СЛАБОСТЬ ВОЛИ КАКЪ ПРИЗНАКЪ ВРЕМЕНИ.
СЛАБОСТЬ ВОЛИ КАКЪ ПРИЗНАКЪ ВРЕМЕНИ.
‘Be not solitary, be not idle’.
(He будьте одиноки, не будьте праздны).
Burton.
I.
II.
III.
IV.
Д. Коропчевскій.
‘Міръ Божій’, No 3, 1894
Слабость воли как признак времени, Коропчевский Дмитрий Андреевич, Год: 1894
Время на прочтение: 21 минут(ы)
Недостатокъ иниціативы, безхарактерность, безсиліе воли составляютъ обычные упреки, обращаемые къ русскому человку. Ихъ безпрестанно повторяютъ и по отношенію къ намъ, какъ къ націи, и въ частности, по отношенію къ современной молодежи. Одни видятъ въ слабомъ развитіи воли или энергіи коренное, врожденное свойство славянской натуры, о которомъ можно скорбть, но которое нельзя исправить, другіе полагаютъ, что исправить его возможно и даже должно, съ помощью раціональнаго воспитанія юношества и закрпленія нравственныхъ началъ въ обществ.
Всякое указаніе общаго характера, распространяющееся на такую громадную сумму индивидуумовъ, какъ цлая нація, всегда гршитъ неопредленностью и бездоказательностью: его всегда такъ-же легко подтвердить, какъ и опровергнуть. Русскій народъ, благодаря укоренившемуся афористическому мннію объ его безобидности, податливости, инертности, въ представленіи каждаго является пластической массой, легко поддающейся постороннему вліянію и безъ сопротивленія принимающей чуждыя, навязываемыя ей, формы. Между тмъ исторія того же народа полна героическими подвигами, что никмъ не оспаривается, это — исторія завоеванія нсколькими славянскими племенами, составившими ядро великорусской народности, всего востока Европы и всего свера Азіи, исторія успшной борьбы съ сильными, значительно боле культурными, сосдями. Можно ли такой народъ упрекать въ отсутствіи энергіи, въ уступчивости постороннему вліянію?
Недоразумніе по поводу подобныхъ общихъ характеристикъ выражается еще въ томъ, что одни съ искренней скорбью готовы повторять слова Добролюбова въ извстномъ шуточномъ его стихотвореніи: ‘Нмецъ у насъ капитанъ, русскіе вс кочегары’, т.-е. готовы признать безусловную подчиненность и несамостоятельность простого русскаго человка, а другіе, напротивъ, видятъ всю силу Россіи въ этой масс, которой почти не коснулась культура, и считаетъ культурную часть ея населенія негодной, даже вредной для своей родины. Эти, діаметрально противуположныя, воззрнія безпрестанно сталкиваются и въ нашей литератур, и въ обиходныхъ мнніяхъ, циркулирующихъ въ обществ, въ значительной степени затуманивая ясность нашего взгляда на путь, лежащій передъ нами, и на многія современныя явленія. Чтобы выбраться изъ этого лабиринта перекрещивающихся мнній, слдуетъ прежде всего отказаться отъ изложенія мнній апріорныхъ, которыми можно довольствоваться лишь при поверхностномъ знакомств съ фактами. Ходячія характеристики народовъ, въ род наименованія французовъ легкомысленными, нмцевъ — глубокомысленными, англичанъ — торгашами, русскихъ — простаками и т. д. являются слишкомъ общими, ничего не говорящими опредленіями. Ими нельзя руководиться, потому что въ нихъ боле юмора, чмъ правды, подтверждаемой научными наблюденіями. Судить о цломъ народ, численность котораго измряется десятками милліоновъ, уже потому трудно, что онъ включаетъ въ себ, кром большого разнообразія индивидуальныхъ типовъ, и разнообразіе типовъ коллективныхъ, зависящее отъ условій географическихъ, историческихъ, культурныхъ и т. п. Слдовательно, огульное сужденіе, напр., о русскомъ народ, всегда будетъ неврно, потому что оно стремится объединить понятія, далеко не однородныя. 4
Обращаясь за примрами къ литератур, мы никакъ не можемъ согласиться, чтобы Обломовъ, считающійся олицетвореніемъ инертности и безволія, былъ вмст съ тмъ олицетвореніемъ русскаго человка, добродушнаго и лниваго по природ. Лнь, въ вид органическаго свойства, есть признакъ безсилія, а безсиліе, т.-е. отсутствіе жизненной энергіи, есть симптомъ вырожденія. Уже разсматривая вопросъ съ физіологической точки зрнія, мы не можемъ признать русскій народъ вырождающимся, слдовательно, не можемъ допустить, чтобы безсиліе и лнь были его прирожденными качествами. Русскаго человка мене всего можно назвать непрактичнымъ, ненаходчивымъ, неприспособляющимся къ обстоятельствамъ. Вся исторія заселенія Россіи, вся самобытная русская промышленность, все, что можно было бы сказать о русской сметк, яились бы возраженіемъ на такое мнніе, если бы кто-нибудь ршился его высказать, но его никогда не приходится и слышать. Поэтому и другіе герои нашихъ классическихъ романовъ, считающихся особенно характерными для исторіи нашего общественнаго развитія, каковы: ‘Евгеній Онгинъ’, ‘Герой нашего времени’, ‘Кто виноватъ?’, ‘Рудинъ’ и т. д., кончая ‘Новью’,— герои, отличающіеся неумньемъ примнить къ жизни свои богатыя духовныя силы, едва ли могутъ быть названы типичными представителями именно русской народности. Недостатокъ энергіи или воли, излишняя душевная чувствительность, чмъ они видимо страдаютъ, не унаслдованы ими отъ чисто русскихъ предковъ, а лично пріобртены ими. Это — культурныя, общеевропейскія свойства, которыя у насъ нашли только больше простора для своего выраженія на крпостной почв и выдлились на столько изъ другихъ свойствъ, что сами собою очутились на первомъ план въ изображеніи русскихъ художниковъ психологовъ. Мы любимъ этихъ героевъ, считаемъ ихъ близкими себ, потому что узнаемъ въ нихъ самихъ себя и, по собственному опыту, сочувствуемъ ихъ страданіямъ, но наши симпатіи къ нимъ исходятъ не изъ нашихъ коренныхъ національныхъ качествъ, а изъ пріобртенныхъ культурныхъ свойствъ. По той же причин, классическіе типы нашей беллетристики оказались столь понятными западно-европейскимъ читателямъ, когда появились въ переводахъ на иностранныхъ языкахъ.
И исторіей литературы достаточно выяснено, что типы героевъ, соединяющіе въ себ ‘ширь пониманія’ съ роковою слабостью воли, перенесены къ намъ съ Запада, хотя и переработаны по своему русскою жизнью. Слишкомъ извстно, что типы, о которыхъ мы говоримъ, ведутъ свою генеалогію отъ героевъ англійскаго и французскаго романтизма, ‘высшихъ избранныхъ натуръ’, стоящихъ неизмримо выше средняго уровня своихъ современниковъ и не уживающихся съ пошлостью ихъ обыденной жизни. Байроновскге герои возмущаются и протестуютъ не только словами, но и дломъ, они не могутъ осилить тупости и злобы, которыя ихъ гнетутъ, и удаляются отъ нихъ, если не могутъ создать новыхъ формъ жизни. Наши герои не порываютъ рзко со своей средой: они остаются въ ней, и только страдаютъ отъ несчастнаго сочетанія сравнительно сильно развитого ума со слабымъ развитіемъ воли.
Слабость воли, неспособность къ энергической работ и вмст съ тмъ неумнье приспособляться къ жизни составляютъ до сихъ поръ характерныя черты русскаго интеллигентнаго человка. Эти свойства даже какъ будто все развиваются и укореняются, и носители ихъ размножаются на нашихъ глазахъ. Терминъ ‘интеллигенть’, недавно установившійся въ нашей обыденной рчи, есть синонимъ неуравновшенной, болзненной, пассивной натуры. Подобные типы встрчаются во всхъ возрастахъ, но всего боле они должны тревожить насъ, когда мы ихъ видимъ среди молодежи. Къ сожалнію, ихъ такъ много, или, по крайней мр, они такъ бросаются въ глаза, что не рдко по нимъ судятъ о всей молодой культурной части нашего общества, и даже составляютъ заключеніе о ложномъ направленіи и извращенности всей нашей культуры. Дйствительно, исправлять правильную, необходимую для жизни, работу, дятельно и полезно проявлять себя, могутъ только люди, надленные крпкими и бодрыми силами, а въ людяхъ со слабыми физическими и болзненными умственными силами нельзя видть сколько-нибудь надежныхъ работниковъ и созидателей будущности нашего общества. Очевидно, это — представители вырожденія, и положеніе ихъ кажется тмъ боле трагическимъ, чмъ боле они сами сознаютъ его, и въ то же время гордятся имъ, какъ признакомъ прирожденной высокой культурности. Болзненно повышенная чувствительность кажется имъ желательной, слабость воли — чмъ-то вполн законнымъ, и мрачное пессимистическое воззрніе на жизнь единственно правильнымъ. Они страдаютъ и признаютъ себя больными, но не хотли бы излеченія, потому что здоровое состояніе кажется имъ чмъ-то низшимъ, мене достойнымъ сочувствія. ‘Конецъ вка’ имъ представляется воплощеніемъ болзнено утонченной чувствительности, и они готовы не противодйствовать такой чувствительности, а развивать ее, или даже приписывать ее себ въ большей мр, чмъ она существуетъ у нихъ, чтобы подойти какъ можно ближе къ идеалу человка, чувствующаго безконечно интенсивне прочихъ обыкновенныхъ людей. Не усиленіе способности пониманія, а усиленіе способности чувствованія кажется имъ желательнымъ. И когда неразумно эксплоатируемые нервы отказываются имъ служить, роковымъ образомъ увеличиваются цифры статистики душевныхъ болзней или самоубійствъ.
Отсутствіе энергіи, или проявленіе ея лишь судорожными, несоразмренными порывами, неспособность къ правильному, цлесообразному труду, до такой степени не сходны съ коренными свойствами выносливаго, смтливаго русскаго человка, что видть въ названныхъ качествахъ, когда они замчаются среди насъ, наши національныя черты было бы совершенно несправедливо. Это — скоре признаки времени, послдствія переживаемой нами культурной эпохи. Доказательство того мы видимъ въ международности этого типа, проявляющагося повсюду и везд характеризующагося болзненной чувствительностью и слабостью воли.
Т же явленія безсилія воли, какія замчаются въ нашемъ культурномъ обществ, мы видимъ въ гораздо большемъ распространеніи и въ боле острой форм во французской интеллигентной сред. Любопытный и знаменательный матеріалъ по отношенію къ послдней намъ даетъ небольшая книжка Рауля Алье ‘Les dfaillances de la volont au temps prsent’ {Р. Алье состоятъ адъюнктомъ философіи при протестантскомъ теологическомъ факультет въ Париж и прочиталъ на указанную тему въ Париж и Женев три публичныхъ лекціи, изъ нихъ и составилась книжка, названіе которой мы привели выше.}.
Авторъ въ начал первой лекціи напоминаетъ о тяжкомъ обвиненіи или упрек, тяготющемъ на французской молодежи. Даже т, кто любятъ ее, уже не довряютъ ей, они сомнваются, чтобы она была способна къ какому-либо длу. ‘Характеровъ становится все меньше и меньше, жалуются они, воля стала болзненной, мы переживаемъ время нравственной анеміи. Т, отъ кого слдовало бы ожидать спасенія одряхлвшаго міра, еще боле утомлены, чмъ мы сами, конецъ вка является, вмст съ тмъ, концомъ великодушныхъ порывовъ и героическихъ стремленій’. Рауль Алье не можетъ не признать нкоторую долю справедливости въ этихъ упрекахъ. Указывая отдльные случаи проявленія благородныхъ чувствъ французской молодежи, онъ въ то же время считаетъ возможнымъ поставить вопросы: что вообще длаетъ молодежь, что она длаетъ въ какой бы то ни было стран, гд та благородная цль, къ торжеству которой она стремится? Ища отвтовъ на эти вопросы, онъ находитъ, что въ области религіи молодежи теперь одинаково чужды и твердое отрицаніе, и смлое подтвержденіе. Благодаря ей, область литературы проникнута глубокой меланхоліей.
Романисты видятъ въ природ исключительно ея непріятную и печальную сторону, поэты говорятъ намъ только о своемъ разочарованіи и уныніи. Никто не побуждаетъ насъ къ дятельности, никто не говоритъ намъ о надежд, никто не напоминаетъ о восторгахъ борьбы, о героизм сопротивленія противъ того, что тяготитъ насъ. Если только эти заключенія не могутъ быть опровергнуты, если въ нихъ хотя отчасти выступаютъ факты, необходимо энергично бороться противъ возможности повторенія и распространенія послднихъ. Для этого, прежде всего, надо найти главныя причины, вызывающія болзнь.
Изслдуя страдающихъ нравственнымъ недугомъ, о которомъ идетъ рчь, надо оставить въ сторон вс вырождающіеся типы въ настоящемъ смысл слова, а также и тхъ, у кого воля ослаблена умственнымъ недоразвитіемъ. Слдуетъ сосредоточиться лишь на тхъ лицахъ, у которыхъ, при ум вполн нормальномъ, оказывается безсиліе воли. Эти лица могутъ быть раздлены на три типа: 1) т, у кого побужденія къ дятельности недостаточны: 2) т, у кого угнетающія душевныя состоянія препятствуютъ усиліямъ воли, 3) т, у кого ршимость дйствія задерживается избыткомъ стимуловъ, крайнимъ богатствомъ идей. Вс эти типы представляютъ различныя градаціи, изъ которыхъ наиболе слабые почти ускользаютъ отъ наблюденія, а наиболе усиленные встрчаются уже въ больницахъ и въ пріютахъ для душевнобольныхъ.
У лицъ первой категоріи слабая воля, по большей части, соединяется съ притупленной чувствительностью. Если вы будете доискиваться причины нершительности у такого человка, вы убдитесь, что у него нтъ одного изъ главнйшихъ стимуловъ къ дятельности — стремленія насладиться удовольствіемъ и стремленія избжать страданія: въ большей или меньшей степени, имъ утрачена способность испытывать то или другое, радость жизни для нихъ не существуетъ. А какъ скоро наша дятельность перестаетъ доставлять намъ удовольствіе, наступаетъ ослабленіе или обезсиленіе всего нашего существа, безсиліе порождаетъ отвращеніе.
Иногда абулія, или параличъ воли, принимаетъ и другія формы. Побужденіе къ дятельности не исчезло, но ему противится, его одолваетъ подавленное душевное состояніе. Желаніе заглушается чувствомъ страха, не имющаго разумной причины и достигающаго различныхъ степеней, отъ простой робости до леденящаго ужаса. Рибо, въ ‘Болзняхъ воли’, приводитъ поразительные случаи этого душевнаго состоянія, но, и помимо крайнихъ выраженій его, не видимъ ли мы часто людей, которые не въ силахъ послдовать влеченію къ тому или другому дйствію?
Вс эти проявленія слабости воли связаны съ извстнымъ состояніемъ чувствительности, но есть и другія, находящіяся въ связи съ извстнымъ умственнымъ состояніемъ. Недостатокъ ршимости не зависитъ здсь отъ отсутствія стимуловъ или отъ страха, его слдуетъ искать въ сфер чисто интеллектуальной. Такое умственное состояніе находитъ свое крайнее выраженіе въ такъ называемой ‘маніи сомннія’, или то, что нмцы называютъ ‘Grbelsucht’. Это — такое состояніе, когда человкъ теряется среди возможности самыхъ различныхъ послдствій своихъ поступковъ, ему повсюду мерещатся опасности, и онъ мучится неизвстностью — какъ ему слдуетъ поступить въ томъ или другомъ случа. ‘Манія сомннія’ есть только преувеличеніе постоянной тревоги, отнимающей у многихъ возможность дйствовать. Множество ступеней отдляетъ это болзненное состояніе отъ состоянія нормальнаго размышленія, когда человкъ избираетъ способъ дйствія наиболе цлесообразный въ данномъ случа. Достаточно оглянуться кругомъ себя, чтобы видть самые разнообразные примры различныхъ степеней неувренности въ правильности своихъ мыслей и поступковъ.
Причины такого душевнаго состоянія могутъ быть врожденными, но могутъ быть и пріобртенными. Неспособность испытывать радости жизни заключается иногда въ избытк удовольствій, какой-либо предшествующей поры жизни. У другихъ, однако, отсутствіе стремленія къ счастью и неспособность пользоваться имъ зависятъ отъ иной, внутренней, причины — отъ избытка анализа, анализъ, доведенный до крайнихъ предловъ, ревнивое наблюденіе за собой, за своими поступками, лишаетъ ихъ способности непосредственнаго пользованія жизнью и энергіи желанія. Анализъ препятствуетъ дйствію, останавливаясь лишь на томъ, что ему предшествуетъ, и не позволяя идти дале. Анализъ усиливается видть дйствительность такою, какова она есть, онъ стремится отдлить одинъ отъ другого элементы, изъ которыхъ состоитъ чувство, подъ тмъ предлогомъ, чтобы не впасть въ обманъ и опредлить настоящую цнность каждаго предмета. Стараясь видть какъ можно ясне, анализъ разсеваетъ туманный, но привлекательный, ореолъ поэзіи, окружающій многое, что показываетъ намъ жизнь, и самое наше сердце начинаетъ казаться намъ сухимъ и перестаетъ биться свободно. Анализъ, отнимающій у каждаго иллюзію, примиряющую съ жизнью, становится настоящимъ несчастіемъ для человка, соединяющаго эту способность съ сильнымъ или поэтическимъ воображеніемъ. Будущее рисуется ему въ яркихъ краскахъ, а когда оно превращается въ настоящее, въ немъ все оказывается тусклымъ и унылымъ. У нкоторыхъ анализъ отнимаетъ не только способность къ удовольствіямъ, но и способность къ страданіямъ, которыя могутъ быть благодтельными, очищая душу. Безсиліе чувства порождаетъ иногда ужасныя муки, оно располагаетъ къ болзненной утонченности, къ отысканію неизвданныхъ наслажденій, что вскор оказывается неосуществимымъ и ведетъ къ новымъ и новымъ разочарованіямъ. Повидимому, анализъ служитъ источникомъ тайныхъ наслажденій искусствомъ и эстетическія ощущенія бываютъ тмъ сильне, чмъ они тоньше. Это неоспоримо, но нервная система, становясь боле воспріимчивой къ глубокимъ наслажденіямъ, вмст съ тмъ длается боле чувствительной къ страданіямъ. Чтобы убдиться въ неизбжности такого результата, достаточно взглянуть на адептовъ литературной школы, исключительно посвящавшихъ себя искусству. Она имла своихъ мучениковъ, приносившихъ себя въ жертву искусству и подвергавшихъ мукамъ свое сердце на воздвигнутомъ ими алтар. Величайшій представитель ея Флоберъ велъ затворническую жизнь, когда онъ выходилъ изъ своего уединенія, онъ испытывалъ чувство, близкое къ отвращенію. Страданія его происходили отъ привычки вчно наблюдать за собой, онъ не испытывалъ ни однаго эстетическаго ощущенія безъ желанія обсудить его, замнить другимъ. И вс его ближайшіе послдователи сознаются въ томъ же роковомъ свойств своей души, они свидтельствуютъ, что въ нихъ живутъ два человка, изъ которыхъ одинъ вчно наблюдаетъ за другимъ и не даетъ ему мыслить просто и дйствовать, не даетъ пользоваться жизнью.
Болзненный анализъ, привычку вчно разбираться въ своей душ, Р. Алье считаетъ главнымъ недугомъ современной молодежи, чудовищемъ, ласки и укушенія котораго боле или мене испытываются каждымъ. Правда, наше поколніе могло бы сказать, что оно терпитъ отъ положенія, которое создано не имъ, что зародыши губящей его болзни носятся въ воздух и прививаются къ нему всмъ окружающимъ, что оно не отвтственно за факты и обстоятельства, изъ которыхъ исходитъ пожирающій ихъ недугъ. Но молодежь должна признать и свою долю участія въ общей вин, _и въ свою очередь постараться помочь злу. Разв самъ человкъ не заинтересованъ въ томъ, чтобы принять ту, или иную доктрину, усвоить опредленную привычку. Чрезмрная критика и систематическій диллетантизмъ завладваютъ нами потому, что льстятъ чувству, никогда въ насъ неумирающему — гордости. Анализъ позволяетъ намъ находить то, что мы любимъ всего больше — наша ‘я’. Если, благодаря ему, мы утрачиваемъ даже многія иллюзій относительно самихъ себя, мы утшаемся въ такой потер, потому что видимъ въ ней признакъ разумности и свойство высшихъ натуръ. Въ крайнемъ всеразрушающемъ анализ кроется еще другая смертельная опасность: это — стремленіе къ пассивному удовольствію, къ готовымъ радостямъ, это — исканіе счастья, состоящаго въ эгоистическомъ обладаніи чего-либо даннаго, вмсто того, чтобы видть его въ результат нашей торжествующей дятельности. Счастье теперь многіе хотли бы получить готовымъ, какъ получается наслдство посл родителей. Люди заботятся не о томъ, чтобы завоевать счастье, испытывая тревоги и радости борьбы, а о томъ, чтобы умть наслаждаться, умть отдавать себ отчетъ въ своихъ ощущеніяхъ. Для нихъ дйствіе замняется анализомъ, наблюденіе самого себя замшаетъ самозабвеніе, доставляемое борьбой. Но это-то и грозить разочарованіями, заставляющими насъ чувствовать отвращеніе къ самимъ себ. Занимаясь своимъ ‘я’ слишкомъ много, мы не только заставляемъ другихъ ненавидть его, но и сами начинаемъ находить его смертельно скучнымъ.
Какъ замчаетъ Р. Алье, нельзя удовольствоваться однимъ указаніемъ нравственнаго недуга въ молодомъ поколніи. Болзненный анализъ, о которомъ мы говоримъ, не представляетъ какого-либо новаго явленія, но почему же онъ въ такой степени усилился въ наше время? Почему онъ принялъ теперь характеръ настоящей эпидеміи и общественнаго зла? Едва ли кто ршится утверждать, что внутренняя природа молодыхъ людей нашего времени измнилась къ худшему, у нихъ нтъ недостатка и въ благородныхъ порывахъ, и въ недюжинныхъ проявленіяхъ энергіи. Если, тмъ не мене, болзнь анализа приняла такіе размры, что не можетъ не наводить на тяжелыя размышленія, то заразительность ея должна неизбжно поддерживаться какими-нибудь вншними причинами.
Ближайшее объясненіе описываемаго нравственнаго недуга многіе находятъ въ мод, въ подражаніи. По откуда же исходить эта мода, это общераспространенное мнніе, будто болзненная чувствительность и способность видть во всемъ неприглядную, печальную сторону составляютъ нчто такое, къ чему слдуетъ стремиться, и что надо стараться развивать въ себ?
Чаще всего приходится слышать, что такое отношеніе къ жизни устанавливается и распространяется литературой, наиболе видные представители которой, олицетворяя собою крайнюю степень наклонности къ болзненному анализу, располагаютъ къ ней и другихъ, и, такимъ образомъ, распространяютъ ее въ обществ. Не отрицая доли справедливости такого мннія, мы все же поступили бы неправильно, возлагая на авторовъ пессимистическаго склада всю вину распространенія отрицательныхъ воззрній въ современномъ обществ. Авторъ лишь въ рдкихъ случаяхъ находить въ читател tabula rasa, на которой вполн отпечатлвается его міровоззрніе. По большей части, читатель отдаетъ предпочтеніе извстному писателю только потому, что тотъ сроденъ его душ, за то, что тотъ уметъ угадать нчто смутное, бродившее въ ней и не находившее себ разршенія. Нашъ любимый авторъ тотъ, кто всего боле на насъ походить, кто ощущаетъ съ большей силой все, что мы чувствуемъ, или, по крайней мр, уметъ это выразить лучше насъ. Писатели, воспитывающіе молодое поколніе, походятъ на него, какъ старшіе братья, и, будучи старше его, въ сущности, принадлежатъ къ нему. На сколько они раздляютъ его слабости или недостатки, на столько ихъ вліяніе нельзя не считать вреднымъ.
Р. Алье намекаетъ въ данномъ случа на французскую литературную школу, главою которой считается Флоберъ. Эта школа ведетъ свое начало отъ романтизма, который, въ свою очередь, унаслдовалъ нравственныя воззрнія XVIII вка. Здсь все сводится къ чувству, здсь цнятся только тонкія или глубокія ощущенія. Если жизнь не вызываетъ этихъ тонкихъ и высокихъ чувствъ, она кажется пошлой и отталкивающей. Поэтому сантиментальная литература всегда бываетъ вмст съ тмъ и пессимистической. Эта литература анализа, прежде всего привлекаетъ молодежь своимъ методомъ, своими притязаніями научными. Она общаетъ не щадить ни одного заблужденія, ни одной иллюзіи, она общаетъ быть безпристрастной до равнодушія, любопытной до жестокости. И кто же тотъ молодой человкъ, кому она намревается показать жизнь такою, какова она есть? Онъ представляетъ собою результатъ духа нашего времени и, между прочимъ, духа нашей школы. У него боле всего развитъ разумъ, ему прежде всего хочется понимать, знать, проникать въ сущность того, что онъ видитъ и слышитъ, наблюдать весь внутренній механизмъ мыслей и чувствъ. Современный юноша неизбжно страдаетъ болзнью, которую можно назвать гипертрофіей мысли, и первую причину которой слдуетъ видть въ характер школьнаго обученія. Упреки этому обученію слышатся часто, но его напрасно обвиняютъ въ цломъ, не различая, какія именно стороны его представляютъ опасность. Опасность его заключается всего боле въ излишнихъ размрахъ, программы его такъ обширны, что учащіеся не находятъ времени привести въ порядокъ, классифицировать, усвоить то, что они изучаютъ. И этого еще мало: расширившись, обученіе во французской современной школ значительно измнилось по духу. Работа ея заключается всего боле въ критик, въ анализ. Профессора литературы, проникаясь естественно-научнымъ детерминизмомъ, при разъясненіи знаменитыхъ писателей, стремятся не столько вызвать восторгъ и удивленіе передъ ними, сколько различныя достоинства ихъ свести къ простому вліянію среды и духа времени. Въ то же время все простое и наивное подвергается осмянію, нердко можно слышать въ классахъ дкія шутки надъ живымъ выраженіемъ чувства, восхищенія или порицанія. Тмъ же духомъ проникнуто и преподаваніе исторіи. Идея правоты или справедливости отсутствуетъ у всхъ современныхъ историковъ, за исключеніемъ Мишле. Они заботятся только объ изображеніи событій, въ вид какой-то неразрывной цпи, доказывая необходимость всего совершающагося, отождествляя фактъ съ справедливостью. Такое воспитаніе ума преимущественно передъ воспитаніемъ сердца, такое равнодушіе, зависящее отъ неразвитія способности къ восторгу или негодованію, и создаетъ для нашего поколнія возможность почти исключительно отдаваться впечатлніямъ литературы, незнающей иллюзій, стремящейся только къ ясности зрнія.
Однако, обвинять одну только школу было бы неосновательно. Общество напрасно старается отыскать въ школ, въ литератур и въ дух подражанія причины болзненнаго анализа, парализующаго энергію молодежи. Чтобы найти эти причины, оно должно оглянуться на себя, оно должно оцнить весь вредъ крайняго эгоизма, господствующаго среди него. Лицемріе, обманъ, царящіе среди ныншняго французскаго общества, доходятъ до такихъ предловъ, что сопротивляться имъ никто уже не отваживается. Семья почти не руководитъ воспитаніемъ дтей: она боится направить ихъ на ложный путь, испортить ихъ будущее. Она закрываетъ глаза на проявленіе безнравственности, когда они оказываются у взрослыхъ дтей. Общество не позволяетъ относиться слишкомъ строго къ такимъ поступкамъ, которые нельзя назвать иначе, какъ развратомъ. Даже французскій законъ оставляетъ безнаказаннымъ подобные поступки. И жизнь кишитъ безчисленнымъ множествомъ такихъ несправедливостей. И можно ли удивляться, что вс видящіе эти несправедливости отворачиваются отъ жизни и презираютъ ее?
Если мы можемъ понять человка, устраняющагося отъ жизни, то не можемъ его вполн оправдывать. Чтобы стоять на высшемъ уровн человчности, онъ долженъ развить въ себ сочувствіе къ страданію и стремленіе облегчить его. Но именно живое проявленіе симпатій, состраданія къ ближнимъ и затрудняется всмъ строемъ современной жизни. Чтобы имть въ ней успхъ, чтобы не быть отброшеннымъ въ сторону или растоптаннымъ, приходится вести упорную борьбу, выказывая, если не настоящую жестокость, то равнодушіе къ тмъ, съ кмъ приходится сталкиваться. Переживаемый нами ‘конецъ вка’ нельзя назвать періодомъ спокойной работы постоянныхъ и правильныхъ усилій. Вс боле или мене причастны духу спекуляціи, вс ясно видятъ, что торжество принадлежитъ не трудолюбивому, а смлому, и вс хотли бы быть смлыми, чтобы не остаться ч позади другихъ. Каждаго въ отдльности, вступающаго на такой рискованный путь, нельзя судить строго: успхъ все оправдываетъ теперь, и неуспвающихъ несправедливо было бы называть безчестными: часто они только неблагоразумны или неосторожны, они невольные участники борьбы, ожесточеніе которой доходить до безпощадности. И если весь складъ нашей жизни требуетъ почти безпредльнаго эгоизма, можемъ ли винить школу за то, что она не въ силахъ противиться эгоистическимъ наклонностямъ, естественно развивающимся въ молодежи?
Какіе шансы могутъ быть у юноши, которому удается вынести изъ семьи или школы идеалы добра и справедливости, что ему удастся примнить эти послдніе къ жизни? Разв его не ждетъ врная неудача? Сперва ему придется выносить насмшки тхъ, которые уже утратили иллюзіи молодости и примирились съ дйствительностью, потомъ, онъ испытаетъ множество неудачъ, постоянныя разочарованія озлобятъ его, и усталость притупить его волю. Если у него не окажется достаточно энергіи, чтобы обратиться въ протестующаго теоретика, онъ забудетъ прежніе идеалы и обратится къ житейской мудрости, которая совтуетъ заниматься своимъ личнымъ дломъ и стараться поставить его какъ можно выгодне для себя. Въ иномъ случа, онъ посвятить себя безпечальному научному созерцанію и равнодушной научной любознательности. Если идеалъ окажется такъ дорогъ для него, что онъ будетъ не въ силахъ отъ него отказаться, онъ будетъ томиться великой душевной тоской и сочтетъ себя счастливымъ, когда найдетъ успокоеніе въ тихомъ, туманномъ мистицизм, не создающимъ никакихъ формулъ и обнаруживающемъ только утомленіе дйствительностью.
Тяжесть и опасность этого разочарованія высказывается всего замтне въ предпочтеніи, какое отдается фаталистическимъ и пессимистическимъ ученіямъ. Это ученіе не слдуетъ считать причиною зла, какъ иногда смотрятъ на нихъ: они усиливаютъ зло, но часто служатъ только симптомомъ его. Наши мннія являются выраженіемъ нашей личности, воплощая въ себ ея сущность, если мы принимаемъ какое-либо ученіе, то длаемъ это потому, что находимъ въ немъ мысли, какія намъ дороги: мы охотно хватаемся за такое ученіе, которое всего боле соотвтствуетъ нашей нравственной природ. Поэтому пессимистическое ученіе только формулируетъ нашу нравственную болзнь, а не создаетъ ее. Появленіе пессимистической доктрины всегда совпадаетъ съ потерей идеала, съ стремленіемъ къ покою и самодовольствію.
Какъ мы видимъ, нашъ хваленый XIX вкъ заканчивается при такихъ обстоятельствахъ, которыя обезсиливаютъ волю и характеръ, при господств ученій, увеличивающихъ зло, потому что они проповдуютъ его необходимость и притупляютъ страданія. Такое положеніе весьма серьезно, и лишь энергичное усиліе можетъ спасти нашъ міръ, страдающій отъ ослабленія воли. Эта нравственная анемія есть почти роковое послдствіе извстнаго числа фактовъ, тсно связанныхъ между собою. Какія же у насъ средства воспротивиться власти обстоятельствъ, подавляющихъ и развращающихъ насъ?
Мы показали несчастныя послдствія чрезмрнаго анализа и вншнія обстоятельства, придающія этой обезсиливающей склонности эпидемическій характеръ. Можемъ ли мы указать какія-нибудь средства для сопротивленія этому злу и торжества надъ нимъ?
Огавя этотъ вопросъ, Р. Алье, какъ первую причину недуга, о которомъ идетъ рчь, отмчаетъ нравственное одиночество. Живущій одиноко утрачиваетъ привычку чувствовать жизнь другихъ, ощущать нравственную связь съ окружающимъ, занятый исключительно своими интересами, онъ не переступаетъ ихъ узкаго круга, видитъ въ себ единственное лицо, которому можетъ довриться, центръ всего существующаго. Поэтому, молодежи, выказывающей признаки разочарованія, равнодушія или отвращенія къ жизни, прежде всего можно посовтовать избгать одиночества. Сближеніе съ другими людьми подготовляетъ созвучіе чувствъ, гармонію мыслей, сліяніе желаній, въ немъ для одинокаго человка заключается первый шагъ къ спасенію, такъ-какъ оно заставляетъ его забывать о себ. Въ виду того, Р. Алье горячо привтствуетъ недавно осуществившуюся ‘Общую ассоціацію парижскихъ студентовъ’, по образцу которой устроились подобныя же ассоціаціи въ другихъ провинціальныхъ городахъ Франціи. Въ этихъ братскихъ союзахъ авторъ видитъ живой протестъ противъ привычекъ нравственнаго раздробленія, заключавшихъ въ себ смертельную опасность для его отечества. Научившись служить своимъ товарищамъ, молодые люди будутъ умть служить своему народу, который давно въ нихъ нуждается и зоветъ ихъ къ себ. Съ такимъ же сочувствіемъ Р. Алье относится къ ‘Христіанскимъ союзамъ’ французской молодежи (Unions crtiennes de jeunes gens). Онъ убжденъ, что этимъ союзамъ предстоитъ видная роль въ жизни общества, но, вмст съ тмъ, онъ считаетъ нужнымъ предостеречь ихъ отъ возможнаго для нихъ неврнаго пути. Именно, онъ желалъ бы, чтобы названные союзы или общества не поощряли чисто мистическихъ порывовъ, чуждыхъ настоящему милосердію, чтобы въ нихъ вырабатывалось энергичное мужественное милосердіе, проникнутое радостью жизни и ненавистью къ несправедливости. Одной общей молитвы еще недостаточно для членовъ христіанскаго союза: необходимо ихъ общее участіе къ судьб страждущихъ и ищущихъ выхода изъ тяжелыхъ жизненныхъ положеній.
Кром одиночества, другую причину, располагающую къ болзненному анализу, Р. Алье справедливо видитъ въ праздности. Жить значитъ дйствовать, но дйствовить въ настоящемъ смысл слова значить поступать сознательно* имть власть надъ своими поступками, отдавать въ нихъ отчетъ себ, объединять ихъ, располагать ихъ сообразно своему идеалу. Праздность не бываетъ полнымъ бездйствіемъ, такъ какъ накапливающаяся нервная сила неизбжно требуетъ разряженія. Въ самомъ бездятельномъ человк внутренняя работа не прекращается, но онъ становится рабомъ своихъ впечатлній и не въ силахъ совладать со своими душевными движеніями. Праздность убиваетъ даже здоровую волю, и только дятельность можетъ спасти волю ослабленную. Ршеніе сдлать то или другое означаетъ проявленіе власти надъ самимъ собою и обнаруживаетъ энергію, какую мы могли и не подозрвать въ себ. Жить значитъ дйствовать, наслаждаться значить чувствовать свою дятельность. Воля не дается намъ извн, мы должны сами пріобртать ее рядомъ дйствій или усилій, совершающихся въ одномъ и томъ же направленіи. Какъ говоритъ Рибо въ своихъ ‘Болзняхъ воли’, ‘Самая совершенная координація есть характеръ высшей воли, величайшей дятельности, на что эта дятельность ни была бы направлена: таковы Цезарь, Микель Анджело, С. Винцентъ-де-Поль. Эта координація резюмируется въ нсколькихъ словахъ: единство, устойчивость, могущество. Вншнее единство жизни такихъ людей заключается въ единств преслдуемой ими цли, оно создаетъ зависимость отъ обстоятельствъ, новыя координаціи и приспособленія’. Безъ ряда дятельныхъ ршеній, безъ упорныхъ усилій, воля не можетъ быть приведена къ единству, т.-е. къ здоровому состоянію. По мннію Р. Алье, чтобы’возвратить здоровье молодежи надо ее соединять и заставить дйствовать, т.-е. производить работу, полезную для человчества. Для окрпшей молодежи не будетъ уже причинять никакого вреда ни мода, ни пессимизмъ, ни литература безсилія и разочарованія.
Кром вреда отъ литературы извстнаго пессимистическаго направленія, Р. Алье видитъ опасность и въ ложныхъ выводахъ, извлекаемыхъ изъ нкоторыхъ положеніи современной науки. Когда эти произвольные выводы выдаются за логическія непреложныя заключенія науки, тогда они могутъ сбивать съ толку умы неокрпшіе, все легко принимающіе на вру. Нтъ такой научной истины, которая не могла бы дать повода къ толкованіямъ вовсе нежелательнымъ, и даже вреднымъ. Такъ, мы видли, что ученіе о борьб за существованіе, лежащее въ основ дарвинизма, понималось нкоторыми, какъ оправданіе права сильнаго. Подобно тому, ученіе объ единств физическихъ силъ и неразрушимости, матеріи, иногда полагалась въ основаніе матеріалистическихъ ученій, сводившихъ всю жизнь человка къ категоріи чисто-физическихъ функцій. Р. Алье, безъ сомннія, правъ, требуя разборчиваго и осторожнаго отношенія къ такимъ неосновательнымъ выводамъ изъ научныхъ положеній, выдающимъ мннія, постороннія науки, за научныя истины. Всегда могутъ найтись люди, способные воспользоваться этими неврными толкованіями для оправданія своего отчаянія, отвращенія къ жизни, и даже своего циническаго эгоизма.
Обязанность предостерегать еще неокрпшіе умы отъ вредныхъ вліяній литературы, о которыхъ идетъ рчь, нашъ авторъ возлагаетъ всего боле на воспитателей юношества. Только тогда, когда обученіе превратится въ воспитаніе, могутъ обнаружиться т нравственныя сиЛі, которыя при ныншнихъ педагогическихъ системахъ не выступаютъ изъ области безсознательнаго. Привычка къ чтенію и пониманію классическихъ писателей и оригинальныхъ мыслителей, двигавшихъ мысль человчества и направлявшихъ его къ истинному просвщенію, составляетъ наилучшее противодйствіе нездоровому вліянію извстнаго направленія современной литературы. Близкое знакомство съ упомянутыми выше писателями и мыслителями поставитъ читателей лицомъ къ лицу съ настоящимъ умственнымъ могуществомъ, съ великой индивидуальной силой, а это всего дороже, потому что, въ наше время именно утрачивается индивидуальность, разсеваясь въ общемъ механизм современной жизни. Кром того, пониманіе, ощущеніе жизни прошлаго должно, въ значительной степени, содйствовать сознанію жизни настоящаго и желанію дятельно участвовать въ ней.
Выходъ изъ болзненнаго, угнетеннаго состоянія души возможенъ, однако, лишь для того, кто сознаетъ это состояніе и страдаетъ отъ него. Въ такомъ страданіи есть уже признакъ выздоровленія, есть первый шагъ къ возрожденію. Второй ступенью должно быть пониманіе того, чмъ должна быть нормальная жизнь. Но какъ помочь тому, у кого еще нтъ яснаго сознанія ненормальности его существованія, или нтъ достаточно воли, чтобы построить свою жизнь на новыхъ началахъ? Поставьте его въ соприкосновеніе съ человческимъ страданіемъ, отвчаетъ Р. Алье. Занимаясь исключительно собой, посвящая свои силы только самому себ, какія бы цли мы ни преслдовали, и какъ бы себя ни оправдывали, мы всегда остаемся эгоистами. Благодушіе или оптимизмъ, лишенный всякаго дятельнаго участія въ окружающемъ насъ страданіи, всегда заключаетъ въ себ намренную близорукость и разсчитанную глухоту. Чтобы, въ конц концовъ, не быть безчеловчнымъ, онъ долженъ уступить мсто серьезному сострадательному отношенію къ жизни. Нормальный человкъ не можетъ не содрогаться передъ физической или душевной болью другаго человческаго существа и не можетъ не забывать о самомъ себ, слыша крики другихъ.
Пусть молодые люди знакомятся съ страданіями, которыя насъ окружаютъ, пусть они не отвращаютъ глаза отъ всего, что имъ тяжело или непріятно. Зрлище страданій человческихъ заставить ихъ относиться строго къ окружающей жизни и не допуститъ ихъ принять участіе въ такихъ дйствіяхъ, которыя стсняютъ или подавляютъ человческія существованія.
Сожаля объ окружающемъ его мір, молодой человкъ пожалетъ и самого себя. Онъ убдится въ томъ вред, какой вноситъ въ міръ несправедливость, и откроетъ, насколько онъ самъ причастенъ къ ней, насколько ему самому, нужно работать надъ собою, чтобы быть чистымъ отъ этого упрека. Сожалніе самого себя, скорбь при вид окружающаго насъ страданія, сознаніе нашихъ недостатковъ — таковы результаты, къ какимъ приведетъ насъ зрлище міра, открывающагося непредубжденному глазу.
Здсь Р. Алье договариваетъ свою основную мысль. Сожалніе себя есть условіе и начало исцленія, но не самое исцленіе. Исцленіемъ должно быть радикальное превращеніе, полное обновленіе человка. А человкъ, говоритъ Р. Алье, тогда только можетъ почувствовать себя обновленнымъ, когда станетъ истиннымъ послдователемъ Христа. Тогда не будетъ мста никакому болзненному погруженію въ самого себя, никакому одиночеству, никакой гордости — человкъ обратится и къ братьямъ, перестанетъ наблюдать только за своей душой, задумываться надъ своими ршеніями, исчислять несоразмрность радостей дйствительныхъ съ воображаемыми, онъ будетъ отвлеченъ отъ себя криками боли, которые слышатся около него, и когда захочетъ отозваться на нихъ, почувствуетъ къ страдающимъ сожалніе любовь.
Отвчая на вопросъ, который онъ ставить, что можетъ и что должна длать молодежь, Р. Алье, указываетъ молодежи его ршеніе, соотвтственно избранной профессіи. Онъ требуетъ отъ будущихъ врачей умнья видть сквозь физическія страданія результаты порока и несправедливости и энергіи для защиты условій нормальной жизни, условій, необходимыхъ для полнаго развитія человка. Молодымъ юристамъ онъ совтуетъ проникнуться святой идеей права, умть всюду вносить ее, все преобразовывать съ ея помощью. Они должны понимать право не какъ отвлеченность, а какъ нчто живое — и быть его олицетвореніемъ, видя цль своей дятельности въ томъ, чтобы пониманіе права проникло въ дятельность врача, администратора, экономиста, однимъ словомъ, всхъ, соприкасающихся съ народной жизнью. Для молодыхъ людей, изучающихъ филологическія и философскія науки, онъ желаетъ, чтобы они явились представителями идей, наиболе цнныхъ для человчества, и съумли отстоять за ними силу руководить міромъ. Отъ будущихъ представителей земледлія, промышленности и торговли онъ ожидаетъ, что они заставятъ силы природы служить человку, но не обратятъ ихъ въ орудіе эксплоатаціи этого послдняго. Всего боле надеждъ онъ возлагаетъ на будущихъ духовныхъ лицъ, которыя должны стремиться къ тому, чтобы быть душой общественнаго организма. Въ заключеніе онъ высказываетъ, что молодежи едва ли подъ силу всегда найти самой правильный путь, что она часто будетъ нуждаться въ руководителяхъ. Но руководителями ея могутъ быть не т, кто только указываетъ ей этотъ путь, а т, кто идутъ по немъ впереди нея.
Мы подробно изложили книгу Алье, такъ какъ она интересна не только отдльными мыслями, но и во всемъ ея цломъ, во всемъ развитіи ея аргументаціи. Мы едва ли бы, однако, ршились отвести ей столько мста, если бы она представляла лишь національный интересъ. Но она иметъ въ нашихъ глазахъ общее международное значеніе: мы узнаемъ въ ней многія черты, съ которыми мы уже сроднились, потому что видимъ ихъ кругомъ себя. Съ этой точки зрнія, краткій этюдъ парижскаго профессора кажется намъ особенно достойнымъ вниманія. Въ немъ отражаются въ законченномъ, завершенномъ вид т мненія, которыя у васъ еще только намчаются, и мы можемъ судить о томъ впечатлніи, какое эти, уже назрвшіе, факты производятъ на человка просвщеннаго, безпристрастнаго и любящаго молодежь, къ которой онъ и самъ, повидимому, еще причисляетъ себя.
Повышенная чувствительность и слабость воли и, какъ результатъ этого сочетанія, пассивное или пессимистическое отношеніе къ жизни, — вотъ т черты, которыя мелькаютъ и среди нашей молодежи, озабочивая всхъ, кому дорого ея будущее. ‘Молодежь вашего времени лишена энергіи, жизнерадостности, бодрости и упорства въ достиженіи цли’ — таковъ отзывъ о нашемъ подростающемъ поколніи, какой часто приходится слышать. Причину такого печальнаго явленія у насъ видятъ всего боле въ обстановк школы, въ высокихъ требованіяхъ, предъявляемыхъ ею ученикамъ, которые, ради удовлетворенія имъ, должны крайне напрягать свои силы. Безъ сомннія, слдствія переутомленія здсь имютъ свою долю вліянія, но въ нихъ однихъ нельзя видть весь корень зла. Оно держится въ ндрахъ боле глубокихъ и развтвляется боле широко, чмъ у насъ обыкновенно предполагается.
И въ вашемъ обществ явленіе апатіи или пессимизма въ молодежи, отчасти, должны быть признаны врожденными. Культурная жизнь, въ особенности въ большихъ городахъ, и у насъ слишкомъ напряженна тревожна, чтобы представители ея могли вести здоровую жизнь и разсчитывать на здоровое потомство. По крайней мр, нкоторая часть этого послдняго осуждена приносить съ собою на свтъ слабость и болзненность организма. Тяжелыя матеріальныя условія, въ которыхъ протекаетъ періодъ образованія для многихъ нашихъ юношей и двушекъ, также не могутъ не оказывать своего дйствія, подтачивающаго некрпкія сложенія. То и другое условіе, т.-е. врожденная хилость и неправильное развитіе, не зависятъ отъ доброй воли отдльныхъ лицъ, принадлежащихъ къ молодежи. Но борьба съ другими вредными вліяніями психическаго характера находится уже въ предлахъ ея возможности, она можетъ созвать и опредлить эти вліянія и противустоять имъ, и должна это сдлать ради сохраненія своихъ жизненныхъ силъ.
‘Къ счастью, молодость наша, какъ культурной націи, избавляетъ насъ отъ многихъ послдствій отрицательныхъ сторонъ культуры, оказывающихъ разрушающее вліяніе на боле старыя націи: ихъ недуги, уже развившіеся, у насъ встрчаются только въ зачатк. Тмъ боле мы должны тщательно замчать ихъ и заботиться объ ихъ исцленіи. ‘Мода’, о которой говорятъ Алье, т.-е. подражаніе какому-то идеалу высшаго человческаго существа, надленнаго особенною тонкостью чувства и глубиною пониманія, у насъ мене замтна, чмъ въ сред французскаго общества, но все же даетъ себя чувствовать. Нельзя сказать, чтобы наша литература была проникнута отрицательными свойствами, о которыхъ говоритъ Р. Алье по поводу французской литературы, но и ей не чуждо поклоненіе описываемому идеалу и стремленіе къ воплощенію его. Боле давнимъ нашимъ знакомымъ можетъ назваться отмчаемый французскимъ авторомъ чрезмрный болзненный анализъ, которымъ страдали еще дйствующія лица нашихъ наиболе извстныхъ литературныхъ произведеній сороковыхъ и даже тридцатыхъ годовъ. И теперь рдкій юноша, откровенностью котораго мы пользуемся, не признается намъ, что онъ всего боле занятъ анализированіемъ себя, стараясь ‘разобраться въ своей душ’, ‘отдать себ отчетъ, что онъ такое?’ Никто не ршится отрицать, что внимательное, строгое отношеніе къ себ полезно и почтенно, но оно должно имть свою степень или предлъ, опредляемый стремленіемъ къ дятельной, активной жизни. Какъ скоро анализъ начинаетъ задерживать или парализовать это стремленіе, онъ становится вреднымъ и опаснымъ.
Мыслители, которые желали истиннаго добра вашей молодежи, всего боле возставали именно противъ часто разсудочнаго, пассивнаго отношенія къ жизни, и желали, даже требовали отъ нея, отношенія энергичнаго и активнаго. Такимъ животворнымъ духомъ, зовущимъ на работу, на дло, проникнуты вс сочиненія Добролюбова. Правда, ‘исканіе дла’ искренно занимало многихъ, занимало даже значительную часть нашей литературы, во немногимъ давалось удовлетворительное ршеніе этого вопроса. Чаще всего вину этихъ неудачъ возлагали на жизнь, на среду, но часть вины не могла не падать на самихъ неудавшихся дятелей,— на ихъ личную неспособность къ дятельности и борьб. И т, кому приходится, въ настоящее время, стоятъ передъ неразршимымъ вопросомъ — какъ всего полезне и цлесообразне употребить свои силы, должны прежде всего подумать объ укрпленіи своихъ силъ. Для многихъ укрпленіе будетъ вмст съ тмъ и обновленіе.
Чтобы выработать ‘новаго человка’ надо стряхнуть съ себя ‘стараго’. Крайне чувствительный, вчно раздраженный пессимистъ, очень старъ, по крайней мр, какъ наше столтіе, если не старше, и тотъ, кто его чувствуетъ въ себ, не можетъ не быть старикомъ. Мы не хотли бы замстить его всмъ довольнымъ оптимистомъ, но желали бы видть на его мст здороваго, энергичнаго человка, для котораго дятельность и борьба органически необходимы. Реальную возможность такого типа нельзя отрицать уже потому, что мы его видимъ: всякое дло, какое длается среди насъ, длается имъ, между прочимъ, и въ сред молодежи. Представители этого типа учатъ, лечатъ, помогаютъ несчастнымъ, около насъ, на далекихъ окраинахъ, повсюду. Если французамъ, повидимому, еще нужно учиться этому длу, нужно привыкать любить народъ, то мы уже умемъ это длать и намъ нтъ надобности еще вырабатывать этотъ типъ. Для насъ нужно только, чтобы въ общественномъ представленіи этотъ типъ вытснилъ ныншній идеалъ болзненно-нервнаго человка, будто бы составляющаго высшій и неизбжный продуктъ культуры. Тогда вс признаки этого послдняго, а между прочимъ, и слабость воли, перестанутъ казаться чмъ-то законнымъ и желательнымъ, и вс замчающіе въ себ этотъ печальный признакъ, должны будутъ озаботиться объ избавленіи отъ него, какъ слдуетъ заботиться объ излеченіи всякой замченной болзни. Истинная оцнка психическихъ свойствъ, о, которыхъ мы говоримъ, дается намъ наукой, обдуманно и безпристрастно смотрящей на дло. Она убдительно говоритъ намъ, что нервность и чувствительность, а также и слабость воли, доходя до крайнихъ предловъ, являются признакомъ болзненности, весьма опаснымъ, такъ какъ болзненность здсь легко можетъ перейти въ настоящее психическое страданіе. Распространеніе сознанія вреднаго, угрожающаго характера такихъ явленій, какъ крайняя чувствительность и слабость воли, было бы уже большимъ шагомъ впередъ на пути къ исцленію недуга, все боле и боле сказывающагося и въ нашемъ обществ.