Статья первая.
Томъ I. Матеріалы для біографіи Александра Сергевича Пушкина.
I.
II.
‘Посланіе къ С….. Г…..у Ч…
‘Къ А. С. Пушкину.
‘Моему Аристарху.
Сочинения Пушкина с приложением материалов для его биографии…, Гаевский Виктор Павлович, Год: 1855
Время на прочтение: 43 минут(ы)
СОЧИНЕНІb>Я ПУШКИНА съ приложеніемъ матеріаловъ для его біографіи(,) портрета, снимковъ съ его почерка и съ его рисунковъ, и проч. Изданіе П. В. Анненкова. Санктпетербургъ. 1855.
Новое изданіе сочиненій Пушкина, которое давно и съ нетерпніемъ было ожидаемо русскими читателями, является наконецъ вполн. О появленіи первыхъ томовъ этого изданія уже не разъ говорилось въ нашемъ журнал. Послдніе два тома выходятъ на-дняхъ, и потому мы можемъ теперь начать отчетъ о всемъ изданіи.
Предлагаемыя статьи имютъ предметомъ разсмотрть это изданіе со всхъ сторонъ, указать его достоинства и недостатки, и обратить преимущественное вниманіе читателей на то, что оно представляетъ новаго какъ въ литературномъ, такъ и въ біографическомъ отношеніяхъ. Подробный эстетическій разборъ самихъ произведеній поэта не входитъ въ планъ нашихъ статей, потому-что, нсколько лтъ назадъ, въ нашемъ же журнал былъ напечатанъ полный разборъ сочиненій Пушкина. Взглядъ нашъ съ-тхъ-поръ не измнился, потому-что творенія Пушкина, хотя уже почти четверть вка прошло надъ его могилою, до-сихъ-поръ не утратили своей обаятельной силы и свжести, и еще далеко то время, когда критика въ-состояніи будетъ сказать что-либо новое, или измнитъ свои сужденія о его произведеніяхъ, изъ которыхъ многимъ суждена вчная юность, какъ всему истинному въ наук и искусств.
Потребность новаго изданія сочиненій Пушкина была сознана давно, именно вслдъ за явившимся въ 1838 году собраніемъ его сочиненій, въ которомъ оказалось много неисправностей. Сравненіе между двумя однородными предметами лучше всего объясняетъ ихъ свойства и взаимныя отношенія, и потому употребимъ это средство, чтобъ показать огромную разницу между двумя посмертными изданіями сочиненій Пушкина и важныя достоинства изданія г. Анненкова.
Начинаемъ сравненіе съ наружности. Первое изданіе (1838—184*1 г.) въ этомъ, какъ и во всхъ другихъ отношеніяхъ, не удовлетворяетъ самымъ умреннымъ требованіямъ: оно напечатано на дурной бумаг, избитымъ шрифтомъ, испещрено опечатками, способными разсмшить угрюмйшаго изъ читателей, и, несмотря на всю свою не полноту, растянуто на одиннадцать толстыхъ томовъ потому только, что въ немъ нердко встрчается по дв строчки на страниц. Изданіе П. В. Анненкова, въ-сравненіи съ первымъ, можетъ назваться изящнымъ, хотя также несовсмъ-удовлетворительно въ типографскомъ отношеніи (въ немъ также немало опечатокъ), но по-крайней-мр, вмсто прежняго одиннадцати-томнаго изданія, читатель получаетъ теперь за гораздо-меньшую цну (12 р. сер.) шесть компактныхъ томовъ (въ томъ числ одинъ, занятый біографіею поэта), въ которыхъ найдетъ очень-много пропущеннаго первымъ изданіемъ.
Но достоинства новаго изданія особенно-важны во всхъ другихъ, существенныхъ отношеніяхъ. Оно, несмотря на никоторые недостатки въ частностяхъ, можетъ считаться образцовымъ по своей систем.
Въ прежнемъ изданіи произведенія Пушкина напечатаны въ произвольномъ порядк, стихотворенія. раздлены по родамъ, придуманнымъ также произвольно, отчего и вышла большая путаница. Напримръ, судя но этимъ рубрикамъ, у Пушкина оказывается только семь лирическихъ стихотвореній, между-тмъ, какъ въ изданіи господина Анненкова имъ посвящены полтора тома. Вслдъ за семью лирическими стихотвореніями (т. III) идетъ отдлъ псенъ, стансовъ и сонетовъ, за ними слдуютъ посланія, элегіи, подражанія восточнымъ стихотворцамъ и эпиграммы, какъ-будто вс эти подраздленія не составляютъ видовъ той же лирической поэзіи. Въ слдующемъ том (IV) встрчается еще отдлъ антологическихъ стихотвореній, т же пьесы, которыя не подошли подъ рубрики, а таковыхъ оказалось довольно (около третьей доли IV т.), напечатаны подъ названіемъ разныхъ стихотвореніи. Подобная система, встрчавшаяся довольно-часто въ изданіяхъ произведеніи нашихъ поэтовъ, также мало иметъ основанія, какъ распредленіе стихотвореній но ихъ размрамъ. Если же допустить раздленіе стихотвореній по родамъ — раздленіе нердко произвольное, то отчего же, напримръ, не допустить раздленія ихъ по размрамъ? И то и другое одинаково касается не сущности, а только вншнихъ, случайныхъ условій стихотворенія, только его формы, и собирать въ одинъ отдлъ элегіи, въ другой псни, и т. д. такъ же странно, какъ было бы странно печатать въ одномъ отдл ямбическія стихотворенія, въ другомъ хореическія, и т. д.
Новый издатель принялъ въ этомъ отношеніи систему хронологическаго порядка, самую удобную для того, чтобъ слдить за постепеннымъ развитіемъ поэта, чтобъ наблюдать, въ какой степени, когда и долго ли онъ находился подъ тмъ или другимъ вліяніемъ, и какъ, мало-по-малу освобождаясь отъ нихъ, достигъ самостоятельнаго творчества, сталъ полнымъ властелиномъ въ искусств. Избранная г. Анненковымъ система, которую нельзя не предпочесть всмъ другимъ, иметъ еще особую важность для изученія дятельности и личности Пушкина. Его поэзія, субъективная по преимуществу, находила источникъ въ самой жизни: для Пушкина жизнь была поэзіею, а поэзія — жизнью. Такому близкому соотношенію жизни поэта съ его произведеніями боле всего способствовала, при необыкновенной его впечатлительности, постоянная потребность высказываться, потребность, которая, не ограничиваясь произведеніями, назначенными для печати самимъ поэтомъ, проявлялась и въ его бесдахъ въ обществ и въ постоянной переписк съ пріятелями, никогда вполн не удовлетворяясь. Пушкинъ постоянно записывалъ свои мысли, виднное и слышанное, записывалъ безъ системы, безъ связи, и давалъ своимъ впечатлніямъ поэтическіе образы, слдуя внушеніямъ этой непреодолимой потребности. ‘Въ его произведеніяхъ (говоритъ г. Анненковъ) безпрестано слышится живой голосъ событія, и сквозь поэтическую призму ихъ безпрестанно мелькаетъ настоящее происшествіе’. Это близкое соотношеніе дйствительности и авторства длаетъ произведенія Пушкина поэтическою автобіографіею, для уразумнія которой система, избранная издателемъ, служитъ лучшею путеводною нитью. Но, по разнообразію поэтическихъ формъ, усвоенныхъ Пушкинымъ, оказывалось затруднительнымъ принять эту систему безусловно для всхъ его стихотворныхъ произведеній. Печатать небольшое лирическое стихотвореніе, за. которымъ слдовала бы поэма или драма, а за нею опять рядъ мелкихъ стихотвореній, такимъ же образомъ нарушенный, представляло неудобство и въ типографскомъ и въ эстетическомъ отношеніяхъ. Поэтому издатель, сохранивъ везд основный хронологическій порядокъ, принялъ еще три отдла для стихотворныхъ произведеній Пушкина, но, при составленіи этихъ отдловъ, имлъ въ виду только вншнія, рзко-отличающіяся другъ отъ друга формы произведеній. На этомъ основаніи допущены слдующіе отдлы: 1) Стихотворенія лирическія въ обширномъ смысл, 2) Произведенія эпическія, то-есть поэмы, повсти, разсказы, народныя эпопеи и сказки, и 3) Произведенія драматическія.
Самый существенный недостатокъ прежняго изданія сочиненій Пушкина — неполнота. Первые восемь томовъ изданія замчательны пропусками произведеній, не только разсянныхъ въ журналахъ, но даже помщенныхъ въ изданныхъ при жизни поэта собраніяхъ его сочиненій. Чтобъ сколько-нибудь поправить это дло, въ 1841 году изданы компаніею издателей-книгопродавцевъ еще три тома. Эти дополненія, напечатанныя нсколько-лучше первыхъ восьми томовъ, замчательны такою же неполнотою и отсутствіемъ системы. Напримръ, девятый томъ, посвященный стихотворнымъ произведеніямъ, открывается отдломъ, названнымъ въ оглавленіи просто Стихотвореніи (‘Мдный Всадникъ’, ‘Каменный Гость’, ‘Русалка’ и ‘Галубъ’), за нимъ слдуютъ Мелкія стихотворенія, въ числ которыхъ помщена, между-прочимъ, Сказка о купц Кузьм Остолоп и о работник его Балд, потомъ особый отдлъ составляютъ Послднія три стихотворенія А. С. Пушкина, изъ которыхъ, однакожъ, какъ извстно, не вс были послдними, за ними слдуютъ Лицейскія стихотворенія, въ числ которыхъ оказались 1) нелицейскія (напримръ ‘Мой первый другъ, мой другъ безцнный’), 2) непринадлежащія Пушкину (напримръ Застольная псня) и 3) напечатанныя по два раза (Сну, Друзьямъ и Къ Дельвигу). Но забавне всего отдлъ подъ заглавіемъ Стихотворенія, пропущенныя въ послднемъ полномъ (?) изданіи, въ числ которыхъ находится статейка въ проз (Объясненіе), и если оказывается нсколько десятковъ стихотвореній, непопавшихъ и въ этотъ отдлъ, за-то нкоторыя (Отрывокъ изъ посланія В. Л. Пушкину и Въ альбомъ малютк), вроятно, для большаго удовольствія читателей, напечатаны во второй разъ… Замчанія журналовъ побудили издателей трехъ послднихъ томовъ общать новое дополненіе къ нимъ, въ которомъ предполагалось помстить все, что пропущено въ одиннадцати томахъ такъ-называемаго полнаго собранія сочиненій Пушкина, а пропущеннаго оказалось множество, не считая неизданныхъ произведеній. Предположеніе это, однакожь, не состоялось, и только по истеченіи четырнадцати лтъ, но уже другимъ, опытнымъ издателемъ исправлены недосмотры и ошибки прежнихъ издателей.
Г. Анненковъ далъ себ задачу представить читателямъ возможно-полное собраніе сочиненій Пушкина. Съ этою цлью онъ пересмотрлъ альманахи и періодическія изданія, въ которыхъ печатались произведенія Пушкина, воспользовался журнальными указаніями пропущенныхъ посмертнымъ изданіемъ сочиненій поэта, и извлекъ изъ поступившихъ въ его распоряженіе бумагъ Пушкина, въ которыхъ оказалось еще много неизданнаго, все, что могло быть доступно любопытству читателей. Несмотря, однакожь, на добросовстность этой кропотливой работы, издатель сознается, ‘что найдется еще много упущеній и недосмотровъ’ (Томъ II, Объясненіе, стр. VII) въ его изданіи, которому онъ не далъ даже названія полнаго. Дйствительно, въ труд г. Анненкова оказываются нкоторые пропуски, которые будутъ указываемы ниже, но, несмотря на это, его изданіе несравненно-полне всхъ тхъ, которыя у насъ считаются полными.
Кром отсутствія системы и неполноты, прежнее изданіе сочиненіи Пушкина отличалось еще искаженіемъ текста. Новый издатель обратилъ особенное вниманіе на этотъ важный недостатокъ. Такъ-какъ исправленіе текста, по важности задачи, требовало доказательствъ на право поправки или измненія, то г. Анненковъ снабдилъ почти каждое изъ произведеній поэта указаніями, гд оно впервые явилось, какія измненія получало въ различныхъ изданіяхъ при жизни поэта, и въ какомъ отношеніи съ текстомъ этихъ редакцій находится текстъ посмертнаго изданія. Такимъ-образомъ читатели имютъ теперь возможность слдить за измненіями каждаго произведенія. Многія изъ стихотвореній и статей поэта (особенно явившіяся въ печати по смерти его) сличены съ рукописями и по нимъ указаны его числовыя помтки, первыя мысли и намренія. Хронологическое распредленіе стихотвореній также находитъ въ примчаніяхъ оправданіе и подтвердительныя данныя, заимствованныя отчасти изъ бумагъ поэта, а отчасти изъ явившихся еще при жизни Пушкина пяти собраній его стихотвореній, которыя помщены въ нихъ также въ хронологическомъ порядк. Г. Анненковъ обратилъ даже вниманіе на особенное правописаніе Пушкина, проявлявшееся не только въ собраніяхъ его сочиненій, но даже въ изданіяхъ, въ которыя онъ посылалъ свои произведенія. Эти орографическія особенности собраны издателемъ въ примчаніяхъ, а вмст съ ними указаны и нкоторыя изъ тхъ, которыя не принадлежатъ поэту и употреблены посторонней редакціей его сочиненій. И т и другія заслуживаютъ нкотораго вниманія, какъ образцы грамматическихъ колебаній нашего языка.
Дальнйшее сравненіе между обоими изданіями — сравненіе ихъ въ частностяхъ, подтвердило бы сказанное выше и доказало бы, какъ уже доказало сравненіе ихъ въ общихъ чертахъ, что изданіе г. Анненкова удовлетворяетъ боле или мене всмъ законнымъ требованіямъ.
Первый томъ посвященъ обширной біографіи поэта, напечатанной подъ скромнымъ названіемъ Матеріаловъ для біографіи Александра Сергевича Пушкина. Разсмотрніемъ этихъ ‘Матеріаловъ’ теперь и займемся преимущественно.
Авторъ начинаетъ біографію поэта съ его родословной и, ссылаясь на ‘Родословную Пушкиныхъ и Ганнибаловыхъ’, переданную самимъ поэтомъ въ его Запискахъ (Сочиненія Пушкина, изд. 1855 г., т. V, стр. 3—6), прибавляетъ къ ней нсколько замтокъ. Для лучшаго уразумнія родословной, г. Анненковъ приложилъ къ своему труду родословную таблицу, составленную со словъ сестры поэта, О. С. Павлищевой, ея мужемъ H. И. Павлищевымъ (т. I, приложеніе I). Родословная начинается съ стольника Петра Петровича Пушкина, скончавшагося въ 1677 году, и доведена до 1851 года, съ котораго времени единственное дополненіе къ ней составляетъ смерть брата поэта, Льва Сергевича Пушкина, скончавшагося въ Одесс въ 1852 году.
Къ-сожалнію, г. Анненковъ не упоминаетъ ни объ одномъ изъ Пушкиныхъ, жившихъ при государяхъ рюрикова дома и игравшихъ не послднюю роль въ нашей исторіи. Въ одной ‘Исторіи Государства Россійскаго’ Карамзина говорится объ одиннадцати Пушкиныхъ, и читатели тмъ боле въ-прав были ожидать отъ г. Анненкова подробностей въ этомъ отношеніи, что самъ поэтъ въ ‘Запискахъ’ своихъ называетъ (и то неврно) только весьма-немногихъ представителей своего рода. Кром ‘Исторіи’ Карамзина, многіе матеріалы и указанія для родословной поэта находятся въ ‘Родословной’ и ‘Разрядной’ Книгахъ, въ ‘Россійской Виліоик’, въ изданіяхъ Археографическихъ Экспедиціи и Коммиссіи, во ‘Временник Общества Исторіи и Древностей Россійскихъ’, и проч. Въ ‘Матеріалахъ’ не упоминается также о Пушкин, котораго поэтъ вывелъ въ ‘Борис Годунов’. О немъ умалчиваетъ, какъ уже замчено въ ‘Москвитянин’ (1853 г., No 22, Смсь, стр. 125), и другой біографъ Пушкина, П. И. Бартеневъ, которому мы обязаны самымъ добросовстнымъ изслдованіемъ родословной, дтства и юношества поэта. Въ ‘Матеріалахъ’ не находимъ также свдній о Пушкиныхъ, подписавшихся подъ грамматою объ избраніи на царство Михаила едоровича Романова, которые не названы ни въ одной изъ статей о родословной поэта. О нихъ упоминаетъ самъ Пушкинъ въ своихъ Запискахъ: ‘четверо Пушкиныхъ подписались подъ грамотою о избраніи на царство Романовыхъ’ (т. V, стр. 4), и въ письм къ Дельвигу изъ Михайловскаго отъ 8-го іюня 1825 года. Письмо это напечатано въ ‘Матеріалахъ’ (стр. 156—157), но безъ послднихъ строкъ, въ которыхъ и находится это указаніе, и которыя представляемъ: ‘Видлъ ли ты H. М. (Карамзина)? Идетъ ‘ли впередъ исторія? Гд онъ остановится? Не на избраніи ли Рома’новыхъ?… Шесть Пушкиныхъ подписали избирательную грамоту, да ‘два руку приложили за неумньемъ писать’… Оба показанія поэта несовсмъ-справедливы: подъ избирательною грамматою (‘Собраніе Государственныхъ Грамотъ и Договоровъ, хранящихся въ Государственной Коллегіи Иностранныхъ Длъ’, Москва, 1813 г., часть первая) подписались пять Пушкиныхъ, изъ которыхъ одинъ подписался за своего брата, именно: стольникъ Иванъ, подписавшійся и за брата своего Ивана Григорьева сына, стряпчій едоръ, Михайло и Никита, и руку приложили двое: Ѳ,едоръ и едоръ Семеновъ сынъ. Поэтъ вообще дорожилъ своей родословной и въ неизданномъ стихотвореніи своемъ Моя родословная, изъ котораго небольшіе отрывки не разъ являлись въ печати, съ гордостью говоритъ о древности своего рода. Г. Анненковъ упоминаетъ въ ‘Матеріалахъ’ о причин, породившей эту пьесу (стр. 300), и приводитъ изъ нея полторы сгрофы. Излагая родословную поэта, г. Анненковъ только упоминаетъ объ извстномъ родоначальник фамиліи Ганнибаловъ, негр Абрам Петрович, и возвращается къ нему уже на стр. 300 — 303, по поводу литературныхъ и филологическихъ замтокъ Пушкина. Тамъ же приведено и любопытное письмо императрицы Екатерины II къ А. П. Ганнибалу. Эти свднія, составляющія перерывъ въ изложеніи литературной дятельности Пушкина, были бы боле-умстны въ его родословной. Въ ‘Родословной’ поэта не находимъ также Андрея Ивановича Пушкина, напечатавшаго (въ двадцатыхъ годахъ текущаго столтія) нсколько сочиненіи по части военныхъ наукъ, и вообще не встрчаемъ указаній о Пушкиныхъ-писателяхъ, которыхъ, по увренію С. Д. Полторацкаго, можно насчитать до восьми. Изъ нихъ въ ‘Родословной’ показаны только Василій Львовичъ, извстный авторъ ‘Опаснаго Сосда’, и Алексй Михайловичъ, переводчикъ Мольера. Но годъ смерти послдняго не означенъ. Онъ скончался въ Москв, въ конц мая 1825 года. Краткое некрологическое извстіе о немъ напечатано въ ‘Сверной Пчел’ 1825 года, No 70.
Вообще г. Анненковъ не воспользовался, при изложеніи родословной поэта, не только названными выше историческими матеріалами, но пренебрегъ въ этомъ отношеніи и позднйшими журнальными указаніями. Такъ, напримръ, онъ не воспользовался важнйшимъ матеріаломъ для родословной поэта — статьею П. И. Бартенева Родъ и дтство Пушкина (‘Отечественныя Записки’ 1853, No 11), даже не упомянулъ объ этой стать также, какъ о замчательныхъ двухъ главахъ біографіи Пушкина того же автора (‘Московскія Вдомости’ 1854′, No 71—118), не воспользовался статьею А. Ю. Пушкина Для біографіи Пушкина (‘Москвитянинъ’ 1852, No 2і), составляющей дополненія и поправки къ стать H. В. Берга Сельцо Захарово, въ которомъ Пушкинъ провелъ часть своего дтства (‘Москвитянинъ’ 1851, No 9 и 10), и проч.
Въ бумагахъ поэта сохранилось еще нсколько неизданныхъ замтокъ о его родственныхъ отношеніяхъ. Такъ, напримръ, въ письм его къ брату изъ Михайловскаго въ 1824 году, онъ упоминаетъ о смерти своей тетки, двицы Анны Львовны Пушкиной: ‘…Вотъ важное: тетка умерла. ду завтра на Св. Горы и велю отпть панихиду… Думаю, что наши отправятся въ Москву. Добрый путь!’ {Письмо это сообщено въ копіи K. П. Б—мъ также, какъ и т изъ приведенныхъ ниже писемъ поэта, при которыхъ не указанъ источникъ.} Въ письм отъ 4*-го декабря того же года читаемъ: ‘Si ce que vous dites concernant le testament d’А. Л. est vrai, c’est trè,s joli de sa part. Au vrai j’ai toujours aim ma pauvre tante… Няня исполни’ла твою коммиссію, здила на Св. Горы и отправила панихиду или ‘что было нужно. Она цлуетъ тебя и я также’. Пушкинъ написалъ на кончину Анны Львовны элегію, которая недавно напечатана въ ‘Современник’ (1854* г. No IX, Критика, стр. 18) и которой нтъ въ изданіи г. Анненкова. Нкоторыя указанія объ отношеніяхъ поэта къ его родн можно найдти и въ напечатанныхъ его произведеніяхъ, особенно въ ‘Евгеніи Онгин’.
Сличеніе ‘Матеріаловъ’ г. Анненкова съ тми матеріалами для біографіи Пушкина, которыми онъ не воспользовался, и дополненіе родословной поэта по названнымъ источникамъ повлекло бы насъ слишкомъ-далеко. Притомъ подобная разработка есть уже дло не критики, а біографіи, и потому, предоставляя этотъ трудъ будущему біографу Пушкина, переходимъ къ описанію дтства и воспитанія поэта.
Въ числ лицъ, лелявшихъ дтство Пушкина, особенно-замчательна его няня, извстная Ирина Родіоновна, имвшая большое вліяніе на первоначальное воспитаніе своего питомца. Г. Анненковъ въ немногихъ словахъ очень-живо очертилъ трогательныя отношенія къ ней Пушкина. ‘Соединеніе добродушія и ворчливости, нжнаго расположенія къ молодости съ притворной строгостью, оставили въ сердц Пушкина неизгладимое воспоминаніе. Онъ любилъ ее (няню) родственною, неизмнною любовью, и въ годы возмужалости и славы бесдовалъ съ нею по цлымъ часамъ. Это объясняется еще и другимъ важнымъ достоинствомъ Арины Родіоновны: весь сказочный русскій міръ былъ ей извстенъ какъ-нельзя-короче, и передавала она его чрезвычайно-оригинально. Поговорки, пословицы, присказки не сходили у ней съ языка. Большую часть народныхъ былинъ и псенъ, которыхъ Пушкинъ такъ много зналъ, слышалъ онъ отъ Арины Родіоновны. Можно сказать съ увренностью, что онъ обязанъ своей нян первымъ знакомствомъ съ источниками народной поэзіи и впечатлніями, которыя, однакожь, были замтно ослаблены послдующимъ воспитаніемъ. Въ числ писемъ къ Пушкину почти отъ всхъ знаменитостей русскаго общества находятся и записки отъ старой няни, которыя онъ берегъ наравн съ первыми’ (‘Матеріалы’, стр. 4*). Разсказы Ирины Родіоновны не разъ служили основаніемъ для произведеній Пушкина. Въ бумагахъ его сохранились семь сказокъ, записанныхъ со словъ его няни, изъ которыхъ три послужили основой для сказокъ о цар Салтан, о мертвой царевн и о купц Остолоп, а одна для сказки Жуковскаго о цар Беренде, и находятся въ числ приложеній къ ‘Матеріаламъ’ (Приложеніе II, стр. 437—441). Великій поэтъ ‘отзывался о нян какъ о послднемъ своемъ наставник, и говорилъ, что этому учителю онъ много обязанъ исправленіемъ недостатковъ своего первоначальнаго Французскаго воспитанія’ (‘Матеріалы’, стр. 119). Дйствительно, своимъ близкимъ знакомствомъ съ народными поврьями и русскимъ сказочнымъ міромъ поэтъ прежде всего обязанъ своей нян, о чемъ будемъ имть случай говорить еще впослдствіи, по поводу эпическихъ произведеній Пушкина. Какое трогательное обращеніе къ ней составляетъ слдующій отрывокъ, впервые-напечатанный въ изданіи г. Анненкова:
‘Подруга дней моихъ суровыхъ,
Голубка дряхлая моя!
Одна въ глуши лсовъ сосновыхъ
Давно, давно ты ждешь меня.
Ты подъ окномъ своей свтлицы
Горюешь будто на часахъ,
И медлятъ поминутно спицы
Въ твоихъ наморщенныхъ рукахъ.
Глядишь въ забытыя вороты
На черный, отдаленный путь:
Тоска, предчувствіе, заботы
Тснятъ твою всечасно грудь…’ (Стр. 5).
Уваженіе Пушкина къ Ирин Родіоновн, къ которой онъ не разъ обращался въ своихъ произведеніяхъ, было раздляемо и другимъ поэтомъ, Языковымъ. Въ посланіи Кг, нян А. С. И — а (въ которомъ она Названа Василъевной, быть-можетъ, для размра) Языковъ вспоминаетъ о разсказахъ старушки:
‘Ты занимала насъ, добра и весела,
Про стародавнихъ баръ плнительнымъ разсказомъ:
Мы удивлялися почтеннымъ ихъ проказамъ,
Мы врили теб, и смхъ не прерывалъ
Твоихъ безхитростныхъ сужденій и похвалъ,
Свободно говорилъ языкъ словоохотный,
И легкіе часы летали беззаботно.’
Въ стихотвореніи На смерть няни А. С. П—а Языковъ говоритъ, что она не умретъ въ преданіяхъ о нашихъ поэтахъ, и возвращается къ тмъ же воспоминаніямъ:
‘Насъ, полныхъ юности и вольныхъ,
Тамъ было трое: два пвца,
И онъ, краса ночей застольныхъ,
Кипвшій силами бойца… (*),
Вонъ тамъ — обоями худыми
Гд-гд прикрытая стна,
Полъ нечиненный, два окна
И дверь стеклянная межь ними,
Диванъ подъ образомъ въ углу
Да пара стульевъ, столъ украшенъ
Богатствомъ винъ и сельскихъ брашенъ,
И ты, пришедшая къ столу!
Мы пировали. Не дичилась
Ты нашей доли — и порой
Къ своей весн переносилась
Разгоряченною мечтой,
Любила слушать наши хоры,
Живые звуки чуждыхъ странъ,
Рчей напоры и отпоры,
И звонъ стакана о стаканъ.’
(*) Товарищъ Языкова по Дерптскому Университету, А. Н. Вульфъ.
Г. Анненковъ возвращается еще къ этой замчательной личности на стр. 119—120-й ‘Матеріаловъ’ по поводу разсказовъ Ирины Родіоновны, такъ художественно воспроизведенныхъ ея питомцемъ. Замтимъ кстати, что г. Анненковъ въ своемъ труд недостаточно группируетъ факты: не кончивъ говорить объ одномъ предмет, онъ переходитъ къ другому, и снова, не исчерпавъ его вполн, начинаетъ другое, или возвращается къ прежнему разсказу. На первыхъ пяти страницахъ біографіи встрчаются два такіе примра. Упомянувъ только о Ганнибал въ родословной поэта, авторъ переходитъ къ другимъ его предкамъ, и возвращается къ Ганнибалу только по поводу сочиненій Пушкина, при любопытномъ объясненіи процеса его творчества, гд это отступленіе песовсмъ-умстно. Точно также разсказъ объ Ирин Родіоновн прерывается въ самомъ начал, и авторъ дорисовываетъ эту замчательную личность впослдствіи, говоря объ образ жизни поэта и о его авторскихъ пріемахъ. Это отсутствіе строгаго плана и нкоторая отрывочность изложенія тмъ боле замтны, что авторъ не позаботился объ оглавленіи написанной имъ біографіи, не раздлилъ ея на главы, и вообще не сдлалъ ничего, чтобъ облегчить читателямъ изученіе своего любопытнаго труда и доставить боле удобства для справокъ.
Но возвращаемся къ разсмотрнію ‘Матеріаловъ’.
Описывая мстность села Захарова (въ сорока верстахъ отъ Москвы), въ которомъ Пушкинъ провелъ часть своего дтства, г. Анненковъ приводитъ свидтельство одного путешественника, именно г. Макарова (стр. 6), ссылаясь на статью его въ ‘Москвитянин’ 1851 года. Статья эта принадлежитъ не г. Макарову, а H. В. Бергу, и называется Сельцо Захарово. М. Н. Макарову принадлежитъ статья о дтств Пушкина въ ‘Современник’ 1843 года (No 3). ‘Матеріалы’ г. Анненкова не сообщаютъ ничего новаго о дтств поэта, которое уже подробно описано въ двухъ статьяхъ г. Бартенева, названныхъ выше. Жаль, что г. Анненковъ не хотлъ ими воспользоваться! Г. Бартеневъ сообщаетъ, между-прочимъ, въ обихъ своихъ статьяхъ, со словъ П. В. Нащокина, слдующій характеристическій анекдотъ, котораго не находимъ у г. Анненкова: ‘Въ Захаров жила у нихъ въ дом одна дальняя родственница, молодая помшаная двушка, помщавшаяся въ особой комнат. Говорили и думали, что ее можно вылечить испугомъ. Разъ ребенокъ-Пушкинъ ушелъ въ рощу, гд любилъ гулять: расхаживалъ, воображалъ себя богатыремъ, и палкою сбивалъ верхушки и головки растеній. Возвращаясь домой, видитъ онъ на двор свою сумасшедшую родственницу, въ бломъ плать, растрепанную, встревоженную. ‘Mon frè,re, on me prend pour un incendie’, кричитъ она ему. Дло въ томъ, что, для испуга, въ окно ея комнаты провели кишку пожарной трубы. Тотчасъ догадавшись, Пушкинъ спокойно и съ любезностью началъ уврять ее, что она напрасно такъ думаетъ, что ее сочли не за пожаръ, а за цвтокъ, что цвты также изъ трубы поливаютъ’. (‘Московскія Вдомости’ 1854, No 71, стр. 292).
Лицейская жизнь Пушкина изложена у г. Анненкова несовсмъ-удовлетворительно, особенно если сравнить эту часть ‘Матеріаловъ’ со второю главою біографіи Пушкина, начатой г. Бартеневымъ (‘Московскія Вдомости’ 1854 г.). Г. Бартеневъ справедливо говоритъ, что Лицей подйствовалъ на умъ Пушкина, ‘сообщивъ его мыслямъ опредленное направленіе, и на сердце, давъ возможность рано развиться нжнымъ склонностямъ дружбы, чувствамъ чести и товарищества, однимъ словомъ, онъ вполн раскрылъ вс его способности’, и потому г. Бартеневъ весьма-основательно считалъ себя обязаннымъ ‘поговорить о Лице сколько возможно подробне’. Въ стать г. Бартенева дйствительно заключается множество любопытныхъ подробностей о лицейскомъ воспитаніи Пушкина, подробностей, которыхъ не находимъ у г. Анненкова. Вообще вторая глава труда г. Бартенева, несмотря на то, что явилась нсколько мсяцевъ ране ‘Матеріаловъ’ г. Анненкова, могла бы служить любопытнымъ къ нимъ дополненіемъ.
Но если ‘Матеріалы’ г. Анненкова не представляютъ полнаго собранія всхъ напечатанныхъ матеріаловъ и указаній для біографіи поэта, за-то они представляютъ много неизданнаго, въ высшей степени любопытнаго и проливающаго совершенно-новый свтъ на жизнь и дятельность Пушкина. Вообще, немногіе изъ біографовъ имли возможность пользоваться для своего труда такими богатыми данными, какъ г. Анненковъ, и потому необыкновенный интересъ и совершенная новость нсколькихъ страницъ ‘Матеріаловъ’ вполн выкупаютъ нкоторую неполноту ихъ въ библіографическомъ отношеніи. Эта новость фактовъ, поражающая вниманіе читателя во многихъ мстахъ біографіи, замчательна и въ описаніи лицейской жизни Пушкина. Кром нсколькихъ стихотворныхъ отрывковъ, относящихся къ тому времени, г. Анненковъ приводитъ найденные въ бумагахъ поэта отрывки его автобіографіи. Одинъ изъ нихъ (стр. 20) представляетъ только программу записокъ Пушкина, несохранившую никакихъ подробностей, но заключающую въ себ множество указаній и намековъ, безъ-сомннія, еще понятныхъ для товарищей и современниковъ Пушкина и способныхъ возбудить въ нихъ многія воспоминанія о томъ времени. Для позднйшаго потомства многое въ этой программ совершенно непонятно и будетъ навсегда потеряно для читателей, если трудъ г Анненкова не вызоветъ кого-нибудь изъ современниковъ поэта подлиться съ публикой своими драгоцнными воспоминаніями. Другой любопытный документъ, приводимый г. Анненковымъ, есть Отрывокъ изъ записокъ Пушкина, веденныхъ имъ въ Лице (стр. 22, 23, 25 — 27). Этотъ отрывокъ посвящаетъ насъ въ тайны новаго міра, который только-что открывался для ума и сердца даровитаго юноши. Въ немъ мы находимъ все, что занимало пятнадцатилтняго поэта: его первыя литературныя сужденія, высказанныя съ юношескою прямотою по поводу комедій кн. Шаховскаго, возбуждавшихъ въ то время большіе споры, планы будущихъ литературныхъ занятій, въ которыхъ высказывались уже направленіе и потребность литературной дятельности, и рядомъ съ этими стремленіями — дтскія шалости, надъ которыми даже и въ то время смялся самъ Пушкинъ.
Вотъ небольшой отрывокъ изъ этихъ любопытныхъ записокъ: ’10 декабря. Вчера написалъ я третью главу: Фатама или разумъ человческій, читалъ ее С. С. (вроятно С. С. Фролову, бывшему съ 1814—16 надзирателемъ по учебной и нравственной части, а съ 1816—17 инспекторомъ Лицея), и вечеромъ съ товарищами тушилъ свчки и лампы въ зал. Прекрасное занятіе для философа! Поутру читалъ жизнь Вольтера.
‘Началъ я комедію — не знаю кончу ли ее. Третьягодня хотлъ я написать ироическую поэму Игорь и Ольга…
‘Лтомъ напишу я Картину Царскаго Села.
1. Картина сада.
2. Дворецъ. День въ Ц. С.
3. Утреннее гулянье.
4. Полуденное гулянье.
5. Вечернее гулянье.
6. Жители Царскаго Села.
‘Вотъ главные предметы вседневныхъ моихъ записокъ — но это еще будущее’. (Стр. 23).
Въ этой коротенькой программ, неимющей отдльно значенія, уже высказались литературные пріемы Пушкина, съ которыми такъ хорошо знакомитъ своихъ читателей г. Анненковъ, и о которыхъ будетъ еще сказано ниже. Великій поэтъ, даже и въ годы полнаго развитія своего таланта, не оставлялъ этого способа, который служилъ указателемъ пути для его вдохновенія, и чмъ боле онъ овладвалъ вдохновеньемъ, тмъ мене отступалъ отъ предначертаннаго плана. Весьма-вроятно, что программа, приведенная выше, имла своимъ послдствіемъ знаменитыя Воспоминанія въ Царскомъ Сел, читанныя поэтомъ на лицейскомъ экзамен въ присутствіи Державина, хотя со второй же строки Пушкинъ отступилъ отъ программы и забылъ о предположенныхъ описаніяхъ, отдавшись лирическому одушевленію при воспоминаніяхъ о славныхъ подвигахъ екатериненскихъ героевъ. Быть-можетъ также, что программа, какъ полагаетъ г. Анненковъ, ‘могла служить продолженіемъ’ этого стихотворенія. (На отрывк ‘Записокъ’ не выставлено года, почему и нельзя сказать положительно, въ какомъ отношеніи находится программа къ стихотворенію, которое уже въ 1815 году было напечатано). Но какая изумительная дятельность въ эти годы! Пятнадцатилтній мальчикъ пишетъ романъ, начинаетъ комедію, обдумываетъ героическую и описательную поэмы и, кром того, находитъ еще время для серьзнаго чтенія, и для школьныхъ шалостей. Въ уцлвшихъ листкахъ ‘Записокъ’ Пушкина, занятыхъ ученическими куплетами, намеки и значеніе которыхъ могутъ быть объяснены только сверстниками поэта, есть отрывокъ, свидтельствующій, что ему уже были знакомы волненія и восторги первой любви. Вотъ этотъ отрывокъ, замчательный, какъ первое выраженіе страсти, созданной мечтательнымъ воображеніемъ и высказанной съ дтскою сантиментальностью:
‘И такъ я щастливъ былъ и такъ я наслаждался,
Отрадой тихою, восторгомъ упивался!…
И гд веселья быстрый день?
Промчались лтомъ сновиднья,
Увяла прелесть наслажденья,
И снова вкругъ меня угрюмой скуки тнь!…’
‘Я щастливъ былъ! нтъ, я вчера не былъ щастливъ, поутру я мучился ожиданьемъ, съ неописаннымъ волненьемъ стоя подъ окошкомъ, смотрлъ на снжную дорогу — ее не видно было! Наконецъ я по’ терялъ надежду, вдругъ, нечаянно встрчаюсь съ нею на лстниц… сладкая минута!..
‘Онъ плъ любовь, но былъ печаленъ гласъ.
Увы! онъ зналъ любви одну лишь муку!
Жуковскій‘.
‘Какъ она мила была! Какъ черное платье пристало къ милой Б.!..
‘Я былъ щастливъ 5 минутъ!’ (Стр. 25—26).
Литографическій снимокъ съ этихъ строкъ находится въ числ приложеній къ біографіи поэта (прилож. I).
Лицейскія элегіи Пушкина безъ-сомннія имютъ близкое отношеніе къ приведенному отрывку и выражаютъ т же первыя тревоги поэтической души, основаніемъ которыхъ было недйствительное событіе, не настоящая страсть, но юношеская мечтательность, которая вызываетъ неясныя жалобы, опережающія дйствительность.
Въ своихъ позднйшихъ произведеніяхъ поэтъ не разъ возвращается къ этимъ сладостнымъ воспоминаніямъ молодости и лицейской жизни. Между ними особенно-замчательны, если не въ художественномъ, то въ автобіографическомъ отношеніи, по искренности, съ которою поэтъ изображаетъ самъ себя, слдующія дв строфы изъ VIII псни ‘Евгенія Онгина’, впервые-являющіяся въ своемъ первобытномъ вид въ ‘Матеріалахъ’:
‘Въ т дни, когда въ садахъ Лицея
Я безмятежно разцвталъ,
Читалъ охотно Елисея (*),
А Цицерона проклиналъ.
Въ т дни, какъ я поэм рдкой
Не предпочелъ бы мячикъ мткой,
Считалъ схоластику за вздоръ
И прыгалъ въ садъ черезъ заборъ,
Когда порой бывалъ прилеженъ,
Порой лнивъ, порой упрямъ,
Порой лукавъ, порою прямъ,
Порой смиренъ, порой мятеженъ,
Порой печаленъ, молчаливъ,
Порой сердечно говорливъ,
(*) Елисей, или раздраженный Вакхъ, шуточная поэма Василія Майкова, которою восхищался Пушкинъ. Свое сужденіе объ этой поэм онъ высказалъ въ письм отъ 13 іюня 1823 г., вызванномъ статьею въ ‘Полярной Звзд’ 1823 г. о старой и новой русской словесности и частью напечатанномъ въ ‘Современник’ 1854 года (No 1).
Когда въ забвеньи передъ классомъ
Порой терялъ я взоръ и слухъ,
И говорить старался басомъ,
И стригъ надъ губой первый пухъ —
Въ т дни… въ т дни, когда впервые
Замтилъ я черты живыя
Прелестной двы, и любовь
Младую взволновала кровь,
И я, тоскуя безнадежно,
Томясь обманомъ пылкихъ сновъ,
Везд искалъ ея слдовъ,
Объ ней задумывался нжно,
Весь день минутной встрчи ждалъ
И щастье тайныхъ мукъ узналъ…’ (Стр. 40).
Въ другомъ стихотвореніи Пушкина, также впервые явившемся въ изданіи г. Анненкова, воспоминанія дтства и юности принимаютъ вполн-художественные образы, поразительные своимъ величественнымъ спокойствіемъ и простотою:
‘Наперсница волшебной старины,
Другъ вымысловъ игривыхъ и печальныхъ —
Тебя я зналъ во дни моей весны,
Во дни утхъ и сновъ первоначальныхъ!
Я ждалъ тебя. Въ вечерней тишин
Являлась ты веселою старушкой,
И надо мной сидла въ шушун,
Въ большихъ очкахъ и съ рзвою гремушкой.
Ты, дтскую качая колыбель,
Мой юный слухъ напвами плнила,
И межъ пеленъ оставила свирль,
Которую сама заворожила!
Младенчество прошло какъ легкій сонъ,
Ты отрока безпечнаго любила —
Средь важныхъ Музъ тебя лишь помнилъ онъ
И ты его тихонько постила.
Но тотъ ли былъ твой образъ, твой уборъ?
Какъ мило ты, какъ быстро измнилась!
Какимъ огнемъ улыбка оживилась!
Какимъ огнемъ блеснулъ привтный взоръ!
Покровъ, клубясь волною непослушной,
Чуть оснялъ твой станъ полувоздушный.
Вся въ локонахъ, обвитая внкомъ,
Прелестная глава благоухала,
Грудь блая подъ желтымъ жемчугомъ
Румянилась и тихо трепетала…’
Возвращаясь отъ воспоминаній поэта къ его біографіи, замтимъ, что въ ‘Матеріалахъ’ весьма-обстоятельно указаны лицейскія стихотворенія Пушкина, изъ которыхъ очень-многія пропущены въ посмертномъ собраніи его сочиненій. Вс эти стихотворенія уже были указаны въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’ 1853 года, гд объяснены и лицейскіе псевдонимы поэта, и потому, не останавливаясь на нихъ, въ избжаніе повтореній, скажемъ лучше нсколько словъ о лицейскомъ литературномъ обществ, о которомъ вообще сохранилось мало извстій.
Сочувствіе къ литератур обнаруживалось съ самаго начала курса и составляло характеристическую черту лицейскаго воспитанія. Между воспитанниками образовалось литературное общество, цлью котораго были литературныя бесды, а также изданіе (въ своемъ кругу) и оцнка своихъ сочиненій. Центромъ и душою этого общества былъ Пушкинъ, писавшій стихи еще до поступленія въ Лицей и усвоившій себ разнообразнымъ чтеніемъ знакомство съ русскою и особенно французскою литературою. Вторымъ поэтомъ посл Пушкина считался Илличевскій, многочисленныя эпиграммы котораго доставили ему въ кружк товарищей извстность остряка {Стихотворенія его изданы въ 1827-мъ году подъ заглавіемъ: ‘Опыты въ антологическомъ род’.}. За Пушкинымъ и Илличевскимъ во мнніи ихъ товарищей стояли Дельвигъ и Корсаковъ. Кром названныхъ лицъ, изъ которыхъ уже ни одного не осталось въ живыхъ, участіе въ лицейскомъ литературномъ обществ принимали М. Л. Яковлевъ, сочинявшій и стихи и музыку къ стихамъ своихъ товарищей, князь Л. М. Горчаковъ, С. Г. Ломоносовъ, Д. Н. Масловъ и покойные Вальховскій и Есаковъ. Доказательствомъ дятельности общества служатъ изданные имъ журналы, изъ которыхъ г. Анненковъ называетъ четыре: Лицеискік Мудрецъ, Для удовольствія и пользы, Неопытное перо и Пловцы (стр. 19). Въ дополненіе къ этимъ свдніямъ сообщаемъ нсколько словъ о лицейскихъ журналахъ, переданныя намъ М. Л. Яковлевымъ.
Въ 1812 году явились два журнала: Для удовольствія и пользы и Неопытное перо. Оба они выходили ежемсячно, и въ-теченіе года явилось 12 книжекъ каждаго журнала, всего же 24 книжки въ теченіе года. Какая изумительная дятельность для двнадцатилтнихъ мальчиковъ, находившихъ время и для занятій науками! Издателями и участниками журнала Для удовольствія и пользы были: князь А. М. Горчаковъ, Д. Н. Масловъ, М. А. Яковлевъ, Илличевскій, Вальховскій и Есаковъ. Издателями и участниками Неопытною пера были: Пушкинъ, Дельвигъ и Корсаковъ. Въ 1813 году явился журналъ Пловцы, издававшійся Пушкинымъ, Дельвигомъ, Илличевскимъ и М. Л. Яковлевымъ. Но такъ-какъ литературныя занятія воспитанниковъ отвлекали ихъ отъ занятій другими обязательными предметами, то изданіе журналовъ было прекращено въ 1813 году, и изданіе ‘Пловцовъ’ ограничилось тремя нумерами. Журналъ Лицейскій Мудрецъ выходилъ, однакожь, тетрадями до 1816 года. Вс эти журналы, какъ уже было напечатано, давно пропали. Г. Бартеневъ сообщаетъ по преданію, что былъ еще лицейскій журналъ Сверчокъ (‘Московскія Вдомости’ 1854*), но за достоврность этого свднія не ручаемся.
Изъ наставниковъ Лицея, которымъ было вврено воспитаніе юношей, нкоторые поощряли въ нихъ страсть къ литературнымъ занятіямъ, другіе же, напротивъ, старались удерживать ихъ отъ этихъ преждевременныхъ стремленій къ авторству, положительно-вредившихъ ученію. И т, и другіе были отчасти правы. Къ числу первыхъ принадлежалъ любимый всми гувернръ и учитель рисованія, умершій, нсколько лтъ назадъ, Сергй Гавриловичъ Чириковъ (у г. Анненкова онъ названъ С. Л. Ч., стр. 17), посвятившій всю жизнь добросовстному исполненію своего призванія. У него нердко бывали литературныя собранія лицеистовъ, и, по свидтельству г. Бартенева, (‘Московскія Вдомости’ 1854*) въ его гостиной, надъ диваномъ долго сохранялось нсколько написанныхъ на стн Пушкинымъ шуточныхъ стиховъ, въ которыхъ говорилось о бывшихъ у Чирикова литературныхъ собраніяхъ. Въ бумагахъ Сергя Гавриловича нашлось посланіе къ нему Пушкина, писанное въ 1815 году. Посланіе это составляетъ съ нкоторыми перемнами конецъ лицейскаго стихотворенія Измны (т. II, стр. 57—60). Представляемъ его читателямъ:
Тщетно вздыхаетъ
Бдный пвецъ…
Нтъ! не встрчаетъ
Мукамъ конецъ.
Такъ до могилы
Вчно унылый
Цпи влачи,
Терномъ увитый,
Счастьемъ забытый
Крова ищи.’
Между наставниками Лицея нкоторые смотрли мене-снисходительно на эту страсть къ стихотворству и старались ей противодйствовать. Самымъ строгимъ цнителемъ юношескихъ литературныхъ попытокъ былъ профессоръ русской и латинской словесности Н. . Кошанскій, о которомъ упоминаетъ и г. Анненковъ (стр. 19). Строгость его сужденій, поселявшая въ молодомъ Пушкин недовріе къ собственнымъ его силамъ, не разъ выражавшееся въ его лицейскихъ стихотвореніяхъ, особенно огорчало молодаго поэта. Въ посланіи къ Дельвигу, напечатанномъ въ изданіи г. Анненкова и въ первоначальномъ и въ совершенно-передланномъ вид (т. II, стр. 161—163) Пушкинъ говоритъ, что онъ въ юности встртилъ клевету, вражду и зависть, что онъ оставляетъ и лиру, и внецъ, и обрекаетъ себя бездйствію и забвенью. Въ примчаніяхъ издатель говоритъ, что въ посланіяхъ къ Дельвигу жалобы автора на зависть и клевету ‘совсмъ неизъяснимы, да можетъ-быть и тогда не имли основанія’ (т. II, стр. 184). Мы полагаемъ, что эти жалобы объясняются вышеупомянутою строгостью сужденій, въ которой поэтъ видлъ только недоброжелательство. Сомннія, тревожившія молодаго Пушкина, опредлительне высказаны въ слдующемъ неизданномъ стихотвореніи Дельвига. Стихотвореніе это, найденное нами въ бумагахъ Дельвига — отвтъ на посланіе къ нему, сейчасъ упомянутое:
‘Какъ? Житель гордыхъ Альпъ надъ бурями парящій,
Кто кроетъ солнца ликъ развернутымъ крыломъ,
Услыша подъ скалой ехидны свистъ шипящій,
Раздвинулъ когти врознь и оставляетъ громъ?
Теб ль, младой вщунъ, любимецъ Аполлона,
На лиру звучную потокомъ слезы лить,
Дрожать предъ завистью, и подъ косою Крона
Склоняся, даръ небесъ въ безвстности укрыть?
Нтъ, Пушкинъ, рокъ пвцовъ — безсмертье, не забвенье!
Пускай Арменіусъ, ученьемъ напыщенъ,
Въ архивахъ роется и пишетъ разсужденье,
Пусть въ академіяхъ почетный будетъ членъ,
Но вмст съ нимъ умрутъ его творенья!
Ему ли быть твоихъ гонителемъ даровъ?
Брось на него ты взоръ, взоръ грознаго презрнья,
И въ малый сонмъ вступи божественныхъ пвцовъ.
И радостно теб за Стиксомъ грянутъ лиры,
Когда отяготишь собою ты молву,
И я, простой пвецъ Либера и Темиры,
Предъ Фебомъ иреклоня молящую главу,
Съ благоговніемъ ему возжгу куренье,
И воспою: ‘Хвала, кто съ нжною душой,
‘Тобою посвященъ, о Фебъ, на пснопнье,
‘За геніемъ своимъ прямой идетъ стезей!
‘Что зависть, передъ нимъ ползущая змею,
‘Когда съ богами онъ пируетъ въ небесахъ?
‘Съ гремящей лирою, съ любовью молодою
‘Онъ Крона быстраго и не узритъ въ мечтахъ.
‘Но невзначай къ нему въ обитель постучится
‘Затйливый Эротъ младенческой рукой,
‘Хоръ Смховъ и Харитъ въ пріютъ пвца слетится,
‘И слава съ громкою трубой.’
Вообще Дельвигъ, какъ доказываютъ его напечатанныя стихотворенія, прежде другихъ открылъ и оцнилъ дарованіе Пушкина, и предсказалъ своему другу ожидавшую его славу. Въ другомъ неизданномъ стихотвореніи На смерть Державина, Дельвигъ обращается къ Пушкину, какъ къ законному наслднику дарованія знаменитаго лирика. Вотъ это обращеніе:
‘Кто жь нын посметъ владть его громкою лирой? Кто, Пушкинъ?
Кто пламенный, избранный Зевсомъ еще въ колыбели, счастливецъ,
Въ порыв прекрасной души ее свжимъ внкомъ увнчаетъ?
Молися Каменамъ! и я за друга молю васъ, Камены!
Любите младаго пвца, охраняйте невинное сердце,
Зажгите возвышенный умъ, окрыляйте юные персты I…’
Впрочемъ, строгіе приговоры недолго тревожили и волновали Пушкина. Сознавъ свое дарованіе, онъ сдлался къ нимъ равнодушенъ и разсуждалъ о нихъ очень-хладнокровно, какъ доказываетъ посланіе Моему Аристарху, впервые-напечатанное въ изданіи г. Анненкова (т. II, стр. 101—104). Въ примчаніи къ посланію, любопытномъ по отрывкамъ изъ другаго неизданнаго стихотворенія Пушкина, издатель говоритъ, что это посланіе ‘составляетъ какъ-бы продолженіе посланія къ Дельвигу 1815 г. (‘Послушай Музъ ‘невинныхъ’). Мы указываемъ на него опять, какъ біографическій матеріалъ. Взглядъ автора на свое дарованіе, обычныя, любимыя его ‘чтенія, образцы, взятые имъ для себя (,) и наконецъ участіе Дельвига въ его поэтическомъ образованіи — выражаются очень ясно’ (т. I, стр. 148). Позволимъ себ замтить, что это мнніе несправедливо: Пушкинъ, конечно, не могъ называть Дельвига, самаго восторженнаго поклонника его музы, своимъ гонителемъ, угрюмымъ цензоромъ и скучнымъ проповдникомъ, и упрекать его въ сухой учености. Посланіе это дйствительно иметъ по содержанію нкоторую связь съ посланіемъ къ Дельвигу, но относится не къ нему, а къ Н. . Кошанскому, что доказывается самимъ стихотвореніемъ, которое и представляемъ на сужденіе читателей:
‘Помилуй, трезвый Аристархъ,
Моихъ бакхическихъ посланій!
Не осуждай моихъ мечтаній
И чувства въ втреныхъ стихахъ.
Плоды веселаго досуга
Не для безсмертья рождены,
Но разв такъ сбережены
Для самого себя, для друга,
Да для Темиры молодой.
Помилуй, сжалься надо мной!
Я знаю самъ свои пороки,