго. Этимъ завщаніемъ, выраженіемъ своей послдней, недавно умершій помщикъ передаетъ благопріобртенное имніе своему незаконному сыну и его матери, двиц Пелаге Аанасьевн, дочери своего умершаго управляющаго. Роль этой Поли играетъ г-жа Ермолова. Вешневодскій уже нсколько лтъ,— кажется, пять или шесть,— живетъ врознь съ женою. Молодая, легкомысленная Юлія Павловна (г-жа едотова) стосковалась въ деревн съ очень хорошимъ и очень ученымъ мужемъ, сидвшимъ вчно за книгами, влюбилась въ гвардейца Лазаря Тулупьева и ухала съ нимъ въ Петербургъ. Чтобъ избавить жену отъ униженія жить на чужой счетъ, Вешневодскій далъ ей пятьдесятъ тысячъ рублей, а умирая, завщалъ ей только часть движимости пополамъ съ братомъ своимъ, Леонтіемъ Николаевичемъ Вешневодскимъ (г. Рыбаковъ). Исполнителемъ своей послдней воли онъ назначилъ своего друга, земскаго врача Торопца (г. Ленскій), который когда-то былъ влюбленъ въ Юлію Павловну и ‘развивалъ’ ее во дни юности. По смерти Бориса Николаевича, Поля осталась въ дом на положеніи хозяйки, какъ то было при его жизни, имніемъ управляетъ отставной офицеръ Хлыстиковъ (г. Му зилъ), супругъ типичной офицерши Ольги Фроловны (г-жа Никулина). Оба они были преданы покойному барину, любятъ сироту Полю и желаютъ ей всякихъ благъ. Все это очень правдоподобно, жизненно и современно, но вотъ въ чемъ оказывается нкоторая несодянность или, врне, натяжка автора: душеприкащикъ, врачъ Торопецъ, преданный другъ покойнаго, крестный отецъ его сына, единственный защитникъ и покровитель бдняжки Поли, держитъ неизвстно почему и зачмъ домашнее духовное завщаніе Бориса Николаевича въ карман и не представляетъ его къ утвержденію не только посл смерти завщателя, но и въ продолженіе трехъ актовъ комедіи. Предъяви онъ это завщаніе въ судъ немного раньше до открытія занавса, тогда не было бы пьесы, или сложилась бы совсмъ иная исторія, предъяви онъ его въ первомъ акт, тогда пьесу пришлось бы закончить вторымъ актомъ, предъяви во второмъ, пьеса кончилась бы третьимъ актомъ. И вотъ авторъ не выпускаетъ милйшаго доктора въ городъ вопреки всякихъ самыхъ резонныхъ и даже самыхъ настоятельныхъ соображеній, единственно ради того, чтобы показать намъ Юлію Павловну во всей ея типичности. Это вполн удается г. Немировичу-Данченко, и зритель невольно прощаетъ ему указанную намъ несообразность за то, что типъ вышелъ цльнымъ и интереснымъ. Но, прежде чмъ перейти къ этому типу, мы коротко покончимъ съ фабулой пьесы. Юлія Павловна не признаетъ послдней воли мужа, добивается уничтоженія завщанія, будетъ судомъ домогаться его уничтоженія, она даже покушается выманить завщаніе у доктора, для чего отчаянно кокетничаетъ съ нимъ и увлекаетъ его до рзкой и непристойной выходки. Старшій братъ Вешневодскаго, Леонтій Николаевичъ, судиться не желаетъ, но не соглашается и отказаться отъ наслдства, передать его Пелаге Аанасьевн, согласно послдней вол покойнаго. Въ конц-концовъ, т.-е. въ четвертомъ дйствіи, оказывается, что, по закону, это завщаніе никуда не годится, и Поля съ сыномъ остались бы нищими, если бы не явился въ качеств deus ex machina г. Южинъ въ роли полковника Тулупьева. Онъ стосковался по Юліи Павловн, примчался изъ Петербурга ш предлагаетъ ей стать его законною женой. Все устраивается преотлично: Юлія Павловна разыгрываетъ прелестную сцену съ Тулупьевымъ, отказывается отъ наслдства, убждаемъ и Леонтія Николаевича сдлать то же въ пользу сына Бориса Николаевича, Поля упрашиваетъ стараго холостяка поселиться на житье въ дом умершаго брата, быть въ немъ хозяиномъ, докторъ убждаетъ старика усыновить незаконнаго сына Поли и тмъ дать ему честное имя Вешневодскихъ… Вс на сцен растроганы, даже публика слегка растрогана и вызываетъ исполнителей и автора. И, сказать по правд, есть за что: рдко, очень рдко видали мы даже на сцен нашего Малаго театра такое дружное, безукоризненно-образцовое исполненіе, какимъ довелось намъ наслаждаться на этотъ разъ. По упалъ занавсъ, сгладилось впечатлніе, производимое игрою артистовъ, и въ ум зрителя встаютъ совершенно законные вопросы: что же хотлъ авторъ сказать своею комедіей? Въ чемъ заключается мораль пьесы? Какую мысль желалъ выяснить г. Немировичъ-Данченко?… Центральною фигурой онъ взялъ вдову Вешневодскаго, женщину добрую, въ душ недурную, неглупую, но баловницу до мозга костей,— такую баловницу, для опредленія которой у насъ нтъ даже подходящаго слова въ русскомъ язык, а есть только французское выраженіе ‘une mondaine’. По хотя русскаго названія для такихъ барынь не существуетъ, тмъ не мене, въ столицахъ встрчаются этого сорта полу свтскія баловницы, не женщины такъ называемаго ‘полу-свта’,— нтъ, а такія женщины, которыя бросили мужей ради веселой жизни. Все ихъ внутреннее содержаніе опредляется двумя словами: баловство и легкомысліе, плоды такого образованія, въ основу котораго положены прописная пансіонская мораль, хорошія манеры, французскій языкъ и свтская бойкость. Юлія Павловна употребляетъ вс средства, не разбирая, позволительны ли они или не позволительны, для того, чтобы отнять у сироты Поли и ея ребенка состояніе, имъ принадлежащее по нравственному праву, она готова всхъ обмануть, подкупить, пожалуй даже украсть духовное завщаніе, пустить однихъ по-міру, другихъ обобрать нравственно, потому только, что она промотала свое состояніе и ей нужны деньги,— чтобы ‘имть успхъ’ въ обществ, т.-е. наряжаться, кататься въ коляск, сидть въ лож бель-этажа и обращать на себя вниманіе шалопаевъ, которыхъ она глубоко презираетъ. И, вмст съ тмъ, она искренно терзается тмъ, что не можетъ заплатить полковнику Тулупьеву за выкупленные имъ ея векселя. Это для нея — ‘долгъ чести’, и чтобы расплатиться съ этимъ ‘долгомъ чести’, она ‘готова чорту душу продать’, готова совершить какое угодно преступленіе и злое дло, при полномъ убжденіи въ своей правот и незлобивость. И молодая вдовушка въ самомъ дл не виновата и не зла, карать ее рука не поднимется, но и жалть ее нтъ основанія. Виновато во всемъ то прекрасное воспитаніе, которое основною своею задачей ставитъ охраненіе ‘женственности’ во всей ея неприкосновенности отъ тлетворнаго вліянія общечеловческихъ знаній и мысли. И надо отдать справедливость автору, его Юлія Павловна является типическою представительницей тхъ женщинъ, которыхъ распускаетъ по блу свту подобное воспитаніе, претендующее дать намъ хорошихъ женъ и нашимъ дтямъ хорошихъ матерей. И что же оказывается? Юлія Павловна дйствительно можетъ быть хорошею женой полковника Тулупьева. Такому человку и не надо лучшей жены. Заключая съ нею брачный союзъ (въ конц пьесы), блестящій полковникъ въ аксельбантахъ спрашиваетъ ее, сколько разъ она безъ него цловалась съ докторомъ, и поясняетъ, что ‘любить ее слдуетъ съ хлыстомъ въ рук’!… Юлія Павловна восторженно цлуетъ хлыстодйственную руку прелестнаго жениха. Мы думаемъ, что этимъ достаточно познакомили читателя съ личностями Юліи Павловны Вешневодской и Лазаря Тулупьева, а вмст съ тмъ отвтили и на вопросъ: что хотлъ авторъ сказать своею пьесой? Для такихъ господъ, которые находятъ возможнымъ и пріятнымъ любить женъ ‘съ хлыстомъ въ рукахъ’, сущій кладъ дамы одинаковой съ Юліею Павловной умственной и нравственной негодности, прикрытой извстною, условною свтскостью, дающею имъ ‘успхъ’ на гуляньяхъ, катаньяхъ и всякихъ собраніяхъ, устроенныхъ для развлеченія скучающей пошлости. Кому нужна жена для такого ‘свтскаго’ обихода, тотъ можетъ уживаться и быть счастливымъ съ баловницею — mondaine и ‘соль супружества’ перетряхать ударами хлыста для поддержанія ‘женственности’ въ милой подруг жизни и для обузданія ея ‘женственныхъ’ порывовъ цловаться съ пріятелями мужа, всегда готовыми отдать нжный долгъ обворожительной ‘женственности’.Но, кром Тулупьевыхъ, военныхъ, гражданскихъ и иныхъ вдомствъ любителей женственности, есть на Руси другой сортъ людей, тоже желающихъ имть добрыхъ и милыхъ женъ, и, притомъ, такихъ людей, у которыхъ и въ завод нтъ хлыстовъ для женщинъ,— людей, которымъ нравственное чувство не дозволяетъ хлестать женъ, каковы бы эти жены ни были, и такихъ людей,— мы смемъ думать,— на Руси много много больше, чмъ петербургскихъ Хлыстуновъ. Вотъ съ ними-то, съ такими людьми, какъ Борисъ Вешневодскій, и происходитъ слишкомъ часто то самое, что изобразилъ въ своей комедіи г. Немировичъ-Данченко. ‘Прекрасно’ воспитанная супруга отъ скуки сбгаетъ съ какимъ-нибудь франтомъ, чтобы имть ‘успхъ’, не стсняясь тмъ, что изъ нея баловство будутъ хлыстомъ выколачивать, какъ моль изъ подушки. Брошенный мужъ, съ тоски одиночества, обзаводится незаконною семьей… въ результат получается несчастнйшій сумбуръ, никогда почти не разршающійся такъ счастливо для обихъ сторонъ, какъ это сдлалъ авторъ комедіи Послдняя воля. Такой благополучный конецъ нельзя назвать невозможнымъ, и, все-таки, мы считаемъ его весьма мало правдоподобнымъ въ дйствительной жизни и потому мало пригоднымъ для сценическаго произведенія. Мы отнюдь не хотимъ сказать этимъ, что порокъ непремнно долженъ быть наказанъ по шаблону и но прописямъ, но не можемъ и съ тмъ согласиться, чтобы въ жизни или на сцен могли торжествовать легкомысліе и баловство. Не можетъ же, въ самомъ дл, для полковника Тулупьева и для Юліи Павловны вся послдующая жизнь быть тмъ дуэтомъ поцлуевъ, какой намъ показалъ авторъ въ послднемъ дйствіи. Или, быть можетъ, г. Немировичъ-Данченко предполагаетъ написать къ слдующему сезону дополнительную комедію, соблазнившись недавнимъ примромъ князя Сумбатова? Но примръ этотъ къ данному случаю не подходитъ, у князя Сумбатова об пьесы закончены сами по себ, а Послдняя воля въ указанномъ нами отношеніи осталась незаконченною. Да и во всякомъ случа мы не считаемъ удачною мысль писать комедіи билогіями или трилогіями… Въ пьес очень типиченъ Леонтій Николаевичъ Вешневодскій, разорившійся помщикъ, одинъ изъ послднихъ представителей добродушнаго россійскаго барства, у котораго изъ наслдія отцовъ осталась только развалившаяся усадьба, а ‘изъ золотыхъ вещей — только золотое сердце, да и то потертое’. Такъ же хороши супруги Хлыстиковы и Поля, мать незаконнаго ребенка Бориса Вешневодскаго. Мене всхъ удалась автору личность земскаго врача, оставляющая въ зрител довольно неопредленное впечатлніе. Что авторъ хотлъ изобразить человка хорошаго, въ томъ сомннія быть не можетъ. Но мы, признаемся, не совсмъ ясно понимаемъ его отношенія къ Юліи Павловн и въ особенности того звроподобія, съ какимъ этотъ хорошій человкъ кидается на молодую женщину, грозя ей самымъ гнуснымъ насиліемъ. Вправду онъ озврлъ, доведенный до изступленія ея кокетствомъ, или продлываетъ комедію для того, чтобы показать во-очію баловниц, къ чему можетъ привести ея слишкомъ задорная игра? Въ томъ и другомъ случа сцена оказывается грубою, несоотвтствующею характеру дйствующаго лица, а что всего хуже — непонятною зрителю. Указанные нами недостатки не мшаютъ Послдней вол имть большой успхъ на московской сцен и не помшаютъ,— мы въ томъ уврены,— съ такимъ же успхомъ обойти провинціальныя сцены, на которыхъ найдутся исполнительницы хотя бы на одну изъ женскихъ ролей пьесы, на мужскія же роли, насколько намъ извстны провинціальныя труппы, всегда имются въ нихъ подходящіе артисты.
Прошедшій годъ закончился постановкою на сцен Малаго театра пятиактной трагедіи А. Ф. едотова: Въ Шилъонскомъ замк. Дйствіе происходитъ въ 1530 году, т.-е. въ то время, когда Франсуа де-Бониваръ, поэтъ и политикъ, пріоръ одного изъ богатыхъ женевскихъ приходовъ, былъ засаженъ герцогомъ Савойскимъ на цпь въ подземелье Шидьонскаго зама. Въ этомъ страшномъ заключеніи Бониваръ томился шесть лтъ и прославленъ поэтами подъ именемъ Шильонскаго узника. Первымъ, кажется, восплъ его Байронъ въ поэм Prisoner of Chillon. 29 марта 1536 года возставшіе противъ Савойи швейцарцы Бернскаго кантона, вмст съ женевцами, взяли приступомъ Шильонскій замокъ и освободили смлаго борца за политическую и религіозную свободу Швейцаріи. Бониваръ умеръ въ 1570 г., семидесяти четырехъ лтъ. Изъ оставленныхъ имъ произведеній изданы: въ 1831 году Les Chroniques de Genè,ve и въ 1845 году — Le Vancienne et nouvelle police de Genè,ve. Въ основу своей трагедіи г. едотовъ взялъ исторію заключенія Бонивара въ Шидьонъ. Бониваръ и есть, конечно, главное дйствующее лицо, но не онъ герой разыгрывающейся въ герцогскомъ замк трагедіи. Онъ только ея свидтель и отчасти жертва, такъ какъ самый фактъ заключенія его въ подземелье связанъ авторомъ съ любовною интригой пьесы. Исторически это, быть можетъ, и неврно, но не заключаетъ въ себ ничего невозможнаго. Мы знаемъ, что и до заключенія въ Шидьонъ Бониваръ уже былъ въ рукахъ герцога Савойскаго въ 1519 году и содержался два года плнникомъ въ другихъ замкахъ, а потомъ былъ отпущенъ на свободу по требованію папы. Историческая неврность состоитъ въ томъ, что заключеніе Бонивара сокращено въ пьес съ шести лтъ до нсколькихъ мсяцевъ, что необходимо было по расположенію дйствія, развертывающагося въ трагедіи. Кром вышеприведенныхъ, очень короткихъ и отрывочныхъ свдній, мы знаемъ весьма немногое, что бы могло служить къ опредленію характера швейцарскаго патріота. Нкоторыя изслдованія въ значительной мр подрываютъ чистоту славы, созданной ему поэтами. Но это, конечно, ни къ чему не обязываетъ другихъ поэтовъ и драматурговъ. Не такая крупная историческая личность Бониваръ, чтобы драматургъ или романистъ должны были воспроизводить его образъ со всею историческою точностью. Для нихъ Бониваръ монетъ и, пожалуй, даже долженъ навсегда оставаться шильонскимъ узникомъ, носителемъ высокой идеи, страдальцемъ за свободу своего народа и за свободу духа. Такимъ его и представляетъ г. едотовъ въ своей трагедіи. Одного мы не видимъ въ этой трагедіи — это той силы, которая дала возможность Бонивару стать вожакомъ народа, имющимъ власть поднимать и укрощать возстанія. Здсь, въ трагедіи, Бониваръ — мечтатель и поэтъ, поклонникъ красоты, чуть-чуть не миннезенгеръ, добрякъ, почти простакъ, а ужъ никакъ не вождь народный. Онъ ‘часто голоденъ’, но ‘сытъ Гораціемъ, Гомеромъ, всей мудростью былыхъ и нашихъ дней’… Идеалистъ и фантазеръ, онъ носится умомъ и сердцемъ въ высотахъ недосягаемыхъ для практическаго политика, и зритель остается въ недоумніи: что же такое Бониваръ на самомъ дл? Мы говоримъ о Бонивар трагедіи — что онъ?— дйствительно агитаторъ, проповдникъ и вождь, только притворяющійся передъ герцогомъ, чтобы увернуться отъ насилія деспота, или же онъ все время искрененъ и только пвецъ свободы, а не боецъ за нее, достаточно сильный для того, чтобы потягаться съ духовною и свтскою властью ‘кесарей земли’? Эта неясность значительно вредитъ впечатлнію, производимому трагедіей г. едотова. Сама же трагедія разыгрывается вокругъ Бонивара, лишь случайно захватываетъ невольнаго свидтеля и такъ хе случайно превращаетъ его въ жертву людскихъ страстей. А попадаетъ Бониваръ въ такое положеніе по вин собственнаго легкомыслія, непонятнаго и мало правдоподобнаго въ политик начала XVI вка, въ борц за свободу, уже испытавшемъ, каковы тюрьмы герцога Савойскаго, и хорошо знающемъ, какъ папы и ‘кесари земли’ расправляются съ непокорными ихъ власти. Совсмъ иною представляется намъ фигура герцога Карла III, мастерски написанная авторомъ и превосходно воспроизведенная г. Южинымъ. Это настоящій сынъ своего вка, истинный представитель ‘кесарей земли’ XVI столтія, не внявшихъ ни предловъ, ни удержа своимъ страстямъ и прихотямъ. Женатый на прелестной женщин, герцогин Маргариту (г-жа Лешковская), герцогъ Карлъ увлекается своею кузиной, оганной, принцессой Пармской. Жену онъ любитъ, и ее нельзя не любить, передъ ея нжнымъ, чистымъ, идеальнымъ существомъ нельзя не преклоняться, и обаяніе ея испытываютъ на себ вс, даже пріоръ Бониваръ. Но, въ то же время, Карлъ влюбленъ въ кузину оганну (г-жа Ермолова), привлекающую его къ себ страстною энергичностью своей натуры, своею безумною любовью къ нему. Въ разгаръ этой семейной драмы Боняваръ (г. Ленскій) добровольно является въ Шильонъ, временную резиденцію герцога. Карлъ хочетъ задержать его вопреки данному имъ слову, но отпускаетъ съ охраннымъ листомъ по настоянію Маргариты, а потихоньку отъ нея приказываетъ управляющему замкомъ догнать пріора, отнять охранный листъ и плнникомъ вернуть въ замокъ. Страсть герцога къ оганн и оганны къ герцогу ни для кого не тайна, о ней знаетъ герцогиня Маргарита и, больная физически, невыносимо страдаетъ нравственно отъ измны любимаго мужа. Между двумя женщинами происходитъ глухая, ожесточенная борьба изъ-за любви герцога. Об видятъ въ немъ не только красавца, но и безукоризненнаго рыцаря, героя чести и охранителя права. Чуткая и впечатлительная душа Маргариты порою возмущается тмъ, что въ словахъ я поступкахъ мужа ей кажется несогласнымъ съ правдою и истиннымъ благородствомъ души. Маргарита вступается за нарушенное право, но Маргарита молода, ей всего 17 лтъ, любитъ мужа и не видитъ, понять не можетъ своимъ полудтскимъ умомъ, что, въ сущности, кроется подъ блестящею вншностью ея героя, изукрашеннаго ея юною фантазіей всми доблестями, какими женское сердце такъ охотно и такъ наивно надляетъ любимаго человка. Принцесса оганна вдвое старше Маргариты и знаетъ, конечно, что Карлъ далеко не совершенство, но —
… ‘Любовь туманить очи,
Пьетъ кровь изъ сердца, душу жжетъ… Она —
Она недугъ ужаснй всхъ недуговъ’…
И, ослпленная такимъ страшнымъ недугомъ, оганна ршается отравить соперницу, жену герцога. Бониваръ, живущій въ гайк на свобод, по настоянію Маргариты, угадываетъ виновницу смерти своей покровительницы и уличаетъ оганну. Чтобы избавиться отъ опаснаго свидтеля, оганна приказываетъ запереть Бонивара въ подземелье и заковать въ цпи, сколько времени проходитъ со времени заключенія Бонивара, того изъ пьесы не видно, но изъ содержанія можно сдлать выводъ, что очень немного, такъ какъ принцесса оганна не успла ухать изъ замка, а въ четвертомъ акт уже не можетъ ухать потому, что возставшіе швейцарцы держатъ Шиньонъ въ тсной осад. Сцена представляетъ подземелье, гд Бониваръ прикованъ цпью къ столбу. оганна приходитъ къ узнику и открываетъ ему вс терзанья своей изстрадавшейся души. Любви нтъ, ея любовь умерла, разсялся туманъ страсти, и передъ оганной вчнымъ укоромъ стоитъ ея преступленіе. Убійца не можетъ ни забыть, ни молиться, ей одно осталось — покончить самоубійствомъ. Въ подземелье прислалъ ее герцогъ просить Бонивара спасти его, замокъ и войско отъ наступающихъ швейцарцевъ. Не дождавшись возвращенія оганны, герцогъ приходитъ самъ и предлагаетъ Бонивару свободу, общаетъ свободу возставшимъ кантонамъ, если Бониваръ уговоритъ швейцарцевъ уйти отъ замка. ‘Не врь злодю!— восклицаетъ оганна.— Онъ лжетъ!’… оганна высказываетъ всю ненависть свою, все свое презрніе къ любимому когда-то человку, оказавшемуся не героемъ, а мелочнымъ, двуедушнымъ и трусливымъ лжецомъ. Вдали слышны пушечные выстрлы. Ни просьбами, ни угрозами герцогу не удается склонить Бонивара идти наверхъ и уговорить швейцарцевъ снять осаду. Въ пятомъ дйствіи швейцарцы врываются въ осажденный замокъ, освобождаютъ Бонивара и, по его настоянію, отпускаютъ на свободу плннаго герцога. Принцесса оганна бросается со стны въ озеро. Съ пснями, прославляющими родину и свободу, побдившіе швейцарцы толпами входятъ въ замокъ.
Въ первыхъ трехъ актахъ дйствіе развивается быстро, широко и завлекательно, характеры и положенія очерчиваются ярко и красиво, кром характера Бонивара, о чемъ мы сказали выше. Но это не портитъ общаго впечатлнія, такъ какъ зритель, увлеченный развертывающеюся передъ нимъ блестящею картиной, ожидаетъ, что авторъ покажетъ ему и женевскаго патріота во весь его ростъ. Ожиданіе это не сбывается. Длинный и, пожалуй, красивый монологъ Бонивара въ подземель ничего не прибавляетъ къ обрисовк характера этого мечтателя. Мало того, этотъ монологъ, превосходно исполненный г. Ленскимъ, производитъ даже расхолаживающее дйствіе нкоторою своею слащавостью, особливо когда Бониваръ начинаетъ распространяться о сбор вишенъ, о дткахъ, которыя ‘кричатъ, бгутъ, какъ воробьи веселые щебечутъ’… Мы не знаемъ, возможны ли въ дйствительности подобныя полу-галлюцинаціи заключенныхъ, и о возможности ихъ спорить не будемъ, но не все то пригодно для сцены, что возможно въ дйствительности. И эта часть рчи Бонивара, прерываемая звономъ упавшей цпи, очевидно, разсчитанная на извстный эффектъ, вызываетъ впечатлніе совершенно обратное тому, которое предполагалъ авторъ. Въ трагедіи звучатъ мелодраматическія ноты, трагедія, такъ сказать, обрывается на этихъ ‘вишенкахъ’, непрошенный громъ цпей заставляетъ зрителя вздрогнуть и опомниться, разгоняетъ иллюзію и возбуждаетъ невольную улыбку какъ разъ тамъ, гд она всего мене желательна въ интересахъ пьесы. Всего опасне то обстоятельство, что игра впечатлній, созданныхъ въ сознаніи зрителя иллюзіей и оборванныхъ не по вол автора, никогда уже не возстановляется въ своей прежней послдовательности. Въ четвертомъ акт трагедія, собственно говоря, кончена, пятый актъ врне было бы назвать эпилогомъ, а еще правильне было бы его и совсмъ не писать и закончить пьесу въ Четвертомъ дйствіи. Уже въ конц этого дйствія раздаются пушечные выстрлы, и все пятое представляетъ собою баталическую картину осады замка и взятія его швейцарцами. Въ сущности трагедіи относятся только укоры оганны въ трусости герцога Барда, предпочитающаго позоръ плна и милости, оказанной ему вождями народа, самоубійству. Сама же оганна, какъ мы уже сказали, бросается со стны въ озеро. Все это можно было включить въ четвертый актъ, и вышло бы, пожалуй, лучше, или, во всякомъ случа, короче и безъ ненужныхъ вводныхъ сценъ, только задерживающихъ дйствіе. Вообще, картины сраженій и осадъ крпостей всегда плохо удаются въ драмахъ, съ которыми он совсмъ не вяжутся. Тутъ важны результаты сраженій, а не воспроизведеніе битвъ и приступовъ во всей ихъ реальности, недостижимой на сцен. Никакая ссылка на Шекспира не разубдитъ насъ въ этомъ мнніи уже потому, что-то Шекспиръ и писаны его трагедіи триста лтъ назадъ, мы же говоримъ не о Шекспир и повторяемъ, трагедія г. едотова выиграла бы много, если бы авторъ закончилъ ее въ четвертомъ дйствіи.
Съ вншней стороны, съ декоративной, костюмной и всякой аксессуарной, Шильонскій замокъ обставленъ поразительно: что ни декорація — то чудная картина. Игра артистовъ — верхъ совершенства. Въ особенности же насъ порадовала молодая артистка, начинающая свою сценическую карьеру, г-жа Лешковская. Она ршительными и врными шагами стремится занять первое мсто посл г-жъ едотовой и Ермоловой. На нашихъ глазахъ развивается большой талантъ, ростетъ крупная сила, которой нужно только дать возможность окрпнуть, а, главное, самое главное — охранить ее отъ тхъ тяжелыхъ испытаній, которымъ иногда грозитъ закулисный міръ молодымъ выдающимся талантамъ.