‘Русская Мысль’, кн.XI, 1891
Сергей Тимофеевич Аксаков. 1791-1891. Критико-биографический очерк Виктора Острогорского, Острогорский Виктор Петрович, Год: 1891
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Сергй Тимоеевичъ Аксаковъ. 1791—1891. Критико-біографическій очеркъ Виктора Острогорскаго. Съ портретомъ, гравированнымъ на стали. Изданіе книгопродавца И. Г. Мартынова. Спб., 1891 г. Цна 75 коп. 20 сентября текущаго года исполнилось сто лтъ со дня рожденія Сергя Тимоеевича Аксакова. Къ этому юбилейному дню выпущено въ свтъ новое изданіе Сочиненій С. Т. Аксакова въ вид приложенія къ нему отдльною книжкой Критико-біографическій очеркъ, полное заглавіе котораго выписано выше, составленный В. П. Острогорскимъ. Или людей, достаточно знакомыхъ со всми произведеніями С. Т. Аксакова, этотъ очеркъ даетъ очень немного новаго относительно фактической стороны жизни знаменитаго русскаго писателя, къ тому же, весьма небогатой событіями, тихой, мирной, семейной, спокойно-помщичьей, по-старинному. Но если бы С. Т. Аксаковъ и не занялъ на склон дней своихъ одного изъ первыхъ мстъ въ ряду лучшихъ нашихъ писателей, то и тогда его біографія,— врное воспроизведеніе его отношеній къ обществу, къ вопросамъ, занимавшимъ и волновавшимъ его современниковъ, къ выдающимся людямъ его времени и къ великимъ событіямъ, ознаменовавшимъ это время, къ знакомымъ, вообще, къ семь и къ дтямъ,— представила бы очень не малый интересъ потому, что Сергй Тимоеевичъ былъ отцомъ двухъ такихъ крупныхъ дятелей славянофильства, какъ его сыновья Константинъ и Иванъ Аксаковы. Чисто-русскій человкъ, врне даже — просто благодушный русскій помщикъ, ‘добрый баринъ’ стараго времени, Сергй Тимоеевичъ не былъ самъ ни славянофиломъ, ни западникомъ, и если подъ конецъ жизни очутился на сторон славянофиловъ, то лишь благодаря сыновьямъ, имвшимъ на него едва ли не большее вліяніе, чмъ какое онъ имлъ на ихъ развитіе. Самъ онъ всю жизнь, отъ ранней юности, съ школьной скамьи былъ неизмннымъ ‘старовромъ’ въ литератур и въ жизни, хранителемъ преданій, утвержденныхъ авторитетами, непререкаемость которыхъ не могли поколебать въ его сознанія никакія ‘новыя вянія’. Въ немъ мы видимъ удивительное и, на первый взглядъ, необъяснимое сочетаніе большаго ума съ какою-то не толни вою, не то эпически-спокойною неподвижностью мысли, необычайной чуткости души ко всему прекрасному въ природ съ очень слабою впечатлительностью къ прекрасному въ литератур, большой сердечной отзывчивости къ людямъ съ индифферентизмомъ въ отношенія жизненныхъ вопросовъ общества, большой любви къ родин, ко всему русскому, съ полнымъ равнодушіемъ къ судьбамъ Россіи въ минуты величайшихъ для нея опасностей и сильнйшаго подъема патріотизма. Объясненіе всему этому даетъ авторъ Критико-біографическаго очерка. Пользуясь богатымъ біографическимъ матеріаломъ, заключающимся въ произведеніяхъ С. Т. Аксакова и извлекая изъ него умлою рукой все, что есть въ немъ существеннаго для характеристики человка и писателя, г. Острогорскій мастерски раскрываетъ передъ нами всю внутреннюю, психическую жизнь изображаемаго имъ лица, причины, почему она такъ сложилась, постороннія вліянія, при которыхъ образовался характеръ и складывался умъ ребенка и юноши, вншнія воздйствія на душевный строй его съ дтства до старости, выразившійся въ его произведеніяхъ и въ отношеніяхъ къ семь, знакомымъ и ко всему окружающему. Добрый отъ природы, мягкій, впечатлительный, легко я сильно увлекающійся, Сергй Тимоеевичъ со дня рожденія воспитывался, подобно многимъ барчукамъ своего круга, въ полномъ отчужденіи отъ всего, что его матери и воспитателямъ казалось вреднымъ я неподходящимъ для высокорожденнаго дитяти. Его съ большимъ тщаніемъ ограждали отъ всего, представлявшагося, по тогдашнимъ понятіямъ, грубымъ, неприличнымъ, могущимъ взволновать, растревожить ребенка, дать его мысли нежелательное направленіе. Отъ него, съ неослабнымъ вниманіемъ и усердіемъ, скрывали настоящую жизнь, какова она есть въ дйствительности, до окончанія имъ университетскаго курса. Онъ зналъ только природу, благодаря унаслдованной отъ отца страсти къ охот и рыбной ловл, и никогда не имлъ товарищей дтскихъ забавъ, сверстниковъ, которыхъ мать и воспитатели, по желанію матери, безусловно не допускали до него. До чего доходила такая мнительная заботливость, можно судить по тому, что въ присутствія ребенка не дозволялись русскія псни, святочныя игры и пляски ‘ряженыхъ’, строжайше было запрещено разсказывать сказки и объяснять что бы то ни было пытливому и любознательному дитяти. Такимъ образомъ, все вниманіе ребенка и вс запросы любви въ дтской душ обратились на природу, а потомъ на книги стараго, ложно классическаго склада. Въ совершенномъ невдніи людей, чувствуя умомъ и сердцемъ подавляющій авторитетъ главенствовавшей въ дом матери и потомъ воспитателя, мальчикъ такъ привыкъ нравственно къ подчиненію, что впослдствіи всю жизнь уже не могъ и даже не хотлъ выйти на просторъ и свободу прогрессивно ‘буйствующей’ мысли. Замкнутый съ рожденія въ крайне тсный кружокъ точно опредленныхъ взглядовъ и понятій, признаваемыхъ непреложными, превратившихся для него въ врованія, С. Т. Аксаковъ такъ никогда и не вышелъ изъ созданнаго воспитаніемъ узкаго міра семейной и личной жизни, скрашиваемой обезпеченнымъ достаткомъ и большимъ пріятнымъ знакомствомъ. Прирожденная человку потребность къ свобод и простору сполна находила удовлетвореніе на лон природы, въ излюбленныхъ занятіяхъ охотой и рыбною ловлей. Невдающее нужды и горя, безпечальное помщичье житье, при невозмутимомъ семейномъ счастьи, разнообразилось театрами, выздами, пріемами, радушнымъ хлбосольствомъ, картами и чтеніемъ въ свободное время. Полученное С. Т. Аксаковымъ образованіе было въ полномъ соотвтствіи съ его воспитаніемъ и пикать не могло способствовать расширенію его умственнаго кругозора. Пройденный имъ курсъ въ Казанскомъ университет, при самомъ его открытіи, былъ только по названію университетскимъ и едва ли равнялся гимназическому курсу сороковыхъ годовъ. Общество товарищей не могло оказать на юнаго студента тоже ни малйшаго вліянія отчасти потому, что отъ столь опаснаго въ нравственномъ отношеніи общества его ограждали воспитатели, главнымъ же образомъ потому, что самъ юноша, пріученный къ полной отчужденности, сторонился Отъ товарищей въ гимназіи, въ университет и на служб, сходясь только съ людьми пожилыми, почтенными и ‘авторитетными’. Оставаясь неизмннымъ литературнымъ ‘старовромъ’, С. Т. Аксаковъ не понялъ и не оцнилъ Пушкина, не обратилъ вниманія ни Лермонтова, за то вс восторги посвятилъ Гоголю и преклонился передъ его ‘авторите: томъ’. Ив. Ив. Панаевъ говоритъ въ своихъ Воспоминаніяхъ: ‘Для Аксакова-отца сочиненія Гоголя были откровеніемъ. Они вывели его изъ рутины старой литературной школы и пробудили въ немъ новыя свжія силы для будущей дятельности. Безъ Гоголя Аксаковъ едва ли написалъ бы Семейную хронику. Г. Острогорскій не безъ достаточныхъ основаній полагаетъ, что Гоголь же и ‘натолкнулъ Аксакова писать Хронику’. Обращаясь къ написанному С. Т. Аксаковымъ, мы видимъ, что онъ писалъ только о себ и о своихъ забавахъ, сперва о театр (въ Воспоминаніяхъ, произведеніи весьма слабомъ), потомъ объ уженіи, о ружейной охот, о собираніи бабочекъ, поздне — о своей семь, о своемъ дтств, о своей женитьб, о своихъ знакомствахъ. Его біографъ говоритъ: ‘Въ ряду крупнйшихъ классическихъ нашихъ писателей девятнадцатаго вка Аксаковъ представляетъ собою явленіе совершенно особое не только по позднему проявленію таланта, но и по характеру и содержанію сочиненій. Это, подобно Гоголю, писатель вполн оригинальный, русскій, непосредственный, самородный’. ‘Староврчество’ Аксакова сослужило тутъ большую службу русской литератур и писателю. По милости этого ‘староврчества’ и вліянія Гоголя на несомннно крупный талантъ автора, мы имемъ въ сочиненіяхъ С. Т. Аксакова лучшій образецъ чистаго русскаго литературнаго языка. Помимо этого, прославленію автора Семейной хроники много способствовало то обстоятельство, что произведеніе это явилось въ свтъ во время большой тревоги и страстныхъ порывовъ въ сред русскаго общества, вступавшаго въ періодъ великихъ реформъ, кореннаго переустройства всей Русской земли. Г. Острогорскій говоритъ: ‘Въ этотъ лихорадочный періодъ всякихъ злобъ дня и страстнаго отношенія къ настоящему, спокойные, наивно-эпическіе разсказы старика, отвлекая умъ отъ ежедневнаго, современнаго, въ глубь недавняго прошлаго,— подъ снь матери природы съ ея мирною растительною и животною жизнью, были для читателя студенымъ ключомъ, встрченнымъ въ жаркій день разгоряченнымъ путникомъ. Какъ онъ, этотъ путникъ, жадно бросились они на эти разсказы, чтобы въ нихъ почерпнуть хоть на минуту отдыхъ отъ злобъ настоящаго и въ созерцаніи вчной природы и патріархальной старины обрсти новыя силы’… Благодаря всему этому и, отчасти, благодаря ‘патріархальному’ положенію, которое занималъ въ московскомъ обществ хлбосольный и радушный авторъ Семейной хроники, въ значительной же мр благодаря громкой извстности сыновей Константина и Ивана Сергевичей, имя Аксакова получило такую популярность, какой не имло ни одно изъ крупнйшихъ именъ русскихъ писателей: его теперь, черезъ 33 года посл кончины, никто иначе не называетъ, какъ по имени и отчеству, и нтъ на Руси, кажется, ни одного грамотнаго человка, который, при упоминаніи имени Сергя Тимоеевича, не понялъ бы, что рчь идетъ о старик Аксаков.
Книжка В. П. Острогорскаго издана очень хорошо. Кром прекраснаго портрета С. Т. Аксакова, къ ней приложены два вида: дома Аксаковыхъ и мельницы, описанныхъ въ Семейной хроник. Цна изданія весьма дешевая.