ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
В. ШЕКСПИРА
ВЪ ПРОЗ И СТИХАХЪ
Біографическій очеркъ В. Шекспира написалъ профессоромъ Московского университета Н. И. Стороженко примчанія П. И. Вейнберга, П. А. Каншина и др.
І) ГАМЛЕТЬ, ПРИНЦЪ ДАТСКІЙ. II) РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА и III) ОТЭЛЛО.
СЪ ПРИЛОЖЕНІЕМЪ ПОРТРЕТА АВТОРА И СЕМИ РИСУНКОВЪ.
БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ
КЪ ЖУРНАЛУ
‘ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРНІЕ’
за 1899 ГОДЪ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДЕВА.
1893.
БІОГРАФИЧЕСКІЙ ОЧЕРКЪ ПРОФФECCOPA МОСКОВСКАГО УНИВЕРСИТЕТА Н. И. СТОРОЖЕНКО.
Стивенсъ, такъ охарактеризовалъ сумму свдній о жизни Шекспира, которыми обладала современная ему наука: ‘Все, что мы знаемъ, говоритъ онъ, съ нкоторой достоврностью о Шекспир, состоитъ въ томъ, что онъ родился въ Стрэтфорд на Эвон, женился, имлъ дтей, отправился въ Лондонъ, сначала былъ актеромъ, потомъ писателемъ, писалъ поэмы и пьесы для театра, наконецъ, возвратился въ Стрэтфордъ, сдлалъ духовное завщаніе, умеръ и былъ тамъ похороненъ’. Съ тхъ поръ прошло боле ста лтъ. Неутомимые изслдователи перерыли всевозможные архивы и библіотеки, нашли нсколько любопытныхъ документовъ, касающихся вншнихъ обстоятельствъ жизни и карьеры Шекспира, открыли источники его произведеній, призвали къ отвту всхъ его современниковъ, всхъ, которые могли его знать или, по крайней мр, слышать о немъ, благодаря ихъ совокупнымъ усиліямъ, мы имемъ теперь точныя, документальныя свднія о предкахъ Шекспира, объ его женитьб, о матеріальномъ благосостояніи его въ разные періоды его жизни, знаемъ, какія книги онъ читалъ, съ какими людьми знался, имемъ отзывы о немъ современниковъ, какъ о писател и человк, но всего этого слишкомъ мало, чтобъ составить что-нибудь похожее на связную біографію. Мы не знаемъ ничего о дтств Шекспира, его матери и вліяніи ея на сына, не знаемъ ничего объ его воспитаніи, объ отношеніи его къ своимъ роднымъ и жен, не имемъ ни одного письма, ни одного клочка бумаги, написаннаго его рукой, за исключеніемъ его подписи на двухъ или трехъ оффціальныхъ документахъ, такъ-что и теперь, перечитывая одну изъ его многочисленныхъ біографій, авторы которыхъ выбиваются изъ силъ, чтобы связать сырой матеріалъ различными гипотезами и полудостоврными анекдотами, невольно вспоминаешь горькія слова Стивенса.
Родиной Шекспира былъ маленькій городокъ Стрэтфордъ на рк Эвон, въ графств Уоррикъ (Waryickshire). Предки его были мелкіе поземельные собственники (yeoman). Одинъ изъ нихъ храбро сражался въ рядахъ войска Генриха VII противъ Ричарда III при Босворт (въ 1485 г.), за что Генрихъ наградилъ его дворянскимъ гербомъ. Въ 1557 г. Джонъ Шекспиръ, отецъ поэта, человкъ зажиточный, владвшій двумя домами въ Стрэтфорд, женился на Мэри Ардэнъ, дочери мстнаго землевладльца Роберта Ардэна, у котораго онъ арендовалъ землю. Невста, принадлежавшая къ одной изъ лучшихъ дворянскихъ фамилій графства, принесла въ приданое значительный участокъ земли съ двумя домами и садами. Хотя Джонъ Шекспиръ былъ человкъ неграмотный, но это не мшало ему поочередно занимать почетныя городскія должности олдермэна, старшаго бальи и старшаго ольдермэна (помощникъ городского головы). У него было восемь человкъ дтей, изъ которыхъ третьимъ былъ нашъ поэтъ, родившійся въ апрл 1564 г. въ Стрэтфорд. Домъ, въ которомъ онъ родился, до сихъ поръ показывается постителямъ. О дтств и воспитаніи Шекспира до насъ не дошло никакихъ свдній. Должно полагать, что онъ нкоторое время учился въ стрэдфордской городской классичеекой школ (Free Grammar School), гд пріобрлъ довольно скудныя свднія въ классическихъ языкахъ, подавшія поводъ его пріятелю Бэнъ-Джонсону замтить, что онъ мало зналъ по-латыни и еще меньше по-гречески. Долго-ли Шекспиръ пробылъ въ школ — неизвстно. Роу, писавшій на основаніи мстныхъ преданій, увряетъ, что Шекспиръ не окончилъ курса, что отецъ, нуждаясь въ его помощи, взялъ его домой. Это мнніе подтверждается найденными въ новйшее время документами, изъ которыхъ видно, что, начиная съ 1578 г., дла отца Шекспира, вслдствіе неизвстныхъ намъ причинъ, пришли въ страшный упадокъ: въ 1578 г. онъ принужденъ былъ заложить полученную въ приданое за женой ферму, въ слдующемъ году онъ не могъ уплатить слдуемыхъ съ него городскихъ сборовъ, а нсколько лтъ спустя было постановлено продать за долги все его имущество, и онъ былъ лишенъ званія ольдермэна. Весьма естественно, что при такихъ тяжелыхъ обстоятельствахъ помощь сына была ему положительно необходима. Предположивъ, что около 1578 г. юный Шекспиръ оставилъ школу, чтобъ помогать отцу, мы всетаки не знаемъ, въ чемъ могла состоять его помощь и чмъ онъ вообще занимался все это время до самой своей женитьбы. Основываясь частью на мстныхъ преданіяхъ, частью на знакомств Шекспира съ юридической терминологіей и съ терминологіей морского дла, біографы длаютъ его поочередно мясникомъ, школьнымъ учителемъ, писцомъ у адвоката и, наконецъ, матросомъ. Въ декабр 1582 г. состоялся, надо полагать къ немалому огорченію семьи, бракъ восемнадцатилтняго Шекспира съ Анной Гесвэ, двушкой небогатой, дочерью одного сосдняго йомэна и къ тому же бывшей на 8 лтъ старше своего жениха. Изъ документовъ видно, что бракъ этотъ былъ заключенъ съ особой поспшностью, посл однократнаго оглашенія въ церкви, можетъ быть, изъ опасенія, чтобы родители Шекспира не успли воспрепятствовать женитьб своего несовершеннолтняго сына. Впрочемъ, была и другая причина поспшности: Анна Гесвэ, выходя замужъ, была уже беременна, и чрезъ шесть мсяцевъ у молодыхъ родилась дочь. Очевидно, что пылкій юноша увлекся иди, врне, былъ увлеченъ женщиной боле его опытной и, какъ благородный человкъ, поспшилъ загладить свой проступокъ законнымъ бракомъ. — Что впослдствіи Шекспиръ осуждалъ эти поспшные, ранніе, заключенные безъ согласія родителей браки, что онъ считалъ себя виновнымъ передъ своими родными, что онъ, наконецъ, плохо врилъ въ семейное счастье женщины, вышедшей за человка моложе себя — это доказывается многими мстами въ его драмахъ. Такъ въ комедіи ‘Два Веронца’ (Дйствіе, I, сц. I) ранней любви приписывается гибельное вліяніе на судьбу человка: ‘Какъ рано созрвшая почка гибнетъ отъ червя раньше, чмъ успетъ вполн распуститься, такъ юный и нжный умъ превращается любовью въ безуміе, лишается свжей весенней зелени и всхъ прекрасныхъ надеждъ въ будущемъ’. Въ комедіи ‘Все хорошо, что хорошо кончится’ (Дйствіе II, сцена III), прямо говорится, что человкъ, женившійся молодымъ — пропащій человкъ. Въ ‘Зимней сказк’ (Дйствіе IV, сцена VІ) Шекспиръ влагаетъ въ уста Поликсена слдующія многозначительныя слова, въ автобіографическомъ значеніи которыхъ, зная собственную исторію Шекспира, трудно сомнваться: ‘Сынъ иметъ, конечно, право выбирать себ жену, но вдь и отецъ, полагающій все свое счастье въ достойномъ потомств, въ прав участвовать хоть совтомъ въ этомъ дл’. Не мене важно въ автобіографическомъ отношеніи одно мсто въ комедіи ‘Двнадцатая ночь’ (Актъ II, сцена IV), бросающее свтъ на семейныя отношенія Шекспира: ‘Женщина, говоритъ герцогъ Віол, всегда должна выходить замужъ за человка старше себя, съ такимъ она свыкается и будетъ царить въ его сердц, ибо наша мужская привязанность слабе, непостоянне и требовательне, чмъ женская’. Гд жили молодые, въ дом отца Шекспира или отдльно и на какія средства — неизвстно. Мы знаемъ только, что съ каждымъ днемъ дла старика Шекспира все боле и боле запутывались и что, вроятно, ему было трудно содержать, кром своей семьи, ежегодно увеличивавшуюся семью сына (въ 1585 r. y Шекспира было уже трое дтей). При такомъ положеніи длъ оставаться Шекспиру въ Стрэтфорд было немыслимо, нужно было искать въ другомъ мст средствъ для содержанія семьи. Къ этому главному мотиву Роу присоединяетъ еще одно немаловажное обстоятельство, ускорившее отъздъ Шекспира изъ родного города. На основаніи мстныхъ преданій онъ сообщаетъ, что Шекспиръ вмст съ другими молодыми людьми охотился въ Чарлькотскихъ лсахъ, принадлежащихъ сэру Томасу Люси, то преслдуемый за браконьерство, считавшееся тогда серьезнымъ проступкомъ, онъ сочинилъ на сэра Люси пасквиль, посл котораго ему было бы неблагоразумно оставаться въ Стрэтфорд. Какъ бы то ни было, но въ 1586—1587 году Шекспиръ, оставивъ жену и дтей въ Стрэтфорд, отправился въ Лондонъ искать счастья. Мы не знаемъ, чмъ руководился Шекспиръ въ выбор своей карьеры — дтскими-ли впечатлніями отъ игры прізжавшихъ въ Стрэтфордъ актеровъ, зажегшихъ въ его душ любовь къ драматическому искусству, или тмъ обстоятельствомъ, что въ Лондон жили его земляки Джонъ Гемингсъ и Ричардъ Борбеджъ, бывшіе родомъ изъ Іоркшира и занимавшіе важное положеніе въ трупп лорда каммергера — но только Шекспиръ, по прізд въ Лондонъ, длается сначала актеромъ, а потомъ и присяжнымъ драматургомъ труппы лорда каммергера, игравшей въ Блакфрайерскомъ театр. Онъ подвигается впередъ такими быстрыми шагами, что уже въ 1592 г. возбуждаетъ зависть въ одномъ изъ знаменитйшихъ драматурговъ того времени — Роберт Грин, который, находясь на смертномъ одр, въ посланіи къ своимъ друзьямъ и товарищамъ по драматической дятельности, Марло, Пилю и Нашу, составляющемъ послсловіе къ его предсмертному памфлету ‘Копйка ума, искупленная милліономъ раскаянія’, заклинаетъ ихъ не писать больше для театра и прервать связь съ неблагодарными актерами, ‘ибо между ними завелась выскочка-ворона, украшенная нашими перьями, съ сердцемъ тигра подъ костюмомъ актера. Этотъ выскочка воображаетъ, что можетъ смастерить блый стихъ не хуже любого изъ васъ и будучи настоящимъ Иваномъ на вс руки мастеромъ (Johannes Factotum), считаетъ себя единственнымъ человкомъ въ Англіи, способнымъ потрясать нашей сценой’ (Shakescene). Послднія слова, въ которыхъ Гринъ пародируетъ фамилію Шекспира, не оставляютъ никакого сомннія, что онъ мтилъ здсь именно въ Шекспира, ими устанавливается тотъ важный для его біографіи фактъ, что уже въ 1592 г. Шекспиръ, соединившій въ своемъ лиц профессію актера и драматическаго писателя, отбилъ хлбъ у драматурговъ, работавшихъ для театра до появленія его, что онъ уже въ то время, передлывая пьесы прежнихъ актеровъ (за что Гринъ и обозвалъ его вороной, украшенной чужими перьями), пользовался такой извстностью въ театральныхъ кругахъ, что имлъ основаніе считать себя выше всхъ современныхъ драматурговъ. Замчательно, что оскорбленіе, нанесенное умирающимъ Гриномъ Шекспиру, вызвало протестъ со стороны его собственныхъ пріятелей и поклонниковъ. Такъ, близкій пріятель Грина и издатель его посмертнаго памфлета, Генри Четтль сожаллъ, что онъ не выбросилъ всего мста, относящагося къ Шекспиру, ‘потому что, прибавляетъ онъ, я самъ имлъ случай убдиться, что поведеніе его было столь же безукоризненно, сколь превосходна его дятельность на избранномъ имъ поприщ (актера). Кром того, многіе достойные уваженія люди свидтельствуютъ объ его прямодушіи въ обхожденіи съ людьми, доказывающемъ его честность, и о граціи и остроуміи его твореній, доказывающихъ его художественный талантъ’.
Не довольствуясь своими успхами въ качеств актера и драматурга, Шекспиръ въ 1593 г. издалъ въ свтъ свою первую поэму ‘Венера и Адонисъ’, посвятивъ ее въ самыхъ лестныхъ и даже подобострастныхъ выраженіяхъ своему другу и покровителю лорду Саутамптону. Въ посвященіи Шекспиръ называетъ свою поэму ‘первенцемъ своего поэтическаго творчества’ — знакъ, что свои драматическія произведенія, возбудившія такую зависть въ Грин, онъ даже не относилъ къ области поэзіи. Въ слдующемъ году онъ издалъ вторую поэму ‘Лукреція’, посвященную тому же лицу. Тонъ посвященія еще боле восторженный, но въ немъ слышится уже удовлетворенное чувство, выражается увренность, что его приношеніе будетъ принято благосклонно. Ободренный поддержкой друга и сочувствіемъ публики, Шекспиръ еще съ большей ревностью сталъ трудиться для сцены. Уже въ 1593 г. въ одномъ оффиціальномъ документ имя его, какъ члена трупы лорда каммергера, стоитъ рядомъ съ именемъ знаменитаго актера Ричарда Борбеджа. Съ открытіемъ въ 1595 г. обширнаго театра Глобусъ, дла труппы, игравшей одновременно въ двухъ помщеніяхъ, пошли особенно ходко, и члены ея получали ежегодно не малый дивидендъ. Съ процвтаніемъ длъ труппы связано пріобртеніе Шекспиромъ въ 1597 г. дома въ Стрэтфорд съ службами и садомъ (New Place). Благодаря своей дружб съ Саутамптономъ, привиллегированному положенію въ трупп, Шекспиръ казался своимъ землякамъ вліятельнымъ и богатымъ человкомъ, къ покровительству и помощи котораго они нердко прибгали. Такъ, въ 1598 г. они обращались къ Шекспиру съ просьбой, чтобы онъ помогъ своимъ вліяніемъ уполномоченному отъ Стрэтфорда, Ричарду Куини, добиться у перваго министра лорда Борлея какихъ-то привиллегій для города, къ этому году относится письмо того же Куини къ Шекспиру — единственное изъ дошедшихъ до насъ писемъ къ Шекспиру, — въ которомъ онъ проситъ поэта дать ему въ займы 30 ф. ст. — сумму по тому времени довольно значительную, чтобы уплатить его долгъ въ Лондон. Въ этомъ же году мы встрчаемъ восторженный отзывъ о Шекспир извстнаго критика Миреса, который сравниваетъ его съ Овидіемъ, Плавтомъ и Сенекой. Живя въ Лондон, достигши такого высокаго положенія въ литератур, Шекспиръ пользовался знакомствомъ, покровительствомъ и дружбой многихъ знаменитыхъ и вліятельныхъ людей тогдашней Англіи. Кром Саутамптона, онъ былъ боле или мене близокъ съ другомъ Саутамптона, Эссексомъ, а въ послдній періодъ его дятельности ему оказывали много знаковъ вниманія лорды Пемброкъ и Монгомерри. Изъ своей пишущей братіи Шекепиръ былъ хорошъ съ драматургомъ Флетчеромъ, съ которымъ они, по преданію, написали одну пьесу (The Two Noble Kinsmen), съ поэтомъ и драматургомъ Чапманомъ, сообщившимъ ему въ рукописи свой переводъ Гомера, которымъ онъ воспользовался въ своей драм ‘Троилъ и Крессида’. Судя по нкоторымъ намекамъ, Шекспиръ также лично зналъ поэтовъ: Спенсера, Драйтона, сатирика Дэвиса и др. Но особенно онъ былъ друженъ съ драматургомъ противоположной ему классической школы и главнымъ представителемъ бытовой комедіи, Бэнъ-Джонсономъ. Изъ своихъ товарищей-актеровъ Шекспиръ находился въ короткихъ, дружескихъ отношеніяхъ съ Ричардомъ Борбеджемъ, Джономъ Гемингсомъ и Генри Конделемъ. Обо всхъ троихъ онъ вспомнилъ на смертномъ одр и завщалъ каждому изъ нихъ по 26 шиллинговъ, чтобы они купили себ золотыя кольца и носили на память о немъ. Было одно излюбленное мсто въ Лондон — именно ‘Mermaid Tavern’, гд лондонскіе литераторы сходились по вечерамъ и коротали время въ дружеской бесд. ‘Тамъ то, — говоритъ драматургъ Бомонтъ, не разъ присутствовавшій на этихъ посидлкахъ, — можно было послушать рчей, до того пропитанныхъ остроуміемъ и юморомъ, что казалось, будто каждый изъ собесдниковъ старался вложить все свое остроуміе въ одну шутку’. Въ этихъ словахъ содержится намекъ на словесные турниры, зачастую происходившіе между Б. Джонсономъ и Шекспиромъ, которые оба славились своимъ остроуміемъ и потому, само собою разумется, были соперниками. Одинъ писатель XVII в. (Thoma Fuller), вроятно писавшій со словъ какого-нибудь очевидца, такъ описываетъ обоихъ бойцовъ: ‘Бэнъ-Джонсонъ, гордый своею ученостью, солидный, но медленный въ своихъ движеніяхъ, напоминалъ всей своей фигурой громадную испанскую гальону. Шекспиръ же, подобно англійскому военному кораблю, былъ гораздо меньше объемомъ, но легче оснащенъ и потому боле подвиженъ, боле способенъ при быстрот остроумія изыскать себ выгоду изъ всякаго втра’. Объ отношеніи Шекспира къ властямъ сохранилось очень мало извстій. Извстно, впрочемъ, что Елизавета, вообще любившая театръ, оказывала особое вниманіе къ трупп, носившей дорогое ей имя Лейстера, и часто приглашала ее играть при двор. Изъ пьесъ, игранныхъ этой труппой королев, ей въ особенности нравился ‘Генрихъ IV’ Шекспира, по словамъ Бэкона, она не хотла врить, чтобы простой актеръ могъ написать такую пьесу, а Роу, на основаніи преданія, сообщаетъ, что Елизавета, восхищенная юморомъ Фольстафа, пожелала видть его влюбленнымъ и что во исполненіе этого желанія Шекспиръ написалъ свою комедію ‘Виндзорскія проказницы’. Съ своей стороны Шекспиръ съумлъ достойнымъ и поэтическимъ образомъ выразить свою благодарность: въ комедіи ‘Сонъ въ лтнюю ночь’ есть великолпное мсто о внчанной весталк запада, въ которой современники не замедлили узнать королеву. Впрочемъ, надо полагать, что въ послдніе годы жизни королевы Шекспиръ долженъ былъ замтно охладть къ ней. Если ‘Ричардъ II’ съ своей знаменитой сценой низложенія короля парламентомъ, игранной по желанію Эссекса много разъ въ различныхъ мстахъ Лондона съ цлью подготовить населеніе къ предстоящему перевороту, былъ шекспировскій ‘Ричардъ II’, то это обстоятельство является сильнымъ аргументомъ въ пользу того, что нашъ поэтъ питалъ сочувствіе къ замысламъ Эссекса, котораго онъ считалъ своимъ покровителемъ и котораго онъ незадолго передъ тмъ восторженно привтствовалъ въ послсловіи къ ‘Генриху V’. Весьма вроятно, что казнь Эсcекса, оплакиваемаго всмъ народомъ, и заключеніе въ Тоуеръ друга Шекспирова, лорда Саутамптона, окончательно оттолкнули его сердце отъ Елизаветы. Когда вскор посл смерти королевы Четтль пригласилъ Шекспира уронить свою слезу въ память той, которая такъ цнила его талантъ и склоняла свой царскій слухъ къ его пснямъ, Шекспиръ не отозвался на этотъ призывъ и продолжалъ хранить упорное молчаніе. Только впослдствіи, въ ‘Генрих VIII’, который, во всякомъ случа, долженъ быть одной изъ его послднихъ пьесъ, Шекспиръ, взглянувъ на Елизавету съ исторической точки зрнія, съумлъ воздать ей должное и устами архіепископа Кранмера произнесъ ей восторженный панигирикъ. Отношенія Іакова I къ театру были еще боле благосклонны. Едва только онъ вступилъ на престолъ, какъ тотчасъ же далъ трупп лорда каммергера, къ которой принадлежалъ Шекспиръ, позволеніе именоваться актерами его величества. Съ восшествіемъ на престолъ Іакова, пьесы Шекспира особенно часто даются при двор. Такъ въ декабр 1603 г., изъ одиннадцати пьесъ, представленныхъ на придворныхъ спектакляхъ въ Уайтголл, восемь принадлежало Шекспиру. И на этотъ разъ поэтъ не остался въ долгу. Въ ‘Макбет’, напр., встрчаются лестные намеки по адресу короля, въ ‘Генрих VIII’ Шекспиръ искуссно связалъ похвалу Елизаветы съ восхваленіемъ ея преемника.
Соотвтственно возроставшей извстности, возрастали и доходы Шекспира. Въ 1602 и въ 1605 гг. онъ купилъ нсколько участковъ земли въ Стрэтфорд на суммы весьма значительныя (первый разъ на 320 и второй разъ на 440 фунтовъ). Повидимому, лондонскіе тріумфы мало удовлетворяли Шекспира, и онъ тогда уже помышлялъ о возвращеніи на родину, и потому лишь только онъ пріобрлъ на столько, что могъ считать себя обезпеченнымъ до конца дней своихъ, онъ не замедлилъ оставить мсто своихъ трудовъ, успховъ и славы и удалился въ Стрэтфордъ, гд зажилъ привольной и независимой жизнью зажиточнаго сквайра съ своемъ прекрасномъ дом New Place. Когда совершилось это переселеніе Шекспира изъ Лондона, въ точности неизвстно, есть извстіе, что въ 1608 г., когда умерла его мать, онъ былъ уже въ Стратфорд. Перехавъ на житье въ родной городъ, Шекспиръ не порвалъ окончательно своихъ связей съ театромъ, по преданію, онъ присылалъ оттуда по одной, а иногда по дв пьесы въ годъ и самъ бывалъ по дламъ въ Лондон и безъ сомннія видался съ своими друзьями и сподвижниками по сцен, которые съ своей стороны не разъ прізжали въ Стрэтфордъ, чтобы за стаканомъ вина помянуть доброе старое время. Впрочемъ, Шекспиру не долго пришлось наслаждаться досугомъ и комфортомъ, онъ умеръ въ Стрэтфорд 23 апрля 1616 г., не достигнувъ старости, на 53 г. своей жизни, и былъ похороненъ въ церкви св. Троицы. На могильной плит Шекспира нтъ обозначеній ни имени, ни возраста, ни дня смерти почившаго. Вмсто этого, вырзаны слдующіе загадочные стихи, по преданію сочиненные самимъ поэтомъ, которыми онъ, по всей вроятности, хотлъ охранить свой прахъ отъ неистовства пуританъ: ‘Добрый другъ, кто бы ты ни былъ, во ради I. Христа не тревожь прахъ лежащаго подъ симъ камнемъ. Благословенъ тотъ, кто пощадитъ эту плиту, и проклятіе тому, кто потревожить мои кости’.
Незадолго до смерти, Шекспиръ сдлалъ духовное завщаніе, которое дошло до насъ. Изъ этого документа видно, что у него оставались въ живыхъ сестра Іоанна (по мужу Гантъ) и дв дочери, изъ которыхъ старшая, его любимица Сусанна, была замужемъ за докторомъ Холломъ (Hall), a меньшая — Юдифь за стрэтфордскимъ виноторговцемъ Томасомъ Куини. Раздливъ между ними все свое довольно значительное имущество: дома, земли, угодья и деньги, входя во вс подробности наслдованія, Шекспиръ какъ будто не случайно устранилъ отъ наслдства самое близкое къ себ существо — свою жену. Положимъ, по закону судьба ея была обезпечена, потому что она и безъ того получала вдовью часть, но все-таки упоминаніе о ней какъ бы мимоходомъ въ конц завщанія (жен же моей завщаю мою вторую лучшую постель съ принадлежностями) посл того, какъ онъ щедро одлипъ всхъ своихъ дтей, внуковъ и даже племянниковъ, звучитъ чуть не иронически. Это обстоятельство, равно какъ и то, что Шекспиръ сдлалъ своими душеприкащиками не жену, но дочь и зятя, наводитъ на мысль, что великій поэтъ не былъ особенно счастливъ въ своей семейной жизни, что въ послднее время отношенія между супругами были на столько нехороши, что Шекспиръ не задумался въ оффиціальномъ документ выразить свое недовріе къ жен. Хотя прямыхъ свидтельствъ объ отношеніи Шекспира къ матери дтей его нтъ, но если соединить вмст вс косвенныя улики, вс преданія объ его лондонской жизни и вс намеки въ его собственныхъ произведеніяхъ, то можно придти къ заключенію, что отношенія эти были довольно холодныя. Будь эти отношенія боле теплыя и сердечныя, Шекспиръ, конечно, не удовольствовался бы своими кратковременными поздками въ Стрэтфордъ, но перевезъ бы жену въ Лондонъ, сдлалъ бы ее участницей своей славы и своихъ тріумфовъ.
Изъ скудости біографическихъ свдній о Шекспир, не слдуетъ заключать, какъ это длаютъ нкоторыя критики (напр. Рюмелинъ), что Шекспиръ въ свое время не пользовался извстностью, что общество относилось къ его дятельности довольно равнодушно. Дло въ томъ, что литературной извстности въ нашемъ смысл слова въ XVI в. не существовало. XVI в. былъ вкъ великихъ изобртателей, реформаторовъ, полководцевъ, авантюристовъ, словомъ, дятелей практическихъ. За жизнью и приключеніями этого рода людей общество слдило со страстнымъ участіемъ, и они одни только удостоивались біографій. Литературная дятельность считалась дятельностью низшаго порядка, и люди, восхищавшіеся поэмами Спенсера и сонетами Даніэля, мало интересовались личностями самихъ поэтовъ. Еслибы сэръ Филиппъ Сидней написалъ только свои стихотворенія и свою ‘Аркадію’, а не былъ бы блестящимъ полководцемъ и государственнымъ человкомъ, то o жизни его мы едва-ли бы имли больше свдній, чмъ о жизни Шекспира, къ этому нужно прибавить, что изъ всхъ отраслей литературы занятіе драматическимъ искусствомъ считалось наимене достойнымъ истиннаго поэта. Что самъ Шекспиръ раздлялъ такой взглядъ на драму, что онъ не считалъ своихъ пьесъ поэтическими произведеніями — это видно изъ того, что посвящая въ 1593 г. свою поэму ‘Венеру и Адонисъ’ лорду Саутамптону, Шекспиръ, бывшій уже авторомъ многихъ пьесъ, называлъ свою поэму ‘первенцемъ своего поэтическаго творчества’, посл этого нечего и удивляться, что самые ранніе похвальные отзывы о Шекспир относятся не къ его драматическимъ произведеніямъ, а къ его поэмамъ, имвшимъ большой успхъ въ тогдашнемъ обществ. Таковы отзывы Анонима и Драйтона (1594 г.). Ричарда Бэрнфильда (1598). За свои поэмы Шекспиръ былъ названъ своими современниками сладкимъ и медоточивымъ (mellifluous, honeytongued) поэтомъ. Только въ 1598 г. извстный критикъ Миресъ одинаково восторженно отнесся какъ къ его поэмамъ, такъ и къ его драмамъ. Два года спустя въ пьес ‘Возвращеніе съ Парнаса’ (‘Return from Parnassus’) прямо говорится, что Шекспиръ отодвинулъ на задній планъ вс университетскія перья и въ томъ числ самого Бэнъ-Джонсона. Къ 1603 и 1604 гг. относится замчаніе Габріэля Гарвея, ‘что молодежь восхищается Шекспировой поэмой ‘Венера и Адонисъ’, но что люди боле зрлые предпочитаютъ его ‘Лукрецію’ и его ‘Гамлета’. Но самый восторженный отзывъ о Шекспир принадлежитъ его другу Бэнъ-Джонсону, онъ предпосланъ первому изданію in folio произведеній Шекспира, изданному въ 1623 г., черезъ семь лтъ посл его смерти его товарищами-актерами Гемингсомъ и Конделемъ. Здсь Бэнъ-Джонсонъ, не обинуясь, ставитъ Шекспира не только наравн, но даже выше величайшихъ драматурговъ всхъ временъ и народовъ.
Гораздо боле скудны отзывы современниковъ о Шекспир, какъ актер и человк. Выше были приведены отзывы Грина и Четтля, сущность которыхъ сводится къ тому, что уже въ 1592 г. Шекспиръ достигъ высокаго положенія, какъ актеръ и драматургъ и что нравственный характеръ его внушалъ глубокое уваженіе многимъ достопочтеннымъ людямъ. Мнніе Четтля о нравственномъ характер Шекспира подтверждается слдующими словами Бенъ-Джонсона, сказанными много лтъ спустя посл смерти Шекспира: ‘Я любилъ этого человка и боле чмъ кто-либо чту его память, ибо по-истин это была честная, прямая и свободная натура’. Изъ эпитета gentle (милый, кроткій), постоянно сопровождающаго его имя, мы имемъ полное право заключить, что въ характер Шекспира преобладали мягкія черты, которыя дйствовали обаятельно на людей. О сценической дятельности Шекспира сохранилось очень мало свдній. Изъ совтовъ, которые онъ устами Гамлета даетъ актерамъ, видно, что онъ былъ большимъ знатокомъ и тонкимъ цнителемъ сценической игры. Обри (около 1680 г.) свидтельствуетъ, что по собраннымъ имъ свдніямъ Шекспиръ былъ превосходнымъ актеромъ. Роу, писавшій на основаніи преданій, собранныхъ актеромъ Беттертономъ, прибавляетъ къ этому, что лучшей ролью Шекспира была роль тни стараго короля въ Гамлет. Вроятно, благодаря величавой осанк, Шекспиру часто поручали играть роли королей, и по этому поводу одинъ современникъ замчаетъ, что если-бы Шекспиру не было суждено изображать королей только на сцен, то онъ самъ могъ бы быть другомъ и собесдникомъ королей. Кром того, есть извстіе, что Шекспиръ игралъ въ трагедіи Бэнъ-Джонсона ‘Сеянъ’ и въ его же комедіи ‘Every man in his humour’ (1598), которая, по свидтельству Роу, и была принята на сцену, только благодаря личному вліянію Шекспира. Изъ произведеній Шекспира видно, что онъ по своему времени былъ человкъ весьма образованный, пополнившій недостатокъ школьнаго образованія обширнымъ и разнообразнымъ чтеніемъ. Новйшая критика пришла къ заключенію, что онъ зналъ французскій и итальянскій языки, что кром классиковъ, извстныхъ ему главнымъ образомъ въ англійскихъ переводахъ, онъ былъ знакомъ съ произведеніями корифеевъ тогдашней мысли и литературы: Аріосто, Рабле, Джордано Бруно, Монтеня, Монтемайора, Мендозы и др. Обозрнію драматическихъ произведеній Шекспира должно предшествовать обозрніе его раннихъ поэтическихъ опытовъ, его поэмъ и сонетовъ, ибо они бросаютъ яркій свтъ на юношескую душу поэта и заключаютъ въ себ зародыши идей и воззрній, которыя впослдствіи либо расцвли пышнымъ цвтомъ, либо подъ вліяніемъ опыта и размышленія подверглись значительнымъ измненіямъ въ его драматическихъ произведеніяхъ. Начнемъ съ первенца его поэтическаго творчества, съ поэмы ‘Венера и Адонисъ’ (1593). Хотя поэма эта написана въ господствовавшемъ тогда модномъ итальянскомъ стил, хотя содержаніе ея заимствовано у Овидія, но въ обработк сюжета юный поэтъ съумлъ проявить свою художественную самостоятельность и освтилъ взаимныя отношенія Венеры и Адониса совершенно инымъ свтомъ, чмъ они освщены у римскаго поэта. У Овидія Адонисъ — отрокъ, еще не понимающій наслажденій любви, онъ бжитъ страстныхъ признаній богини любви только вслдствіе своей физической незрлости. У Шекспира къ этому мотиву прибавленъ другой мотивъ, нравственный — отвращеніе стыдливаго и цломудреннаго сердца отъ любви исключительно чувственной, отъ страсти животной.
Изъ словъ, вложенныхъ Шекспиромъ въ уста Адониса, ясенъ взглядъ юнаго поэта на одинъ изъ самыхъ существенныхъ вопросовъ человческой жизни и нравственности. Еще въ молодости, когда по свидтельству одного изъ своихъ сонетовъ, Шекспиръ самъ нердко находился подъ игомъ своей страстной природы, онъ, однако, не опоэтизировалъ чувственной страсти, не изобразилъ ее въ привлекательномъ свт. Онъ очень хорошо понималъ, что страсть составляетъ только одну сторону любви, но не ея сущность, что только идеальный элементъ очеловчиваетъ чувственное влеченіе, которое безъ этого элемента способно возбуждать въ молодой, нравственно здоровой душ одно отвращеніе.
Столь же самостоятельнымъ является молодой поэтъ въ обработк сюжета второй своей поэмы — ‘Лукреціи’, заимствованнаго изъ первой книги Ливія. Въ поэм Шекспира нтъ той пластичности, того лаконизма и той строгой простоты, которыя характеризуютъ собою манеру великаго римскаго историка. Лукреція Шекспира непохожа на застывшую въ своей безысходной скорби, величавую и неподвижную, какъ античная статуя, Лукрецію Ливія. Она женщина новаго времени: она сантиментальна, она любитъ расплываться въ жалобахъ, украшая свою рчь риторическими блестками въ модномъ эвфуистическомъ стил, но если античный типъ Лукреціи нсколько искаженъ у Шекспира, за то вся поэма проникнута новымъ, гуманнымъ духомъ и весьма интересна въ автобіографичеекомъ отношеніи, потому что въ ней поэтъ не разъ сопровождаетъ описаніе событій размышленіями отъ себя, бросающими яркій свтъ на его нравственныя убжденія. Первый вопросъ, который затрогивается Шекспиромъ по поводу Лукреціи, это вопросъ о такъ называемой формальной нравственности, основанной на людскихъ предразсудкахъ и обращающей вниманіе только на голый фактъ. Подвергшаяся насилію со стороны Тарквинія, Лукреція считаетъ себя опозоренной навки, думаетъ, что насиліе могло у нея отнять честь, не желая пережить своего позора, она убиваетъ себя и умираетъ съ надеждой, что этимъ путемъ она можетъ возстановить свою утраченную честь, свое погибшее женское достоинство. Такъ смотритъ на дло и Ливій и удивляется величію духа римской героини, для которой честь была выше жизни. Противъ этого-то ложнаго взгляда и возстаетъ юный поэтъ со всей энергіей своего страстнаго убжденія, какъ бы предупреждая мнніе тхъ изъ своихъ читателей, которые съ нравственной грубостью, свойственной традиціонной формальной морали, готовы осудить Лукрецію только за то, что у нея не достало силъ противостоять насилію.
Для характеристики нравственныхъ и философскихъ воззрній Шекспира весьма любопытно, что уже въ этомъ юношескомъ произведеніи онъ не является сторонникомъ успокоительной теоріи философскаго оптимизма и нравственнаго устройства міра (moralische Weltordnung), которую ему, во что бы то ни стало, хотятъ навязать его нмецкіе комментаторы, Если бы Шекспиръ былъ оптимистомъ, если-бы онъ былъ убжденъ въ господств всесильныхъ нравственныхъ законовъ, управляющихъ міромъ и споспшествующихъ торжеству добра и справедливости на земл, онъ, конечно, не вложилъ бы въ уста Лукреціи страстной филиппики противъ случая, который, по ея словамъ, всегда способствуетъ всякому злодйству, коварству и насилію. Самая пространность и общность жалобъ Лукреціи наводитъ на мысль, что Шекспиръ воспользовался удобнымъ случаемъ, чтобы вложить въ ея уста свои пессимистическія воззрнія, которыя впослдствіи зазвучатъ скорбнымъ отголоскомъ въ его сонетахъ и достигнутъ своего высшаго развитія въ монологахъ Гамлета и Тимона Аинскаго.
Если столько субъективнаго заключаютъ въ себ эпическія поэмы Шекспира, то какую богатую жатву въ автобіографическомъ отношеніи должны намъ представить его лирическія стихотворенія, т ‘сладкіе сонеты’, которые, по свидтельству Миреса, ходили въ конц XVI в. по рукамъ ближайшихъ друзей поэта. Но тутъ ждутъ изслдователя почти непреодолимыя трудности. Начать съ того, что самое изданіе ихъ облечено непроницаемой тайной. Упомянутые Миресомъ въ 1598 г., они почему-то цлыхъ одиннацать лтъ не издавались въ свтъ и были изданы лишь въ 1609, да и то не самимъ Шекспиромъ, а книгопродавцемъ Томасомъ Торпомъ, предпославшимъ имъ слдующее загадочное посвященіе какому-то таинственному W. Н.: ‘Единственному виновнику появленія (begetter) нижеслдующихъ сонетовъ, г. W. Н. желаетъ всякаго счастія и безсмертія, предреченнаго ему нашимъ вковчнымъ поэтомъ, преданный Томасъ Торпъ’. Кто такой таинственный незнакомецъ, которому Шекспиръ общалъ безсмертіе? Каковы были его отношенія къ нашему поэту? Кто такая героиня послднихъ 28 сонетовъ, внушившая поэту недостойную и безумную страсть? Насколько Шекспиръ выражаетъ въ сонетахъ свои личныя чувства и насколько онъ является поэтомъ, писавшимъ на общія современнымъ ему лирикамъ темы о любви, дружб, безсмертіи и т. д. и облекавшимъ свои чувства и воззрнія въ традиціонную форму сонета? Вотъ вопросы, надъ разршеніемъ которыхъ вотъ ужь боле ста лтъ трудится шекспировская критика. Несмотря на массу сочиненій и статей, посвященныхъ объясненію сонетовъ Шекспира, несмотря на множество остроумныхъ гипотезъ и теорій, принадлежащихъ такимъ людямъ, какъ Гете, Уордсвортъ, Гервинусъ, Деліусъ и др., сонеты до сихъ поръ упорно отстаиваютъ свою тайну, и мы до сихъ поръ не знаемъ ни имени друга поэта, ни имени увлекшей его женщины. Впрочемъ, убжденіе въ автобіографическомъ значеніи сонетовъ пріобртаетъ все боле и боле сторонниковъ въ сред шекспировскихъ критиковъ. Даже Найтъ и Дейсъ, сильно возстававшіе противъ автобіографическаго толкованія сонетовъ, принуждены были сдлать исключеніе для нкоторыхъ изъ нихъ (первый — для 29—32, второй — для 110—111), даже Деліусъ, считающій сонеты не сердечными изліяніями, а плодомъ поэтической фантазіи Шекспира, вынужденъ сознаться, что сонеты 77 и 122 суть стихотворенія, написанныя на случай (Gelegenhcitsgedichten) и что сонетъ 125 содержитъ въ себ совремевные намеки. Скептицизмъ Найта, Деліуса и др. основывается, главнымъ образомъ, на томъ, что они придаютъ слишкомъ важное значеніе форм сонетовъ и обращаютъ мало вниманія на ихъ общій смыслъ. Форма сонета, вншняя одежда мысли, начиная съ игры словъ, сравненій, традиціонныхъ эпитетовъ и, наконецъ, самый размръ его — все это принадлежало времени и было общее у Шекспира съ современными ему лириками — Давіелемъ, Бэрнфильдомъ и др., но мысли и чувства, которымъ эта форма служитъ оболочкою, принадлежатъ одному Шекспиру и носятъ на себ несомннный отпечатокъ его индивидуальности. Борьба и страданія начинающаго писателя и актера, его недовольство своимъ общественнымъ положеніемъ, его восторженное отношеніе къ высокопоставленному другу, который, пренебрегая вковыми предразсудками, великодушно протянулъ поэту руку черезъ раздлявшую ихъ соціальную бездну и тмъ возвысилъ его въ глазахъ общества, уныніе, происходившее вслдствіе того, что этотъ другъ сталъ дарить своимъ вниманіемъ другихъ поэтовъ, уныніе, смняющеея гордымъ сознаніемъ своихъ силъ и таланта, несомннно присущимъ каждому истинному поэту — вс эти ощущенія, поэтически выраженныя въ сонетахъ, до такой степени должны были соотвтствовать дйствительнымъ ощущеніямъ Шекспира, что нужно особое упорство теоріи, чтобы отрицать ихъ автобіографическое значеніе.
Для удобства изложенія, сонеты Шекспира можно раздлять на нсколько группъ. Въ большинств сонетовъ первой и самой обширной группы (отъ 1 до 126) изображаются отношенія Шекспира къ высокопоставленному другу, которому онъ общалъ безсмертіе. Это апоеозъ дружбы, никогда дружба не выражалась такимъ пламеннымъ языкомъ, никогда она не проявляла столько восторженности и самоотверженія. Здсь поэтъ вспоминаетъ о сближеніи своемъ съ другомъ, о разлук, о взаимномъ охлажденіи, происшедшихъ вслдствіе того, что другъ сталъ склонять свой слухъ къ пснямъ другихъ поэтовъ, жалуется на свою презираемую обществомъ профессію (outeaste state), съ которой примиряетъ его только вниманіе друга, даетъ понять, что другъ, такъ имъ любимый, отбилъ у него его возлюбленную и т. д. Все это заключается гимномъ торжествующей дружбы. Поэтъ прощаетъ другу и его непостоянство, и его вроломный поступокъ и, какъ истинный мудрецъ, даже находитъ благо въ своемъ самоотреченіи.
Вторую группу (128—152) составляютъ сонеты, въ которыхъ описывается отношеніе поэта къ одной лондонской дам, особ далеко некрасивой, весьма легкомысленной, не способной внушить къ себ уваженіе, но обладавшей всми тайнами женскаго кокетства. Изъ сонетовъ видно, что эта любовь томила Шекспира, какъ горячечный бредъ (My love is a fever — говоритъ онъ въ 147 сонет), что передъ ней были безсильны вс доводы разсудка, вс призывы къ чести и собственному достоинству. ‘Когда моя возлюбленная клянется, что она правдива, я врю ей, хотя знаю, что она лжетъ’. (Сонетъ 138). ‘Какой силой ты заставляешь меня любить тебя сильне, по мр того, какъ я открываю въ теб новые поводы, чтобъ презирать тебя?’ (Сонетъ 150). Вполн увренная въ своемъ могуществ, легкомысленная и бездушная кокетка недостойно играла пылкимъ сердцемъ поэта, то мучила его холодностью, то умоляла о прощеніи, то кокетничала при немъ съ другимъ. Не будучи долго въ состояніи выносить эту нравственную пытку, поэтъ въ одномъ прекрасномъ сонет (139) обращается къ своей мучительниц съ просьбой, сказать ему всю правду, ‘какъ бы она ни была горька’.
Долго-ли продолжалось это недостойное рабство поэта передъ женщиной, которую онъ не могъ даже уважать — неизвстно. Изъ сонетовъ видно, что кокетка поймала въ свои сти юнаго Шекспира, и что поэтъ безъ боя уступилъ ее своему сопернику и даже больше ревновалъ друга къ ней, чмъ ее къ нему. Большинство англійскихъ критиковъ упорно отрицаетъ за этой группой сонетовъ автобіографическое значеніе на томъ основаніи, что они бросаютъ тнь на нравственную личность поэта. Но англійская щепетильность въ данномъ случа неумстна. Подобно всмъ поэтамъ, Шекспиръ долженъ былъ заплатить дань своей молодости и своей страстной природ. Онъ самъ сознается, что страсть была его грхомъ, что увлеченіе придавало новую юность и какъ бы обновляло его сердце. Не переживи онъ самъ этого періода, и онъ, по всей вроятности, не изобразилъ бы съ такой глубокой правдой обольстительныя чары Клеопатры и то искусство, съ какимъ она опутала своими стями сердце Антонія. Считать эти сонеты плодомъ поэтической фантазіи Шекспира, видть въ его жалобахъ и страданіяхъ (какъ это длаютъ Найтъ и Деліусъ) страданія литературныя, едва-ли основательно, ибо сквозь условную форму сонета, сквозь пеструю ткань традиціонныхъ образовъ и выраженій ярко просвчиваетъ искреннее чувство и горячая страсть.
Въ высшей степени любопытна группа сонетовъ общаго содержанія, въ которыхъ поэтъ затрогиваетъ коренные вопросы человческаго существованія, говоритъ о слав, о бренности всего земного и безсмертіи души. Сонеты эти не образуютъ особаго отдла, они размщены безъ всякой системы между другими сонетами, но въ нихъ есть общая черта — это горькое раздумье надъ жизнью, показывающее, что и въ молодые годы Шекспиръ былъ склоненъ къ пессимизму и разочарованію. Такимъ, напр., чувствомъ проникнуть 66 сонетъ, который критики не безъ основанія сближаютъ съ знаменитымъ монологомъ Гамлета: ‘Быть или не быть’. ‘Нтъ, а не хочу жить больше! Уставши видть, какъ заслуга осуждена быть попрошайкой, какъ награды сыплются на рабовъ, какъ насиліе связываетъ языкъ искусству, я жадно призываю покой смерти’. Только глубокая вра въ безсмертіе души спасала поэта отъ отчаянія, только она помогала ему переносить удары судьбы: ‘бдная душа, центръ моей гршной плоти, игралище враждебныхъ элементовъ, тебя облекающихъ, зачмъ ты такъ томишься и страдаешь? Зачмъ ты такъ тратишься на убранство твоего эфемернаго жилища? Разв смерть твоего тла есть вмст съ тмъ и твоя смерть? Лучше живи на счетъ твоего слуги, или что потеряетъ тло, выиграешь ты, промняй временное на вчное’ и т. д.
Принимая въ соображеніе не только вншнія (хронологическія данныя, свидтельства современниковъ, стихосложеніе), но и внутреннія доказательства (эстетическія достоинства, стиль, господствующее настроеніе) можно раздлить драматическую дятельность Шекспира на четыре періода, которые будутъ вмст съ тмъ моментами въ развитіи его художественнаго творчества и міросозерцанія.
Къ первому, раннему періоду Шекспировскаго творчества, крайними гранями котораго нужно поставить 1587—1594 гг., относятся главнымъ образомъ передлки чужихъ пьесъ (Периклъ, Генрихъ VI, Титъ Андроникъ, Укрощеніе строптивой и др.), успхъ, которыхъ на сцен Блакфрайерскаго театра возбудилъ такое негодованіе въ умирающемъ Грин. Здсь Шекспиръ, очевидно, еще не нашедшій своего пути и пробующій свои силы, подпадаетъ, съ одной стороны, подъ вліяніе напыщенно-кровавой трагедіи Кида и Марло, съ другой, — подъ вліяніе Плавта (‘Комедія ошибокъ’) и итальянскихъ комедій и новеллъ. Едва-ли не самой характеристической пьесой этого періода является ‘Титъ Андроникъ’. Желая овладть симпатіями публики, закалившей свои нервы на кровавыхъ трагедіяхъ Кида, Шекспиръ прибгаетъ къ рискованному средству возбужденія ужаса до послднихъ предловъ. Лужи крови, отрубленныя руки и вырзанные языки наполняютъ собою сцену, оглушаемую раскатами напыщенныхъ монологовъ. Чтобы отомстить Тамор, погубившей его сыновей и дочь, Титъ Андроникъ убиваетъ ея собственныхъ сыновей, начиняетъ ихъ мясомъ пирогъ и угощаетъ имъ мать. Гервинусъ справедливо замтилъ, что, читая эту пьесу въ связи съ послдующими произведеніями Шекспира, чувствуешь себя въ какой-то чуждой, отталкивающей сфер, но если читать ее на ряду съ произведеніями Кида и Марло, то родство между ними замчается сразу. Хотя вся пьеса написана въ ложно-риторическомъ стил, хотя характерамъ ея приданы размры, нарушающіе всякую иллюзію, тмъ не мене и въ ней есть шекспировскіе штрихи. Такъ въ демоническомъ характер трагическаго злодя Аарона есть черта (иронія), роднящая его съ Ричардомъ III и Яго, и монологъ Марка, брата Титова (во 2-мъ акт), когда онъ увидалъ свою изувченную племянницу, и небольшая сцена Тита съ мухой (въ III акт), въ которой такъ прекрасно вылилась наболвшая отъ горя душа героя, даютъ уже предчувствовать будущаго Шекспира. Сказанное о Тит Андроник прилагается и къ юношескимъ комедіямъ Шекспира. Интрига ихъ поражаетъ своею наивностью, а ходъ дйствія — своею запутанностью и невроятностью, комизмъ ихъ чисто вншній, основанный либо на игр словъ, либо на вншнемъ сходств и переодваніи и происходящей отсюда путаниц, но въ этихъ раннихъ плодахъ комической музы Шекспира есть не мало превосходныхъ деталей, поэтическихъ монологовъ, хорошо веденныхъ сценъ. Нкоторые характеры, напр., характеръ шута-слуги Лаунса въ ‘Двухъ Веронцахъ’ и Адріаны въ ‘Комедіи ошибокъ’ очерчены мастерски. Было бы рискованно вмст съ Гервинусомъ находить глубокую идею въ такомъ бойкомъ и остроумномъ фарс, какъ ‘Укрощеніе строптивой’, но нельзя не сознаться, что по отношенію къ драматической техник эта пьеса далеко оставляетъ за собой ‘Двухъ Веронцевъ’ или ‘Комедію ошибокъ’. Послдней пьесой этой ранней группы комедій должна быть поставлена ‘Потерянныя усилія любви’ — скорй сатира, чмъ комедія, гд Шекспиръ въ лиц донъ Армадо осмиваетъ тотъ искуственный цвтущій и напыщенный стиль, которому онъ самъ заплатилъ обильную дань въ Тит Андроник и Генрих VI. Эта первая самостоятельная пьеса, изобилующая проблесками Шекспирова генія, можетъ служить переходною ступенью отъ юношескихъ произведеній Шекспира къ произведеніямъ второго или средняго періода.
Этотъ періодъ обнимаетъ собою не боле шести или семи лтъ (1595—1601), но въ этотъ короткій промежутокъ времени талантъ Шекспира достигаетъ изумительнаго развитія и проявляетъ свою силу въ созданіи самыхъ разнообразныхъ формъ драмы. Рядъ ихъ открываетъ собою первая оригинальная трагедія Шекспира ‘Ромео и Юлія’, о которой уже въ 1595 г. упоминаетъ одинъ современникъ. Сдлавъ сценой дйствія своей пьесы Италію, Шекспиръ заплатилъ этимъ дань симпатіи обтованной земл гуманизма, поэзіи и искусства, а выдержавъ въ ней повсюду итальянскій колоритъ, онъ ясно показалъ, что былъ одаренъ способностью переноситься въ соціальную атмосферу всякой страны. Въ этой пьес, какъ замтилъ уже нашъ Пушкинъ, отразилась Италія, современная поэту, съ ея климатомъ, страстями, праздниками, нгой, сонетами, съ ея роскошнымъ языкомъ, исполненнымъ нги и cancetti. ‘Ромео и Юлію’ не даромъ называютъ поэмой юношеской любви. Дйствительно, все, что есть поэтическаго и трагическаго въ всесильномъ чувств, охватывающемъ молодыя сердца и соединяющемъ ихъ на вки, все дышетъ въ этомъ произведеніи, которое Шлегель весьма удачно назвалъ восторженнымъ гимномъ и похоронной псней любви. Почти одновременно съ ‘Ромео и Юліей’ была написана фантастическая комедія ‘Сонъ въ лтнюю ночь’, гд Шекспиръ далъ полный просторъ своей фантазіи, гд на ряду съ реальными лицами дйствуютъ существа фантастическія, легкіе какъ втеръ, неуловимыя какъ сонъ, которыя устраиваютъ различныя продлки надъ людьми. Если въ ‘Ромео и Юліи’ схвачена съ трагической стороны любовь, основанная на глубокомъ чувств, то въ этой пьес, написанной въ стил придворныхъ комедій Лилли, изображена въ лиц Титаніи, влюбленной въ ослиную голову, комическая сторона любви, имющей свой источникъ въ прихоти и игр фантазіи и по-тому длающаяся жертвой шаловливаго Амура. Слогъ этихъ двухъ произведеній цвтущій, аффектированный, носитъ на себ отпечатокъ глубоко-взволнованной души поэта, которая страдаетъ избыткомъ чувства и фантазіи и облекаетъ свои мысли въ пурпуръ и злато, громоздить образъ на образъ, сравненіе на сравненіе и все еще какъ бы не можетъ наговориться. Въ другихъ произведеніяхъ, относящихся къ этому періоду, замчается меньше восторженности и аффектаціи, но за то боле глубокое проникновеніе въ сущность жизни и боле живой интересъ къ вопросамъ времени. Въ ‘Венеціанскомъ купц’ поэтъ затрогиваетъ важный нравственный вопросъ объ отношеніи формальной правды къ высшей правд нравственной, основанной на состраданіи и милосердіи къ людямъ, и пораженіе Шейлока его же собственнымъ оружіемъ показываетъ, какой стороны онъ держался. Въ комедіи ‘Двнадцатая ночь’, въ лиц Мальволіо предана посмянію пуританская нетерпимость и святотатство. Въ пьес ‘Все хорошо, что хорошо оканчивается’, нанесенъ сильный ударъ принципу родословной гордости. Когда графъ Бертранъ Руссильонскій, гордый своимъ происхожденіемъ, отвергаетъ достойную двушку, единственно потому, что она не знатнаго рода, ему приходится выслушать суровый урокъ короля, и даже собственная мать отказывается отъ него. Въ комедіи ‘Много шуму изъ пустяковъ’ въ рамку романическаго сюжета, заимствованнаго изъ новеллы Банделло, вставлена прелестная, полная непосредственнаго комизма бытовая картина, гд дйствуютъ полицейскіе. Едва-ли не самымъ оригинальнымъ плодомъ описываемаго переходнаго періода является группа историческихъ драмъ или драматическихъ хроникъ изъ англійской исторіи (‘Король Іоаннъ’, ‘Ричардъ ІІ’, ‘Ричардъ ІІІ’, ‘Генрихъ IV’ въ двухъ частяхъ, и ‘Генрихъ V’). Большинство нмецкихъ критиковъ видитъ въ этой групп циклъ, какъ нчто цльное, органически связанное одной общей идеей, и выбивается изъ силъ, чтобы угадать эту идею и выяснить ее на отдльныхъ пьесахъ. По этому поводу проф. А. Н. Веселовскій (въ своемъ разбор русскаго перевода книги Жене) справедливо заключаетъ, что о цикл можно бы еще разговаривать, если бы драмы Шекспира появились въ томъ самомъ порядк, въ какомъ ихъ разсматриваютъ нмецкіе критики, но какъ нарочно Шекспиръ началъ не съ ‘Ричарда II’ и ‘Генриха ІV’ но съ ‘Генриха VI’ и ‘Ричарда III’, т.-е. съ конца цикла, а потомъ уже обратился къ началу. Чтобъ отстоять идею цикла, нужно, по мннію нашего критика, доказать, что въ то время, когда Шекспиръ создавалъ ‘Генриха VI’ и ‘Ричарда III’, въ его фантазіи уже заране опредлилось мсто, которое эти пьесы должны современемъ занять въ серіи еще ненаписанныхъ драмъ, что при спшной работ Шекспира представляется дломъ мало вроятнымъ. Драматическія хроники имютъ важное значеніе въ развитіи шекспировского творчества. Въ своихъ фантастическихъ комедіяхъ онъ вращался въ общей сфер человческихъ чувствъ, глупостей и капризовъ, изрдка только позволяя себ коснуться современной дйствительности. Историческія драмы прикрпили его къ земл, изощрили его взглядъ въ области практическихъ отношеній извстной эпохи. Герои драматическихъ хроникъ преслдуютъ практическія задачи, добиваются власти, почета, ихъ интересы сталкиваются съ интересами другихъ лицъ, вяніями времени, традиціями старины. Мотивируя дйствія своихъ героевъ, драматургъ долженъ былъ принять въ соображеніе не только особенности ихъ характера, но и особенности ихъ историческаго положенія. Тутъ мало геніальнаго проникновенія въ душу человка: тутъ нужно пристальное изученіе эпохи, ея жизненныхъ интересовъ и ея политическихъ партій. Слды этого изученія критики находятъ въ историческихъ драмахъ Шекспира, въ которыхъ, вообще говоря, за немногими исключеніями, врно характеризуются духъ эпохи и ея важнйшіе дятели съ ихъ стремленіями, принципами и интересами. Что до драматической композиціи историческихъ драмъ Шекспира, то она страдаетъ нердко недостатками, свойственными всмъ произведеніямъ этого періода: отсутствіемъ единства и внутренняго центра, эпическимъ характеромъ дйствія, не всегда правильнымъ мотивированіемъ поступковъ дйствующихъ лицъ и развитіемъ эпизодовъ, до того самостоятельныхъ, что въ нихъ иногда переносится главный интересъ дйствія. Впрочемъ, послднее отступленіе отъ драматической техники съ избыткомъ вознаграждается художественнымъ достоинствомъ самихъ эпизодовъ. Такъ въ ‘Генрих IV’ Шекспиръ мимоходомъ (въ эпизод о ‘Фольстаф’) положилъ основы бытовой комедіи и создалъ безсмертный типъ ‘Фольстафа’ — это воплощеніе бездлья, веселости, сластолюбія, остроумія и неистощимаго юмора — забавныя похожденія котораго больше интересуютъ насъ, чмъ серьезное дйствіе пьесы. Если согласиться съ Дауденомъ, что Шекспиръ, окончивъ свои драмы изъ англійской исторіи, нуждался въ отдых для своего воображенія и въ такомъ настроеніи, стремясь освжиться и развлечься, написалъ комедію ‘Какъ вамъ угодно’, то къ этому же времени и настроенію нужно отнести и ‘Виндзорскихъ проказницъ’, единственную бытовую комедію Шекспира, гд въ лиц Фольстафа осмяно прогорвшее и безпутное рыцарство, чванное своимъ происхожденіемъ и думающее оказать большую честь мщанамъ, соблазняя ихъ женъ. Комедія ‘Какъ вамъ угодно’ совершенно въ другомъ род, это — прелестная идиллія, игривая и граціозная пастораль, отъ которой ветъ свжестью Арденскаго лса, гд происходитъ ея дйствіе. Гармонію общаго веселья нсколько нарушаетъ странная личность меланхолика Жака, сантиментальнаго жуира, драпирующагося въ свое отчасти напускное разочарованіе, служащее какъ бы прологомъ къ боле серьезному и глубокому разочарованію ‘Гамлета’.
Въ третьемъ, зрломъ період шекспировскаго творчества (отъ 1602—1608) главной задачей драматурга является изображеніе потрясеннаго страстью человческаго духа. Это періодъ великихъ трагедій (‘Гамлетъ’, ‘Макбетъ’, ‘Отелло’ и т. д.), которыя суть вмст съ тмъ и психологическіе этюды. Здсь Шекспиръ касается глубокихъ тайнъ человческаго существованія, здсь драматическій талантъ его достигаетъ полной зрлости и самостоятельности, и соотвтственно этому въ дикціи его замчается больше художественной простоты, сжатости, силы, и самый стихъ длается свободне и гибче (рима почти исчезаетъ). Если существуетъ тсная связь между душевнымъ состояніемъ поэта и его произведеніями, едва ли можетъ быть сомнніе въ томъ, что въ этомъ період Шекспиромъ по временамъ овладвало мрачное, близкое къ пессимизму, настроеніе, подъ вліяніемъ котораго все представлялось ему въ мрачномъ цвт. Не то, чтобы онъ утратилъ вру въ добро и правду — созданіе такихъ идеальныхъ характеровъ, какъ Корделія, Дездемона, Порція, Брутъ, доказываетъ противное, — но онъ утратилъ вру въ торжество добра и справедливости на земл, онъ ясно видлъ, что зло, вооруженное всми кознями хитрости и коварства, всегда возьметъ верхъ надъ простодушнымъ и искреннимъ добромъ, что страсти могутъ исказить самую благородную натуру и привести ее къ преступленію и гибели. Результатомъ этого убжденія было горькое раздумье надъ жизнью, которое выразилось прежде всего въ созданіи ‘Гамлета’ (1602). Это трагедія разочарованія, это плачъ по разбитымъ жизнью надеждамъ. Ни въ одно изъ своихъ произведеній Шекспиръ не вложилъ столько своей собственной души, нигд онъ такъ не сливался съ своимъ героемъ, не думалъ его мыслями, не плакалъ его слезами. Въ этой трагедіи выведена натура благородная, чувствительная, полная возвышенныхъ порываній къ идеалу, но созерцательная и негодная для жизненной борьбы. Зрлище окружающаго его безбрежнаго океана эгоизма, пошлости и коварства парализуетъ и безъ того слабую волю Гамлета, онъ останавливается, какъ вкопанный, передъ этой пучиной зла, и вмсто того, чтобы бороться съ нимъ и возстановить потрясенный въ своихъ основахъ нравственный міръ, онъ можетъ только жаловаться и проклинать. Какъ трагедія, ‘Гамлетъ’ не выдерживаетъ строгой критики, потому что главный интересъ ея перенесенъ изъ міра вншняго, служащаго поприщемъ дйствія герою трагедіи, въ изнывающую въ колебаніяхъ и сомнніяхъ душу его, не какъ психологическій этюдъ, какъ откровеніе идей и воззрній автора, пьеса эта занимаетъ исключительное положеніе среди драмъ Шекспира. Гамлету приходится одному сражаться съ цлымъ міромъ коварства и зла, и не мудрено, что этотъ идеалистъ и рефлектирующій созерцатель оказывается несостоятельнымъ передъ такой, достойной героя, задачей, въ ‘Отелло’ и ‘Макбет’, написанныхъ вскор посл ‘Гамлета’, герои не могутъ совладать съ своими собственными страстями и падаютъ подъ ихъ разрушительнымъ дйствіемъ. Задачи, преслдуемыя авторомъ въ этихъ двухъ трагедіяхъ, столько же драматическаго, сколько психологическаго и этическаго свойства. Отелло прямъ, честенъ, благороденъ, но онъ доврчивъ къ людямъ, безумно любитъ жену, считаетъ себя мало достойнымъ ея, и на этихъ-то основаніяхъ строитъ свой адскій замыселъ Яго и, прикрываясь личиной дружбы и солдатской преданности къ начальнику, вливаетъ въ душу Отелло каплю яда ревности, сразу отравляющую его горячую, африканскую кровь. Макбетъ, хотя и лишенный врожденнаго благородства Отелло, выведенъ въ начал пьесы героемъ и полководцемъ, возбуждающимъ восторгъ въ своихъ подчиненныхъ, но онъ честолюбивъ и суевренъ, и на эти дв удочки и ловитъ его зло. Въ пьес находится мастерской анализъ развитія и разрушительнаго дйствія этихъ двухъ свойствъ на душу Макбета, которыя мало-по-малу длаютъ изъ героя коварнаго убійцу и злого деспота, обагряющаго себя кровью своихъ подданныхъ. Иную задачу поставилъ для себя Шекспиръ въ корол Лир. Его цлью было изобразить очистительную силу человческаго страданія. Здсь выведена возвышенная и благородная, но искаженная деспотизмомъ власти и лестью окружающихъ натура. Съ поразительнымъ искусствомъ изобразилъ Шекспиръ, какъ эта гордая и властительная натура, привыкшая считать свою волю закономъ, мало-по-малу смягчается и просвтляется подъ ударами обрушившихся на него несчастій и страданій. Въ послднихъ актахъ пьесы добрые инстинкты, дремавшіе въ душ Лира, пробуждаются, онъ встаетъ во весь свой нравственный ростъ, и подобно тому, какъ взволнованное бурей море выбрасываетъ на берегъ драгоцнные перлы, изъ глубоко потрясенной души царственнаго страдальца вмст со стонами и безумными рчами вырываются рчи, полныя глубокой мудрости и пламенной любви къ человчеству. Къ этому же періоду относятся три драмы изъ римской исторіи (‘Юлій Цезарь’, ‘Коріоланъ’ и ‘Антоній и Клеопатра’), главнымъ источникомъ которыхъ были Плутарховы жизнеописанія великихъ людей классической древности. Эта чудная книга, которую м-мъ Роланъ въ своихъ мемуарахъ мтко назвала — ‘пищей великихъ душъ’ (‘la pature des grandes ames’), до того очаровала Шекспира, что онъ заимствовалъ изъ нея не только матеріалъ для своихъ пьесъ, но и античное освщеніе этого матеріала. Вліяніемъ Плутарха объясняется идеализація Брута (въ ‘Юліи Цезар’), энтузіаста свободы и заклятаго врага единовластія, котораго воспитанный въ монархическихъ традиціяхъ Шекспиръ выставляетъ идеаломъ человка, вліяніемъ Плутарха, вообще пристрастнаго къ патриціямъ, объясняется взглядъ Шекспира на плебеевъ (въ ‘Коріолан’), какъ на безпокойную и лишенную всякаго политическаго смысла уличную толпу. Къ описываемому періоду нужно также отнести глубокомысленную драму ‘Мра за мру’, своимъ мрачнымъ характеромъ неуступающую ‘Гамлету’. Подобно ‘Коріолану’, ‘Мра за мру’ есть драма гордости, разница между ними въ томъ, что герой первой пьесы есть представитель родословной аристократической гордости римскихъ патриціевъ, тогда какъ ‘Анжелло’ — представитель пуританской гордости духа, соединенной съ пуританской нетерпимостью и аскетизмомъ. Посрамленіемъ этой гордости, не устоявшей противъ перваго искушенія, Шекспиръ ясно показалъ, что онъ плохо врилъ въ искренность и нравственную стойкость партіи, хотвшей въ припадк своей гордости и мрачнаго изуврства перестроить, по своему образцу, жизнь старой, веселой Англіи.
Четвертый и послдній періодъ драматическаго творчества Шекспира характеризуется критикой не совсмъ точно, какъ періодъ величественнаго покоя и примиренія съ жизнью. Подъ эту характеристику можно подвести только три послднія произведенія Шекспира: ‘Цимбелина’, ‘Зимнюю сказку’ и ‘Бурю’. Что касается до ‘Троила и Крессиды’, и ‘Тимона Аинскаго’, то общій колоритъ ихъ довольно мраченъ. Первая пьеса есть исторія женскаго легкомыслія и предательства, вторая — исторія нжнаго и благороднаго сердца, разбитаго людскимъ эгоизмомъ и неблагодарностью. Но мизантропическое настроеніе, создавшее эти дв пьесы, скоро смняется другимъ, боле свтлымъ и утшительнымъ. Укрпленный жизненнымъ опытомъ, драматургъ не приходитъ въ отчаяніе отъ жизненныхъ противорчій и, повидимому, скоре готовъ врить въ торжество добра, чмъ зла. Это измнившееся настроеніе тотчасъ же отражается на общемъ колорит и развязк ‘Цимбелина’, ‘Зимней сказки’ и ‘Бури’. Несправедливо заподозрнныя Имоджена и Герміона возстановляются во всхъ правахъ своихъ и снова занимаютъ прежнія мста въ сердцахъ мужей своихъ, раскаяніе которыхъ сильне, чмъ ихъ проступокъ. Просперо, пришедшій къ убжденію, что прощеніе отрадне мщенія, прощаетъ враговъ, изгнавшихъ его изъ отечества, лишь только онъ убдился, что раскаяніе ихъ искренно, словомъ, вс диссонансы разршаются въ общую гармонію, наполнившую собою многострадавшую душу поэта. Эмиль Монтегю, Лоуэль (Lowell), а за ними и остальные критики не безъ основанія считаютъ ‘Бурю’ поэтическимъ завщаніемъ Шекспира и отождествляютъ могучаго волшебника Просперо, готоваго раздробить свой магическій жезлъ и спрятать свою волшебную книгу такъ глубоко, что ее никто не достанетъ, съ великимъ чародемъ драматическаго искусства, который, уставъ отъ трудовъ и тріумфовъ, удаляется на покой въ Стрэтфордъ, не открывая никому тайны своего творчества и власти надъ сердцами людей.
Произведенія Шекспира представляютъ собой завершеніе зданія елизаветинской драмы, высшій моментъ ея развитія. Вс ея оригинальныя черты, вс ея составные элементы, какъ положительные, такъ и отрицательные, либо смягчаются, либо пріобртаютъ глубокій смыслъ въ его произведеніяхъ. Унаслдовавъ отъ старинной драмы смшеніе трагическаго съ комическимъ, приводящее въ отчаяніе эстетическую критику, Шекспиръ съумлъ придать этой оригинальной черт глубокій смыслъ. Въ своихъ раннихъ комедіяхъ онъ, по примру Лилли, вводилъ шутовъ и клоуновъ, совершенно не нужныхъ ни для хода дйствія, ни для характеристики главныхъ героевъ. Назначеніе ихъ было потшать своими забавными выходками публику, такихъ личностей у Шекспира встрчается не мало, но рядомъ съ ними онъ создаетъ типы Фольстафа и шута короля Лира. Первый изъ нихъ объясняетъ намъ одну сторону богатой натуры принца Гарри. Зная Фольстафа, мы понимаемъ, почему принцъ тянется туда, гд царствуютъ юморъ и веселье, которыхъ онъ не находитъ при двор отца своего. Не мене важна въ экономіи пьесы роль шута короля Лира, человка, одареннаго большимъ умомъ и язвительнымъ юморомъ, который является какъ бы воплощенною совстью короля и въ продолженіе всей пьесы прекрасно оттняетъ собою его характеръ. Въ его язвительныхъ шуткахъ есть извстный методъ и система, потому что вс он направлены къ одной цли. Неправильность постройки, отсутствіе внутренняго центра, фантастическій характеръ дйствія, условливаемый романическими источниками, были столько же оригинальными чертами, сколько и недостатками старинной англійской драмы, перешедшими по наслдству къ Шекспиру. И у него мы нердко встрчаемъ неправильность постройки, двойную интригу и вытекающія изъ нея два параллельныя дйствія, но онъ уметъ искусно связать ихъ съ характеромъ героя и придать не въ мру обширнымъ эпизодамъ такую художественную прелесть, что зрители интересуются ими иногда даже больше, чмъ главнымъ дйствіемъ. Изучая произведенія Шекспира (въ особенности раннія) въ связи съ произведеніями его предшественниковъ, мы приходимъ къ заключенію, что въ способ пользованія источниками, композиціи пьесы, до нкоторой степени даже въ мотивированіи дйствія вс они слдуютъ однимъ и тмъ же пріемамъ, такъ что разница между ними по отношенію къ художественной техник заключается не столько въ самомъ пріем, сколько въ большой или меньшей степени его совершенства. Полной самостоятельности Шекспиръ достигаетъ въ третьемъ період, — період великихъ трагедій: ‘Гамлета’, ‘Макбета’, ‘Отелло’ и др., которыя являются образцами не только по глубин содержанія, но и по правильности формы, по стройности плана и мастерскому его выполненію. Въ это время достигаетъ высшей степени своего развитія оригинальная черта Шекспирова генія — творчество характеровъ, соединяющихъ въ себ общее съ индивидуальнымъ, въ это время драма превращается подъ его рукой въ глубокомысленное поэтическое произведеніе, обильное великими, далеко озаряющими идеями и тонкимъ психологическимъ анализомъ человческихъ страстей. Любимой задачей драматурга является изображеніе различныхъ ненормальныхъ душевныхъ состояній (лунатизма, помшательства, мономаніи), точному анализу которыхъ не даромъ удивляется современная психіатрія. Замчательно, что въ послднемъ період своей дятельности Шекспиръ снова возвращается къ пережитому имъ, повидимому, типу фантастической драмы и создаетъ ‘Зимнюю сказку’, пьесу во вкус Грина, сюжетъ которой онъ къ тому же заимствуетъ изъ новеллы Грина ‘Пандосто’.
Толкователи Шекспира потратили не мало времени и остроумія, чтобы извлечь изъ драмъ Шекспира ихъ общую философскую сторону и на основаніи ея опредлить его религіозные, политическіе и этическіе идеалы. Исходя изъ различныхъ точекъ отправленія, они естественно должны были прійти и къ различнымъ результатамъ. Одни изображали Шекспира католикомъ, другіе протестантомъ, третьи скептикомъ и даже атеистомъ, одни — на основаніи драматическихъ хроникъ — считали его роялистомъ, горячимъ сторонникомъ божественнаго права королей, другіе — главнымъ образомъ на основаніи римскихъ драмъ — приверженцемъ республиканскихъ учрежденій. И т, и другіе забывали, что вс наши рамки и классификаціи слишкомъ узки для генія, предъявляющаго къ своимъ героямъ боле высокія требованія. Не принадлежность къ извстному лагерю или извстной партіи склоняетъ симпатію Шекспира къ извстному лицу, но безкорыстное стремленіе къ народному благу, энергія духа, неподкупность нравственнаго чувства. Вотъ почему онъ отвернулся отъ забывшаго свой долгъ Ричарда II (хотя какъ поэтъ и пережилъ съ нимъ его страданія) и прославилъ безкорыстнаго, проникнутаго возвышенными стремленіями республиканца Брута. Везд онъ съумлъ отдлить сущность отъ вншней формы и, преклоняясь передъ первой, не придавалъ большаго значенія второй. Вотъ почему вс попытки зачислить Шекспира либо въ протестантскій, либо въ католическій лагерь заране осуждены на безплодіе. Считая сущностью религіи вру въ Бога и любовь къ человчеству, онъ былъ равнодушенъ къ догматическимъ различіямъ между церквями, для него, какъ для Эразма и другихъ лучшихъ людей эпохи Возрожденія, еретиками были не т, кого жгли, но т, которые зажигали костеръ. Ученіемъ любви и терпимости проникнуты и его нравственныя воззрнія. Только великая и любвеобильная душа могла вложить въ уста просвтленнаго несчастіями короля Лира золотыя слова: ‘Нтъ въ мір виноватыхъ’! которыми, какъ ореоломъ, окружается нравственная личность Шекспира.
