Разговоры о словесности, Каченовский Михаил Трофимович, Год: 1811 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

Разговоры о словесности (*).

(*) Сочиненіе Александра Шишкова. Въ С. Петербург, въ типографіи Ивана Глазунова, 1811 года.

Читая разныя творенія почтеннаго сочинителя Разговоровъ о словесности, я всегда имю въ мысляхъ своихъ его намреніе, благородное и полезное. Чего желаетъ онъ? Чтобы многіе изъ насъ, оставивъ слпое, раболпное и невжественное пристрастіе къ чужбин, устремили разумъ свой на собственное достоинство, чтобы приучили себя заботиться о приобртеніи тхъ познаній, которыя необходимо нужны для счастія нашего и славы, чтобы къ очищенію и обогащенію языка своего старались употреблять только т пособія, которыя могутъ быть истинно къ тому полезными, и которыя одобряются здравымъ разсудкомъ, a не прихотями легкомыслія и невжества. Я люблю подобные совты, почитая ихъ весьма нужными, при ныншнихъ обстоятельствахъ, и для того, прежде нежели предложу нкоторыя замчанія свои на Разговоры, поспшаю сообщить читателямъ прекрасное ихъ окончаніе.

‘Священныя книги снабдили бы насъ избранными словами, краткими выраженіями, красотою и приличіемъ иносказаній, высотою мыслей и силою языка. Изъ лтописей нашихъ и другихъ подобныхъ имъ сочиненій снова присвоили бы мы себ много хорошаго и прямо Рускаго. Народный языкъ., очищенный нсколько отъ своей грубости, возобновленный и принаровленный къ ныншней нашей словесности, сблизилъ бы насъ съ тою пріятною невинностію, съ тми естественными чувствованіями, отъ которыхъ мы удаляясь, длаемся больше жеманными говорунами нежели истинно краснорчивыми писателями. Мы бросились на новйшіе иностранные языки, и переводя съ нихъ, стали придерживаться ихъ свойствамъ. Чего у нихъ въ языкъ нтъ, того уже и мы въ сочиненіяхъ своихъ употреблять не смемъ. Сіе излишнее подражаніе имъ отводитъ насъ отъ собственныхъ красотъ языка нашего, и стсняя предлы онаго, служитъ боле ко вреду, нежели къ польз словесности. Всякому ученому человку, a особливо писателю, конечно не худо знать вс иностранные языки, однако знаніе своего языка всего нужне, ибо безъ того весь трудъ его, употребленный на обученіе чужихъ языковъ, останется тщетенъ, изъ иностранныхъ же полезне всхъ Греческій и Латинскій. Они братья Славенскому языку, во всемъ съ ними сходному, столь же древнему, столь же сильному и богатому. Вс новйшія языки признаютъ преимущество ихъ предъ собою. Какъ же съ таковымъ языкомъ, каковъ нашъ, избрать себ образцомъ какой нибудь новйшій языкъ? оставить для него вс собственныя свои красоты? гоняться за его словами, за его выраженіями, за его оборотами, и не смть думать и говорить по своему? Когда мы симъ образомъ дале поступать станемъ, то словесность наша необходимо должна будетъ отчасу боле приходить въ упадокъ, ибо многія важныя и высокія слова, забудутся, корни ихъ истребятся, втьви произшедішя отъ нихъ или досохнутъ или кругъ знаменованія каждой изъ нихъ вмсто распространенія стснится, чужія и новыя несвойственныя намъ реченія будутъ больше и больше входить, пускать странныя отрасли, распространяться, отнимать силу y коренныхъ словъ, подвергать ихъ такимъ перемнамъ, какимъ подвержена одежда или комнатные уборы, и наконецъ изъ богатйшаго языка, въ которомъ почти каждое слово иметъ свой корень, течетъ отъ извстнаго и чистаго понятія сдлается языкъ сборный, новйшій, не имющій боле того ума, которой присутствовалъ при составленіи каждаго реченія, давалъ каждому слову, каждому выраженію силу и душу. Можетъ ли чрезъ поколебаніе такимъ образомъ языка обогащаться словесность? Напротивъ того, когда мы обратимъ вниманіе наше на собственный свой языкъ, и вмсто основаннаго на временномъ навык безразсуднаго пренебреженія къ словамъ и свойственному намъ составу оныхъ, начнемъ въ каждомъ изъ нихъ разбирать мысль и силу, приличіе или неприличіе въ слогъ, тогда конечно откроются намъ новые источники, могущіе обогатить ныншнюю нашу словесность. Мразы и хлады не препятствуютъ въ душахъ нашихъ горть огню краснорчія и стихотворства, природа не лишила насъ дарованій: свидтельствуютъ въ томъ прежніе и ныншніе наши писатели, но мы бы вознеслись несравненно выше, когда бы силы свои изъ собственныхъ ндръ своихъ извлекали, Тогда иностранецъ, переводя насъ, нашелъ бы въ книгахъ нашихъ многія, чуждыя ему и поражающія его красоты. Словесность наша привлекла, бы его вниманіе, точно таковымъ же образомъ, какъ привлекаютъ его свойства Греческаго и Латинскаго языковъ. Но ежели, переводя насъ, онъ ничего не будетъ находить кром подражанія собственному его языку, то вс преимущества языка нашего останутся погребенны во мрак, и мнимые просвтители ваши всегда и справедливо проповдовать будутъ, что мы все отъ нихъ заимствуемъ и сами собою ничего не имемъ, ни достоинства языка, ни собственныхъ мыслей своихъ и объясненій.’

Книга состоитъ изъ двухъ Разговоровъ. Азъ и Буки разсуждаютъ въ одномъ изъ нихъ о правописаніи, a въ другомъ о Русскомъ стихотворств, слдовательно Азъ и Буки нашего Сочинителя не походятъ на тхъ писателей, которые упражняются въ стихотворств, не научившись напередъ правописанію. Я увренъ, что писатели сего разбора не станутъ терять времени надъ чтеніемъ разговоровъ Аза съ Буки: имъ надобны зари багряны персты, васильки и ландыши, вздохи сердца, оттнки чувствительности, гармонія чувствъ, симпатія душъ, тому подобныя драгоцнности, безъ которыхъ ни одному порядочному человку обойтись не можно лтъ въ двадцать отъ роду, a для иныхъ, по счастливому стеченію обстоятельствъ, онъ бываютъ нужны въ тридцать лтъ и дале. Оставимъ ихъ, и послушаемъ бесдующихъ. Вотъ выписки изъ перваго Разговора, и мои на нихъ замчанія:

Языкъ нашъ иметъ въ церковныхъ книгахъ правила достаточныя и твердыя для правописанія (стр. 1).

Въ церковныхъ книгахъ содержатся только примры, изъ которыхъ составлены правила для правописанія, чтожъ касается до самыхъ правилъ, то ихъ искать надобно въ грамматикахъ. Впрочемъ и церковныя книги не вс сходны между собою въ правописаніи: въ однхъ предлоги соединяются съ именами, въ другихъ ставятся отдльно, въ однхъ имена собственныя начинаются прописными буквами въ дргихъ строчными, въ однхъ написано пріятіе, въ другихъ, хотя правда и немногихъ, приятіе и проч:.

Нын начинаютъ отступать отъ употребительнаго въ церковныхъ книгахъ правописанія. Прежде утверждались боле на произношеніи или слух, a нын утверждаются на словопроизводств (стр. 2).

Не нын, a очень давно отступать начали. Буквы нои, пси, давно уже неупотребительны, вмсто долгаго

теперь ставятъ везд О короткое, буквъ , и даже Щ совсмъ не найдете въ азбук Ломоносова, хотя первыя дв необходимо нужны для словъ принятыхъ съ Греческаго языка. Ниже увидимъ, что и прежде, по крайней мр столько же какъ нын утверждались на словопроизводств.

Произношенію и словопроизводству надобно послдовать съ разсудкомъ, безъ сего оба сіи пути ведутъ насъ къ порч языка. Соглашаясь съ выговоромъ, надлежало бы писать: нохти, што, рукафъ, карова, афца, слдуя словопроизводству, надлежало бы и въ простомъ слог писать тридесять (стр. 2, 3, 4).

Очень справедливо. Объ етомъ находить можно весьма хорошія и подробныя наставленія въ разныхъ грамматикахъ, начиная съ Ломоносовой.

Какому-жъ слдовать правилу? Прилжному чтенію старинныхъ книгъ, ближайшихъ къ корню языка, и тмъ писателямъ, которые непоправляя онаго тамъ, гд поправлять не должно, писали, послдуя чистот произношенія (какъ и Ломоносовъ писалъ) дватцать, тритцать, пятнатцать (стр. 5).

Ежели чтеніе принято здсь за слова, за текстъ, то прилагательное при немъ употреблено не у мста, a ежели оно значитъ то же что читаніе, то глаголъ слдовать относиться къ нему не можетъ! Книга ближайшая къ корню языка есть также весьма ощутительная неправильность. Нкоторые писали дватцать, тритцать, другіе пишутъ двадцать, тридцать, и порицать ихъ за то не должно, изъ уваженія къ доброму намренію: очевидно, что они хотятъ помирить словопроизводство съ выговоромъ, двухъ величайшихъ неприятелей.

Сіи неосновательныя и невжественныя мннія: отдлить Славенской языкъ отъ Рускаго (которой несуществуетъ, ибо слогъ или нарчіе не есть языкъ) … таковыя, говорю, и подобныя симъ нелпости не приходили имъ (писателямъ) никогда въ голову (стр. 6).

Оставшійся въ книгахъ духовныхъ Славенскій языкъ отдленъ отъ ныншняго Русскаго несходствомъ нкоторыхъ словъ, и разностію въ спряженіяхъ и даже въ правилахъ синтаксиса. Безъ всякаго сомннія Русской языкъ есть отрасль Славенскаго, но теперь онъ уже въ такомъ состояніи, что приличне называть его языкомъ, a не нарчіемъ. На немъ издаются законы, на немъ написаны многія книги, какъ же можно сказать, что онъ не существуетъ, и какъ можно называть его нарчіемъ, тогда какъ самъ онъ уже иметъ множество мстныхъ нарчій? Ежели такъ, то ни одинъ изъ ныншнихъ Европейскихъ языковъ несуществуетъ, ибо вс они произошли отъ древнихъ и изъ нихъ составллись. Было бы очень странно, когдабъ уврять стали, что у Италіянцовъ и Французовъ нтъ языка, и что т и другіе говорятъ нарчіемъ или слогомъ.

Извстно, что изъ выраженій высь око, глубь око, ширь око, даль око, составились нарчія высоко, глубоко, широко, близко, далеко. Изъ сихъ послднія три немало отступили отъ своего начала. Имена зница, граница, долженствовали бы по словопроизводству писаться зрница, храница, ибо происходятъ отъ зрніе, храненіе. Имя лсница по настоящему должно быть лзница, ибо иметъ начало свое отъ глагола лзу. Обоняніе должно быть обвоняніе, поелику составлено изъ предлога объ и имени воня, но буква В выпущена для удобнйшаго произношенія (стр. 8).

Кому ето извстно, будто изъ высь око, глубь око составились нарчія высоко, глубоко? Я могъ бы утверждать, что гордость происходитъ отъ гора и даю, но какія представлю на то доказательства, ежели не самыя слабыя? Трудно согласиться, будто при составленіи языка Славянинъ умлъ уже выразить понятія о глагол высить и объ имени око, умлъ уже соединить оба сіи понятія, не знавшія нарчія высоко! Не вдаю, что сказать о зниц, но граница, если неошибаюсь, происходитъ не отъ храненія. Наше слово граница по видимому не чужое Нмецкому graenze, имющему съ нимъ одинакое знаменованіе. Въ Кормчей и въ Степенныхъ книгахъ часто упоминается грань, и значитъ тамъ край или отдленіе. Грань, граница, черта, рубежъ, край, межа — есть ли тутъ понятіе о храненіи?

Прежде писали восхититъ, исторгнуть, искоренилъ, a нын начали писать возхитилъ, изторгнулъ, изкоренилъ (стр. 10). Нкоторые новйшіе писатели (то есть гораздо посл Ломоносова и современныхъ ему), перемня старинное правило, стали вмсто с писать з (возкиплъ, возпою и проч.) стр. 12.

Очень давно уже начали нарушать сіе правило, освященное примрами старинныхъ книгъ церковныхъ. Ломоносовъ ясно сказалъ мнніе свое, какъ должно употреблять слова, составленныя изъ предлоговъ воз, из, раз (см. граммат. 123) уже и Сумароковъ горько жаловался на дерзости нерадивыхъ писателей, неуважавшихъ свойствъ языка и принятыхъ правилъ: ‘Хотя невдаю, говоритъ онъ {Соч. Сумар, . Москва 1787. Т. X. стр. 13}, съ чего нын пишутъ и очень недавно начали: превозходный, возплъ, возкликнуть, возтрубилъ и проч., что не только съ нашими древними книгами и съ нашимъ языкомъ несходно, но и самому человческому выговору неудобно. Говорятъ, будто сіе ради удержанія въ слов корня не вводится, но съ крайнимъ насиліемъ ввозится въ нашъ языкъ, но не смшно ли ето когда ищется корень въ предлогахъ или въ союзахъ… Г. Ломоносовъ у предлоговъ никогда не искалъ корня….’ И въ другомъ мст {Тамъ же стр. 25.}: ‘Но бывало ли отъ начала міра въ какомъ нибудь народ такое въ писаніи скаредство, какова мы нын дожили. Возтокъ, източникъ, превозходительство! конечно паденіе нашего языка скоро будетъ, когда такая нелпица могла быть восприята. О Ломоносовъ, Ломоносовъ! чтобы ты сказалъ, когда бы ты по смерти своей симъ кривописаніемъ увидлъ напечатаны свои сочиненія!’ Нын во всхъ грамматикахъ найти можно правило о томъ, что въ предлогахъ, перемняется на С передъ буквами твердыми (воспламенить), a передъ мягкими остается непремннымъ (возблагодарить). Чтожъ длать, когда наши господа сочинители и переводчики нарушаютъ сіе грамматическое правило, и нарушаютъ не по упрямству, a или по невднію, или отъ небреженія?

Т, которыхъ слабый слухъ, приучась къ иностраннымъ языкамъ, не сметъ возвышаться до согласнаго громозвучія Славенскаго языка, почитаютъ букву Щ за худой въ языкъ нашемъ звукъ. Я думаю (говоритъ Буки) совсмъ напротивъ. Ин кажется, буквы Ч, Ш, Щ возвели Славенскую азбуку и языкъ до такой силы и звучности, до которыхъ вс новйшіе языки, неимющіе сихъ буквъ, тщетно покушаются вознестись. Доказательствомъ, что они неимютъ ихъ отъ недостатка, a не потому чтобъ почитали ихъ излишними, служитъ то, что они чрезъ совокупленіе разныхъ буквъ стараются выразить звуки Ч и Ш, но до Щ ни одинъ изъ нихъ недостигнулъ (стр. 14).

О доброт звука Щ утверждать, ни отрицать ее не смю. Ломоносовъ конечно не отъ привычки къ иностраннымъ языкамъ выключилъ букву сію изъ азбуки, справедливо почитая оную составленною изъ Ш и Ч и потому неболе нужною. какъ кси и пси. Мы привыкли къ ней въ словахъ производныхъ (на примръ вщи, пища), и будемъ употреблять ее по прежнему. Но не слишкомъ ли уже много приписывается почести буквамъ Ч, Ш, и Щ, когда говорится, будто они возвели Славенскую азбуку и языкъ на высочайшую степень силы и звучности? Выражаемые ими звуки были въ язык прежде употребленія письма, a буквы изобртены посл и именно для звуковъ. Какую жъ особливую услугу оказали буквы Ч, Ш, и Щ, и какую причину мы имемъ хвалиться тмъ, что для звука Ш y насъ есть одинъ знакъ, a Французы, на примръ, тотъ-же самой звукъ изображаютъ двумя буквами CH? Не уже ли для Французовъ трудне прочитать свое chambre, нежели для насъ шорохъ, потому только что звукъ Ш y нихъ изображается двумя буквами? Французы неимютъ буквъ для изображенія X, Ц, Ч, Щ, ето для нихъ и ненужно, потому что они и звуковъ такихъ неимютъ въ своемъ языкъ. У насъ нтъ буквъ для выраженія нкоторыхъ звуковъ Италіянскихъ, Французскихъ, Англійскихъ, должны ли мы о томъ печалиться, и могутъ ли иностранцы упрекать насъ бдности?

Трудность изображенія многихъ нашихъ буквъ доказываютъ т Славенскаго языка нарчія (какъ то Польское, Богемское, Сербское, Иллирійское и проч.) которыя или по невол, или по неблагоразумной вол, приняли вмсто Славенской Латинско-Нмецкую азбуку, и чрезъ то несообразными съ свойствомъ языка своего письменами исказили оный (стр. 16).

Сербы издавна употребляютъ Кириловскую азбуку, одинакую съ нашею Славенскою. Всякой граматной Россіянинъ можетъ читать безъ труда Сербскія книги.

Нкоторые начинаютъ писать Ригской, Калугской, Варягское, вмсто Рижской, Калужской, Варяжское (стр. 19).

Такъ давно писали и нын пишутъ т, которые не знаютъ грамматическаго правила о перемнъ буквы Г на Ж въ словахъ производныхъ.

Нкоторые утверждаютъ, что окончаніе на ской не должно ни въ какомъ случа измняться, и для того стали писать Русской, Французской и проч. вмсто Руской, Фраицузкой, какъ прежде писалось. Буква с, посл буквъ с, з, ц, длаетъ непріятный для слуха выговоръ, и для того одна изъ двухъ буквъ выпускается. Такимъ образомъ должно писать Спаской мостъ (a не Спасской), Руской человкъ (а не Русской). Стр 20.

Здсь предложена одна изъ тхъ новостей, которыхъ самъ господинъ Сочинителъ неодобряетъ. Не смотря ни на что я пишу и буду писать Русской человкъ, a не Руской, во первыхъ основываясь на словопроизводств, a во вторыхъ слдуя примрамъ книгъ церковныхъ. Въ житіи блаженнаго Петра Царевича напечатано {Книга житій Святыхъ, Москва 1805. Іюнь, листъ 192.} ‘б же тогда въ соборной Ростовской церкви пніе лваго клироса Греческое, a праваго Русское’ (а не Руское). И потомъ ниже: ‘научися же Петръ и книгамъ Русскимъ’ (а не Рускимъ). Въ Библіи нахожу: {1 Кн. Ездры гл. 1 ст. 1.} ‘въ лто первое Кра царя Персскаго’ (а не Перскаго), ‘въ царство Артаксеркса Царя Персскаго {Тамъ же гл. 7. ст. 1.}.’ ‘постави насъ въ благодати предъ цари Персскими {2 Кн. Ездры гл. 8, ст. 77.}.

Буква э врядъ нужна ли. Ломоносовъ полагалъ ее только надобною для иностранныхъ словъ таковыхъ какъ эскадра, экземпляръ и проч.

Ломоносовъ почиталъ букву э совсмъ ненужною. ‘Вновь вымышленное, или справедливе сказать, старое Е на другую сторону обороченное, въ Россійскомъ язык ненужно. Ибо буква Е, 1) имя нсколько разныхъ произношеній, можетъ служить и въ мстоимніи етотъ и въ междуметіи ей, 2) для чужестранныхъ выговоровъ вымышлять новыя буквы весьма негодное дло’ (Граммат. 85). ‘Буква Е. … въ началъ иностранныхъ реченій … произносится какъ y насъ въ междуметіи ей, Експедиція, Ескадра, Единбургъ.’

Недавно появилась еще новая, неизвстная досел въ словесности нашей буква ё съ двумя точками (стр. 24).

Нкоторыми употребляется она или для изображенія Французской двугласной, или для выговора іо, на примръ въ словъ царемъ для рифмы съ перомъ. Но на первое можемъ сказать съ Ломоносовымъ, что ежели для иностранныхъ выговоровъ вымышлять буквы новыя, то будетъ наша азбука съ Китайскую. A вразсужденіи втораго, вмст съ Сочинителомъ Разговора о правописаніи, замтимъ, что портить словъ для рифмы недолжно, и что для соблюденія чистоты языка надобно писать царемъ, твое, мое, незаботясь, какъ слова сіи произносятся въ просторчіи.

Отъ новой буквы господинъ Сочинитель переходитъ къ неправильному произношенію въ поемахъ и трагедіяхъ, и предлагаетъ полезныя и прекрасныя замчанія. Вотъ его мысли:

Должно ли для простонародныхъ словъ выдумывать новую букву, дабы мало упражнявшимся въ чтеніи писателямъ подать поводъ везд оную ставить и портить чрезъ то чистоту языка? Важному и краснорчивому слогу приличенъ такой же и выговоръ словъ. Если мы простонародное произношеніе сводить будемъ въ книжной высокой и благородной языкъ, то наконецъ цари и герои, въ поемахъ и трагедіяхъ будутъ y насъ говорить, какъ простолюдины на улицахъ. Уже и такъ отчасти сіе совершается (стр. 29)… Ежели употребленіе сего звука дале распространяться будетъ, то наконецъ и въ Священныхъ писаніяхъ вмсто: воспоемъ и поемъ силы Твои? станемъ мы читать, васпаіомъ и паіомъ сылы Тваи: или красенъ добротою паче сыновъ человческихъ, станемъ говорить: красіонъ добротою и проч. (стр. 30)… Выговоръ сей отнюдь недолженъ быть терпимъ въ высокихъ сочиненіяхъ, таковыхъ какъ ода, похвальное слово, поема, трагедія (стр. 30). До чего доведетъ трагедію нашу это неосновательное и ложное правило (читать стихи въ трагедіи по выговору просторчія), если мы неостережемся и дале послдовать оному будемъ? Какъ согласить съ достоинствомъ лица и важностію трагическаго слога, когда мы слышимъ величественнаго князя или вельможу въ великолпной одеждъ простонародно восклицающаго: Падіотъ, гредіотъ, идіотъ, тресіотца, косніотца? Когда Агамемнонъ, или Ахиллъ, или Семирамида, или Клеопатра перемняютъ произношеніе свое по предыдущей рифм: иногда говорятъ идетъ, иногда идіотъ, въ одномъ мст произнесутъ зарей, a въ другомъ заріой, въ одномъ стих скажутъ слезы, a въ другомъ сліозы? Можетъ ли такое безобразіе быть терпимо (стр. 34)?… Теперь есть училище молодыхъ людеи. Тамъ больше всего навыкаютъ они истиннымъ, или ложнымъ красотамъ и произношенію, которое есть душа языка и краснорчія. Впечатлнія, получаемыя на театр, вкрадываются въ разумъ, созидаютъ вкусъ, превращаются въ навыкъ, и молодой человкъ остается навсегда такимъ, какимъ сдлалъ его театръ, то есть истинно или ложно просвщеннымъ. Однимъ словомъ сколько театръ удобенъ къ поправленію или развращенію нравственности столько же бываетъ онъ полезенъ или вреденъ для языка и словесности. И такъ долженъ ли театръ, оставляя чистоту языка, согласоваться съ народнымъ произношеніемъ, естественно влекущимъ за собою низость языка (стр. 33)?

Впрочемъ маловажныя разности, по мннію господина Сочинителя, не потрясаютъ языка и словесности, и бда невеликая отъ того что одни пишутъ пріятель, a другіе приятель. И я повторю, что такое разнообразіе можетъ еще быть терпимо: ибо первые основываются на церковныхъ книгахъ и на грамматическомъ правил объ употребленіи передъ гласною І a не И, a другіе слдуютъ инымъ примрамъ же и правилу Сумарокова, одобренному, какъ увряетъ онъ, и самимъ Ломоносовымъ, то есть что предлогъ при въ составныхъ словахъ передъ гласными не перемняетъ буквы И на I. Ненадобно только, продолжаетъ господинъ Сочинитель, простирать дале свои зати, уклоняясь отчасу боле отъ общаго пути, нсколько вковъ существующаго, и который несмотря на все наше хвастовство въ наукахъ и просвщеніи, проложенъ знающими силу языка и не меньшими нашихъ умами. Весьма желательно вдать, о какомъ пути здсь идетъ рчь? Книги напечатанныя при Цар Алекс Михайлович весьма рдки, другія вышедшія при Цар Іоаннъ Васильевичъ и тмъ рже, между великимъ числомъ оставшихся старинныхъ рукописей весьма немногія по исправности своей могутъ служить примрами для всякаго читателя, печатанныя въ Кіев и въ нкоторыхъ другихъ принадлежавшихъ Польскому Корлевству городахъ книги большею часто обезображены испорченнымъ нарчіемъ и наполнены полонизмами. И такъ многимъ ли открыты способы учиться правописанію и чистот языка по древнимъ книгамъ, печатнымъ и рукописнымъ?

Приступимъ теперь къ Разговору о Русскомъ стихотвореніи. Въ немъ, равно какъ и въ прежнемъ, содержится много хорошихъ мыслей и справедливыхъ замчаній. Главное дло состоитъ: во первыхъ, что хотя основателями стихотворныхъ сочиненій нашихъ почитать надобно Кантемира, Тредьяковскаго и Ломоносова, и хотя до нихъ не было у насъ стихотворцевъ (т. е. извстныхъ), однакожъ стихотворство было, во вторыхъ, что главныя учителями стихотворства и краснорчія суть природа, умъ и сердце, a главными и надежнйшими источниками образцы и примры, a именно: священныя или духовныя книги, лтописи и вс подобныя имъ преданія, простонародный языкъ, то есть сказки и псни. A подражаніе, спроситъ читатель, a чтеніе чужихъ писателей, древнихъ и новыхъ, не уже ли забыто Сочинителемъ Разговора? Нтъ, онъ именно говоритъ, что природное дарованіе должно быть подкрпляемо науками, чтеніемъ великихъ пснопвцовъ и глубокимъ знаніемъ языка (стр. 47), онъ требуетъ, чтобы писатель имлъ вкусъ и обширныя свднія, онъ показываетъ средства пріобртать ихъ:

‘Какимъ образомъ прнобртаетъ оныя лтописецъ? Всегда ли онъ одну картину списываетъ? Нтъ: онъ разсматриваетъ ихъ тысячи, древнія и новыя, писанныя великими и малыми художниками. Въ одной учится онъ изображать на лицахъ страсти въ другой тлесныя усилія или напряженія, въ третей лютость брани, въ четвертой шумное стремленіе бури, въ пятой спокойствіе и тишину природы, и такъ дале. Примчаетъ иногда въ худыхъ картинахъ нкоторыя частныя красоты, иногда въ хорошихъ нкоторыя погршности и небреженія. Навыкаетъ изъ Сравненія худаго съ хорошимъ ясне и лучше чувствовать цну сего послдняго. Сличаетъ написанное дерево, цвтокъ, животное съ естественнымъ деревомъ, цвткомъ, животнымъ, и такимъ образомъ учится въ природ почерпать искусство и въ искусствъ украшать природу. Напитавшись, посредствомъ прилжнаго упражненія и частаго умствованія, сими знаніями, избираетъ онъ родъ живописи, къ которому наиболе чувствуетъ склонности, и тогда подкрпляя еще свои собственныя, отовсюду собранныя имъ свднія, образцами превосходныхъ въ семъ родъ художниковъ, подражаетъ имъ, но такимъ образомъ, что въ подражаніи длается самъ изобртатель и творецъ. Писателю тотъ же предлежитъ путь (стр. 48)’.

И такъ для прнобртенія обширныхъ свдній надобно читать Гомеровъ, Виргиліевъ, Тассовъ, Мильтоновъ, Камоенсовъ, Расиновъ и проч.? Безъ сомннія, однакожь

‘Иностранные писатели могутъ насъ снабдить мыслями, изострить и увеличить силу нашего воображенія, научить нкоторымъ общимъ правиламъ стихотворства и краснорчія, но не дадутъ намъ того, чмъ все оное облекается въ силу и сладость, то есть словъ и языка. Напротивъ, чрезмрное наше къ нимъ прилпленіе и углубленіе ума въ ихъ сочиненія отводитъ насъ отъ достаточнаго упражненія въ собственномъ своемъ языкъ, безъ котораго не можемъ мы здраво разсуждать ни о красотахъ словесности, ни о погршностяхъ (стр. 49 )’…..

‘Когда вы не научитесь красотамъ собственнаго языка своего, то вс перенятые вами роды сочиненій: поема, трагедія, ода и проч. будyтъ безъ души, безъ достоинства, и слдовательно по одному только имени и образу своему таковыми. Если же вы напередъ въ своемъ язык себя утвердите, когда узнаете обороты онаго, свойство, силу словъ, громкость, нжность, замысловатость, простоту рченій: тогда только можете вы быть высоки въ поем, величавы въ трагедіи, громки въ одъ, забавны въ комедіи, остроумны въ епиграмм (стр. 51).’

Вотъ т важныя причины, для которыхъ господинъ Сочинитель совтуетъ почерпать красоты стихотворства въ своихъ отечественныхъ источникахъ. Он впрочемъ справедливы, но намъ теперь еще не льзя упрекать себя излишнимъ прилпленіемъ къ Гомерамъ и Виргиліямъ. Причиною нашего объ язык своемъ небреженія и съ нимъ неразлучнаго невжества до сихъ поръ было препорученіе воспитывать молодыхъ Россіянъ чужестранцамъ, a особливо Французамъ, и притомъ еще развратнымъ людямъ и невждамъ. Многіе родители и родственники обрекаютъ невинныхъ дтей на сію жертву единственно для чистаго произношенія Французскаго, и говорятъ, что живучи съ Французами всего удобне могутъ дти научиться ихъ языку! Да разв ето нужно? разв Отечество требуетъ, чтобы вс дти готовились быть толмачами для общаго блага? Въ переводчикахъ недостатка никогда не будетъ, имющимъ склонность къ Французскому языку есть множество способовъ научиться ему съ пользою для себя, не подвергаясь опасности ни развратить свои нравы, ни потерять время для прнобртенія нужнйшихъ знаній, ни привыкнуть къ постыдномy раболпству передъ иностранцами, которые безъ малйшаго зазрнія совсти явно и въ глаза дурачатъ слпыхъ своихъ почитателей. Quo usque tandem?… Но обратимся къ Разговору о стихотворств. Теперь содержаніе Разговора читателямъ извстно. Предложимъ на нкоторыя части онаго свои замчанія.

До Кантемира, Тредьяковскаго и Ломоносова хотя и были нкоторыя сочиненія въ стихахъ, но весьма немногія и при томъ особаго рода, безъ опредленной мры, безъ наблюденія одинакаго стопопаденія и безъ сочетанія мужескихъ и женскихъ рифмъ, какъ на примръ слдующія:

Взирай съ прилжаніемъ тлнный человче,

Како вкъ твой преходитъ и смерть недалече (стр. 42) и проч.

До упомянутыхъ стихотворцовъ извстны уже были многія сочиненія въ стихахъ и даже имена сочинителей. Поляки нсколько предупредили насъ упражненіемъ и успхами въ словесныхъ наукахъ. По присоединеніи Кіева къ Россіи при Цар Алексі Михаилович проложена въ Москву дорога для изящной словесности. Достойный сынъ его и преемникъ Царь еодоръ Aлексіевичъ любилъ и ободрялъ стихотворство. Но въ Кіевской Академіи, главномъ тогдащней учености розсадник, гд образовалось Туптало и Прокоповичь, преподаваемы были правила не для Русскаго стихотворства, а для Польскаго, ибо Польской языкъ, процвтавшій при Сигизмунд, хвалился уже своими Кохановскими и Шимановичами. Мелетій Смотрицій, сочинитель Славянской грамматики {Въ первой разъ напечатанной въ Вильн.}, предписалъ было для Славянскаго стихотворства правила древней Греческой просодіи, но имъ не слдовали, и писали стихи по употребительному Польскому размру. Точно симъ размромъ сочиняли вс наши стихотворцы семнадцатаго вка, и даже до самаго Тредьяковскаго, которой называетъ его среднимъ Россійскимъ стихотворствомъ, для отличанія отъ древняго и новаго. Симеонъ Полотскій, Лазарь Барановичь, Димитрій Туптало, еофанъ Прокоповичь, Медвдевъ и другіе оставили намъ немалое кодичество стихотвореніи. Приведенные господиномъ Сочинителемъ Разговора стихи, и прочіе современные имъ, не только имютъ одинакую мру, но стопы и даже цезуру — говорю о правильныхъ стихахъ, a не о тхъ, которые составлены ошибочно, и въ которыхъ замчается явное небреженіе. Въ сихъ самихъ стихахъ наблюдены мра тринадцати слоговъ, цезура за седьмымъ слогомъ, и слышны хореическія стопы:

Взирай | съ прилъ | жані | емъ || тлнный | чело | вче,

Како | вкъ твой | прехо | дитъ || и смерть | неда | леxе.

Кантемиръ употреблялъ такіе же стихи въ своихъ сатирахъ, и, кажется, незабывалъ ни мры, ни цезуры, ни стопосложенія:

Настя | румя | на б | ла || свои | ми тру | дами,

Красо | та е | я въ лар | ц || лежитъ | за клю | чами.

И такъ стихотворцовъ и стихоторенійбыло у насъ довольно прежде Кантемира и Ломоносова. Но не всякой стихотворецъ можетъ назваться піитомъ: иное дло составлять стихи, то есть писать размренными строчками, a иное творить, вымышлять, подражать натур.

Ломоносовъ имлъ великой даръ, но послдуя Нмецкимъ стихотворцамъ приучилъ слухъ нашъ къ однимъ ямбамъ (стр. 45)

Правда, что великій нашъ лирикъ употреблялъ боле одни ямбы въ стихахъ четыре и шестистопныхъ, однакожъ онъ иногда писалъ и хореями, и даже показалъ намъ образчики для дактилей и анапестовъ.

Г. Сочинитель разсматриваетъ особливо каждый изъ упомянутыхъ имъ источниковъ. Дабы показать богатство Славянскаго языка, и что нердки и въ проз попадаются стихотворческія мысли, онъ предлагаетъ слдующее:

Когда я читаю слдующія выраженія: Отрыгни сердце мое слово благо, или радуйся свще неугасимая огня невещественнаго, или младъ бо лты, но ужъ его сдинами цвтяше, или коснись горамъ и воздымятся, и тому подобныя, тогда и проза кажется мн стихами.

Выраженія сіи весьма понятны, слдовательно хороши. Еслибъ во всхъ нашихъ переводахъ книгъ священныхъ наблюдена была такая ясность, то не было бы надобности прибгать къ Греческимъ и другимъ переводамъ для уразумнія мстъ неисправно переложенныхъ, или испорченныхъ переписчиками. Но господинъ Сочинитель смотритъ на нихъ, какъ на образцы изящности, какъ на доказательства обилія Славянскаго языка. Я осмливаюсь думать, что можно бы представить множество другихъ доказательствъ и что не только всякой изъ обработанныхъ Европейскихъ языковъ удобенъ выразить оныя мысли, но даже Латышкой и Чухснской, ибо Летты и Финны читаютъ на своемъ языкъ священное писаніе и молятся по книгамъ. Касательно выраженія отрыгнутъ слово прилично было бы замтить, что въ Еврейскомъ {Греческіе переводчики везд удерживали , (т. е, отрыгнуть слово). Лутеръ въ переводе своемъ, избгая сей метафоры, отступалъ отъ подлинника.} язык глаголъ рыгать, отрыгать, по видимому, не заключалъ въ себ той противной идеи, какую у насъ онъ представляетъ. Правда, что сіе слово поставлено здсь въ переносномъ значеніи, однакожъ намъ правилами риторики запрещаются низкія метафоры. Свойства языковъ различны: Французы долго нершались въ стихотвореніяхъ своихъ употреблять слово vache корова, они говорятъ и пишутъ faire des en fans, между тмъ какъ у насъ благопристойность запрещаетъ употребить равнозначительныя слова для выраженія оной мысли. Въ словахъ сдинами цвтяше господинъ Сочинитель находитъ какое-то извиненіе, которое тутъ же называетъ украшеніемъ, или игрою словъ. Я неостановился бы надъ извиненіемъ но я вспомнилъ, что извиненіе значитъ у него всякую риторическую фигуру. Онъ ссылается {См. Переводъ двухъ статей изъ Лагарпа съ примчаніями.} на Притчи Соломоновы и на книгу Сираха, гд упомянуто объ извитіи {Познати премудрость и наказаніе и уразумти словеса мудрости, пріяти же извитія словесъ ( ) и разршенія гаданій. Притч. Сол. гл. I, ст. 2. — Повсти мужей именитыхъ соблюдетъ и во извитіе притчей ( ) совнидешъ, Сир. гл. 39. ст. 2.}. Я справлялся съ Греческимъ и другими переводами Библіи, и везд находилъ, что рчь идетъ о сокро

Читайте также: